Глава 32

Иду непривычно медленным для себя шагом. Димусик с Кириллом ждут меня у магазина, а я согласилась с ними погулять от полной безысходности. Не могу дождаться, когда уже Катя с Аней оправятся от своей кишечной инфекции.

Последние две недели стоит аномальная жара, вода настолько горячая, что в неё уже неприятно заходить. А ещё она цветёт. Мы с братом на днях поехали купаться на фарватер, и эхалот там показал тридцать четыре градуса. Просто невозможно. Естественно, Соболь и Лиза сбежали от такой жары в Москву под кондиционеры. У нас Арина Сергеевна их вешать не позволяет, и все страдают.

В один день мама решила, что хватит мне киснуть в деревне, и повезла в Тверь в Путевой дворец, там галерея и редкие картины российских импрессионистов. В этот день Катя с Аней пошли купаться, вода цвела очень сильно, и в итоге наутро их увезли в реанимацию. Подхватили вроде дизентерию. И в итоге я всю неделю общаюсь только с Димусиком и его соседом. Скучно жутко, но больше ни с кем не хочу.

И вообще я, конечно, отвыкла от мелких. Все их развлечения — это пожарить картошку, которую я терпеть не могу, на костре. Если и жарить что-то, то хотя бы дома с комфортом. Но им нужно обязательно в бору. Не покататься ни с кем, ни съездить никуда. Но пока так. Чуриканов не приезжает, готовится к своей свадьбе. Тимофей, благо, улетел, ну а Макс всё. Хорошо, что Аня отнеслась к нему как-то чисто потребительски. Хорошо провела вечер и всё. Даже не вспоминает. Как и он её, потому что заявку в друзья так от неё и не принял. А мне помогал Алан всё это время забыться. Пока у нас чисто дружеское общение, но оно суперское и приносит мне одно лишь удовольствие. Кайфовый нереально.

Мотивирую себя мороженым — хоть что-то приятное от этого бесцельного шатания. Сегодня какой-то матч важный для нашей сборной, поэтому ощущение, что я в постапокалипсисе. На улицах вообще никого. Почему-то даже свет не горит, и собаки и те не лают. Странные ощущения. Первый раз такое. Как будто только мне нет дела до этого матча, а возможно, просто все устали от жары и отдыхают. Захожу за мальчиками, и становится не так жутко.

На выходе из магазина встречаем Лёху, Катиного. Он тоже один, и ему скучно. Стоим болтаем, я ему рассказываю про Катрин, что она уже дома и ей получше, но пока лечится. Постепенно к нам подтягиваются ещё люди, пара парней, с которыми мы в том году общались, но они тоже маленькие, и этим летом мы пересекались только на больших тусах. Лёха предлагает как-то скооперироваться и всем вместе сегодня погулять, иначе тоска. Я в общем не против. Димуся и он вполне себе весёлая компания.

— Ой, блин, Пересвет идёт. Не смотрите в его сторону, — предупреждает Костя, один из мелких.

Пересвет — это папа той девочки, которая напала на меня в том году. Меня невероятно раздражает, что все его боятся. Обычный уголовник. Да, сидел много раз, опасный и отмороженный, но это же не значит, что перед ним пресмыкаться нужно.

— Идёт и идёт. Дальше что? — спрашиваю у этого Кости.

— Ага, идёт, — мальчик задирает свою футболку и показывает синюшную грудь, — это он на той неделе просто шёл, ему не понравилось, как я поздоровался, так он схватил меня за груди, за кожу, — мальчик делает на этом акцент, — и поднял. Тонь, он конченый.

У Кости всё синее. Выглядит настолько жутко, что когда я пытаюсь представить, как это больно, у меня пробегает озноб по всему телу. Смотрю вопрошающе на Лёху, а он лишь пожимает плечами.

— А почему тебя никто не защитил?

— Тонь, кто? Он дом нафиг спалит ночью, и всё. Ну или пырнёт ножом. Говорю же, конченый.

