Проект «Аве Мария»

Глава 6

Хорошо! Если я умру, моя смерть не будет бесполезной. Я выясню, как остановить распространение астрофагов. А потом отошлю ответы на Землю. А потом… погибну. Вариантов безболезненного самоубийства на борту масса – от передозировки лекарств до снижения подачи кислорода, чтобы заснуть и умереть. Какая веселая мысль.

Я глотаю нечто восхитительное из тюбика с надписью «День 4 – паек 2». Кажется, со вкусом говядины. Питание становится все менее жидким. Иногда попадаются цельные кусочки. По-моему, я разжевываю кусочек морковки. Приятно, наконец, ощутить текстуру еды.

– Еще воды! – прошу я.

И Робоняня (как я прозвал это чудо техники) быстро забирает мой пластиковый стаканчик и вручает другой, полный воды. Забавно. Три дня назад свисавшие с потолка стальные манипуляторы казались механическим чудовищем, которое преследовало меня. А теперь они… просто часть повседневного окружения.

Выяснилось, что спальный отсек отлично подходит для размышлений. Когда трупов больше нет, конечно. В лаборатории отдохнуть вообще негде. В командном отсеке удобное кресло, но там тесно и повсюду мигают индикаторы. Зато в спальне я могу прилечь на койку и обдумать, что делать дальше. К тому же именно в спальне выдают питание.

За прошедшие два дня я вспомнил очень многое. Очевидно, проект «Аве Мария» удался, раз я здесь, в другой звездной системе. Наверное, в созвездии Кита. Тогда понятно, почему я принял Тау Кита за Солнце. Она очень похожа на наше светило: тот же спектральный класс, цвет и так далее.

Я знаю, для чего оказался здесь! И не просто в общих чертах вроде: «Ой, похоже, грядет конец света! Нельзя этого допустить!» А очень конкретно – выяснить, почему Тау Кита не заражена астрофагами. Легко сказать. Трудно сделать. Надеюсь, в ближайшее время вспомню больше подробностей.

В голове проносится вихрь вопросов. Вот самые важные:

1. Как обшарить целую звездную систему в поисках данных об астрофагах?

2. Что я должен делать? Кинуть горсть астрофагов из топливного отсека на Тау Кита и посмотреть, что произойдет?

3. Как вообще управлять этим кораблем?

4. Если я все-таки соберу ценную информацию, то как сообщу на Землю? Наверное, тут-то и пригодятся «жуки». Но как я загружу в них данные? Как выстрою их маршрут? Как запущу?

5. Почему из всех людей на свете в состав участников миссии выбрали меня? Да, я сделал несколько открытий об астрофагах, и что? Я ученый, а не космонавт! Вернера фон Брауна[59] в космос не посылали! Уверен, можно было найти массу более квалифицированных людей, помимо меня.

Решаю начать с малого. Во-первых, надо разобраться, каковы возможности корабля и как им управлять. Экипаж погрузили в кому. А значит, было известно, что это может отразиться на нашем сознании. Здесь наверняка имеется инструкция по эксплуатации.

– Руководство по летной эксплуатации! – громко говорю я.

– Информация о корабле находится в командном отсеке, – отзывается Робоняня.

– Где?

– Информация о корабле находится в командном отсеке.

– Нет. Где именно в командном отсеке находится информация о корабле?

– Информация о корабле находится в командном отсеке.

– Дура железная, – бормочу я.

Я залезаю в командный отсек и хорошенько изучаю каждый монитор. Битый час аккуратно записываю, какая область панели управления за что отвечает, и пытаюсь прикинуть, каким образом она функционирует. На самом деле я ищу нечто вроде кнопки с надписью «Информация» или «Вы здесь, чтобы спасти человечество? Нажмите, если желаете узнать больше!»

Увы! Целый час я пялился в экраны, но так ничего и не нашел. Видимо, по логике создателей корабля, если у членов экипажа все настолько путается в голове, что бедолаги не помнят, как управлять кораблем, значит, толку от них в качестве ученых ноль.

Наконец, я сообразил, что на любом экране можно вывести любую панель управления. Они взаимозаменяемы. Достаточно коснуться левого верхнего угла монитора, и выскочит меню с различными панелями на выбор. Удобно. Можно настроить по своему усмотрению. А самый большой экран расположен напротив пилотского кресла.

Я решаюсь – больше тактильности. Рискну понажимать на кнопки! Надеюсь, среди них не окажется кнопки типа «Взорвать корабль». Думаю, Стратт бы такого не допустила.

Стратт. Интересно, чем она сейчас занимается? Наверняка сидит где-нибудь в центре управления, а Папа римский делает ей кофе. Стратт была (впрочем, стоит ли в прошедшем времени?) по-настоящему доминантная личность. Но, черт возьми, как же здорово, что именно она руководила процессом создания корабля, на борту которого я теперь нахожусь! Внимание к деталям и стремление к совершенству чувствуются во всем, что окружает меня прямо сейчас.

Вывожу на главный экран панель под названием «Научная аппаратура». Как раз тут я провел больше всего времени чуть раньше, изучая изображение Тау Кита. В левом верхнем углу виднеется надпись «Гелиоскоп»[60]. В прошлый раз я ее не заметил. Слева на экране выстроился ряд иконок. Наверное, это другое оборудование. Нажимаю на первую попавшуюся иконку.

