Произведения для детей

Озорная пробка^*

В 124-м Детском доме, ровно в 8 часов вечера, зазвонил колокол.

Ужинать! Ужинать! Ужинать! Ужинать!

Девчонки и мальчишки бежали вниз по лестнице в столовую. С криком и топотом и хохотом каждый занимал свое место.

Сегодня на кухне дежурят Арбузов и Рубакин, а также учитель Павел Карлович или Палкарлыч.

Когда все расселись, Палкарлыч сказал:

– Сегодня на ужин вам будет суп с клецками.

Арбузов и Рубакин внесли котел, поставили его на табурет и подняли крышку. Палкарлыч подошёл к котлу и начал выкрикивать имена.

– Иван Мухин! Нина Веревкина! Федул Карапузов!

Выкликаемые подходили, Арбузов наливал им в тарелку суп, а Рубакин давал булку. Получивший то и другое шёл на свое место.

– Кузьма Паровозов! – кричал Палкарлыч. – Михаил Топунов! Зинаида Гребешкова! Громкоговоритель!

Громкоговорителем звали Сережу Чикина за то, что он всегда говорил во весь дух, а тихо разговаривать не мог.

Когда Сережка-Громкоговоритель подошел к котлу, – вдруг стало темно.

– Электричество потухло! – закричали на разные голоса.

– Ай, ай, ай, ты смотри, что ты делаешь! – громче всех кричал Громкоговоритель.

– Громкоговоритель в супе купается, – кричал Кузьма Паровозов.

– Смотри, не подавись клецками, – кричал Петр Сапогов.

– Тише, сидите на местах! – кричал Палкарлыч.

– Отдай мне мою булку! – кричала Зинаида Гребешкова.

Но тут стало опять светло.

– Электричество загорелось! – закричал Кузьма Паровозов.

– И без тебя вижу, – отвечала ему Зинаида Гребешкова.

– А я весь в супе, – кричал Громкоговоритель.

Когда немного поуспокоились, Палкарлыч опять начал выкрикивать:

– Петр Сапогов! Мария Гусева! Николай Пнёв!

На другой день вечером, когда Палкарлыч показывал детям новое гимнастическое упражнение, вдруг стало опять темно.

Федул Карапузов, Нина Веревкина и Николай Пнёв, повторяя движения Палкарлыча, поскользнулись в темноте и упали на пол.

Петр Сапогов, воспользовавшись темнотой, ударил Громкоговорителя кулаком в спину.

Кругом кричали:

– Опять потухло! Опять потухло! Принесите лампу! Сейчас загорится!

И действительно электричество опять загорелось.

– Это ты меня ударил? – спросил Громкоговоритель.

– И не думал, – отвечал Сапогов.

– Тут что-то неладно, – сказал Палкарлыч. – Ты, Мухин, и ты, Громкоговоритель, сбегайте в соседний дом и узнайте: если там электричество не тухло, как у нас, то надо будет позвать монтера.

Мухин и Громкоговоритель убежали и, скоро вернувшись, сказали, что, кроме как в Детском доме, электричество не тухло.

На третий день, с самого утра, по всему Детскому дому ходил монтер с длинной двойной лестницей-стремянкой. Он в каждой комнате ставил стремянку, влезал на нее, шарил рукой по потолку, по стенам, зажигал и тушил разные лампочки, потом зачем-то бежал в прихожую, где над вешалкой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Следом за монтером ходили несколько мальчишек и с любопытством смотрели, что он делает. Наконец монтер, собираясь уходить, сказал, что пробки были не в порядке, и от легкой встряски электричество могло тухнуть. Но теперь все хорошо, и по пробкам можно бить хоть топором.

– Прямо так и бить? – спросил Петр Сапогов.

– Нет, это я пошутил, – сказал монтер, – но во всяком случае теперь электричество не погаснет.

Монтер ушел. Петр Сапогов постоял на месте, потом пошел в прихожую и долго глядел на счетчик и пробки.

– Что ты тут делаешь? – спросил его Громкоговоритель.

– А тебе какое дело, – сказал Петька Сапогов и пошел на кухню.

Пробило 2 часа, потом 3, потом 4, потом 5, потом 6, потом 7, потом 8.

– Ну, – говорил Палкарлыч, – сегодня мы не будем сидеть в темноте. У нас были пробки не в порядке.

– А что такое пробки? – спросила Мария Гусева.

– Пробки, это их так называют за их форму. Они…

Но тут электричество погасло, и стало темно.

– Потухло! – кричал Кузьма Паровозов.

– Погасло! – кричала Нина Веревкина.

Сейчас загорится! – кричал Громкоговоритель, отыскивая в потьмах Петьку Сапогова, чтобы, как-бы невзначай, дать ему подзатыльник, Но Петька не находился. Минуты через полторы электричество опять загорелось. Громкоговоритель посмотрел кругом. Петьки нет как нет.

– Завтра позовём другого монтера, – говорил Палкарлыч. – Этот ничего не понимает.

«Куда бы мог пропасть Петька? – думал Громкоговоритель. – На кухне он, кажись, сегодня не дежурит. Ну ладно, мы с ним еще по-сражаемся».

На четвертый день позвали другого монтера. Новый монтер осмотрел провода, пробки и счетчик, слазил на чердак и сказал, что теперь-то уж все в исправности.

Вечером, около 8 часов, электричество потухло опять.

На пятый день электричество потухло, когда все сидели в клубе и рисовали стенгазету. Зинаида Гребешкова рассыпала коробочку с кнопками. Михаил Топунов кинулся помогать ей собирать кнопки, но тут-то электричество и погасло, и Михаил Топунов с разбега налетел на столик с моделью деревенской избы-читальни. Изба-читальня упала и разбилась. Принесли свечу, чтобы посмотреть, что произошло, но электричество загорелось.

На шестой день в стенгазете 124-го Детского дома появилась картинка; на ней были нарисованы человечки, стоящие с растопыренными руками, и падающий столик с маленьким домиком. Под картинкой была подпись:

Но, несмотря на это, вечером электричество все-таки потухло.

На седьмой день в 124-ый Детский дом приезжали какие-то люди. Палкарлыч водил их по дому и рассказывал о капризном электричестве. Приезжие люди записали что-то в записные книжки и уехали.

Вечером электричество потухло.

Ну, что тут поделаешь!

На восьмой день, вечером, Сергей Чикин, по прозванию Громкоговоритель, нес линейки и бумагу в рисовальную комнату, которая помещалась внизу около прихожей. Вдруг Громкоговоритель остановился. В прихожей, через раскрытую дверь, он увидел Петра Сапогова. Петр Сапогов, на ципочках, то и дело оглядываясь по сторонам, крался к вешалке, под которой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Дойдя до вешалки, он еще раз оглянулся и, схватившись руками за вешалочные крючки, а ногами упираясь о стойку, быстро влез наверх и повернул одну пробку. Все потухло. Во втором этаже послышался визг и крик.

Минуту спустя электричество опять зажглось, и Петр Сапогов спрыгнул с вешалки.

– Стой! – крикнул Громкоговоритель, бросая линейки и хватая за плечо Петьку Сапогова.

– Пусти, – сказал Петька Сапогов.

– Нет, не пущу. Это ты зачем тушишь электричество?

– Не знаю, – захныкал Петька Сапогов.

– Нет, врешь! Знаешь! – кричал Громкоговоритель. – Из-за тебя меня супом облили. Шпана ты этакая.

– Честное слово, тогда не я тушил электричество, – завертелся Петька Сапогов. – Тогда оно само тухло. А вот когда монтер сказал, что по пробкам хоть топором бей, – ничего, я вечером и попробовал одну пробку ударить. Рукой, слегка. А потом взял ее да повернул. Электричество и погасло. С тех пор я каждый день тушу. Интересно. Никто починить не может.

– Ну и дурак! – сказал Громкоговоритель. – Смотри у меня; если еще раз потушишь электричество, я всем расскажу. Мы устроим товарищеский суд и тебе не поздоровится. А пока, чтобы ты помнил, получай! – и он ударил Петьку Сапогова в правую лопатку.

Петр Сапогов пробежал два шага и шлепнулся, а Громкоговоритель поднял бумагу и линейки, отнёс их в рисовальную комнату и, как ни в чём не бывало, пошел наверх.

На следующий, девятый, день Громкоговоритель подошел к Палкарлычу.

– Товарищ учитель, – сказал он, – разрешите мне починить электричество.

– А ты разве умеешь? – спросил Палкарлыч.

– Умею.

– Ну, валяй, попробуй, авось никому не удавалось, а тебе удастся.

Громкоговоритель побежал в прихожую, влез на вешалку, поковырял для вида около счетчика, постукал мраморную дощечку и слез обратно.

И что за чудо! С того дня в 124-ом Детском доме электричество горит себе и не тухнет.

Д.Баш

1928

О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил^*

Колька Панкин решил прокатиться куда-нибудь подальше.

– Я поеду в Бразилию, – сказал он Петьке Ершову.

– А где эта Бразилия находится? – спросил Петька.

– Бразилия находится в Южной Америке, – сказал Колька, – там очень жарко, там водятся обезьяны и попугаи, растут пальмы, летают колибри, ходят хищные звери и живут дикие племена.

– Индейцы? – спросил Петька.

– Вроде индейцев, – сказал Колька.

– А как туда попасть? – спросил Петька.

– На аэроплане или на пароходе, – сказал Колька.

– А ты на чем поедешь? – спросил Петька.

– Я полечу на аэроплане, – сказал Колька.

– А где ты его возьмешь? – спросил Петька.

– Пойду на аэродром, попрошу, мне и дадут, – сказал Колька.

– А кто же это тебе даст? – спросил Петька.

– А у меня там все знакомые, – сказал Колька.

– Какие же это у тебя там знакомые? – спросил Петька.

– Разные, – сказал Колька.

– Нет у тебя там никаких знакомых, – сказал Петька.

– Нет, есть! – сказал Колька.

– Нет, нет! – сказал Петька.

– Нет, есть!

– Нет, нет!

– Нет, есть!

– Нет! Нет!

Колька Панкин и Петька Ершов решили пойти на следующее утро на аэродром.

Колька Панкин и Петька Ершов на следующий день рано утром вышли из дому. Идти на аэродром было далеко, но так как погода была хорошая и денег на трамвай не было, то Колька и Петька пошли пешком.

– Обязательно поеду в Бразилию, – сказал Колька.

– А письма писать мне будешь? – спросил Петька.

– Буду, – сказал Колька, – а как обратно приеду, привезу тебе обезьяну.

– А птицу привезешь? – спросил Петька.

– И птицу привезу, – сказал Колька, – какую хочешь – колибри или попугая?

– А какая лучше? – спросил Петька.

– Попугай лучше, он может разговаривать, – сказал Колька.

– А петь может? – спросил Петька.

– И петь может, – сказал Колька.

– По нотам? – спросил Петька.

– По нотам не может. А вот ты что-нибудь споешь, а попугай повторит, – сказал Колька.

– А ты обязательно привезешь мне попугая? – спросил Петька.

– Обязательно, – сказал Колька.

– А ну, как нет? – сказал Колька.

– Сказал, что привезу, значит привезу, – сказал Колька.

– А не привезешь! – сказал Петька.

– А привезу! – сказал Колька.

– А нет! – сказал Петька.

– А да! – сказал Колька.

– А нет! – Ада!

– А нет! – Ада!

– А нет!

Но тут Колька Панкин и Петька Ершов пришли на аэродром.

На аэродроме было очень интересно. Аэропланы друг за другом бежали по земле, а потом – раз, два, три – оказывались уже в воздухе, – сначала низко, а потом выше, а потом еще выше, а потом, покружившись на одном месте, улетали и совсем. На земле стояло еще штук восемь аэропланов, готовых тоже разбежаться и улететь. Колька Панкин выбрал один из них и, указывая Петьке Ершову, сказал:

– В Бразилию я полечу на этом вот аэроплане.

Петька снял кепку и почесал голову. Надел кепку опять и спросил:

– А аэроплан этот тебе дадут?

– Дадут, – сказал Колька, – у меня там знакомый авиатор.

– Знакомый? А как его зовут? – спросил Петька.

– Очень просто – Павел Иванович, – сказал Колька.

– Павел Иванович? – переспросил Петька.

– Ну да, – сказал Колька.

– И ты его попросишь? – спросил Петька.

– Конечно. Вот пойдем вместе, ты услышишь, – сказал Колька.

– А если он тебе не даст аэроплана? – спросил Петька.

– Ну, как не даст! Попрошу, так даст, – сказал Колька.

– А если ты не попросишь? – спросил Петька.

– Попрошу, – сказал Колька.

– А испугаешься! – сказал Петька.

– Нет, не испугаюсь, – сказал Колька.

– Слабо! – сказал Петька

– Нет, не слабо! – сказал Колька.

– Слабо! – сказал Петька.

– Нет, не слабо! – сказал Колька.

– Слабо!

– Нет, не слабо!

– Слабо!

– Нет, не слабо!

Колька Панкин и Петька Ершов побежали к авиатору.

Авиатор стоял около аэроплана и промывал в бензине, налитом в маленькое корытце, какие-то винтики. Сам он был одет во все кожаное, а рядом на земле лежали кожаные перчатки и кожаный шлем.

Колька Панкин и Петька Ершов подошли.

