Проклятое ожерелье Марии-Антуанетты

Глава 6

Граф всерьез занялся своей подельницей. Он обучил ее практически всему, что знал сам. Каждый день Жанна занималась точными науками, философией, культурой речи, читала бессмертные творения древних авторов, училась у них красноречию. Великий чародей оставался доволен своей ученицей. У нее были пытливый ум, хорошо развитое логическое мышление и – главное – желание получить хорошее образование. Кроме всего прочего, граф обучил ее всяким техническим тонкостям, и вскоре женщина с успехом заменяла Гильома. Разумеется, ни одна живая душа не догадывалась, кто ассистирует магу.

Калиостро сдержал свое слово и вывел новую помощницу в свет. В конце февраля он повез Жанну в Версаль, чтобы участвовать в зимнем катании королевы. Молодая графиня во второй раз увидела женщину, правившую Францией, – дочь австрийской эрцгерцогини Марии-Терезии и Франца I, императора Священной Римской империи. Супруга Людовика XVI показалась ей еще более некрасивой, чем прежде, и де Ла Мотт снова подумала, что на ее месте могла быть и должна быть она. Да, происхождение у Антуанетты более знатное, но, по крайней мере, черты лица у Жанны тоньше и благородней, фигура красивее. Сделав сравнение в свою пользу, она не почувствовала обиды на судьбу, напротив, ей стало смешно. Эта чопорная вершительница судеб, показавшая при дворе свой характер и прозванная гордячкой за отказ наладить отношения с мадам Дюбарри, даже не подозревает, как скоро расплатится за свое пренебрежение к той, в чьих жилах течет не менее благородная кровь. Жанна, ожидая, что верный своему обещанию Калиостро представит ее, повернулась к своему спутнику, который держал ее под руку. Чародей едва заметно кивнул и низко поклонился королеве. Мария-Антуанетта любезно ответила на его поклон.

– Поверьте, я желала быть на всех ваших сеансах, – с улыбкой сказала она. – Но, к сожалению, себе не принадлежу. Любой уход из дворца мне нужно согласовывать с мужем, а он, как известно, не сильно приветствует такие собрания, даже если за вашим столом собираются самые достойные люди.

– Передайте ему, что я мечтаю видеть короля за своим столом, – в тон ей ответил Калиостро, – и с нетерпением буду ждать этого момента.

Мария-Антуанетта расхохоталась, показав острые белые зубки.

– Скорее сама Клеопатра придет к вам.

– Она уже приходила и не рассказала мне ничего интересного. Кстати, по сравнению с вами царица Нила – жалкая смуглая плебейка. – Граф сжал руку Жанны и слегка подтолкнул ее вперед. – Сегодня я хотел бы вам представить своего друга, графиню де Ла Мотт, урожденную Валуа.

Королева наморщила лоб, и Жанна отметила, какая у нее белая и нежная кожа. Мороз чуть зарумянил щеки государыни, делая их похожими на лепестки чайных роз.

– Жанна Валуа? Где-то я слышала это имя. – Она щелкнула пальцами. – Постойте, мне рассказывали о вас. Значит, вы и есть та самая бедная женщина благородного происхождения, которая еле сводит концы с концами?

– Да, ваше величество, – скромно отозвалась де Ла Мотт и сделала реверанс. – Я давно уже живу на пожертвования. К сожалению, мой супруг, тоже имея благородное происхождение, получает мизерное жалованье. Наши дети умирают от голода и холода.

На лице Марии-Антуанетты отразилось сочувствие. Калиостро это заметил и принял эстафету у своей новой подруги:

– Графиня желала обратиться к вам, ваше величество, но ей посоветовали сначала посетить министра, который ее не принял.

Королева сжала маленький кулачок, облаченный в черную перчатку.

– Значит, в нашей стране родственница короля влачит жалкое существование. – Она закусила губу. – Да, я понимаю, почему министр не принял вас. Ему это неинтересно. Благотворительностью занимаюсь я. Вам следовало писать мне.

Тонкий ум и врожденная тактичность подсказывали Жанне верные ответы.

