Проклятье Вейссеров

Глава 1-6

1

— Что, Вайс, совсем прижало? — голос женщины не выражал ни малейшего сочувствия, и это слегка укололо посетителя.

— Да…, - Траверс хотел коротко буркнуть, однако, придавленный ситуацией, сумел лишь выдохнуть ответ.

— Оно и видно, — глаза женщины едва заметно сверкнули ожидаемым торжеством, — Мне сложно представить, насколько тяжело было решиться прийти сюда тебе — дейнезианскому прихвостню.

Моментально вздернутый указательный палец с нанизанным массивным кольцом остановил Вайса от возмущенной реплики — здесь он находился в позиции смиренного слушателя. Впрочем, женщина не стала удерживать завесу спеющего оскорбления слишком долго, пояснив сказанное:

— Не обижайся, Вайс, но это правда. Для всех, живущих вне «отборной» зоны нашего мира, вы — прихвостни этих незваных хозяев.

— Эти «хозяева» выдернули нас из средневековья и в принципе сохранили жизнь человечества здесь, — с мрачным спокойствием парировал Траверс, отказавшись смолчать.

— Да, — ехидно согласилась собеседница, — И теперь ничуть не стесняясь, устроили на нашей планете огромный вольер для селекции. Кого — в разведение, а кого — в утилизацию. Впрочем, не мне рассказывать. Твои «высокие» друзья явно изъяснялись об этом куда более подробно и красочно, — женщина обреченно покачала головой, будто успокаивая плескавшуюся внутри ее мыслей печаль глобального масштаба.

Гадалка оказалась права. Непростительно права. В каждом слове. И это, откровенно говоря, напугало Траверса — будучи жителем благополучной селекционной зоны, он верил лишь в рассудок и силу технологий, помноженные на перфекционизм и человеческую жажду созидания. У женщины не могло быть инструментов, позволяющих узнать про клиента так много, благо, Вайс не являлся высокопоставленным лицом, постоянно мелькавшим на экранах средств коммуникации. Однако сейчас все это не имело ни малейшего значения — проблема, приведшая боготворившего прогресс Траверса в «лапы» гадалке, начинала сводить его в могилу при идеальном здоровье.

Траверсу Вайсу категорически не везло с женщинами. Фантастически не везло. Фантастически несправедливо, игнорируя все мыслимые и немыслимые устои логики, инстинктов и примеры из жизни сотен людей, охотно подчинявшихся законам больших чисел. Ситуацию непростительно усугубляло то, что Вайс, буквально, купался во внимании со стороны противоположного пола, что имело под собой, поистине, монолитное основание. Потомок здешней женщины и имперского переселенца — ветерана бригады очистки, не сумевшего устоять пред зовом Дейнезиана — Траверс унаследовал прекрасную генетику и впечатляющее телосложение, во многом походившее на самих дейнезианцев. Высокий мужчина с развитой грудной клеткой, чье тело, перетянутое тонкой талией, увивали десятки укрепленных нагрузками сухих жил, ожидаемо приковывал женские взгляды. Более того, Траверс унаследовал от предков и склонность к всегда востребованным ремеслам, что заметно возвысило его перед массой остального населения в глазах новых скульпторов Твердыни-14. Собственно, Траверс являлся одним из немногих жителей планеты, обладавший возможностью уверенно заявить (пусть и с оговорками), что водит дружбу с дейнезианцем.

Ситуация Вайса могла без малейшей адаптации выступить эталоном историй, когда все присутствующие слушатели с искренним сожалением тянут коллективное: «Да уж, как нечестно-то, жалко мужика». При этом каждый внутри себя возносит истовые благодарственные мольбы, что случившееся не касается его лично. Все попытки наладить личную жизнь для молодого, полного сил и весьма успешного по стремительно устаревающим критериям мира мужчины, словно упирались в стеклянную стену. Стену, так похожую на цинично преследовавший его барьер, неизменно опускаемый огромной рукой слуги рока, непреклонно и холодно исполнявшего чужую насмешливую волю. Вайсом горячо восхищались, более того, в редких случаях целовали его руки, не сумев сдержать восторга, однако порыв эмоций ожидаемо для мужчины иссякал, каждый раз приводя к необъяснимому одиночеству. Стена на поверку оказывалась неизменно прочнее его лба, коим он с завидным упорством продолжал биться в нее, поглощенный жаждой вернуть себе полноценную, как у всех, жизнь. Гиря, с ужасающей легкостью прикованная к его ногам согласно чьему-то плану, с течением лет набирала тяжести, становясь невыносимой обузой. В первую очередь, невыносимой для гордыни Траверса — преследовавшая его из раза в раз несправедливость выливалась в задачу без решения.

Собственно, только это и было способно привести подавленного Вайса к гадалке — мужчина, испробовавший массу способ развеять гнет одиночества с каждым месяцем набирал в себе черноту обреченности. Траверс старательно отгонял мысли о самоубийстве, как наиболее действенном способе вырваться из жизни, больше всего похожей на игру в ограниченно разрешенных казино, где его угораздило оказаться за столом с шулерами невероятного мастерства. Что же, сильный мужчина легко мог «перевернуть стол», однако рассудительность и вплавленная общением с дейнезианцами рациональность пока что успешно отражали нападки фатализма. Пока что… В любом случае, ему пришлось несколько месяцев торговаться с самим собой, прежде чем решиться на непростительно наивный поступок — начать поиски специалиста-эзотерика. Пффф, для Траверса, мастера по ремонту и восстановлению сложной, ответственной техники, само слово «специалист» в этом употреблении воспринималось подобно оскорблению.

Тем не менее, сейчас Вайс понуро отвечал именно на вопросы такой специалиста, которые, даже не будучи заданными, все равно болезненно впивались в сознание, безжалостно сдирая едва наросшую корку с незаживающих ран. Гадалка, между тем, оказалась удивительно красивой женщиной — крупные черты ее лица смотрелись, при этом, аккуратно собранными, словно несли на себя печать иллирианских биотехнологий, что являлось нонсенсом для Твердыни. Ее глаза — глубокие и проникновенные, обрамлялись сетью из десятков тончайших морщин, пролегавших целой сетью на светлой коже. Заметив взгляд Вайса, чуть более пристальный и длительный, чем стоило, она незамедлительно бросила ему насмешливый вопрос:

— Что, нравлюсь? Или ты об этом? — жестом гадалка указала на трудно различимые каньоны возраста и опыта, испещрявшие уголки глаз, — Все мы платим жизни определенную цену. Каждый за свое.

Ее слова таили в себе нечто глубокое, чужеродное и опасное для Траверса, считавшего идеалом человечества тот символ, какой являли собой дейнезианцы, отринувшие слабости с пороками, изначально присущие людской породе.

— Давай, проходи. Посмотрю тебя, — скомандовала гадалка, не одарив Вайса и мимолетным пригласительным взглядом — в конце концов, он находился на ее территории и пребывал в состоянии, когда даже его гордыня, вскормленная годами осмысленного труда и совершенствования, покорно опустила голову, отдавшись на волю судьбы.

Траверс, старавшийся лишний раз не думать об ожидающих его здесь сомнительных и дикарских «процедурах», готовился к чему угодно, кроме идеально чистой комнаты с аскетичным, если не сказать, нарочито бедняцким внутренним убранством. Собственно, его встречала лишь жесткая лежанка с высокой спинкой, куда безапелляционно указал белый палец хозяйской руки, лишенной загара. Несмотря на кажущуюся твердость, поверхность странной конструкции для возлежания посетителей оказалась поразительно комфортной. Что же, сомнительный плюс… все равно этот визит являлся совершенно бредовой затеей. Жизнь, согласно только ей ведомой причине скрутила ни в чем не повинного мужчину до состояния «бараньего рога». Таким образом, Траверсу было нечего терять или опасаться — в любом случае, хуже стать не могло. Хуже было, попросту, некуда — вышеупомянутая стена, жестокий «друг» и неутомимый спутник Вайса, надежно отсекала от него возможность завести семью или, на крайний случай, отдаться в сладкие и порочные путы желанного блуда. Между тем гадалка, которая по прежнему не удосужилась сорвать перед Траверсом покров тайны со своего имени, ловким движением вытянула из-за основания лежанки рамку, блестевшую тонкими линиями нержавеющих труб. Предвосхитив справедливый вопрос, начавший тлеть в глазах Вайса, она объяснила:

— Я чувствую за твоими плечами что-то огромное, куда больше, чем ты и вся твоя раздутая важностью жизнь. Я погружу тебя в гипноз, и ты ответишь на вопросы, на которые при всем желании не сможешь ответить в сознании. А это, — глаза женщины мазнули по металлической рамке, — Для моей безопасности. Ты мужик здоровый, вдруг, начнешь дергаться, — впервые за все время губы гадалки расцвели скупой и едва теплой улыбкой.

Траверс поразительно легко позволил приковать себя — поразительно для него самого. Он чувствовал хватку этой особы — гадалка действительно производила впечатление человека, досконально разбирающегося в своем странном «ремесле», чудом не канувшем в лету вкупе со средневековым безвременьем, где чуть не растворилась молодая и случайно возникшая цивилизации Твердыни. Впрочем, прошлое планеты сейчас интересовало Вайса в последнюю очередь — он уже устраивался на лежанке для погружения в настороженную дрему. От гадалки не исходило никакой опасности, и вверять себя ей на время отключения сознания Траверс не боялся — что она могла сделать? Все его немалое имущество находилось в введении дейнезианской администрации. Многие жители Твердыни из «общих» зон сочились злобным цинизмом, добавляя к этому слову «оккупационная», однако сам Вайс категорически отвергал эпитеты подобного толка, считая их уделом несознательных людей, отрицавших очевидное. Разделяя идеалы и стремления «оживших машин» с далеких звезд — последователей Дейнезиана — Вайс формировал личный капитал из набора различных навыков, доведенных до крайне высокого уровня, а также широко станочного парка наравне с впечатляющим изобилием инструмента. Что бы ни произошло, гадалка точно не сможет лишить Траверса данного богатства. К тому же, в случае его долгого отсутствия, высокопоставленный приятель Вайса и одновременно управитель индустриального парка, где тот держал мастерскую, гарантированно хватится и легко перевернет половину «общей» зоны проживания людей Грейссена.

— Так, Вайс, попробуй расслабиться и думать о своем главном вопросе… — гадалка не успела продолжить — ее, не желая того сам, прервал Траверс:

— Да я, бл… и так думаю о нем каждый день. Который год, — мужчина не мог позволить себе кричать и, тем более, ругаться, посему резко прошипел реплику. Как ни странно, хозяйка комнаты пропустила проявление раздражения со стороны клиента, оставив выпад без комментария.

— Если все пройдет гладко, ты довольно быстро… скажем так, уснешь. Я работаю в мягком режиме, и, если «копнем» глубже, чем стоило, я незамедлительно выведу тебя из гипноза, — дождавшись утвердительного и одновременно смиренного кивка Траверса, гадалка продолжила нехитрые наставления:

— Все. Я включу фоновую музыку и стану подводить тебя к нужному состоянию различными вопросами, которые могут вовсе не относиться к твоей проблеме. А я чувствую — проблема серьезная… Предки замешаны. Груз-то… тяжелый.

Эта примитивная словесная конструкция внезапно вызвала у Траверса физически ощутимый внутренний озноб, сжавший ледяными крючьями органы и выдавивший из глаз мужчины нежданные слезы. Гадалка, вероятно, привыкшая за время странных практик и к куда более ярким проявлениям, даже не повела бровью — действительно, что такого? «Такое» начнется через несколько минут, когда этот пример эталонного мужчины, и, вместе с тем, идейный прихлебатель оккупантов, покинет пределы рутинного сознания. Для подобных случаев у нее под лежанкой скрывались еще несколько выдвижных рамок из тех же нержавеющих труб для фиксации посетителей — старый клиент сварил для нее эти конструкции, гарантирующие безопасность женщины во время сеансов.

Искусственная кожа лежанки с готовностью приняла на себя тяжесть увитого жилами тела Траверса, убаюкивая его вкупе с размеренной музыкой, что являлась редкостью для жителей «селекционных» зон. Гадалка действительно спрашивала, подчас, откровенную ерунду, однако совокупность приемов привела к тому, что в душе Вайса впервые за несколько лет зародились робкие ростки покоя и… удовлетворенности ситуацией. Коварные в своей мягкости щупальца забытья обвили разум Траверса, погружая его в бездну, где он надеялся обрести решение главной проблемы всей своей жизни…

2

Сердце не справлялось — словно неисправный, истершийся насос оно надсадно прогоняло кипящую кровь по телу, тщетно пытаясь наделить силой мышцы, давно ставшие похожими на комки ваты. Легкие жадно втягивали горячий и насыщенной влагой воздух с запахом железа, однако это не приносило никакого облегчения — к тому же, Траверс почти ничего не видел. Перед его лицом плясала темно-серая стальная поверхность, озаряемая пятнами света, неравномерно падающими сквозь вырезы. В какой-то момент Вайс заметил кусок синего неба, промелькнувшего среди рамок этого выреза, расположенного, как мужчина понял, строго напротив глаз. Следующим кадром стал облитый блестящей сталью… человек, отводящий для укола руки, сжимающие огромный, чуть искривленный нож. Траверс, не успев осознать даже сотой доли происходящего, рефлекторно и поразительно умело отвел удар в сторону своим оружием, как две капли походящим на странный меч противника. Резкости движений не наблюдалось у обоих вымотанных противников, однако Траверс едва стоял на ногах, и даже незначительная потеря равновесия оборачивалась для него фатальной тяжестью. Ни разу в жизни не сражавшийся на древнем и откровенного примитивном оружии, Вайс необъяснимым образом знал, что для него главное сейчас — беречь подмышки, хрустящие кольчугой при любом движении. С каждым новым уколом оппонент приближался к заветной цели — поразить шокированного происходящим Траверса в верх левой руки, поскольку ему уже удалось вырвать или срубить круглый щиток-рондель, защищавший уязвимое место. Мелкое железное кольцо не станет серьезной преградой для массивного клинка, сходившегося в хищное острие, устремленное к податливой человеческой плоти.

Траверс не имел даже обрывка мыслей, способного объяснить происходящее — кем был его противник, за что они сражались и, шире, где сейчас находился недавний житель «отборной» зоны крупного индустриального города. Последнее из воспоминаний Вайса плескалось в убаюкивающих волнах голоса гадалки… Вот же сука! Это она дала ему какой-то порошок, вызывающий галлюцинации! Или вовсе окуривала сводящими с ума дымами, пока он — наивный дегенерат — лежал прикованным к этой проклятой скамье! Глухой звук, походящий на ленивый щелчок, выдернул Траверса в новую реальность, оказавшись пропущенным ударом — мессер противника неожиданно опустился на чашу наплечника, вминая податливую сталь.

— Дерьмо, как знал, надо было тогда каленые заказывать! — мысль, одновременно чужая и собственная, щелкнула разум Траверса куда сильнее пропущенного удара. Но не ведавший покоя Кастор Шлиссер вновь надвигался в атаку, лязгая дорогими латами. Вайс ни при каких обстоятельствах не мог знать название оружия, имени соперника и, тем более что происходящее являлось поединком чести, имевшим место на площади торгового города Рейнель. Однако, вопреки всем законам логики и презрительно игнорируя доводы холодного рассудка, Траверс ЗНАЛ это. Информация накатывала на его метущийся в истерике разум, подобно монотонному прибою, который бездушно отправлял волну за волной разбиваться о набережную из литого камня.

