Проект «Статис»

Пермяков стянул с глаз черную повязку и некоторое время подслеповато моргал.

— Очень симпатично, — произнес он, осмотревшись. — Неплохое гнездышко. Даже уютное.

Насчет уюта он изрядно преувеличивал. Общая площадь квадратного помещения составляла тридцать шесть метров, но стеллажи вдоль всех стен, сплошь заставленные всевозможными припасами, существенно сокращали объем.

— Вот это совершенно лишнее. — Пермяков показал испачканным известкой пальцем на телевизор, и Левзин нахмурился.

— Почему?

— Во-первых, внешняя антенна рано или поздно демаскирует саркофаг. А во-вторых, даже с антенной вы ничего не сможете увидеть.

— Почему? — В голосе Левзина слишком быстро появилось раздражение, но Пермяков не удивился. За последние несколько месяцев они друг другу изрядно надоели.

— Это же просто, — терпеливо сказал он. — Скорость восприятия изображения в саркофаге уменьшится в тысячу раз. Экран для вас всегда будет просто светиться ровным светом. Ну, может, иной раз потемнеет на несколько секунд во время ночных перерывов вещания.

— Вы полагаете, что до этого я без вашей подсказки бы не додумался? — с ядовитой вежливостью осведомился Левзин.

— Нет, конечно, — ответил Пермяков, но, осознав оскорбительную двусмысленность фразы, поспешил уточнить: — Мы ведь об этом с вами уже говорили.

— Это видеодвойка, — снисходительно бросил Левзин. — А вон там, — он указал на картонные коробки у стены, — две тысячи кассет и дисков с кинофильмами.

— Вы намерены просмотреть их все за месяц?

— Конечно, нет. Просто люблю, когда есть достаточный выбор. Сколько времени вам потребуется для монтажа оборудования?

Пермяков ответил не сразу. Вначале еще раз задумчиво обвел взглядом помещение, открыл и закрыл дверь в крохотный санблок.

— Если бы вы разрешили взять помощника, я бы справился часа за три-четыре.

— Никаких помощников! — воскликнул Левзин. — И вы прекрасно знаете почему.

— В таком случае к завтрашнему утру, не раньше.

— Тогда можете приступать. — Левзин повернулся и вышел. Задвигая за собой тяжелый люк, крикнул в щель: — Я приеду завтра в десять.

Они познакомились восемь месяцев назад, и произошло это абсолютно случайно, если учесть, насколько далеко друг от друга на общественной лестнице располагаются нефтяной магнат и полунищий ученый, известный лишь в узких кругах столь же узких специалистов. Левзин был не чужд тщеславия и регулярно тратил некоторые суммы на гранты и стипендии, создавая вокруг своего имени ореол просвещенного мецената — покровителя отечественной науки. С той же целью он изредка принимал приглашения на научные семинары и симпозиумы, которые ему регулярно слали их организаторы в надежде на финансовую помощь для своих проектов. Бросать деньги на ветер Левзин не любил. Милостиво выслушивая в свой адрес лесть жаждущих подаяния, в такой помощи, как правило, отказывал.

И хотя его участие в подобных мероприятиях было чисто символическим, несколько раз в год Левзин все же ненадолго появлялся среди плохо одетых и дурно постриженных людей, считающих себя без малейших на то оснований интеллектуальной элитой общества.

Та конференция проводилась под эгидой ЮНЕСКО и была посвящена неким свойствам пространства-времени, достоверно исчисленных математиками и абсолютно нереализуемых в каком бы то ни было материальном виде. Своим присутствием в качестве почетных гостей конференцию удостоили несколько высших чиновников государства, встречи с которыми Левзин считал для себя не лишними. Собственно, только поэтому он там и появился. По счастью, в день открытия конференции длинных научных докладов не было. Но все же часа полтора Левзину пришлось поскучать, выслушивая приветственные речи и перечисление имен участников. Затем мероприятие перетекло в банкетный зал, накрытый для торжественного фуршета. Оказавшись в нужном месте в нужный момент, Левзин перекинулся несколькими полезными фразами с интересующими его лицами, выпил пару рюмок коньяка весьма среднего достоинства и уже собирался благополучно покинуть высокое научное собрание. В этот-то момент он и увидел Пермякова.

Правильнее сказать: не увидел, а осязал. Неожиданный толчок в плечо заставил Левзина пошатнуться. Он потерял равновесие и неминуемо свалился бы, кабы сильная рука не ухватила его за талию.

— Прошу прощения, — смущенно произнес звучный баритон. — Какой-то растяпа уронил на пол маслину. Я едва не упал!

— Ничего. — Скрывая досаду, Левзин смотрел на высокого человека лет тридцати пяти с небольшой густой бородкой. Незнакомец был похож на викинга, какими их показывают в голливудских фильмах. У маленького и довольно тщедушного Левзина люди подобной внешности всегда будили комплекс неполноценности, поэтому в своем окружении он терпел их только в роли телохранителей.

— Кажется, мы с вами встречались, — добродушно сказал незнакомец. — Вы ведь были в прошлом году на симпозиуме в Стокгольме?

— Был, — согласился Левзин.

— Пермяков, институт биофизики.

Левзин был вынужден пожать твердую ладонь и ответно представиться:

— Левзин.

— Здесь собрался очень сильный состав, — сказал Пермяков, словно продолжал прервавшуюся беседу. — Жаль только, что все это просто разговоры ни о чем.

— В каком смысле?

— В том самом, что в перемещении во времени, даже если его когда-нибудь можно будет осуществить технически, для человечества нет никакой пользы.

Через полчаса у Левзина должна была состояться деловая встреча. Не из самых важных, но, уж конечно, намного полезнее, чем этот пустой треп за фуршетным столом. И все же сейчас он отчего-то не торопился уходить.

— Вам неинтересно заглянуть в будущее? — улыбнулся он. — Или получше узнать, свое прошлое?

— Конечно, интересно. Но это невозможно.

— Даже теоретически?

— Вот именно.

— Я понимаю, — кивнул Левзин. — Параллельные временные линии и все прочее — об этом сегодня что-то говорили. Это прошлое не будет нашим, как, собственно, и будущее.

— Нет, — помотал головой Пермяков, — дело совсем не в этом. Я вообще не уверен, что предположение о временных линиях соответствует истине. Все намного проще. И сложней. Вот посмотрите-ка!

Он взял из вазы краснобокое яблоко и положил на край стола.