– Я не смела, ваше величество, – тихо сказала она.

Мария-Антуанетта решительно топнула маленькой ножкой, обутой в сафьяновый сапожок.

– Вы должны прийти ко мне на прием, и я попробую провести вас к своему мужу! – произнесла она. – Король не столь жалостлив, как я, но ему присуще чувство справедливости. Думаю, мы сможем что-нибудь сделать для вас.

Жанна отметила про себя, что теперь королева ведет себя с ней довольно любезно, не так, как несколько лет назад, когда она явилась в Версаль в стоптанных башмаках и потрепанном платье, и оценила этот факт не в пользу Марии-Антуанетты. Что ни говори, а королева должна помнить своих подданных – всех, а не избранных, коими она себя окружила, чем вызвала всеобщее неодобрение. Почему-то графиня не сомневалась, что даже теперь, несмотря на протекцию Калиостро, ни Мария-Антуанетта, ни ее супруг ничего для нее не сделают. Сытые голодных не разумеют. Недаром в обществе повторяли фразу, как-то вскользь оброненную ее величеством: «Кто не ест хлеб, пусть ест пирожные». Алессандро, взяв Жанну за руку и любезно попрощавшись с государыней, направился в сторону заснеженного сада.

– Вы любите зимнее катание? – поинтересовался он, будучи уверенным в ответе. Де Ла Мотт покачала головой:

– Нет.

– И я нет. Давайте порадуемся за других.

Они встали в толпе праздных и богато одетых людей и с улыбкой наблюдали, как на лед небольшого озерца, казавшегося зеркальным кругом неправильной формы, выкатили огромные голубые сани с королевскими лилиями по бокам. Мария-Антуанетта с раскрасневшимся на морозе лицом гордо восседала на голубой бархатной подушке. Возле саней столпились молодые люди, среди которых Жанна узнала графа д’Артуа, начальника своего мужа. Это был стройный, довольно интересный мужчина с тонким длинным носом. Все оспаривали право прокатить королеву. Наконец один из кавалеров, розовощекий красивый блондин, сложенный как Геракл, схватил упряжь и под крики восхищенной толпы заскользил по льду, разгоняясь все больше и больше. Жанна заметила, что государыня чуть побледнела, но ничем не выказывала страха. Наиболее резвые молодцы мчались параллельно саням, пытаясь перехватить упряжь. Они показались молодой женщине похожими на больших борзых, которые старались угодить своему хозяину. Это зрелище было и смешным, и грустным одновременно – правда, только для нее. Толпа подбадривала молодежь, участвующую в действе, и восторженно хлопала в ладоши. Алессандро, прильнув к маленькому, побелевшему от мороза уху подельницы, принялся знакомить ее с присутствующими, обжигая горячим дыханием:

– Маркиз де Ламбаль… Граф де Торрен… А вон и Людовик Шестнадцатый.

Взгляд графини упал на остроносого худощавого всадника, обладателя каштановых тараканьих усов и мягкого, безвольного рта, который одиноко сидел на ухоженной гнедой лошади и смотрел на невинное развлечение с нескрываемой скукой. Де Ла Мотт узнала короля. Монарх уже и на людях не скрывал, сколь равнодушен к молодой жене и ее светским развлечениям. Он показался Жанне нерешительным и бесхарактерным. «Странно, что она не настояла на покупке ожерелья, – подумала графиня. – Если он воспротивился, то только по одной причине. В казне мало денег, а у нее и так бриллиантов, говорят, на двадцать два миллиона». Но какая женщина откажется от лишней драгоценности, тем более такой, как подарок Людовика XV мадам Дюбарри? Их с Калиостро предприятие могло выгореть.

Зимние игры королевского двора продолжались довольно долго. Придворные, резвясь на снегу, веселились как дети, но Жанна начала скучать. Она с детства не любила развлечения, в которых не могла принять участие сама, и свободно вздохнула, когда Калиостро приказал ей идти к экипажу.

– Первый шаг мы сегодня сделали, – сообщил он своей подельнице, плюхаясь рядом на сиденье. – Месяца через полтора сделаем второй.