Изображение Тау Кита исчезает. В левом верхнем углу появляется надпись «Внешний блок сбора». Теперь в центре экрана начерчен пустой прямоугольник. Вокруг несколько кнопок управления, чтобы повернуть его, и еще две: «Открыть справа» и «Открыть сзади». Ладно. Записано. Не понимаю, что делать с этой информацией, и жму на другую иконку.

Теперь всплывает надпись «Петроваскоп». Экран становится черным, а в середине выводится сообщение об ошибке: «Не включать петроваскоп во время работы двигателей вращения».

Ладно, а что такое «петроваскоп»? Скорее всего, телескоп и/или видеокамера, которые отслеживают ИК-излучение астрофагов. То есть ищут линию Петровой через длину волны Петровой, отсюда и «петроваскоп» – и хватит уже приставлять фамилию Петровой ко всему подряд.

Кстати, почему я не могу использовать это устройство во время работы двигателей вращения? Понятия не имею, как функционируют двигатели вращения и почему так называются, но точно знаю, что один из них находится в хвосте корабля и поглощает астрофагов как топливо. Наверное, двигатели вращения активируют обогащенных астрофагов и используют в качестве тяги.

О, тогда хвостовая часть корабля постоянно излучает дикое количество инфракрасного света. Достаточно, чтобы испарить, к примеру, броненосец. Придется проделать уйму расчетов, дабы узнать наверняка, но – ничего не могу с собой поделать – хочу вычислить прямо сейчас.

Двигатели расходуют 6 грамм астрофагов в секунду. Астрофаги способны хранить энергию в виде массы. Таким образом, двигатели вращения каждую секунду преобразуют 6 грамм массы в чистую энергию и излучают ее из хвостовой части корабля. Да, всю работу делают астрофаги, и что с того?

Вывожу «Сервисную панель» на маленьком экране справа. Вижу несколько знакомых приложений и выбираю калькулятор. Вычисляю количество энергии, преобразованной из 6 грамм массы… Бог ты мой! Это ж 540 триллионов джоулей! Вот сколько энергии излучает корабль ежесекундно. Иными словами, 540 триллионов ватт[61]. Я даже представить не могу подобное количество энергии. Она превышает мощность Солнца. В буквальном смысле. То есть, если объект находится прямо на поверхности Солнца, на него обрушится меньшее количество энергии, чем если бы он оказался позади «Аве Марии», идущей на полной тяге.

Сейчас скорость корабля снижается. Логично. По плану я должен достичь системы Тау Кита. Видимо, поэтому корабль направляется чуть в сторону от нее, одновременно замедляя ход после долгого полета на околосветовой скорости.

То есть вся эта энергия излучается на частицы пыли, ионы и все остальное, что оказывается на моем пути по мере приближении к Тау Кита. Бедные крошки обречены на безжалостное испарение. Причем часть инфракрасного излучения отскакивает обратно, на корпус корабля. В сравнении с мощностью двигателей немного, но достаточно, чтобы «ослепить» петроваскоп, тонко настроенный на поиск волн данной частоты. Следовательно, использовать петроваскоп при работающих двигателях нельзя.

Но елки-палки! Сил нет, как хочется узнать, есть ли у Тау Кита линия Петровой! По идее, возле любой звезды, пораженной астрофагами, наблюдается подобная линия. Мелким поганцам необходим для размножения углекислый газ. Однако на звезде его нет (если, конечно, не проникнуть к ядру, но не факт, что даже астрофаги выживут при таких температурах).

Если я увижу линию Петровой, значит, на Тау Кита присутствует активная популяция астрофагов, которая по некой причине не разрослась бесконтрольно, как это случилось повсюду. И тогда линия приведет к одной из планет системы[62] – туда, где имеется углекислый газ. Возможно, в ее атмосфере есть особое вещество, подавляющее рост астрофагов? Или у планеты необычное магнитное поле, создающее помехи в их навигационной системе? Или многочисленные спутники, в которые врезаются астрофаги?

А вдруг среди планет системы Тау Кита нет ни одной с углекислым газом в атмосфере? Не дай бог. Это означало бы, что миссия была напрасной, и Земля обречена.

Я мог бы гадать целый день. Не имея данных, остается лишь строить предположения. А без петроваскопа нет данных. По крайней мере, тех, что мне нужны.

А вот и «Навигационный экран». Не попробовать ли в нем разобраться? Дело в том, что я не знаю, как управлять кораблем. Сам корабль знает, а я нет. Стоит ткнуть на неверную кнопку, и я труп, летящий сквозь космос.

На самом деле все еще хуже. Я буду нестись к Тау Кита со скоростью – сверяюсь с информационным экраном – 7595 километров в секунду. Ух ты! Пару дней назад скорость составляла почти 11 000 километров в секунду. Вот что делает ускорение в 1,5 g! Точнее, ускорение при торможении. С точки зрения физики, это одно и то же. Суть в том, что моя скорость относительно звезды снижается.

Еще одна кнопка на экране – «Курс». Нужно ее нажать, верно? Легендарная последняя фраза. Лучше дождусь, пока компьютер не сочтет, что полет завершен. Но я не могу устоять перед искушением и нажимаю на кнопку. На экране появляется система Тау Кита. Сама звезда находится в центре, обозначенная греческой буквой тау.

А-а-а… так вот что означает маленькая буква «t» на эмблеме миссии «Аве Мария»! Это тау, как в названии Тау Кита. Понятно.

