Продавец "мини" и "макси"

Глава двенадцатая

Вы только не подумайте, что и каждая последующая неделя была для меня столь же успешной, как первая. Что я продавал по десять машинок и оттрахивал по сорок семь дамочек в роскошных апартаментах. В действительности, у меня в лучшем случае выходило по восемь машинок и по двадцать три дамочки. Шутка! Ха-ха! На самом деле, если говорить серьезно, то выдавались недельки, когда мне приходилось совсем туго. Чтобы не докучать вам описанием утомительных подробностей, расскажу один случай с О'Нилом, после которого наши с ним отношения окончательно наладились.

К тому времени я уже работал в "Райтбае" около двух месяцев и дела мои в целом шли неплохо. В одну звездную неделю мне удалось продать четырнадцать машинок, а пару-тройку раз пришлось довольствоваться вообще пятью и даже четырьмя.

Как раз в конце той злополучной недели О'Нил зазвал меня в складское помещение и закрыл дверь.

— Сядь, сынок, — зловещим голосом произнес он.

Я сразу взвился на дыбы, поскольку ненавижу, когда меня называют сынком.

Он уселся на стул, укоризненно покачивая тыквой, как будто я описался.

— Что тобой происходит, сынок? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Просто неудачная полоса.

— Что-то она слишком затянулась, — сказал О'Нил. — У всех остальных дела идут получше.

Он слегка приврал, потому что двое или трое ребят жаловались, что вообще не могут ничего продать. Они связывали это с внезапной жарой, обрушившейся на наш вечно сырой и окутанный туманом островок.

— Может, ты устал?

— Нет, не думаю…

— Порой продавец сам этого не замечает. Со стороны все-таки виднее.

Я уже понял, куда он гнет, и содрогнулся.

— Вот я и решил, что поезжу сегодня с тобой, чтобы понять, в чем дело.

Что мне оставалось делать? Спорить я не мог. По дороге О'Нил трещал, как сорока, вспоминая былые годы и бахвалясь своей удалью.

Когда мы приехали по первому адресу, О'Нил молодецки взбежал на крыльцо и забарабанил в дверь, идиотски улыбаясь. Бедняга, должно быть, думал, что выглядит приветливо и располагающе, тогда как на самом деле казался смертельно больным.

Дверь приоткрылась и наружу вынырнула испуганная физиономия — милая пожилая дама рискнула выглянуть, чтобы посмотреть, кто ломает её дверь.

— Доброе утро, мадам! — проревел О'Нил. — Мы из…

Черт побери, он и говорить решил за двоих!

Словом, этот клоун, выяснив, что у старушки имеется древний "зингер", установил "мини" на стол и приготовился её включить, когда хозяйка вдруг прищурилась и воскликнула:

— О! Вспомнила! Мне сразу показалось, что я вас узнала. Вы ведь О'Нил, верно?

— Э-ээ… да, мадам.

Вид у него был такой, словно он наложил в штаны.

— Все правильно, — угрожающе прорычала старушка. — Два года назад вы вторглись в мой дом, пытаясь всучить мне огромную и чудовищно дорогую машинку. Сначала вы продали мне вот такую же малютку, а потом принялись юлить и вертеться ужом…

Короче говоря, она вышибла нас за дверь.

Я не раскрывал рта, пока мы не сели в машину. О'Нил попытался засмеяться и обратить случившееся в шутку, но рожа у него перекосилась.

Он брызгал слюной и вопил, что такое совпадение не случается и раз в тысячу лет, и что подобное уж безусловно никогда не повторится.

Я молчал.

Когда я высадил его у магазина, О'Нил сказал:

— Давай, врежь им, браток. Надеюсь, на следующей неделе ты наверстаешь упущенное.

Лишь отъехав подальше, я остановил машину и нахохотался всласть.

Должно быть, случай с О'Нилом настолько прибавил мне настроения, что на следующей неделе я продал одиннадцать машинок — и познакомился с Милли!

Это случилось во время игры в крикет. Игра шла, и мы выигрывали, когда, бросив мимолетный взгляд в сторону зрителей, которых собралось сотни четыре, я застыл, как завороженный.

Моим глазам представилось совершенно потрясающее видение в легком голубом платьице. У неё были ножки до самых подмышек, и сидела она так, что я мог видеть их почти до конца. Сделав над собой нечеловеческое усилие, я заставил себя чуть приподнять глаза, и увидел прехорошенькую мордашку.

