Женя смущается и ведет меня, внезапно притихшего, на кухню. Там тоже все стерильно чисто. Я едва удерживаюсь от того, чтобы сокрушенно покачать головой. Клянусь, за эти минуты я начал понимать эту девочку гораздо лучше, чем за все время, что мы учимся вместе. Конечно, остается вероятность, что я неправильно расценил все, что увидел. Но у меня стойкое ощущение, что я прав.
В гулкой тишине она указывает мне на стул рядом со стеклянным столом. Я качаю головой и иду к окну, изучая по пути белые глянцевые фасады кухни. Вижу кошачьи миски и спрашиваю:
– У тебя есть кот?
– Да, – Гольцман неопределенно взмахивает рукой, – Рекс где-то в комнате, он к чужим не выходит.
Я удивленно хмыкаю:
– Ты назвала кота Рекс?
Она хмурится, кивает и спрашивает:
– Будешь чай?
– А кофе есть? Чай я уже пил.
– Есть, – Гольцман открывает шкаф и тянется к верхней полке.
– А ты всегда в тишине сидишь?
– На кухне? – уточняет она.
Мои губы подрагивают, сражаясь с улыбкой.
Говорю спокойно:
– Ну, начнем с кухни. Тут ты всегда в тишине?
– Да. Я не ем под телевизор.
– Очевидно потому, что это неправильно? – пытаюсь сильно не иронизировать.
Женя серьезно кивает:
– Да.
– А музыка?
– Что?
– Ну, музыка, Гольцман, – терпеливо объясняю я, – знаешь, что это такое?
– Яр, ну не делай из меня совсем уж чудовище! Знаю я музыку.
– Почему не слушаешь?
И она снова теряется. Смотрит на меня настороженно. Видимо, чтобы скрыть эмоции, оборачивается к кофемашине:
– Молоко нужно?
– Не, давай так, не помешает взбодриться.
Женя двигается по кухне легко, но как-то скованно, ставит передо мной сухофрукты и орешки. Я поднимаю на нее выразительный взгляд.
– Что? – она прячет пальцы в рукава домашней кофты.
– Жень, а тебе никогда не было тесно? – вдруг спрашиваю. – В этой правильности и стерильности?
– Ты меня по имени назвал.
– Ну да, тебя же так зовут.
– Раньше не называл, – упорствует она.
И я понимаю, что она, конечно, права. Раньше не называл. С другой стороны, какая разница? Жендос, Женя. Гольцман. Это ведь все про нее.
– А сейчас назвал. Не беси, Гольцман, – начинаю заводиться, но оттормаживаю и перевожу тему, – вон, у тебя даже «умная» колонка есть.
– Ну, я время у нее спрашиваю. Или про погоду. Или свет в коридоре включаю.
– Идеальное применение, – ворчу я. – Давай начнем с одной песни. Не буду шокировать тебя полноценной вечеринкой.
– Ну давай попробуем, – наконец с привычным апломбом задирает она подбородок.
Заглядываю в телефон, чтобы выбрать трек из своего плейлиста, и обращаюсь уже к колонке:
– Включи песню «Ром с колой».
– Ты же, наверное, догадываешься, что я не пью?
– Ты просто меня убиваешь, заучка, – тяну я, – разве песня от этого может стать хуже?
– Не знаю, наверное.
– Просто послушай и не души меня. Сядь, кофе попьем.
Она послушно опускается на стул напротив.
Смотрю на Женю, отпиваю из маленькой кружки, как раз для эспрессо. К прослушиванию песни она подходит, как и ко всему, обстоятельно. Внимательно вслушивается в слова и ловит ритм. То, что трек ей заходит, я вижу через прозрачную столешницу по ее колену, которое танцует в такт. Очень сдержанно. Но мне хватает. И я улыбаюсь Гольцман. Просто потому, что хочется. Потому что она первый раз видится мне человеком, хрупкой девочкой. Это интересно. Как минимум.
На строчках «Ты хочешь романтики? Выходи из дома, так давно знакомы наши галактики, идем гулять» Женя вскидывает на меня какой-то странный взгляд. Будто хочет что-то спросить, но не решается. И никогда не решится. Огромные глаза смотрят на меня так пронзительно, что я резко поднимаюсь на ноги и говорю:
– Пойдем.
– Куда?
– Погуляем.
– Как это? У нас же визит в гости.
Я закатываю глаза:
– Гольцман, я был у тебя дома?
