Проклятое наследство

* * *

Не успела я упорядочить мысли после интересного разговора с майором, как на следующий день позвонил Лелик.

— Слушай! — В трубке метался его полный панического страха голос. — Слушай, случилось такое... Такое страшное... я... Я получил... Я сегодня получил...

— По морде? — не выдержала я.

— Что? Нет, не по морде. Слушай...

— Да слушаю же!

Лелик безуспешно пытался справиться с охватившим его ужасом и в то же время информировать о нем в законспирированной форме. Его драматический, прерывистый шепот и не совсем исправный телефон делали нашу беседу весьма тягостной.

— Может, это... утка, ты как... думаешь? Хотят меня разыграть? — допытывался он.

Я не расслышала толком, но из того, что он мне сказал, живо представила себе смертельно перепуганного, взъерошенного Лелика с живой взъерошенной уткой в руках.

— А утка какая? — пыталась я уточнить и хоть что-то понять.

— Заказная, — замогильным голосом ответил Лелик.

Услышав такое, я утвердилась в мысли, что Лелик явно не в себе. Поэтому больше не стала ни о чем спрашивать, на всякий случай только предупредила:

— Учти, я ее щипать и потрошить не буду, так что на это не рассчитывай.

Кажется, Лелик был так же ошарашен, как и я.

— Что? Кого щипать? Зачем ее щипать? Как это... Я не понимаю...

— Я говорю, что не собираюсь щипать твою утку.

— Какую утку?

Боже, пошли мне терпения!

— Ты же сам только что сказал, что получил заказную утку. Неужели живую?

— Да нет, почему живую? Мертвую! То есть не очень... Запечатанную. То есть не то... Слушай, может, я лучше приеду к тебе?

При мысли, что ко мне домой явится не совсем нормальный Лелик с какой-то странной птицей, стало не по себе. Лучше не рисковать.

— Пожалуй, лучше я сама приеду к тебе! — твердо сказала я. — Ты из дому говоришь?

— Что ты! Как можно? Я говорю из... из этой... ну, из конуры.

— Откуда?!

— Тише, не кричи так! Я специально звоню из ко... то есть будки.

— Но домой-то ты вернешься?

— Не знаю... Вернусь, наверное... Ну да, вернусь, конечно.

— А где ты сейчас?

— Я же сказал — в ко... то есть в будке.

— Это я уже поняла, господи боже мой! А где твоя конура... Тьфу! Где твоя будка находится?

— На улице.

Не надо нервничать, не надо на него кричать. Он и так чем-то расстроен. Попробую говорить с ним спокойно и ласково.

— На улице, хорошо. А на какой?

— Когда тут целых две улицы...

— На перекрестке, что ли?

— На пере... Нет, до перекрестка еще немного...

— Очень хорошо, значит, не на самом перекрестке. Тогда на какой улице?

— На... ну... на... как ее... улица Круча.

— Вот, молодец, улица Круча. Значит, недалеко от твоего дома?

— Нет, близко. Я звоню из ближайшей будки. Выбежал на улицу и звоню. Сейчас вернусь домой.

— Замечательно. Я буду у тебя через пятнадцать минут. Иди домой и жди меня. Никуда не выходи. Пока!

— Пока! — слабым, как эхо, голосом отозвался Лелик, видимо совершенно не способный самостоятельно что-либо предпринять.

Наверное, все время, пока я ехала, он ждал меня под дверью, потому что распахнул ее, прежде чем я сняла палец со звонка.

— Так что же ты получил? — уже с порога спросила я.

— Ти-и-ше! — нервно прошипел Лелик. — Я ничего не понимаю и теперь не знаю, как быть. Вот, получил бандероль, распечатал — и видишь... Может, это шутка, ты как думаешь?

Войдя в комнату, я увидела на столе довольно большой разорванный конверт, из которого высовывалась толстая пачка стодолларовых банкнотов. Настроившись на утку или какую-то другую домашнюю птицу, я в первый момент ничего не поняла, безмолвно переводя взгляд с Лелика на доллары и обратно.

— Что это значит? Ты нашел свои доллары?

— Как это нашел? Ничего я не нашел, и вовсе я их не нашел, — волновался Лелик. — Где я их мог найти? Это пришло по почте. То есть нет... не так... по почте пришло извещение, домой пришло, понимаешь? Я пошел на почту, а там получил это! На почте? Понимаешь?

— Сегодня?

— Сегодня.

Я молчала, а Лелик смотрел на меня, как на редкость непонятливый баран на какие-то потрясающе новые ворота.

— Кофе бы сделал, что ли, — наконец сказала я. — Мне надо подумать.

Не сводя глаз с разорванного конверта, я присела на диван, а Лелик послушно протопал на кухню. Надо отдать ему должное, возился он не так уж долго, но я успела прийти к решению и, когда он появился с кофе, сказала:

— Избави тебя бог прикасаться к этому. Запомни: ни под каким видом не смей больше к этому прикасаться.

От ужаса Лелик уронил сахарницу.

— Ты думаешь... Ты считаешь... Ты думаешь, они чем-то пропитаны? Отравлены?

— Я считаю, что на банкнотах могли сохраниться отпечатки пальцев. Видишь, там есть совсем новенькие купюры. Так вот, на них и могли остаться отпечатки. На старых искать без толку, конверт наверняка весь будет в отпечатках пальцев почтовых работников, а вот на новых, может быть, и найдется что стоящее. Надеюсь, ты не пересчитывал их?

— Ну что ты! Я распечатал, увидел и напугался! И сразу побежал звонить тебе.

— Правильно сделал. А теперь сразу позвони в милицию. Тому капитану, который занимался твоим делом. Фамилия капитана Ружевич. Вот тут у меня записан номер его телефона. Звони!