Авиатор достал из бензина винтики, положил их на краешек аэроплана, а в бензин положил новые винтики и стал их мыть.

Колька посмотрел-посмотрел и сказал:

– Здрасте, Павел Иванович!

Авиатор посмотрел сначала на Кольку, потом на Петьку, а потом опять отвернулся. Колька же постоял-постоял и снова сказал:

– Здрасте, Павел Иванович.

Авиатор посмотрел тогда сначала на Петьку, потом на Кольку, а потом сказал, почесывая одной ногой другую ногу:

– Меня зовут не Павел Иванович, а Константин Константинович, и никакого Павла Ивановича я не знаю.

Петька прыснул в кулак, Колька ударил Петьку, Петька сделал серьезное лицо, а Колька сказал авиатору:

– Константин Константинович, мы с Петькой Ершовым решили лететь в Бразилию, не одолжите ли вы нам ваш аэроплан?

Авиатор начал хохотать:

– Ха-ха-ха ха-ха-ха! Это вы что же – серьезно решили лететь в Бразилию?

– Да, – сказал Колька.

– А вы полетите с нами? – спросил Петька.

– А вы что же думали, – закричал авиатор, – что я вам так машину дам? Нет, шалишь. Вот если вы мне заплатите, то в Бразилию свезти я вас могу. Что вы мне за это дадите?

Колька пошарил в карманах, но ничего не нашел.

– Денег у нас нет, – сказал он авиатору, – может быть, вы нас так свезете?

– Нет, так не повезу, – сказал авиатор и отвернулся что-то чинить в аэроплане.

Вдруг Колька взмахнул руками и закричал:

– Константин Константинович! Хотите перочинный ножик?

Очень хороший, в нем три ножа. Два, правда, сломанные, но один зато целый и очень острый. Я раз как-то ударил им в дверь и прямо насквозь прошиб.

– Когда же это было? – спросил Петька.

– А тебе что за дело? Зимой было! – рассердился Колька.

– А какую же это дверь ты прошиб насквозь? – спросил Петька.

– Ту, которая от чулана, – сказал Колька.

– А она вся целая, – сказал Петька.

– Значит, поставили новую, – сказал Колька.

– Нет, не ставили, дверь старая, – сказал Петька.

– Нет, новая, – сказал Колька.

– А ты мне ножик отдай, – сказал Петька, – это мой ножик, я тебе дал его только веревку с бельем перерезать, а ты и совсем взял.

– Как же это так – твой ножик? – Мой ножик, – сказал Колька.

– Нет, мой ножик! – сказал Петька.

– Нет, мой! – сказал Колька.

– Нет, мой! – сказал Петька.

– Нет, мой!

– Нет, мой!

– Ну, ладно, шут с вами, – сказал авиатор, – садитесь, ребята, в аэроплан, полетим в Бразилию.

Колька Панкин и Петька Ершов летели на аэроплане в Бразилию. Это было здорово интересно. Авиатор сидел на переднем сиденьи, был виден только его шлем. Все было очень хорошо, да мотор шумел очень уж и говорить трудно было. А если выглянуть из аэроплана на землю, то ух, как просторно, – дух захватывает! А на земле все маленькое-маленькое и не тем боком друг к другу повернуто.

– Петь-ка! – кричит Колька, – смотри, какой город ко – ря – вень – кий!

– Что – о – о? – кричит Петька.

– Го – род! – кричит Колька.

– Не слы-шу! – кричит Петька.

– Что – о – о? – кричит Колька.

– Скоро ли Бразилия? – кричит Петька.

– У какого Васи-ли-я? – кричит Колька.

– Шапка улете-ла-а! – кричит Петька.

– Сколько! – кричит Колька.

– Вчера-а! – кричит Петька.

– Северная Америка! – кричит Колька.

– На-ви-да-ри-ди-и-и! – кричит Петька.

– Что? – кричит Колька.

Вдруг в ушах стало пусто и аэроплан начал опускаться.

Аэроплан попрыгал по кочкам и остановился.

– Приехали, – сказал авиатор.

Колька Панкин и Петька Ершов огляделись.

– Петька, – сказал Колька, – гляди, Бразилия-то какая!

– А это Бразилия? – спросил Петька.

– Сам-то, дурак, разве не видишь? – сказал Колька.

– А что это там за люди бегут? – спросил Петька.

– Где? А, вижу, – сказал Колька. – Это туземцы, дикари.

Видишь, у них белые головы. Это они сделали себе прическу из травы и соломы.

– Зачем? – спросил Петька.

– Так уж, – сказал Колька.

– А смотри, по-моему, это у них такие волосы, – сказал Петька.

– А я тебе говорю, что это перья, – сказал Колька.

– Нет, волосы! – сказал Петька.

– Нет, перья! – сказал Колька.

– Нет, волосы!

– Нет, перья!

– Нет, волосы!

– Ну, вылезайте из аэроплана, – сказал авиатор, – мне лететь нужно.

Колька Панкин и Петька Ершов вылезли из аэроплана и пошли навстречу туземцам. Туземцы оказались небольшого роста, грязные и белобрысые. Увидя Кольку и Петьку, туземцы остановились. Колька шагнул вперед, поднял правую руку и сказал:

– Оах! – сказал он им по-индейски. Туземцы открыли рты и стояли молча.

– Гапакук! – сказал им Колька по-индейски.

– Что это ты говоришь? – спросил Петька.

– Это я говорю с ними по-индейски, – сказал Колька.

– А откуда ты знаешь индейский язык? – спросил Петька.

– А у меня была такая книжка, по ней я и выучился, – сказал Колька.

– Ну ты, ври больше, – сказал Петька.

– Отстань! – сказал Колька. – Инам кос! – сказал он туземцам по-индейски.

Вдруг туземцы засмеялись.

– Кэрэк эри ялэ, – сказали туземцы.

– Ара токи, – сказал Колька.

– Мита? – спросили туземцы.

– Брось, пойдем дальше, – сказал Петька.

– Пильгедрау! – крикнул Колька.

– Пэркиля! – закричали туземцы.

– Кульмэгуинки! – крикнул Колька.

– Пэркиля, пэркиля! – кричали туземцы.

– Бежим! – крикнул Петька, – они драться хотят.

Но было уже поздно. Туземцы кинулись на Кольку и стали его бить.

– Караул! – кричал Колька.

– Пэркиля! – кричали туземцы.

– «Мм-ууу», – мычала корова.

Избив как следует Кольку, туземцы, хватая и бросая в воздух пыль, убежали. Колька стоял встрепанный и сильно измятый.

– Пе-пе-пе-пе-петька, – сказал он дрожащим голосом. – Здорово я тузе-зе-зе-земцев разбил. Одного сю-сю-сю-сюда, а другого ту-ту-ту-туда

– А не они тебя побили? – спросил Петька.

– Что ты! – сказал Колька. – Я как пошел их хватать: раз-два, раз-два, раз-два!

«Мм-ууу» – раздалось у самого колькиного уха.

– Ай! – вскрикнул Колька и побежал.

– Колька. Ко-олька-а-а! – кричал Петька. Но Колька бежал без оглядки.

Бежали-бежали,

бежали-бежали,

бежали-бежали, и только добежав до леса, Колька остановился.

– Уф! – сказал он, переводя дух.

Петька так запыхался от бега, что ничего не мог сказать.

– Ну, и бизон! – сказал Колька, отдышавшись.

– А? – спросил Петька.

– Ты видел бизона? – спросил Колька.

– Где? – спросил Петька.

– Да ну, там. Он кинулся на нас, – сказал Колька.

– А это не корова была? – спросил Петька.

– Что ты, какая же это корова. В Бразилии нет коров, – сказал Колька.

– А разве бизоны ходят с колокольчиками на шее? – спросил Петька.

– Ходят, – сказал Колька.

– Откуда же это у них колокольчики? – спросил Петька.

– От индейцев. Индейцы всегда поймают бизона, привяжут к нему колокольчик и выпустят.

– Зачем? – спросил Петька.

– Так уж, – сказал Колька.

– Неправда, бизоны не ходят с колокольчиками, а это была корова, – сказал Петька.

– Нет, бизон! – сказал Колька.

– Нет, корова! – сказал Петька.

– Нет, бизон!

– Нет, корова!

– Нет, бизон!

– А где же попугаи? – спросил Петька.

Колька Панкин сразу даже растерялся.

– Какие попугаи? – спросил он Петьку Ершова.

– Да ты же обещал поймать мне попугаев, как приедем в Бразилию. Если это Бразилия, то должны быть и попугаи, – сказал Петька.

– Попугаев не видать, зато вон сидят колибри, – сказал Колька.

– Это вон там на сосне? – спросил Петька.

– Это не сосна, а пальма, – обиделся Колька.

– А на картинках пальмы другие, – сказал Петька.

– На картинках другие, а в Бразилии такие, – рассердился Колька. – Ты смотри, лучше, колибри какие.

– Похожи на наших воробьев, – сказал Петька.

– Похожи, – согласился Колька, – но меньше ростом.

– Нет, больше! – сказал Петька.

– Нет, меньше! – сказал Колька.

– Нет, больше! – сказал Петька.

– Нет, меньше! – сказал Колька.

– Нет, больше!

– Нет, меньше!

– Нет, больше!

– Нет, меньше!

Вдруг за спинами Кольки и Петьки послышался шум.

Колька Панкин и Петька Ершов обернулись. Прямо на них летело какое-то чудовище.

– Что это? – испугался Колька.

– Это автомобиль, – сказал Петька.

– Не может быть! – сказал Колька. – Откуда же в Бразилии автомобиль?

– Не знаю, – сказал Петька, – но только это автомобиль.

– Не может быть! – сказал Колька.

– А я тебе говорю, что автомобиль! – сказал Петька.

– Нет, не может быть, – сказал Колька.

– Нет, может!

– Нет, не может!

– Ну, теперь видишь, что это автомобиль? – спросил Петька.

– Вижу, но очень странно, – сказал Колька. Тем временем, автомобиль подъехал ближе.

– Эй, вы, ребята, – крикнул человек из автомобиля. – Дорога в Ленинград направо или налево?

– В какой Ленинград? – спросил Колька.

– Как в какой! Ну, в город как проехать? – спросил шофер.

– Мы не знаем, – сказал Петька, а потом вдруг заревел.

– Дяденька, – заревел он, – свези нас в город.

– Да вы сами-то что, из города? – спросил шофер.

– Ну да, – ревел Петька, – с Моховой улицы.

– А как же вы сюда попали? – удивился шофер.

– Да вот Колька, – ревел Петька, – обещал в Бразилию свезти, а сам сюда привез.

– В Брусилове. Брусилово… Постойте, Брусилово это дальше, это где-то в Черниговской губернии, – сказал шофер.

– Чилиговская губерния… Чилийская республика… Чили… Это южнее, это там, где и Аргентина. Чили находится на берегу Тихого океана, – сказал Колька.

– Дяденька, – захныкал опять Петька, – свези нас домой.

– Ладно, ладно, – сказал шофер. – Садитесь, все равно машина пустая. Только Брусилово не тут, Брусилово – это в Черниговской губернии.

И вот Колька Панкин и Петька Ершов поехали домой на автомобиле.

Колька Панкин и Петька Ершов ехали сначала молча. Потом Колька посмотрел на Петьку и сказал:

– Петька, – сказал Колька, – ты видел кондора?

– Нет, – сказал Петька. – А что это такое?

– Это птица, – сказал Колька.

– Большая? – спросил Петька.

– Очень большая, – сказал Колька.

– Больше вороны? – спросил Петька.

– Что ты! Это самая большая птица, – сказал Колька.

– А я ее не видал, – сказал Петька.

– А я видел. Она на пальме сидела, – сказал Колька.

– На какой пальме? – спросил Петька.

– На той, на которой и колибри сидела, – сказал Колька.

– Это была не пальма, а сосна, – сказал Петька.

– Нет, пальма! – сказал Колька.

– Нет, сосна! – сказал Петька, – пальмы растут только в Бразилии, а тут не растут.

– Мы и были в Бразилии, – сказал Колька.

– Нет, не были! – сказал Петька.

– Нет, были! – сказал Колька.

– Не-бы-ли, – закричал Петька.

– Были, были, были, бы-ли-и-и! – кричал Колька.

– А вон и Ленинград виднеется, – сказал шофер, указывая рукой на торчащие в небо трубы и крыши.

ВСЁ

Даниил Хармс

17 лошадей^*

У нас в деревне умер один человек и оставил своим сыновьям такое завещание.

Старшему сыну оставляю 1/2 своего наследства,

среднему сыну оставляю 1/3 своего наследства, а

младшему сыну оставляю 1/9 своего наследства.

Когда этот человек умер, то после его смерти осталось всего только 17 лошадей и больше ничего. Стали сыновья 17 лошадей между собой делить.

«Я, – сказал старший, – беру 1/2 всех лошадей. Значит 17:2 это будет 8 1/2».

– «Как же ты 8 1/2 лошадей возьмешь? – спросил средний брат. – Не станешь же ты лошадь на куски резать?»

– «Это верно, – согласился с ним старший брат, – только и вам своей части не взять. Ведь 17 ни на 2, ни на 3, ни на 9 не делится!»

– «Так как же быть?»

– «Вот что, – сказал младший брат, – я знаю одного очень умного человека, зовут его Иван Петрович Рассудилов, он-то нам сумеет помочь».