– Был.
– Ну вот и все!
Она привычно уже упрямится:
– Но ты еще не видел мою комнату.
Я ухмыляюсь:
– Точно. Пойдем, выберу тебе наряд.
Не жду, когда она поднимется, и сам иду по коридору. Так, это, наверное, санузел, тут гостиная, где никто и не бывает, а вот две спальни. Одна дверь приоткрыта, и я по наитию иду именно туда. Слышу сзади торопливый топот босых ног по белоснежной плитке. Но она не успевает, и я бесцеремонно вваливаюсь внутрь.
– Шмелев! – звенит Женя за моей спиной.
– Успокойся, Жендос, по нижнему белью шариться не буду, – усмехаюсь, обводя взглядом помещение.
Ничего неожиданного. Светлые тона, порядок, никакой индивидуальности. Только затертый плюшевый медведь на постели и стопка книг на тумбочке.
– Это шкаф? – устремляюсь в нужном, как мне кажется, направлении.
– Я в состоянии сама переодеться!
– Я в этом уже сомневаюсь, – задумчиво двигаю вешалки, отгораживаясь от Жени спиной. Повезло, что я выше и шире нее.
– Яр!
– Все, милая, расслабься, не шебурши.
Она раздраженно выдыхает сзади и замолкает. Но наверняка бесится. Я же вытаскиваю из шкафа черные джинсы, в которых она была вчера, и на верхней полке нахожу простую белую футболку и голубой свитшот с необычным графическим принтом. Это уже больше похоже на вещи, которые Женя могла бы выбрать сама.
Вручаю ей одежду, и мы останавливаемся друг напротив друга. Смотрим в глаза. Она возмущена и растеряна. На нейтральной территории, в колледже, Женя сто процентов чувствует себя более уверенно. А здесь растерялась. Поэтому и шарашит такой странной смесью эмоций. Или не только поэтому? Пытаюсь уловить что-то в ее оленьих глазах.
Сам тоже немного теряюсь. Раньше она меня только раздражала. А сейчас? Блин, да есть ли вообще разница?
– Мне при тебе переодеваться? – спрашивает с вызовом, не отрывая взгляда.
– А что, есть такая опция?
– Шмелев!
Я ухмыляюсь и поднимаю ладони в знак того, что сдаюсь:
– Подожду тебя на кухне.
Выхожу. Должен признаться, очень медленно. А в дверях бросаю взгляд через плечо. Не понимаю, почему она не дождалась, когда я покину комнату, но я вижу ее голую спину. Точнее, даже меньше. Женя через голову стягивает домашнюю кофту, и я успеваю засечь только ее поясницу. Она очень худенькая, но над поясом штанов виднеются две очаровательные ямочки.
В коридор я почти выпадаю. Плетусь в кухню и на ходу достаю из джинсов электронку. Очаровательные? О-ча-ро-ва-тель-ны-е? С другой стороны, это же не обязательно именно про Гольцман. Мне всегда нравились такие ямочки. У любой девчонки.
Задумчиво зарываюсь пальцами в волосы. Опираюсь локтями на подоконник и смотрю на улицу. Снова падает снег. Даже странно, зима в этом году застряла у нас намертво. Слишком увлекаюсь своими мыслями и даже пугаюсь, когда Женя подкрадывается и возмущенно кричит:
– Ты тут куришь?!
Вздрагиваю и оборачиваюсь:
– Это электронная.
– Да мне без разницы! Совсем с ума сошел? Здесь же все провоняет!
– Не выдумывай, никакого запаха не останется.
– Ты просто отвратительно самоуверенный, – она стоит, сдвинув брови и сжав маленькие кулачки.
Прячу электронную сигарету в карман и снова улыбаюсь. Очень уж Женя смешная в своем праведном гневе.
Машинально отмечаю, что в этих вещах она выглядит иначе. Сказывается и ее несколько непривычный образ, и то, что она сбита с толку и не кусает меня, как прежде.
– Идем? – спрашиваю я, но ответа, как обычно, не жду.
Одеваюсь и иду к лифту, краем уха все же прислушиваясь к тому, как Гольцман торопливо натягивает куртку и запирает дверь. В лифте оба упираемся в телефоны. Но я бросаю на нее один вороватый взгляд, потом другой. На третий мы сталкиваемся глазами.
– Ну, привет, – выдаю зачем-то охрипшим голосом.
– Привет, – отвечает Женя, как будто видит меня впервые.