Вокруг звезды видны четыре тонкие белые линии в форме эллипса – орбиты четырех планет. Сами планеты обозначены кружочками, а рядом указано значение погрешности. У нас пока нет точной информации об экзопланетах[63]. Если я соображу, как пользоваться научной аппаратурой, то наверняка смогу добыть более достоверные сведения об их расположении. Теперь я на двенадцать световых лет ближе к ним, чем астрономы на Земле.

Желтая линия, почти на всем протяжении прямая, устремлена через весь экран к системе Тау Кита. Она изгибается в сторону звезды где-то между третьей и четвертой планетами и переходит в круг. На линии виднеется желтый треугольник, довольно далеко от четырех планет. Скорее всего, это я. А желтая линия – мой курс. Над картой читаю текст:

Время до выключения двигателей: 0005:20:39:06

Последняя цифра обозначает секунды. Да, кое-чему я тут уже научился. Во-первых, у меня в запасе пять дней (на самом деле почти шесть), а дальше двигатели отключатся. Во-вторых, самый первый разряд рассчитан на четыре знака, то есть весь полет занял как минимум тысячу дней. Если свет добирается сюда аж за двенадцать лет, выходит, мое путешествие длилось еще дольше.

Ах, да. Теория относительности. Понятия не имею, сколько времени длился полет. Точнее, сколько времени прошло для меня. Когда вы движетесь со скоростью, близкой к световой, время замедляется. То есть на Земле прошло больше времени, чем для меня в космическом корабле. Относительность – странная штука. Время здесь играет ключевую роль. К сожалению, пока я спал, на Земле прошло не менее тринадцати лет. И даже если я найду решение проблемы, вызванной астрофагами, прямо сейчас, на доставку информации от меня на Землю уйдет еще как минимум тринадцать лет. То есть Земля будет страдать от астрофагов самое меньшее двадцать шесть лет. И я могу лишь надеяться, что человечество справится с трудностями. Или сумеет хоть как-то облегчить свое существование в этот период. Вряд ли бы люди запустили «Аве Марию», если б совсем не надеялись продержаться в течение двадцати шести лет.

В любом случае, полет занял года три, не меньше (с моей точки зрения). Поэтому экипаж и погрузили в кому? Неужели нас нельзя было оставить бодрствовать? Я не заметил, как из глаз полились слезы. Решение погрузить нас в кому стоило двум моим друзьям жизни. Их больше нет. Я больше не помню ни одного момента ни с одним из них, но меня переполняет ощущение утраты. Скоро и я присоединюсь к своим товарищам. Пути домой нет. Я тоже погибну. Но, в отличие от них, я умру в одиночестве. Я вытираю глаза и пытаюсь думать о чем-нибудь другом. На кон поставлена жизнь всего человечества!

Судя по траектории на карте, корабль автоматически выйдет на устойчивую орбиту вокруг Тау Кита, между третьей и четвертой планетами. Рискну предположить, что в таком случае расстояние от звезды до корабля составит одну астрономическую единицу – столько же, сколько от Земли до Солнца. Хорошая, безопасная позиция относительно звезды. Медленная орбита, полное вращение по которой займет примерно год. А может, и дольше – ведь Тау Кита меньше Солнца, а значит, легче. Меньшая масса означает меньшую гравитацию и более длительный орбитальный период[64] при том же расстоянии.

Итак, нужно как-то убить пять дней, пока не выключатся двигатели. Я не стану ковыряться в аппаратуре, а просто подожду. Как только двигатели остановятся, включу петроваскоп и увижу, что там снаружи. А пока попробую как можно тщательнее изучить корабль.

Я готов делать все, что угодно, лишь бы не думать о Яо с Илюхиной.

Официально судно называлось авианосец Военно-морских сил Народно-освободительной армии Китая «Ганьсу»[65]. Правда, я так и не понял, почему при упоминании ВМС возникает еще и армия. Кто-то из наших дал кораблю шутливое имя – «Страттоносец». Потихоньку судно так стали называть все. И как ни возмущались моряки, имя прижилось. Мы бродили в водах Южно-Китайского моря, не приближаясь к берегу.

Вот уже целую неделю я блаженствовал, занимаясь исключительно наукой. Никаких встреч. Никаких отвлекающих факторов. Только исследовательская работа и проектирование. Я и забыл, как увлекательно с головой погружаться в решение текущей задачи.

Мой первый прототип биореактора успешно завершил очередной цикл. Внешне он не производил особенного впечатления – металлическая труба длиной в 30 футов[66], да неказистые блоки с контрольной аппаратурой, приваренные там и сям. Но все функционировало! Биореактор производил лишь несколько микрограмм[67] астрофагов в час, однако сама идея оказалась рабочей!

Мне выделили собственный персонал – двенадцать человек – инженеры из разных стран. Самыми одаренными были два брата из Монголии. Когда раздался звонок от Стратт, я, отправляясь на совещание, оставил их за главных.

В каюте для переговоров Стратт ждала меня одна. На столе традиционно громоздились горы документов с графиками и таблицами. Стены пестрели от таблиц и схем – новых и старых. В конце длинного стола сидела она. Рядом я заметил бутылку женевера[68] и низкий бокал. Я ни разу не видел, чтобы эта женщина выпивала.

– Вызывали? – уточнил я.

Стратт вскинула голову. Под глазами набрякли мешки. Она не ложилась.