Я настолько увлекся, что опомнился лишь тогда, когда мимо моего уха просвистел мяч и послышался выкрик:

— Проснись, дубина!

Зрители, пооткрывав пасти, радостно заулюлюкали.

Во время перерыва я протолкался в павильончик через толпу желающих промочить горло, и вдруг заметил свою нимфу в обществе — вы не поверите! Родни Хамильтона. Того самого Родни, который приличной девушке и в дурном сне не пригрезится. Плюгавый, от горшка два вершка, зубы торчат, как у кролика Банни, да и клюшкой-то толком взмахнуть не умеет.

Я по чистой случайности очутился рядом с ним.

— Привет, Родни! Ты здорово играешь!

Возмутительная ложь. В первом тайме он трижды ловил мячи, но запорол их намертво, а я вспомнил об этом уже после того, как похвалил его. Представьте — этот придурок принял мои слова за чистую монету, и расцвел! А все потому, что его глаза, уши и помыслы были устремлены к мисс Длинноножке.

— Привет, Расс! — отозвался он.

Я перехватил взгляд мисс Длинноножки и поздоровался, а она улыбнулась и потупила взор — женщины поступают так, когда им отчаянно хочется посмотреть на вас.

Поскольку Родни явно не намеревался нас знакомить, я, как бы невзначай, поинтересовался:

— Вам нравится игра?

Длнноножка стрельнула в меня глазками и улыбнулась.

— Да, спасибо.

Замечательно! Только этого я и добивался, а она уже откровенно пожирала меня глазами…

Родни понял, что проиграл.

— Э-ээ… это Расс Тобин, — прохрюкал он, явно желая, чтобы я провалился сквозь землю. — А это моя подруга, мисс Миллисент Уорвик.

Она звонко рассмеялась.

— Не будь бюрократом, Родни! — И протянула мне хорошенькую маленькую лапку. — Зовите меня просто Милли.

Я взял лапку и легонько пожал.

— Милли, да, но совсем не просто.

Она расмеялась, а я заговорщически подмигнул Родни. Он сразу засуетился.

— Может, пойдем сядем за стол? — предложил он Милли.

— Э… хорошо, — неохотно согласилась она, попрощавшись со мной сожалеющей улыбкой.

Но ваш покорный слуга без боя не сдается, тем более — такому придурку, как Родни Хамильтон. По окончании игры, когда все побрели в раздевалку, я стремглав подлетел к Милли.

— Вы замечательно играли, — улыбнулась она.

— Спасибо. А вы часто сюда приходите?

— Нет, только с тех пор, как познакомилась с Родни.

— А когда это случилось?

— В прошлый четверг.

— Как, вот в этот самый четверг?

— Да.

— О… А мне показалось, что вы уже давным-давно знакомы.

— Нет — всего три дня. — Чуть помолчав, она спросила:

— А вы часто играете?

— Нет, только если выдается свободная минутка, — с сожалением сказал я. — Бизнес, знаете ли.

— А чем вы занимаетесь?

— Швейными машинками. Я их продаю.

Милли круто развернулась, и перед моими глазами промелькнуло округлое бедро, протянувшееся на добрую милю от колена.

— Неужели? Как здорово!

— А что, вас интересует…

— Очень! А я уже давно мечтаю купить хорошую машинку. Я ломала голову, что выбрать — "элну", "некки" или "зингер", но так окончательно и не решила. А что продаете вы?

— Лучшие из лучших. "Райтбай-макси".

Милли казалась озадаченной.

— Даже не слышала.

Я покачал головой.

— Они не так разрекламированы, как остальные. Поэтому мы и продаем их так дешево.

— А сколько она стоит?

Я на секунду задумался.

— Послушайте, давайте сделаем так. Я приеду к вам в любое время по вашему выбору и продемонстрирую машинку живьем. Естественно, вас это ровным счетом ни к чему не обязывает.

— О, это будет просто замечательно!

— Секунду, я возьму карандаш и запишу ваш адрес.

Я выяснил то, что меня больше всего интересовало (Милли снимала комнату у очень задушевной хозяйки — я так и не понял, что это значит), и пообещал заехать в понедельник около семи. Едва я спрятал бумажку с адресом в карман, из раздевалки вырвался раскрасневшийся Родни и устремился к нам, пыхтя, как носорог, страдающий несварением желудка.

