Проказы разума

Глава 3 Леонид Шутов

На следующий день утром я чувствовал себя превосходно. У меня нигде и ничего не болело, я снова был бодр, весел, хотел… нет, жаждал жить. Я лежал на кровати, раскинув руки, словно отпускник на пляже, и просто отдыхал от того, что давившая на меня могильная плита исчезла, мир не рушится в моих глазах, не трескается, не закручивается в воронку, все стоит на своих местах и я могу без каких-либо неприятных ощущений и последствий для себя поворачивать голову хоть вправо, хоть влево. В голове у меня крутилась бог весть когда слышанная песенка «Как прекрасен этот мир, посмотри… Как прекра-а-а-асен этот ми-и-ир!». А рот сам собою время от времени растягивался в глупой счастливой улыбке.

В девять часов привезли завтрак. Полная особа лет под шестьдесят, с заплывшим жиром лицом и ярко накрашенными полными губами, вкатила тележку с кастрюлями и тарелками в «предбанник» нашей палаты и с шутками-прибаутками – веселая, видать, у нее натура – стала раздавать еду. Сначала «отгрузила» в соседний бокс, парализованным Петру Горелову и Исмаилу Рахимову, пообещав при этом, что нянечка сейчас придет и покормит их, потом Леониду Шутову и Георгию Сухареву. Я из скромности помалкивал, и она, не заметив меня, собралась уж было идти, но вездесущий Георгий остановил ее:

– А у нас еще один пациент.

– Это кто?! – воскликнула женщина, которая уже приметила меня, но просто решила подшутить. Она заглянула в палату и, хлопнув в ладоши, молитвенно сложила руки у груди. – О-ой, – закатывая глаза, воскликнула она. – Какой красавчик! И не скажешь, что больной!.. Ходячий?

– Ходячий, ходячий, – усмехнулся я.

– Ну, вставай, вставай, мой золотой, тетя Маша тебя кашкой угостит!

– Да я, в общем-то, и до столовой могу дойти. – Я приподнялся и сел на кровати.

– Тю, так у нас и столовой-то нет, – всплеснула руками игривая женщина. – У нас только буфет. А еду мы прямо в постель доставляем, как кофе в постель любимым. Тебя тоже с ложечки покормить, Игорек? – спросила она, взглянув на мое имя, написанное на табличке.

– Спасибо, тетя Маша, я уж сам поем, – хохотнул я и, встав, приблизился к тележке.

Женщина выдала мне тарелку с кашей и бутерброд с маслом и с сыром и, помахав на прощанье пухлой ручкой, удалилась.

После завтрака начался обход. Пришел лечащий врач нашей троицы – высокий, элегантный, даже в белом медицинском халате, мужчина лет сорока, с острым носом, в темных оптических очках, с тонкими губами, высокими скулами, высоким лбом и темными вьющимися волосами. Вместе с ним на обход пришла и заведующая. Она в этот день сдавала дежурство, а Фролов у нее принимал. Завотделением была дамой лет пятидесяти, невысокой, с детским личиком и круглыми детскими же очками, точно такими же, как у доктора Пилюлькина – малыша из Цветочного города из повести Николая Носова. Как следовало из бейджиков, прикрепленных к груди врачей, лечащего врача звали Андрей Михайлович Фролов, заведующую отделением – Валентина Петровна Аверина.

Они провели со мной несколько тестов на предмет отсутствия, а скорее всего присутствия (уж не знаю, как назвать, ибо не силен в медицинской терминологии) у меня координации. С нею у меня было все в порядке, с закрытыми глазами запросто касался любым пальцем кончика носа и запросто проводил пяткой одной ноги по голени другой сверху вниз и обратно. Поскольку никаких особых проблем я со здоровьем не испытывал, то поинтересовался у врачей:

– Извините, меня завтра уже выпишут?

Валентина Петровна посмотрела на меня поверх очков удивленным взглядом.

– Гладышев, вы с ума сошли! – проговорила она так, словно изумлялась моей простоте душевной. – Вас выпишут только через две недели.

– Как?! – ужаснулся я. – Мне работать надо!

– Всем работать надо, – ухмыльнулся лечащий врач Фролов.