– В чем он будет заключаться? – спросила Жанна, кутаясь в меховую накидку из горностая, подаренную магом.

– Я представлю вас кардиналу де Рогану, и мы с вами должны будем убедить его, что вы близкая подруга королевы, – небрежно бросил граф.

Женщина поежилась.

– Второй шаг более рискованный, чем первый.

– Отнюдь, – возразил чародей. – Кардинал не вхож к королеве и не может в беседах с ней проверять каждое мое слово. Однако кое в чем вы правы. Придется потрудиться. Нужно воочию убедить де Рогана, что у вас с королевой приятельские отношения.

– Но как это сделать? – воскликнула Жанна.

– О, теперь это проще, чем раньше, – улыбнулся маг. – Мария-Антуанетта разрешила вам просить ее аудиенции. Вы можете спокойно прийти в Версаль и застать королеву одну в саду. Необходимо, чтобы Роган увидел вас вдвоем. Уверяю: он поверит, что вы заняты дружеским разговором.

Жанна пожала плечами.

– Постараюсь. Значит, следующие полтора месяца мы будем продолжать совершенствовать мое образование?

Граф иронически поклонился.

– Именно так, мадам.

Юля старалась гнать мысли о похоронах, о том, как она последний раз увидит своего дедушку, но этот день наступил. Впрочем, спасибо работникам ритуального агентства, ребятам лет тридцати с лишним, совершенно не похожим на советских кладбищенских работников: трезвые, опрятно и хорошо одетые, они взялись за дело засучив рукава и избавили ее от множества неприятных впечатлений. Во время гражданской панихиды (дед был некрещеным, и его не отпевали в церкви), на которую пришло совсем немного народа, девушка не понимала, где находится, вернее, не хотела понимать. В ее воспаленном мозгу не укладывалось, что этот мужчина с желтым вытянутым лицом, хмурый и сосредоточенный, неподвижно лежащий в гробу, обитом красным бархатом, – ее дедушка, который так любил жизнь и звал ее Юлой.

На поминках посетителей было больше. Плотников, не отходивший от невесты ни на шаг, заметил про себя, что некоторых он видит впервые, что они наверняка понятия не имели, кто такой Матвей Петрович, и оказались тут случайно: их притащили другие приглашенные. Присутствовать на похоронах – это одно, и совсем другое – сидеть в уютном кафе, пить водку с пирожками и другими закусками и притворно охать о незнакомом человеке. Через полтора часа, уставший и раздраженный, Плотников подмигнул Юлии, сидевшей в каком-то оцепенении и ни на кого не обращавшей внимания, и девушка шевельнулась, намереваясь показать запоздалым гостям, что пришло время прощаться. Те с сожалением поднялись, воровато складывая в предусмотрительно прихваченные пакеты все, что осталось на столе, – салаты, пирожки, булочки, нарезки и конфеты. Хозяйка им не препятствовала. Юле кусок не лез в горло, она лишь впихнула в себя ложечку необыкновенно вкусной кутьи и чуть похлебала суп с домашней лапшой. Все остальное время она сидела, как мраморное изваяние, не слыша, что говорят. Сегодня обрывалась последняя ниточка, связывавшая ее с детством. Ниточка, связывавшая с отцом и матерью, так рано ее оставившими.

– Пойдем, Юля. – Сергей помог ей подняться, попрощался с гостями и потащил невесту в машину. Она не сопротивлялась, безучастно смотрела в окно на озаренные вечерним солнцем тополя и крыши домов.

– Я тебе говорил, мне удалось кое-что выяснить, – начал Сергей, не надеясь на какую-нибудь реакцию с ее стороны – слишком уж безжизненными были ее всегда живые глаза. – Сейчас я отвезу тебя домой, ты выспишься, а завтра поговорим.

Девушка качнулась, будто собираясь упасть в обморок, и произнесла четким ровным голосом:

– Нет, ты расскажешь мне все сегодня. Сегодня, ты слышишь? Мы должны как можно раньше разобраться во всей этой истории и найти негодяя, угробившего единственного близкого мне человека.

