Происхождение

Глава 3

Атриум музея напоминал футуристический собор.

Взгляд Лэнгдона невольно устремился вверх, «в небеса»: колоссальные белые колонны и стеклянный занавес поднимались на шестьдесят метров к сводчатому потолку, с которого лилось чистое белое сияние галогенных ламп. Парящая под галогенными небесами сеть переходов, площадок, балконов была испещрена черно-белыми фигурками приглашенных, которые сновали по верхним галереям или стояли у окон, созерцая водную гладь. Стеклянные лифты бесшумно опускались вдоль стен «на землю» за новыми гостями.

Таких музеев Лэнгдон еще не видел. Даже акустика другая. Вместо обычной благоговейной тишины, обеспечиваемой звукопоглощающими материалами, все гудело эхом бесчисленных голосов, отраженных стеклом и камнем. Единственное, что знакомо, – привкус стерильности, воздух здесь был «музейный» – прошедший систему грубой и тонкой очистки, ионизированный, 45-процентной влажности.

Лэнгдон прошел через ряд на удивление узких рамок металлоискателей, обратив внимание на большое количество вооруженных охранников, и оказался у еще одного стола регистрации. Молодая женщина протянула ему наушники: «Audioguía?[12]»

Лэнгдон с улыбкой отказался.

Но женщина остановила его и перешла на английский:

– Простите, сэр. Но хозяин вечера, мистер Эдмонд Кирш, распорядился, чтобы все были в наушниках. Это предусмотрено программой.

– Хорошо, я возьму.

Лэнгдон потянулся было к наушникам на столе, но женщина вежливо отвела его руку, нашла его имя в длинном списке гостей и выдала наушники с соответствующим номером.

– Аудиотуры у нас сегодня индивидуальные. У каждого свой аудиогид.

Как такое возможно? Лэнгдон огляделся. Здесь же сотни гостей.

Потом с удивлением посмотрел на «наушники». Изящная металлическая полупетля с миниатюрными подушечками на концах. Заметив его замешательство, женщина поспешила прийти на помощь.

– Это новая модель, – сказала она, пристраивая гарнитуру. – Они вставляются не в уши, просто прижимаются к лицу.

Она приладила гарнитуру: полупетля обхватила шею сзади, а подушечки прижались к скулам.

– Но как же я буду…

– Аудио-костная технология. Звуковые вибрации передаются непосредственно на челюсть и оттуда прямо на слуховую улитку, минуя мембрану. Я пробовала, забавное ощущение – голос звучит как будто у тебя в голове. И при этом уши свободны – можно слышать людей вокруг.

– Остроумно.

– Разработка мистера Кирша десятилетней давности. Выпускается сегодня многими производителями.

Надеюсь, Людвиг ван Бетховен получает свой процент, подумал Лэнгдон. Известно, что костную звукопроводимость великий композитор использовал еще в девятнадцатом веке. Потерявший слух гений обнаружил, что если один конец металлического прута прикрепить к фортепиано, а другой зажать в зубах, то звуковые колебания передаются через челюсти и он слышит то, что играет.

– Надеюсь, вам понравится. До презентации еще час. Можете осмотреть экспозицию. Аудиогид предупредит вас, когда надо будет идти наверх, на мероприятие в зал.

– Спасибо. А куда нажимать…

– О, никуда, – улыбнулась молодая женщина. – Гарнитура сама активируется. Аудиотур включится, как только вы начнете движение.

– Ах да, конечно, – кивнул Лэнгдон с улыбкой и двинулся через атриум, по которому неспешно прохаживались гости. Все ждали лифтов. У каждого был свой аудиогид.

Не успел он дойти до середины атриума, как в голове прозвучал мужской голос:

– Добрый вечер и добро пожаловать в музей Гуггенхайма в Бильбао.

Лэнгдон вроде бы знал, что это «наушники», но все равно невольно остановился и обернулся. Поразительный эффект – женщина была права: казалось, будто кто-то сидит у него в голове.