Лелик от волнения поперхнулся кофе и прыснул им на стол, забрызгав конверт с долларами. Этого еще не хватало! Теперь на вещественном доказательстве появились совершенно новые лишние следы. Я изо всех сил стукнула этого недотепу по спине. Помогло. Он обрел голос и жалобно простонал:

— Как это... в милицию. Они мне не поверят... Посадят меня... отберут деньги...

Трудно описать, какие понадобились сверхъестественные усилия для того, чтобы убедить его в необходимости такого шага. Ему же лично, твердила я, не грозит ни конфискация имущества, ни посылка на галеры, ни заточение в темницу, ни топор палача. В конце концов он мне поверил, но был слишком слаб, чтобы поднять телефонную трубку.

Пришлось позвонить самой. Я набрала номер капитана Ружевича. Если его не окажется на месте, думала я, мне скажут, где его найти.

Капитан оказался на месте.

Майор Фертнер осчастливил коллег полученной от меня информацией, и вот теперь капитан с помощью поручика Петшака прорабатывал некоторые из своих гипотез. Наличие широкомасштабной операции по ограблению дельцов черного рынка не вызывало сомнений, дебаты возникали лишь по вопросам методов краж и целей, которыми руководствовались преступники. И капитан, и поручик проявили к происходящему чуть ли не личный интерес, усматривая в аферах на черном рынке прямую связь с ограблением Лелика, чьи ненайденные доллары тяжким грузом отягощали их профессиональную честь. Поручик по привычке вживался в образ то одного, то другого деятеля черного рынка, что давало интересные и обнадеживающие результаты. Он занимался этим с самого утра и создал уже галерею самых разнообразных персонажей, но тут их творческие поиски прервал телефонный звонок.

— Капитан Ружевич? Говорит Хмелевская. Я звоню из квартиры Рокота. Лучше будет, если вы немедленно приедете и сами все увидите...

Реакция капитана была для меня неожиданной.

— Не хотите ли вы сказать, что обнаружили его труп? — спросил он вежливо-зловещим голосом.

Я невольно взглянула на Лелика. Он действительно от треволнений был чуть жив, но все-таки жив.

— Нет, — успокоила я капитана. — Пока нет. Он получил бандероль с долларами. Вот, лежит на столе. Да нет, бандероль лежит, а не пан Рокош. Мы к ней не прикасаемся, может, вы найдете там отпечатки пальцев или еще что. Вот я и подумала, лучше будет вам самим приехать и посмотреть, а не нам везти ее в управление. Как вы считаете?

— Выезжаю! — бросил в трубку капитан.

Они с поручиком приехали через полчаса, прихватив с собой и специалиста по дактилоскопии. Очень интересно было наблюдать за тем, как специалист пинцетом прихватывает банкнот, посыпает его порошком, фотографирует и что-то еще непонятное делает с ним. Тут выяснилось, как умно я поступила.

На нескольких почти новых стодолларовых банкнотах проявились отпечатки пальцев, немного смазанные, но даже для меня отчетливо заметные. А два так и вовсе были в прекрасном состоянии. Капитан не мог скрыть удовлетворения, поручик — тот просто сиял от счастья, Лелик сидел на диване и клацал зубами.

— Когда и как вы это получили? — приступил капитан к допросу.

— Сегодня! — Лелик вскочил с дивана. — На почте. То есть нет, в ящике это было...

— Поместилось в почтовом ящике? — удивился поручик.

— Нет! То есть да, конечно, поместилось! Извещение. Потом я пошел на почту и получил это. То есть не сам получил, пани в окошечке мне дала, ну, я принес домой и распечатал. Здесь распечатал, на столе, немного вывалилось, и я вообще ничего не понимаю, я этого не отправлял...

— Понятно, — мягко подтвердил капитан. — Вы не отправляли, вы получили. Мы это поняли. Бандероль была заказная?

— Да, конечно, заказная, я показал паспорт, то есть показал его на почте, не так просто, там переписали, то есть не это переписали, а паспортные данные...

— А почему конверт так сильно разодран? Он был чем-то заклеен?

— Я его не раздирал! — отчаянно крикнул Лелик. — То есть разодрал, но я не хотел... То есть хотел, но не так сильно...

Я испытала угрызения совести. Надо было заранее заодно уж убедить его и в том, что за вскрытие писем человека в очень редких случаях приговаривают к высшей мере. Капитан посмотрел на него и отказался от дальнейших расспросов.

— Конверт был заклеен полоской поля от марочного листа и разорвался рядом с заклеенным краем, — объяснил специалист по дактилоскопии. — Конверт не новый, уже употреблявшийся ранее. Вам, думаю, интересно знать, что в этом конверте было раньше?

— Не помешает. Передайте экспертам. Вы уже закончили?

— Да. Пока я ничего из него больше не выжму.

Капитан взял конверт в руки, перевернул на другую сторону, прочел адрес отправителя и с совершенно каменным лицом произнес:

— Ну, разумеется. Станислав Вишневский.

В комнате воцарилось тяжелое молчание. Мы с поручиком молча таращились на капитана. Лелик не выдержал:

— Я... я... я не знаю его! Кто это такой? Клянусь вам, не знаю я никакого Вишневского!

— Никто его не знает! — буркнул поручик. Капитан же взглянул на поручика, потом на меня, потом опять на поручика, сообщив ему взглядом нечто, понятное лишь им одним. Поскольку с Вишневским у меня не было ничего общего, я не ощутила ни малейшего беспокойства. Затем капитан внимательно осмотрел почтовый штемпель на конверте и с каким-то злобным удовлетворением объявил:

— Кажется мне, дело понемножку проясняется. Не исключено, что уже в самом скором времени мы все будем иметь возможность познакомиться с этим Вишневским. А пока давайте оформим протокол...