– Впрочем, я готов, все зависит только от тебя. – Он подрулил к Юлиному дому и помог ей выйти из машины. Соседка, сидевшая на скамейке, подняла на нее глаза с хитринкой и тут же скривилась в сострадательной гримасе:

– Бедняжечка ты наша, сиротинушка… Вот деда похоронила… Каким он был молодцом, Матвей Петрович… И бабуля твоя… Какие хорошие люди! Сколько лет их знала, сколько добра мне сделали…

– Что-то на похоронах я вас не видела, – парировала Юля. – Если столько лет на одной лестничной клетке, душа в душу, что ж попрощаться не пришли? Ни с дедом, ни с бабушкой, ни с родителями…

Бабулька сразу преобразилась. Сострадание куда-то исчезло, уступив место злорадной ухмылке:

– А мне там делать нечего, я с ними щи вместе не хлебала. Ну жили по соседству – и что с того?

Самойлова ничего не ответила. Она потянула Сергея за рукав:

– Пойдем отсюда. Больше я с ней не здороваюсь.

Они поднялись по лестнице, и девушка сунула ключ в замочную скважину.

– Знаешь, – она подняла печальные огромные глаза на Сергея, – страшно заходить. Сегодня там, на похоронах, я поняла, что дедушка больше никогда не позвонит, не зайдет сюда. Боже, как страшно, Сереженька!

– Тебе нужно как можно скорее выйти за меня замуж. – Зайдя в темный коридор, мужчина прижал ее к себе. – Согласна? Подождем сорок дней, а потом подадим заявление.

– Согласна, – кивнула Юля. – Только для начала отыщем этого негодяя. – Она сняла туфли и плащ. – Ты хотел что-то мне рассказать. Давай пройдем в комнату. Я готова выслушать.

В просторной столовой Самойлова залезла на диван и свернулась калачиком. Ее знобило, и она делала над собой неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках. Плотников укрыл ее пледом с желтыми и черными клетками.

– Может, поспишь?

Девушка покачала головой:

– Я сказала, что готова тебя выслушать.

Он уселся в удобное кресло, выдохнул и рассказал о своем визите в архивы, о дневнике и донесениях ее деда и о том, что кто-то, скорее всего, назвавшийся полицейским, идет по следу сокровищ. Юля слушала внимательно, на белой тонкой шее пульсировала голубая жилка, уголки рта чуть подергивались.

– Думаешь, этот полицейский и есть убийца?

– Если только у него нет сообщников, – предположил Сергей.

– Да, это первое. – Она поежилась. – Есть еще и второе. Сереженька, ты уверен, что драгоценности существуют? Дед писал в донесении, что они ничего не нашли. – Девушка вспыхнула и отвела глаза. Плотников понимал: Юля задала этот вопрос для того, чтобы унять мучившую ее совесть. На деле выходило, что Матвей Петрович, всегда являвшийся для внучки примером честности и неподкупности, по сути, обманул, обокрал государство, найдя драгоценности и не отдав их властям. Сергей присел рядом с любимой и взял ее ледяные ручки в свои.

– Конечно, я уверен, как и ты. Как бы ни было неприятно, но Матвей Петрович и его друзья скрыли факт существования бриллиантов. – Его голос дрогнул, выражая душевную боль: он сам любил и безмерно уважал полковника Самойлова. – Иначе последние слова твоего дедушки были бы о чем-то другом. Но драгоценности и могила Жанны беспокоили его. И мы должны выполнить его последнее желание.

– Но если драгоценности отыскали, куда же их дели? – спросила Юля, и глаза ее зажглись. – Как ты думаешь?

– У меня только одна версия, – признался Сергей, потирая кончик носа. – Так иногда делают воры, ты уж извини за сравнение. Чтобы по какой-то причине не лишиться бриллиантов по дороге в Москву или по возвращении, они спрятали их где-то неподалеку от могилы Жанны, в Старом Крыму, составив карту, по которой можно до них добраться.