Кастор вновь примерялся вогнать острие мессера в руку Траверса, хотя старшего сына семьи Шлиссеров в полной мере устроила бы и позорная сдача со стороны Ральфа. Безволие, вкупе с ненасытной тягой к утолению жажды плотских наслаждений, сыграли с Вейссером невероятно циничную шутку. К моменту поединка чести Ральф растратил все силы на дорогих шлюх соседнего города, а его молодое и крепкое нутро начало привыкать к утренней похмельной дрожи. Ральф не носил в себе достаточной смелости, дабы открыто признать — Кастор находился в праве вызвать его на поединок, и куда сильнее заслуживал победы. Старший сын богатой семьи Шлиссеров пытался, таким образом, принудить Ральфа исполнить обязательства, и, вернувшись под венец, соединиться в браке с младшей сестрой Кастора. Убивать сбежавшего жениха, похитившего главную ценность молодой, теперь уже женщины, совершенно не входило в планы расчетливого Шлиссера. Напротив — опытный городской рыцарь, неоднократно бившийся на турнирах и стоявший среди леса пик с хальбердами во время отражения набегов озверелых северян, получил прямое задание от отца. Кастору предстояло любой ценой вернуть нерадивого и легкомысленного жениха в лоно семей, предотвратив перерастание давней конкуренции в неприкрытую уличную войну. Обе семьи держали немалые площади для складирования товаров, и уже который год шли ноздря в ноздрю, занимая видное положение среди торговцев Рейнеля.

В голове Траверса новые знания взрывались подобно снарядам устаревшей, однако устрашающе эффективной имперской артиллерии, коими та щедро осыпала десятки городов и индустриальных комплексов Суверенных Миров. Разумеется, как житель спокойной планеты, надежно сокрытой под эгидой Дейнезиана, молодой мужчина не сталкивался с военными действиями, но в любом случае немало знал об этом. И сейчас память абсолютно чуждого человека секла сознание Вайса словно десятки осколков, расчерчивающих воздух со скоростью сотен метров в секунду. Проливая жалкие остатки сил, что с каждым замахом оседали в промокшем поддоспешнике вместе с потом, Траверс-Ральф обреченно пытался отводить удары соперника, похоронив надежду на победу. Дорогостоящие латы местного производства уже несли на себе несколько вмятин и несчетное количество царапин, хотя, разумеется, Шлиссер не старался измять доспех оппонента до состояния скомканной жестянки. Это, скорее, являлось побочным эффектом затянувшегося боя уставших латников — как бы там ни было, боевое мастерство обоих мужчин являлось общеизвестным фактом, и их навыки не позволили бою завершиться в первую минуту.

Завалившись набок в попытке отвести атаку Кастора, Ральф потерял равновесие и, ухнув пластинами доспеха, упал на вытоптанную блеклую землю, подняв совсем немного пыли. Похоже, это являлось финальной стадией противостояния — два разума, парадоксально существовавшие в одной личности одновременно совокупно и раздельно, сходились во мнении. У досуха выжатого тела не осталось ни единой калории, дабы подниматься и продолжать поединок, с каждой секундой все более походивший на позор. Позор, коим щедро облек себя Ральф Вейссер, и свидетелями которого стало немало горожан, не преминувших посетить такое действо. Ральф знал — среди сонма глаз на него обращено горячее от досады и презрения острие взгляда младшего брата. Будто ему мало острия мессера матерого противника! Тем временем Кастор ликовал, но, вымотанный немногим меньше оппонента, не позволил эмоциям выплеснуться наружу — более того, поединок стоило завершить по всем правилам. Во исполнение задуманного Шлиссер выпустил из рук мессер и направился к тяжело вздымающему грудь лежащему Ральфу, пытаясь извлечь кинжал из обтянутых кожей деревянных ножен. Со второй попытки рукоять удобно легла в пальцы рыцаря, защищенные десятками небольших стальных пластинок, и Кастор начал примеряться к глазницам шлема поверженного противника.

Траверс чувствовал себя посетителем невероятно реалистичного аттракциона — красок добавило острие кинжала, омерзительно проскрежетавшее по отогнутой наружу глазнице забрала. Сведенная в точку граненая сталь, буквально, кричала от желания упруго войти в глазное яблоко лежащего Ральфа, не способного даже попытаться дать отпор. Однако у обладателя верной руки, удерживающей строптивое оружие в сантиметре от синего зрачка Вейссера, были заготовлены иные планы. Убедившись в отсутствии опасности со стороны противника, Шлиссер поднял забрало, с трудом нащупав фиксирующую кнопку, утопающую в поверхности купола оголовья.

— Ты признаешь… … … поражение? — короткая фраза прерывалась надсадным дыханием человека, несущего на себе больше двадцати килограммов спасительной и уже рыжеющей изнутри стали. Из-за невыносимой близости кончика кинжала Ральф инстинктивно сжался внутри доспеха, не отдалившись от источника чудовищной боли и увечья ни на миллиметр. Черт! Не стоило перед боем окунаться во все тяжкие… Выносливость, оставленная в постели с куртизанками, выступила сейчас главной причиной постыдного поражения. Однако Вейссер знал — за проигрышем следует куда более тягостный шаг.

— Ты сдаешься, полудурок?! — Кастор, непрестанно щелкая стальными пальцами, сумел найти фиксатор забрала оппонента и, отжав его, резко подкинул затейливо выкованную пластину вверх, обнажая, тем самым, раскрасневшееся лицо Вейссера с жадно открытым ртом.

— Да… сда… …. … юсь…, - Ральфу достало сил лишь на такой ответ, поражавший лаконичностью. Однако над его глазом более не нависал жуткий кинжал, угрожавший за долю секунды погрузить мир в кричащую болью красную темень.

— Тогда вставай,… идиот… надо же было…. Доводить до… такого…, - Кастор злобно шлепнул ладонью по куполу шлема лежащего рыцаря, после чего с видимым усилием встал с колена — главная цель была достигнута.

— Отдавай вещи слуге… … … приводи себя в божеский вид и,… … … вечером ты должен быть у нас дома, — Шлиссер перевел дух и не без удовольствия добавил, позволив ноткам вымученного торжества наполнить его голос, — Свадьба в ближайшие дни. Больше не убежишь, Ральф.

На ристалище вальяжно вышел довольный распорядитель — высокий и грузный мужчина в богатом одеянии, безвкусно обшитом сложным и многослойным декором. Траверс поневоле отметил, насколько схож стиль одежды этих средневековых варваров с куда более практичными повседневными нарядами дейнезианцев. Радостно объявив поединок чести оконченным, управитель разрешил слугам ринуться к своим господам, дабы выученными движениями ловко снять с них горячие шлемы, позволив воздуху Рейнеля обласкать мокрые волосы и лица рыцарей. К вожделенно засасывающему кислород Ральфу деловито подбежал его давний слуга — шабутной, но толковый простолюдин по имени Швабс.

— Господин, тебе вставать, или так еще полежишь? — парень не выглядел расстроенным поражением нанимателя, однако случившееся не давало поводов и для радости.

— Давай… … … поднимай меня. Уходим, — тягуче молвил Вейссер, пытавшийся спрятаться в невероятной усталости от последствий его глупости с недальновидностью. Швабс давно заученными движениями ловко размыкал объятия пряжек и кожаных ремешков, быстро заполняя землю подле поверженного и придавленного позором рыцаря элементами доспехов.

В это время Траверс лихорадочно пытался осмотреться по сторонам непослушными чужими глазами, однако его успехи на данном поприще выдавались откровенно жалкими — Ральф не хотел отрывать взгляда от сочного синего неба Вейтендайля. Вдруг на лицо лежащего воина надвинулась тень, очертившая человека, что стоял в метре от него, недовольно уперев руки в бока. Траверс, против воли зачерпнув пригоршню знаний из бездонного колодца разума Вейссера, узнал — это был младший брат Ральфа, Карл.

— Что, мудак, доволен теперь? — голос брата сочился презрением, и все трое знали, насколько оно обосновано. Вейссер-младший продолжил:

— Мало нам тени над семьей… Мать едва не сошла с ума из-за Кристайн, а тут еще ты опять со своим блядством вывалился! Древние свидетели, лучше бы ты родился бабой! Тогда бы родители закрыли тебя в комнате до замужества, и ты бы не наворотил столько дел, урод…

— Иди нахер, Карл…, - в едва слышимом голосе Ральфа не содержалось и толики злобы либо раздражения на брата — за его словами высилась суровая правда.

Не так давно на одном из парадов, посвященных городскому празднику, рослый и блиставший начищенными латами Ральф заприметил дородную русую девушку в неприлично богатом одеянии. Пристальный взгляд рыцаря, впившийся в лицо и, особенно, грудь молодой особы, оказался на удивление быстро принят, вернувшись с ответом. Молодая женщина заинтересовалась им, позволив их взглядам слиться в единую линию на протяжении нескольких секунд. Собственно, Ральф без труда понял, к какой семье она принадлежит — чертовы Шлиссеры который год мешали делам, заставляя Вейссеров слишком усердно «двигаться по цене» даже с давними клиентами. Однако все это не выходило за рамки извечной конкуренции, присущей для такого рода человеческой деятельности. Неприязнь выливалась лишь в крепкую ругань подвыпившего Вейссера старшего — разгоряченный вином с южной равнины, отец крыл Шлиссеров последними словами. Однако даже обуянный алкоголем отец не допускал и мысли о найме беспринципных исполнителей чужой злой воли — например, ради скрытного поджога нескольких складов, принадлежащих конкурентам. В идеале, заполненных всевозможным товаром… Законы Рейнеля являлись совершенно беспощадными касательно проявлений подобной недобросовестной борьбы между конкурентами из любых сфер. Город заслуженно славился репутацией спокойного и безопасного центра торговли и перевалки грузов между двумя частями Вейтендайля, разделенного Северным Каналом. Это исполинское наследие давно ушедших Богов, сотворивших мир во всем его задуманном несовершенстве, рассекало плодородную равнину идеально прямой линией, что вонзалась в Залив Змей на востоке. Ровные стены из невероятно прочного камня бесконечной светло-серой полосой упирались в горизонт, насколько хватало глаз. Впрочем, даже такое сказочное наследие древних времен, буквально, врезанное в земную твердь исполинской рукой, давно стало привычной декорацией для жителей благополучной северной страны.

Однако это благополучие выступало светом, неизменно привлекающим взгляды алчных и завистливых соседей, будь то вольница феодалов, рассыпанная по землям Молодых Суверенов южнее, либо отстающие в ремеслах, но невообразимо могучие северяне из-за моря стального цвета. За свои двадцать с небольшим лет Ральф уже стоял в строю ополчения нескольких городов, перемешанного с сияющими рыцарями — военное дело Вейтендайля заметно отличалось от методов ведения сражений, привычных для соседей. Недаром много лет назад царь, из далекой огромной страны на востоке Твердыни, пригласил самую известную наемную роту Вейтендайля на службу, совершенно не считаясь с безумной стоимостью подобной затеи. Мысли Ральфа, где против воли растворился Траверс, зачарованный яркими красками воспоминаний чужой жизни, потревожил слуга, почти расправившийся с мокрыми изнутри доспехами:

— Господин, что дальше делать будете? — Швабс прекрасно знал, насколько данный вопрос тяжел для Вейссера, однако от решения нанимателя зависели его дальнейшие действия.

— Да куда мне теперь деваться… — Ральф не мог найти сил, дабы выровнять спину в подобающей осанке. Впрочем, согбенная поза как нельзя лучше соответствовала унижению, что ему предстояло пройти вечером, посетив дом брошенной однажды невесты. Похоже, Карл оказался прав — семье Вейссеров удалось бы избежать невероятного количества проблем, родись Ральф женщиной, а не став богатым городским рыцарем, чрезмерно склонным к безрассудному утолению тяги наслаждений.

В любом случае, теперь обоим «жителям» одного сознания предстояло дождаться вечера в комнате гостиницы, куда расторопный Швабс уже доставил снаряжение господина, воспользовавшись помощью нанятого носильщика. Сумятица в мыслях Траверса, хаотично бьющихся о стенки чужого разума, усугублялась абсолютной подавленностью Ральфа, помноженной на усталость — поединок досуха выпил и без того измотанный пороком организм старшего сына Вейссеров. Словно в удушающем и теплом тумане лениво проплывали отрезки безвременья, нарезаемые необходимостью на часы, начало и конец которых незримо сплетались в объятьях воображаемых щупалец. Если бы не ответственность слуги — Швабс сумел растолкать господина и помочь ему одеться подобающим образом — Ральф мог пробыть в этом тягучем подобии транса не одни сутки.

3

Дома и строения охватываемого сумерками Рейнеля притягивали взгляд мягким свечением, что ниспадало с окон, разливая для припозднившегося путника душевный покой вместе с запахами готовящейся пищи. Траверс без труда заметил в средневековой архитектуре зданий проступающие чуждые футуристические мотивы — схожие способы построения линий в оформлении фасадов, вкупе с декоративным оформлением одежды господствовали на Твердыне и сейчас. Этажность благополучного северного города оказалась весьма скромной — редкое строение бесстыже возвышалось над двух- либо трехэтажным ярусом из соседних крыш. Однако дом, также выполнявший роль резиденции богатой семьи торговцев, ожидаемо кричал на весь район о благосостоянии населявшей его семьи — Шлиссеры с нетерпением ждали строптивого жениха. Пребывая в нерушимой уверенности касательно завершения свадебной сделки, они не удосужились накрыть подобающий стол — Ральфа, сжавшегося внутри подобно закаленной пружине, встречали лишь несколько пар глаз, где неприкрыто плескалось торжество.

— Пришел-таки, беглец, — нарочито мягко молвил отец семейства, Кальцер, вальяжно покачивая серебряным кубком, в котором не ведала покоя переливчатая гладь красного вина. Ральф не видел необходимости в подтверждении, равно как и выказывании уважения, остановив выбор на сконфуженном молчании.

— Ральф, ты, хотя и без двух дней мой зять… ты настоящий трусливый обмудок. Заставил нашего Кастора изрядно попотеть, а теперь еще придется раскошелиться на правку его доспеха. Вот скажи, зачем, зачем… ЗАЧЕМ, еб твою мать, пришлось доводить до этого?! — взорвался грузный по меркам поджарых мужчин Твердыни Кальцер.

— Отец, — к удивлению Ральфа его сегодняшний противник — Кастор — вскинул словесный щит, ограждая будущего родственника от пустой брани, — Ральф — достойный городской рыцарь, и это был честный поединок. Возрадуемся, что он закончился справедливо.

— Конечно, справедливо! — рявкнул старший Шлиссер, — Он и не мог закончиться иначе! Весь Рейнель чуть было ни стал свидетелями нашего позора. По твоей вине, чертов сластолюбец! — указательный палец Кальцера вперился в лицо Ральфа, и, невзирая на отделяющие их метры, сын Вейссеров ощутил прикосновение толстого ногтя ко лбу.

— Отец, Ангра могла… — начал было Кастор, однако его реплика моментально утонула во взрыве негодования подвыпившего отца.