– «Ну что ж, зови его», – согласились два другие брата.

Младший брат ушел куда-то и скоро вернулся с человеком, который ехал на лошади и курил коротенькую трубочку. «Вот, – сказал младший брат, – это и есть Иван Петрович Рассудилов».

Рассказали братья Рассудилову свое горе. Тот выслушал и говорит: «Возьмите вы мою лошадь, тогда у вас будет 18 лошадей и делите спокойно». Стали братья 18 лошадей делить.

Старший взял 1/2 – 9 лошадей,

средний взял 1/3 – 6 лошадей, а

младший взял 1/9 – 2 лошади.

Сложили братья своих лошадей вместе. 9 + 6 + 2, получилось 17 лошадей. А Иван Петрович сел на свою 18-ю лошадь и закурил свою трубочку.

«Ну что, довольны?» – спросил он удивленных братьев и уехал.

Д. Хармс

1928

Во-первых и во-вторых^*

ВО-ПЕРВЫХ, запел я песенку и пошел.

ВО-ВТОРЫХ, подходит ко мне Петька и говорит: «Я с тобой пойду». – И оба мы пошли, напевая песенки.

В-ТРЕТЬИХ, идем и смотрим, стоит на дороге человек ростом с ведерко.

«Ты кто такой?» – спросили мы его. «Я – самый маленький человек в мире». – «Пойдем с нами». – «Пойдем».

Пошли мы дальше, но маленький человек не может за нами угнаться. Бегом бежит, а все-таки отстает. Тогда мы его взяли за руки. Петька за правую, я за левую. Маленький человек повис у нас на руках, едва ногами земли касается. Пошли мы так дальше. Идем все трое и песенки насвистываем.

В-ЧЕТВЕРТЫХ, идем мы и смотрим, лежит возле дороги человек, голову на пенек положил, а сам такой длины, что не видать, где ноги кончаются. Подошли мы к нему поближе, а он как вскочит на ноги, да как стукнет кулаком по пеньку, так пенек в землю и ушел. А длинный человек посмотрел вокруг, увидел нас и говорит: «Вы, – говорит, – кто такие, что мой сон потревожили?» – «Мы, – говорим мы, – веселые ребята. Хочешь с нами пойдем?» – «Хорошо», – говорит длинный человек, да как шагнет сразу метров на двадцать. «Эй, – кричит ему маленький человек, – обожди нас немного!» Схватили мы маленького человека и побежали к длинному. – «Нет, – говорим мы, – так нельзя, ты маленькими шагами ходи».

Пошел длинный человек маленькими шагами, да что толку? Десять шагов сделает и из вида пропадает. – «Тогда, говорим мы, пусть маленький человек тебе на плечо сядет, а нас ты подмышки возьми». Посадил длинный человек маленького себе на плечо, а нас подмышки взял и пошел.

– «Тебе удобно?» – говорю я Петьке. – «Удобно. А тебе?» – «Мне тоже удобно», – говорю я. И засвистели мы веселые песенки. И длинный человек идет и песенки насвистывает, и маленький человек у него на плече сидит и тоже свистит – заливается.

В-ПЯТЫХ, идем мы и смотрим – стоит поперек нашего пути осел. Обрадовались мы и решили на осле ехать. Первым попробовал длинный человек. Перекинул он ногу через осла, а осел ему ниже колена приходится. Только хотел длинный человек на осла сесть, а осел взял да и пошел, и длинный человек со всего размаху на землю сел. Попробовали мы маленького человека на осла посадить. Но только осел несколько шагов сделал – маленький человек не удержался и свалился на землю. Потом встал и говорит: «Пусть длинный человек меня опять на плече понесет, а ты с Петькой на осле поезжай». Сели мы, как маленький человек сказал, и поехали. И всем хорошо. И все мы песни насвистываем.

В-ШЕСТЫХ, приехали мы к большому озеру. Глядим, у берега лодка стоит. – «Что ж, поедем на лодке?» – говорит Петька. Я с Петькой хорошо в лодке уселись, а вот длинного человека с трудом усадили. Согнулся он весь, сжался, коленки к самому подбородку поднял.

Маленький человек где-то под скамейкой сел, а вот ослу места-то и не осталось. Если бы еще длинного человека в лодку не сажать, тогда можно было бы и осла посадить. А вдвоем не помещаются. – «Вот что, – говорит маленький человек, – ты, длинный, вброд иди, а мы осла в лодку посадим и поедем». Посадили мы осла в лодку, а длинный человек вброд пошел, да еще нашу лодку на веревочке потащил. Осел сидит, пошевельнуться боится, верно, первый раз в лодку попал. А остальным хорошо. Едем мы по озеру, песни свистим. Длинный человек тащит нашу лодку и тоже песни поет.

В-СЕДЬМЫХ, вышли мы на другой берег, смотрим – стоит автомобиль. – «Что же это такое может быть?» – говорит длинный человек. – «Что это?» – говорит маленький человек. – «Это, – говорю я, – автомобиль». «Это машина, на которой мы сейчас и поедем», – говорит Петька. Стали мы в автомобиле рассаживаться. Я и Петька у руля сели, маленького человека спереди на фонарь посадили, а вот длинного человека, осла и лодку никак в автомобиле не разместить. Положили мы лодку в автомобиль, в лодку осла поставили, все бы хорошо, да длинному человеку места нет. Посадили мы его в лодку – ослу места нет. Посадили мы в автомобиль осла и длинного человека – лодку некуда поставить.

Мы совсем растерялись, не знали, что и делать, да маленький человек совет подал: «Пусть, – говорит, – длинный человек в автомобиль сядет, а осла к себе на колени положит, а лодку руками над головой поднимет».

Посадили мы длинного человека в автомобиль, на колени к нему осла положили, а в руки дали лодку держать. – «Не тяжело?» – спросил его маленький человек. – «Нет, ничего», – говорит длинный. Я пустил мотор в ход, и мы поехали.

Все хорошо, только маленькому человеку впереди на фонаре сидеть неудобно, кувыркает его от тряски, как ваньку-встаньку. А остальным ничего. Едем мы и песни насвистываем.

В-ВОСЬМЫХ, приехали мы в какой-то город. Поехали по улицам. На нас народ смотрит, пальцами показывает: – «Это что, – говорит, – в автомобиле дубина какая стоит, себе на колени осла посадил и лодку руками над головой держит. Ха! ха! ха! А впереди-то какой на фонаре сидит. Ростом с ведерко! Вон его как от тряски-то кувыркает. Ха! ха! ха!»

А мы подъехали прямо к гостинице, лодку на землю положили, автомобиль поставили под на вес, осла к дереву подвязали и зовем хозяина. Вышел к нам хозяин и говорит: «Что вам угодно?» – «Да вот, – говорим мы ему, – переночевать нельзя ли у вас?» – «Можно», – говорит хозяин и повел нас в комнату с четырьмя кроватями. Я и Петька легли, а вот длинному человеку и маленькому никак не лечь. Длинному все кровати коротки, а маленькому не на что голову положить. Подушка выше его самого и он мог только стоя к подушке прислониться. Но так как мы все очень устали, то легли кое-как и заснули. Длинный человек просто на полу лег, а маленький на подушку весь залез, да так и заснул.

В-ДЕВЯТЫХ, проснулись мы утром и решили дальше путь продолжать. Тут вдруг маленький человек и говорит: «Знаете что? Довольно нам с этой лодкой да автомобилем таскаться. Пойдемте лучше пешком». – «Пешком я не пойду, – сказал длинный человек, – пешком скоро устанешь». – «Это ты-то, такая детина, устанешь?» – засмеялся маленький человек. – «Конечно, устану, – сказал длинный, – вот бы мне какую-нибудь лошадь по себе найти». – «Какая же тебе лошадь годится? – вмешался Петька. – Тебе не лошадь, а слона нужно». – «Ну, здесь слона-то не достанешь, – сказал я, – здесь не Африка». Только это я сказал, вдруг слышны на улице лай, шум и крики.

Посмотрели в окно, глядим – ведут по улице слона, а за ним народ валит. У самых слоновьих ног бежит маленькая собачонка и лает во всю мочь, а слон идет спокойно, ни на кого внимания не обращает. «Вот, – говорит маленький человек длинному, – вот тебе и слон как раз. Садись и поезжай». – «А ты на собачку садись. Как раз по твоему росту», – сказал длинный человек. «Верно, – говорю я, – длинный на слоне поедет, маленький на собачке, а я с Петькой на осле». И побежали мы на улицу.

В-ДЕСЯТЫХ, выбежали мы на улицу. Я с Петькой на осла сели, маленький человек у ворот остался, а длинный за слоном побежал. Добежал он до слона, вскочил на него и к нам повернул. А собачка от слона не отстает, лает и тоже к нам бежит. Только до ворот добежала, тут маленький человек наловчился и прыгнул на собаку. Так мы все и поехали. Впереди длинный человек на слоне, за ним я с Петькой на осле, а сзади маленький человек на собачке. И всем нам хорошо и все мы песенки насвистываем.

Выехали мы из города и поехали, а куда приехали и что с нами приключилось, об этом мы вам в следующий раз расскажем.

Д. И. Хармс

О том, как старушка чернила покупала^*

На Кособокой улице, в доме № 17 жила одна старушка. Когда-то жила она вместе со своим мужем и был у неё сын. Но сын вырос большой и уехал, а муж умер, и старушка осталась одна.

Жила она тихо и мирно, чаёк попивала, сыну письма посылала, а больше ничего не делала.

Дома же говорили про старушку, что она с луны свалилась.

Выйдет старушка другой раз летом на двор, посмотрит вокруг и скажет:

– Ах ты, батюшки, куда же это снег делся?

А соседи засмеются и кричат ей:

– Но, виданное ли дело, чтобы снег летом на земле лежал? Ты, что, бабка, с луны свалилась, что ли?

Или пойдет старушка в керосинную лавку и спросит:

– Почем у вас французские булки? Приказчики смеются:

– Да что вы, гражданка, откуда же у нас французские булки? С луны вы что ли свалились!

Ведь вот какая была старушка!

Была раз погода хорошая, солнечная, на небе ни облачка. На Кособокой улице пыль поднялась. Вышли дворники улицу поливать из брезентовых кишок с медными наконечниками.

Льют они воду прямо в пыль, сквозь, навылет. Пыль с водой вместе на землю летит. Вот уж лошади по лужам бегут, и ветер без пыли летит пустой.

Из ворот 17-го дома вышла старушка. В руках у неё зонтик с большой блестящей ручкой, а на голове шляпка с черными блёстками.

– Скажите, – кричит она дворнику, – где чернила продаются?

– Что? – кричит дворник. Старушка ближе:

– Чернила! – кричит.

– Сторонитесь! – кричит дворник, пуская струю воды.

Старушка влево и струя влево. Старушка скорей вправо, и струя за ней.

– Ты что, – кричит дворник, – с луны свалилась, видишь, я улицу поливаю!

Старушка только зонтиком махнула и дальше пошла.

Пришла старушка на рынок, смотрит: стоит какой-то парень и продает судака большого и сочного, длиной с руку, толщиной с ногу. Подкинул он рыбу на руках, потом взял одной рукой за нос, покачал, покачал и выпустил, но упасть не дал, а ловко поймал другой рукой за хвост и поднес старушке.

– Вот – говорит, – за руль отдам.

– Нет, – говорит старушка, – мне чернила…

А парень ей и договорить не дал.

– Берите, – говорит, – не дорого прошу.

– Нет, – говорит старушка, – мне чернила…

А тот опять:

– Берите, – говорит, – в рыбе пять с половиной фунтов весу, – и как бы от усталости взял рыбу в другую руку.

– Нет, – сказала старушка, – мне чернила нужны.

Наконец-то парень расслышал, что говорила ему старушка.

– Чернила? – переспросил он.

– Да, чернила.

– Чернила?

– Чернила.

– А рыбы не нужно?

– Нет.

– Значит, чернила?

– Да.

– Да вы что, с луны что ли свалились! – сказал парень.

– Значит нет у вас чернил, – сказала старушка и дальше пошла.

– Мяса парного пожалуйте! – кричит старушке здоровенный мясник, а сам ножом печенки кромсает.

– Нет ли у вас чернил? – спросила старушка.

– Чернила! – заревел мясник, таща за ногу свиную тушу.

Старушка скорей подальше от мясника, уж больно он толстый да свирепый, а ей уж торговка кричит:

– Сюда пожалуйте! Пожалуйте сюда!

Старушка подошла к её ларьку и очки надела. А торговка улыбается и протягивает ей банку с черносливами.

– Пожалуйте, – говорит, – таких нигде не найдете.

Старушка взяла банку с ягодами, повертела её в руках и обратно положила.

– Мне чернила нужны, а не ягоды, – говорит она.

– Какие чернила – красные или черные? – спросила торговка.

– Черные, – говорит старушка.

– Черных нет, – говорит торговка.

– Ну тогда красные, – говорит старушка.

– И красных нет, – сказала торговка.

– Прощайте, – сказала старушка и пошла.

Вот уж и рынок кончается, а чернил нигде не видать.

Вышла старушка из рынка и пошла по какой-то улице.

Вдруг смотрит – идут друг за дружкой, медленным шагом, пятнадцать ослов. На переднем осле сидит верхом человек и держит в руках большущее знамя. На других ослах тоже люди сидят и тоже в руках вывески держат.