– Да. Присаживайтесь.

Я сел рядом.

– Вы жутко выглядите. Что происходит? – забеспокоился я.

– Мне нужно принять очень тяжелое решение.

– Чем я могу помочь?

– Хотите? – Она пододвинула ко мне бокал.

Я отрицательно замотал головой. Тогда Стратт налила себе еще порцию и заговорила:

– Обитаемый отсек в «Аве Марии» крайне мал: 125 кубометров.

– Ну, для космического корабля даже просторно, – возразил я.

– Для капсулы вроде «Союза» или «Ориона» просторно, а для космической станции – очень тесно. Он получится в десять раз меньше обитаемого отсека на МКС.

– Так, – кивнул я. – И в чем проблема?

– Проблема в том, – Стратт грохнула передо мной папку с бумагами, – что члены экипажа убьют друг друга.

– В смысле? – Я открыл папку. Внутри оказалась внушительная стопка листов с печатным текстом. Точнее, это были сканы набранных на компьютере страниц: одни на английском, другие на русском. – Что это?

– Во времена «космической гонки» Советы сразу же нацелились на Марс. Они рассуждали просто: если полететь на Марс, то высадка американцев на Луне покажется скучной банальностью.

Я захлопнул папку. Все равно я не понимал текст на кириллице. Но я догадывался, что Стратт сумела его прочесть. Казалось, она знает все существующие в мире языки.

Стратт подперла подбородок руками.

– Путешествие на Марс с технологиями 1970-х означало бы полет по гомановской траектории[69], то есть экипаж провел бы на борту корабля чуть больше восьми месяцев. И вот, советские ученые решили проверить, что произойдет с людьми, если их на несколько месяцев запереть в тесном замкнутом пространстве.

– И?

– На семьдесят первые сутки между мужчинами начались ежедневные драки. На девяносто четвертый день эксперимент пришлось прервать: один из испытуемых чуть не зарезал другого осколком стекла.

– Сколько человек полетит на «Аве Марии»?

– На данный момент планируется трое.

– Ясно, – произнес я. – То есть вы переживаете из-за того, что может произойти, если мы отправим трех космонавтов в четырехлетний полет в отсеке объемом 125 кубометров?

– Дело не только в том, чтобы они сошлись характерами. Каждый член экипажа будет с самого начала знать: через несколько лет он погибнет. И немногочисленные отсеки корабля станут единственным, что в своей короткой жизни увидят космонавты. Психиатры, с которыми я консультировалась, утверждают, что у экипажа, скорее всего, разовьется тяжелейшая депрессия. Высока вероятность суицида.

– Понятно, психологи нас не обрадовали. Но неужели больше ничего нельзя поделать? – спросил я.

Стратт подтолкнула ко мне пачку бумаг, скрепленную степлером. Заглавие гласило: «Влияние длительного коматозного состояния на организм приматов и человека, а также негативные последствия. Авторы: Шрисук и др.»

– Прекрасно. И что это? – поинтересовался я.

– Исследование, проведенное одной развалившейся конторой из Таиланда. – Она задумчиво взболтала напиток в бокале. – Они погружали онкологических больных в искусственную кому на время проведения химиотерапии. Пациенты получали длительное лечение, не испытывая никаких страданий. А потом, когда наступала ремиссия или если лечение не помогало и оставался лишь переезд в хоспис, их будили. В любом случае, больные «пропускали» долгий мучительный период.

– По-моему, отличная идея.

– Если бы не одно «но»: высокий процент летальных исходов, – грустно произнесла Стратт. – Как выяснилось, человеческий организм попросту не рассчитан на длительное пребывание в коме. Химиотерапия назначается на месяцы, а потом часто делают повторные курсы. Ученые пробовали на приматах различные методики погружения в искусственную кому, но обезьяны либо погибали, либо просыпались в состоянии «овоща».

– Тогда почему мы об этом говорим?

– Исследования продолжились. На сей раз ученые обратились к истории пациентов, перенесших кому. Выбрали тех, кто вышел из длительного коматозного состояния без ощутимых последствий, и попытались понять, что у них общего. И ответ удалось найти.

Архивные бумаги «Роскосмоса» были для меня загадкой, зато я имел богатый опыт работы с научными докладами. Перевернув несколько страниц, я заскользил глазами по строчкам.

– Генетические маркеры? – спросил я.

– Да, – ответила она. – Ученые обнаружили набор генов, делающих человека «кома-резистентным». Так они окрестили новый феномен. Искомые последовательности оказались в составе так называемых «мусорных ДНК»[70]. Безусловно, это свойство почему-то возникло у людей очень давно в ходе эволюции и до сих пор мелькает в генетическом коде некоторых из нас.

– А уверены ли авторы исследования, что эти гены отвечают за «кома-резистентность»? – усомнился я. – Коррелируют с ней, да, но являются ли причиной феномена?

– Да, уверены. Такие же гены обнаружены и у низших приматов[71]. Что бы то ни было, оно восходит к древнейшей части эволюционного дерева[72]. Поговаривают, чуть ли не к самому водному предку[73], который периодически впадал в спячку. В общем, исследователи отобрали приматов с генами резистентности, и животные вышли из длительной комы без побочных эффектов. Все до единого.

– Ага, понимаю, куда вы клоните. – Я отложил документы. – Каждый кандидат сделает ДНК-тест на наличие генов кома-резистентности. В полете членов экипажа погрузят в кому. И им не придется действовать друг другу на нервы в течение четырехлетнего путешествия или предаваться размышлениям о скорой смерти.