— Предположим, это Земля. Сегодня и сейчас. Как вы знаете, она не стоит на месте. Вращаясь вокруг Солнца, завтра она переместится вот сюда. — Он передвинул яблоко. — Послезавтра — уже сюда, и так далее. Но Солнце тоже движется по орбите вокруг центра Галактики, которая также имеет свою траекторию движения в пространстве. Фактически мы с колоссальной скоростью несемся по Вселенной по сложнейшей траектории. И даже приблизительно рассчитать ее не имеем возможности из-за недостатка данных. Но двигаясь по координате времени, мы останемся неподвижными относительно пространственных координат. Перескочив с помощью некой Машины Времени хотя бы на сутки в будущее, мы очутимся в миллионах километрах от этого зала. Земля убежит от нас на огромное расстояние. То же самое и с прошлым. Совершив прыжок назад, мы обнаружим, что Земли здесь нет. Еще нет. В абсолютном вакууме нам придется ждать ее ровно столько времени, на сколько мы переместились. А это будет скучновато. Причем я не уверен, что дождемся.

Пермяков взял яблоко и с хрустом откусил кусок крепкими зубами.

— Самое печальное, — продолжил он, — что вернуться мы в обоих вариантах скорее всего не сумеем.

— Почему же? — Разговор этот Левзина невольно интересовал все больше.

— Это еще проще, — охотно принялся объяснять Пермяков. — После окончания временного прыжка машина начнет двигаться по своей собственной траектории, которая будет сильно отличаться от прежней. На нее уже не будет действовать земная и солнечная гравитация, возможно, даже проявятся какие-то иные силы. Доли секунды окажется достаточно, чтобы наши пути с Землей разошлись навсегда. Мы просто потеряемся в Космосе, представляете?

Левзин представил и поежился.

— Действительно невеселые перспективы, — сказал он. — Вы просто разрушаете всякие надежды.

— Мечты, — поправил Пермяков. — Фантазии. Надежды я не разрушил.

— Разве есть какая-то разница?

— Есть, и очень значительная. Надежда — она-то как раз сохраняется, — непонятно ответил Пермяков. — И даже больше, чем надежда.

— Ну что ж, приятно было познакомиться. — Левзин решил, что этот разговор пора заканчивать, и демонстративно взглянул на часы. — Пожалуй, мне пора.

— А вам бы хотелось отправиться в будущее? — внезапно спросил Пермяков. — Только, уж извините, без возврата.

— В абсолютный вакуум? — усмехнулся Левзин.

— Зачем же! Нормальное, земное. — Пермяков не думал улыбаться, и Левзин ощутил легкое раздражение. Время бессмысленной болтовни для него уже давно миновало.

— Не сегодня, — сухо произнес он. — У меня еще несколько важных встреч.

— Между прочим, я задал вопрос совершенно серьезно. — Пермяков протянул свою визитку. — Такая возможность в принципе существует. Я могу вам показать кое-что интересное, если вы как-нибудь заглянете в мою лабораторию.

— Возможно… Мне пора!

— Приходите обязательно, — сказал Пермяков с удивившим Левзина нажимом. — Путешествие в будущее — не фантастика!

— Как-нибудь, — обронил Левзин, уже решивший, что выбросит визитку в ближайшую урну для мусора. — Всего хорошего!

Но визитку Пермякова он не выбросил.

Страх, что по пути наверх возникнут немалые трудности, оставил Левзина, когда он убедился, что толстые стальные засовы легко вышли из своих пазов. Люк повернулся, открывая бетонные ступеньки уходящей вверх лестницы. Здесь все выглядело совершенно так же, как и месяц назад. Даже пыли не прибавилось. Собственно, пыли в замкнутом пространстве взяться было неоткуда. Перед внешней дверцей Левзин остановился и прислушался, напрягая слух едва не до боли. Он услышал лишь частые удары собственного сердца. Ни малейшего звука не доносилось извне. Сдвинув очередной засов, Левзин осторожно тронул дверь, потом толкнул сильнее — никакого эффекта. Так и должно быть, об этом Пермяков предупреждал. За прошедшее время во внешнем мире могли произойти немалые перемены.

Левзин присоединил к механизму сброса таймер и, задержав дыхание, включил. Прибор послушно защелкал, отсчитывая положенные секунды, а Левзин торопливо сбежал вниз. Время тянулось невыносимо медленно, но в конце концов наверху бухнуло глухо и мощно, толчок медвежьей лапы взрыва Левзин ощутил даже сквозь десятисантиметровую броню люка. Торопясь, вновь откинул люк и тут же зашелся кашлем в облаке ворвавшейся пыли. Но прежде чем зажмуриться, успел увидеть лившийся сверху дневной свет. Все в порядке, путь был свободен.

Сердце вдруг забилось так сильно, что Левзин был вынужден опуститься на койку. Там, наверху, его ждал новый неизвестный мир, и Левзин понял, что боится. Он испытал острый приступ тоски и отчаяния. Зачем он это сделал?! Спокойно, сказал себе Левзин. Все в порядке, у него не было иного выхода. Его травили, его загнали в угол, но он сумел обмануть всех своих врагов. Он победил!

Сумка давно уже была собрана. Несколько банок консервов, пачка галет. Документы. Зачем, ему, собственно, эти старые бумажки? Ладно, потом увидим… Бриллианты в замшевом мешочке Левзин положил в потайной внутренний кармашек брюк. Поколебавшись немного, он сунул в карман куртки маленький пистолет величиной с ладонь. Лишняя предосторожность не повредит, а избавиться от него он сможет в любой момент. Кажется, все!

Пыль на лестнице уже осела. Ювелирно рассчитанный взрыв аккуратно выдавил наружу внешнюю дверцу вместе со слоем почвы, образовав довольно узкий лаз, через который Левзину пришлось протискиваться почти ползком. Хотя облачная пелена полностью затягивала небо, дневной свет все равно показался Левзину слишком ярким. Он приложил ладонь козырьком ко лбу и огляделся, жадно отыскивая признаки перемен, и не находил их. Был теплый летний день. С каменистого склона холма Левзин видел густой кустарник, лес и кусочек разбитой бетонной дороги, по которой он в последний раз приехал сюда пятьдесят лет назад. Левзин посмотрел правее и увидел мощный дуб, стоявший отдельно от прочих деревьев. Дуб точно так же стоял там и тогда, когда за Левзиным закрылась дверь в это подземелье. Такого не могло быть! Так пятьдесят лет или всего лишь месяц? Подозрение, которое всегда сохранялось в одном из уголков разума, вспыхнуло с новой силой. Теперь уже не волнение, а ярость вбросила в кровь новую порцию адреналина. Пермяков обманул его? Кинул, как мальчишку, поманив дурацкой фантазией?

Нет, нет, спокойно. Левзин не ребенок, он все проверял лично, буквально на ощупь. И все же дуб и старая бетонка не могли сохраниться в прежнем виде. А собственно, почему? Дубы растут намного дольше. Бетонка могла оказаться окончательно заброшена. Что с ней станет, если по ней никто не ездит! Понемногу Левзин начал успокаиваться. В любом случае истина откроется очень скоро. И если эта истина не устроит Левзина, он не завидует Пермякову. Тому не удастся спрятаться нигде, как бы он ни старался. Левзин найдет его, несмотря ни на что.