«Это что же такое?» – думает старушка. «Должно быть, это теперь на ослах как на трамваях ездят».

– Эй! – крикнула она человеку, сидящему на переднем осле. – Обожди немного. Скажи, где чернила продаются?

А человек на осле не расслышал, видно, что старушка ему сказала, а поднял какую-то трубу с одного конца узкую, а с другого широкую, раструбом. Узкий конец приставил ко рту да как закричит туда, прямо старушке в лицо, да так, что за семь верст услыхать можно:

СПЕШИТЕ УВИДЕТЬ ГАСТРОЛИ ДУРОВА. В ГОСЦИРКЕ! В ГОСЦИРКЕ! МОРСКИЕ ЛЬВЫ – ЛЮБИМЦЫ ПУБЛИКИ. ПОСЛЕДНЯЯ НЕДЕЛЯ! БИЛЕТЫ ПРИ ВХОДЕ!

Старушка с испуга даже зонтик уронила. Подняла она зонтик да от страха руки так дрожали, что зонтик опять упал.

Старушка зонтик подняла, покрепче его в руках зажала, да скорей, скорей по дороге, да по панели повернула из одной улицы в другую и вышла на третью широкую и очень шумную.

Кругом народ куда-то спешит, а на дороге автомобили катят и трамваи грохочут.

Только хотела старушка на другую сторону перейти, вдруг:

– Тарар-арарар-арар-ррррр! – автомобиль орет.

Пропустила его старушка, только на дорогу ступила, а ей:

– Эй, берегись! – извозчик кричит.

Пропустила его старушка и скорей на ту сторону побежала. До середины дороги добежала, а тут:

Джен-джен! Динь-динь-динь! – трамвай несется.

Старушка было назад, а сзади: Пыр-пыр-пыр-пыр! – мотоциклет трещит.

Совсем перепугалась старушка, но хорошо добрый человек нашелся, схватил он её за руку и говорит:

– Вы что, – говорит, – будто с луны свалились! Вас же задавить могут.

И потащил старушку на другую сторону.

Отдышалась старушка и только хотела доброго человека о чернилах спросить, оглянулась, а его уж и след простыл.

Пошла старушка дальше, на зонтик опирается, да по сторонам поглядывает, где бы про чернила узнать. А ей навстречу идет старичок с палочкой. Сам старенький и седенький. Подошла к нему старушка и говорит:

– Вы, видать, человек бывалый, не знаете ли, где чернила продаются?

Старичок остановился, поднял голову, подвигал своими морщинками и задумался. Постояв так немного, он полез в карман, достал кисетик, папиросную бумагу и мундштук. Потом медленно свернул папиросу и, вставив её в мундштук, спрятал кисетик и бумагу обратно и достал спички. Потом закурил папиросу и, спрятав спички, прошамкал беззубым ртом:

– Шешиши пошаются в макашише.

Старушка ничего не поняла, а старичок пошел дальше.

Задумалась старушка.

Чего это никто про чернила толком сказать ничего не может.

Не слыхали они о чернилах никогда что ли?

И решила старушка в магазин зайти и чернила спросить.

Там-то уж знают.

А тут рядом и магазин как раз. Окна большие, в целую стену. А в окнах всё книги лежат.

«Вот, думает старушка, сюда и зайду. Тут уж наверно чернила есть, раз книги лежат. Ведь книги-то, чай, пишутся чернилами».

Подошла она к двери, двери стеклянные и странные какие-то. Толкнула старушка дверь, а её саму что-то сзади подтолкнуло. Оглянулась, смотрит – на неё другая стеклянная дверь едет. Старушка вперед, а дверь за ней. Всё вокруг стеклянное и всё кружится. Закружилась у старушки голова, идет она и сама не знает, куда идет. А кругом всё двери, двери, все они кружатся и старушку вперед подталкивают.

Топталась, топталась старушка вокруг чего-то, насилу высвободилась, хорошо еще, что жива осталась.

Смотрит старушка – прямо большие часы стоят и лестница вверх ведет. Около часов стоит человек. Подошла к нему старушка и говорит:

– Где бы мне про чернила узнать?

А тот к ней даже головы не повернул, показал только рукой на какую-то дверку, небольшую, решетчатую.

Старушка приоткрыла дверку, вошла в неё, видит – комната, совсем крохотная, не больше шкафа. А в комнатке стоит человек. Только хотела старушка про чернила его спросить…

Вдруг: Дзинь! Дджжжинн! и начал пол вверх подниматься.

Старушка стоит, шевельнуться не смеет, а в груди у неё будто камень расти начал. Стоит она и дышать не может.

Сквозь дверку чьи-то руки, ноги и головы мелькают, а вокруг гудит, как швейная машинка. Потом перестала гудеть и дышать легче стало. Кто-то дверку открыл и говорит:

– Пожалуйте, приехали, шестой этаж, выше некуда.

Старушка, совсем как во сне, шагнула куда-то выше, куда ей показали, а дверка за ней захлопнулась и комнатка-шкапик опять вниз поехала.

Стоит старушка, зонтик в руках держит, а сама отдышаться не может. Стоит она на лестнице, вокруг люди ходят, дверьми хлопают, а старушка стоит и зонтик держит.

Постояла старушка, посмотрела, что кругом делается, и пошла в какую-то дверь.

Попала старушка в большую, светлую комнату. Смотрит – стоят в комнате столики, а за столиками люди сидят. Одни, уткнув носы в бумагу, что-то пишут, а другие стучат на пишущих машинках. Шум стоит будто в кузнице, только в игрушечной.

Направо у стенки диван стоит, на диване сидит толстый человек и тонкий. Толстый что-то рассказывает тонкому и руки потирает, а тонкий согнулся весь, глядит на толстого сквозь очки в светлой оправе, а сам на сапогах шнурки завязывает.

– Да, – говорит толстый, – написал я рассказ о мальчике, который лягушку проглотил. Очень интересный рассказ.

– А я вот ничего выдумать не могу, о чем бы написать, – сказал тонкий, продевая шнурок через дырочку.

– А у меня рассказ очень интересный, – сказал толстый человек. – Пришел этот мальчик домой, отец его спрашивает, где он был, а лягушка из живота отвечает: ква-ква! Или в школе: учитель спрашивает мальчика, как по-немецки «с добрым утром», а лягушка отвечает: кваква! Учитель ругается, а лягушка: ква-ква-ква! Вот какой смешной рассказ, – сказал толстяк и потер свои руки.

– Вы тоже что-нибудь написали? – спросил он старушку.

– Нет, – сказала старушка, – у меня чернила все вышли.

Была у меня баночка, от сына осталась, да вот теперь кончилась.

– А что, ваш сын тоже писатель? – спросил толстяк.

– Нет, – сказала старушка, – он лесничий. Да только он тут не живет. Раньше я у мужа чернила брала, а теперь муж умер, и я одна осталась. Нельзя ли мне у вас тут чернил купить? – вдруг сказала старушка.

Тонкий человек завязал свой сапог и посмотрел сквозь очки на старушку.

– Как чернила? – удивился он.

– Чернила, которыми пишут, – пояснила старушка.

– Да ведь тут чернил не продают, – сказал толстый человек и перестал потирать свои руки.

– Вы как сюда попали? – спросил тонкий, вставая с дивана.

– В шкафу приехала, – сказала старушка.

– В каком шкафу? – в один голос спросили толстый и тонкий.

– В том, который у вас на лестнице вверх и вниз катается, – сказала старушка.

– Ах, в лифте! – рассмеялся тонкий, снова садясь на диван, так как теперь у него развязался другой сапог.

– А сюда вы зачем пришли? – спросил старушку толстый человек.

– А я нигде чернил найти не могла, – сказала старушка, – всех спрашивала, никто не знал. А тут, смотрю, книги лежат, вот и зашла сюда. Книги-то, чай, чернилами пишутся!

– Ха, ха, ха! – рассмеялся толстый человек.

– Да вы прямо как с луны на землю свалились!

– Эй, слушайте! – вдруг вскочил с дивана тонкий человек. Сапога он так и не завязал, и шнурки болтались по полу. – Слушайте, – сказал он толстому, – да ведь вот я и напишу про старушку, которая чернила покупала.

– Верно, – сказал толстый человек и потер свои руки.

Тонкий человек снял свои очки, подышал на них, вытер носовым платком, одел опять на нос и сказал старушке:

– Расскажите вы нам о том, как вы чернила покупали, а мы про вас книжку напишем и чернил дадим.

Старушка подумала и согласилась.

И вот тонкий человек написал книжку:

О ТОМ, КАК СТАРУШКА ЧЕРНИЛА ПОКУПАЛА.

Д. Хармс

1928

«Друг за другом»^*

К нам в редакцию пришел человек в мохнатой шапке, в валеных сапогах и с огромной папкой под мышкой.

– Что вам угодно? – спросил его редактор.

– Я изобретатель. Моя фамилия Астатуров, – сказал вошедший. – Я изобрел новую детскую игру. Называется она «Друг за другом».

– Покажите, – сказал редактор.

Изобретатель развернул папку, достал из нее картон и разложил его на столе. На картоне было нарисовано 32 квадрата: 16 желтых и 16 синих. Изобретатель достал из папки 8 картонных фигурок и поставил их перед доской.

– Вот, – сказал изобретатель, – видите восемь фигурок: четыре желтых и четыре синих. Называются они так: первая фигура изображает корову и называется «корова».

– Простите, – сказал редактор, – но ведь это не корова.

– Это не важно, – сказал Астатуров. – Вторая фигура – самовар и называется «врач», желтые и синие фигуры совершенно одинаковы.

– Позвольте, – сказал редактор, – но желтый врач совсем не похож на синего.

– Это не важно, – сказал Астатуров, – сейчас я вам объясню, как надо играть в эту игру. Играют двое. Сначала они расставляют фигуры по местам. Желтые фигуры на желтые квадраты, синие – на синие.

– Что же дальше? – спросил редактор.

– Дальше, – сказал Астатуров, – игроки начинают двигать фигуры. Первый – желтый самовар, второй – синий самовар. Постепенно фигуры идут навстречу друг другу и, наконец, меняются местами.

– А что же дальше? – спросил редактор.

– Дальше, – сказал Астатуров, – фигуры идут обратно в том же порядке.

– Ну и что же? – спросил редактор.

– Всё, – торжествующе сказал Астатуров.

– Поразительно глупая игра, – сказал редактор.

– То есть как глупая? – обиделся изобретатель.

– Да к чему же она? – спросил редактор.

– Для времяпровождения, – сказал изобретатель Астатуров.

Мы не выдержали и рассмеялись.

– Смеетесь, – сказал Астатуров, сердито собирая со стола фигуры и доску, – и без вас обойдусь. Пойду в Комитет по делам изобретений.

Астатуров хлопнул дверью и вышел.

– Товарищи, – сказал редактор, – хорошо бы сходить кому-нибудь из нас в Комитет по делам изобретений. Надо думать, что среди очень ценных изобретений попадаются и смешные. Ведь мы можем дать в журнал рассказ о таких же веселых изобретателях, как изобретатель Астатуров. Кто хочет идти?

– Я, – сказал я.

– Так идите же скорей, сейчас же, – крикнул редактор. – Кстати, узнайте об изобретателях вообще.

Я пришел в Комитет по делам изобретений при ВСНХ. Меня провели к сотруднику патентного отдела.

– Что вам угодно? – спросил сотрудник патентного отдела.

– Мне бы хотелось узнать, что надо изобретателю, чтобы делать значительные и полезные изобретения, – сказал я.

– Раньше всего, – сказал сотрудник, – давайте решим, что мы будем считать полезным и значительным изобретением, – с этими словами он порылся в кипе бумаг, которые лежали по всей комнате, достал две бумажки и сказал:

– Я прочту вам две заявки на изобретения, поданные двумя изобретателями. Выслушайте их и скажите, какое из этих изобретений для нас более важное и полезное.

Я сел и приготовился слушать.

– Вот, – сказал сотрудник, – первое изобретение: изобретатель Лямзин. Изобретение называется «Солнцетермос»[1]. Изобретение состоит вот в чем: «два шара из стекла, один внутри другого, помещаются на высокой мачте. Устройство дает на весь мир ослепительный свет, от которого можно укрыться только плотными шторами». Теперь слушайте второе изобретение. Изобретатель Серебряков. Он изобрел способ производства картона из отбросов бумаги, опилок, древесной коры и мха.

– Конечно, – сказал я, – важнее и полезнее «Солнцетермос».

– Вы ошибаетесь, – сказал сотрудник. – Изобретение Серебрякова для нас и важнее и полезнее «Солнцетермоса».

– Почему? – удивился я.

– Очень просто, – ответил сотрудник. – «Солнцетермос» может быть и замечательная штука, но, во-первых, – оно не осуществимо, так как оно совершенно не подтверждено наукой, а во-вторых, оно нам сейчас и не нужно вовсе, тогда как производство картона из отбросов, если оно будет применено во всей бумажной промышленности, даст нам в год 23 миллиона рублей экономии, или – такое незначительное на вид изобретение, как золотник для паровоза, изобретенный Тимофеевым, даст нам в год экономии в пять миллионов рублей.

– Что же надо изобретателю, – сказал я, – чтобы дать полезные и нужные изобретения?