– И это еще не все! – Стратт отсалютовала мне бокалом. – Раз экипаж в коме, вопрос с едой решается гораздо проще. Порошкообразная питательная смесь со сбалансированным составом поступает прямиком в желудок. Нет нужды в тоннах разнообразных блюд. Только порошок и замкнутая система рециркуляции воды.

– Звучит, словно мечта, ставшая явью, – улыбнулся я. – Вроде анабиоза в научно-фантастических романах. Но почему вы пьете алкоголь и так измотаны?

– Есть пара нюансов, – призналась Стратт. – Первое: нам придется разработать полностью автономную систему наблюдения и ухода за экипажем, введенным в кому. Если она сломается, все погибнут. Причем нужно не просто следить за показателями жизнедеятельности и подавать нужные лекарства через капельницу. Система должна уметь перемещаться, проводить с каждым подопечным санитарно-гигиенические процедуры, справляться с пролежнями, распознавать и лечить вторичные инфекции и воспаления, возникающие вокруг ранок от внутривенных катетеров и зондов-анализаторов. И тому подобное.

– Думаю, эти проблемы мировое врачебное сообщество уж в состоянии решить, – уверенно произнес я. – Воспользуйтесь вашим легендарным авторитетом, отдайте пару команд, и все будет сделано.

Стратт сделала глоток из бокала.

– Это не главная проблема. Главная проблема заключается в следующем: в среднем гены резистентности встречаются у одного человека из семи тысяч.

– Нехило! – Я откинулся на спинку стула.

– Именно. Мы не сможем послать самых лучших специалистов. Мы отправим в космос лишь одну семитысячную их часть.

– То есть в среднем одну трехсполовинойтысячную, – уточнил я.

Она лишь закатила глаза.

– И тем не менее, – настаивал я. – Одна семитысячная часть всего населения Земли составляет один миллион человек. Посмотрите на задачу с другой стороны: у вас миллион человек в качестве потенциальных кандидатов. И нужны вам лишь трое.

– Шестеро, – поправила Стратт. – Для основного и дублирующего экипажей. Не хватало еще провалить миссию только потому, что за день до старта кого-нибудь собьет машина.

– Ну хорошо, значит, шестеро.

– Да. Шесть человек, которые годятся в космонавты, имеют научное образование, дабы разобраться с тем, что происходит с астрофагами на Тау Кита, и готовы отправиться на самоубийственное задание.

– Из миллионной выборки, – подчеркнул я. – Из миллиона человек.

Стратт молча глотнула из бокала.

Прочистив горло, я произнес:

– То есть или вы решаетесь выбрать самых лучших кандидатов, и, возможно, они переубивают друг друга, или делаете ставку на еще не разработанные медицинские технологии, которые позволят автоматически ухаживать за менее одаренными людьми.

– Примерно так. В любом случае, риск огромен. Это самое тяжелое решение в моей жизни.

– Хорошо, что вы уже приняли его, – заметил я.

Она удивленно приподняла бровь.

– Конечно, – произнес я. – Вы просто хотели, чтобы кто-нибудь еще раз проговорил то, что вам и так известно. Если оставите экипаж бодрствовать, то с вероятностью психоза ничего поделать нельзя. Зато впереди у нас несколько лет, чтобы разработать систему автоматизированного ухода за пациентами в коме.

Стратт слегка нахмурилась, но не проронила ни слова.

– А кроме того, – добавил я тише, – мы и так просим космонавтов осознанно пойти на смерть. Мы не станем подвергать их еще и эмоциональным мучениям в течение четырех лет. В данном случае наука и этика на одной чаше весов, и вы это знаете.

Она едва заметно кивнула и одним махом осушила бокал.

– Очень хорошо. Можете идти. – Стратт пододвинула к себе ноутбук и застучала пальцами по клавишам.

Я молча вышел. У нее была своя работа, у меня своя.

Воспоминания возвращаются более плавно. В памяти еще остались пробелы, но теперь эпизоды из прошлого не врываются, как ураган. В голове просто возникает мысль: «О, да, я это знаю. Точнее, всегда знал».

Похоже, я один из тех, у кого нашли гены кома-резистентности. Это объясняет, почему на корабле оказался я, а не гораздо более квалифицированный специалист. Но у Яо с Илюхиной тоже были эти гены, однако мои товарищи не выжили. Видимо, медицинский робот оказался несовершенен. Возникли какие-то проблемы, с которыми он не справился.

Я стараюсь не думать о погибших товарищах. Следующие несколько дней становятся испытанием на терпение. Чтобы отвлечься, изучаю устройство корабля. Составляю опись каждого предмета в лаборатории. Почти сразу обнаруживаю в выдвижном ящике центрального стола ноутбук с сенсорным экраном. Находка просто сказочная: я перелистываю на ноутбуке несколько экранов с исследовательскими данными. Примерно, как мониторы в командном отсеке – только те отвечают за управление кораблем и бортовой аппаратурой.

Вижу несколько математических и естественно-научных приложений: большинство их них известны и хорошо мне знакомы. Но главное сокровище – это библиотека! Складывается впечатление, что там хранятся все когда-либо написанные учебники, все научные статьи на любую тематику и еще многое другое. Одна из папок называется «Библиотека Конгресса» – судя по всему, электронный каталог всех официальных изданий в США. Жаль, нет книг про «Аве Марию».

