Проданный талант

V

Марин исполнил свое слово и буквально не отставал от своего молодого жильца.

Он начал с того, что водил его по городу, показывал ему театры и кофейни, знакомил его с какими-то темными личностями, которых выдавал за своих товарищей-художников, прибавляя при этом, что Ратманину весьма полезно, даже необходимо подобное знакомство. А в те редкие часы, когда Алеша оставался дома, грязные, лохматые друзья Марина являлись в чистенькую комнатку Алеши, курили в ней скверный табак, требовали чай, водку и закуску и льстиво восхваляли талант Ратманина.

Так прошла неделя. За эту неделю Алеша ровно ничего не сделал; постоянные посетители и сам Марин не оставляли его ни на минуту одного и мешали ему работать.

— Не хотим вам давать скучать, молодой человек! — со своей обычной сладенькой улыбкой говорил Марин, — соскучитесь вы, и работа не пойдет впоследствии.

— Мне бы хотелось побывать в академии да познакомиться с профессорами живописи, чтобы они посоветовали мне, поступать ли в академию или иначе устроиться как-нибудь, — говорил Алеша.

— Э-э! академия — вздор! — говорил Марин, — я вас и без академии вытяну, вы мне только доверьтесь, юноша! Вы только слушайтесь меня и следуйте моим указаниям… А что касается профессоров, то я сам приглашу их сюда к вам… У меня ведь есть знакомые профессора… Они здесь посмотрят, как вы работаете, и наверное скажут вам то же самое, что и я: вам в академию не надо…

— Но я за все это время ничего не работал, некогда, — смущенно оправдывался Алеша.

— О, это ничего! Придет время — поработаете! — успокаивал его Марин. — Сперва надо хорошенько отдохнуть, да хорошенько посмотреть Петербург, набраться впечатлений, как говорят наши художники, а уж потом приняться запоем за работу… Вы только не беспокойтесь. Я сам, когда придет время, засажу вас за работу.

Но Алеша отлично сознавал, что уже давно пришло время приняться за работу.

Прошла неделя, еще неделя и еще… Скоро будет месяц, как он здесь, а между тем никакого заработка в ближайшем будущем ему не предвиделось. Те скромные сбережения, которые он привез из Вольска, подходили к концу. Они все разошлись на угощенья его новых знакомых и на хождения по театрам с Мариным и его друзьями.

А тут еще надо было платить за комнату, за стол, за стирку белья и прочее.

Алеша волновался с каждым днем все больше и больше. Его письма к матери дышали далеко не тем юношеским задором и торжеством юной силы, как то первое письмо, которое он отправил в день своего приезда в Петербург, после восторженного отзыва Марина о его картине.

А Анна Викторовна, чуткая до всего, что касалось ее Алеши, посылала ему длинные горячие послания, наполненные материнской заботой и лаской без конца.

Как-то раз Алеша, встав очень рано утром, когда еще все спали, взял кисть в руки и набросал крошечную картинку, на которой изобразил Нюру, подающую ему в первый день его приезда кофе. Картинка попала в руки Марина. Он улыбнулся и сказал:

— Подождите, я снесу эту картинку знакомому торговцу. Интересно, что он скажет.

И в тот же день Марин понес картинку на рынок, старому продавцу, покупавшему обыкновенно аляповатые мариновские виды, ручейки, рощи, зимы и т. п.

— Это откуда у вас такая чудная вещь? — спросил торговец, любуясь картинкою.

— Как откуда? — смело ответил Марин, — это моя работа… Неужто вы думаете, что я могу писать только ручейки да рощи… Вы еще не знаете Марина.

— Вот как! Отлично. Таких картинок приносите побольше, я всегда готов их покупать…

Марин очень довольный вернулся домой, но Алеше сообщил, что с трудом удалось ему пристроить картинку, да и то всего за пять рублей, между тем как на самом деле он получил за нее целых пятьдесят рублей.

Алеше и в голову, конечно, не приходило проверить — правду ли говорил хозяин. Он был рад и пяти рублям, которые Марин, впрочем, оставил у себя «за обеды».