Закинув сумку на плечо, он начал спускаться, слегка оскальзываясь на камнях. До границы кустарника оставалось всего несколько шагов, когда Левзин внезапно услышал странный свистящий звук, приближавшийся из-за вершин деревьев. Скорее из осторожности, чем от страха, Левзин метнулся под защиту густых ветвей, поднял голову и обмер. Чуть в стороне от него над лесом плыл огромный, сверкающий в солнечных лучах серебристый аппарат совершенно незнакомых очертаний. Он имел форму равнобедренной трапеции, передвигающейся большим основанием вперед. Брюхо его выглядело абсолютно гладким, без малейших признаков шасси или иных посадочных устройств. Аппарат плавно замедлил ход, почти остановился, а потом вдруг, не разворачиваясь, прыгнул влево вверх, удаляясь с колоссальной скоростью, и уже через несколько секунд скрылся из виду.

Левзин с хрипом вытолкнул застывший в легких воздух, выбрался из кустарника и, едва перебирая непослушными, негнущимися ногами, зашагал к опушке.

Тучи сгущались над его головой. Пока что это были не совсем тучи — так, вполне безобидные на первый взгляд облачка, но Левзин остро ощущал приближающуюся опасность, исключительное чутье его еще никогда не подводило. В стране готовились какие-то серьезные перемены. Пока еще невнятно, как бы полушепотом на них намекали Левзину его контакты в правительственных и банковских сферах, сами-то не уверенные в том до конца и склонные рассматривать даже собственную информацию лишь в качестве предположения. Однако Левзин чувствовал: все это неспроста.

По сути, готовиться к подобному развитию событий он начал далеко не вчера. Потихоньку и незаметно для окружающих сбрасывал мелкие пакеты акций своих компаний, переводил некоторые суммы на счета доверенных зарубежных банков, прикупал без особого шума недвижимость подальше от рубежей неласковой Родины. Он делал это, хотя отлично понимал невозможность для себя раствориться без следа даже при наиболее неблагоприятном стечении обстоятельств, потому что стал слишком известной, слишком заметной фигурой. Ему уже не удастся укрыться где бы то ни было, мир чересчур мал для этого.

Левзин не считал себя вором, потому что он просто брал то, что в какой-то момент предлагали ему полезные друзья и обстоятельства. Так делали все, у кого сохранялась в смутные времена хоть капля здравого смысла. Беда была в другом. Чтобы стать тем, кем он теперь есть, иной раз приходилось идти не только по головам, но и по трупам. Сколько их было всего — Левзин не помнил, потому что не любил обременять себя неприятными воспоминаниями. Но это наверняка помнили его недруги, в том числе из самого близкого окружения. Здесь таилась главная опасность. Одно дело — почти легальный дележ ничейной собственности, и совсем другое — прямой криминал. Никто не будет разбираться в том, что некие осуждаемые цивилизованным обществом действия Левзин просто вынужден был совершать исключительно ради сохранения собственной жизни. Проклятое цивилизованное общество уже успело позабыть мрак пещер, из которых само вылезло совсем недавно, если судить по меркам истории…

Смятый картонный прямоугольник с фамилией Пермякова вывалился из его кармана как-то утром, и Левзин вспомнил их недавний разговор. А потом улыбнулся внезапной сумасшедшей надежде. «Чушь, глупости», — сказал он самому себе, страстно желая чуда. Не признаваясь в том никому, Левзин верил в чудеса, хотя и несколько своеобразно. Материалисты раздражали Левзина, однако он никогда не показывал этого внешне. Успех в сегодняшнем обществе немало зависел от терпимости к чужим убеждениям и заблуждениям. Впрочем, публичную демонстрацию и первого, и второго Левзин относил к слабостям. Поэтому его личный астролог составлял ему гороскопы на день, неделю и месяц, получая кругленькую сумму не только за работу, но и за молчание.

Набирая телефонный номер, Левзин дал себе слово, что, если Пермяков не вспомнит его в первую секунду, немедленно бросит трубку.

— Это Левзин, — безразлично произнес он. — Помню, вы хотели мне что-то показать. У меня как раз выдались свободными часа полтора…

Пермяков не только вспомнил, но и совершенно искренне обрадовался.

— Конечно! Приезжайте! — воскликнул он. — Вы не представляете, насколько вовремя позвонили. Именно сегодня мне действительно есть что вам показать.

Снаружи здание института выглядело намного пристойней, чем изнутри. Левзина это не удивило и не шокировало, он уже не раз бывал в бывших цитаделях отечественной науки, ныне почти заброшенных и разваливающихся. Пермяков вел его пустыми коридорами, начав уже с порога рассказывать о своей работе, пересыпая речь непонятными Левзину терминами. Левзин не особенно вслушивался: еще ни одному просителю от науки не удалось таким примитивным образом вытянуть из его кармана хотя бы доллар. Далекие радужные перспективы Левзина не завораживали.

Наконец они оказались в небольшой комнате, заставленной широкими столами и шкафами с приборами. Здесь царили неприятные запахи, заставившие Левзина недовольно покрутить носом, но Пермяков этого не заметил.

— Вот посмотрите! — гордо сказал Пермяков, подводя гостя к самому дальнему шкафу.

За толстым стеклом Левзин увидел странную конструкцию, составленную из золотистых проволочек и прозрачных цветных кристаллов. Она напоминала одновременно клетку и модель молекулы, какие Левзину в свое время демонстрировали на школьных уроках химии. Нет, на клетку это все же было похоже больше, потому что там, внутри, в полной неподвижности сидела лабораторная белая мышь.

— Это ваша машина времени? — Левзин не счел нужным смягчать язвительность тона, однако Пермяков не обиделся.

— Вы угадали, — ответил он с какой-то трепетной гордостью. — Это и есть машина времени. Точнее, ее действующая модель.

Левзин разозлился, но решил испить чашу до конца и принял игру.

— Я понимаю так, что, когда вы ее включите, мышь должна исчезнуть? — предположил он.

— Нет, — засмеялся Пермяков. — Машина уже включена. Она работает. И мышь не исчезнет.

— В чем же тогда фокус?

— А вы понаблюдайте за мышью, — предложил Пермяков.

Две или три долгие минуты Левзин неотрывно смотрел на зверька, но так и не обнаружил никаких перемен в его поведении.

— Будет лучше, если вы объясните. Дохлых мышей мне приходилось видеть и раньше.

— Мышь живая, — возразил Пермяков. — К сожалению, сейчас мы не имеем возможности измерить температуру ее тела, но я вас уверяю, что она равна сорока одному градусу, как и должно быть. Она сидит так уже четверо суток и просидит еще трое. Внутри этого прибора все жизненные процессы замедляются в сотни и тысячи раз. По сути, мышь сейчас находится в прошлом. Естественно, по ее собственному времени. Через три дня, когда опыт будет завершен, ее биологические часы успеют отсчитать всего лишь несколько секунд. И тогда она окажется в будущем. Вы меня поняли?