— Могла не разбрасывать свои чертовы ляжки перед мордой этого хахаля! Ебучая молодежь! Вы влезли, когда уже все было налажено, все договорились… Нет, обязательно нужно было все порушить со своей глупости и похоти! Ну, что ты молчишь, дура?! — Кальцер вскинулся куда-то в сторону, и Траверс сумел глазами предка рассмотреть женщину, коей в ближайшем времени предстояло стать женой старшего сына Вейссеров, тем самым уберегая две влиятельные семьи от настоящей уличной войны…

Вайс уперся в поразительную дилемму — с одной стороны, Траверс, будучи человеком из другого времени, привык к совершенно иным стандартам женской красоты, от которых невеста Ральфа была столь же далека, как Твердыня от светила их звездной системы. Однако разумом и воспылавшим естеством предка Вайс знал, как приятна на ощупь ее нежная, белая кожа. Знал вкус ее бледных губ, и едва уловимый запах пота постельных утех, знал, как широко разбрасываются ее груди от мерного покачивания. Знал ее тихое и сводящее с ума похотливое постанывание. И сейчас, оба мужских разума, заключенных в одном теле, явственно замечали темное пламя вожделенной власти, поднимавшееся в голубых глазах Ангры. Ральф отчетливо понял — его роль в будущей совместной жизни заранее жестко определена, и он не сумеет вырваться из стальной хватки клещей обязательств перед семьями. Заключив брак, Ральф сразу же прекратит быть субъектом собственной судьбы, превратившись в дорогой инструмент, который будет извлекаться на свет поочередно либо Вейссерами, либо Шлиссерами. А жена, чьи руки будут развязаны принужденным положением вечного виноватого Ральфа, вволю натешится, загоняя неуступчивого мужа в тесную ограду собственной воли. Любой несущественный повод, не стоящий и пары вдохов, окажется безжалостно раздут огнем ссоры и ворохом обвинений. Ральфа лишало покоя осознание, что Ангра будет упиваться чужой силой, дарующей ей возможность вить веревки из скованного по рукам и ногам мужа…

Собственно, из всех присутствующих с уважением к гостю относился лишь сегодняшний противник — Кастор и Ральф стояли в одном строю, отражая последний набег северян, отчего были скованы незримой связью воинской солидарности. Старший сын Вейссеров отстраненно слушал рассуждения отца семейства Шлиссеров о расходах на предстоящую свадьбу. Поскольку Ральф уже сбежал однажды, то честь Ангры, как брошенной невесты, оказалась запятнана. Дабы очистить репутацию дочери и семьи в целом, Кальцер планировал устроить, поистине, впечатляющую церемонию, и Вейссеры, разумеется, должны будут разделить предстоящие траты. Траверс же в это время пребывал в недоуменной досаде — предок противился тому, что от Вайса отрывала сама жизнь, своей чудовищной последовательностью доводя молодого мужчину до исступления. Пока подавленный Ральф лишь номинально присутствовал на застолье, пребывая в подобие мысленного стазиса, Траверс вспомнил предложение со стороны дейнезианского друга Поля, от которого яростно открещивался. Для жителей «селекционных зон» Твердыни, словно оправдывая такое название, предоставлялась возможность участия в селекционных программах. Как выразился Поль, с присущей всем дейнезианцам тяжеловесной серьезностью: «Это не брачное агентство. Специальная комиссия подбирает максимально совместимых партнеров, дабы их потомки стали новым витком развития социума и сумели органично влиться в то будущее, что мы столь самоотверженно строим».

Казалось, для Траверса, обреченного жизнью на одиночество, вступление в подобную программу должно являться желанным решением, однако в дело вмешивались незримые подводные течения его гордыни. Дейнезианцы всегда соблюдали договоренности, и истово требовали подобающего уважения к заключенным условиям с другой стороны. Таким образом, Траверс, попадал в настоящий дейнезианский зажим правилами, начисто лишаясь возможности оставаться субъектом во многих вопросах. Мало того, что ему бы пришлось долгое время прожить с выбранной комиссией женщиной, так еще и в воспитании потомства им отводилась косвенная роль — дейнезианские скульпторы нового общества предпочитали работать с материалом самостоятельно. Относительно этого момента взаимодействия двух народов, Траверс не мог спорить со злопыхателями, цинично сравнивавшими жителей «селекционных зон» с племенным скотом в загоне дотошного дейнезианского «фермера». Впрочем, все сказанное могло считаться легкой разминкой на фоне жуткой процедуры инициации, ожидавшей его возможных детей по достижению двадцати лет. Огромная комиссия, вооружившись кипами тестов и сложнейшим оборудованием, скрупулезно проводила комплексный анализ личности гражданина, выявляя его наклонности, психические патологии и степень примитивности его главных мотивов поведения. Если в действиях индивида превалировала отвергаемая дейнезианцами доминантность, присущая приматам, а вовлеченность в общество созидателей оказывалось лживой мимикрией, человека… деклассировали. Неудивительно, что находилось чрезвычайно мало желающих участвовать в этой игре с чудовищными правилами, однако… Траверс искренне видел в последователях Дейнезиана будущее не только Твердыни, но и всего Сектора Анвил. Однако все же главной причиной, из-за которой гордыня мужчина отказывалась сдавать позиции, выступало отсутствие выбора. Траверса, буквально, разрывало внутреннее возмущение, что ему придется строить жизнь с личностью, выбранной НЕ ИМ.

Пребывая в плену горьких размышлений, Ральф с Траверсом не заметили, как завершился далеко не самый приятный званый ужин. Вейссер старательно избегал встречи своего погасшего взгляда с глазами Ангры, сиявшими пробуждающимся властолюбием. В этом блеске Ральф мог уверенно различить, с каким сладострастием бездонная женская гордыня его невесты предвкушает, как будет целеустремленно ломать физически сильного и неуступчивого Вейссера. Это прекрасно отслеживал и Траверс — пусть, потомок уже презирал Ральфа за слабоволие и недальновидность, приведшие к серьезным последствиям, но сейчас Вайс был солидарен с предком. Глава семьи Шлиссеров махнул рукой, знаменуя окончание ужина, и его жест переполняло чувство непререкаемого владения ситуацией. Ральф вышел из залы, по прежнему избегая липкого и жадного взгляда Ангры. Улицы Рейнеля встретили его не только прохладой позднего вечера, растворенной в тишине, но и любопытным лицом верного Швабса, поджидающим господина. Впрочем, одного подавленно вида Ральфа оказалось достаточным, дабы моментально и с корнем выкорчевать любые попытки расспросов со стороны разговорчивого слуги. Естественно, Ральф направился ночевать во все ту же арендованную комнату, поскольку появляться в родительском доме означало для него продолжение пытки.

Полностью расставшийся с силами в течение дня Ральф даже не сумел проиграть борьбу с недавно проявившейся пагубной привычкой — этот вечер миновал без вина, играющего в серебре кубка. Молодой мужчина, раздавленный произошедшим и, в особенности, торжествующим блеском хищных глаз невесты, провалился в черноту беспамятного забытья, однако Траверс оказался лишен подобной роскоши. Первая ночь в качестве соглядатая, закованного внутри тела и сознания предка, обещала обратиться бесконечной, изощренной пыткой. Вайс истово надеялся, что в это время его собственное тело, совершенное на фоне увиденных тщедушных жителей прошлого, находится в безопасности, по-прежнему возлегая на странной кушетке с подозрительными приспособлениями для фиксации. Гребанная гадалка оказалась права с самого начала, уверенно заявив — его проблемы тянутся из прошлого. И в том, что личная жизнь Траверса более походит на выжженную пустыню, виноваты тяжелые проступки предков. Сейчас разум Вайса расслаивался на несколько линий, хаотично шарящих щупальцами познания в попытках ухватить план предстоящих действий. Проклятая гадалка, как показала практика, не входила в ряды шарлатанов, и, Траверс мог поставить любимый шлифовальный станок, сама не ожидала столь невероятной глубины погружения клиента.

Вайсу не давала покоя бредовая аналогия, преследовавшая его который час — он мог биться о заклад, что именно так чувствовали себя операторы дейнезианских шагающих танков. Будучи погружены в бронированную капсулу, заполненную нейрогелем и защищенную десятками тонн непробиваемой брони, эти мужчины в одиночку управляли металлическими монстрами, частично ощущая себя едиными с настоящим чудом технологий. На Твердыне находилось небольшой количество подобной техники, благо, твердые и сухие грунты планеты позволяли колоссам уверенно передвигаться, вызывая содрогания земли с каждым шагом широких «ступней». Во многом антропоморфные машины походили на ожившие доспехи виденных сегодня рыцарей, однако несли в себе реактор, способный питать целое дейнезианское «копье». Несколько десятков тяжеловооруженных пехотинцев в экзоскелетах традиционно сопровождали дорогостоящую технику, получая энергию для приводов своих многосоткилограммовых лат без прямого подключения к сердцу титана. Дейнезианцы скептически относились к широкому использованию каких-либо разновидностей искусственного интеллекта, что удачно попадало в русло ограничительной политики Плывущих в Вечности — повелителей логистики освоенных миров и «скульпторов» человечества на данном витке истории.

Впрочем, Траверсу стоило сфокусировать разбегающиеся мысли — операторы могучей шагающей техники, равно как и он сейчас, могли не вмешиваться в работу бесчисленного сонма механизмов, подконтрольных простым ауксиларным программам, являвшимся подобием человеческих рефлексов. Наборы идеально (как и все дейнезианское) отлаженных алгоритмов позволяли колоссу уверенно передвигаться и активно маневрировать, а также пользоваться плодами впечатляющей стабилизации оружия, поражая из газовых и рельсовых орудий любые цели за десятки километров. Траверса всегда пробирал озноб, стоило представить, какое восхищение и гордость обуревают операторов в течение каждой минуты, проведенной в капсуле с черным желе, что выступало в роли интерфейса между человеком и машиной. Тысячи киловатт мощности, с готовностью исторгаемых плазмой, бушующей внутри магнитных уз компактного реактора, пели гимн человеческой тяги к созиданию и сводящего с ума стремления сбросить оковы биологии. В каждой идеально изготовленной шестерне и гидроцилиндре, напыленных вечным салуритом, воплощались божественная искра, позволившая раздуть робкий огонек цивилизации людей, на данный момент рассеявшихся по десяткам, если не сотням звездных систем. Безумная мощь, сконцентрированная в волокнах электрогелевых мускулов, рвалась наружу, рвалась поддержать эволюцию, бразды управления которой отныне принадлежали не слепой природе, но лишь холодному и эффективному разуму. Сознательный труд десятков поколений людей собрался воедино, каждым движением стального колосса прославляя гений ученых, инженеров и талантливых специалистов, воплотивших это настоящее чудо. Подземные кузницы сотрясали недра планеты, когда удары молота усилием в сотни и тысячи тонн выковывали заготовки деталей для вестника превосходства последователей Дейнезиана. Огромные литейные цеха озарялись нестерпимыми вспышками пламени, в то время как жидкий, но строптивый металл загонялся в неплавящуюся форму под невообразимым давлением, рождая остов титана. Мерное излучение от нескольких видов сварки облагородили сотни метров идеально ровных и сплошных швов, удерживающих каркас поразительной машины, способной с легкостью стирать кварталы городов и, спустя секунды, ювелирными движениями огромных пальцев-манипуляторов помогать обычным людям в строительстве и производстве.

Пусть это дико звучало, но… тело предка Траверса отчасти походило на впечатляющую шагающую машину — вернее, сам Вайс выступал, скорее, ограниченным в управлении оператором. Ральф прекрасно знал, что и как ему делать в каждый момент, и, обладай Траверс возможностью вмешаться, дабы изменить прошлое, стоило крепко подумать. С другой стороны, молодому мужчине из будущего предстояло наладить непосредственный контакт со своим теперешним «вместилищем». Лишь таким образом он мог найти источник проклятия и, возможно, аннулировать его, даровав себе невероятно желанную возможность зажить, наконец, нормально. Картины, составившие пролетевший день чужой жизни, сливались в настоящую кашу из несочетаемых цветов, что могла легко обрушить пошатнувшийся бастион самообладания Траверса. Еще бы — окунуться в такое! Холодный разум Вайса, «вылепленный» дейнезианцами, на которых он старался с юношеских лет ориентироваться во всем, трещал по воображаемым швам привычных убеждений. Словно циничная жизнь насмешливо водила напильником по блестящей поверхности его гордыни, оставляя оскорбительные царапины, заглаживать кои мужчине придется годами. Впрочем, Гадалка попала в десятку, с порога бросив «Что, совсем прижало?». Действительно, Траверс с горьким и начавшим остывать смирением признавал — хуже быть не могло. И теперь ему пришлось фантастическим образом окунуться в прошлое, дабы попытаться исправить ситуацию, превратившей Вайса в невинную жертву проклятья, заслуженного кем-то из предков…

4

Утро не принесло облегчения — оба сознания встретили новый день, восходящий над благополучным Вейтендайлем совершенно измученными. Невзирая на тотальную разбитость, вызванную вчерашней дуэлью с ужином у проклятых Шлиссеров, мысли Ральфа полнились мрачной решимостью. Внутри разума городского рыцаря пылал настоящий факел уязвленной гордости, воздымавший языки пламени до самого неба. К черту правила и приличия, со всех сторон заставляющие его смиренно поместить ногу в капкан и позволить тупым зубьям жадно погрузиться в заблаговременно оголенную плоть! Ральф привел себя в порядок, после чего решительно облачился в лучшие одежды, это выступало первым пунктом его сумбурного плана. Вейссеру предстояло посетить родителей и взять деньги под предлогом участия в организации свадьбы. Траверс, попросту, ошалел от скудоумного эгоизма предка, растерзанного предшествующими событиями — рассудительному Вайсу было не под силу осознать всю глубину морального падения Ральфа. Наглость и убежденность в собственной важности предка оказались столь раздутыми, что теперь старший сын Вейссеров намеревался обманом выудить у родителей немалую сумму, наплевав на крайне серьезные последствия для семей, вызванные повторным бегством жениха и расстроенной свадьбой.

Всю дорогу Ральф презрительно кривил породистое лицо, отбрасывая сонм мыслей касательно опасности своего рискованного решения. Они напирали, словно разнузданные налетчики, бьющиеся о крепостные стены, но… стоило воскресить в памяти свежий образ Ангры и сцен, сопровождавших ужин, как Ральфу становилось заметно легче. Пусть, он и идет сейчас по острой кромке мессера, но отдаваться в бесчувственные руки семейных договоренностей и пропитанных старостью законов не намерен. Семьи все равно разберутся, да и городское управление Рейнеля не допустит серьезного обострения отношений, погасив конфликт тем или иным образом. Пусть, отец отдает в распоряжение Шлиссеров его младшего брата — Карл все равно с юношеских лет интересовался, главным образом, не девками и иными, «правильными» удовольствиями мужчины, а лишь цифрами, торговыми делами и расчетами. Так и семьи смогут объединить дела, став достаточно мощны, чтобы постепенно подмять под себя большую часть торговой среды Рейнеля, и Карл получит куда больший простор для занятия любимым делом. Ральф же удалится в Вейтен, где заляжет на дно, предоставив возможность эмоциям улечься, а успокоившиеся главы семей смогут достичь новых и куда более крепких договоренностей. Отличный план, и звучит надежно! Ральф совершал акт немыслимой щедрости, выводя раздражитель (в виде себя) из поля зрения как Шлиссеров, так и Вейссеров. Траверс же не мог оторвать воображаемую ладонь от лица — рассуждения предка непростительно походили на планы избалованного ребенка. Ребенка, лишенного сладостей и, что куда страшнее — разума. Теперь дите, заключенное в теле сильного мужчины, и не желающее обратить взор в завтрашний день, готовилось во что бы то ни стало заполучить «положенные» сладости, пусть в процессе этого сгорит весь дом…

Родительский очаг встретил непутевого сына прохладно, в буквальном смысле — родные стены полнились лишь прислугой, все остальные были занятые делами в городе. Из-за поведения Ральфа его отношения с остальными членами семьи становились все более натянутыми, сохранив скудные остатки теплоты лишь с сестрой Кристайн. Хрупкая красота девушки могла приковать взгляды, практически, любого здорового мужчины, но… она довольно быстро стала жертвой фамильного проклятья, лишившись возможности ходить. Проклятье Вейссеров! В подброшенный разум Траверса вонзилась толстая игла из медицинской стали — возможно, он приблизился к разгадке своей бесконечно тянущейся беды. Для Ральфа существование Проклятья, нависавшего над семьей уже несколько поколений, приходилось настолько естественным фоном, что лишь встреча с сестрой всколыхнула мысли, позволив Траверсу прикоснуться к этому горестному знанию.

