Проклятая

Три

Дышать стало легче, только когда Нимуэ глотнула свежего воздуха Железного Леса. Она сдерживала слезы, потому что была слишком разъярена, чтобы позволить себе расклеиться. Ей хотелось утопить старого дурака Люсьена и повырывать матери волосы за то, что заставила ее присутствовать на церемонии.

Высокая, долговязая Пим – лучшая подруга Нимуэ – как раз тащила сноп пшеницы через поле, когда увидела, как та спускается с холма.

– Нимуэ! – она бросила пшеницу и догнала прошедшую мимо девушку. – В чем дело?

– Я – Призывающая, – мрачно ответила Нимуэ, не замедляя шага.

Пим перевела взгляд на холм. Потом снова на Нимуэ.

– Погоди… Что?! Это Ленор сказала?

– Да какая разница?! – Нимуэ презрительно сплюнула. – Все это просто смешно.

– Ты не могла бы идти помедленнее?

– Я ненавижу это место. Уезжаю. Сегодня же сяду на корабль.

– Да что случилось? – Пим обежала вокруг, чтобы увидеть лицо Нимуэ. Та выглядела свирепо, но в глазах виднелись слезы, которые она тут же утерла рукавом. Пим смягчилась.

– Нимуэ?

– Они не хотят, чтобы я была здесь. И мне они не нужны!

– Ты несешь чепуху!

Она нырнула в маленькую глинобитную хижину, которую делила с матерью, и вытащила из-под кровати мешок, пока Пим маялась возле входа. В мешке уже лежали тяжелый плащ из шерсти, рукавицы и запасные чулки, мыло из древесной золы, кремень, пустой мех для воды, орехи и сушеные яблоки. Нимуэ схватила со стола несколько медовых лепешек и так же быстро покинула дом. Пим последовала за ней.

– Куда ты теперь?

– Хоксбридж, – ответила она.

– Сейчас? Ты спятила?

И прежде чем Нимуэ успела ответить, раздались крики. Взглянув на дорогу, они с Пим увидели мальчика, которому уже помогали слезть с лошади, и даже издали Нимуэ видела, что круп запачкан кровью. Кто-то из деревенских подхватил мальчика на руки: кожа его была светло-голубой, руки – неестественно длинными и тонкими, а пальцы – узловатыми, подобно веретену, идеально подходящими для лазания.

– Он из клана Лунного Крыла, – прошептала Пим.

Деревенские торопливо понесли раненого Луннокрылого в хижину целителя, а разведчики бросились к Железному Лесу, чтобы рассказать обо всем старейшинам. Вскоре те вышли из леса во главе с Ленор, лица их были до крайности серьезными. Проходя мимо, они едва удостоили Нимуэ и Пим взглядом. Только Люсьен бросил в сторону Нимуэ кривую усмешку, проковыляв к хижине целителя.

Нимуэ и Пим опустились на колени, чтобы заглянуть в окно, в то время как Ленор и старейшины набились в хижину. Луннокрылых редко увидишь, потому что они застенчивы и ведут ночной образ жизни в глубине лесов. Их нога редко ступает на землю, а кожа может принимать цвет коры любого дерева, на которое они влезут, и становиться ей подобной. Древняя вражда, существовавшая между кланами Небесных Людей и Лунного Крыла, делала появление этого мальчика в Дьюденне еще более странным и тревожным.

Когда мальчик говорил, его грудь вздрагивала и голос был слабым:

– Они пришли, когда мы спали… На них были красные одежды… – он закашлялся, и голос зазвучал еще более хрипло.

– Они подожгли леса… заманили нас в ловушку. Многие умерли во сне, задохнувшись в дыму, другие бросились навстречу смерти… Тех, кто добрался до земли, уже ждал Серый Монах, тот, который громко кричит. Он выкосил наше племя… Остальных вздернули на крестах…

Мальчик задохнулся от очередного приступа кашля, и пока Ленор успокаивала его, Густав торопливо готовил припарки.

– Теперь это проблемы не только Юга. Красные Паладины движутся на север, и мы прямо у них на пути, – предупредил Феликс, фермер-старейшина с огромным животом, напоминавшим бочку.

– Никто не должен покидать деревню, пока мы не выясним, сколько их и куда они направляются, – сказала Ленор. Тут же в разговор вмешался Флорентин:

– Но как мы будем торговать без базарного дня?

– Отправим разведчиков, сегодня же. Надеюсь, что это только на время и не займет больше одной луны. Пока же придется обходиться тем, что есть. Придется пустить соседей в поля, делиться. И связаться с другими кланами.