— Не совсем, — пробормотал Левзин. — Вы хотите сказать, что наша неделя оказалась для нее сжатой в несколько секунд?

— Вот именно! Теперь вам ясно, что я имел в виду, когда говорил о реальности путешествия в будущее?

— Значит, этот прибор… — Левзин потыкал пальцем в стекло. — Ну что ж! Думаю, мышам повезло. А что вы предложите людям?

— Я же объяснил, что это всего лишь действующая модель. — Пермяков, кажется, начал сердится непонятливости гостя. — На полноценную установку у нас, как всегда, не хватает средств. Мне не дают денег. Даже маленькую мышь я могу отправить в будущее всего на неделю. С увеличением срока расходы растут почти в геометрической прогрессии. Но это лишь технические трудности.

— Экономические, — машинально поправил Левзин. — Финансовые…

Он вновь пристально смотрел на мышь в золотистой клетке.

— Она пошевелилась! — воскликнул он. — У нее чуть-чуть изменилось положение хвоста!

— Естественно, — кивнул Пермяков. — За несколько секунд любая мышь успевает совершить очень много движений. Ведь она не спит. Она просто живет в ином темпе времени.

Медленно, но перед Левзиным все же начал открываться смысл того, что он сейчас видел. Истинный, настоящий смысл, который был недоступен Пермякову.

— Полагаю, ваш эксперимент требует очень большого количества энергии? — спросил он.

— Почти совсем не требует, — с удовольствием ответил Пермяков. Кажется, именно этого вопроса он ждал с самого начала. — Устройство работает по принципу волчка. Нужен некоторый начальный импульс — его величина и определяет протяженность, условно говоря, перемещения в будущее. В принципе прибор можно смонтировать даже в обыкновенной квартире. Наш волчок постепенно останавливается, а внутренний и внешний темп времени сравниваются.

— А если эксперимент прервать прямо сейчас?

— Представьте себе, что ваше сердце вдруг начало сокращаться с частотой сто двадцать ударов в секунду. Произойдет своего рода темпоральный удар. Результатом будет мгновенный разрыв сосудов. Мышь немедленно погибнет. Хотите в этом убедиться? — Пермяков сделал движение к приборной доске.

— Не нужно, — поспешил остановить его Левзин. — Думаю, что вы уже экспериментировали в этом направлении.

— Я обязан был проверить все варианты, — пожал плечами Пермяков.

— Забавно, — сказал Левзин. — Действительно забавно. Что ж, спасибо. Очень приятно было с вами повидаться. К сожалению, мне уже пора. Я вам обязательно позвоню… Кстати, насколько широк круг тех, кто посвящен в этот эксперимент?

— Изобретение пока не прошло процедуру патентования, — ответил Пермяков. — Естественно, пока я его не афиширую.

— Но меня-то вы пригласили? Пермяков вздохнул и широко развел руки.

— Вы — другое дело. Не стану скрывать меркантильного интереса. Ваша поддержка отечественной науки известна достаточно широко. Впрочем, я ни на чем не настаиваю. Можете считать ваш визит просто экскурсией.

— Я вам позвоню очень скоро, — пообещал Левзин. — Возможно, я сумею чем-нибудь вам помочь… я имею в виду вашему институту. Благодарю, мне было очень интересно…

С того дня он встречался с Пермяковым еще несколько раз, внимательно присматриваясь, прощупывая его, и никогда тот не начинал разговора о своей установке первым. Он вообще не упоминал о ней, не получив вопроса собеседника — будто в самом деле был полностью равнодушен к результатам собственной работы, — и Левзина это злило. Он подозревал здесь какую-то игру, смысла которой не мог понять. Это было похоже на фехтование через непрозрачную занавесь или на партию покера, в которой игроки — все как один — играют втемную. В этих играх Левзин неизбежно проигрывал.

Переворачивать карты картинками вверх первым неизменно приходилось ему.

Впрочем, Пермяков сомнений Левзина словно не замечал вовсе. Услышав вопрос, начинал говорить с большим удовольствием и весьма подробно, чем в значительной степени развеивал тайные подозрения собеседника. В конце концов Левзин убедил себя, что Пермяков просто-напросто бесхитростен и глуп. В житейском, разумеется, отношении. Ученый оставался обыкновенным чудаком, неопасным энтузиастом-романтиком, и это Левзина вполне устраивало. Левзина очень интересовал процесс возвращения мыши-путешественницы в реальное время, он хотел лично наблюдать окончание эксперимента, и просьбу его Пермяков немедленно исполнил. Правда, сидеть возле золоченой клетки в лаборатории Левзину пришлось битый час: Пермяков предупредил, что точный момент синхронизации рассчитать невозможно. Но в конце концов Левзин увидел, как неподвижная мышка шевельнулась, затем совершила еще несколько медленных, словно неуверенных движений и наконец «ожила» полностью. После недельного пребывания в полной неподвижности она выглядела абсолютно здоровой и невредимой.

Наступил день, когда Левзин решил поговорить с Пермяковым напрямую.

— Как бы вы поступили, если бы получили финансовую возможность изготовить ваше устройство в натуральную величину? — спросил он.

— Я бы хорошо подумал, — ответил Пермяков после небольшой заминки.

— О чем?

— О том, каким образом это сделать, — объяснил Пермяков. — Сразу же возникает масса проблем. Видите ли, в лабораторных условиях аппарат можно только собрать. Придется искать предприятия, способные изготовить необходимые узлы и комплектующие. А при сегодняшнем состоянии нашей промышленности это далеко не просто.

— Можно заказать детали за границей.

— Представляете, в какую сумму это влетит! — воскликнул Пермяков.

— Сумма пусть вас не волнует. Сейчас меня интересует принципиальная возможность.

Пермяков еще немного поразмыслил.

— Все зависит от размеров аппарата.

— Допустим, он должен быть достаточным для того, чтобы отправить в будущее одного человека. Разумеется, не на неделю.

— А на сколько?

— Предположим, лет на тридцать или пятьдесят. Или даже на сто.

— Это возможно! — горячо воскликнул Пермяков. — Если бы я смог поставить полноценный эксперимент хотя бы годовой длительности. На добровольце… Нет! — тут же поправился он. — На самом себе! Под наблюдением компетентной и беспристрастной комиссии, представителей прессы… Сомнения скептиков отпали бы навсегда. Но неужели вы хотите сказать, что готовы… что собираетесь?..

— Я готов финансировать ваш проект, — кивнул Левзин. — Но только на определенных условиях.

— Согласен на любые, — поспешил заверить Пермяков.

