Глава седьмая

Не могу сказать, действительно ли на берегу топились бани, или народам так хотелось мыться, что они галлюцинировали, но они уверяли меня, что там топятся бани на берегу, и что в бани пускают нынче по грошу, и что если их пустят, они все вымоются и через час назад будут. Тогда пустить других. Я смотрел на тележника и на Михайлу. Тележник по своему обыкновению только улыбался, а Михайло молчал, а вопль был несносен и в самом деле мог достигать до господа. В довершение картины и для большего мучения моих чувств выскочил какой-то мужичонка и начал тыкать мне в глаза маленького умирающего мальчика, у которого во всех складках тела, как живой бисер, переливали насекомые.

– Вот! – кричал мужик, – вот, смотри это! – а потом он швырнул ребенка на пол, как полено, и обнажил свои покрытые лохмотьями ребра, и тут я увидал, что у него под мышками и между его запавшими ребрами нечто такое, чего не могу изобразить и чего тогда я не мог стерпеть, и сказал:

– Хорошо!.. На мне будет ответ за вас, но я вам дам денег на баню: устройтесь как надо и ступайте на берег, вымойтесь.

Посадили мы сорок человек на лодки и пустили их на берег в бани под надежной командой доброго Михаилы, который должен был этих людей высадить и прислать нам лодки обратно с гребцами.

На берегу всё еще звонили к вечерне или ко всенощной, и, как всем нам казалось, – оттуда ветерком доносило запах пара и банного веника.

Я стоял на барке и смотрел, как наши лодки доплыли до берега, и видел, как люди стали из них выходить – шибко-шибко, один за другим, как воробьи, выпрыгнули с живостью, которой трудно было ожидать, от их неуклюжества, и затем… лодки стоят у берега и назад не возвращаются… И нам туда послать не на чем, и нет нам оттуда ни гласа, ни послушания…

Это стало удивительно!

Ждем полчаса, час, наконец становится темно, – никого нет, а вдруг в темноте плеск весел, и… является, как сатана злой и надменный, Петр Семенов.

Загрузка...