Старейшины продолжали спорить, а Нимуэ тем временем оттащила Пим от окна и направилась к конюшне.

– Ты все еще собираешься ехать? – спросила подруга.

– Само собой.

Ждать – значит сделать ситуацию еще хуже. Нет, следовало ехать сейчас же, немедленно.

– Но твоя мать только что сказала, что нам нельзя в Хоксбридж.

Нимуэ вошла в конюшню, сняла с крючка упряжь и принялась седлать Сумеречную Леди, свою кобылу.

– Я не позволю тебе сесть ни на какой корабль! Я не буду прощаться!

– Пим, – Нимуэ старалась, чтобы голос звучал как можно тверже, но подруга сложила руки на груди:

– Не позволю.

До Хоксбриджа было добрых десять миль езды, через холмы и густой лес. Он был достаточно велик, чтобы артисты и наемники облюбовали его таверны, а по четвергам разворачивался приличный базар, так что для Небесных Людей, вроде Пим и Нимуэ, Хоксбридж представлялся Римом или даже целым миром. Со стороны северного холма город опоясывала мощная деревянная крепость, и больше дюжины повешенных на стенах служили кормом воронам, предостерегая приезжих и местных воров.

Пим вздрогнула, увидев эту картину, и посильнее натянула капюшон.

– Эти плащи нас совершенно не укрывают. И я весь день занималась тяжелой работой. От меня… пахнет.

– Я не хотела, чтобы ты увязалась за мной, – напомнила Нимуэ. – И ты вовсе не пахнешь. Не сильно.

– Ненавижу тебя, – прорычала Пим.

– Ты прекрасна и благоухаешь, как цветущая фиалка, – успокоила ее Нимуэ, на всякий случай тоже натягивая капюшон. Фейри носили волосы распущенными, в отличие от городских женщин, которые укрывали голову платком или покрывалом.

– Это совершенное безумие, – сказала Пим.

– За это ты меня и любишь.

– Вовсе я не люблю тебя. Я все еще собираюсь тебя остановить и очень зла, что ты так поступаешь.

– Без меня твоя жизнь вообще была бы лишена приключений.

– Без тебя я бы не знала ни проблем, ни наказаний.

У восточных ворот стража пропустила Нимуэ и Пим. Оставив Сумеречную Леди в стойле поблизости, девушки направились в порт Скаркрофт-Бэй – небольшую гавань, что пользовалась популярностью у местных рыбаков и торговцев. Громкогласые чайки кружили над корабельными остовами и зубцами ограды, ныряли к десяткам доверху полных рыбных ловушек, что расставили вдоль доков, и там шумно дрались за содержимое.

Приблизившись к гудящему людному причалу, Нимуэ ощутила, что подруга дрожит от волнения.

– Как ты можешь знать, что они возьмут тебя?

– «Медный Щит» берет по несколько дюжин паломников в каждое плавание. Мне говорили, что именно на нем когда-то отплыл Гавейн, потому что это единственный корабль, идущий в Пустынные Королевства.

Нимуэ обогнула мальчика с корзиной живых крабов и зашагала дальше.

– Конечно, он такой один! Знаешь, о чем это говорит? Никто не хочет плыть в Пустынные Королевства, вот что! И я, честно говоря, не понимаю, из-за чего ты подняла такую шумиху. Быть Призывающей – это же огромная честь! У них славные мантии, и они могут носить удивительные украшения. В чем проблема?

– Все куда сложнее, – сказала Нимуэ. Она любила Пим как сестру, но не могла обсуждать с ней Сокрытое, ибо Пим нравилось говорить лишь о том, что она видела и к чему могла прикоснуться. А Сокрытое оставалось той единственной темой, которую Нимуэ держала при себе.

– Твоя мама, по крайней мере, хочет, чтоб ты была при ней. Моя же пытается выдать меня замуж за торговца рыбой.

– Ах да, Вонючий Аарон, – сочувственно кивнула Нимуэ. Пим бросила на нее резкий взгляд:

– Вовсе не смешно.

С каждым шагом Нимуэ все больше осознавала, насколько серьезно то, что она намеревалась сделать, поэтому она повернулась к Пим, желая быть понятой:

– Старейшины не примут меня.

Но это была лишь половина правды.

– Кого волнует, что думают эти сморщенные луковицы?

– Да, но что, если они правы?

Пим пожала плечами:

– Ну ладно, у тебя видения, и?

– И шрамы.