— Вначале выслушайте меня до конца. Ни о какой публичной демонстрации речи быть не может. Заказ будет сугубо приватным…

Пермяков пристально смотрел на Левзина, и во взгляде его постепенно проступало понимание. Нет, абсолютным идиотом этого ученого, конечно же, назвать было нельзя. Он спокойно дослушал Левзина до конца и отнесся к его предложению вполне по-деловому. Слава, известность — эти нематериальные понятия прекрасно переводились на сухой язык цифр. Пермяков оценил их в один миллион долларов наличными, чем Левзина слегка разочаровал. Дальше миллиона у вчерашних «совков» фантазия не срабатывала. Во всяком случае, определение гонорара не заняло и минуты. Но после того, как разговор их перешел в сугубо техническую плоскость, Левзину пришло время удивляться точности и оригинальности замечаний будущего директора проекта. Проекта, который Пермяков предложил (а Левзин это предложение принял) отныне именовать «Статис».

Прежде всего предстояло выбрать место размещения саркофага, который должен был на десятки лет укрыть Левзина от внешнего мира. Разумеется, ни квартира, ни даже специально оборудованный подвал загородного дома для этого не годились — там его станут искать в первую очередь. Не годился, впрочем, и любой другой подвал: в течение пятидесяти лет, на которые намеревался уйти из мира Левзин, невозможно было гарантировать, что кому-то не придет в голову заняться именно здесь архитектурной перестройкой. Но ответ на этот вопрос у Левзина уже был. Он бы не начал разговора с Пермяковым, если б не представлял, как справиться с проблемой.

Заброшенные еще в XIX веке каменоломни в одном из уголков Ярославской области вполне отвечали необходимым требованиям. Там давно не ступала нога человека, близлежащие к ним деревни давно уже вымерли в результате экономических экспериментов. Доверенный человек Левзина отыскал о них сведения в архивах. Ему же предстояло организовать в каменоломнях сооружение бункера.

Пермякова в эти детали Левзин не посвящал. Кроме самого Левзина, о расположении убежища не должен будет знать никто. Само по себе это составляло суть отдельной проблемы, но Левзин знал и ее решение.

Технические вопросы, связанные с изготовлением аппарата, полностью легли на плечи Пермякова. Левзин открыл на его имя счет в одном из своих банков. Левзин видел Пермякова насквозь и не боялся, что тот его обманет: реализовать свою научную идею, исполнить мечту жизни для этого ученого червя было намного важнее всего остального.

От ближайшего населенного пункта старые каменоломни отделяли десять километров. По крайней мере так было пятьдесят лет назад, в тот день, когда он привел в действие «Статис», и хотя Левзин надеялся, что за прошедшие годы население окрестностей возрастет, но в принципе был готов к тому, что проделать этот путь придется пешком. Старая бетонка удлиняла дорогу чуть ли не вдвое, поэтому Левзин решил идти напрямик через лес, сообразуясь с показаниями компаса.

Интересно, который теперь час? Левзин взглянул было на безотказный «ролекс», но тут же усмехнулся. «Ролекс» наверняка отставал или убегал вперед по сравнению с действительным временем — Пермяков об этом предупреждал. К сожалению, небо было закрыто толстым облачным слоем, и определить время наступления сумерек Левзин не мог. Допустим, сейчас раннее утро, сказал он себе. Даже если это не так, ночевка в лесу его не страшила. По сравнению с тем, от чего избавлял его этот мир и что должен был принести, такие мелочи в счет не шли. Левзин мирился даже с тучей комаров, сопровождавших его голодной стаей, едва он ступил под древесные своды.

Поселок, в направлении которого двигался Левзин, находился на пересечении железнодорожной и автомобильной магистралей. Поселок носил имя Скалкино. И хотя Левзину оно не понравилось с самого начала, он не сомневался, что обнаружит поселок на том же самом месте. Пятьдесят лет — слишком малый срок для радикальных перемен в организации путей сообщения. Если, конечно, за это время радикально не изменился сам транспорт. Но поселок в любом случае исчезнуть полностью никак не мог.

Идти было трудно. Участки относительно чистого леса попадались редко, сменяясь густым кустарником, буреломом и неглубокими, но топкими болотцами, преодолевать которые напрямик Левзин не рисковал. К тому же за месяц, проведенный в бункере, его мышцы отвыкли от долгой ходьбы по пересеченной местности. Левзин констатировал, что в этом отношении тренажер «бегущая дорожка», на котором он проводил непременные полчаса каждый день своего месячного заключения, помог мало. Поэтому он все чаще вынужден был останавливаться, давая себе короткие передышки. Во время этих остановок он всякий раз напрягал слух, пытаясь услышать шум железной дороги или автомобильных моторов, но вокруг по-прежнему стояла нетронутая цивилизацией тишина, которая постепенно превращалась для Левзина в источник все большей и большей тревоги. Что, черт возьми, они тут натворили всего за полета лет?!

Он перелез через толстый ствол сваленной ветром и временем ели и замер, уловив уже знакомый звук. Именно этот режущий свист сопровождал полет неизвестного аппарата. Звук приближался из-за спины, сила его увеличивалась с каждой секундой, и в какой-то момент Левзин присел под его давящей мощью, закрыв уши руками. Плотные кроны деревьев не давали возможности разглядеть летящий объект, но даже прорвавшиеся сквозь хвою и листву неясные тени позволили Лев-зину почти физически ощутить его колоссальные размеры и массу. Свист достиг своего максимума, начал спадать и скоро полностью растворился в воздухе, оставив напоминанием лишь звон в ушах. Левзин потряс головой и довольно усмехнулся. Теперь он внезапно уверился, что шел в правильном направлении. Летающий корабль, конечно же, тоже направлялся в это дурацкое Скалкино. Левзину стало понятно, отчего он до сих пор не слышит звука проходящих поездов, — поезда уже не ходят, потому что просто не нужны.

И будто отвечая на его предположение, земля едва заметно дрогнула под ногами, а спустя несколько секунд Левзин услышал густое и низкое «У-уп-п!» — этакую сытую отрыжку суперкашалота.

Бункер строили гастарбайтеры — в основном таджики. В начале апреля их привезли в автобусе с темными стеклами, поселили возле каменоломен в палатках, а по завершении работ спустя два месяца в том же автобусе и увезли. В отношении этих работяг Левзин не беспокоился. Дорогу к бункеру они бы не нашли, даже если бы имели возможность ее увидеть. Да они бы никогда и не попытались вернуться в эти гиблые гнусом, настолько чужие для них места.

Необходимые материалы — цемент, песок, дерево и прочее — завезли еще до прибытия рабочих единым завозом на нескольких КамАЗах, арендованных вместе с водителями в соседних областях. Тут Левзин пошел на некоторый риск, степень любопытства наемных шоферюг была ему неведома, он рассчитывал лишь на их здравый смысл: гнать сюда почти по бездорожью машины ради неясной надежды украсть невесть что — чистая романтика, на которую вряд ли многие способны. Тем более что в качестве легенды прикрытия причиной строительства в глуши называлось сооружение могильника особо токсичных отходов. Именно так полагалось отвечать на вопросы любопытствующих шоферов, дабы отбить у них остатки охоты еще раз навестить эти места.