Прадед по отцу Ральфа степенно прожил большую часть жизни, но когда ему стукнуло около сорока лет, ноги этого еще крепкого мужчины стали стремительно слабеть, волочась по земле. Он практически перестал покидать пределы дома, используя для передвижения костыли при редкой необходимости. Никто из семьи не придал этому значения — в конце концов, приличный возраст (по меркам земного средневековья) с тяготами жизни могли привести к подобному недугу. Но когда у бабки в тридцать лет начались абсолютно схожие беды с ногами, в головы предков стали закрадываться не самые приятные подозрения. Начинала робко проглядывать закономерность, словно темный механизм по угнетению нависшая над Вейссерами. Может быть, обреченные ожидания семьи позволили двум зернам случая проклюнуться, и прорасти в лозу проклятья, но младший брат отца — дядя Куртель — лишился возможности передвигаться на ногах в двадцать лет. Это был чрезвычайно жизнелюбивый мужчина, постоянно встревавший в разные распутные (как и сам Ральф) истории, однако такой удар сломал его. Дядя Куртель не смог смириться с круто изменившейся жизнью и основательно запил, прожив всего полтора года после этого. Проклятье Вейссеров распрямилось в полный рост и, когда родилась Кристайн, все уже знали — в десять лет у девочки начнут отказывать ноги. Ее заранее окружили заботой, буквально, сдувая каждую пылинку, и сестра выросла чрезвычайно избалованной, красивой стервой. В десять лет проклятье схватило ее ноги, высосав всю силу, и родители, вытирая давно капающие слезы, достали заранее приготовленные костыли. Недальновидно исполняя каждый каприз привередливой дочери, отец с матерью против собственного желания превратили ее в настоящую несносную суку, которую, из-за характера и недуга оказалось крайне сложно удачно выдать замуж, невзирая на впечатляющее приданное. Теперь, согласно очередности, что выставил этот черный механизм, сыновья Ральфа или Карла должны родиться с недугом, либо обрести его в первый год жизни. Пугающая спираль проклятья сужала витки с каждым поколением, и Ральф, в редких думах о будущем надеялся, что если его сын родится с подобным недугом, он сможет сродниться с ним, и вырасти намного более сильным, чем дядька и младшая сестра. Они даже не попытались усмирить гордыню и, обуянные нестерпимой жалостью к себе, перевернули стол для игры под названием «жизнь». Но самое жуткое в том, что когда человек рождается, его сразу безжалостно хватают за тонкую шею и насильно усаживают за этот стол, где сидят одни чертовы шулеры…

Траверс находился в состоянии, близком к панике — он хотел натурально завыть от бессилия, ведь Проклятье Вейссеров не имело к его ситуации никакого отношения. Бич ветви предков работал совершенно иначе, и Траверс опустошенно понимал, что не стал ближе к разгадке. Судьба вновь цинично и безжалостно посмеялась над Вайсом, выбив из его судорожно сжатых пальцев знание, способное выступить в роли той самой отмычки, которая освободит мужчину от оков противоестественного одиночества. Из горячего плена панических мыслей Траверса вырвало обращение сестры к Ральфу:

— Ты цел, Ральф? Карл вчера светился от радости, когда рассказывал, как ты проиграл Кастору… — она давно не видела старшего брата и, набравшись сил, вышла из комнаты, ставшей за годы одновременно камерой добровольно заточения и больничной палатой. Действительно, даже Траверс оценил блеклую и тонкую красоту лица Кристайн — в его время она могла бы свободно разъезжать по художественным академиям в качестве идеальной натурщицы. Однако серые глаза девушки, не имевшие измеримой глубины, даже не старались утаить боль от отобранных лучших лет жизни любой женщины. Траверс готов был кричать и разбивать головы от гнева на чудовищную несправедливость, ведь он, как никто знал цену годам жизни, отягощенной каждодневным лязгом кандалов проклятья.

— Да, Крис, вчера я знатно получил, но ничего… заслуженно, — горько улыбнулся Ральф, крайне осторожно обнимая сестру, — Я пришел взять денег на свадьбу. Шлиссеры вчера настаивали, чтобы я принял участие в этом деле. Хотят все провести дорого и богато, чтобы весь Рейнель завидовал… — Ложь давалась Ральфу куда проще, поскольку она почти полностью состояла из правды.

— Отец на складах, мать — в городе. Карл… я не знаю, мне не интересно, где сидит этот пыльный счетовод, — Кристайн ничего не заподозрила, а то, что именно сестра встретила Ральфа, выступало невероятной удачей — поскольку она находилась в доме все время, то значительная часть семейных денег хранилась в ее комнате. Выгнав служанок, девушка с трудом пронесла стройное тело по комнате, гулко ударяя в деревянный пол подошвами ненавистных костылей, давно ставших ее безжалостными спутниками. Открыв тяжелый ларец, окованный по краям железом и украшенный потускневшей бронзой, Кристайн позволила Ральфу запустить руки в часть семейного богатства, туго набивая кошелек, мгновенно начавший оттягивать пояс старшего сына Вейссеров. В россыпь серебряных пластин вливался редкий блеск золотых вкраплений, обещавший все возможные удовольствия, что ждали сластолюбца в крупнейшем городе северного рая. Ральфу предстояло залечь на дно в Вейтене, и проводить время в компании скуки с тяготившими размышлениями он совершенно не планировал.

Умудренный в решении подобных вопросов Швабс давно купил дорожные позволения Гильдии Перевозчиков и сам с нетерпением ожидал господина, дабы погрузиться в привычное уныние пары дней пути. Между тем, это уныние служило, скорее, способом «нагулять аппетит» пред тем, как с головой окунуться в тягучее движение настоящей реки незамысловатых удовольствий, ожидавших не только господина, но и его верного слугу. Щедрый Ральф регулярно позволял Швабсу выступать компаньоном в попойках и пользоваться шлюхами после того, как сам вдоволь натешится с ними, потеряв интерес к прелестям продажных тел. Правда, сейчас в эту тесную компанию против воли затесался безмолвный свидетель, коему неожиданно выпала возможность обрести путевку в мир чужой и давно закончившейся жизни. Данный аттракцион сопровождался невероятной глубиной погружения в ощущения предка, что, учитывая объяснимую чистоплотность и брезгливость Траверса, сулило ему неописуемые пытки, вызванные отвращением от варварских оргий в условиях дикости прошлого. Еще бы — жители Твердыни до появления на орбите колоссального корабля дейнезианцев закономерно были лишены роскоши централизованных коммуникаций, раскинувшихся по городам подобно переплетенной кровеносной системе исполинского существа. Тысячи километров трубопроводов и различных линий электропередач опутали поверхность планеты, не только обеспечивая физическую безопасность, но и даруя невообразимый для жителей средневековья комфорт, оскорбительно быстро ставший насквозь привычным. Сейчас, во время жизни Траверса, любой человек обладал уровнем жизни, недоступным даже для богатых аристократов относительно недавнего прошлого, который не могли обеспечить десятки старательных слуг наравне с тысячами согбенных подданных.

Теперь же мужчинам не приходилось сжигать сотни калорий и годы жизни, дабы заготовить россыпи бессчетных дров для топки, а с плеч женщин оказались сброшены примитивные хозяйственные заботы, даруя тем невообразимую роскошь вновь стать хрупкими. Траверс досконально представлял сложность возведения подобной инфраструктуры, а также количество слоев такого уклада, берущих начало от самой поверхности Твердыни. Ныне любая жительница планеты рефлекторным движением открывала воду, моментально ударяющую прозрачной струей в поверхность раковины или блестящую керамику посуды, а совсем недавно ей бы пришлось оставить молодость и красоту по дороге к колодцу либо ближайшему водоему. Цивилизация, фундаментом которой стал корабль новых хозяев, полностью разобранный для нужд зачатой колонии, быстро вырвала все население Твердыни из горьких объятий прошлого, однако умы людей с их чаяниями, казалось, мало изменились за прошедшие годы благоденствия.

Одно из чудес прогресса вызывало особую тоску Траверса, главным образом, своим отсутствием — гигиена в условиях прошлого, мягко выражаясь, оставляла желать лучшего. Однако люди, всю жизнь проведшие в подобных условиях, банально не могли сравнивать ситуации, подобно Вайсу. Посему Ральфа ничуть не смущал запах из ртов куртизанок, наравне с четкими нотами застарелой потной вони, источаемой их подмышками. Стоило мужчинам прибыть в жадный до денег, хотя и без того богатый Вейтен, они без промедления заселились в знакомую гостиницу и предались излишествам, щедро расставаясь с пластинками — жалкими искрами таявшего богатства Вейссеров. Ральфа опутало греховное безвременье, наполненное целыми ручьями вина и похоти — он даже не запоминал лиц непрестанно менявшихся жриц продажной любви. Порочное времяпрепровождение пока что спасало неразумного сына Вейссеров от рассуждений об ответственности и необходимости встретиться с последствиями собственных инфантильных поступков лицом к лицу. Швабс же всецело обрел себя — казалось, молодой мужчина истово выполнял призвание, без устали договариваясь с все новыми и новыми куртизанками, а также периодически успокаивая показательно взволнованных хозяев гостиницы парой серебряных пластин. Неловко балансируя на краю пропасти, созданной им самим, Ральф пока избегал ужаса прихода отрезвляющего момента истины.

Траверс же парадоксальным образом оказался на стыке разных миров и времен, буквально, кричащих о противоположности. В этот дикий, сводящий с ума хор включалось заунывное пение привычной Вайсу морали и системы ценностей, что расходились по швам от столь близкого соприкосновения с прошлым. Траверса, главным образом, поражало принятие женщинами, побывавшими в номере Вейссера, собственной участи и такого… спорного, пусть и востребованного способа обеспечения жизни. Не было острой нужды притягивать примеры из отдаленных миров Суверенов, где, насколько Вайс знал, определенные части социума жили в невозможных условиях настоящего кибер-феодализма. Менталитет и уровень жизни простого народа до степени сличения походил на устройство общества средневековой Земли, фантастически соседствуя при этом с протезами, развитой отраслью имплантации, орбитальными обогатительными комплексами и линиями логистики, а также иллирийской шагающей военной техникой, пилотируемой местной аристократией, что мнила себя продолжателями традиций канувшего рыцарства. В низших слоях подобного общества у немалого количества женщин сама жизнь выбивала из рук доступные возможности честно трудиться, подталкивая их к бездне порока — ремесло продажной любви всегда сопровождало человечество, тысячелетиями сверкая из-за плеча бликами циничных глаз. Лишь дейнезианцы сумели безжалостно вырезать эту неприглядную сторону человеческого существования из плоти своей поразительной цивилизации, и, что вызывало у Траверса особенный восторг, фанатично строго придерживались декларируемых принципов. Однако на Твердыне в так называемых «общих зонах» — местах, где законы Дейнезиана действовали не в полной мере (что позволяло плавно интегрировать неподготовленные массы в наступившее будущее), «индустрия» проституции чувствовала себя относительно вольготно. Правда, наивно полагать, что дейнезианцы, несколько десятилетий назад вступившие в полновластное распоряжение планетой, не загнали бы эту неприемлемую с их точки зрения деятельность в весьма изощренные рамки. Всем «жрицам» оплаченных утех разных сортов надлежало зарегистрироваться и получить на нежную кожу заметное почти отовсюду клеймо, мгновенно маркирующее обладательницу. В противном случае привычных ко всякому обращению работниц начинали душить непомерными налогами, либо, в крайних случаях, судом, что нависало над душевным покоем обвиняемого неподъемным молотом. Травес мог поспорить, есть ли во всем секторе Анвил наивный мир, томящийся в сладкой неге, который не был осведомлен о легкости, с какой дейнезианцы выносят смертные приговоры представителям несовершенных, по их мнению, обществ. В любом случае жителям Твердыни, несущих на своих телах подобные искусственные отметины, категорически запрещалось посещать «селекционные зоны» — наиболее безопасные и благополучные части городов, вмещавших сложные производства и научные центры наравне с лучшими условиями проживания.

Приятель Траверса, дейнезианец Поль — обладатель выдающегося даже по меркам сородичей телосложения — метко и с присущим цинизмом ответил на вопрос Вайса, касающийся варварского способа маркировки «продажных женщин» и нетерпимого отношения последователей Дейнезиана к татуировкам в целом.

— Траверс, я полагаю, ты воспримешь мои слова сквозь призму мнимой надменности и предполагаемого превосходства, однако заверяю — это не соответствует действительности. К тому же, — взгляд редких зеленых глаз дейнезианца неуловимо для собеседника подернулся тоской на долю секунды, — Я давно не имею права, в том числе и морального, судить с позиций настоящего, актуального жителя моей родной планеты.

— Поль, при всем уважении, я не могу понять и принять столь дикарский способ выпятить принадлежность этих женщин к той деятельности, которую вы считаете не нужной. У вас ведь есть рычаги, чтобы запретить все разрешенные ныне пороки в «общих зонах», и выкорчевать их вместе с воображаемым «мясом» человеческих привычек. И… даже мне, как жителю «селекции», не до конца ясно, отчего вы законодательно запрещаете доступ туда для людей, обладающих какими-либо татуировками. Это ведь такая… мелочь…

— Увы, Траверс, это отнюдь не мелочь, но отчетливый маркер, способный сказать куда больше, нежели предполагает даже сам носитель подобной маркировки, с горделиво воздетой головой направляющийся на очередную процедуру добровольного истязания собственной кожи.

