Прогулки по Парижу. Правый берег

БУЛЬВАР КЛИШИ

Среди бульваров, авеню и улиц, сходящихся лучами у площади Клиши, наибольший соблазн для приезжих представляет, конечно, бульвар Клиши. В этом вы убедитесь, увидев, сколько роскошных туристских автобусов дремлет на этом бульваре в ожидании своих пассажиров, которые ринулись в прославленное гнездо разврата – на Клиши. Пойдем и мы потихонечку. Не будем спешить. Предупреждаю со всей откровенностью (рискуя растерять попутчиков): никакого там особенного разврата нет, на этом бульваре. Так, одни глупости – секс-шопы, пип-шоу да еще цветные фотографии у входа в кабаки, как правило, куда более впечатляющие, чем все, что там можно увидеть внутри (стриптизерша, одна на весь бульвар, может заявиться лишь под утро, а пока – пей что-нибудь втридорога). К тому же мы с вами не из провинциального итальянского городка сюда приехали. Мы из России, где сексуальная революция произошла намного раньше, чем во Франции…

И все же пройтись по бульвару Клиши стоит. В начале XX века на северной стороне бульвара жило много художников, прославивших Францию, до сих пор в домах, выходящих на бульвар, немало ателье. В доме № б жил и умер Дега, в доме № 11 жил Пикассо, в доме № 130 были ателье Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Сёра, Боннара, Ван Донгена. Здесь жили они сами, их семьи, их торговцы-«маршаны». Были на бульваре и знаменитые кабаре, и знаменитые театры. Театры здесь есть и сейчас, но должен предупредить своих спутников: для начала мы свернем на авеню Рашель (когда-то здесь был русский ресторан «Казанова») и окажемся перед входом на знаменитое Северное (в обиходе его называют Монмартрским) кладбище Парижа, не уступающее ни размерами, ни своей популярностью кладбищу Пер-Лашез. Если повернуть влево от главного входа, можно увидеть могилы «дамы с камелиями» Альфонсин Дюплесси, поэта Альфреда де Виньи, братьев Гонкуров, барона де Жомини (он был адъютантом императора Александра I, вел русскую армию против турок 15 лет спустя, а потом создал в России военную академию). Повернув вправо, можно увидеть могилу княгини Салтыковой (урожденной Потоцкой), надгробие Эмиля Золя, чуть дальше (в 27-м секторе) могилы Генриха Гейне и художника Греза, в 21-м – надгробия Дюма-сына и Фрагонара, в 22-м – Ренана… В 30-м секторе, где похоронены мадам Рекамье и Стендаль, есть одна могила (2-я линия авеню де ла Круа), которая так разволновала Ивана Бунина, что он записал в тот день: «Париж, 6 февраля 1924 года. Был на могиле Богини Разума». В очерке, названном «Богиня Разума», Бунин описывал жалкую могилку бывшей «Богини» на Монмартрском кладбище:

«Перед моими глазами было старое и довольно невзрачное дерево. А под деревом – квадрат ржавой решетки. А в квадрате – камень на совсем плоской и даже слегка осевшей земле, а на камне – две самых простых каменных колонки в аршин высотой, покосившихся, изъеденных временем, дождем и лишаями. Когда-то их «украшали» урны. Теперь колонки лишены даже этих украшений: одна урна совсем куда-то исчезла, другая валяется на земле. И на одной колонке надпись: «Памяти Фанни», а на другой – „Памяти Терезы Анжелики Обри".

Маленькая Фанни была дочерью красавицы Терезы Анжелики Обри, которой 10 ноября 1793 года по инициативе агитпропа Французской революции и творца культа Разума прокурора Шометта лично (он пережил свой культ на целый год и был гильотинирован в 1794-м) было поручено изображать (взамен Богоматери) Богиню Разума в декорациях, установленных в соборе Нотр-Дам. Позднее балерина покалечилась на сцене и умерла в бедности. Песенку Беранже, оплакивавшую ее судьбу, долго еще распевали парижские шарманщики:

Если в уличной песенке звучит лишь тоска о мимолетности славы и славных днях народного опьянения, то в очерке Бунина наряду с жалостью к маленькой балерине бесконечное презрение к глумливой комедии атеизма, к «великому безобразию», учиненному в храме, к жестокости, к пошлой безвкусице революций, ко всему, от чего не остается даже следа на коммунальном кладбище. Есть в очерке и надежда на справедливость человеческой памяти:

«Остался, есть и вовеки пребудет Тот, Кто, со креста любви и страдания, простирает своим убийцам объятия, осталась Она, единая, богиня богинь, ее же благословенному царствию не будет конца».