Ну, и конечно, справочники. Тонны справочников. Данные, данные и снова данные. Думаю, было решено, что раз SSD-диски[74] весят мало, на информации можно не экономить. Черт, они могли просто записать данные на ROM[75].

Меня снабдили даже той информацией, которая точно не пригодится. Но, елки-палки, приятно осознавать, что в случае острой необходимости я, например, смогу узнать, какова ректальная температура у здоровой козы! (Она составляет 103,4°F / 39,7°C).

Изучая содержимое ноутбука, совершаю важное открытие: теперь я знаю, как с помощью «жуков» отправить информацию на Землю! Я догадывался, что без них не обойтись. Но теперь выяснил все в подробностях. Помимо колоссального хранилища данных, к компьютеру присоединены четыре сравнительно небольших внешних диска: Джон, Пол, Джордж и Ринго. На каждом пять терабайт свободной памяти. Не нужно быть гением, чтобы сообразить: каждый из дисков предназначен для соответствующего «жука».

Ну и как мне запустить беспилотные корабли, когда настанет час? В поисках ответа направляюсь в командный отсек. Основательно покопавшись в пользовательском интерфейсе панели, отвечающей за беспилотные корабли, наконец отыскиваю команду запуска. Это оказывается кнопка с подписью «Пуск». Наверное, «жуки» выстроят маршрут по звездам и автоматически устремятся к Земле. «Аве Мария» добралась сюда тем же способом, следовательно, курс полета беспилотников уже запрограммирован, и нет нужды вносить в настройки ошибку из-за человеческого фактора.

Раз уж я тут, пороюсь в экране «Научной аппаратуры». Сначала всплывают окна, отвечающие за гелиоскоп, петроваскоп, телескоп, работающий в видимом спектре, в ИК-спектре и еще в нескольких диапазонах.

Я развлекаюсь с телескопом видимого спектра. Здорово: можно смотреть на звезды. Правда, вокруг ничего другого и нет. Даже планеты системы Тау Кита пока напоминают крохотные точки. И все же очень любопытно выглянуть наружу из моего замкнутого мирка.

А вот и экран, посвященный скафандру для работы в открытом космосе. Тут все более-менее соответствует ожиданиям: управление функциями скафандра, позволяющее человеку на борту удаленно решать могущие возникнуть проблемы. Таким образом, тот, кто находится в скафандре, будет избавлен от этой необходимости. Кроме того, похоже, на корпусе корабля размещена сложная система поручней. Фактически это несколько рельсов, по которым может скользить карабин страховочного фала. Конструкторы корабля сочли, что скафандр для работы в открытом космосе крайне важен. Видимо, для сбора астрофагов.

Если они там есть. Если в системе Тау Кита обнаружится линия Петровой, значит, будут и астрофаги, которые можно собрать. Первым делом хорошо бы заполучить хоть несколько образцов. А затем исследовать в лаборатории и понять, отличаются ли они от тех, что ранее оказались в нашем распоряжении на Земле. Вдруг здесь обитает менее смертоносный штамм?

Следующие два дня я провожу в беспокойных размышлениях о том, что произойдет дальше. О, я знаю, что должно произойти, но никак не могу перестать волноваться. Я ерзаю в пилотском кресле и с тревогой наблюдаю, как идут секунды.

– Скоро ты окажешься в невесомости, – говорю я сам себе. – Ты не упадешь. Это не опасно. Просто корабль перестанет ускоряться. Ничего страшного!

Никогда не любил русские горки или водные трубы. Чувство падения пугает меня до чертиков. И через несколько секунд я его испытаю, так как искусственная гравитация резко исчезнет.

Секунды уходят. Четыре… Три… Две…

– Пора! – произношу я.

Одна… Ноль… Четко по графику двигатели выключаются. Гравитация в полтора g, которую я испытывал все это время, исчезает. Наступает невесомость.

Я в панике. Аутотренинг вообще не помог. У меня самая настоящая паника. Кричу, беспорядочно дергаюсь. Усилием воли заставляю себя сгруппироваться в позе эмбриона – так я хотя бы не задену кнопки управления на сенсорных экранах.

Сотрясаясь, как в лихорадке, я плаваю по командному отсеку. Надо было привязать себя ремнями к креслу, но я об этом не подумал. Идиот!

– Я не падаю! – ору я. – Я не падаю!!! Это просто космос! Все хорошо!

Нет, не хорошо. Содержимое желудка внезапно ощущается в горле. Сейчас меня стошнит. Рвота в невесомости – это проблема. Пакетика под рукой нет. Я оказался совершенно не готов к такому. Глупец! Думал, что смогу морально подготовиться и избежать паники.

Едва успеваю расстегнуть горловину комбинезона и, наклонив голову вниз, полностью извергаю «День 9 – паек 3» себе на грудь. Затем плотно придерживаю края горловины руками. Отвратительно, но хотя все бы ничего не летает вокруг, угрожая случайно попасть в дыхательные пути.

– О, боже… – скулю я. – Боже… Это…

Справлюсь ли я? Или толку от меня теперь ноль? Неужели человечество вымрет только потому, что я не сумел справиться с невесомостью?!

Ни за что. Стискиваю зубы. Сжимаю кулаки. Сжимаю каждую часть тела, которую можно сжать. Это придает мне ощущение контроля над ситуацией. Я намеренно злюсь, желая хоть как-то преодолеть чувство беспомощности.

