Виктор, через несколько дней, отправил Александра на обучение военному делу в клан наших верных союзников Нигилисов. Планировалось сделать это двумя годами позднее, когда Александру исполниться семнадцать, но Виктор резко переменил планы.
Сам же он покинул особняк в начала лета, собрав запланированную им экспедицию на юг, туда, где нашел свою жуткую смерть Тайриз. С ним отправился и Карл Фитс, что-то мне подсказывает, что против своей воли. С собой Виктор забрал добрую половину гвардейцев.
Грегор Мирольд стал появляться еще реже обычного, часто он дни напролет проводил в своих покоях, а бывало, что на несколько недель и вовсе покидал поместье.
После той кошмарной ночи, из нашего особняка сбежала почти половина прислуги. Найти замену им оказалось не так то просто, ведь беглецы стали распускать слухи, и уже совсем скоро по округе расползлась весь о том, что в поместье Мирольдов поселилось некое таинственное зло, ночами скитающееся по коридорам особняка в образе умершего Тайриза Мирольда, и живьем пожирающее всех, кто его увидит.
Грегор даже приказал ловить распространителей этих мерзких слухов и вешать за клевету, однако, даже после нескольких казней, слухи не прекратились.
В особняке стало необыкновенно тихо. Мне казалось, что все замерло в ожидании каких-то ужасных событий, как бывает, когда мир замирает перед грозой. Дни потянулись единой чередой, и я рад бы сказать, что все стало как прежде, но это вовсе не так. Перемены чувствовались во всем. В гнетущей тишине наполнившей особняк, в угрюмом взоре отца и преисполненном ужаса взгляде кузины Миры, которая, как я много раз слышал, упрашивала моего отца, единственного, кто поддерживал общение с Грегором, отослать ее хоть куда-то, позволить сбежать из этого жуткого места.
Я часто слышал ее крики по ночам. Бедная девушка, лишившаяся в такой короткий срок и отца и матери, мучилась от изводивших ее ночных кошмаров. Мира чахла на глазах, я видел это. Некогда румяная, пышущая жизненной силой, в свои четырнадцать лет она превратилась в осунувшуюся тень девушки, с потускневшими, словно выцветшими зелеными глазами, в которых читалась нервозность и бессонница, дрожащими руками и жидкими, утратившими свою пышность волосами. Подслушав ненароком разговор служанок, я узнал, что бедная девочка стала страдать недержанием, полностью утратила аппетит и похудела настолько, что ее кожа буквально обтягивает кости, на которых вовсе нет мышц, от чего все платья, которые Мира так любила и коих в ее гардеробе насчитывалось великое множество, ей стали непомерно велики.
В конце концов, мой отец нашел решение и спас, как он тогда думал, свою племянницу, выдав ее замуж за Йоргана Фитса, старшего брата того самого Карла Фитса, с которым Тайриз отправился в свое путешествие. Йорган был старше Миры на тридцать два года, уже был женат, имел двоих дочерей, одна старше Миры, вторая на пару лет младше, овдовел, и последние несколько лет находился в поисках новой супруги, готовой родить ему желанного наследника. Это решение далось моему отцу нелегко, и принял его он только потому, что понимал - если Мира останется в доме, она не доживет до конца года. Сама же Мира согласилась на этот брак с охотой. Ей было плевать куда ехать и за кого выходить замуж, лишь бы покинуть дом, по коридорам которого бродит не только тень неведомого зла с юга, но и призраки ее умерших родителей.
Я же стал больше времени проводить с матерью. От части потому, что мой учитель по истории, а так же учитель верховой езды, покинули особняк сразу после той ночи. Первому повезло скрыться, а мистер Шеркли, заведовавший у нас конюшней и обучавший меня езде верхом, две недели болтался на виселице, в назидание другим любителям россказней и слухов.
Но это было не единственной причиной того, что мы с матерью стали чаще бывать вместе. С той ночи, она, как будто боялась отпускать меня от себя, боялась, что пришедшее в наш дом зло утащит меня в свой темный склеп. Она стала моим основным учителем, в то время как отца, на которого свалились все семейные дела, я видел крайне редко.
Мы с матерью, бывало, на много часов уезжали в поля, катались на лошадях, купались в бурной речушке, берущей свое начало где-то в горах на севере и текущей через все наши земли, и земли наших соседей куда-то далеко на запад, где она, как говорила мне мать, впадала в необъятный океан.
Мать многое рассказывала мне о том, что такое силы природы и узы любви.