А в 22-м секторе кладбища близ авеню Самсона я однажды набрел на могилу великого русского танцовщика Вацлава Нижин-

ского. На могиле лежала совсем новенькая, модная дамская шляпка, и я без труда представил себе, как какая-нибудь романтическая парижанка (а может, москвичка), набредя, вроде меня, случайно на могилу самого Нижинского, стала озираться растерянно в поисках цветов – а потом, растроганная, оставила на могильной плите только что купленную шляпку…

В Париже 10-х годов XX века Нижинский был королем, богом. Увидев его на сцене, великая Сара Бернар воскликнула: «Мне страшно – передо мной великий актер мира!» Левая парижская пресса и правая парижская пресса славили эту несравненную звезду мирового балета, гениального танцовщика и новатора-постановщика, восторженные статьи писал о нем Огюст Роден. Дягилев гордился своим премьером, своим созданием, своим возлюбленным. А в 1913 году Дягилев отпустил Нижинского с труппой в Южную Америку, и на корабле «короля балета» взяла приступом венгерская аристократка Ромола де Пульски, мечтавшая стать «королевой». Не знавший до нее женщин Нижинский, сойдя на берег, женился на Ромоле, и Дягилев, придя в ярость, уволил его из театра. В расцвете молодости и таланта, в 27 лет, Вацлав Нижинский сходит с ума. Однажды Сергей Лифарь, занявший в театре и в сердце Дягилева место Нижинского, навестил вместе с Дягилевым квартиру в парижском районе Пасси, где взаперти томился безумный «король»… Нижинский больше не вернулся на сцену. Он прожил еще долгие десятилетия в помрачении разума и писал дневник, который нынче исполняют со сцены:

«Я знаю, что государь – это человек, вот почему я не хотел, чтобы его убивали. Я говорил об этом убийстве со всеми иностранцами. Мне жаль государя, потому что я любил его. Он стал жертвой зверей. Дикие звери – это большевики. Большевики – боги. Большевики – дикие звери. Я не большевик…»

В 1950 году Нижинский умер в Лондоне шестидесяти лет от роду. В 1953 году Сергей Лифарь привез его прах в Париж и захоронил на Монмартрском кладбище. Русский гений лежит неподалеку от великого французского танцовщика Вестриса… Да мало ли великих на Монмартрском кладбище! В свое время список знаменитостей, которых он хотел бы посетить и повидать в Париже, дал в своем воображаемом парижском «отчете о виденном» русский поэт Дмитриев:

Совсем недавно темную сиротскую плиту, чуть не полвека назад установленную на могиле »короля русского балета» Нижинского его преемником и соперником в любви Сергеем Лифарем, сменила эта скульптура Виктора Махаева. Петрушка, безумец, гений…

Ваш собственный перечень после визита на Северное кладбище будет не менее внушительным. Они ведь почти все здесь, эти знаменитости, перечисленные Дмитриевым…

Вернувшись на бульвар Клиши и продолжив свою прогулку (к востоку), мы минут через пять выйдем на знаменитую плас Пигаль. Здесь в доме № 11 были некогда ателье Изабель и Пюви де Шаванна, а в доме № 9 размещалось кафе «Новые Афины» (La Nouvelle Athиnes), которое после 1876 года облюбовали художники Мане и Дега, а также их друзья-художники Ренуар, Писсарро, писатели Вильер и Дюранти де Лиль-Адам. С 1866-го по 1876-й они сидели чаще на улице Клиши в кафе «Гербуа» – и Мане, и Моне, и Ренуар, и Сислей, и Сезанн, и Писсарро, и Дега, и Надар. Их тогда называли еще не «импрессионистами», а «Батиньольской группой». В «Новых Афинах» за Мане, Дега и их друзьями был закреплен свой стол. Дега обессмертил этот интерьер в своем «Абсенте» (ныне полотно в Музее д'Орсэ). Что же до названия «Новые Афины», то оно закрепилось позднее за кварталом, выросшим южнее площади Пигаль. Не вижу, впрочем, что может помешать нам туда прогуляться…