Понедельник выдался довольно удачным. Я продал две машинки и поэтому ехал к Милли в самом радужном расположении духа.

Я позвонил. Дверь мне открыла забавная старушка-еврейка, которая сказала:

— Здравствуйте! Заходите, пожалуйста. Вас уже ждут.

Очень задушевная, Милли была права.

Я шагнул в прихожую и сразу увидел Милли, которая стояла наверху лестницы.

— Спасибо, миссис Лейевски, — сказала она. — Поднимайтесь, Расс.

Я втащил "макси" на второй этаж и Милли провела меня в крохотную, но очень уютную комнатку, где стояла самая замечательная двуспальная кровать, в которой я когда-либо… скажем, спал. Еще кресло и комод — вот и вся мебель.

— А стола нет? — спросил я.

— Вот здесь, на кухне, — сказала Милли.

Она провела меня через спальню в небольшую, обставленную по старинке кухоньку.

— Угостить вас кофе? — спросила Милли.

Самое приятное в нашем деле, что все стремятся тебя угостить.

— Спасибо, не откажусь.

Пока Милли возилась с кофе, я приготовил "макси" к работе и показал, на что она способна. Милли была совершенно потрясена.

— Она просто великолепна, Расс! Покажите мне только, как она шьет зигзагом.

Меня как будто под дых лягнули.

— Что?

— Как она шьет зигзагом?

— Она… Я боюсь, что этого она не делает.

Лицо Милли вытянулось.

— Ой, как жалко. Извините меня, Расс, я виновата — я должна была сказать заранее. Мне нужно отделывать особые костюмы…

— Какие?

Она рассмеялась.

— Я преподаю балет, а детям нужно…

— Балет! — воскликнул я.

Вот, значит, почему у неё такие ножки!

— Я сама шью детям костюмы. Мне ужасно жаль, что вы зря приехали…

Я ухмыльнулся и ободряюще потрепал её по руке.

— Не совсем зря. Вы могли бы для меня станцевать.

Милли запрокинула назад голову и расхохоталась.

— Как, здесь? Вы шутите!

— Нисколько. Стол сдвинем в сторону…

— Да я тут все чашки посбиваю, — засмеялась она.

— Покажите хотя бы основные движения. Мне страшно интересно.

— Правда?

— Да.

Она чуть подумала, потом покачала головой.

— Нет, ничего не получится.

— Почему?

— Я должна танцевать в трико.

— Так наденьте его!

Она засмеялась.

— Нет, не могу…

Милли явно намекала: "уговорите меня". Я уж постарался, как мог.

— Ну, хорошо. Только миссис Лейевски упадет в обморок, если заглянет сюда.

— Она же задушевная.

Милли решилась. Встала и зашагала к спальне.

— Только, чур, не подглядывать!

Я развел руками. Как можно!

Пару минут я прислушивался к доносившемуся из спальни шороху, потом дверь распахнулась и передо мной предстала совершенно обворожительная Милли. В черном трико, стоя на цыпочках и изящно воздев руки вверх.

— Гоп-ля! — воскликнула она.

Я зааплодировал.

— Мне нужна музыка. Достаньте, пожалуйста, из-под кровати проигрыватель и поставьте на стол.

Я вынул проигрыватель, а Милли отобрала нужную пластинку и комнату заволокла ритмичная музыка.

— Сначала, я покажу вам основные позиции, — серьезно произнесла Милли.

— А сколько их?

— Шесть.

— Неужели? А я всегда слышал, что сорок две, — решил поддеть её я. Или даже сорок три.

Милли погрозила мне пальцем, словно расшалившемуся мальчишке.

— Ах, баловник! Я имела в виду балетные позиции.

Она принялась объяснять, но я её даже не слушал. Я, как зачарованный следил за её грациозными движениями и, конечно, за сногсшибательными ножками.

Когда Милли закончила танцевать и сделала очаровательный реверанс, я зааплодировал и вручил ей розу из хрустальной вазы.

— А какие у вас ещё есть пластинки? — спросил я.

— Посмотрите сами, — разрешила она. — А я пока переоденусь.

— Не надо, прошу вас.

— Это ещё почему?

— Я хотел, чтобы вы показали мне ещё один танец.

— Какой?

— Одну секундочку.

Порывшись в кипе пластинок, я наткнулся на концерт Тони Беннета, как раз ту музыку, которую искал — медленную, нежную и сексуальную.