- Это древние силы, – говорила она. – Древние как сам мир. Нет ничего могущественнее этих сил и этих связей. Любовь опутывает нас, крепко привязывает друг к другу, держит вместе. Так что люби, мой милый. Люби открыто и чисто, люби, и ничего не проси взамен. Отдавайся любви без остатка, ведь чем больше силы ты вложишь в свою любовь, тем сильнее и крепче она станет. Люби Артур, так же сильно, как я тебя люблю, и найди человека, который подарит тебе такую же любовь в ответ, и тогда ничто в целом мире не сможет сломить твой дух.
Мать учила меня слушать мир, внимать шепоту ветра в листве деревьев, журчанию воды в реке и треску костра, и находить в них немые ответы на свои вопросы.
- Мир стар и очень мудр, – рассказывала мне мать. – Он знает ответы на все вопросы. А ты так молод и так мал в этом большом мире. Но ты его часть, значит и ты все знаешь. Большинство людей не понимают этого, замыкаясь на себе, отделяя себя от мира, они глохнут и слепнут. Но ты, Артур, не позволяй этому случиться. Держи сердце открытым, и если тебе что-то нужно узнать, обратись к миру, спроси у него, а затем просто слушай, внимай, и он даст тебе ответ на любой вопрос. Ты понял, сынок?
И я кивал в ответ. Тогда мне казалось, что я действительно понимаю о чем она говорит, что я и правда слышу голос мира вокруг себя. Чаще это было похоже на перешептывание, неразборчивое и невнятное. Но однажды, я отчетливо услышал зов. Знаю, насколько странно это звучит, но я услышал плач, как будто детский, и когда бросился на него через поле, я обнаружил, что исходит он от деревца. На опушке леса я нашел маленькое, не больше четверти хвоста в высоту, дерево. Оно была растоптано, вырвано из земли, оно погибало.
- Оно плачет, – сказал я матери, чувствуя как по моим щекам катятся горячие слезы. – Ты слышишь? Ему так больно.
Мать опустилась рядом со мной и грустно сказала.
- Все в этом мире боятся умирать. Любое живое существо хочет продолжать жить, радоваться солнцу на небе и звездам, радоваться тому, что оно существует.
- Можем ли мы помочь ему? – я взял деревце в свои ладони, бережно, как будто младенца, и мне показалось, что плачь его и мольба стали тише.
- Посмотрим, – ответила мать. – Не всякую жизнь можно спасти. Но, не попытавшись, мы не узнаем.
Мы вернулись домой и посадили его на самой окраине нашего сада, там, где ничто не загораживало бы дереву солнечный свет. Каждое утро, выходя из дома, я отправлялся проведать свое деревце. Поначалу она словно бы чахло, но в какой-то момент выпрямилось, маленькие листики на тонких веточках зазеленели, и скоро нам с матерью стало понятно, что оно выжило. И это принесло мне неописуемую радость. Я приходил к нему каждый день, навещал свое деревце. Садился рядом, жуя печенье и запивая стаканом молока, и просто смотрел на него, размышлял о всяком разном, и словно бы делился с растением своими мыслями. Так это спасенное мной дерево стало для меня кем-то вроде близкого друга, которому можно доверить абсолютно любую тайну.
Лето сменилось осенью, осень зимой, а та стала уступать весне. Прошел год, но дядя Виктор не вернулся с юга. Я слышал только обрывки из его писем, пересказываемые моей матери отцом и друг другу слугами. Из этих обрывков я понял только, что Виктор продолжает свои поиски далеко на юге, на другом материке, в красной земле, и множество раз я слышал о том, что он напал на след, что уже в шаге от разгадки.
Но вот, год прошел, а он не вернулся. Я снова ощутил напряжение. В последние дни перед той ночью мой отец и мать стали часто ссориться, смотрели на меня очень странно, как на больного или раненого, словно вот-вот собирались со мной попрощаться. И страх вновь поселился в моей душе. Я не знал, чего боюсь, но понимал, что грядет нечто ужасное.
На рассвете того самого дня, я проснулся от того, что на мою кровать кто-то опустился. Это был мой дед, Грегор Мирольд. Увидев его, я хотел тут же подняться, но он положил мне руку на плечо и тихо произнес:
- Лежи, мой мальчик, спи. Я только зашел взглянуть на тебя. Это просто сон и не более. Ложись.
И я снова опустился на подушку.