— Поль, я…

— Позволь мне закончить, сын друга. Повторюсь, отметины такого рода есть по сути своей маркировка, открыто заявляющая о принадлежности индивида к определенной социальной структуре. Нанося клейма на тела женщин, безвольно и, главное, по собственной воле выбравший столь животный и примитивный способ существования, удерживающий человечество в вечных оковах плоти, мы отмечаем их как некоего «блеклого врага», с которым, естественно, нужно бороться. Сейчас у каждого жителя Твердыни любого пола есть свободный доступ к самосовершенствованию, физическому и моральному развитию, а также широчайшему простору деятельности, направленной на принесение пользы социуму, непосредственному участию в его прогрессе. Тем не менее, далеко не все выбирают этот путь, пролегающий через широкие и распахнутые настежь врата. Многие люди остаются приверженцами непростительно устаревших поведенческих стратегий, присущих, скорее, стае высших приматов, нежели покорителям новых планет, демонстрирующих Вселенной человечество в его лучшей форме. К нашему сожалению, давно ставшему неотъемлемой частью колонизации, основная масса населения Твердыни погрязла в гонке за социальным статусом и демонстрации его окружающим с впечатляющей настойчивостью, что способна сделать честь даже фанатику. Пока одобряемые на уровне инстинктов пороки и погоня за примитивными наслаждениями будет занимать умы людей вместо науки, промышленности, искусств, ремесел и бережного отношения друг к другу, поверхность планеты останется разделенной. Пойми, Траверс — люди подобны заряженным частицам, которые увлеченно толкает по проводнику электрическое поле. Наша задача здесь, в глобальном плане, подобрать частицы с таким зарядом, чтобы они продолжали движение даже в случае исчезновения принуждающей силы…

Что же касается разрешенных в «общих зонах» употребления веществ, изменяющих сознание, блуда всех возможных вариаций, а также остальных «допустимых» пороков, то мы… Мы лишь оптимизируем процесс сортировки народа Твердыни, облегчая, в первую очередь, нашу работу по присоединению людей, подобных тебе к уверенному шествию в достойное будущее. Представители здешнего этноса, склонные к быстрому формированию дофаминовой зависимости, прекрасно выбраковывают сами себя, проводя время в отведенных и относительно безопасных местах.

— Поль, но это… геноцид в чистом виде! — Траверс не сумел сдержаться, ибо раньше ему не доводилось беседовать с управляющим комплекса настолько обстоятельно.

— Хотя бы одному наркозависимому на Твердыне совершили инъекцию против его воли? Или погрязшему в смертельных, но таких уютных объятиях алкоголя — вливали вожделенную жидкость насильно? Траверс, пойми — мы лишь позволяем людям, выбравший такой путь, пройти его не слишком деструктивно для остальной части общества, и достигнуть цели, став некоим подобием перегноя…

— Допустим, но причем здесь татуировки?! — не унимался Вайс.

— Беседа затянулась и ты проявляешь недопустимо много эмоций, что низводит тебя до уровня неосознанного человека, проживание которого в зоне селекции подлежит рассмотрению. Будь осторожен, сын друга и тщательно подумай над словами, оставленными сегодня с обеих сторон. Если в древности хозяин клеймил скот, демонстрируя принадлежность к его собственности, то ныне «скот» добровольно и с вызывающей готовностью клеймит себя самостоятельно, демонстрируя мнимую свободу от хозяина. Мы, общество Дейнезиса, не только давно отошли от столь примитивных жизненных мотивов, но и не позволяем их носителям приближаться к тщательно выстроенному миру — лучшему примеру созидания во всей истории…

Обстоятельные и, поистине, монументальные размышления Траверса омрачались лишь ритмичным скрипом кровати и стонами женщин, зачастую, наигранными. Впрочем, беззаботность предка, которая умело закрывалась от реальности щитом грязного эскапизма, не продлилась долго — Швабс, отосланный в Рейнель, спустя несколько дней принес печальные вести, превратившие разум Ральфа в подобие жерла вулкана. Проклятые Шлиссеры не смогли стерпеть такого оскорбления повторно, и вынесли дело на суд городского совета. Обладая не только набором неопровержимых доказательств, но и моральным правом, несостоявшиеся родственники Ральфа отсудили у семьи Вейссеров впечатляющую сумму, призванную компенсировать убытки от сорвавшейся свадьбы Ангры, а также загладить поруганную честь дважды оставленной невесты. Глава семейства Шлиссеров пребывал в ярости, и лишь получение денег частично погасило его всепожирающий гнев. Выплата оказалась посильной для Вейссеров, однако родне Ральфа пришлось продать основные склады, лишившись, таким образом, немалой части активов — отныне торговый пантеон Рейнеля лишился одной из давно обосновавшихся там фамилий. Вессеры вынужденно спустились на несколько ступеней вниз, перестав даже думать о прежней конкуренции со Шлиссерами. В тщетных попытках притушить жар, вызванный бессильной злобой, Ральф с еще большим старанием погрузился в пьянство — подобный образ жизни неизменно приближал любого богача к дну социальной жизни, и старший сын Вейссеров все чаще игнорировал необходимость гигены, начав источать омерзительный запах запойного алкоголика.

Спустя несколько дней убаюкивающего и одновременно убийственного безвременья, волны греховной реки прибили обессиленного Ральфа к, казалось, справедливому решению. Хотя Траверс, запертый в чужом теле и обреченный на муки созерцания, готов был рвать волосы на голове, поражаясь глупости предка. Вейссер, высвободившись из очередных женских объятий по фиксированной цене, приглушенно бросил верному Швабсу разыскать нескольких мужчин, не боявшихся риска и желавших прилично заработать. В мозгу Ральфа, затуманенном каскадами опьянения и похмелий, вызрел поразительно дерзкий план — раз Шлиссеры обрушили благосостояние его семьи, то они должны понести соразмерное наказание. Ральф с небольшой группой нанятых мужчин скрытно вернется в родной Рейнель, после чего сожжет и разорит склады семьи конкурентов. Затем, словно вестник возмездия, Ральф лично заколет Кастора, а лучше самого главу Шлиссеров — Кальцера, своего несостоявшегося тестя. Швабс давно подтвердил мастерство решения подобных щепетильных вопросов, и Ральф, удовлетворившись течением событий, вновь приложился к желанному кувшину с плескавшимся красным вином, что с каждым новым днем теряло яркость вкуса. Затем, ощутив возбуждение в набухшем уде, он растолкал спящую ночную спутницу, и бесцеремонно запихнул член в ее рот, заставив ту инстинктивно сжать горло и раскрыть ноздри. Словно хозяин, каковым он и являлся в данный момент, Ральф обхватил женскую шею и начал совершать фрикции, пребывая в спутанных мыслях, неприятно кишащих в его голове. Отстраненно излившись, и сетуя на отсутствия былого наслаждения, Вейссер приказал куртизанке исчезнуть — все вопросы оплаты ее «труда» надлежало решить Швабсу.

Исполнительный слуга не подвел и на сей раз — потратив пару дней, он сумел отыскать десяток парней, готовых за пластины преступить законы, как городские, так и моральные. Ральф, подгоняемый зудом справедливости, искаженной в его туманном сознании, настоял на немедленной отправке впопыхах сколоченной группы мстителей в Рейнель. Глаза Швабса выражали немую обеспокоенность, и, пожалуй, в этой ситуации слуга являлся наиболее рассудительным участником. Траверс, практически, лишился и без того отнятого его положением дара речи, будучи не в силах осознать масштабы глупости предка. Ситуация не только казалась, она являлась вопиющим и дистиллированным примером эталонного пьяного бреда! Обрушив дело семьи за несколько месяцев, тупорылый Ральф без лишних размышлений ставил под удар само существование фамилии Вейссеров — его месть могла низвергнуть горькое перемирие в пламя скоротечной уличной войны, что оказалось бы совершенно неприемлемо для спокойного и делового Рейнеля. К тому же, сейчас Шлиссеры находились на пике могущества и легко могли, попросту, раздавить остатки благосостояния Вейссеров, прихлопнув их, подобно упитанной мухе. Вместо того чтобы приползти домой на коленях и, боясь поднять глаза к ликам родных, вымаливать прощение, дабы в скором будущем стать для обедневшей семьи защитой, Ральф, словно безумец, прикладывал усилия для фатального усугубления положения. Сейчас, когда его родные пытались освоиться в среде куда более мелких торговцев, которые с готовностью падальщиков набросились на уязвимых недавних воротил, статус Ральфа, как городского рыцаря мог действительно спасти семью от нападок. Одно появление сильного воина, облаченного в зеркально отполированные латы, наравне с возможностью вызова на суд чести, было способно охладить пыл почти любого конкурента или недоброжелателя из той мещанской среды. Однако зашкаливающий инфантилизм и откровенно глупая гордыня Ральфа с готовностью подталкивали его к решениям, что вызовут поистине жуткие последствия.

Если бы Траверса попросили обстоятельно поведать о дальнейшем, ему оставалось лишь скривить губы в выражении запредельного презрения — затея Ральф с ожидаемым треском провалилась. По пути в Рейнель из никчемного подобия отряда «устранилась» пара человек — получив задаток, они растворились среди потока остальных пассажиров, сочтя собственное участие законченным. Будь в насквозь пропитанном спиртными парами мозгу Ральфа чуть больше способности мыслить, он бы распустил подельников, но… Казалось, Вейссер стал жертвой какой-то иррациональной, необъяснимой одержимости. Прибыв в родной город и обуреваемый нездоровой жаждой действий, Ральф распорядился начать слежку за складами Шлиссеров — согласно его плану, лихие мужчины должны улучить наиболее подходящий момент и, перебив расслабленную охрану, спалить здания ненавистной семьи со всеми товарами. Сам же старший сын Вейссеров намеревался отыскать среди горожан недавнего коллегу по рыцарскому ремеслу — Кастора. После этого его тяжелый боевой нож должен пронзить тело врага несколько раз, окропив улицы кровью, что возвестит о торжестве искаженной справедливости.

Планам Ральфа оказалось не суждено сбыться — его «горе-наемники» смогли лишь ранить одного охранника Шлиссеров, потеряв в ходе скоротечной драки двух человек убитыми. Также, что сулило наибольше проблемы, защитники склада умудрились скрутить одного налетчика, который оперативно оценил обстановку и выложил о нанимателе все, что мог. Более того, ослабевший от порока Ральф и сам облажался в выдающейся степени — его рука, потерявшая всякую крепость, оказалась не способна поразить Кастора. Сильный рыцарь перехватил нападавшего, и, разбив Вейссеру его и без того крупный нос, сорвал капюшон, моментально узнал беглого жениха сестры, преступившего черту. Ральф сумел вырваться и стремглав убежать, но ему на всю жизнь запомнился холодный и наполненный мрачной решимостью взгляд сына Шлиссеров. Кастор мысленно вычеркнул Ральфа из рядов равных по силе и статусу, отныне заслуженно воспринимая его в качестве человеческого мусора — отброса, не заслуживавшего и капли сострадания.

Семья Вейссеров оказалась обречена и Ральф, постыдно поджав несуществующий хвост, бежал обратно в Вейтен — заливать вином раны на необъятной поверхности своей изрядно поблекшей гордыни. Швабс по-прежнему сопровождал господина, но его глаза все чаще излучали странную смесь горькой жалости и брезгливости. Поневоле став казначеем, Швабс видел, сколь жалкие крохи богатства остались в распоряжении Ральфа, и теперь слуга мог обеспечивать его лишь отвратным пойлом и дешевыми шлюхами, внешний вид коих не распалял чресла даже у истосковавшихся по женскому телу клиентов. Ральф почти не мылся и источал настоящую вонь, ведь подобный скотский образ жизни вкрадчиво подминал человека, придавливая его ко дну жизни, шансов выбраться откуда практически не оставалось. Через несколько недель Швабс принес с трудом осознающему себя Ральфу ужасные новости, которые тот даже не сумел воспринять подобающим образом — похмельный взгляд Вейссера блуждал по комнате в поисках спасительного кувшина с кислым вином…

Шлиссеры, заручившись решением городского совета Рейнеля, в качестве компенсации лишили семью Вейссеров всего имущества, включая дом. Также, в качестве наказания за прямое нарушение законов города, семью Ральфа лишили права не только вести какую-либо торговлю в городах Вейтендайля, но запретили само проживание в пределах родных северных земель. Отныне каждый член фамилии Вейссеров получил небольшое клеймо изгнанника и не имел права появляться на землях севернее Канала Древних. Термин «Крах» не описывал и десятой доли тех несправедливых лишений, что всепоглощающей лавиной накрыли жизнь еще совсем недавно благополучной и богатой семьи… По вине неразумного и трусливого старшего сына. Правда, к чести Ральфа, если можно так выразиться, он умудрился сохранить последнюю нить, что блеском стали связывала его с прошлым — теперь уже бывший городской рыцарь не пропил комплект доспехов и оружие, поэтому теоретически все еще мог вернуться в новый дом родителей, став защитой семьи. В этих мыслях его старался укрепить и Швабс, который отныне не имел права называть Ральфа господином — лишенному статуса не только рыцаря, но и гражданина Вейтендайля Ральфу впору было привыкать смотреть на слугу снизу вверх.

Деньги, украденные нерадивым отпрыском еще в прошлый раз, почти закончились, и Швабс более не имел возможности покрывать требования Ральфа. Хозяева гостиницы уже не раз напоминали некогда любимым и щедрым клиентам о приближении срока выселения, а жалко выглядящий Ральф грязно оскорблял слугу из темноты провонявшей комнаты, требуя продолжения спасительного пьяного забвенья. Блестящее серебряное топливо, позволявшее старшему сыну Вейссеров на протяжении двух месяцев избегать встречи с ужасами созданной им реальности, заканчивалось, и новая жизнь с каждым днем все более нагло заглядывалась на Ральфа. Траверс же, запертый в теле поразительно быстро деградирующей личности предка, сходил с ума от настолько изощренной пытки. Вайса секли нескончаемые волны отвращения, и мужчина робко уповал лишь на то, что гадалка сможет извлечь его сознание из мертвого Ральфа, застывшего в луже собственных испражнений — Вейссер старательно шел к именно такой незавидной кончине…

5

Миновало несколько мучительных недель. После содеянного у Ральфа не осталось выбора — вернее, он своими поступками сжег или разрушил мосты, способные провести его обратной дорогой к привычному существованию. Даже верный Швабс, сопровождавший его на протяжении нескольких лет, крепко обнял бывшего господина и, не смея поднять глаз с плескавшейся смесью осуждения и печали, оставил старшего сына семейства Вейссеров. Ральф не мог думать о попытке продолжить существование в Вейтендайле — пусть, ему удалось избежать миниатюрного, однако невыносимо позорного клейма отселенного, в родном городе его узнают мгновенно. Соседний город на западе, Вейтен, сотнями знакомых глаз мог зацепить еще недавно разбитного хозяина жизни, ненасытно лапающего податливые женские задницы и опрокидывающего в себя кувшины вина, подобно бездонному колодцу. Новости поразительно быстро распространялись по компактным просторам северного государства, чему потворствовали прекрасные дороги, густой сетью опутавшие Вейтендайль. Разветвленные артерии щедро питали бесперебойную торговлю и ремесла, позволяя также сотням ополченцев с городскими рыцарями быстро достичь места, где предстояло в ходе безжалостного сражения удобрить почву очередным скопищем бездумных налетчиков. Сейчас же кровеносная система из мощеных дорог несла в себе новости со сплетнями о позорном низвержении семейства Вейссеров с пьедестала Рейнеля. Изгнание фамилии такого масштаба являлось редким событием на спокойном севере — людям доставало и вечной угрозы вторжения, дабы не искать врагов среди соседей либо соратников.

