Прокаженный

Эпилог

— Ну что там? — В обычно безмятежном голосе научной сотрудницы слышалась озабоченность. — Юрочка, родной, не томи, скажи мне всю правду…

— Правду? Матку? — хмыкнул аспирант и, с трудом различая окружающее в свете издыхающего фонаря, прошлепал по горячим лужам к входной двери.

— Заходи, Наталья Павловна, посмотри сама. А заодно и попаримся…

— Бельишко сменное не взяла, извините. — Она насмешливо глянула Титову в глаза и сразу стала серьезной. — Ну что там, плохо?

— Да уж хорошего мало. — Чувствуя, что градом начинает катиться пот, Юра скинул рубашку и снова ринулся в наполненное ощутимо плотным, молочно-горячим туманом помещение «заказника».

А дело было в том, что ночью резко повысилось давление в отопительной сети, и старые, еще дорево» люционные радиаторы полопались, превратив хранилище в паровую баню. Куда там Сандунам…

Наконец туман рассеялся, и, присев на краешек отсыревшего стула, Наталья Павловна с тоской во взоре стала наблюдать, как Титов сноровисто убирал тряпкой горячую воду с пола. Глядя на его мускулистую гибкую спину, она как-то сразу забыла о случившемся катаклизме, перестала печалиться и ощутила неудержимое желание прикоснуться к его коже. Однако сдержалась — служебного романа только не хватало. Когда же увидела широкую грудь Титова и бугры бицепсов, то, чтобы отвлечься от нескромных мыслей, надумала проверить положение дел на стеллажах.

Подтащила стремянку и, делая вид, что не замечает горячих взглядов аспиранта, нащупала рукой отвратительно мокрый узел с барахлом и скинула его на пол:

— Юра, посмотри.

Он тут же принялся развязывать тугую влажную тесьму, а Наталья Павловна невольно усмехнулась — интересно, он и в койке такой же исполнительный? Ей вдруг захотелось запустить пальцы в жесткую черную шевелюру, коснуться мускулистой шеи… Томление ее перешло в свою критическую фазу…

Между тем тугие завязки подались, и Наталья Павловна ойкнула. Шаманская парка напоминала видом и запахом мертвого барбоса на проезжей части в дождливый день, а гордость нойды — камлат — был скручен подобно пропеллеру от аэроплана, кожа на нем лопнула, и в целом магический инструмент выглядел совершенно непотребно.

— Жаль, — Юра со вздохом посмотрел на пришедший в негодность бубен, — а я-то хотел спеть тебе Песню духов.

В этот момент стройная ножка в изящной туфельке потеряла опору, старая раздолбанная стремянка зашаталась, и, коротко вскрикнув, Наталья Павловна уютно устроилась в руках аспиранта. Возникло упоительное ощущение его близости, и не в силах больше сдерживаться, она припала губами к смуглой коже, которая была солоноватой на вкус и отдавала сильным, необузданным в желаниях самцом. Сильные, но удивительно нежные руки Титова уже вовсю ласкали тело Натальи Павловны, забирались в самые укромные, наичувствительные места, так что, почувствовав, как где-то в районе копчика начинает разгораться пожар, она застонала и широко раздвинула ноги.

Трижды аспирант тушил его, и наконец гореть стало нечему. Благодарная научная руководительница, нежно прижавшись к Титову, прошептала:

— Юрочка, ты самый лучший!

Не отвечая, он лежал на письменном столе, припечатанный женским телом, и, неотрывно глядя на останки камлата, лежавшие в грязной луже на полу, почему-то горько сожалел о так и не спетой Песне духов.

Золотистый солнечный лучик пробился сквозь щель в портьерах, и Сарычев зажмурился. Рядом, крепко прижавшись, лежала Маша. Она повернула голову и нежно коснулась его уха:

— Ты неподражаем!

Говорила она ему это каждый раз, каждый божий день…

— Приятно слышать. — Потянувшись так, что кости захрустели, Александр Степанович поднялся, подмигнул и без промедления направился по своим утренним делам. Сделав по случаю выходного зарядку в урезанном виде, он налил в кошачью миску свежей воды и хотел было пообщаться с прессой, но тут Маша позвала его завтракать. Легко — бутербродами с ветчиной и творогом со сметаной. Не домашними пельмешками с тертым сыром и красным перцем, не колбасной запеканкой с картошечкой и чесночком, не… Зная слабое место супруги, Александр Степанович соврал:

— Ты неподражаема!

Немного поиграл в догонялки с котами и вскоре был откомандирован за красной рыбой и черной икрой. Выходной, как-никак, день празднеств и торжеств…

На улице уже вовсю светило солнце, и, стараясь не промочить ноги в веселых грязных ручейках, Александр Степанович бодрым шагом направился в «Океан». Там он разгулялся и, кроме заказанного, приобрел живых раков, а котам, в дополнение к привычной «Пурине», мороженого бесхребетника-каль-мара. Пусть жрут, заслужили..

На обратном пути ему попался местный участковый, который не преминул прогнуться — вытянулся и на виду у всех отдал честь. Ну да, главное ведь оно что — отход и подход к начальству.

