5

Вчера вечером он долго сидел на набережной Невы. Курил, смотрел на воду, снова курил. В голове стучало: «Родиться там, где над Невой кричат птицы, – лучшее, что может с тобою случиться». На противоположной стороне реки стоял подсвеченный Мраморный дворец. Чуть правее был виден зеленый от влаги и времени Эрмитаж, а если смотреть совсем вправо, то за мостом угадывались белые трубы больших океанских кораблей. Черная Нева, будто большое животное, ползла на запад. В той стороне было море. Там ее воды смешаются с солеными морскими, а потом, возможно, с еще более солеными океанскими, а в самом конце эти воды (чем черт не шутит) доползут и до совсем уже теплых краев, где осенью не темнеет в четыре пополудни, а круглый год звучит румба и сальса, и люди пьют алкоголь не чтобы заглушить отчаяние, а от переизбытка чувств.

Он пытался представить, что будет, если выпустить из Невы всю воду. На протяжении веков она текла через его город, но что бы было, если бы в один прерасный момент она перестала бы течь? Кончилась, обнажила бы дно? Он закрывал глаза и видел, как от одной гранитной набережной до противоположной тянулась громадная, затянутая илом, дырка от бублика. Склизкое дно. Гниющие на воздухе водоросли. Все пустые битые бутылки, все на счастье брошенные в Неву монетки, все оброненные сумочки, сбитые с носов очки и пенсне… все, что триста лет копилось на дне реки, теперь подставляло бока тусклому осеннему дождю и напоминало его собственную печень: вроде бы очень знакомая штука, но редко кто видел, как она выглядит.

Недалеко от берега кверху пузом лежал бы проржавевший прогулочный катерок. А вон там, возле самого моста горкой были бы навалены мотоциклы. Немного, штуки четыре. Тысячи раз отважные байкеры прыгали в этом месте через разводящиеся мосты. Некоторые прыгали неудачно и рушились вниз. Их железных коней никогда не поднимали со дна на поверхность. Если присмотреться внимательнее, то, наверное, можно было бы разглядеть и самих отважных, все еще держащих истлевшие пальцы на рукоятке газа.

Это был какой-то еще Петербург. Намек… всего лишь намек на древнюю катастрофу, свидетелей которой нет. От этого города остались только истлевшие черепа со следами проломов и провалы шахт, ведущих в такую глубину, куда не рискнет сунуться ни один диггер на свете. Больше ничего. Только затянутое илом молчание.

Он вытащил из нагрудного кармана куртки телефон и посмотрел, сколько времени. В лифте они с майором сидели уже больше часа. Значит, воздуха оставалось от силы часа на два. А скорее всего, меньше. Майор как раз заканчивал длинную речь о храбрости. Начало ее Стогов, задумавшись, пропустил, а когда включился, майор, почему-то уже говорил о том, что он, Стогов, очень храбрый человек. Доказательством чему служит то, что три недели тому назад, в тоннеле метро, он, Стогов, последним вылез из тонущего вагона и вдобавок прихватил с собой мальчишку в зеленой шапке. А вот майор никого не прихватил. И вообще в тот момент подрастерялся…

Говорил он все это очень серьезно, а Стогову хотелось рассмеяться. Потому что уж он-то прекрасно знал: настоящая храбрость состоит вовсе не в том, чтобы таскать кого-нибудь из тонущих вагонов, а совсем в другом. Он даже открыл рот, чтобы сказать об этом майору, но в последний момент передумал. Что толку говорить, если тот все равно не поймет?

Они помолчали.

– Если выберемся, – сказал майор, – уволюсь из органов.

– Да? И чем станете заниматься?

– Сделаю жене ребенка. Может, съезжу с ней куда-нибудь. Позагораем, покупаемся. Но ребенка обязательно. И из органов обязательно уйду.

– А как же подполковничьи звезды?

– Знаешь, недавно я посмотрел на свою жизнь и ужаснулся. Чем я вообще занимаюсь? Охочусь на людей, – что это за профессия?

Стогов повернул голову и посмотрел в его сторону. Потому что ему вдруг показалось, что на полу рядом с ним сидит не его милицейский начальник, а кто-то незнакомый.

Воздуха в лифте становилось все меньше. Дышал майор тяжело.

– Проще всего сказать, что так устроена жизнь. Если не ты ловишь, то тебя ловят. Да только я не хочу ничего сваливать на устройство жизни. Если правила игры тебя не устраивают, то просто не играй, и все. Вот я больше и не играю. Выберемся отсюда, – заберу жену, уеду туда, где тепло. Будем растить нашего ребенка.

– Кто же станет ловить плохих парней?

– А я недавно понял, что нет на свете никаких плохих парней. Кроме меня – ни единого нет.

– Все хорошие?

– Все разные. Все живут, как могут. Хотят жить хорошо, а живут как получится. Но это не повод ловить их и бить кулаком по лицу. Охотиться на людей – это плохо прежде всего для самих охотников. Насмотришься сериалов про супермужиков, которые любому готовы челюсть сломать, и думаешь, будто знаешь, как устроен мир. А он не такой.

– Да? А какой?

– Ты не знаешь?

– Если честно, то нет.

– Он большой. И населен множеством разных людей. Каждый из которых хочет целовать жену, выпивать с друзьями, растить детей… Жить так, чтобы в старости оглянуться назад и увидеть, что это была хорошая, правильная и интересная жизнь. Что в этой твоей жизни было что-то вроде того поезда, из которого ты достал мальчишку в зеленой шапке.

Стогов устало вздохнул:

– Что вы к этой шапке-то привязались? Во-первых, я почти не помню, как там все было, в этом метро. Когда поезд притормозил, меня здорово шарахнуло головой об пол, и дальше я действовал, считай, на автомате. А во-вторых…

– Что?

– Ну не в этом же храбрость! Просыпаться каждое утро и решаться жить дальше, – вот это действительно сложно. Потому что иногда ты понятия не имеешь, зачем это делаешь. Вот тут нужна реальная отвага. А просто встать, сделать шаг вперед и за секунду умереть, – на это способен каждый.

– Нет, не каждый.

– Да ладно вам, майор. Разумеется, каждый. Броситься на амбразуру, зная, что за это тебя сочтут героем, вовсе не сложно. Отдать жизнь ради великой цели, – на такое способен любой прохожий. А вот жить, зная, что никакой цели нет, это действительно невыносимо.

– Неужели ты действительно не знаешь, зачем живешь? Ведь тут все так просто!

(Просто? Что тут может быть простым?)

Майор подумал и сказал:

– Жениться тебе, консультант, нужно.

– А еще съездить с женой в теплые края и сделать ей ребенка?

– Типа того.

Стогов еще раз вытащил из кармана телефон и посмотрел, сколько времени, Жить ему оставалось меньше часа. Подумав, он не стал говорить майору, что все это в его недлинной жизни уже было. И жена, и теплое море… не было разве что ребенка.

Загрузка...