В любом случае, о «подвигах» Ральфа скоро узнают в каждом доме Вейтендайля, не без удовольствия смакуя подробности, а по телам мещан будет скрытно разливаться теплота от осознания собственного превосходства и напускной, неискренней праведности. Собственно, южная часть страны не станет исключением, и, несмотря на статус земли «второго сорта», жизни Ральфу здесь не будет. И совершенно заслуженно — в этом сходились оба ума, по нелепому стечению обстоятельств раздельно сосуществовавших в одном теле. Старший сын Вейссеров никогда не отличался расчетливым разумом, сияющим при возможности продумать все ходы, и, главное, последствия пресловутых ходов на перспективу — эти таланты всем скопом достались Карлу. Хотя отца данная ситуация не слишком печалила — амбиции старшего брата оказались довольно скромны, и, пока Ральф вдоволь упражнялся с оружием, а также умеренно расходовал бюджет семьи на продажную любовь, все шло своим чередом. Напротив, для фамилии с успешным делом статус наследника, как известного и достойного городского рыцаря являлся неоспоримым преимуществом. К тому же, ни для кого не было секретом, что все дела находились бы в ведении бухгалтерского гения Карла… Да уж, оставляя такой тандем, Вейссер-старший лежал бы на смертном одре с поразительным для всех покоем, довольно скрестив пальцы на груди…

Ошибкой Ральфа, незаметной среди целого сонма, стало появление в новом доме родителей на юге Вейтендайля. Горькое везение — у старшего сына закончились деньги на алкоголь, и сильное, молодое тело поневоле начало активно возвращать все то, что сладко и незаметно отняло проклятое вино. В противном случае грузный и пристрастившийся к настойкам отец, впав в ярость, мог ненароком проломить череп бывшему рыцарю Рейнеля. Впрочем, такая позорная смерть оказалась бы идеальным финальным аккордом в столь же позорной партии, по вине Ральфа ставшей аккомпанементом для заката всей семьи. Однако физическая сила старшего сына Вейссеров позволила скрутить как отца, так и младшего брата, впервые в жизни впавшего в безрассудство, тем самым закрыв двери нового дома перед ликующей смертью. Избежав кровопролития, Ральф не мог сбежать от себя, равно как и от необходимости выживать — взбешенный отец напоследок метнул в него тяжелую серебряную вилку и несколько невнятных проклятий, гнусными ругательствами утонувших в его бороде, выпачканной слюной и брызгами дешевого пойла.

Поскольку Ральф не освоил никакого ремесла, что, в целом, являлось закономерным для отпрыска богатой фамилии, его дальнейший путь лежал в военную свиту какого-либо аристократа мелкого пошиба из земель Молодых Суверенов. Также, отбросив последние не смытые жизнью следы гордыни, бывший городской рыцарь мог попытаться вступить в ряды охраны Гильдии Перевозчиков, либо просто отдаться потоку судьбы, оказавшись прибитым к подвернувшейся наемной компании, промышлявшей на землях южнее. Однако данный вариант даже сам Ральф находил менее предпочтительным — состав вольных рот не мог похвастать стабильностью, а успех зависел от целой сухопутной баржи факторов, на что сам Вейссер не мог влиять при всем стремлении. Если лидер роты обладал авторитетом, силой, а также известностью среди потенциальных нанимателей, дела шли откровенно неплохо — рискованное военного ремесло могло принести даже простому солдату богатые трофеи, позволяя вытянуть «нужную» соломинку и уйти на покой. Однако чаще такие сборища свободолюбивых воинов несли потери во время лагерного быта, уменьшаясь с каждой пьяной дракой и блеском ножей, извлеченных из ножен ради шлюх, либо досадного проигрыша в кости. Ральф часто слышал, как хитрые наниматели вступали в сговор с бесчестными лидерами таких миниатюрных армий, подставляя солдат на заведомо непосильного противника. За один такой бой, украшенный брызгами крови и искрами от оружия, рота могла лишиться подавляющей части состава, выполняя нужную заказчикам и чрезмерно рисковую задачу. Задачу, на которую бы никогда не решился как ответственный и пекущийся о собственной репутации лидер, так и его солдаты, коих невозможно было назвать самоубийцами.

Гильдия, напротив, с поразительной лояльностью относилась к собственным работникам, будь то погонщики тягловой скотины, мастеровые, либо неплохо вооруженная охрана, непрестанно сопровождавшая обозы. Древний конгломерат заводчиков ящеров и скрупулезных торговцев-распорядителей разросся до настоящего спрута, опутавшего большую часть известного мира Твердыни в прошлом. Траверс не смог упустить очевидную аналогию с его временем: «Надо же, и тогда логистика, вкупе с возможностью физически доставить необходимый груз, являлась главным инструментом властителей мира. Казалось бы — разные эпохи, пусть затейливо перекрестившиеся в случае нашей планеты, но ведь и сейчас Плывущие в Вечности монополизировали все межзвездные перемещения, с наслаждением выкручивая руки разрозненному человечеству… От их бесконечных правил, вкупе с неизбежными пошлинами даже на содержимое кишечника пассажиров, сходят с ума даже имперцы, потерявшие статус «любимой жены» после Отсечения…». Местные перевозчики напротив, демонстративно избегали участия в политике, полностью отстранившись от грязного мира вечных дрязг аристократии и их непрестанных войн между частными армиями в несколько сотен человек.

Обедневший отпрыск рухнувшей фамилии, еще недавно занимавшей видное положение в торговом «пантеоне» Рейнеля, мог получить место в крепком отряде охраны Гильдии. Благо, помимо навыков боя, Ральф сумел сохранить последнюю связь с миром прошлого достатка. Молодой мужчина ревностно относился к своему оружию, постоянно заставляя Швабса чистить и проверять доспехи — старший сын Вейссеров сохранил полный набор защитного вооружения, а это сразу возвышало его в глаза распорядителей Гильдии. Еще бы, готовый охранник, одним видом сплошной блестящей стали, покоящейся на его теле, вселял уверенность и безмятежность в сердца пассажиров. Стоит отметить, что монотонно передвигавшиеся обозы имели некий ореол неприкосновенности. Однако, несмотря на это, изредка находились алчные и глупые владельцы земель неподалеку от дорог, готовые рискнуть. Обычно такие отчаянные аристократы либо обедневшие сыновья знатных родов не могли найти достаточного количества столь же бесшабашных единомышленников. Достаточного для успешной атаки на десятки вооруженных и тренированных мужчин, сцепленных в единый строй упражнениями на плацах, расположенных в каждом квартале Гильдии. Подобные редкие атаки имели характер обреченной авантюры — учитывая возможности Гильдии, продиктованные ее всеохватностью, возмездие неминуемо настигало самонадеянных разбойников.

Свободолюбивого Ральфа угнетала сама мысль о возможной работе в Гильдии, сжатой со всех сторон стенками бюрократического пресса из нечеловеческого количества всевозможных правил, регламентов и предписаний. Казалось, на любое спонтанное почесывание пассажира их сухопутных барж находилась бумага, строго запрещавшая данное действие, причем, написанная десятки лет назад. Отчасти, Ральф с Траверсом понимали, откуда растут корни подобной предусмотрительности, практически возведенной в абсолют — Твердыне не повезло с фауной настолько, как Земле в эпоху Бронзы и Железного века. Животный мир планеты более походил на лоскутное одеяло из многочисленных видов опасных тварей, раскинутое по крупнейшему континенту. Из годящихся к приручению в качестве тягловой силы оказались только крупные и флегматичные ящеры, родственные земным динозаврам. Однако эти мастодонты странным образом совмещали черты рептилий и особенности млекопитающих, такие как извращенное живорождение и перьевой покров, развившийся до грубой шерсти, прекрасно сохранявшей тепло. Размеренно бредя по ровным дорогам, эти животные обеспечивали перемещение подавляющего количества грузов на всей Твердыне. И, учитывая их малое количество, людям приходилось учитывать строгое расписание перевозок Гильдии, полностью перекраивая свои жизни и планы под мерную поступь тягловых исполинов. Именно это, как казалось куда более осведомленному Траверсу, и послужило источником рассудительности с дальновидностью, что стали верными спутниками народа Твердыни еще с давно канувших в лету времен.

Как ни крути, Ральфу в любом случае пришлось бы отбросить неприязнь к Гильдии — деньги практически закончились. Золотые пластины с привычными и непонятными для всех цифрами уже давно не отягощали его кошель из дорогой мягкой кожи, вселяя во владельца зуд пробуждавшегося гедонизма. На данный момент сын некогда богатой семьи обладал лишь несколькими чешуями из серебра, что позволяло ему прожить еще месяц в откровенно низкопробной гостинице. Ральф ожидаемо не был сведущ в расценках перевозчиков, но смутно догадывался — столь жалких крох, вероятно, не хватит для оплаты поездки в дальние земли на юге, да еще и с багажом. Что ж, придется снова склонить голову и, демонстрируя покорность, идти к перевозчикам, дабы поправить финансовое состояние хотя бы до возможности покинуть родной Вейтендайль…

Гильдия встретила Вейссера холодным взглядом распорядителя — сухого мужчины с проницательными глазами, которыми тот, казалось, мгновенно оценивал стоимость не только одежды визитера, но и его самого. Ральф знал — перевозчики всегда прекрасно осведомлены о происходящем, и, с большой долей вероятности, уже наслышаны про крах его фамилии. Учитывая это, мужчина принял решение быть искренним в разговоре, итог коего его ошарашил — распорядитель отверг прекрасного кандидата в ряды истовых охранников Гильдии.

— Молодой господин, — распорядитель намеренно подчеркивал потерянный Ральфом социальный статус, цинично делая акцент на нужных словах, — Я боюсь, мы не сможем взвалить на себя риск и принять тебя. Вы — аристократы, богачи и им подобные, всегда живете большим. Ваши амбиции всегда быстро выходят за рамки, которые может предложить Гильдия.

— Я же все вам рассказал, — Ральф чувствовал себя обескураженным, ведь… разве могла такая серьезная организация отказаться от первоклассного воина с впечатляющим вооружением?!

— Да, действительно, потомок Вейссеров, — распорядитель едва заметно изогнул тонкие губы в подобие улыбки, — Твоя ситуация сейчас кажется безвыходной, но я уверен — стоит тебе поправить положение, как казарменная жизнь в квартале начнет тяготить тебя. И совсем скоро ты падешь жертвой гонора, сбежав из рядов Гильдии в свиту к какому-нибудь аристократу, что пообещает горы золотых пластин за участие в их возне, гордо называемой «войнам».

Будь Ральф не настолько сильно подавлен ситуацией, он бы восхитился проницательностью распорядителя — с какой ловкостью, каким мастерством пожилой и тощий черт раскусил его! Пожалуй, щедрая на забавы жизнь начала сжимать тиски расплаты, вынуждая Вейссера принимать решения и, главное, нести за них ответственность. Даже притихший Траверс при всем желании не смог бы посоветовать предку эффективный способ разрешения ситуации.

— Мне нужно на юг. В Кельдхофф. Сколько это будет стоить?

— Ты поедешь один, без слуг? Поклажа?

— Да, только я. Из вещей… ну, — Ральф призадумался, оценивая количество мешков для доспехов и одежды, — Три вот таких места, — он руками показал примерный объем багажа, чем вызвал у распорядителя хищный прищур.

— Это будет стоить достаточно дорого. В такие дальние точки мы включаем в цену питание — не хватало, чтобы весь обоз стоял, пока вы жидко срете по обочинам от испортившейся пищи, которую взяли с собой ради экономии, — тихий голос распорядителя звучал непреклонно, набрав прочности непреодолимых стен, сложенных из сотен древних правил.

— Так сколько?

— Двенадцать пластин, — неожиданно резко и одновременно сухо выпалил пожилой бюрократ, выбивая почву из под ног Ральфа, который держал в кошельке лишь десять серебряных чешуек. Заметив откровенное замешательство, распорядитель вкрадчиво добавил:

— Мы принимаем в качестве оплаты не только деньги. Ты можешь использовать практически, любые ценные вещи…

Вечер, проводимый в тесных стенах дешевой комнаты, превратился в изощренную пытку, коих Ральфу еще не доводилось испытывать. Молодого отпрыска богачей никогда доселе не затрагивали вопросы и проблемы, обыкновенно решаемые юрким, деловитым Швабсом. Договориться с хозяевами постоялого двора о горячей воде или куртизанках, упросить их достать из подвала лучшие вина, распорядиться подать изумительно приготовленные блюда к определенному времени — в роли господского шныря Швабс, оказался, поистине, незаменим. Сейчас же Ральф лихорадочно пытался решить, что из вещей ему не пригодится в будущем и может быть пожертвовано «услужливой» Гильдии. Само собой, расчетливые черти из мира обозов с дорогами оценят любое имущество Вейссера в разы дешевле настоящей стоимости, однако Ральф даже не имел представления, куда и к кому сейчас направиться. Из горячего клубка мыслей, обид и подкрадывающейся паники от осознания содеянного, мужчина пытался выудить нечто, хотя бы отдаленно похожее на план действий. Сейчас бывшему городскому рыцарю как никогда требовалась опора в размышлениях, иначе они легко могли раздавить сознание Вейссера, словно хрупкий панцирь ничтожного жука. Ральф изнывал от желания погасить метание мыслей алкоголем, которой бы скоро разлился по телу привычной волной теплой эйфории, баюкая его разорванную событиями гордыню. Однако сейчас бедовому потомку семьи Вейссеров предстояло перейти мост от слабовольного ничтожества к человеку и совершить первые шаги в новой и по-настоящему своей судьбе.

Пока предок сидел на грязной и жесткой кровати, согбенный снаружи и куда сильнее согнутый внутри, Траверса также обуревали тягостные домыслы. Поскольку он ничего не знал о механизме переноса сознания и распаковки памяти предков (если это не было монументальной галлюцинацией, либо изощренной версией запретной виртуальной реальности, доступной лишь иллирийским гедонистам), Вайса волновало ближайшее будущее. Вернется ли его сознание в родное тело с гибелью Ральфа, либо медленно угаснет, скованное пленом разлагающейся плоти, кишащей червями и бактериями? Поскольку мать принципиально ничего не рассказывала Траверсу о примитивных предках, он не знал, в какой момент произошло зачатие следующего колена их рода. Возможно, его прадед либо прабабка оказались просто незапланированными последствиями непродолжительного, однако разнузданного блуда Ральфа, чудом не погибнув при родах или от вездесущих болезней средневековья. Хотя Траверс не исключал вариант, что продолжатели фамилии еще не появились на свет, тогда у него будет достаточно времени выяснить источник возникновения проклятия, дабы самому не стать прискорбным финалом рода Вайсов. Впрочем, учитывая, как предку удалось «наследить» за не самую долгую жизнь, корень проклятья легко мог произрастать от брошенной невесты — Ангры, либо даже от Вейссера-старшего, исторгавшего совсем недавно жуткий поток омерзительной брани в адрес сына. Откровенно говоря, ситуация пугала Траверса непредсказуемостью и полным отсутствием контроля с его стороны — в СВОЕЙ жизни он бы ни за что не допустил подобного…

Ральф, непрестанно ерзая по смятой простынке, сумел определить план действий на завтрашний день. Из всего имущества наиболее безболезненно он сможет расстаться с турнирным шлемом — отлично выкованное оголовье с глухим забралом в строевом бою окажется бесполезным и, более того, опасным. Явное ограничение обзора и затрудненное дыхание могли привести к фатальным последствиям в настоящем сражении. Находясь среди двух линий плотно стоящих людей, увлеченно перемалывающих друг друга жутким древковым оружием, приходилось куда сильнее уповать на взаимовыручку, слаженность и выносливость, нежели на непроницаемость стали, облегавшей тело. Наконец, оба измученных разума погрузились в вожделенное забытье — вернее, сознание Ральфа набросило на Траверса тяжелую багровую завесу, оставив того на границе двух миров. С этой точки Вайс всю оставшуюся ночь поневоле наблюдал за мыслями и чаяниями предка, возникавшими из темно-красного моря беспокойства, словно оголившиеся во время отлива бока фантастических рыбин или остовы погибших кораблей.