— Здравствуйте, капитан. — Смутившись, Сарычев подал ему руку и, представив себя со стороны — вальяжного, с торчащими рыбьими хвостами и членистоногими в прозрачном пакетике, вздохнул. Начальничек, едрена вошь… Великий и «ужастный».

Дома он сразу же поставил кальмара вариться, а воду для раков вначале вскипятил, затем бросил туда специй и лишь потом устроил пучеглазым веселенькую жизнь. Когда они дошли до нужной кондиции, были выловлены, разделаны и приправлены особым пивным соусом, ожила сотовая труба, и Петя Самойлов нахально напросился в гости:

— Александр Степанович, извините, — обычно совсем неробкий заместитель как-то замялся, — я не один приду, с девушкой, пусть Мария Петровна на нее посмотрит. Пристально, по-женски…

— Давай, моральный разложенец, заходи, — согласился Сарычев, хорошо понимая, что половой вопрос подчиненного нужно решать кардинально, полковник уже, а все по бабам шастает. А они, как известно, в сочетании с водкой могут довести и до цугундера…

Наконец прозвенел звонок, и первым на его зов с высоко поднятым хвостом кинулся сиамский котище Кайзер, а за ним для порядка посеменила его вечно беременная сиамская же супружница Нора. Через секунду производитель уже завис, вцепившись когтями в утеплитель двери, и, повернув к хозяевам украшенную черной маской морду, призывно и требовательно мырчал. Однако Сарычев его турнул, подкрутил усы и принялся встречать гостей самостоятельно. Не кошкин все же дом, генеральский…

Прибыть изволил полковник Петр Самойлов — конопатый и в костюме с галстуком, а с собой он привел хорошенькую пышную девицу. Посмотрев в ее зеленые, чуть раскосые глаза, Александр Степанович даже замер — что-то уж больно знакомым показался ему их чуть насмешливый блеск. Гостью звали Варварой, и трудилась она на судебно-медицинском поприще, где, собственно, с заместителем Сарычева и свела приятное знакомство… Не успели присутствующие толком разговориться, как вновь зазвенел звонок, и коварный котище Кайзер снова испоганил утеплитель.

За дверью стоял Игорь Петрович Семенов со своей подругой жизни Люсей. Он презентовал хищникам «Вискаса», хозяйке дома букет роз и улыбнулся тонко и обаятельно:

— Как кривая преступности?

— Загибается, — улыбнулся в ответ Самойлов, подмигнул, и все начали рассаживаться.

На первое была задумана окрошка, и, хорошо зная кулинарные способности Марии Петровны, Сарычев лично проследил за раскладкой компонентов по тарелкам, потому как дело это непростое. Если, к примеру, зеленого лука не хватает — нет гармонии, а если его слишком много — будет горько, как на свадьбе.

Ели квасное кто как — дамы с разговорцем, Самойлов с красной рыбой, а Петрович — с горячей вареной картошкой в мундире, в котором, говорят, все витамины и находятся. Однако же все — с аппетитом…

Под окрошку хорошо было бы хватануть водочки, да вот только никто ее, родимую, даже не попробовал — Сарычеву еще нужно было садиться за руль, у Петровича намечалась вечерняя тренировка, а Самойлов, стараясь произвести на избранницу неизгладимое впечатление, притворялся непьющим и негулящим.

Слабый пол тоже на проклятую внимания не обращал, потому как потягивали милые дамы коньячок «Ахтамар», и когда дело дошло до бараньих котлет, жаренных с картошкой в сметанном соусе, женские щечки разрумянились, а голоса зазвенели, как весенние ручьи.

— Весьма, весьма. — Сам знавший толк в кулинарии Петрович уважительно глянул на Марию Петровну, загадочно улыбнувшуюся при этом. Сарычев же скромно опустил взор и, посмотрев на часы, сообщил: — Пардон, буду к пирогу, он нынче с малиной.

Он не спеша вышел на улицу, погрел, не ленясь, двигатель «семерки» и минут через десять уже стоял перед дверью с надписью «квартира высокой культуры».

— Это я, батя.

Щелкнул замок, и, ощутив крепкую еще отцовскую ладонь, Сарычев спросил:

— Ну что, хулиганят?

— А как же иначе-то, — Степан Игнатьевич пожал не по-стариковски широкими плечами и с гордостью произнес: — Чай, пацаны подрастают, не девки-сикарахи. — И, повернувшись, громко закричал куда-то в необъятные дебри коммуналки: — Эй, архаровцы, родитель ваш прибыл! Встречайте!

По длинному, полутемному коридору послышался дружный топот, и, узрев своих наследников — ушастых, с разбитыми коленями близнецов, Александр Степанович потрепал каждого по вихрастой, почему-то белобрысой шевелюре и скомандовал:

— Пять минут на сборы. Время пошло.

А минут через десять, проезжая Невской набережной, он глянул в прозрачно-голубое весеннее небо, на котором висел золотистый диск ласкового солнышка, затем посмотрел на счастливые, беззаботные улыбки прохожих и внезапно от чего-то очень хорошего, через край переполнившего его душу, фальшиво затянул:

— Степь да степь кругом…