Только два человека знали почти все: ближайшие сотрудники Левзина — Воробьев и Крамер. Они были за рулем автобуса гастарбайтеров, они привезли за несколько приемов на джипе скромную мебель для бункера, личные вещи Левзина и оборудование Пермякова. Они не знали, правда, для чего предназначалось это оборудование, как не знали и того, кто будет жить в бункере. Воробьев и Крамер были самыми надежными сотрудниками Левзина, и тем не менее тут риск был неуместен.

По завершении последнего грузового рейса Левзин вынужден был застрелить обоих около входа в бункер. Он стрелял им в затылок и утешался тем, что оба умерли мгновенно, совершенно без мучений. Тела он стащил в приготовленную яму и завалил щебенкой. Точно так же Левзин был склонен поступить и с Пермяковым, но тот с самого начала не оставил ему подобной возможности, намекнув весьма деликатно, но вполне определенно, что принял некоторые меры безопасности, в том числе и технического характера. Какие именно — он не говорил, а Левзин не спрашивал, но от намерения ликвидировать Пермякова отказался. Обещанный миллион он передал ему ровно за неделю до начала монтажа «Статиса». В новеньком чемоданчике-«дипломате» аккуратно уместилась сотня банковских пачек стодолларовых купюр, которые эта скотина не постыдился тщательно пересчитать.

Убивать Пермякова было нельзя, однако полностью полагаться на его порядочность — как и на чью либо вообще — Левзин не мог. Они вместе разработали процедуру, гарантировавшую обоюдную безопасность. Левзин привез Пермякова на место в плотной повязке на глазах да еще надежности ради с мешком на голове. Слава творцу, что по пути его джип с тонированными стеклами ни разу не остановила милиция: Левзина непременно сочли похитителем, что бы потом ни говорил «похищенный» в оправдание своего работодателя. Милиция не остановила. Пермяков стоически выдержал шестичасовой путь в повязке и мешке, включая последние двадцать километров немыслимой тряски по колдобинам разбитой бетонки. Потом Левзин отвел его на холм и, отворив замаскированную дверь (конструкцию входа, кстати, тоже разработал Пермяков), помог сойти по ступенькам вниз. Высокий Пермяков хватался в поисках опоры руками за непросохшие еще до конца стены, но все равно приложился пару раз лбом о низкие перекрытия. И только внутри Левзин снял с его головы мешок и развязал повязку.

Все оборудование — четыре огромных ящика — было давно доставлено, на время монтажа Левзин запер Пермякова в бункере и в Москву, конечно, не поехал. Он провел эту ночь в маленькой гостинице поселка Скалкино. Не лучшей в его жизни оказалась эта ночь. Отвратительная кухня местного ресторана, фальшивый коньяк, гнусные рожи вороватых официантов, а потом жесткая, скрипучая кровать в номере, навечно пропахшем дезинфекцией. Хорошо еще не было клопов. Левзин утешал себя лишь тем, что в свое время ему пришлось переносить и гораздо большие неудобства.

Он уходил как раз вовремя. Гроза уже разразилась. Прокуратура арестовала начальника его службы безопасности. Самого Левзина пока не трогали, но друзья в высоких сферах предупредили, что его загранпаспорт аннулирован, и попытка пересечения границы повлечет за собой неминуемый арест. Продажная пресса, ощутив запах крови, уже набросилась на него, как стая шакалов на раненого льва.

Левзин уходил отнюдь не с пустыми руками. Пока шло строительство бункера, он занимался тем, что скупал через подставных лиц произведения искусства выдающихся мастеров. Картины, скульптуры, ювелирные изделия. Одних драгоценных яиц Фаберже в его коллекции насчитывалось четыре штуки. Он потратил на это около четырехсот миллионов, заплатив намного больше, чем можно было бы, кабы он так не спешил. Левзина это ничуть не огорчало. При любом мыслимом развитии ситуации через пятьдесят лет вложенные деньги как минимум удвоятся. Все его сокровища ждали своего часа в надежных, отлично оборудованных тайниках. А на первое время его поддержат сорок прекрасно ограненных бриллиантов чистой воды весом от пяти до десяти каратов. Сейчас за них можно с легкостью выручить два миллиона долларов.

Через полвека — тоже никак не меньше, в том Левзин не сомневался ни на минуту.

Пятьдесят лет — оптимальный срок. Его личный астролог потратил целую неделю, составляя перспективный прогноз на столетие. Звезды четко указывали, что там, в будущем, Левзину отведено свое место. Астролог, конечно, не знал, каким образом и какой ценой Левзин этого будущего достигнет, и тем ценнее и достоверней выглядели его расчеты. Смешно сказать, сам астролог не верил, что девяностолетний Левзин будет еще на что-то способен. Левзин прекрасно разбирался в людях и легко читал это недоверие, усмехаясь в душе. Пожалуй, этот астрологический прогноз был тем самым аргументом, который развеял сомнения Левзина окончательно. С этими мыслями он ворочался почти всю ночь и уснул лишь под утро.

Небольшой инцидент произошел, когда он покидал малогостеприимный городишко. Дежуривший возле гостиницы милиционер в обтрепанной форме вначале долго таращился на Левзина, а потом потребовал у него документы. Левзин пожал плечами и предъявил паспорт.

— Гражданин Левзин! — обрадовался сержант, и сердце Левзина тревожно стукнуло. — А вы знаете, что вас разыскивают?

— Понятия не имею, — ответил Левзин.

— Вот! — Сержант торжественно вытащил из кармана утреннюю газету.

На первой странице Левзин увидел свое фото на полполосы и заголовок: «У прокуратуры появились вопросы к олигарху». Далее следовал полный гнусных намеков текст, завершавшийся сообщением, что Левзин официально вызван сегодня к заместителю Генерального прокурора для дачи показаний. «Попытки редакции связаться с господином Левзиным пока ни к чему не привели», — гласила последняя фраза.

— Ну и что? — спросил Левзин. — Где же сказано, что меня разыскивают? О вызове я знаю. Собственно, для этого я и собираюсь возвращаться в Москву.

Сержант если и смутился, то лишь самую малость.

— Я, это, обязан вас доставить в отдел. Там разберутся, — заявил он, разглядывая Левзина наглыми водянистыми глазами.

Левзин все понял и успокоился.

— Глаз у вас потрясающий, — искренне сказал он. — Не ожидал встретить здесь настоящего профессионала. Конечно, если обязаны — давайте поедем в ваш отдел. Боюсь, правда, это будет лишь пустой тратой времени и для вас, и для меня. Но в любом случае прошу принять от меня небольшой подарок. Это не взятка, это знак восхищения. Отличная работа требует хорошего вознаграждения.

Он достал стодолларовую купюру и нежно вложил ее в нагрудный карманчик блюстителя порядка. Тот слегка зарделся. Видимо, эта сумма намного превышала местные тарифы взяток.

— Ладно, это, чего в самом деле время зря терять, — солидно согласился он. — Короче, можете ехать.

