Профессор Влад

Часть II

1

Вы будете смеяться, дорогие коллеги, но вторая моя встреча с профессором Калмыковым, на сей раз почти осознанная, произошла в Интернете – да-да, том самом, откуда мы, ваши непутёвые студенты, берём тексты рефератов и курсовых. Канун моего семнадцатилетия: четыре месяца назад названый брат подарил мне компьютер…

Ну, как «подарил»?.. Просто наш иллюзионист, очень трепетно относящийся к антуражу вообще, не говоря уж о собственном антураже, решил сменить старенький, со скрипом думающий Compaq на более престижную марку. Ремесло целителя, которое Гарри не забросил и студентом, приносило ему достатоШный доход – и вот он выполнил свое намерение, водрузив на стол «Пентиум» с широченным экраном. А неделю спустя угрюмый, сутуловатый юноша, один из Гарриных… нет, не друзей – их у брата никогда не было, если не считать меня, конечно, – а приятелей-прихлебателей, благоговевших перед его могуществом, доставил мне устаревшую модель в комплекте с модемом и двумя СD-колонками: щедрость, неслыханная даже для Восьмого Марта, к которому Гарри умело приурочил акт дарения.

Я долго удивлялась: почему брат, который при всей своей неудержимой, почти маниакальной страсти к роскоши всегда был немного скуповат, просто-напросто не загнал кому-нибудь старое «железо»?.. Пока со стыдом не сообразила: да ведь он попросту выселяет меня из своей комнатушки, так пришедшейся мне по душе – выселяет, как когда-то Оскара Ильича! Что делать: Гудилины – такое гостеприимное семейство, что мне и в голову не приходило, что я своими визитами могу мешать чьим-то личным или профессиональным планам. Каюсь!..

Так или иначе, я не осталась внакладе. Компьютер был хорошенький, ладный; экран его представлял собой идеальный квадрат, чьё синее мерцающее свечение заставило меня в одночасье отречься от всех былых привязанностей – светового микроскопа, хрустального шара, с чьей помощью Гарри предсказывал будущее, и даже маминых голубых бус. Заботливый брат заправил жесткий диск множеством логических игр, в числе которых были и шахматы – и стоит ли говорить, что сражаться с неживым предметом оказалось куда интереснее, чем с Гарри, который, в общем-то, только думал, что был мне полноценным партнером. Словом, новый друг отлично заменил старого. Да и тот меня не забывал и время от времени слал забавные весточки: «Привет-привет! Сегодня был клиент с особой приметой, тебе бы понравилось: шесть пальцев на руке! Уверял, что он Сатана, умолял „сделать хотя бы что-нибудь“! Посоветовал ампутацию, взял сто баксов за консультацию…» – и тэдэ и тэпэ.

Иногда вместо письма я находила в ящике открытку с изображением цветка («Виртуальные розы») или заката («Виртуальные закаты»). А как-то раз он предложил мне встретиться в чате-болталке. Что за «болталка»? Гарри объяснил: это такое место в Интернете, куда люди заходят, чтобы, скрывшись под «никнеймом», поболтать о том о сем…

Я, всегда любившая анонимность, заинтересовалась – и мы с братом, ткнувшись туда-сюда, обжегшись на грубости слишком юных камрадов, осели в комнатке с уютным названием «У Даши». Тут я обратила внимание вот на какой любопытный казус. Гарри, которого я «в реале» еле-еле узнавала в лицо, здесь, в чате, выдавал мне свое присутствие моментально, под каким бы ником не вошел в болталку («Воланд», «Мистер Икс», «Мастер Смерть», «профессор Мориарти», всегда в чёрном). Я всё спрашивала себя: почему так происходит? Потому, что все его псевдонимы связаны тематическим родством? Нет – похоже, всё дело в слоге, резко контрастирующем с безлико-развязной манерой остальных чатлан. Даже в маске оставаясь снобом, Гарри никогда не прибегал к общепринятым виртуальным ужимкам, вместо весёлых смайликов писал «шучу», вместо грустных – «увы», «к сожалению» и даже «как ни печально»; не рисовал милых рожиц, не писал «гы-гы», если в тексте послания сквозило что-то смешное, и тщательно соблюдал правильность орфографии и пунктуации.

Впрочем, пустая болтовня быстро наскучила матерому шарлатану, привыкшему быть в центре внимания, и он занялся тем, что любил больше всего – созданием иллюзий. Как-то раз, помнится, мы с ним три дня подряд изображали буйную виртуальную страсть – на потеху завсегдатаям, встречавшим каждую нашу ссору и примирение одобрительным «гыыы». Параллельно Гарри подзуживал меня в строчке привата:

«А знаешь, что самое лучшее в МГИПУ им. Макаренко?»

Я: «Ну, что?»

Гарри: «Девушек тут – как подсознательных мотивов: 95 на 5 осознанных (т.е. сознательных молодых людей!)»

Или: «А ты кем хотела бы стать – матроной, наложницей, гетерой или жрицей?»