- Артур, мальчик мой, – сказал он. – Я верю в то, что у тебя большое будущее, что ты способен на великие дела, что ты прославишь нашу семью. Ты вырастешь замечательным человеком Артур, я знаю это. Ты будешь смелым, как твой дядя Виктор, умным, как твой отец, красивым, как твоя мать, и все, что ты задумаешь, тебе удастся. Ты только помни главное Артур, помни всегда. Семья, вот твоя опора, вот твоя сила. Один ты не сможешь выстоять против бури, но если рядом кто-то есть, если вы стоите бок о бок, вас ничто не сможет сбить с ног. Семья, вот что важно Артур, никогда этого не забывай. Кровь, что течет в твоих венах, течет и в моих, от нее тебе никак не избавиться, она делает нас родственниками, связывает сильнее чем что-либо другое. Ты понимаешь меня, Артур?
Я кивнул.
- Вот и хорошо, – и я впервые увидел, как улыбается дедушка Грегор. – Ты умный мальчик, Артур. Помни мои слова. И помни меня, пожалуйста. Помни все, что было здесь. И ничего не бойся.
И он ушел. Больше я никогда его не видел.
Его труп нашли на следующее утро, в склепе. Отец этому как будто не удивился. Он знал, что Грегор поступит так, что он в ночь жатвы добровольно спустится в склеп, и накормит тварь поселившуюся там. И сделав это, он спасет меня от страшной участи. Я узнал это лишь годами позже, но и тогда, в детстве понимал, что дед совершил нечто важное, нечто достойное настоящего мужчины и главы семейства, нечто, что касается всех нас, но в большей степени меня.
И снова начался отсчет. Пошел новый год.
В конце лета вернулся из своего путешествия Виктор Мирольд. Дядя был сам на себя не похож: изможденный, с отпечатком усталости на лице, он словно состарился на десяток лет.
И как когда-то Александр, я прокрался к кабинету деда, который теперь занял мой отец, и подслушал их разговор. Только часть, потому что меня быстро обнаружила служанка и погнала в постель, пригрозив все рассказать родителям. Но до того я успел услышать весьма экспрессивную сцену.
- Я действительно пытался, Говард! – говорил Грегор. – Но ничего, за все это время. Никаких следов. Никаких слухов. Ни-че-го.
- И почему ты не вернулся? – спросил отец мрачно.
- Что значит, почему я не вернулся? Я искал.
- Искал? Искал?! – вдруг вскричал отец. – А знаешь, что я думаю, братец?! Ты прятался!
- Да как ты смеешь!
- Это как ты смел не явиться сюда в назначенный день?! Как ты смел?! Ты знал, что ничего не найдешь! Уже знал, ведь так?! Ты струсил, мой дорогой братец.
- Ты не имеешь права так говорить, Говард. Изо дня в день я блуждал по той проклятой земле, под палящим солнцем…
- Вдали от нашего дома! Вдали от той твари! Ты побоялся вернуться, зная, что ничего не нашел. Побоялся взглянуть в глаза нашему отцу и мне. Потому что знал, что твои дети в безопасности. Знал, что эта тварь явиться за моим мальчиком. За моим сыном! И ты испугался! Решил переждать это вдали от нас. В самый темный час ты оставил нашу семью.
- Еще одно слово, Говард, еще одно слово, и я клянусь, что тебя ударю!
- Это ни к чему, брат. Я все тебе сказал.
- Твои слова меня ранили очень больно. Что может быть хуже чем сомнения собственного брата…
- Как угодно, – в очередной раз не дал договорить Виктору мой отец. – Мне все равно, что ты думаешь.
Больше я ничего не услышал, но еще долго, вновь и вновь проигрывал этот диалог в своей голове.
Отец и Виктор почти не разговаривали с того дня. Отец продолжал вести дела семьи, в то время как Виктор часто отлучался, а когда возвращался, общался только с гвардейцами, даже Нормана, собственного сына, он будто бы не замечал.
Прошла очередная осень и зима, и к началу весны в нашем доме появились новые люди. Два десятка каких-то солдат поселились в казармах: угрюмые, суровые северяне с белыми как снег волосами, покрытые шрамами, вооруженные массивные топорами, молотами, огромными мечами, они, пожалуй, могли в таком вот составе одолеть всю нашу гвардию, и при этом не исключено что обошлись бы малыми потерями.
Мне и Норману, и прислуге тоже, было запрещено с ними говорить и как-то взаимодействовать. С ними контактировал только Виктор и, иногда, мой отец.
Через некоторое время, в доме поселились еще двое гостей, мать назвала их однажды охотниками за нечистью, добавив при том, что невозможно бороться с демонами, самому не став бестией, и потому, строго настрого запретила меня находиться рядом, о чем-то разговаривать или даже смотреть в глаза кому-то из них.