Я на самом деле растерялся. Мне совсем не улыбалось торчать две недели в стенах больницы и маяться по коридорам отделения.

– Меня дети ждут. Я тренер!

– Фи-и… – Аверина небрежно махнула рукой. – Дети подождут. Если в настоящий момент вы ничего не ощущаете, то это не значит, что приступ не может повториться снова. А если вас опять шарахнет инсульт, и уже серьезно, то вы уже так легко не отделаетесь. Кому вы тогда нужны будете, Игорь Степанович? Видели, в соседней комнате какие пациенты лежат?

– От такого соседства я и хочу отсюда сбежать, – пробормотал я, вдруг представив себя на месте лежавших в соседнем боксе бедолаг. Ужасное положение.

Аверина словно прочитала мои мысли.

– Вот чтобы вы, Игорь Степанович, не оказались на их месте, – произнесла она назидательно и большим пальцем левой руки поправила очки, плотнее посадив их на нос, – вы должны пройти курс лечения в нашем отделении. А дети… дети о вас даже и не вспомнят, если вы, не дай бог, заболеете и будете прикованы к постели.

М-да, мрачную перспективу нарисовала мне заведующая отделением. Но возразить было нечем, и я промолчал.

Делегация в составе заведующей отделением и нашего лечащего врача, осмотрев Леонида Шутова и Георгия Сухарева и побеседовав с ними, удалилась.

А потом пришла моя подруга Настя. Она влетела в палату, как вихрь, и в недоумении замерла, потому что я, завидев ее издали в коридоре, решил подшутить – скривил набок физиономию и, изображая немощность, затряс головой, будто столетний дед.

– Здра-авствуй, На-астя-а! – проговорил я дрожащим старческим голосом. – У меня все в поря-адке.

Девушка, очевидно, и впрямь подумала, что меня так перекособочило после инсульта, и испуганно и с жалостью упавшим голосом ответила:

– Здравствуй, Игорь.

Видя, что переборщил и девушка вошла в ступор, я сделал лицо обычным и уже нормальным голосом произнес:

– Да ладно, Настя, со мной все в порядке. Шутка неудачная вышла.

– Дурак, – обиделась девушка, – не нашел ничего лучше, как надо мной прикалываться! Вот всегда ты так издеваешься над людьми.

И Георгий, и Виктор оба посмотрели на меня с осуждением, и я почувствовал себя неловко.

– Ладно, чего ты, – пробормотал я и, чтобы замять эту тему, принужденно хохотнул и заявил: – Рад видеть тебя, Настя. Ты, как всегда, очаровательна.

Девушка и в самом деле была хороша. Густые темные волосы рассыпаны по плечам, аккуратный носик, сочные губы, шелковистые брови, большие карие глаза с невинным выражением. Обтянутая синим коротким платьем фигурка – куртку она оставила в гардеробе, – точеная, с длинными ногами, высокой грудью. Жениться, что ли, на этой Насте? Впрочем, зачем? Обо всем, о чем нужно было, она и так без статуса жены позаботилась, вот целую сумку вещей притащила. И гостинцы наверняка тоже принесла.

Настя девушка обидчивая, но и отходчивая. Она уже вовсю улыбалась, выкладывая из большущей сумки мои вещи. Девушка и вправду обо всем позаботилась – принесла все, что я просил. И насчет гостинцев я не ошибся. Она принесла мандарины, конфеты, печенье, йогурты и еще много чего, в общем, полный подарочный набор для посещения больного. Не-е, наверняка женюсь. Как только выпишусь из больницы, сделаю предложение. Может быть, прямо сейчас предложить руку и сердце, пока не передумал? Нет, повременю, а то получится, будто за мандарины и печение с конфетами продался.

Я переоделся в спортивный костюм и подальше от ушей и глаз Георгия и Леонида увел Настю – чтобы не сглазили. Шучу, конечно, просто при посторонних или малознакомых я при разговоре с девушкой чувствую себя скованно.

Выйдя из палаты, мы едва не столкнулись с проходившим по коридору Виктором Протасовым. Шаркая ногами, бородатый, с пронзительным взглядом из-под мощных надбровных дуг мужчина прошел мимо нас к окну. Настя удивленным взглядом проводила колоритную фигуру.