Левзин улыбнулся ему на прощание и помахал рукой, а потом с отвращением сплюнул прямо на коврик салона джипа. Вся эта мерзость скоро останется далеко позади.

Он застал Пермякова небрежно листавшим какой-то журнал.

— Наконец-то, — обрадовался тот. — Я, честно говоря, начал даже бояться: не случилось ли что по дороге.

— Что со мной может случиться! — проворчал Левзин. — Вы закончили?

— Работать пришлось всю ночь, — пожаловался Пермяков. — Глаз не сомкнул.

— Ваше бдение неплохо оплачено. — Пермяков раздражал Левзина больше, чем обычно. Сегодня его все раздражало.

Он осмотрелся. Стены и потолок бункера покрывало золотистое сплетение проводов, в узловых точках сверкали граненые кристаллы. Все это действительно очень напоминало мышиную клетку, увеличенную в сотни раз. Перед дверью стоял компактный пульт с единственной кнопкой и цифровой панелью.

— Вам остается только нажать на нее, — показал Пермяков. — С этого мгновения начнется отсчет времени пребывания в статис-поле. Вашего собственного времени. Еще раз предупреждаю: после включения аппарата прервать процесс уже невозможно. Попытка покинуть объем статиса неизбежно приведет к гибели любого живого организма. Длительность процесса рассчитана на тридцать дней. Семьсот двадцать часов или два миллиона пятьсот девяносто две тысячи секунд. Когда на таймере высветятся нули, можете смело выходить наружу. Там за это время минует пятьдесят лет плюс-минус один-два месяца. Точнее, к сожалению, сказать не могу. Но, полагаю, это не так важно. Вот, собственно, и все. Ну что ж, если у вас нет вопросов, думаю, мне пора вновь завязывать глаза…

Левзин шел за Пермяковым, борясь с сильнейшим искушением выпустить тому в затылок пулю, избавившись тем самым от последней проблемы. Словно услышав его мысли, Пермяков глухо заговорил из-под плотной мешочной ткани:

— В надежности аппаратуры я уверен на девяносто девять и девяносто девять сотых. Но сотая процента все же остается. Если таймер вдруг замрет, если раньше времени иссякнет питание — не паникуйте. Вы вновь доставите меня сюда, и я все исправлю. Однако хочу вас успокоить: критическим является только начальный период — первые два дня, когда статис входит в режим. Условно говоря, пока наша абстрактная юла набирает обороты. Потом процесс переходит в инерционную стадию, и повлиять на нее не может уже ничто, кроме атомного взрыва. Но от этого, я уверен, мы с вами оба гарантированы…

Левзин высадил Пермякова в пятидесяти километрах от бункера на остановке автобуса.

— Ну что ж, — сказал тот, — удачи! Если что-то случится, вы подберете меня здесь же. Но я уверен, что этого не произойдет.

Признаться, в этот момент у Левзина ненадолго сдавило горло: Пермякова он больше никогда не увидит. За прошедшие полгода он успел привыкнуть к этому большому ребенку, совершенно не приспособленному к жизни в нормальном обществе. Но это была лишь короткая слабость, о которой Левзин забыл уже через минуту. Он развернул джип и помчался обратно.

Левзин навсегда расставался с этим миром в тихую и теплую погоду в два часа пополудни восемнадцатого июня две тысячи шестого года от Рождества Христова. Маскировка внешней двери была идеальной. Что бы ни случилось снаружи за пять десятилетий, он сумеет ее открыть с помощью пневматического устройства подобно тем, что сбрасывают многотонные крышки пусковых колодцев стратегических ракет.

Он запер дверь и, подсвечивая фонариком, принялся спускаться по узким ступенькам…

Последняя поездка в джипе далась Пермякову труднее всего. Часовое ожидание выстрела в голову стоило ему нескольких седых волосков. На порядочность Левзина он не надеялся и рассчитывал лишь на здравый смысл. К огромному облегчению, этот расчет оправдался. Откинувшись на спинку сиденья в рейсовом автобусе, мчавшем к Москве, Пермяков не испытывал торжества, но лишь сильнейшую усталость. И хотя он действительно не спал всю ночь, развешивая по стенкам бункера дурацкие проволочные декорации, усталость была не физической. Он переиграл этого хищника. Тонкая многоходовая партия, начатая Пермяковым полгода назад, завершилась победой. Собственно, замыслил он ее гораздо раньше, но сделал первый ход лишь после того, как обдумал все до мельчайших деталей и подготовил необходимый реквизит.

Дольше всего пришлось ждать случая вступить с Левзиным в непосредственный контакт. Знакомство должно было произойти совершенно случайно. Пермяков долго ждал подходящего момента, и та конференция оказалась чрезвычайно кстати. Зерна упали на подготовленную почву. Малообразованный и суеверный хищник клюнул на приманку. Пермяков прекрасно изучил личность своего противника, его сильные и слабые стороны, его звериное чутье, безжалостность и постоянный страх возмездия за совершенное. Именно страх должен был привести Левзина к Пермякову — так оно и произошло.

Поставить потрясший Левзина фокус с мышками было проще, чем разжевать конфетку. Укол аммиака в позвоночник почти полностью обездвиживал несчастное животное, которое сохраняло способность лишь иногда шевелить хвостиком. Сымитировать «пробуждение» оказалось еще легче. То и было самое настоящее пробуждение после наркотического сна. Мышка, разумеется, была другая, но разве мог

Левзин это понять. Для дилетанта все лабораторные мыши одинаково белы.

Пермяков не только обманул Левзина. Он его к тому же и обокрал. Стоимость оборудования «Статиса» — красивой и бесполезной игрушки — была, конечно же, намного ниже заявленной. Чтобы финансовые документы были в порядке, пришлось, разумеется, поделиться с изготовителями этого барахла, но все равно сверх гонорарного миллиона у Пермякова оставалось еще около восьмисот тысяч. Вполне достаточно, чтобы обеспечить достойную старость. Угрызений совести Пермяков не испытывал. Он рассматривал дополнительные восемьсот тысяч в качестве законной компенсации за полугодовое унижение. Все это время Пермяков с пронзительной ясностью ощущал, насколько Левзин его презирает. Несмотря на докторскую степень, авторитет в научном мире, Пермяков всегда представлял в глазах ловкого недоучки существо, сравнимое с насекомым под ногами. Ну что ж! Насекомые тоже иногда умеют больно кусаться.

Дальнейшие шаги Пермяков продумал до мельчайших подробностей. Шенгенская виза уже стояла в его заграничном паспорте, но в Европе он задерживаться не собирался. Он пробудет там ровно столько, чтобы окончательно запутать и оборвать след. А потом его ждет Австралия — научный центр в пригороде Мельбурна, куда Пермякова давно и настойчиво приглашали коллеги. Правда, тщеславные мечты о широкой научной известности придется навсегда оставить. Левзин не забудет нанесенного смертельного оскорбления. Пермяков не заблуждался по поводу того, что Левзин успешно преодолеет свои текущие неприятности: в нашей стране богатых сажать не положено. Он, конечно же, примется искать Пермякова и, возможно, будет делать это с большим азартом и достаточно долго. Но скромного провинциального профессора Ирвинга (под этой фамилией Пермяков обоснуется в Австралии) ему не найти никогда.