Юля опустила длинные пушистые ресницы:

– Да, дедушка говорил про карту. Но почему никто из них за долгие годы не забрал сокровища?

Плотников улыбнулся:

– Пожалуй, это я смогу объяснить. Сбыть такие бриллианты в Советском Союзе было трудно, практически невозможно. И потом, после этой командировки они наверняка находились под пристальным вниманием самой могущественной организации СССР. Ну а после, вероятно, в этом не было надобности. Все ждали подходящий момент, а он, вероятно, так и не наступал. Странно, что все… – Он задумался, и на его лбу опять собрались морщинки, и снова Юле захотелось их разгладить. – Мне кажется, твой дед придумал какую-то штуку, благодаря которой сокровище могли забрать или все сразу, или никто.

– Возможно. – Самойлова дернулась под пледом. – Остается самый главный вопрос: где карта? Ты предположил, что грабитель и убийца не взял ее, раз дед упомянул о ней перед смертью. Так где же она?

Плотников пожал широкими плечами:

– Вот этого я не знаю. Сейчас у нас с тобой единственная зацепка – отыскать его сослуживцев. – Он достал из кармана список. – Вот они, голубчики: Григорий Борисович Поплавский, Станислав Михайлович Пономаренко, Василий Андреевич Чистяк и Павел Федотович Лисицын. Я попросил наших компьютерщиков, пусть пробьют по базам, где эти люди, живы ли они вообще. Пока не звонили, но… – он широко улыбнулся, показав белые ровные зубы, – думаю, они не заставят меня ждать.

Он оказался прав: Юля не успела ничего сказать, как раздался звонок мобильного. Ее всегда раздражала мелодия симфонии Шостаковича, она казалась ей слишком безжизненной и немелодичной. Однажды она сказала об этом Плотникову, и тот, усмехнувшись, обещал сменить звонок, но так этого и не сделал – не дошли руки. Странно, но сегодня девушка выслушала Шостаковича совершенно спокойно, вероятно, после пережитых страданий все остальное казалось ей ерундой.

– О, Сашок! – крикнул капитан в трубку. – Представь, только о тебе говорили. Неужели выполнил мое поручение? – Он включил громкую связь, и девушка услышала чуть глуховатый голос Саши Андреева, лучшего компьютерщика отдела, прозванного Гейнцем.

– Это означает, что мне нужно икнуть?

– Необязательно, – успокоил его Сергей. – Скажи, ты нашел этих людей?

– Разумеется, – спокойно ответил Андреев. – Хотя, в общем, не всех.

– Как не всех? – не понял Плотников.

– Не всех на этом свете, – усмехнулся Андреев, и капитан представил, как его полное лицо с глубокой ямочкой на подбородке расплылось в улыбке. – Жив только старик Пономаренко, у остальных есть родственники. В нашем Дивногорске обитает только Григорий Поплавский, сын покойного с теми же именем и фамилией. Он предприниматель, и довольно процветающий. Остальные проживают неподалеку, в соседних городах. Я имею в виду родственников покойных. Записывай адреса.

– Одну минутку. – Юля знала, что сейчас Сергей достанет из кармана пиджака блокнот с прикрепленной к нему шариковой ручкой с золотым колпачком. – Давай говори. – Мелким убористым почерком он записывал координаты. – Спасибо, друг. Сочтемся.

– Обязательно. – Компьютерщик снова усмехнулся. – Теперь с тебя четыре бутылки пива.

Закончив разговор, Плотников повернулся к девушке и подмигнул:

– Ну вот, любимая, у нас есть адреса всех, кто помогал твоему деду в той поездке. Это уже кое-что. – Он пробежал глазами список. – Сегодня уже поздно, а завтра начнем расследование. Думаю, сначала нужно побывать у сына Поплавского. Во-первых, он живет в нашем городе, во-вторых, Матвей Петрович постоянно упоминал о нем в своем дневнике. В общем, как бы то ни было, надо с кого-то начинать. Верно? – Он наклонился над Юлей, однако девушка не слышала его. Ее принял в свои объятия сон.