Кажется, проходит целая вечность, и паника потихоньку начинает угасать. Человеческий мозг – удивительная штука. Мы способны адаптироваться практически ко всему. Я начинаю привыкать.

Когда страх даже слегка отступает, организм получает сигнал обратной связи. Я понимаю, что уже не так боюсь. И одно лишь осознание этого заставляет страх отступать еще быстрее. Вскоре паника ослабевает до страха, который, в свою очередь, превращается в обыкновенное волнение.

Я оглядываюсь вокруг. Командный отсек выглядит неправильно. Ничего не поменялось, но отныне здесь нет низа и верха. Желудок снова сворачивается в тугой узел. Я судорожно хватаюсь за горловину комбинезона, но позыв отступает. Я справляюсь.

Ощущение теплой блевотины, катающейся под тканью комбинезона, мерзко. Надо переодеться.

Нацеливаюсь, чтобы вплыть в люк, ведущий в лабораторию, и отталкиваюсь ногами от переборки. Я проскальзываю в люк и оказываюсь этажом ниже, в лаборатории. По всему помещению плавают самые разные предметы. Составляя опись лабораторного оборудования, я выставлял каждую вещь на стол. И теперь они свободно плавают по отсеку, движимые легким дуновением воздуха из вентиляционных отдушин.

– Вот дурак! – ругаю себя я. Ну почему я не подготовился заранее?

Перемещаюсь в спальный отсек. Естественно, здесь меня встречает то же зрелище: плавающий повсюду хлам. Я распаковал почти все мешки в складском отсеке, и теперь их содержимое медленно дрейфует по спальне.

– Очистить меня! – командую я манипуляторам.

Но стальные руки даже не дергаются. Сдираю с себя комбинезон и вытираю им тело. Недавно я обнаружил «помывочную» – выезжающую из-за стеновой панели раковину с губками для протирания. Видимо, полноценной душевой здесь нет. Ничего не поделаешь, приходится обходиться тем, что есть. Правда, я не понимаю, куда девать основательно загвазданный комбинезон?

– Грязное белье? – с надеждой спрашиваю я.

Манипуляторы устремляются вниз и забирают испачканную одежду из моих рук. Одна из панелей в потолке отъезжает в сторону, и комбинезон отправляется туда. А что произойдет, когда эта «антресоль» заполнится? Понятия не имею.

Среди плавающих вокруг предметов нахожу чистый комбинезон и наряжаюсь в него. Одеваться в условиях невесомости довольно необычно. Не скажу, что сложнее. Просто по-другому. Наконец, я все же умудряюсь натянуть на себя комбинезон. Он слегка тесноват. Проверяю именную нашивку и вижу иероглиф: «姚». Ага, это один из комбинезонов Яо. В принципе, не сильно жмет. Не буду же я целый день плавать по спальне, разыскивая свой комбинезон. Займусь этим позже.

А пока мне не терпится увидеть, что там снаружи. Только вдумайтесь! Я первый человек, которому предстоит исследовать другую звездную систему! Я в центре событий!

Отталкиваюсь от пола, чтобы влететь в люк… и мимо! С грохотом врезаюсь в потолок. Хорошо, что успеваю прикрыть лицо руками. Отскакиваю от потолка, и меня отбрасывает вниз.

– Ой! – вырывается у меня.

Теперь я отталкиваюсь совсем слегка и попадаю в люк. Миную лабораторию и направляюсь еще выше, в командный отсек. Перемещаться по кораблю в условиях невесомости оказывается гораздо проще. Меня до сих пор временами мутит, но должен признать: отсутствие гравитации – это прикольно!

Пытаюсь устроиться в пилотском кресле и привязываю себя ремнями, дабы не уплыть. На экране Навигации читаю: «Первый этап завершен». Экран двигателей вращения сообщает: «Тяга: 0». Но самое главное, на экране петроваскопа выведена надпись: «Готов». Потираю руки и нажимаю на экран. Интерфейс довольно прост. В углу иконка, с помощью которой можно переключаться между двумя режимами: «Видимый спектр» или «Петрова». В данный момент стоит режим видимого спектра. На экран в выбранном режиме передается вид с корабля. Похоже на обычную камеру. Тыкнув в экран, понимаю, что изображение можно поворачивать, увеличивать и уменьшать и так далее.

Пока видны лишь далекие звезды. Наверное, нужно поворачивать камеру, пока не найду Тау Кита. Провожу пальцем влево, левее, еще левее… просто пытаясь понять, где находится эта звезда. Никаких инструкций у меня нет. Я ищу наугад. Через каждые несколько перемещений опускаю камеру немного вниз. В итоге обследую все окружающее пространство. Наконец, нахожу Тау Кита, но выглядит она как-то странно.

Несколько дней назад, когда я смотрел на Тау Кита через гелиоскоп, она походила на любую другую звезду. А теперь я вижу черный круг с размытой полоской света по краю. И тут же понимаю, в чем дело.

Петроваскоп – крайне чувствительный аппарат. Он тонко настроен на улавливание даже малейшего излучения с длиной волны Петровой. Звезда испускает колоссальное количество света во всем диапазоне спектра. Это все равно, что разглядывать Солнце в бинокль. Объектив наверняка оснащен защитой. Видимо, там установлена металлическая пластина, которая прикрывает сенсоры от излучения звезды. И я сейчас вижу задник этой самой пластины. Молодцы, конструкторы!