– Кто это? – спросила она меня шепотом.

– Да так, чудак один, все по чужим палатам шастает, – также шепотом ответил я. – Не обращай внимания, здесь много странных типов обретается.

Мы двинулись с девушкой по коридору.

– Игорь, что же это такое! – меняя тему разговора, возмущенно, со свойственной ей экспрессивностью воскликнула Настя. – Кто эти сволочи, из-за которых ты угодил на больничную койку?

– Если бы знать, Настя! – вздохнул я.

Шагавшая рядом со мной девушка заглянула в мои глаза:

– Их найдут, Игорь?

Я покачал головой.

– Вряд ли. Если бы полиция в нашей стране находила всех преступников, они бы давно перевелись.

Мы дошли до угла, свернули вправо и двинулись дальше по коридору. Сейчас я не ехал по нему на каталке, а шел и, следовательно, видел не только потолок, но и стены и потому с интересом осматривался. Коридор был длиннющим, на одном конце его находилось мужское отделение, на другом – женское. По обеим сторонам от него располагались всевозможные лечебные, процедурные кабинеты и кабинеты для проведения обследования больных. Были здесь и две зоны отдыха, в которых стояли диваны, а на стенках висели полки с книгами. В одной из этих зон мы с Настей и устроились на диване. То, о чем мы с девушкой говорили, наверняка будет неинтересно читателю – так, пустая болтовня, подшучивание друг над другом, легкая пикировка, заверения в любви, поэтому ее я опускаю.

Примерно через час я, поблагодарив Настю за то, что проведала меня, проводил ее до лестницы второго этажа и распрощался.

Когда я возвращался в свой бокс, по дороге заглянул в соседнюю часть палаты: оба парализованных – таджик и похожий на беса мужчина – лежали по-прежнему каждый на своей кровати и все с теми же безразличными выражениями лиц. Бедолаги!

В нашей части палаты находился только Леонид Шутов, Георгий где-то носился. Шутов лежал под капельницей, штативы с капельной системой стояли и возле моей кровати и кровати Сухарева, но, поскольку мы отсутствовали, медсестра поставила капельницу только Леониду. Он, вытянувшись, лежал на кровати, лицо у Шутова было напряженным, глаза полуприкрыты, на лбу выступила испарина. Когда я вошел в бокс и сел на свою кровать, он открыл глаза.

– Игорь, мне что-то нехорошо, – пожаловался он и свободной от капельницы рукой потянул за ворот футболку, словно это была удавка, захлестнувшая шею. – Вызови медсестру.

– Да без проблем, – пожал я плечами и нажал на находившуюся рядом с моей кроватью кнопку с символичным изображением на ней медсестры.

Где-то невдалеке в коридоре раздался сигнал вызова, и там, как обычно в таких случаях, загорелась лампочка, указывающая, в какую именно палату вызывают медицинского работника.

А Леониду становилось все хуже и хуже.

– Черт, кажется, я сейчас… – Это были последние слова, которые членораздельно сумел произнести Леонид Шутов. Далее он захрипел, судорожно схватился за горло, уже не обращая внимания на иглу от капельницы в вене, обеими руками и стал дергаться.

Я подскочил с кровати, на которой только что удобно устроился.

– Что с тобой, Леня?! – воскликнул я озабоченно.

Шутов ничего не сумел сказать в ответ. Он стал красным, как плащ тореадора, потом затрясся, язык у него вывалился, и мне стало ясно, что это агония. Медсестра не шла, и ничего удивительного в этом не было, ибо скорее всего она находилась не на посту, а бегала по палатам, ставя капельницы.

Я выскочил в коридор и громко позвал:

– Сестра!!! Сестра!!! Пациенту дурно.

Примерно полминуты спустя из одной из палат выглянула худенькая, губастенькая, синеокая, не лишенная миловидности девица лет тридцати с каштановыми до плеч волосами и гладкой, матово отсвечивающей кожей.

Гм, приятная молодая особа. Что-то я ее раньше не видел.

– Что случилось? – спросила она, недовольная, видимо, тем, что ее отвлекают от работы. – Чего кричишь как оглашенный?

– Да там мужик умирает! – воскликнул я, тыча рукой в сторону своей палаты.