– Во-первых, – сказал сотрудник патентного отдела, – изобретателю надо много учиться. Мы часто видим у изобретателей стремление разрешить крупные задачи без достаточной для этого научной подготовки. – Во-вторых, – продолжал сотрудник, – изобретатель должен знать все, что сделано в его области до него, не то он может запоздать со своим изобретением лет на 50. Один изобретатель изобрел двухконечные спички, которые можно зажигать с двух концов. Изобретатель имел благую цель – экономию древесного материала. Но его труды пропали даром.

– Почему? – спросил я.

– Потому что такие спички изобрели уже в Германии 20 лет тому назад, – ответил сотрудник. – В-третьих, всякое изобретение должно быть экономно. Один человек изобрел способ механической разводки пилы. Способ сложный и дорогой. А к чему он? Разводка пилы от руки и проще, и удобней, и дешевле. Наконец, всякое изобретение должно быть разумно. К нам в год поступает свыше 20 000 заявок на изобретения. Среди очень ценных и полезных изобретений попадается немало изобретений вздорных и нелепых.

– Вот как раз это второе, о чем я хотел вас расспросить, – сказал я сотруднику патентного отдела.

– Кое-что я вам могу рассказать, – сказал сотрудник, – слыхали вы о таком Мясковском?

– Нет, – сказал я, – не слыхал.

– Замечательный человек этот Мясковский, – сказал сотрудник, – к нам от него поступает множество бесполезных и нелепых изобретений. Вот одно из них.

Сотрудник порылся в папках, нашел бумажку и прочел:

«Зонтик для работающих в поле. Делается он так: на деревянные стойки натягивается полотно. Стойки ставятся на колеса. Ты работаешь на поле и по мере работы на другом месте передвигаешь за собой палатку».

– Да зачем же это надо? – спросил я.

– То-то и оно-то, что не надо, – сказал сотрудник. – А вот вам изобретение другого такого же изобретателя: «способ раскроя платья: животное (изобретатель, по-видимому, подразумевает шкуру убитого животного) рубят на две части. Срезывается шея и хвост и получаются два пиджака. Один из них со стоячим воротником». Портных не надо, – сказал сотрудник, – а вот вам новый способ самосогревания.

– Какой же это способ, – спросил я.

– Способ простой, – ответил сотрудник, – проще быть не может.

Он достал другую бумажку и прочел: Способ самосогревания: дыши себе под одеяло, и тепло изо рта будет омывать тело. Одеяло же сшей в виде мешка.

Я захохотал.

– Это еще что, – сказал сотрудник, улыбаясь, – тут нам один человек принес способ окраски лошадей.

– Зачем же их красить, – спросил я.

– Ясно, что ни к чему, – сказал сотрудник, – но вы послушайте способ окраски: «чтобы окрасить лошадь в другой цвет, надо связать ей передние и задние ноги и опустить ее в чан с кипяченым молоком».

Я хохотал на всю комнату.

– Подождите, – крикнул сотрудник, – вы прочтите вот это объявление из американской газеты. Оно перепечатано в советском журнале «Изобретатель».

Я взял журнал и прочел следующее. «Ново! Небывало! Необходимо всем и каждому! Прибор, помещающийся на голове, при помощи которого шляпа снимается автоматически. Достаточно небольшого наклона головы, чтобы шляпа приветственно поднялась вверх. Незаменимо, когда обе руки заняты чемоданами».

Едва я успел дочитать до конца, как в комнату ворвался человек.

– Я опять к вам, – крикнул он сотруднику патентного отдела.

На лице сотрудника выразился испуг. Я оглянулся и увидел человека в мохнатой шапке, в валеных сапогах и с огромной папкой под мышкой. Я сразу узнал его – это был Астатуров. Но Астатуров, не замечая меня, подлетел к столу, разложил папку и крикнул:

– Я изобрел новую детскую игру «Друг за другом». Хочу получить на нее патент. Сейчас я вам ее покажу.

– Да это и не надо, – сказал сотрудник. – Вы подайте заявку на патент и напишите объяснение.

Но Астатуров не слушал сотрудника, он уже расставил фигуры по местам и объяснял.

– Первая фигура изображает корову и называется «корова». Вторая – самовар и называется «самовар», третья – паровоз и называется «паровоз», четвертая человека и называется «врач».

– Хорошо, – сказал сотрудник, – но вы подайте письменное заявление.

Астатуров продолжал.

– Игроки начинают играть: первый игрок передвигает желтую корову, второй передвигает синюю, первый – желтый самовар, второй – синий… Постепенно фигуры идут навстречу друг другу, и, наконец, меняются местами…

– Да вы подайте же заявление, – перебил Астатурова сотрудник патентного отдела.

– Слушайте дальше, – кричал Астатуров, – переменявшись местами, фигуры идут обратно в том же порядке.

– Ну и что же? – спросил сотрудник.

– Всё, – торжествующе сказал Астатуров.

– Да какая же это игра? – сказал сотрудник патентного отдела. Но тут я не выдержал и рассмеялся.

– Смеетесь, – крикнул Астатуров, – и без вас обойдусь.

Он схватил свою шапку и выбежал из комнаты. Я кинулся следом за ним. Астатуров промчался по двум-трем улицам, и я видел, как он завернул в большой магазин детских игрушек.

Я постоял немного на улице, а потом не вытерпел и заглянул в магазин.

Астатуров стоял перед прилавком и говорил:

– Третья фигура паровоз и называется «паровоз», четвертая – человек и называется «врач».

Профессор Трубочкин^*

В редакцию Чижа вошел человек маленького роста, с черной косматой бородой, в длинном черном плаще и в широкополой черной шляпе. Под мышкой этот человек держал огромный конверт, запечатанный зеленой печатью.

– Я – знаменитый профессор Трубочкин, – сказал тоненьким голосом этот странный человек.

– Ах, это вы профессор Трубочкин! – сказал редактор. – Мы давно ждем вас. Читатели нашего журнала задают нам различные вопросы. И вот мы обратились к вам, потому что только вы можете ответить на любой вопрос. Мы слыхали, что вы знаете все.

– Да, я знаю все, – сказал профессор Трубочкин. – Я умею управлять аэропланом, трамваем и подводной лодкой. Я умею говорить по-русски, по-немецки, по-турецки, по-самоедски и по-фистольски. Я умею писать стихи, читать книжку, держа ее вверх ногами, стоять на одной ноге, показывать фокусы и даже летать.

– Ну, это уж невозможно, – сказал редактор.

– Нет, возможно, – сказал профессор Трубочкин.

– А ну-ка полетите, – сказал редактор.

– Пожалуйста, – сказал профессор Трубочкин и влез на стол.

Профессор разбежался по столу, опрокинул чернильницу и банку с клеем, сбросил на пол несколько книг, порвал чью-то рукопись и прыгнул на воздух. Плащ профессора распахнулся и защелкал над головой редактора, а сам профессор замахал руками и с грохотом полётел на пол.

Все кинулись к профессору, но профессор вскочил на ноги и сказал:

– Я делаю всё очень скоро. Я могу сразу сложить два числа любой величины.

– А ну-ка, – сказал редактор, – сколько будет три и пять?

– Четыре, – сказал профессор.

– Нет, – сказал редактор, – вы ошиблись.

– Ах да, – сказал профессор, – девятнадцать!

– Да нет же, – сказал редактор, – вы ошиблись опять. У меня получилось восемь.

Профессор Трубочкин разгладил свою бороду, положил на стол конверт с зеленой печатью и сказал:

– Хотите я вам напишу очень хорошие стихи?

– Хорошо, – сказал редактор.

Профессор Трубочкин подбежал к столу, схватил карандаш и начал быстро-быстро писать. Правая рука профессора Трубочкина стала вдруг мутной и исчезла.

– Готово, – сказал профессор Трубочкин, протягивая редактору лист бумаги, мелко-мелко исписанный.

– Куда девалась ваша рука, когда вы писали? – спросил редактор.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся профессор. – Это когда я писал, я так быстро двигал рукой, что вы перестали ее видеть.

Редактор взял бумагу и начал читать стихи:

– Что это такое? – вскричал редактор, – я ничего не понимаю.

– Это по-фистольски, – сказал профессор Трубочкин.

– Это такой язык? – спросил редактор.

– Да, на этом языке говорят фистольцы, – сказал профессор Трубочкин.

– А где живут фистольцы? – спросил редактор.

– В Фистолии, – сказал профессор.

– А где Фистолия находится? – спросил редактор.

– Фистолия находится в Компотии, – сказал профессор.

– А где находится Компотия? – спросил редактор.

– В Чучечии, – сказал профессор.

– А Чучечия?

– В Бамбамбии.

– А Бамбамбия?

– В Тилипампампии.

– Простите, профессор Трубочкин, что с вами? – сказал вдруг редактор, вытаращив глаза. – Что с вашей бородой?

Борода профессора лежала на столе.

– Ах! – крикнул профессор, схватил бороду и бросился бежать.

– Стойте! – крикнул редактор.

– Держите профессора! – крикнул художник Тутин.

– Держите! держите! держите его! – закричали все и кинулись за профессором.

Но профессора и след простыл.

В коридоре лежал плащ профессора, на площадке лестницы – шляпа, а на ступеньках – борода.

А самого профессора не было нигде. По лестнице вниз спускался мальчик в серой курточке.

Редактор и художник вернулись в редакцию.

– Смотрите, остался конверт! – крикнул писатель Колпаков.

На столе лежал конверт, запечатанный зеленой печатью. На конверте было написано:

«В редакцию журнала „Чиж“».

Редактор схватил конверт, распечатал его, вынул из конверта лист бумаги и прочел:

«Здравствуй, редакция „Чижа“.

Я только что вернулся из кругосветного путешествия. Отдохну с дороги и завтра приду к вам.

Я знаю всё и буду давать ответы на все вопросы ваших читателей.

Посылаю вам свой портрет. Напечатайте его на обложке „Чижа“ № 7.

Это письмо передаст вам Федя Кочкин.

Ваш профессор Трубочкин».

– Кто это Федя Кочкин? – спросил писатель Колпаков.

– Не знаю, – сказал редактор.

– А кто же это был у нас и говорил, что он профессор Трубочкин? – спросил художник Тутин.

– Не знаю. Не знаю, – сказал редактор. – Подождем до завтра, когда придет настоящий профессор Трубочкин и сам все объяснит. А сейчас я ничего не понимаю.

Писатель Колпаков, художник Тутин и редактор «Чижа» сидели в редакции и ждали знаменитого профессора Трубочкина, который знает решительно все.

Профессор обещал придти ровно в 12 часов, но вот уже пробило два, а профессора все еще нет.

В половине третьего в редакции зазвонил телефон. Редактор подошел к телефону.

– Я слушаю, – сказал редактор.

– Ба-ба-ба-ба-ба, – раздались в телефоне страшные звуки, похожие на пушечные выстрелы.

Редактор вскрикнул, выпустил из рук телефонную трубку и схватился за ухо.

– Что случилось? – крикнули писатель Колпаков и художник Тутин и кинулись в редактору.

– Оглушило, – сказал редактор, прочищая пальцем ухо и тряся головой.

– Бу-бу-бу-бу-бу! – неслось из телефонной трубки.

– Что же это такое? – спросил художник Тутин.

– А кто его знает, что это такое! – крикнул редактор, продолжая мотать головой.

– Подождите, – сказал писатель Колпаков, – мне кажется, я слышу слова.

Все замолчали и прислушивались.

– Бу-бу-бу… буду… бу-бу… больше… боль… валы балу… ту-бу-бу! – неслось из телефонной трубки.

– Да ведь это кто-то говорит таким страшным басом! – крикнул художник Тутин.

Редактор сложил ладони рупором, поднес их к телефонной трубке и крикнул туда:

– Алло! Алло! Кто говорит?

– Великан Бобов-бов-бов-бов! – послышалось из телефонной трубки.

– Что? – удивился редактор. – Великанов же не бывает!

– Не бывает, а я великан Бобов, – ответила с треском трубка.

– А что вам от нас нужно? – спросил редактор.

– Вы ждете к себе профессора Трррррубочкина? – спросил голос из трубки.

– Да, да, да! – обрадовался редактор. – Где он?

– Хра-хра-хра-хра-хра! – захохотала трубка с таким грохотом, что редактору, писателю Колпакову и художнику Тутину пришлось зажать свои уши.

– Это я! Это я! – хра! – хра! – хра! поймал профессора Трррррубочкина. И не пущу его к вам – ам-ам-ам! – кричал странный голос из трубки.

– Профессорррр Трррррубочкин мой врач рач-рач-рач, рык эрык кыкырык… – затрещало что-то в трубке и вдруг стало тихо.

Из телефонной трубки шел дым.

– Этот страшный великан кричал так громко, что, кажется, сломал телефон, – сказал редактор.

– Но что ж с профессором? – спросил писатель Колпаков.

– Надо спасать профессора! – крикнул редактор. – Бежим к нему на помощь!

– Но куда? – спросил художник Тутин. – Мы даже не знаем, где живет этот великан Бобов.

– Что же делать? – спросил писатель Колпаков.

Вдруг опять зазвонил телефон.

– Телефон не сломан! – крикнул редактор и подбежал к телефону.

Редактор снял телефонную трубку и вдруг опять повесил ее на крючок. Потом опять снял трубку, крикнул в нее:

– Алло! Я слушаю, – и отскочил от трубки шагов на пять.