– В них есть свой… шарм? – предположила Пим. – Я помогаю, как могу…

Нимуэ рассмеялась и обняла ее:

– Что же я буду без тебя делать?

– Так оставайся, глупая! – Пим прекратила шутить и вернулась к серьезному тону. Покачав головой, Нимуэ зашагала к причалу, и Пим побежала за ней следом, словно курица-наседка.

– А что, если кто-нибудь узнает, что ты фейри? Если увидит метки Эйримид?

– Не увидит, – зашипела Нимуэ. – Ты позаботишься о Сумеречной Леди?

– Конечно, но… у тебя есть деньги?

– Двадцать серебряных, – Нимуэ начинала раздражаться.

– А вдруг тебя ограбят?

– Пим, хватит!

Они подошли к лысому, потному начальнику порта, который сидел за столом, отмахиваясь от особо агрессивных чаек.

– Простите, сэр, но который из них «Медный Щит»? – спросила Нимуэ. Начальник даже не поднял глаз от своих бумаг:

– «Медный Щит» отплыл вчера.

– Но… я думала… я… – Нимуэ повернулась к Пим. – Гавейн уехал в середине зимы, а сейчас только ноябрь. Он должен стоять в порту!

– Скажите это восточному ветру, – с досадой отозвался начальник порта. Он выглядел измотанным.

– Но когда он возвращается? – Нимуэ умоляюще уставилась на служителя, чувствуя, что теряет его внимание. Тот наконец поднял сердитый взгляд:

– Через шесть месяцев! А теперь, ты не возражаешь?..

Неподалеку завязалась шумная потасовка между рыбаками: ловушки уже опрокидывались, птицы бросились врассыпную – и начальник порта тут же позабыл о Нимуэ и Пим, устремившись в толпу.

– Эй! Никаких драк! Немедленно прекратить!

Нимуэ повернулась к подруге. Глаза ее были полны слез.

– Что же мне делать?

Пим заправила выбившуюся прядку волос Нимуэ под капюшон.

– Ну, по крайней мере мне удалось задержать тебя на какое-то время.

Нимуэ хмуро взглянула на горизонт, пытаясь вообразить еще полгода в деревне. Шесть месяцев ощущались вечностью. Пим обняла ее за плечи.

– Помирись с мамой.

И потащила Нимуэ к конюшне.

– Есть еще караван пилигримов! – вспомнила Нимуэ, остановившись и намереваясь повернуть к городу.

– Пилигримы? Они ненавидят фейри! Да это вообще последние люди, к которым тебе стоит обращаться!

Нимуэ и сама понимала, что хватается за соломинку, но перспектива возвращения в Дьюденн была невыносима. Пим схватила ее за руку, и Нимуэ ощутила, что подруга решительно настроена переубедить ее.

– Я знаю, погоди, – заявила Пим, меняя тактику. – Давай я буду Призывающей. А ты… ты выйдешь за Вонючего Аарона.

Нимуэ не могла продолжать хмуриться.

– Я не собираюсь…

– Ага! Значит, твоя жизнь не так уж и ужасна!

Нимуэ ринулась прочь, и Пим погналась за ней.

Стоял базарный день, и по узкой улочке едва можно было пройти из-за быков, тащивших повозки с зерном, лошадей, навьюченных каменными блоками для строительства храма, и ватаги босоногих фермерских мальчишек, которые гоняли туда-сюда стаю заблудших гусей. Семья из четырех человек – пилигримы, судя по одежде, – одарила девушек хмурыми взглядами, и отец семейства что-то пробормотал себе под нос, когда они прошли мимо.

– Пилигримы, – поморщилась Пим. – Опознали в нас фейри, несмотря на плащи. Почему бы тебе не попросить их подбросить тебя до каравана?

Нимуэ хмурилась.

– Ну же, мы купим хлеба и сыра в дорогу и вернемся домой еще засветло, – уговаривала Пим. Она тянула Нимуэ за собой по улице, ведущей на широкую городскую площадь. Рты их наполнились слюной, стоило только окунуться в густой аромат свежеиспеченного хлеба. Жена пекаря накрыла стол со свежими королевскими булочками прямо подле другого стола, уставленного пирогами с сыром бри и пряными кексами. На еду тут же набросился жонглер в поношенной тунике, в то время как остальные участники труппы заняли сцену неподалеку.

Пока Пим аплодировала, взгляд Нимуэ скользнул по площади и остановился на двух угрюмых всадниках в красных монашеских одеяниях. Оба едва ли были взрослыми – вероятно, ровесники Пим и Нимуэ – с одинаково по-монашески выбритыми затылками. И худые, хотя один казался на добрую голову выше другого.