Этот Пересвет приближается к нам, и мы сразу притихаем. Мальчики с ним тихо здороваются, а я даже не смотрю в его сторону. Он заходит в магазин, и всё. Что и требовалось доказать. Сами из него монстра делают.

Лёхе позвонил Петя и сказал, что будет минут через тридцать и отвезёт нас на наше место. И тут выходит этот Василий Пересвет. Я опять отворачиваюсь и начинаю разговаривать с Димой.

— Эй! Ты! Слышь ты! — слышу мерзкий гнусавый голос этого уголовника.

Думаю, что если он сейчас докопается до Кости, я быстро позвоню папе. Наш сосед дядя Серёжа — местный прокурор. Видимо, давно этот Пересвет не сидел, раз до детей докапывается.

— Аршанская, слышь!

И тут я понимаю, что всё это время он ко мне обращался. «Слышь» ко мне? Он сейчас серьёзно?

— Да? Вы что-то хотели?

Медленно разворачиваюсь и смотрю на него хоть и снизу вверх, но максимально презрительно и голову держу высоко поднятой.

— Ты берега не попутала, ссыкуха, как со взрослыми разговариваешь?

Я, конечно, от такого обращения на какое-то время теряюсь. Никто и никогда со мной так не разговаривал. Для меня это просто дикость несусветная. Я смотрю на Лёху, он самый взрослый, и жду от него заступничества, но он просто стоит, потупив взгляд. Мелкие вообще как будто растворились.

— Как того требует этикет. На Вы.

Я понимаю, что помощи от этих мужчин с маленькой буквы ждать не стоит. А значит, мне просто надо ему показать, что я его не боюсь.

— Слышь, давно хотел у тебя за мою Ольку спросить. Она моя гордость. Она казачка! Как и я! Я казак! Я атаман! — мужик орёт и бьёт пальцем себя в грудь, — она даже отжимается и подтягивается тридцать раз, и какая-то сопля московская её на учёт поставила. Всю жизнь испортила! Вот ты сколько раз подтягиваешься?

Я понимаю, что мужик явно не в себе. Казак? Атаман? Что он несёт вообще? Какие ещё подтягивания?

— Я немного сбилась с Вашего потока мыслей, Василий. Единственное, что могу сказать, что надо воспитывать дочь. Почему она у Вас распускает свои руки без повода на незнакомых людей? У нас не было конфликта, мы не были знакомы. И она решила, что вот эти ребята, — обвожу ладонью присутствующих, — которые хотели дружить со мной, должны сидеть у вас на местности и ни с кем не общаться. Или я не должна была с ними общаться. Я так и не поняла суть её претензий. Неумение ясно излагать свои мысли у вас семейное, видимо.

— Слышь, коза заумная, — мужик подходит ближе, — ты помнишь, как в том году рыжую сбили на дороге и в канаву вышвырнули? Ходи по дороге осторожнее, твоя вшивая семейка не успеет тебя найти.

— Я правильно поняла, что Вы мне сейчас угрожаете?

Меня трясёт изнутри, как осиновый лист. Меня бомбит от всего. От того, что я юная девчонка должна стоять и слушать это всё от уголовника. Что он вообще может со мной в принципе заговорить. Бесит, что никто за меня не заступается. Этот Леха стоял у меня на дне рождения и благодарил родителей за дочь, а теперь мне угрожает уголовник-рецидивист, и он проглотил язык. Он мог хотя бы подойти и встать ко мне. Чтобы этот мужик не дышал на меня своим мерзким перегаром? Никто ни слова не говорит. Я чувствую такое разочарование во всех этих «друзьях», что вот-вот лопну от злости и разочарования. На страх уже сил не остаётся.

И я понимаю, что сейчас у меня финальный аккорд, и я должна и дальше не показывать ему испуга.

— Ты меня услышала. Чтобы я тебя вообще здесь не видел больше. И перед Олькой будешь на коленях прощение вымаливать, гнида.

— Что ты сказал, Вася?! Я не ослышался? — Макс загораживает меня, аккуратно придерживает за плечи, — Тони, что происходит?

Загрузка...