И вот, наступил та сама ночь. Та самая, в которую двумя годами ранее прозвучал душераздирающий вопль, и годом ранее умер Грегор Мирольд. В эту ночь, казалось, что никто в особняке не спал. С улицы слышались голоса и я, выбравшись из постели, пробрался в библиотеку и увидел, как вся группа северян, возглавляемые Виктором и теми двумя охотниками, движется по направлению к фамильному склепу. Он находился довольно далеко от дома, а в ту ночь моросил мелкий дождик, и мне, сквозь движущиеся узоры воды на окне было плохо видно происходящее. Но я точно понял, что группа в полном составе спустилась в склеп.
На какое-то время воцарилась тишина. Только дождь барабанил по окну и крыше, и больше ничего. Затем я увидел вспышки, со стороны склепа, и какие-то громовые раскаты. Они повторялись несколько раз. А потом появилась фигура человека. Это был один из гостивших у нас охотников. Всматриваясь сквозь пелену дождя, я вдруг отчетливо увидел, что его преследует кто-то. Или что-то. Вначале, мне показалось, что это какое-то животное, но чем ближе они становились тем отчетливее я понимал, что это не зверь а человек. Полностью обнаженный человек, который припал к земле, словно хищник, и в такой, неудобной, казалось бы позе, на четвереньках, с огромной скоростью догоняет беглеца.
Все похолодело у меня внутри, и я не мог оторвать глаз от окна.
«Беги! Беги скорее! Он совсем близко! Беги же в дом!» - хотелось закричать мне.
Вот существо прыгнуло и сбило беглеца с ног. Он покатился по размокшей грязи. Все происходило уже совсем близко, практически под самыми окнами, но дождь и полумрак все равно мешали четко видеть.
Охотник, поднявшись на колени, достал из-за пояса мушкет, вскинул его в сторону твари, чья вытянутая фигура, с синевато белой кожей, четко выделялась на общем темном фоне. Существо рванулось вперед, и в последний момент схватив охотника за запястье отвела его руку в сторону. Оглушительный выстрел прогремел, отправляя пулю в воздух.
Затем тварь резко опустилась, и впилась охотнику в горло. Не просто впилась. По тому как дергались их тела, у меня создавалось впечатление, что существо вгрызается в его плоть, все глубже и глубже.
Мне было очень страшно, хотелось закричать и броситься прочь, но я не мог пошевелиться. Мое тело словно онемело, и я продолжал смотреть.
Затем тварь резко выпрямилась и обернулась. Обернулась прямо на меня. Она словно знала куда смотреть. Я не мог различить сквозь струи дождя его лицо, но точно понял, что: во-первых оно вымазано в крови, а во вторых у него есть глаза - две светящиеся зеленоватые точки, и эти глаза смотрят прямо на меня. Тварь видела меня.
И вот тогда я закричал. Это был короткий вскрик, который на мгновение разорвал оковы страха и позволил мне, опустившись на колени, скрыться от взора существа снаружи. Прижавшись к стене под окном, я обхватил руками колени, зажмурился и дрожал все телом. Я больше ничего не мог, парализованный страхом.
А затем я услышал стук по стеклу, у себя над головой. Не сильный, но отличимый от мерного стука дождя. Кто-то, словно постучал пальцами по стеклу. А затем я услышал его голос: шипящий¸ хрипящий, надрывный, словно говорившему было сложно издавать звуки, но он все же пытался.
- Артур, – назвал он меня по имени. – Ты слышишь, Артур? Я здесь. Я пришел за тобой, Артур. Но сегодня уже погиб один Мирольд. Забирать тебя было бы расточительством, ведь правда? О, Артур, ты так сладко пахнешь. Я обязательно вернусь за тобой, Артур. Вернусь за тобой, мальчик, в следующий раз.
И в этот момент дверь распахнулась, на пороге я увидел свою мать.
- Артут! Мой мальчик! – закричала она и бросилась ко мне.
И тут же с меня слетели оковы ужаса. Я кинулся ей на встречу. Мать схватила меня, заключила в объятия и потянула прочь из библиотеки. И когда мы уже оказались в коридоре, я мельком оглянулся на то самое окно. За ним никого не было. Только дождь. Только тьма. Но на самом стекле я заметил кровавые следы, какой-то отпечаток, быстро смываемый струями дождя. А может быть мне это только показалось.
На следующий день я узнал, что дяде Виктор погиб ночью, вместе с двумя десятками нанятых им северян и обоими охотниками за нечистью. Их всех убила тварь.