— Что вы ставите? — полюбопытствовала Милли, остановившись в дверях.

— Прелюд Шопена, — хмыкнул я.

Тягучие аккорды мистера Беннета плавно полились из динамика, и Милли свалилась ко мне в объятия.

С минуту она ещё сдерживалась, после чего её бедра прижались к моим, а губы впились в меня, как щупальца осьминога.

Пластинка проиграла, должно быть, уже дважды, когда мы медленно протанцевали из кухни в спальню и я, подхватив Милли на руки, осторожно опустил её на кровать.

— Ой, здесь нельзя… — прошептала Милли. — Миссис Лейевски…

— Я уже ухожу, — сказал я.

— Только попробуй — я начну кричать! — пригрозила Милли.

Я ухмыльнулся.

— В котором часу она ложится?

— Около девяти.

Я кинул взгляд на часы.

— Значит, она уже в постели.

Мне показалось, что Милли успокоились, но уже в следующий миг она встрепенулась.

— Нет, мне придется тебя проводить. Она будет думать…

— А потом я прокрадусь обратно?

Милли медленно кивнула. Ее грудь бурно вздымалась.

— О'кей, — сказал я. — Могу даже отогнать машину в конец улицы.

Мы шумно распрощались, я сел в машину и отъехал на пару кварталов. Потом осторожно вернулся. Милли приоткрыла дверь, приложив к губам палец.

Поднявшись на крыльцо, я снял туфли и в одних носках ужом проскользнул в прихожую.

С минуту мы стояли, с замиранием сердца прислушиваясь, как миссис Лейевски кашляет, потом на цыпочках поднялись по лестнице. Прокрались в комнату Милли, и тут же упали друг к другу в объятия.

— А она никогда не поднимается сюда по ночам? — шепотом спросил я.

Милли молча покачала головой и снова прижалась ко мне всем телом, словно вспоминая наш танец.

— Как, черт побери, снимать это трико? — спросил я после нескольких безуспешных попыток содрать его с Милли.

— А нечего было просить, чтобы я его надевала, — назидательно произнесла она.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — отмахнулся я.

— Ничем не могу помочь. Тебе надо, ты и снимай.

Что ж, времени у нас было, хоть отбавляй. Однако вы даже представить себе не можете, сколько мне пришлось перетерпеть, прежде чем её трико присоединилось к моим брюкам и трусам, валявшимся в куче на полу. Такую уж игру затеяла Милли. Мы раздевали друг друга, но по определенным правилам: если кто-то ожесточенно сопротивлялся, противник был обязан уступить. В итоге, когда я уже остался совсем голым, мне удалось добиться только того, что Милли приспустила с плеча одну лямку.

Она уже была готова сбросить чертово трико и, должно быть, с минуту забавлялась стоявшим в полный рост Фридрихом, когда вдруг замерла и знаком велела мне затихнуть.

Ступеньки лестницы скрипели!

— О, Боже! — шепнула Милли.

Наши взгляды заметались по комнате, но тщетно — прятаться было негде. И вдруг Милли осенило.

— Сюда! — указала она на просвет между кроватью и стеной. Около фута шириной.

— Ты уверена…

— Скорей!

Я протиснулся в щель и затаился на полу ни жив, ни мертв. Милли набросила на меня сверху плед, и я услышал, что она заходила по комнате, напевая себе под нос.

За дверью скрипнула половица!

— Милли, ты спишь?

Как ни в чем не бывало, Милли прощебетала:

— Нет еще, миссис Лейевски. Я вам нужна?

— Да, на одну секунду.

Я услышал, как дверь открылась.

— Ваш молодой человек уже ушел? — задушевно спросила хозяйка. Я мысленно представил, как её крысиные глазки шныряют по спальне и кухне девушки.

— Да, сто лет назад, — засмеялась Милли.

— Забавно, — хмыкнула миссис Лейевски. — А мне показалось, что я слышу ваш смех.

— Это радио, миссис Лейевски. Я включала приемник.

— Понятно. Я… Я просто хотела узнать, понравилась ли тебе швейная машинка.

Я почувствовал зловещее щекотание на правой ноге и покрылся холодным потом. Больше всего на свете я боюсь и ненавижу пауков. Мерзкие отродья! Бр-рр! Если это паук, то все пропало — сейчас я заору благим матом и выскочу прямо на миссис Лейевски, перепугав беднягу насмерть — наверняка она никогда не видела необрезанных…

— Увы, нет, миссис Лейевски. Она не шьет зигзагом.