Это их историк недавно рассказал им о женских социальных ролях, принятых в античном обществе – и предприимчивый Гарри с лёгкостью уложил в эти категории всю дамскую часть своего курса. Матроны – взрослые тётки, обременённые работой или семейством: держатся солидно, особняком, а за иными по вечерам приезжают суровые мужья на лакированных «тойотах»; с такими лучше не связываться – хлопот не оберёшься. Жрицы – юные, серьёзные, только-только вылезшие из-за парт круглые отличницы, повёрнутые на учебе; увидеть их всегда можно в первом ряду, а узнать – по строгим, насупленным личикам и постно сжатым губкам; тоже не очень-то привлекательный тип. Гораздо больше Гарри интересовали хорошенькие, смешливые наложницы, стайками вьющиеся вокруг мальчиков, – а также надменные, эрудированные, знающие себе цену гетеры. Случаются, конечно, и рокировки – только за зиму он, Гарри, навёл на курсе ух какого шороху. Уже к Новому Году несколько чопорных жриц, забросив конспекты за мельницу, переквалифицировались в наложницы; иные наложницы выросли до гетер, – а одна чинная матрона ухитрилась проделать полный круг, разойдясь с мужем и став, таким образом, гетерой, потом постепенно опустившись до наложниц – и лишь недавно (видно, от безысходности) пополнив ряды суровых жриц… Ну, а в общем, подытожил брат, рано или поздно сдаются все: такова уж специфика педвуза.

Я, хоть и посмеивалась над его занимательной социологией, в душе прекрасно понимала, что он попросту отпугивает меня от своей альма-матер – боится, что я каким-то образом помешаю его личной жизни. Но для меня уже стало привычным делом защищать свой выбор: старшие его тоже не слишком-то одобряли – они предпочли бы видеть меня студенткой физтеха (дед Илья: «Да ты только вслушайся, как звучит: «Веточки параболы смотрят вверх!..») Бедняги считали, что я просто-напросто влюблена в Гарри, вот и «волочусь за ним, как хвост» (мама); я не хотела ещё больше расстраивать их, признаваясь, что на самом деле стало для меня решающим: давняя дяди-Осина оговорка, злая, но меткая, выскочившая у него в приступе самоуничижения и гордыни, звучавшая – не ручаюсь за точность! – примерно так: «Лучшие специалисты в нашей области получаются из адаптированных идиотов».

2

В компьютере покойного профессора сохранилось несколько фрагментов нашей с ним переписки – они приведены у меня без купюр. Вот, например, очень раннее, яркое и болезненное воспоминание – пиковейший момент моего детства. Однажды, когда я, забившись в тесный уголок между тахтой и батареей, наслаждалась созерцанием нежно-голубого стеклянного чуда, чья-то грубая, жёсткая рука (отцовская? дяди-Осина? нет, скорее мамина!) вдруг попыталась вырвать его у меня – да так неловко, что леска, державшая бусины, лопнула и мои непослушные друзья раскатились по всей комнате. От испуга и возмущения я заревела в голос; увы, к ловле беглецов меня не допустили, что делало обиду ещё более горькой и непоправимой…

Vlad: Очень хорошо, Юлечка!))) И что же случилось после того, как рассыпались бусы?..;)))

Юля: Несколько часов спустя, по какому-то наитию забредя в родительскую спальню и взгромоздившись на стул, я обнаружила любимую игрушку на подоконнике: та, усилиями взрослых вновь обретшая целостность, покоилась поверх глубокой поперечной трещины, упиравшейся кончиком в пластмассовое основание старой настольной лампы, чей абажур был давно и безвозвратно утерян, а раздражающе-яркие лучи, пронизывая бусинки, ложились на изжелта-белую поверхность нежными голубыми пятнышками. Задрожав от восторга, я схватила ожерелье, уставилась на него в тупом блаженстве… и тут мне стало нехорошо. Какой же это маньяк дерзнул так гнусно исказить родной, любимый облик, произвольно поменяв местами тяжёлые шарики, каждый из которых я знала в симпатичное одноглазое лицо?.. Более тошнотворной картины я в жизни не видывала; на мой отчаянный рёв сбежалось все семейство во главе с дядей Осей, уже потирающим руки в предвкушении очередного психологического эксперимента.

(Нечто подобное я пережила три года спустя, когда мы с Оскаром Ильичом пошли в цирк и я увидела, как два клоуна, загнав свою коллегу в шкаф, распилили тот натрое и ловко перетасовали получившиеся кубы, – а когда дверцы снова отворились, бедная женщина предстала перед зрителями в жутком и постыдном виде – всё у нее было не там где надо: ноги посередине, руки и живот сверху, грудь с плечами внизу, но самым ужасным оказалось все-таки лицо, застрявшее где-то между пятками, перевёрнутое, но так и не переставшее широко, счастливо, белозубо улыбаться).

Vlad: ☺

Он, не в пример Гарри, обожал всякие такие штучки-дрючки.

А познакомились мы с профессором случайно – в так называемой «обсуждалке», а попросту – книге отзывов, что виртуальной цепочкой была прикреплена к статье некоего И. Кумыха об аутизме, случайно пойманной мною на каком-то психологическом сайте. Автор утверждал, что РДА (ранний детский А.) – вовсе не болезнь, как считает большинство исследователей, а, напротив, что-то вроде новой ступени эволюционного развития, на которую со временем переберется и весь Человек (в глобальном смысле термина). Недаром же число аутистов (то есть людей абсолютно самодостатоШных, умело творящих собственные вселенные и вообще молодцов!) с каждым годом, по статистике Минздрава, неуклонно растет. Известно также, – добавлял Кумых, кандидат медицинских наук, – что едва ли не треть признанных историей творцов, подаривших Земле величайшие ценности науки и культуры, выросла именно из аутичных детей, равно как и добрая половина прославленных и кровавых тиранов, активно эти ценности уничтожавших; ну как тут не задуматься о существовании некоей высшей расы, упомянутой ещё Достоевским (тоже, кстати, аутистом)?!