Утро принесло деятельность, а, следовательно — облегчение для обоих. Распорядитель Гильдии не сумел скрыть удивление и окрашенную алчностью радость, с излишней готовностью принимая от Ральфа дорогостоящий шлем. Буквально, через час Вейссер, наняв в помощь подвернувшегося бедняка за баснословную серебряную пластину, перетащил весь багаж из гостиницы, и ныне ожидал погрузки на баржу. Хотя бы здесь Ральфу повезло — рейс оказался уже сформирован. По сути, бывший городской рыцарь сумел «попасть в последнюю повозку» перед отправлением в Кельдхофф — город, о котором Ральф лишь слышал несколько раз, и услышанное нельзя было назвать лестным. Но именно там сходилось множество путей, как морских, так и земных, посему город выступал своеобразным котлом, где представители народов, населяющих Змеиный Залив, сплавлялись в странный конгломерат. Ральф не сомневался — там ему точно достанет сил и везения найти подобающего нанимателя, а затем, возможно, возвыситься, вернув то, что играючи отняла жизнь… Нет, вернуть и хотя бы частично исправить то, в чем повинен он сам — потомку Вейссеров пора привыкать к именно такой, честной трактовке событий.

Народ, ставший попутчиками Ральфа, подобрался самый разный. Как бы сказал Швабс, не привыкший к долгим поискам слов в кармане: «Всякой швали с шушерой, прости меня Древние, набралося, а…». Длинные и узкие бортовые скамьи повозки украсили гроздья ремесленников, переселенцев и вездесущих торговцев, непрестанно пытавшихся заглянуть за спину, в грузовое чрево сухопутной баржи, содержавшее их товар. Ральф прекрасно знал, эти торговцы — самого мелкого пошиба, ведь те, кто занимался подобной деятельностью на серьезном уровне, обычно арендовали баржу целиком, а то и целый обоз со всей охраной и поварами. Главное, попутчики не докучали смурому молодому мужчине попытками завести изнуряющий мещанский разговор на тему, в сотый раз потерявшую актуальность. Ральф, находясь одновременно в обществе и как бы вне его рамок, мог относительно безопасно выстраивать фундамент своей новой реальности, осторожно вкладывая кирпичики выводов и умозаключений. Однако большую часть пути Вейссер просто заворожено созерцал мерное течение окружающего мира, плавно качавшегося в такт монотонной и усыпляющей поступи тягловых ящеров.

Южная часть Вейтендайля осталась в пыли прошлого довольно быстро, закрывая на засов все хорошее и ужасное, что сопровождало бездарно прожитую жизнь Ральфа. Мир менялся, но изменения эти оказались столь малозаметными, что здесь снова бы к месту пришлись слова сметливого Швабса: «Дак а чо там! Все, как у нас, ну только дома пониже, мостовые пожиже, люди победнее, девки пострашнее. А жить-то можно!». Обоз двигался по просторам так называемой северной равнины, на данном этапе еще относительно слабозаселенной и не собранной в единое государство ничьей железной волей. Траверс неоднократно бывал в этих местах, выбираясь для ремонта сложных автоматизированных сельскохозяйственных комплексов — в настоящее время земли северной благодатной местности отводились, преимущественно, для аграрной деятельности. Однако в дикарском прошлом, ласкавшем глаза Ральфа мягким светом солнца и зеленью лугов, равнина более походила на дурно сшитую лоскутную простыню. Так густо она оказалась испещрена владельцами той или иной части земель. Феодальная вольница регулярно накатывала голодными волнами на благополучный Вейтендайль, но привычные к сражениям с куда более опасными северянами, ополченцы и рыцари городов играючи вбивали агрессора в землю. Ральф являлся не слишком осведомлен касательно истории и политической ситуации этих просторов, однако он знал главное. Среди всей напыщенной горе-аристократии, чьи амбиции и гонор часто превосходили богатство и влияние, водилась и «крупная рыба» — настоящая знать, ведущая происхождение от самих Древних. Если бывший городской рыцарь без страха, но с огромным числом упреков, сумеет попасть на службу к таким равнинным воротилам, то ему выпадет реальный шанс возвыситься и занять подобающее место в новой жизни.

Несмотря на бурлящее варево противоречий, взаимных претензий, обид и войн оскорбительно мелкого масштаба, беспокойная равнина не представляла опасности для обозов Гильдии. Конечно, раз в несколько лет случались наивные нападения, однако всерьез опасаться такого исхода не приходилось, посему пассажиры, включая Ральфа, сдали все оружие в багаж, полностью доверив защиту собственных жизней опытным охранникам, облаченным в кольчуги и пластинчатые куртки по кернерхольдской моде. Когда до Кельхоффа осталось, буквально, два или три дня пути, обоз разбил придорожный лагерь, полнящийся ароматами нехитрой, но сытной и достаточно вкусной пищи — Вейссер оценил подход этих проклятых бюрократов, пытавшихся охватить каждую мелочь, сопровождавшую пассажиров в дороге. Вечер неизменно наполнился активным движением людей, утомленных длительным сидением на жестких скамьях повозок — пассажиры с удовольствием тянулись и, охая, разминали затекшие ягодицы. Охранники заученными движениями споро разбили несколько обширных шатров — лаконичные и поразительно точные удары молотков по кольям выдавали многолетнюю практику исполнителей. Ральф развернул ставший почти привычным спальный матрас неподалеку от входа в «дом» из стен грязно-серой ткани, после чего принял пищу и, стараясь ускользнуть от щедро расставленных ловушек раскаяния, соскользнул в спасительный омут сонного забвения…

6

Лучше бы переполошенные охранники разрешили ему порыться в багаже и, возможно, найти свой мессер, но теперь безоружному Ральфу приходилось делить убежище под днищем повозки с остальным расторопными пассажирами. Нерасторопные уже окропляли нагретую землю кровью, которую упорно продолжали выталкивать сердца, будто отказавшиеся верить во внезапную гибель. Нападавшие явно не принадлежали к одной стороне — проломив рыхлое «ограждение» из разомлевшей и лишь частично экипированной охраны, их строй с готовностью рассыпался, не в силах сопротивляться жажде наживы. Годы безопасности усыпили бдительность даже профессионалов из Гильдии, позволив нескольким десяткам вооруженных воинов подойти слишком близко к разбитому в сумерках лагерю. Ральф не понимал, на что надеялись эти сумасшедшие, но пока дела у них шли весьма недурно — охранники прижались к повозкам, защищая укрывшихся пассажиров, и большая часть лагеря перешла в распоряжение нападавших.

Один, наиболее слаженный на вид отряд ритмично приближался к той части обоза, где находился Вейссер, и Ральф не смог сдержаться, ухватив одного из охранника за голень снизу:

— Ну же, давай помогу! — Ральф не мог потрясти ногу наемника изо всех сил — пальцы соскальзывали с глади железа.

— Еб твою мать! Сиди там, не суйся!

— Я могу! Я — городской рыцарь!

— Хуицарь! Говорю же, обратно лезь! Под повозку!

В ходе краткого, но поразительно содержательного диалога Ральф понял — рассчитывать можно лишь на себя, но много ли навоюешь, будучи защищен одной исподней рубахой? Не вслушиваясь в паническое шипение соседей, сбившихся под баржей, Вейссер беспардонно растолкал живые помехи и выскочил за кормой. Будь Ральф способен ощущать присутствие в собственном сознании соглядатая, он бы оскорбился презрительному шипению Траверса — естественно, задние створки грузового трюма оказались надежно заперты. Вайс давно понял — его дальний предок не блистал развитым интеллектом, заметно уступая в рассудительности и дальновидности младшему брату. На что надеялся Ральф, пав жертвой импульсивной и необдуманной жажды действий? В любом случае, ему бы оказалось не под силу быстро найти доспехи с оружием в темноте и куче мешков, хаотично перекатывающихся под жадно шарившими руками. Без слуги, умудренного многолетним облачением господина (в чем Швабс оказался действительно хорош), Вейссер не имел шанса вступить в бой закованным в броню, дабы помочь охране отбить немыслимо дерзкое нападение. Теперь же от воздетого оружия наступающих разбойников его отделяло несколько метров и смятая рубаха, заметным пятном маячившая во тьме, испещренной тенями, метавшимися среди пляски костров.

— Вот еблан! Все-таки вылез! — гневно бросил Ральфу его недавний собеседник, прижавший к себе щит и дико озиравшийся по сторонам.

— Закрыто! Там мое оружие! — в голосе Вейссера проскользнула категорически неуместная в данный момент детская обида.

— Блять, само собой! Хер с тобой, на! — охранник резким движением передал Ральфу легкое копье, больно ударив его древком по голым пальцам.

— Сзади вставай, раз вылез, полудурок! — прошипел мужчина, вытаскивая короткий топор из петли, крепившейся к набедренному поясу. Нападавшие приближались, но с каждым шагом их число уменьшалось, а ряды таяли, словно рыхлый снег, опрометчиво выпавший весной. Причина заключалась отнюдь не в трусости атакующих — напротив, безрассудством, толкнувшим их к нападению на Гильдию, можно было лишь восхищаться. Немалая часть вражеских бойцов моментально становились жертвами собственной алчности, разбредаясь по оставленным палаткам и увлеченно перебирая брошенные вещи.

Отряд, приблизившийся к охватившим повозку защитникам, потрясал оружием и глухо гремел щитами, надеясь устрашить наименее стойких — отделившиеся из строя окажутся желанной добычей, которую моментально исколют копьями. Впрочем, самоубийц среди охраны обоза не нашлось, и сошедшиеся куцые строи начали без особого желания выбрасывать оружие в сторону противника. Ральф сжимал копье, стоя за спиной его недавнего хозяина, и корил себя за откровенную глупость — теперь к предку Траверса начало приходить понимание вопиющей опрометчивости его действий. Вейссера, пожалуй, радовало отсутствие среди противника воинов, вооруженных действительно серьезным оружием — жуткие хальберды и молоты не крушили защитников безо всякой жалости. Впереди стоящий охранник, несмотря на явную нервозность, умело отводил овальным выгнутым щитом все тычки вражеского копья, однако сам не лез на рожон, пытаясь приблизиться и срубить нападавшего. Ральф старался дотянуться острием до противника, и пару раз ему удалось чиркнуть сталью по полям шлема, не причинив урона — острожный воин моментально собирался в бронированный монолит, поднимая щит и одновременно вжимая голову в плечи. В один из таких моментов, стоило вражескому бойцу сильно наклонить голову вперед, уберегая лицо от атаки, стоявший впереди Ральфа охранник подскочил на широкий шаг, и что было резвости, рубанул противника топором, намереваясь поразить левую сторону черепа. Словно захлестнув боевую часть оружия за спасительные поля оголовья, охранник, кажется, сумел серьезно задеть лицо нападавшего — мужчина присел, инстинктивно подкинул щит вверх и начал пятиться. Дабы поддержать его стремление покинуть бой, Ральф размашисто уколол врага в купол шлема, заставив голову того покачнуться. Впрочем, это не принесло какого-либо урона — сталь играючи отвела копейное острие, сбросив его вбок.

— Охереть! — охранник, впечатленный результатами совместной работы, умудрился выразить Ральфу свое воодушевление. К счастью, бой не продлился долго, оставшисьгрудой искалеченных, бьющихся в судорогах и измазанных испражнениями тел — нападавшие отошли, сочтя добычу слишком опасной. Насколько позволяло зрение Вейссера, тонувшее в рваном полумраке разоренного лагеря, остальные отряды охранников, сжимавшие повозки спасительными «обручами», также сумели отбиться и защитить собственность пассажиров. Нападавшие разграбили лишь одну баржу, а также подобрали все, что находилось в лагере и имело хоть какую-то ценность. Скоро атакующие, поражавшие дерзостью своего нападения, скрылись в темноте, отходя по знакомым тропам в полной уверенности, что сумеют избежать возмездия со стороны Гильдии. Охрана обоза же пересчитывала раненых с убитыми, а также помогала настрадавшимся пассажирам покинуть спасительное пространство под сухопутными баржами.

— Они чо не понимают, что им пиздец? — неожиданно к Ральфу обратился его недавний соратник по бою, — Они чо, не понимают, что Гильдия тут кажный камень перевернет, но этих сук найдет?! — смертельная опасность отступила, и воина захлестнули эмоции.

— Да как их теперь найти-то? — скептически ответил Вейссер, действительно не способный понять, каким образом можно выйти на след нескольких маленьких отрядов, прекрасно знающих местность и пути отхода.

— Да ты не думай! Гильдия наймет местных, они все вынюхают, и этим, блять, распорядителям все на тарелочке принесут, я те точно говорю, — уверенности охранника в розыскных возможностях перевозчиков оставалось лишь позавидовать.

— А ты это, молодец. Здорово мы того черта умотали, а? — мужчина осклабился, демонстрируя Ральфу изрядно пожелтевшие передние зубы.

— Ну да, неплохо. Да, мне бы успеть в латы одеться…

— В смысле, латы? — недоумевал охранник, — Ты чо, серьезно рыцарь с Ветендаля?

— Конечно, думаешь, я бы врать стал? У меня вон, в повозке полная броня и мессер. Если бы успел полностью одеться, эти бы обмудки к нам и подходить побоялись!

Казалось, этот мимолетный разговор канул в хаосе приведения лагеря в порядок, однако утром, перед возобновлением пути, к Ральфу подошел начальник охраны обоза и, после пристального взгляда, обратился к молодому мужчине:

— Мне сказали, ты ночью себя здорово показал, хоть и сверкал в одной рубахе, — зрелый охранник с виду являлся опытным наемником и должен был разбираться в военном ремесле, — Куда едешь?

— В Кельдхофф, — честно признался Ральф, сейчас более всего уподобившийся судну, для которого любой ветер окажется попутным.

— Ты на самом деле городской рыцарь? — мужчина прощупывал глазами Вейссера, однако быстро пояснил свой интерес, — Ты не подумай ничего. Мне насрать, на самом деле, какие у тебя дела, но… если нужна работа по наемнической части, оставайся с нами.

Ральф пристально взглянул на начальника охраны, сохраняя молчание — Вейссер всем видом демонстрировал ожидание более подробных разъяснений. К счастью, глава защитников обоза верно расценил молчание пассажира:

— Смотри, это нападение — настоящий удар для Гильдии. Мы доедем до Кельдхоффа и встанем на квартиры, будем ждать в нашем квартале, пока нанятые люди не найдут виновных. Я тебе гарантирую — это все устроили жадные падлы из местных лендлордов. Больше некому. Гильдия наймет еще солдат, и они как раз подойдут в Кельдхофф за это время. Там уже мы сливаемся в настоящую небольшую армию и идем наказывать виновных. Если ты правда городской рыцарь, то точно нам пригодишься. Подумай…

— Хорошо, благодарю за предложение. Я все прикину за остаток дороги, — сдержанно ответил Ральф, после чего начальник охраны оставил его, уважительно кивнув головой.