Нимуэ сжала запястье Пим и кивнула на всадников.

– Думаю, это они.

– Кто? – Пим оглядела толпу.

– Красные Паладины.

Подруга невольно ахнула, рука ее взметнулась ко рту.

– Не привлекай внимания, – предупредила Нимуэ.

Пим опустила руку, хотя глаза ее были широко раскрыты от страха.

– Хочу подойти поближе, – заявила Нимуэ, не обращая внимания на все попытки Пим остановить ее. Она осторожно пробиралась через толпу, пока монахи пришпоривали лошадей и прогуливались вдоль палаток на другой стороне площади. Они остановились у стола с мечами. Один из монахов что-то сказал кузнецу, тот кивнул, затем выбрал один из кинжалов и протянул второму. Тот осмотрел изделие, одобрительно кивнул и сунул оружие в одну из седельных сумок, направляя коня к следующей палатке. Сердитого вида кузнец потребовал плату, и тогда монах, тот, что пониже, развернул коня, подъехал ближе и ткнул кузнеца сапогом в грудь, отчего тот упал на стол. Гора мечей рассыпалась. Красный Паладин прогарцевал вокруг, ожидая, что кузнец продолжит спорить, – но тот молча вернулся за прилавок. Монах фыркнул и огляделся, однако ни купцы, ни крестьяне не торопились явить храбрость. Довольный, монах вернулся к товарищу, который пристраивал краденый кинжал в седельной сумке.

– Они просто обокрали его, – с обидой прокомментировала Нимуэ.

– И что с того? – шепнула Пим. Она наклонилась, словно стараясь стать ниже ростом и более незаметной.

Нимуэ буквально скрутило от гнева. Она отставала от паладинов шагов на пятьдесят, не забывая прятаться за пилигримами, фермерами и коробейниками, однако это стало сложнее, когда они свернули на узкую улочку – на углу возле ратуши и лавки мастера весов. Нимуэ втащила Пим в открытую галерею со сводчатыми арками: здесь торговали корзинами, полными трав и овощей. Монахи то и дело мелькали между колоннами, но в какой-то момент скрылись из виду, и Нимуэ помедлила лишь мгновение, прежде чем, подхватив Пим, рвануть в конец галереи. Они оказались на узкой улочке. Девушек от паладинов отделяла процессия из вьючных лошадей, которая присоединилась к еще двум братьям в красных одеяниях. Те восседали на конях под трехэтажными строительными лесами, в то время как где-то наверху, под резкими порывами ветра, фермеры чинили крышу. Нимуэ и Пим укрылись в дверном проеме в тридцати шагах от паладинов, пока те вполголоса совещались.

– Мы их увидели. А теперь пойдем отсюда! – прошипела Пим, потянув Нимуэ за рукав.

Оставив подругу позади, Нимуэ вышла из дверей и зашагала по дороге подле вьючной лошади, тяжело плетущейся от рыночной площади. Бок о бок они прошли несколько шагов, после чего животное случайно прервало совещание Красных Паладинов: улица была недостаточно широкой, чтобы все могли легко разъехаться.

Каменщик на повозке съежился:

– Прошу прощения, братья, – пробормотал он, пытаясь объехать монахов. Паладины нахмурились, кони их отступили назад и обогнули повозку каменщика, Нимуэ же проскользнула между лошадьми паладинов, вытащила украденный кинжал из седельной сумки и спрятала его в рукав. Когда низкий монах обернулся, он увидел лишь мелькание юбки – Нимуэ уже заворачивала за угол, выбегая в переулок.

Пим стремительно укрылась в суматохе галереи. Она едва успела перевести дыхание, как ощутила холодное лезвие у шеи и замерла.

– Выкладывай все монеты из карманов! – прорычала Нимуэ ей в ухо.

Пим развернулась и с силой оттолкнула смеющуюся подругу, и отвешивала ей тычки до тех пор, пока сама не начала хохотать.

– Прекрати! У меня будут синяки по всему телу! – Нимуэ прикрывала голову руками.

– И не подумаю, ты ненормальная! – Пим продолжала драку, пока какая-то крестьянка не накричала на них за то, что они опрокинули ведро с капустой. Девушки припустили что было сил и протолкались через толпу обратно на рыночную площадь. Нимуэ подошла к палатке кузнеца и под прикрытием звона наковальни незаметно вернула украденный кинжал на место.