– Профессор Лэнгдон, мы с особой сердечностью приветствуем вас. Меня зовут Уинстон. Мне выпала честь быть вашим гидом. – Интонации образованного светского человека, слышен легкий британский акцент.

Кого они записали – может, Хью Гранта?

– Осматривайте экспозицию в любой последовательности, – ободряюще предложил гид. – Идите куда заблагорассудится, а я по мере сил постараюсь помочь лучше понять то, что вы увидите.

Похоже, кроме аудиозаписи, персональных данных на каждого посетителя, особой аудиотехнологии, к «наушникам» прилагается еще и система GPS, чтобы точно определять, где находится посетитель и какой экспонат надо представлять.

– Я понимаю, сэр, – продолжал гид, – вы не обычный посетитель, вы профессор искусствознания и вряд ли нуждаетесь в моих пояснениях. К тому же допускаю, что вы можете в корне не согласиться с некоторыми из моих трактовок. – В голосе послышалась улыбка.

Даже так? Кто же сочинил этот текст? Приятный голос и персональный подход – это, конечно, мило и трогательно, но Лэнгдон даже представить не мог, какой колоссальный объем работы надо было проделать, чтобы настроить гарнитуры на несколько сотен посетителей.

Уинстон наконец умолк, словно утомившись от своей заранее записанной приветственной речи. Лэнгдон огляделся. Над атриумом парил еще один огромный красный баннер.

Что же задумал Эдмонд?

Лэнгдон посмотрел в сторону лифтов. Там оживленно беседовала группа гостей. Два знаменитых владельца глобальных интернет-компаний, прославленный индийский актер и еще какие-то хорошо одетые и наверняка тоже известные всем, но не ему, ВИП-персоны. Не испытывая большого желания обсуждать социальные медиа и Болливуд, Лэнгдон двинулся в другую сторону, туда, где у дальней стены располагался очередной образчик современного искусства.

Инсталляция, помещенная в темной нише, состояла из девяти узких конвейерных ленточек, которые выходили из прорезей в полу и бежали вверх, исчезая в прорезях на потолке. Все это напоминало девять поставленных вертикально тренажеров «беговая дорожка». На каждой ленточке – светящиеся слова, которые узкой полоской двигались снизу вверх.

Лэнгдон подошел ближе и понял: ленты на самом деле неподвижны, иллюзию движения создают слои светодиодов на них. Огоньки последовательно загорались, формируя слова, и получалась бегущая строка – от пола до потолка.

Лэнгдон обошел «бегущие строки» со всех сторон, внимательно изучая конструкцию.

– Интересная вещь, – неожиданно ожил аудиогид. – Называется «Инсталляция для Бильбао», автор – художница-концептуалистка Дженни Хольцер. Девять светодиодных панелей, каждая высотой около двенадцати метров. По ним бегут слова на баскском, испанском и английском. Речь идет об ужасах СПИДа и страданиях людей, от которых все отвернулись.

Ничего не скажешь, все это завораживало и даже волновало.

– Возможно, вы уже знакомы с работами Дженни Хольцер?

Лэнгдон как завороженный смотрел на бегущие вверх слова.

– Мистер Лэнгдон, – настойчиво повторял гид, – мистер Лэнгдон, вы слышите меня? Ваша гарнитура в порядке?

Лэнгдон наконец отвлекся от своих мыслей:

– Простите, что? Алло? Кто говорит?

– Кто говорит? – удивленно спросил голос. – Я думал, мы уже познакомились. Просто хотел проверить, слышите ли вы меня.

– Простите… извините, – пробормотал Лэнгдон, вышел из ниши в атриум и невольно стал оглядываться по сторонам. – Я думал, это просто запись. Я не знал, что все время со мной говорил живой человек. – Он представил огромное помещение, где сидят три с лишним сотни экскурсоводов в наушниках и с музейными каталогами в руках.