— Да, это ужасно, — посочувствовала старая ведьма.

Катись в постель, гнусная карга! Нет, это точно паук. Дюймов девяти в диаметре, мохнатый, кровожадный, с огромными челюстями…

— Что ж, Милли, спокойной ночи. Ты, наверно, была уже в постели?

— Да, — быстро ответила Милли. — Я немного устала и решила уснуть пораньше.

— Как я тебе завидую, — вздохнула старая мерзавка. — А я так страдаю от бессонницы. Буду опять читать до утра. — Снова скрипнула половица. Спокойной ночи, милая.

Проклятый паук пощипывал мои яйца!

— Спокойной ночи, миссис Лейевски!

Закрой же эту чертову дверь, Милли, мысленно орал я, пока этот чертов паук не отгрыз все мое достояние…

Услышав, что дверь закрылась, я зашептал:

— Скорее отодвинь кровать, Милли! Я не могу встать!

Милли отодвинула кровать и я, в чем мать родила, вскочил на ноги. Представляете? И тут я его увидел! Мерзкая, трепещущая, волосатая тварь, едва не отправившая меня в царство мрачного Аида, оказалась крохотным белым мотыльком величиной с ноготь муравья. Я почувствовал себя последним идиотом.

Милли закатилась в истерике, зажав рот ладонями. Слезы лились по щекам ручьями. Я был с ног до головы покрыт пухом, а одна, особо выступающая часть… Словом, мне было совершенно не смешно.

Я кое-как стряхнул с себя дурацкий пух и забрался в постель. Милли, хихикая, как ненормальная, заползла рядышком, то и дело зажимая рот, чтобы не прыснуть.

— Теперь тебе придется остаться на ночь, — давясь от смеха, прошептала она.

— Вот как?

— Ты против?

— Нет, конечно, но как, черт побери, мне удрать утром?

— В девять утра миссис Лейевски отправляется по магазинам. Как только она уйдет, путь свободен.

— А больше в доме никого нет.

Милли пожала плечами.

— Ее сын. Но он уходит в восемь.

— А ты во сколько?

— Тоже в восемь.

— Значит, мне придется целый час торчать тут в одиночестве?

Милли прыснула.

— Не бойся. Миссис Лейевски никогда ко мне не заходит. Комнату я убираю сама…

Ночь выдалась на славу. Полная приключений. Милли меня многому научила. Вы даже не представляете, какие позы способно принимать человеческое тело, если очень захотеть. Ну, и если есть рядом столь возбуждающее создание, как Милли… Впрочем, забываться тоже не советую один раз, увлекшись акробатикой (я проник в изогнувшуюся колесом Милли, стоя на голове), я потерял равновесие, и бедный принц Ричард едва не сломал свою августейшую шею. Так что, поосторожнее.

Разбудили меня солнечные лучи, нахально брызнувшие мне в глаза. Я приподнялся на локтях, огляделся по сторонам, и лишь тогда вспомнил, где нахожусь. Повернувшись, я увидел мирно посапывавшую, повернувшись спиной ко мне, Милли. Гладенькую и трогательно нежную, как котенок. Какое счастье, что есть такие женщины, подумал я. Что может прекраснее молодой здоровой девахи, которая обладает подобными прелестями, да ещё и позволяет вам пользоваться ими…

Простыня с неё соскользнула, и белоснежные полукружия очаровательного задика Милли бесстыдно выпячивались прямо мне в лицо. Это было уже чересчур. Отдохнувший за пару часов сна (остальное время мы с Милли занимались гимнастикой) Фридрих встрепенулся и, испустив боевой клич, проник в спящую Милли.

— Доброе утро, — прошептала она, словно подобное пробуждение было для неё самым привычным делом на свете. — Который час?

— Почти семь, — учтиво отозвался я, обнимая её за грудь и лаская сосочек.

— О-оо, пора вставать, — простонала она и зевнула.

Я ускорил ритм.

— Десять минут, — прошептал я ей в ухо.

В ответ Милли только застонала, но уже по-другому…

Позднее я лежал в постели и наблюдал, как Милли, быстро приняв ванну, одевается. Мне это напомнило стриптиз наоборот. Не менее возбуждающе. Эта девчонка умела двигаться!