Я тянусь к переключателю режимов. Вот он, момент истины! Если линии Петровой здесь нет, как быть дальше? Я, конечно, попробую что-нибудь придумать, но сильно растеряюсь.

Переключаю режим. Звезды исчезают. Туманное кольцо вокруг Тау Кита остается. Ожидаемо. Это звездная корона, которая испускает огромное количество света, часть которого обязательно совпадет с длиной волны Петровой.

Я отчаянно всматриваюсь в изображение. Сначала ничего не замечаю, но потом вижу! Красивая бордовая дуга, вырастающая из левой нижней области Тау Кита.

– Есть! – хлопаю в ладоши я.

Контур дуги безошибочно узнаваем. Линия Петровой! У Тау Кита имеется линия Петровой! Я радостно пританцовываю в кресле. Это нелегко, учитывая отсутствие гравитации, но я стараюсь изо всех сил. Так-то лучше!

Нужно провести массу исследований; даже не знаю, куда кидаться. Для начала хорошо бы выяснить, где заканчивается дуга. Ясное дело, дуга ведет к одной из планет, но к какой именно и почему непременно к ней? А еще надо набрать местных астрофагов и проверить, похожи ли они на тех, что мы изучали на Земле? Можно полететь сквозь линию Петровой, а потом, облачившись в скафандр для работы в открытом космосе, собрать образцы частиц с корпуса корабля. Я мог бы потратить целую неделю на составление списка экспериментов, которые хотел бы провести.

Неожиданно я замечаю вспышку света. Один коротенький проблеск.

– Это еще что такое? – изумляюсь я. – Очередная подсказка?

Снова вспыхивает свет. Поворачиваю камеру и увеличиваю изображение выбранной области космоса. Ни линии Петровой, ни Тау Кита там нет. Может, это лишь свет, отраженный какой-нибудь планетой или астероидом?

Я даже готов объяснить, как такое могло произойти. Астероид с сильно отражающей поверхностью отбрасывает излученный Тау Кита свет столь активно, что я вижу его в петроваскоп. Но свет прерывистый, а значит, астероид сложной формы крутится и…

Вспышки перерастают в постоянное свечение. Словно кто-то нажал кнопку «вкл»! Свечение не прекращается!

Я жадно всматриваюсь в экран.

– Да что ж там происходит?

Свечение становится ярче. Не сразу. А постепенно. Почти минуту я неотрывно смотрю на экран. Теперь кажется, что яркость нарастает быстрее. Этот объект летит сюда?!

В голове мелькает догадка: а если астрофаги каким-то образом притягиваются друг к другу? А вдруг часть из них привлек световой выхлоп двигателей корабля? Они воспринимают именно эту частоту и теперь устремились ко мне. Может, именно так во время миграции они и находят основную группу сородичей? То есть в мою сторону сейчас движется облако астрофагов, полагающих, что я укажу им путь к планете с углекислым газом. Любопытная гипотеза. Жаль, нечем ее подкрепить.

Постоянное свечение становится ярче, ярче, еще ярче… и вдруг пропадает.

– Ха! – восклицаю я.

Проходит несколько минут, но свет так и не появляется. Хмм… Делаю мысленную пометку об аномалии. Сейчас я ничего не могу с этим поделать – странное свечение угасло.

Поворачиваю камеру обратно к линии Петровой. Что-то изменилось. Половина дуги… пропала. Светящаяся линия по-прежнему исходит от Тау Кита, как и несколько минут назад, но теперь она резко обрывается и, судя по всему, в случайном месте.

– Да что, черт возьми, происходит?

А вдруг я невольно вмешался в алгоритм миграции астрофагов? Если бы все было так просто, мы бы обнаружили это, когда «Аве Мария» находилась еще в пределах нашей Солнечной системы.

Увеличиваю масштаб изображения в точке обрыва линии Петровой. Просто прямая линия. Словно кто-то взял острый нож и отсек ненужную часть. Не может же гигантская цепочка летящих астрофагов просто исчезнуть! Думаю, есть более простое объяснение: что-то заслоняет объектив камеры. Например, космическая пыль. Или сгусток перевозбужденных астрофагов. Кстати, было бы недурно: у меня прямо сейчас появились бы образцы для исследований!

Переключусь-ка я обратно на режим видимого спектра – может, тогда увижу, что случилось. Жму на иконку.

И тут я, наконец, вижу. Линию Петровой мне загораживает некий объект. Он завис неподалеку от «Аве Марии». В нескольких сотнях метров. По форме напоминает треугольник; вдоль корпуса виднеются ряды шипов.

Да, я употребил слово «корпус» неслучайно. Это не астероид – контуры слишком гладкие, слишком ровные. Объект рукотворен. Сделан. Построен. Такие формы не встречаются в природе. Это корабль. Еще один корабль.

Рядом со мной в звездной системе Тау Кита чужой корабль. Вспышки света возникали во время работы его двигателей, которые тоже заправлены астрофагами. Как и у «Аве Марии». Но внешний вид, строение корпуса – все это даже близко не напоминает наши космические корабли. Эта штуковина как будто целиком из огромных плоских пластин: наихудший способ сделать герметичный и прочный корпус. Никто в здравом уме не стал бы строить такой корабль. По крайней мере, земные инженеры.