В трубке что-то очень слабо защелкало. Редактор подошел ближе и поднес трубку к уху.

– С вами говорит Федя Кочкин, – послышалось из телефонной трубки.

– Да, да, я слушаю! – крикнул редактор.

– Профессор Трубочкин попал к великану Бобову. Я бегу спасать профессора Трубочкина. Ждите моего звонка. До свидания. – И редактор услышал, как Федя Кочкин повесил трубку.

– Федя Кочкин идет спасать профессора Трубочкина, – сказал редактор.

– А что же делать нам? – спросил писатель Колпаков.

– Пока нам придется только ждать.

Секретное письмо

Я, писатель Колпаков, получил сейчас телеграмму от Феди Кочкина. Федя сообщает, что он нашел профессора Трубочкина и великана Бобова, и послезавтра приведет их в редакцию. Я сказал об этом только художнику Тутину. Больше об этом никто ничего не знает. Вы, ребята, тоже молчите, никому не говорите, что скоро профессор Трубочкин придет в редакцию. Вот-то все удивятся! А я вам в 12-м номере «Чижа» расскажу, как все произошло.

Писатель Колпаков

В редакции «Чижа» был страшный беспорядок. На столах, на стульях, на полу и на подоконниках лежали кучи писем с вопросами читателей к профессору Трубочкину.

Редактор сидел на тюке писем, ел булку с маслом и раздумывал, – как ответить на вопрос: «почему крокодил ниже бегемота?»

Вдруг в коридоре раздался шум, топот, дверь распахнулась – и в редакцию вбежали писатель Колпаков и художник Тутин.

– Ура! Ура! – крикнул художник Тутин.

– Что случилось?

Тут дверь опять отворилась и в редакцию вошел мальчик в серой курточке.

– Это еще кто такой? – удивился редактор.

– Ура-а! – вскричали Колпаков и Тутин.

На шум в редакцию Чижа собрались люди со всего издательства. Пришли: водопроводчик Кузьма, и типограф Петров, и переплетчик Рындаков, и уборщица Филимонова, и лифтер Николай Андреич, и машинистка Наталья Ивановна.

– Что случилось? – кричали они.

– Да что же это такое? – кричал редактор.

– Ура-а! – кричал мальчик в серой курточке.

– Ура-а! – подхватили писатель Колпаков и художник Тутин.

Никто ничего не мог понять.

Вдруг в коридоре что-то стукнуло раза четыре, что-то хлопнуло, будто выстрелило, и согнувшись, чтобы пролезть в дверь, вошел в редакцию человек такого огромного роста, что, когда он выпрямился, голова его почти коснулась потолка.

– Вот и я, – сказал этот человек таким страшным голосом, что задребезжали стекла, запрыгала на чернильнице крышка и закачалась лампа.

Машинистка Наталья Ивановна вскрикнула, переплетчик Рындаков спрятался за шкап, раздевальщик Николай Андреич почесал затылок, а редактор подошел к огромному человеку и сказал:

– Кто вы такой?

– Кто я такой? – переспросил огромный человек таким громким голосом, что редактор зажал уши и замотал головой.

– Нет, уж вы лучше молчите! – крикнул редактор.

В это время в редакцию вошел коренастый человек, с черной бородкой и блестящими глазами. Одет он был в кожаную куртку, на голове его была кожаная фуражка.

Войдя в комнату, он снял фуражку и сказал:

– Здравствуйте.

– Смотрите-ка! – крикнул типограф Петров, – его портрет был помещен в седьмом номере «Чижа».

– Да ведь это профессор Трубочкин! – крикнула уборщица Филимонова.

– Да, я профессор Трубочкин, – сказал человек в кожаной куртке. – А это мой друг великан Бобов, а этот мальчик – мой помощник, Федя Кочкин.

– Ура! – крикнул тогда редактор.

– Я был у великана Бобова, – сказал профессор. – Два месяца подряд мы вели с ним научный спор о том, кто сильнее: лев или тигр. Мы бы еще долго спорили, но пришел Федя Кочкин и сказал нам, что читатели «Чижа» ждут ответов на свои вопросы.

– Давно ждут, – сказал редактор и показал рукой на груды открыток и конвертов, больших пакетов и маленьких записок. – Видите, что у нас тут делается. Это все вопросы от наших читателей.

– Ну, теперь я на все отвечу, – сказал профессор Трубочкин. – Бобов, собери, пожалуйста, все эти конверты и бумажки, и снеси их, пожалуйста, ко мне на дом, пожалуйста.

Бобов засучил рукава, достал из кармана канат, связал из писем и пакетов четыре огромных тюка, взвалил их себе на плечи и вышел из редакции.

– Ну вот, – сказал профессор Трубочкин, – тут осталось еще штук двести писем. На эти я отвечу сейчас.

Профессор Трубочкин сел к столу, а Федя Кочкин стал распечатывать письма и класть их стопочкой перед профессором. Федя Кочкин делал это так быстро, что у всех присутствующих закружились головы, и они вышли из редакции в коридор.

Последним вышел редактор.

– Ура! – сказал редактор. – Теперь все наши читатели получат ответы на свои вопросы.

– Нет, не все, – сказали писатель Колпаков и художник Тутин, –

А ТОЛЬКО ТЕ,

КТО ПОДПИШЕТСЯ НА «ЧИЖ»

НА

1934 ГОД.

1933

Как Маша заставила осла везти ее в город^*

Вот осел везет таратайку, а в таратайке едет Маша. Светит солнце. На деревьях растут яблоки.

Вдруг осел остановился.

Маша сказала ослу: «Ну, пожалуйста. Поезжай в город». А осел помахал хвостом и остался стоять на месте.

Маша показала ослу кнут и сказала: «Посмотри, что у меня есть». Но осел только пошевелил ушами и остался стоять на месте.

Тогда Маша выпрягла осла из таратайки. И опять запрягла его в таратайку, но только хвостом вперед.

Потом Маша достала ножницы и срезала у осла кусочек гривы. Осел с удивлением смотрел на Машу.

Маша села опять в таратайку и, сделав из гривы усы и бороду, наклеила их себе на лицо.

Осел вытаращил глаза и в ужасе начал пятиться.

Осел пятился и тащил за собой таратайку. И вот, таким образом, Маша и приехала в город.

Д. Хармс

1934

«Одного мальчика спросили…»^*

Одного мальчика спросили:

– Слушай, Вова, как ты можешь принимать рыбий жир? Это же так невкусно!

– А мне мама каждый раз, как выпью ложку рыбьего жира, даёт гривенник, – сказал Вова.

– А что же ты делаешь с этими гривенниками? – спросили Вову.

– А я кладу их в копилку, – сказал Вова.

– Ну а потом что же? – спросили Вову.

– А потом, когда у меня в копилке накапливается два рубля, – сказал Вова, – то мама вынимает их из копилки и покупает мне опять бутылку рыбьего жира.

<Середина 1930-х>

«Однажды лев, слон, жирафа, олень…»^*

Однажды лев, слон, жирафа, олень, страус, лось, дикая лошадь и собака поспорили, кто из них быстрее всех бегает.

Спорили, спорили и чуть было не подрались.

Услыхал Гриша Апельсинов, что звери спорят, и говорит им:

– Эх вы, глупые звери! Зря вы спорите! Вы лучше устройте состязание. Кто первый вокруг озера обежит, тот значит и бегает быстрее всех.

Звери согласились, только страус сказал, что он не умеет вокруг озера бегать.

– Ну и не бегай, – сказал ему лось.

– А вот побегу, – сказал страус.

– Ну и беги! – сказал жираф.

Звери выстроились в ряд, Гриша Апельсинов махнул флажком и звери побежали.

Лев несколько скачков сделал, устал и пошёл под пальмами отдохнуть.

Остальные звери дальше бегут. Впереди всех страус несётся, а за ним лось и жирафа.

Вот страус испугался, чтобы его жирафа и лось не обогнали, повернул к ним голову и крикнул:

– Эй, слушайте! Давайте из озера всю воду выпьем!

Все звери вокруг озера побегут, а мы прямо по сухому дну поперёк побежим и раньше всех прибежим!

– А ведь верно! – сказали лось и жирафа, остановились и начали из озера воду пить.

А страус подумал про себя:

– Вот дураки! Пускай они воду пьют, а я дальше побегу.

И страус побежал дальше, да только забыл голову повернуть и, вместо того, чтобы вперёд бежать, побежал обратно.

А лось и жирафа пили пили, пили пили, наконец, жирафа говорит:

– Я больше не могу. И лось говорит:

– Я тоже больше не могу.

Побежали они дальше, да уж быстро бежать не могут. Так их от воды раздуло.

А слон увидел это и ну смеяться!

Стоит и смеётся! Стоит и смеётся!

А собаку по дороге блохи заели. Села она и давай чесаться!

Сидит и чешется! Сидит и чешется!

Так что первыми олень и дикая лошадь прибежали.

А слон-то всё стоит и смеётся, стоит и смеётся!

А собака-то всё сидит и чешется, сидит и чешется!

А жирафа-то всё бежит!

А слон-то всё смеётся!

А собака-то всё чешется!

<Середина 1930-х>

Заяц и ёж^*

Однажды ёж оступился и упал в реку. Вода в реке была холодная и ёж очень озяб. Хотел ёж на солнце погреться, а погода была пасмурная, солнце было покрыто облаками.

Сел ёж на полянку и стал ждать, когда солнце из-за облаков выглянет.

Сидит ёж на полянке. С него вода капает. Холодно ему.

Вдруг видит – бежит по полянке заяц.

– Эй, заяц! – крикнул ёж. – Пойди-ка сюда!

Подошёл заяц к ежу и говорит:

– Ты чего меня звал?

– Вот, – говорит ёж, – я давно хотел с тобой поговорить. Все говорят, что ты трус. Как тебе не стыдно?

– Да ты что? – удивился заяц. – Зачем же ты меня обижаешь?

– Потому, – сказал ёж, – что ты трус и я хочу научить тебя, как храбрым стать.

– Я и без твоей помощи очень храбрый, – сказал заяц. – Я и так ничего не боюсь.

– Нет, – сказал ёж, – ты трус, а вот я…

Еж вдруг замолчал, открыл рот, закрыл глаза и поднял голову.

Заяц посмотрел на ежа и испугался.

– Что это с ним? – подумал заяц. – Ом, должно быть, сумасшедший!

Заяц прыгнул в сторону и спрятался в кусты. А ёж дернул головой и вдруг чихнул: а п ч х и!

Потом ёж вытер лапкой нос, открыл глаза, посмотрел и видит: нету зайца.

– Вот так штука! – сказал ёж. – Куда же это он пропал? Эй, заяц, где ты?

А заяц сидит за кустом и молчит.

Еж собрался домой пойти, но вдруг остановился, закрыл глаза, открыл рот, сначала немного, потом пошире, потом ещё шире и вдруг мотнул головой в сторону и громко чихнул: а п ч х и!

– Будьте здоровы! – сказал кто-то около ежа.

Еж открыл глаза и увидел перед собой зайца.

– Где ты был? – спросил его ёж.

– Как, где был? – сказал заяц. – Нигде не был. Так всё тут и стоял.

– Не может быть, – сказал ёж, – я тебя не видел. Я тебя даже крикнул, а ты…

Еж вдруг замолчал, вытянул вперёд свой нос, потом поднял его кверху, потом поднял его ещё выше, потом ещё выше, потом зажмурил глаза, поднял нос ещё выше и вдруг опустил его к самой земле и громко чихнул: а п ч х и!

– У меня, кажется, начинается насморк, – сказал ёж, открывая глаза. И вдруг увидел, что заяц опять исчез.

Ёж посмотрел кругом и почесал лапкой затылок.

– Нет, – сказал ёж. – Этот заяц просто… ап… ап… а п ч х и! – чихнул еж.

– Исполнение желаний! – сказал кто-то около ежа.

Ёж открыл глаза и увидел зайца.

– Да что же это такое? – сказал ёж, пятясь от зайца.

– А что? – спросил заяц.

– Послушай, – сказал ёж, – ты всё время был тут?

– Да, – сказал заяц, – я всё время тут стоял.

– Тогда я ничего не понимаю! – сказал ёж. – То ты исчезаешь, то опять… ап… ап… ап… а п ч х и!

Ёж осторожно открыл один глаз, но сейчас же закрыл его и открыл другой. Зайца не было.

– Он опять исчез! – сказал тихо ёж, открывая оба глаза.

– Это не заяц, а просто… ап… ап… ап… ап-ч х и!

– Будьте здоровы! – сказал заяц над самым ухом ежа.

– Караул! Спасите! – закричал ёж, сворачиваясь шариком и выставляя во все стороны свои острые иголки.

– Ты чего кричишь? – спросил заяц.

– Отстань! – закричал ёж. – Я на тебя смотреть боюсь! Ты всё время исчезаешь! Я ничего не понимаю! Уходи прочь!

– Подожди, – сказал заяц, – ты хотел научить меня как храбрым стать.

И с этими словами заяц опять прыг в кусты.

– Чтобы стать храбрым, – сказал ёж, высовывая мордочку, но вдруг увидел, что заяц опять исчез.

– Ай-ай-ай! Опять… апчхи! опять исчез! – закричал ёж и кинулся бежать.