– Так уж и умирает? – не поверила мне девица, однако быстро вышла в коридор и скорым шагом направилась мою сторону.

Я побежал вперед, показывая, куда именно и к кому идти. Ступив в палату, понял, что мы опоздали. У Леонида с хрипом вырвался последний вздох, он сначала выгнулся, а потом обмяк.

Вошедшая следом за мною медсестра тотчас поняла, что больной отдал Богу душу. Она метнулась к нему, вырвала из руки Леонида иглу от капельницы, отшвырнула штатив, сложила крест-накрест ладони и, положив их на грудь мужчины, стала надавливать.

– Врача позови! – крикнула она мне, не отрываясь от своего дела.

Я пулей вылетел из палаты, домчался до коридора, глянул в обе стороны его и увидел неподалеку слева возле двери указатель «Ординаторская». Метнулся в ту сторону, распахнул дверь, влетел в «предбанник», затем толкнул вторую дверь, крикнул:

– Там больной умер, помогите!

В небольшой комнате, плотно заставленной столами с компьютерами, сидел наш лечащий и в этот воскресный день дежурный врач Андрей Михайлович Фролов. Вид у него был сосредоточенный, он что-то печатал, однако тут же оставил свое занятие, сорвался с места и выскочил в «предбанник» и следом за мной в коридор. Я помчался впереди, показывая дорогу, куда бежать.

Мы ворвались в бокс, медсестра по-прежнему делала непрямой массаж сердца, но, судя по ее выражению лица отчаявшегося человека, усилия медика были напрасными.

Врач молча дернул кровать за спинку так, что она отлетела от стенки на середину комнаты, подбежал к безвольно лежащему Леониду и, оттолкнув руки медсестры, сам положил свои ладони на грудь Шутову и принялся с бо́льшим усилием, чем девушка, надавливать на грудину.

– Делай искусственное дыхание! – бросил он ей.

Медсестра, двумя пальцами защемив Леониду нос, набрала в грудь воздуха и плотно прижала свои губы к его губам. Раздув щеки, сделала выдох, Фролов в этот момент замер, давая возможность грудине Леонида распрямиться, а потом снова начал надавливать на его грудь. В течение нескольких минут попеременно врач и медсестра делали Шутову искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, но напрасно: оживить покойного уже, увы, было нельзя.

– Все, потеряли, – проговорил Андрей Михайлович и вытер ладонью выступивший на лбу пот. – Бросай это занятие, – сказал он медсестре и со злым выражением лица покинул бокс.

Медсестра следом за Фроловым вышла из палаты, а потом и я – находиться в одной комнате с трупом не очень-то приятно. Я сел на диванчике напротив ресепшен, решив дождаться, когда увезут покойника, чтобы вернуться на свою кровать.

Неизвестно каким образом, но слухи о смерти уже разнеслись по отделению, и вскоре прибежал запыхавшийся Георгий Сухарев, прослышавший о кончине нашего с ним соседа по палате.

– Как это случилось, Игорь? – с ходу напористо заговорил он.

Я был очень расстроен случившейся на моих глазах трагедией, обсуждать которую мне не хотелось, потому буркнул:

– Ну как, как… не знаешь, как люди умирают?

Георгий безвольно опустился на диван рядом со мной.

– И все же, – не отставал он.

Я пожал плечами.

– Я зашел в палату, Леонид попросил меня вызвать медсестру. Потом он захрипел, схватился за горло, и началась агония. Я привел медсестру, но было поздно. На наших глазах он умер.

– Вот черт! – Георгий в сердцах ударил кулаком одной руки по ладони другой. – Он же еще не старый был. Ему жить да жить! С чего это он так скоропостижно скончался?

Я развел руками.

– Ну откуда же я знаю.

Сухарев покачал головой, выказывая сожаление об усопшем и выражая таким образом скорбь.

– Да я не спрашиваю, я так… рассуждаю вслух.

Георгий посидел со мною еще пару минут, затем вскочил и вновь куда-то умчался. Прошло еще полчаса, прежде чем за покойником пришли два санитара с каталкой и забрали его. Затем пришла нянечка, которая сменила постель, и только после этого я вернулся в палату.