Пермяков не смог сдержать улыбки, представив себе лицо Левзина, когда тот ровно через месяц выползет из своей норы и поймет, как ловко и артистично его провели. Он улыбнулся, а потом рассмеялся в голос, отчего сидевшая рядом с ним женщина испуганно вздрогнула и отодвинулась на край сиденья.

Станции больше не существовало, как не существовало городка под названием Скалкино. Дымящиеся развалины обозначали местоположение бывшего человеческого жилья, в воздухе был разлит густой запах гари. Справа от себя Левзин уловил короткое движение и резко повернулся. Кошка. Она испугалась Левзина еще больше. Вытаращив безумные глаза, совершила громадный прыжок и скрылась в кустарнике.

Нерешительно помявшись, Левзин шагнул на опаленный асфальт. Происходящему должно быть какое-то разумное объяснение. Неужели мировая война? Мозг Левзина отказывался этому верить. Просидеть в тухлом подвале пятьдесят лет, спрессованные в месяц, чтобы поспеть к началу апокалипсиса? Нет, нет, только не это! Чеченские террористы? Какого черта им делать в этой глуши! «Землетрясение!» — осенило его. Ну конечно! Астролог что-то говорил о грядущих природных катаклизмах. Наплевать, что в средней полосе землетрясения редкость. Именно поэтому его последствия оказались столь катастрофичны. Но почему он его не почувствовал в бункере? Да разве он мог почувствовать, находясь в совершенно ином ритме времени! А бункер просто отлично выдержал толчки. Молодцы таджики, поработали неплохо.

Левзин почти успокоился. И все же требовалось как можно скорее найти подтверждение догадке. Немедленно… Осталась здесь хоть одна живая душа?

Он медленно шел по бывшей улице, всматриваясь влево и вправо, отыскивая хоть какие-то признаки жизни. Все напрасно. Разрушение царило повсюду, разрушение и смерть. Из кучи кирпича и бетонных обломков торчала обнаженная человеческая рука с раскрытой ладонью. Подавляя рвотный позыв, Левзин поспешно отвернулся. Где же спасательные команды? Не успели добраться? А как же тот летающий сундук, что оглушил его в лесу шумом своих двигателей?

В направлении центра Левзин увидел здание, выглядевшее издали наиболее сохранившимся среди прочих. С той стороны доносились какие-то механические звуки, скрежет и стук. Наверняка это работали спасатели. Он ускорил шаг, свернул в переулок и принужден был остановиться. Дальнейший путь баррикадой перегораживали обломки рухнувшей многоэтажки. Чтобы миновать препятствие, приходилось обогнуть целый квартал. «Как бы не уехали!» — мелькнула мысль. Торопясь, побежал, перепрыгивая через строительный мусор, и через несколько минут выскочил на относительно чистое пространство, откуда смог разглядеть происходившее возле здания, от которого его отделяло не более двухсот метров.

Конечно, это были спасатели. Одетые в незнакомые Левзину серо-стальные облегающие одежды, они копошились около большой приземистой машины плавных очертаний, будто разыскивая что-то в кирпичном крошеве. Машина, правда, мало чем напоминала бульдозер или иную строительную технику, подобных машин Левзину не приходилось видеть никогда и нигде, но он тут же сказал себе, что за прошедшие годы могло измениться многое. На танк, впрочем, она тоже совершенно не походила. Левзин глядел на все это, справляясь с приступом легкой растерянности, как вдруг один из спасателей выпрямился и тоже увидел Левзина. Повернув голову, бросил несколько неразличимых на таком расстоянии Левзину фраз своим товарищам, которые в свою очередь принялись заинтересованно разглядывать пришельца.

Левзин взмахнул рукой и направился было к ним, но успел сделать лишь один шаг. Будто каменными палками сыграли на жестяной крыше, под ногами спасателей взвихрились выбитые пулями фонтанчики пыли, одну из серых фигурок швырнуло наземь прямым ударом летящего свинца. Левзин ошеломленно замер, а спасатели, промедлив лишь секунду, принялись действовать решительно и слаженно. Кто-то залег, кто-то бросился под прикрытие машины. Появившееся в их руках оружие засверкало странными голубыми вспышками. Мощный толчок свалил Левзина с ног, он больно врезался боком в кирпичный осколок, чье-то тело на краткий миг навалилось сверху, потом Левзина рывком подняли на ноги и прохрипели в ухо:

— Бежим! Быстрее, мать твою!..

Повинуясь инстинктивно, а не осознанно, Левзин помчался туда, куда влекла его вцепившаяся в предплечье рука. Обернувшись на мгновение, увидел, как в том месте, где он только что находился, вспух клубок синего огня.

Они бежали по развалинам, пригибаясь и прыгая из стороны в сторону, падали, замирая, потом поднимались и бежали вновь, пока спасительная зелень леса не укрыла их от внешнего мира. И Левзин, и его спаситель — человек с донельзя перемазанным сажей и известкой лицом, на котором единственными чистыми пятнами оставались странно светлые глаза, драной одежде и автоматом в руках — повалились наземь, с трудом переводя дух.

— Что это? — спросил Левзин с коротким стоном. — Кто эти люди?

— Люди? — нехорошо усмехнулся спаситель. — Ты что, с чердака спрыгнул? Какие это люди?

— А кто?

Нехорошая гримаса исказила лицо спасителя.

— Ты чего, сволочь, шутки шутишь? Или у тебя у самого чердак в путь отправился? Клуги это, не понял, что ли?

— Какие клуги? — беспомощно пробормотал Левзин. — Извините, я тут у вас ничего пока не понимаю.

— Клуги! — повторил спаситель. — Духи инопланетные. Захватчики! Да откуда ты, это, взялся?!

— Захватчики, — осевшим голосом проговорил Левзин и хохотнул дребезжащим смешком. — Значит, вторжение… Как в кино? Когда оно началось?

— Три недели назад, — свирепо отвечал спаситель. — Свалились на нас с небес, сволочи, как горох. А ты, это, где был все это время? В подвале прятался или в запое лежал?

Что-то невероятно знакомое показалось вдруг Левзину в голосе спасителя и в его необычайно светлых глазах. Жуткое предчувствие сдавило горло, словно тисками.

— Какой сейчас день… я хотел сказать — год? — через силу выдавил из себя Левзин.

— Восемнадцатое июля, — ответил человек с автоматом. — А год все тот же — две тысячи шестой.

Он замолчал, всматриваясь в лицо Левзина со все большим удивлением, но Левзин успел узнать его первым.

— Олигарх, — тихо ахнул сержант. — Как там тебя… Левзин, что ли? Так где же ты, это, все время скрывался?