Бежит ёж, остановится, чихнёт и дальше бежит. Чихнёт и опять бежит.

А заяц выскочил из кустов и давай смеяться.

– Ха-ха-ха! – смеётся заяц. – Вот храбрец нашёлся! меня храбрости учить хотел! Ха-ха-ха!

Вот какую историю рассказал мне мой знакомый дрозд.

Он сам это всё видел. Потому что невдалеке на дереве сидел.

<Середина 1930-х>

Семь кошек^*

Вот так история! Не знаю, что делать. Я совершенно запутался. Ничего разобрать не могу.

Посудите сами: поступил я сторожем на кошачью выставку.

Выдали мне кожаные перчатки, чтобы кошки меня за пальцы не цапали, и велели кошек по клеткам рассаживать и на каждой клетке надписывать – как которую кошку зовут.

– Хорошо, – говорю я, – а только как зовут этих кошек?

– А вот, – говорят, – кошку, которая слева, зовут Машка, рядом с ней сидит Пронька, потом Бубенчик, а эта Чурка, а эта Мурка, а эта Бурка, а эта Штукатурка.

Вот остался я один с кошками и думаю: «Выкурю-ка я сначала трубочку, а уж потом рассажу этих кошек по клеткам».

Вот курю я трубочку и на кошек смотрю.

Одна лапкой мордочку моет, другая на потолок смотрит, третья по комнате гуляет, четвертая кричит страшным голосом, еще две кошки друг на друга шипят, а одна подошла ко мне и меня за ногу укусила.

Я вскочил, даже трубку уронил.

– Вот, – кричу, – противная кошка! Ты даже и на кошку-то не похожа. Пронька ты, или Чурка, или, может быть, Штукатурка?

Тут вдруг я понял, что я всех кошек перепутал. Которую как зовут – совершенно не знаю.

– Эй, – кричу, – Машка! Пронька! Бубенчик! Чурка! Мурка! Бурка! Штукатурка!

А кошки на меня ни малейшего внимания не обращают. Я им крикнул:

– Кис-кис-кис!

Тут все кошки зараз ко мне свои головы повернули.

Что тут делать?

Вот кошки забрались на подоконник, повернулись ко мне спиной и давай в окно смотреть.

Вот они все тут сидят, а которая тут Штукатурка и которая тут Бубенчик?

Ничего я разобрать не могу.

Я думаю так, что только очень умный человек сумеет отгадать, как какую кошку зовут.

Посмотри на эту картинку и скажи: которая кошка Машка, которая Пронька, которая Бубенчик, которая Чурка, которая Мурка, которая Бурка и которая Штукатурка.

1935

Сказка^*

– Вот, – сказал Ваня, кладя на стол тетрадку, – давай писать сказку.

– Давай, – сказала Леночка, садясь на стул.

Ваня взял карандаш и написал:

«Жил-был король…»

Тут Ваня задумался и поднял глаза к потолку.

Леночка заглянула в тетрадку и прочла, что написал Ваня.

– Такая сказка уже есть, – сказала Леночка.

– А почём ты знаешь? – спросил Ваня.

– Знаю, потому что читала, – сказала Леночка.

– О чем же там говорится? – спросил Ваня.

– Ну, о том, как король пил чай с яблоками и вдруг подавился, а королева стала бить его по спине, чтобы кусок яблока выскочил из горла обратно. А король подумал, что королева дерется, и ударил ее стаканом по голове. Тут королева рассердилась и ударила короля тарелкой. А король ударил королеву миской. А королева ударила короля стулом. А король вскочил и ударил королеву столом. А королева повалила на короля буфет. Но король вылез из-под буфета и пустил в королеву короной. Тогда королева схватила короля за волосы и выбросила его в окошко. Но король влез обратно в комнату через другое окно, схватил королеву и запихал ее в печку. Но королева вылезла через трубу на крышу, потом спустилась по громоотводу в сад и через окно вернулась обратно в комнату. А король в это время растапливал печку, чтобы сжечь королеву. Королева подкралась сзади и толкнула короля. Король полетел в печку и там сгорел.

– Вот и вся сказка, – сказала Леночка.

– Очень глупая сказка, – сказал Ваня. – Я хотел написать совсем другую.

– Ну, напиши, – сказала Леночка.

Ваня взял карандаш и написал:

«Жил-был разбойник…»

– Подожди! – крикнула Леночка. – Такая сказка уже есть.

– Я не знал, – сказал Ваня.

– Ну, как же, – сказала Леночка, – разве ты не знаешь о том, как один разбойник, спасаясь от стражи, вскочил на лошадь, да с размаху перевалился на другую сторону и упал на землю. Разбойник выругался и опять вскочил на лошадь, но снова не рассчитал прыжка, перевалился на другую сторону и упал на землю. Разбойник поднялся, погрозил кулаком, прыгнул на лошадь и опять перемахнул через нее и полетел на землю. Тут разбойник выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил из него в воздух и опять прыгнул на лошадь, но с такой силой, что опять перемахнул через нее и шлёпнулся на землю. Тогда разбойник сорвал с головы шапку, растоптал ее ногами и опять прыгнул на лошадь и опять перемахнул через нее, шлёпнулся на землю и сломал себе ногу. А лошадь отошла в сторону. Разбойник прихрамывая подбежал к лошади и ударил ее кулаком по лбу. Лошадь убежала. В это время прискакали стражники, схватили разбойника и отвели его в тюрьму.

– Ну, значит, о разбойнике я писать не буду, – сказал Ваня.

– А о ком же будешь? – спросила Леночка.

– Я напишу сказку о кузнеце, – сказал Ваня.

Ваня написал:

«Жил-был кузнец…»

– Такая сказка тоже есть! – закричала Леночка.

– Ну? – сказал Ваня и положил карандаш.

– Как же, – сказала Леночка. – Жил-был кузнец. Вот однажды ковал он подкову и так взмахнул молотком, что молоток сорвался с рукоятки, вылетел в окно, убил четырех голубей, ударился о пожарную каланчу, отлетел в сторону, разбил окно в доме брандмейстера, пролетел над столом, за которым сидели сам брандмейстер и его жена, проломил стену в доме брандмейстера и вылетел на улицу. Тут он опрокинул на землю фонарный столб, сшиб с ног мороженщика и стукнул по голове Карла Ивановича Шустерлинга, который на минуточку снял шляпу, чтобы проветрить свой затылок. Ударившись об голову Карла Ивановича Шустерлинга, молоток полетел обратно, опять сшиб с ног мороженщика, сбросил с крыши двух дерущихся котов, перевернул корову, убил четырех воробьев и опять влетел в кузницу и прямо сел на свою рукоятку, которую кузнец продолжал еще держать в правой руке. Все это произошло так быстро, что кузнец ничего не заметил и продолжал дальше ковать подкову.

– Ну, значит, о кузнеце уже написана сказка, тогда я напишу сказку о себе самом, – сказал Ваня и написал:

«Жил-был мальчик Ваня…»

– Про Ваню тоже сказка есть, – сказала Леночка. – Жил-был мальчик Ваня, и вот однажды подошел он к…

– Подожди, – сказал Ваня, – я хотел написать сказку про самого себя.

– И про тебя уже сказка написана, – сказала Леночка.

– Не может быть! – сказал Ваня.

– А я тебе говорю, что написана, – сказала Леночка.

– Да где же написана? – удивился Ваня.

– А вот купи журнал «Чиж» № 7, и там ты прочтешь сказку про самого себя, – сказала Леночка.

Ваня купил «Чиж» № 7 и прочитал вот эту самую сказку, которую только что прочитал ты.

Д. Хармс-Шардам

1935

Про собаку Бубубу^*

Жила была очень умная собака. Звали ее Бубубу.

Она была такая умная, что умела даже рисовать.

И вот однажды она нарисовала картину. Но никто не мог понять, что было на картине нарисовано.

Прибежала Мышка-Малышка, посмотрела на картинку, понюхала раму и сказала:

– Нет, я не знаю, что на картине нарисовано. Может быть, сыр, пи-пи-пи! А может быть – свечка, пю-пю-пю!

Пришел петух Ерофей. Встал на цыпочки, посмотрел на картину и сказал:

– Нет, я не знаю, что на картине нарисовано. Может быть, это пшенная каша, ку-ка-ре-ку! А может быть – это деревянное корыто, ре-ку-ка-ре!

Пришла Уточка-Анюточка. Посмотрела на картину с одного бока и сказала:

А потом посмотрела на картину с другого бока и сказала:

Прибежала обезьяна Марья Тимофеевна, почесала бок, посмотрела на картину и сказала:

– Эй! – крикнули обезьяне, – говори понятнее!

А она опять:

– А ну тебя! – крикнули обезьяне. – Непонятно ты говоришь!

А обезьяна почесала ногой затылок и убежала.

Наконец, пришел знаменитый художник Иван Иваныч Пнёв. Он долго ерошил волосы и смотрел на картину и наконец сказал:

– Нет, никто не знает, что нарисовано на картине, и я не знаю.

Тут вышла умная собака Бубубу, взглянула на свою картину и закричала:

– Ах-ах! Ав-ав! Да ведь картина-то повернута к вам не той стороной. Ведь вы смотрите на заднюю сторону картины. Вот смотрите!

И с этими словами собака Бубубу повернула картину.

Картина была такая замечательная, что мы решили напечатать ее в 1-м номере журнала «Чиж» 1936 года.

Д. Хармс

1935

Храбрый ёж^*

Стоял на дворе ящик.

Подошли звери к ящику, стали его осматривать, обнюхивать и облизывать.

А ящик-то вдруг раз, два, три – и открылся.

А из ящика-то раз, два, три – змея выскочила.

Испугались звери и разбежались.

Один ёж не испугался, кинулся на змею и раз, два, три – загрыз ее. А потом сел на ящик и закричал: «Кукареку!»

Нет, не так! Еж закричал: «ав-ав-ав!»

Нет, и не так! Еж закричал: «мяу-мяу-мяу!»

Нет, опять не так! Я и сам не знаю как.

Кто знает, как ежи кричат?

1935

«В прошлом году я был на ёлке…»^*

В прошлом году я был на ёлке у своих приятелей и подруг. Было очень весело.

На ёлке у Яшки – играл в пятнашки, на ёлке у Шурки – играл в жмурки, на ёлке у Нинки – смотрел картинки, на ёлке у Володи – плясал в хороводе, на ёлке у Лизаветы – ел шоколадные конфеты, на ёлке у Павлуши – ел яблоки и груши.

А в этом году пойду на ёлку в школу – там будет ещё веселее.

Ваня Мохов

<1935?>

Ломка костей^*

Был у меня приятель. Звали его Василий Петрович Иванов. В 10 лет он был уже ростом со шкаф, а к 15 годам он и в ширину так раздался, что стал на шкаф походить.

Мы с ним вместе в одной школе учились. В школе его так и звали «шкафом». Очень он был огромный.

И сила была в нем страшная. Мы на него всем классом нападали, а он нас, как щенят, раскидает в разные стороны, а сам стоит посередине и смеется.

Вышел однажды такой случай. Устроили мы в школе вечерний спектакль. И вот, во время самого спектакля, понадобилось зачем-то на сцену поставить кафедру. Кафедру надо было принести из класса, кафедра тяжелая, ну, конечно, обратились к Васе за помощью.

А надо сказать, что во всех классах лампочки были вывернуты, чтобы освещать зал и сцену. А потому в классах было темно.

Вася кинулся за кафедрой в класс, да в темноте вместо кафедры ухватился за печь, выломал ее из стены и выворотил в коридор. Потом пришлось этот класс ремонтировать и новую печь ставить. Вот какой сильный был мой приятель Вася Иванов.

Окончить школу Васе не удалось. К учению он был мало способен и сколько ни учился, так и не мог запомнить, сколько будет семью шесть. Память у него была плохая и сообразительность медленная.

Я из IV класса в V перешел, а Вася на второй год в IV остался. А потом и вовсе из школы ушел и уехал с родителями в Японию.

Вот в Японии-то с ним и произошел случай, о котором я хочу рассказать.

Приехал Вася с родителями в Японию. Родители решили Васю на какую-нибудь службу пристроить. Но служба не подыскивается. Разве если только грузчиком. Да уж очень это невыгодно.

Вот кто-то и сказал Васиным родителям: «Да вы, говорит, пристройте вашего сына борцом. Вон он какой у вас сильный. А японцы борьбу любят. Только они в этом деле большие мастера. Так что пусть ваш сын в их школе борцов поучится. И есть тут такая школа, где учитель японец, господин Курано, по-русски хорошо говорит. Так что вашему сыну там как раз удобно будет. Окончит школу и знаменитым борцом станет».

Обрадовались Васины родители.

– Где же, – говорят, – эта школа помещается?

– Там-то и там, – говорят им, – на такой-то японской улице.

Вот привели Васю родители в японскую школу борьбы. Вышел к ним старичок японец, маленький, желтенький, весь сморщенный, на сморчка похож, посмотрел на них и по-русски спрашивает:

– Вам кого, – спрашивает, – нужно?

– А нам, – говорят Васины родители, – нужно господина Курано, учителя японской борьбы.

Старичок японец посмотрел на Васю, ручки потер и говорит:

– Это я и есть Курано, мастер джиу-джитсу. А вы, я вижу, ко мне ученика привели.

– Ах! – говорят Васины родители, – вот он, наш сын. Научите его вашему искусству.

