«Бахчисарайский фонтан». Гарем (куда так хочется залезть). Байрон. Байронов Жуан, туда попавший в костюме девы. Задрапированный улан, идущий по его стопам (перечитывая «Домик в Коломне», я почему-то в нём не нашёл вышеозначенного улана, брившегося под видом кухарки, но всё же, сдаётся, то был улан). Итак, улан, в подражание Байрону прокравшийся под бочок Параше, как Пушкин, байроновым же путём, прокрался в «Бахчисарайском фонтане» в гарем, одевшись в женоподобные строфы. «Она пленительна и своенравна, как красавица Юга», — писал о поэме А. Бестужев (Марлинский) в очередном литературном обзоре («Полярная Звезда», 1825 г.), не задумываясь, однако, над сходством пушкинского Фонтана с женщиной. Но мы задумаемся…
«И снится вещий сон герою…»
«Я видел страшные мечты!..»
«И снится чудный сон Татьяне…»
«Всё тот же сон! возможно ль? в третий раз!»
«Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни».
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
— поправлял ошибки Пушкина дотошный митрополит Филарет. Пушкин сокрушённо вздыхал, мялся и оставался при своём интересе. Круги поэзии и религии к тому часу не совпадали.
Он писал о Жуковском — Вяземскому (25 мая 1825 г.): «Я не следствие, а точно ученик его, и только тем и беру, что не смею сунуться на дорогу его, а бреду просёлочной».
Ср. отрывок «Зачем крутится ветр в овраге», где похожая ассоциация ветра, девы, луны и т. д. — замыкается на певце.
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!
Сходную планировку подчас обнаруживают строки, действующие в широком контексте и раскинутые, как палатка, с помощью противонаправленных векторов:
…Волшебник силится, кряхтит
И вдруг с Русланом улетает…
Ретивый конь вослед глядит;
Уже колдун под облаками;
На бороде герой висит…
Натяните взгляд коня: по нему поднялся волшебник; но чтобы это, тройным оборотом запущенное в небеса колесо не скрылось из глаз, автор вешает Руслана пародийной гирей.
Летят над мрачными лесами,
Летят над дикими горами,
Летят над бездною морской;
От напряженья костенея,
Руслан за бороду злодея
Упорной держится рукой.
Бесовское прошлое Онегина увидела Татьяна во сне, где он возглавляет адскую шайку. Эта первоначальная природа его образа просвечивает в «Уединённом домике на Васильевском», откуда можно сделать вывод, что в своём окончательном виде Онегин — это трансформированный посрамлённый бес, из соблазнителей попавший в потерпевшие и превращённый в человека с нулевым значением. Примечательно, что из того же «Уединённого домика» другая дорожка ведёт к Евгению «Медного Всадника».
Здесь и ниже сохранена орфография первоисточника.
Можно заменить любой другой, по читательскому вкусу, цитатой. Например: «Брожу ли я вдоль улиц шумных…»