— Чего бы ты хотел на завтрак? — спросила Милли.

— Тебя.

Одевшись, она решила прикинуться серьезной.

— Нет, честно, — сказала она.

— Да так, ничего особенного, — сказал я. — Может, только цыплячий паштет, омара по-бургундски и бутылочку кьянти.

Милли замахнулась на меня, потом сказала:

— Хватит с тебя и тостов с мармеладом. Иди в ванную.

После завтрака она напомнила:

— В девять приоткрой дверь и слушай. После того, как она уйдет, выжди ещё пять минут на тот случай, если она остановится почесать языки с соседкой.

— Усек! — кивнул я.

— Выйдя на улицу, тоже осмотрись по сторонам — вдруг она торчит где-нибудь неподалеку.

— Да, мэм.

— И еще…

— Да, мэм?

Она улыбнулась и нежно погладила меня по руке.

— Ты очень красивый.

Я рассмеялся и поцеловал кончики её пальцев.

— Целиком и полностью с тобой согласен, — пошутил я. — А здорово было, да?

Я скользнул рукой между её длинных ножек. Милли грозно зарычала. Я с деланным испугом отнял руку и посмотрел на часы.

— Давай вернемся в спальню. У нас ещё есть пять минут.

Она вздохнула.

— Не дразни меня — сам ведь знаешь, как мне хочется…

Я проводил её до двери, и Милли наградила меня нежным поцелуем.

— Пока, мой сладкий, — шепнула она. — Приходи еще.

— Клянусь твоим трико! — выпалил я.

Милли ушла, и я остался один. Не зная, чем убить время (за последние десять минут я восемь тысяч раз смотрел на часы), я начал лениво листать какой-то журнал, как вдруг услышал голос миссис Лейевски. Ей ответил какой-то мужчина, после чего заскрипели ступеньки!

У меня оставался только один выход. Назад, к мотылькам и пуху!

Я вжался в давешнюю щель, накинув сверху покрывало и, затаив дыхание, стал ждать.

Дверь открылась.

— А эту комнату я сдаю, — произнес голос миссис Лейевски. — Ремонт здесь не делали уже года три, так что стоит, пожалуй, покрасить и здесь.

— Хорошо, мадам. Обои тоже переклеить?

— Да, пожалуй. Только пусть мисс Уорвик сама их выберет. Она такая милая барышня, я в ней души не чаю.

— Хорошо, мадам. Вечером я принесу для неё образцы. Теперь, если позволите, я тут промерю…

Я услышал, как звякает рулетка, а потом снова заговорил этот тип:

— А штукатурка не осыпается, мадам? У стен, за кроватью.

Настал мой смертный час, и я приготовился встретить его достойно. Что делать? Сейчас он отодвинет кровать и… Дать стрекача и слышать, как мне вслед несутся крики "Держи вора!"? Или просто поздороваться с миссис Лейевски, задушевно улыбнуться и сказать: "Я только заскочил за своей катушкой. Закатилась, понимаете, ли под кровать, проклятая".

И чего я вечно влипаю в какие-то невероятные истории. Я дал себе зарок, поклявшись всеми языческими, еврейскими, мусульманскими и прочими богами: если я выберусь живым из этой передряги, то больше никогда-никогда ни во что не влипну! Только, пожалуйста, ради меня и Милли, заберите их отсюда!

— Нет-нет, мистер Рэнкин, — сказала милая, чудесная, славная, замечательная миссис-умница Лейевски-Прелестнер. — Впрочем, если хотите, можете взглянуть, — добавила эта гнусная зануда. — Я помогу вам отодвинуть кровать.

— Нет, мадам, я вам верю, — ответил самый лучший в мире Рэнкин, король Рэнкинов. — Я все подсчитаю, а вечером занесу образцы.

Они ушли и спустились по лестнице. Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, я выполз из-за кровати.

Мой синий костюм стал пыльно-серым. Пух покрывал меня с головы до пят. Я нашел на кухне щетку и кое-как привел себя в порядок, хотя костюм все равно являл собой довольно жалкое зрелище. В девять утра я приоткрыл дверь.

Точно в девять, как по часам, миссис Лейевски вышла из своей комнаты и, подойдя к двери, остановилась и крикнула:

— Эй, мистер Тобин! Я ухожу в магазин, так что можете спускаться. Только не забудьте захлопнуть дверь, хорошо?