– Что ж, – говорит японский старичок, – видать, ваш сын довольно сильный молодой человек.

– О! – говорят Васины родители, – такой сильный, что просто ужас!

– Ну это, – говорит японский старичок, – еще не известно. А впрочем, если хотите, я могу взять его на испытание.

– Очень хотим, – говорят Васины родители. – Возьмите, пожалуйста.

И вот Вася остался на испытание у господина Курано, а Васины родители домой ушли.

– Идемте за мной, – сказал господин Курано и повел Васю за собой во внутренние комнаты.

Идет Вася за господином Курано и боится стену плечом задеть, чтобы дом не сломался, такой домик хрупкий, будто игрушечный.

Вот пришли они в комнату, устланную соломенными ковриками. Стены тоже соломенными ковриками обиты. А в комнате ученики господина Курано занимаются: хватают друг друга за руки, на пол валятся, опять вскакивают и друг друга через голову перебрасывают.

Господин Курано постоял немного, посмотрел, что-то по-японски полопотал, руками помахал и опять к Васе по-русски обращается:

– Пусть, – говорит, – мои ученики дальше занимаются, а мы с вами пойдемте вон в ту отдельную комнату.

Вошли они в пустую комнату, тоже обитую соломенными ковриками.

– Ну, – сказал господин Курано, – вы знаете, что такое джиу-джитсу?

– Нет, – говорит Вася, – не знаю.

– А это, – говорит господин Курано, – и есть наша наука борьбы. По-русски слово джиу-джитсу значит «ломка костей», потому что мы такие приемы знаем, что действительно одним ударом ладони даже берцовую кость сломать можем. Только вы не бойтесь, я вам костей ломать не буду.

– Да я и не боюсь, – сказал Вася, – я ведь крепкий.

– Ну, – говорит господин Курано, – на свою крепость вы особенно не надейтесь. Сейчас мы посмотрим, какая ваша крепость. Снимайте вашу куртку и засучите рукава. Я посмотрю, какие у вас на руках мускулы.

Вася снял куртку, засучил рукава и согнул руку. Мускулы на руке вздулись шарами. Японец ощупал Васину руку и покачал головой.

– Вот смотрите, – сказал господин Курано, – мы больше всего ценим вот этот мускул, который у вас довольно слабый.

С этими словами господин Курано засучил свой рукав и показал Васе свою худую и жилистую руку.

– Вот я руку сгибаю, – сказал господин Курано, – вы видите вот тут, сбоку на локте, шарик. Это и есть мускул, который мы ценим больше всего. А у вас-то он слабый. Ну ничего. Со временем и у вас будет крепкий. А теперь возьмите меня под мышки и поднимите.

Вася взял господина Курано под мышки и поднял его легко, как маленький пустой самоварчик.

– Так, – сказал господин Курано, – теперь поставьте меня обратно на землю.

Вася поставил господина Курано на пол.

– Хорошо, – сказал господин Курано, – некоторая сила у вас имеется. А теперь ударьте меня.

– Хы-хы! – сказал Вася. – Как же это я вас ударю?

– А так, возьмите и ударьте! – сказал господин Курано.

– Мне как-то совестно! – сказал Вася.

– Ах! – с досадой сказал господин Курано. – Какие глупости! Говорят вам, ударьте меня! Ну? Ну, ударьте же!

Вася посмотрел на господина Курано. Это был маленький жиденький старичок, чуть не в два раза меньше Васи, с морщинистым личиком и прищуренными глазками. Один Васин кулак был не меньше головы господина Курано.

«Что же, – подумал Вася, – я его ударю, а он тут же и скончается».

– Ну же, ударьте меня! ударьте меня! – кричал господин Курано.

Вася поднял руку и нерешительно толкнул господина Курано в плечо.

Господин Курано слегка покачнулся.

– Это не удар! – крикнул он. – Надо бить сильнее!

Вася слегка ударил господина Курано в грудь.

– Сильнее! – крикнул господин Курано. Вася ударил сильнее. Господин Курано покачнулся, но продолжал стоять на ногах.

– Сильнее! – крикнул он.

Вася ударил еще сильнее. Господин Курано сильнее покачнулся, но все же на ногах устоял.

«Ишь ты», – подумал Вася.

– Сильнее! – крикнул господин Курано.

«Ладно же», – подумал Вася, развернулся и что есть силы ударил кулаком господина Курано. Но господина Курано перед Васей не оказалось, и Вася, не встретив сопротивления, пробежал несколько шагов и стукнулся об стену.

– Ишь вьюн какой! – сказал Вася.

А господин Курано уже опять стоял перед Васей и, гримасничая лицом, говорил:

– Не унывайте же, молодой человек! Еще раз ударьте меня, да посильнее!

«Ах так! – подумал Вася, – я тебя, сморчок, сейчас пристукну!» – и решил бить сильно, но осторожно, с расчетом, чтоб не упасть.

Вася размахнулся уже рукой, как вдруг сам получил в бок электрический удар. Вася вскрикнул и схватил господина Курано за шею. Но господин Курано нырнул куда-то вниз, и Вася вдруг потерял равновесие и, перелетев через японца, шлепнулся на пол.

– А! – крикнул Вася и вскочил на ноги. Но тут же получил по ногам удар и опять потерял равновесие.

Господин Курано схватил Васю за руки и дернул куда-то в сторону. Вася переступил ногами и опять почувствовал себя в устойчивом положении, но только собрался схватить господина Курано, как опять получил удар в бок и вдруг, очутившись головой вниз, чиркнул ногами по потолку и, перелетев через японца, опять шлепнулся на пол.

Вася вскочил, дико озираясь, но сейчас же опять полетел вокруг японца и очутился на полу в лежачем положении.

Совершенно ошалев, Вася вскочил с пола и кинулся к двери.

– Куда же вы? – крикнул ему господин Курано.

Но Вася выскочил в комнату, где занимались ученики господина Курано.

Растолкав их, он выбежал в коридорчик, а оттуда на улицу.

Домой Вася прибежал без куртки с всклокоченными волосами.

– Что с тобой? – вскрикнула Васина мама.

– Где твоя куртка? – вскричал Васин папа. В Японии Васе не понравилось, и он вернулся обратно в Ленинград.

Теперь Василий Петрович Иванов живет в Ленинграде и служит в автобусном парке. Его работа заключается в том, что он перетаскивает с места на место испорченные автобусы.

Мне, как школьному товарищу, он рассказал историю с японским учителем джиу-джитсу, но вообще же рассказывать об этом он не любил.

<1935>

Пушкин^*

Вот однажды подошел ко мне Кирилл и сказал:

– А я знаю наизусть «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя».

– Очень хорошо, – сказал я. – А тебе нравятся эти стихи?

– Нравятся, – сказал Кирилл.

– А ты знаешь, кто их написал? – спросил я Кирилла.

– Знаю, – сказал он.

– Кто? – спросил я Кирилла.

– Пушкин, – сказал Кирилл.

– А ты понимаешь, про что там написано? – спросил я.

– Понимаю, – сказал Кирилл, – там написано про домик и про старушку.

– А ты знаешь, кто эта старушка? – спросил я.

– Знаю, – сказал Кирилл, – это бабушка Катя.

– Нет, – сказал я, – это не бабушка Катя. Эту старушку зовут Арина Родионовна. Это няня Пушкина.

– А зачем у Пушкина няня? – спросил Кирилл.

– Когда Пушкин был маленький, у него была няня. И когда маленький Пушкин ложился спать, няня садилась возле его кроватки и рассказывала ему сказки или пела длинные русские песни. Маленький Пушкин слушал эти сказки и песни и просил няню рассказать или спеть ему ещё. Но няня говорила: «Поздно. Пора спать». И маленький Пушкин засыпал.

– А кто такой Пушкин? – спросил Кирилл.

– Как же ты выучил стихи Пушкина наизусть и не знаешь, кто он такой! – сказал я. – Пушкин это великий поэт. Ты знаешь, что такое поэт?

– Знаю, – сказал Кирилл.

– Ну скажи, что такое поэт, – попросил я Кирилла.

– Поэт, это который пишет стихи, – сказал Кирилл.

– Верно, – сказал я, – поэт пишет стихи. А Пушкин великий поэт. Он писал замечательные стихи. Всё, что написал Пушкин, – замечательно.

– Ты говоришь, Пушкин был маленький, – сказал Кирилл.

– Нет, – сказал я. – Ты меня не так понял. Сначала Пушкин был маленький, как и все люди, а потом вырос и стал большим.

– А когда он был маленький, он писал стихи? – спросил Кирилл.

– Да, писал, – сказал я. – Но сначала он начал писать стихи по-французски.

– А почему он писал сначала по-французски? – спросил меня Кирилл.

– Видишь ли ты, – сказал я Кириллу. – В то время, когда жил Пушкин, в богатых домах было принято разговаривать на французском языке. И вот родители Пушкина наняли ему учителя французского языка. Маленький Пушкин говорил по-французски так же хорошо, как и по-русски, прочитал много французских книг и начал сам писать французские стихи. С родителями Пушкин говорил по-французски, с учителем по-французски, с сестрой тоже по-французски. Только с бабушкой и с няней маленький Пушкин говорил по-русски. И вот, слушая нянины сказки и песни, Пушкин полюбил русский язык и начал писать стихи по-русски.

В это время часы, висевшие на стене, пробили два часа.

– Ну, – сказал я Кириллу, – тебе пора идти гулять.

– Ой, нет, – сказал Кирилл. – Я не хочу гулять. Расскажи мне ещё про Пушкина.

– Хорошо, – сказал я, – я расскажу тебе о том, как Пушкин стал великим поэтом.

Кирилл забрался на кресло с ногами и приготовился слушать.

– Ну так вот, – начал я, – когда Пушкин подрос, его отдали в Лицей. Ты знаешь, что такое Лицей?

– Знаю, – сказал Кирилл, – это такой пароход.

– Нет, что ты! – сказал я. – Какой там пароход! Лицей – это так называлась школа, в которой учился Пушкин. Это была тогда самая лучшая школа. Мальчики, которые учились там, должны были жить в самом Лицее. Их учили самые лучшие учителя и Лицей посещали знаменитые люди.

В Лицее вместе с Пушкиным училось тридцать мальчиков. Многие из них были тоже молодыми поэтами и тоже писали стихи. Но Пушкин писал стихи лучше всех.

Пушкин писал очень много, а иногда бывали дни, когда он писал стихи почти всё время: и на уроке в классе, и на прогулке в парке и даже проснувшись утром в кровати он брал карандаш и бумагу и начинал писать стихи. Иногда ему стихи не удавались. Тогда он кусал от досады карандаш, зачеркивал слова и надписывал их вновь, исправлял стихи и переписывал их несколько раз. Но когда стихи были готовы, они получались всегда такие лёгкие и свободные, что казалось, будто Пушкин написал их безо всякого труда.

Лицейские товарищи Пушкина читали его стихи и заучивали их наизусть. Они понимали, что Пушкин становится замечательным поэтом. А Пушкин писал стихи всё лучше и лучше.

И вот однажды в Лицей на экзамен приехал старик Державин…

– А зачем он приехал? – спросил меня Кирилл.

– Ах да, – сказал я, – ведь ты, может быть, не знаешь, кто такой Державин. Державин тоже великий поэт, и до Пушкина думали, что Державин самый лучший поэт, царь поэтов.

Державин был уже очень стар. Он приехал в Лицей, уселся в кресло и на воспитанников Лицея смотрел сонными глазами.

Но когда вышел Пушкин и звонким голосом начал читать свои стихи, Державин сразу оживился. Пушкин стоял в двух шагах от Державина и громко и сильно читал свои стихи. Голос его звенел.

Державин слушал. В глазах его показались слёзы.

Когда Пушкин кончил, Державин поднялся с кресла и кинулся к Пушкину, чтобы обнять его и поцеловать нового замечательного поэта. Но Пушкин, сам не понимая, что он делает, повернулся и убежал. Его искали, но нигде не могли найти.

– А где же он был? – спросил меня Кирилл.

– Не знаю, – сказал я. – Должно быть, куда-нибудь спрятался. Уж очень он был счастлив, что его стихи понравились Державину!

– А Державин? – спросил меня Кирилл.

– А Державин, – сказал я, – понял, что ему на смену появился новый великий поэт, может быть, ещё более великий, чем он сам.

Кирилл сидел на кресле некоторое время молча. А потом вдруг неожиданно спросил меня:

– А ты видел Пушкина?

– И ты можешь посмотреть на Пушкина, – сказал я. – В этом журнале помещён его портрет.

– Нет, – сказал Кирилл, – я хочу посмотреть на живого Пушкина.

– Это невозможно, – сказал я. – Пушкин умер ровно сто лет тому назад. Теперь нам дорого всё, что осталось от Пушкина. Все его рукописи, каждая даже самая маленькая записка, написанная им, гусиное перо, которым он писал, кресло, в котором он когда-то сидел, письменный стол, за которым он работал, – всё это хранится в Ленинграде в Пушкинском музее.

<А в Селе Михайловском ещё до сих пор стоит маленький домик, в котором когда-то жила пушкинская няня Арина Родионовна. Про этот домик и про свою няню Пушкин писал стихи. Это те стихи, которые ты выучил сегодня наизусть>.

Хармс

18 декабря 1936 года