— Ага, приходи, если надумаешь. Меня Крайнер зовут.

На самом деле в данный момент Вейссер с трудом сдерживал искристый порыв ликования. Только пропитавшая его с детства привычка скрывать эмоции в торговых делах семьи не позволила буйству чувств облегченно вырваться наружу. Кажется, первоначальный этап его новой жизни укладывался в подходящее русло — по крайней мере, довольно долгое время ему не придется ломать голову о проживании и пропитании. Ральф являлся осведомлен о походном быте и пребывал в уверенности — формирование крупного отряда из пришлых людей в Кельхоффе займет не менее месяца. Гильдия представляла собой одно из наиболее могущественных объединений всевозможных дельцов, посему привлекала для редких военных действий опытных и зарекомендовавших держателей наемных рот, чья репутация говорила громче любых слов. Может, случай сведет Ральфа с нанимателем, достойным обрести опытного, пусть и бывшего городского рыцаря, который одним лишь сиянием лат и тяжелым мессером, упокоенным на плече, окажется способен заставить противника отступить.

Слегка поредевший и потрепанный обоз возобновил движение к городу, притом желание оказаться за его спасительными стенами обуревало людей куда сильнее, нежели в начале пути. Люди обескуражено переговаривались, раз за разом повторяя одно и то же, будучи не в силах поверить дерзости произошедшего. Меж тем Ральф, улучив подходящий момент, обратился к начальнику охраны, намереваясь узнать подробности предстоящей «работы». К счастью, опытный Крайнер оказался явно нацелен заполучить ценного воина для предстоящего дела, посему решил ничего не утаивать:

— Сейчас я тебе точную плату за день не могу сказать, потому как этими делами заведуют другие люди. Но точно знаю, что Гильдия не поскупится. Квартал Кельдхоффа строился с запасом, но чертов Милленгер все равно оттягивает на себя много грузов и народа, так что в Кельдхоффе мест достаточно, разместишься вольготно.

— Крайнер, я правильно понимаю, что Гильдия работает только с проверенными командирами рот? — Ральф обратился к начальнику охраны с, казалось, закономерным вопросом, однако тот встретил слова рыцаря подозрением сощуренных глаз:

— Думаешь, мы будем всякую придорожную шваль собирать, чтобы потом ее на копья тем тварям кинуть? — казалось, Крайнер намеревался оскорбиться, — Ты что, парень, не сомневайся — набираем крепких ребят, проверенных, не подведут. Нам дело сделать надо, найти и наказать этих говноедов так, чтобы еще внукам ихним икалось. Есть у Гильдии на примете пара рот, с которыми уже давно дело налажены, за это не переживай, — для убедительности Крайнер поднял вверх указательный палец, — У нас все серьезно…

Убедившись в основательном подходе к предстоящей карательной кампании, Ральф обрел покой, более не нарушенный за оставшуюся часть пути. Кельдхофф встретил его с ментальным пассажиром какой-то поразительной грязной неустроенностью, что в целом являлось ожидаемым от места пересечения множества путей. Нити торговых, миграционных и культурных дорог стягивались в активно растущий приморский город, выступавший крупнейшим центром цивилизации всей равнины, изрезанной полосками земель Молодых Суверенов. Здесь легко можно было встретить уверенных в себе кернехольдцев из морской охраны, переливающихся сотнями заклепок приталенных бригандин. Кельхофф активно посещали торговцы со свитами из более южного Милленгера — города, до сих пор не способного смириться с вызреванием молодого и неряшливого северного конкурента. Уполномоченные представители Домов Наездников также постоянно приезжали в Кельхофф для решения сонма важных дел, совершенно не интересных для знатных нанимателей. Словом, город кипел, и местная Гильдия выстроила для себя впечатляющую базу — в этом Крайнер действительно не обманул.

Разгрузившись в квартале перевозчиков, Вейссер, разумеется, не смог избежать прилипчивого касания местной бюрократии — распорядитель, невероятно похожий на коллегу из прошлого города, догнал молодого рыцаря, внеся его в список. Теперь Ральф официально поступил на временную службу Гильдии, что вызвало лишь кривую усмешку — совсем недавно ему презрительно отказали в этом, сославшись на мнимую ненадежность обедневшего отпрыска некогда могучей семьи. Траверс, в свою очередь, поразился эквилибристике истории — во время командировок для обстоятельного ремонта сельскохозяйственной техники здешнего агрокомплекса, он останавливался для проживания в гостинице местной «селекционной зоны». С другой стороны, у материи реальной жизни не наблюдалось бесконечных слоев, и, учитывая беспрецедентную скорость перехода средневековой Твердыни в будущее, названия городов и имена известных людей часто нагромождались друг на друга причудливым хаосом.

После размещения в тесной, но поразительно чистой клетушке, Ральф принялся облачаться — скоро был запланирован общий смотр, и молодой рыцарь намеревался предстать во всем великолепии ремесленного мастерства покинутой им страны. Без ловких пальцев разговорчивого Швабса облачение в латы заняло куда больше времени, а также заставило позабывшего о тренировках Ральфа взмокнуть. В любом случае, потраченные усилия окупились сторицей — лязгающая статуя, облитая сталью, размеренно двигалась к плацу квартала, приковывая удивленные и завистливые взгляды будущих сослуживцев. Вейссер сразу правильно и максимально открыто расставил акценты, отгородив себя от остальной массы куда менее обеспеченных наемников. Траверс скривился в презрительной улыбке, получив очередное подтверждение того, что предок являлся рабом примитивных мотивов, роднящих его, скорее, с необычайно развитым приматом. Однако сознательный человек из будущего не мог не признать возобладавшего эффекта — теперь Ральф имел все основания рассчитывать на куда более щедрое содержание.

Прим. На рисунке изображены Ральф в полном снаряжении и начальник охраны Крайнер.

— Нихера себе, как ты один во все это залез? — удивленно вопрошал Крайнер, не скрывавший удовлетворения качеством пополнения охраны.

— Богатый опыт, — задорно ответил Ральф сквозь лицевой вырез шлема. Вейссер явственно ощущал тяжесть брони, еще недавно сидевшей на нем подобно второй коже. Увы, неумеренные возлияния и близость с массой женщин высосали из молодого раба приземленных удовольствий некогда прекрасную физическую форму.

— Обосраться, какие они дорогие, да? — кивнул Крайнер на тускло поблескивающие части лат, кое-где несущие следы наиболее верной спутницы железа — коррозии.

— Да уж, совсем не дешевые. И еще надо учесть, что турнирный шлем я заложил в Гильдии, когда добивал цену билета, — искренно сокрушался Ральф.

— Ну, зато доехал! — Крайнер легонько щелкнул рыцаря пластинчатой перчаткой по поверхности наплечника, похожего на короткий отрезок трубы, — Ладно, пошли строиться, чо лясы точить!

Обязательный смотр не занял большого количества времени — в Гильдии ценили оперативность, однако Ральф сумел в подробностях рассмотреть экипировку людей, с которыми ему довольно скоро предстоит разделить не только строй, но и опасности боя. «В целом, ничего нового» — сухо подытожил Вейссер, касаясь глазами вездесущих на севере бригандин, отдельных наголенников, наручей, кольчатых рукавов с юбками, относительно дешевых пластинчатых перчаток и редких чешуйчатых доспехов, гораздо сильнее востребованных на юге. Ополчение городов Вейтендайля в массе несло на себе куда больше сплошных доспехов, и экипировалось заметно богаче. Однако это могло выступить откровением лишь для самых наивных и не знакомых с жизненными реалиями людей. К счастью, Вейссер не входил в круг оторванных от действительности, и твердо решил возобновить тренировки, выгоняя из тела последствия недавней порочной жизни. В этом его всемерно, пусть и беззвучно поддержал потомок, лишенный права голоса — физические нагрузки занимали немалую часть существования Траверса. За все время, проведенное в качестве свидетеля подробностей чужой и чуждой жизни, Траверс не так часто мог мысленно выразить одобрение действиям и поступкам предка. Пока Ральф лишь стабильно формировал пренебрежение к себе со стороны Вайса…

Поговорив с Крайнером и уклончиво описав свои затруднения, Ральф сумел убедить начальника охраны распорядиться о предоставлении бывшему рыцарю увеличенного рациона, как необходимого подспорья в предстоящих тренировках. Вейссер сосредоточился на упражнениях, поскольку такая занятость позволяла ему ускользать из мучительной хватки рефлексии и переживаний о содеянном. Ральф держался обособленно — потомка действительно богатого рода не интересовали «друзья» из простонародья. Траверс не наблюдал здесь презрения или надменности, как таковой. Скорее, Ральфа банально не интересовали простые разговоры и простые радости столь же простых людей. Хотя, по убеждению Вайса, его предок сам являлся эталонным рабом дофамина и жертвой животных желаний, в омуте которых он чуть не растворился без остатка, вместо осмысленной борьбы с ними под знаменем умеренности. Впрочем, упорные тренировки, так или иначе, сблизили сознание Траверса и Ральфа литрами пролитого пота и тысячами тяжелых входов — городской рыцарь возвращал себе кондиции, позволявшие ему в прошлой жизни считаться одним из лучших латников Рейнеля.

Траверс и сам держал в ящике с секретами одну весьма нелицеприятную историю, связанную с развитием мускулов и обретению впечатляющей физической формы. В нынешней действительности Твердыни дейнезианцы всемерно поддерживали культуру тела. Более того, они являлись поразительно сильными существами, в разы превосходящими среднего человека за счет поколений селекции, тяжелейших гимнастических тренировок и хирургически усовершенствованного опорно-двигательного аппарата. Иначе говоря, все досужие сравнения этих впечатляющих «хозяев» планеты с ожившими машинами имели под собой фундаментальные основания. Притом, дейнезианцы отличались неприятием любого профессионального спорта, категорически запрещая его в качестве основной деятельности человека. Разумеется, Траверс старался не отставать от людей, выбранных им в качестве эталона отношения к жизни и устремлений. Благо, генетика мужчины и без того наделила его редкими пропорциями, крепкими сухожилиями, а также даром быстро набирать силовые показатели без активного роста мышечной массы. Траверс, испещренный сотнями прожилок, коими рассыпались мускулы под тонкой кожей при каждом движении, какое-то время «работал» в настоящем логове низкопробного порока, пытаясь побороть свое проклятье наиболее верными способами. Он… выступал в одном из стриптиз-клубов «общей зоны» Грейссена, бесхитростно демонстрируя визжащим от восторга женщинам наборы силовых упражнений на полированной трубе из высоколегированной стали. К великому огорчению Траверса, проклятье, что преследовало его незримой стеной, безжалостно отделявшей Вайса от восхищенных женщин, оказалось сильнее, и мужчина не сумел реализовать истошный визг намечавшихся поклонниц в нечто большее. Личная жизнь Траверса, фактически, «жизнью» не являлась, походя на зону отчуждения. Тотальная безвыходность ситуации привела его на порог дома гадалки, которая, к собственному шоку, погрузила клиента в прошлое столь глубоко, что теперь и сама не знала, как вернуть Вайса в настоящий мир. Откровенно говоря, Траверс до сих пор ощущал, как тлел внутри него глубоко затаенный стыд, сопровождавший те немногочисленные выступления. Житель «селекционной зоны» сильно рисковал, добровольно спускаясь на несколько эволюционных ступеней, как сказал бы его друг Поль. К счастью, тактичный, и в целом скупой на эмоции дейнезианец, ни разу не продемонстрировал осведомленность о «вынужденных шалостях» Траверса, видимо, предоставляя тому возможность сделать все нужные выводы самостоятельно.

Тренировки Ральфа носили довольно сумбурный характер, но, ввиду их постоянства, предок вновь становился выносливым и резким, как в лучшее время. Само собой, не все проходило гладко — Вейссера на протяжении времени найма в Гильдию истязал плохой сон. Пытаясь сбежать от мучительного и неизбежного погружения в трясину памяти с запоздалым раскаянием, Ральф «опустился» до общения с остальными охранниками, стремясь максимально оттянуть момент, когда наступит пора готовиться ко сну. Все эти разговоры несли крайне малую смысловую нагрузку, являясь в чистом виде заполнением времени. Которое, в условиях одиночества бывшего рыцаря, мгновенно раскрывало зубастые створки капкана воспоминаний и горестных укоров. Можно сказать, Вейссер сблизился с тем охранником, коего он поддерживал копьем при ночной обороне обоза. Мужчина оказался лишь на пару лет старше Ральфа, однако, став жертвой тяжелой жизни и раннего наступления необходимости работать, выглядел куда более старым и потертым. Наемного солдата Гильдии звали Сокур, и он с бездонной готовностью слушал рассказы Вейссера о сражениях с северянами, быте городов «настоящего» Вейтендайля, и, разумеется, про сомнительные прелести тамошних куртизанок, в изобилии перепробованных Ральфом. Глаза Сокура блестели попеременно завистью к чужой похоти и ее доступности, а, спустя несколько мгновений — восторгом от услышанного. Ральф также подмечал, что взгляд собеседника изредка подергивается пеленой откровенного злорадства, ведь теперь, по невысказанному мнению Сокура, богач и небожитель пал столь низко, что выбраться на прежний уровень станет для него непосильной задачей.

Миновали дни ожидания, и в один момент квартал взорвался новостями — Гильдия нашла виновных в тогдашнем нападении, после чего без промедления вынесла смертный приговор. Насколько Ральф мог судить из услышанного, данный вердикт должен быть исполнен показательно жестоко, дабы заложить настоящую глыбу сомнений в мысли остальных местных феодалов, позавидовавших успеху нападавших. Охранники пока не знали имен обреченных, однако им это и не требовалось — скоро командиры огласят дату похода, и колонна возмездия двинется в путь, оглашая дорогу лязгом оружия. К тому же, источник подобного лязга заметно увеличился — прибыло долгожданное подкрепление в виде наемной роты кондотьера с крайне странным именем, по кличке «Коротконогий». Некоторые отъявленные смельчаки, бахвалясь собственной дерзостью, именовали его «Обрубком», правда… лишь в том случае, если пресловутый «Обрубок» гарантированно не мог это слышать.

При первом же взгляде на лидера роты, Ральф поразился точности прозвища — широкоплечего мужчину по имени Альбузар Вольта несли поразительно короткие ноги, подходившие, скорее, человеку ростом немногим более метра. Однако эта особенность не давала оснований сомневаться в его боевом опыте, равно как и удали. Гильдия достаточно давно работала с Альбузаром, периодически привлекая его роту для усиления собственных охранных отрядов. Крайнер, также оставшийся в Кельхоффе, высоко отзывался о дисциплине и навыках пришедших воинов, а также отдельно отметил надежность Вольты, как наемника, что давно стало его отличительной чертой и лучше десятка зазывал прославляло Альбузара. Траверс же пребывал в откровенном удивлении от ресурсов, сокрытых в организме лидера наемников. Насколько Вайс понимал, короткие ноги являлись откровенной патологией и должны были отравлять годы Альбузара дисплазией суставов таза с коленями. Однако Вольта жизнерадостно щеголял в дорогих доспехах и сыпал шутками, совершенно не давая поводов усомниться в его здоровье.

На следующий день Ральфа со всеми остальными охранниками выстроили на плацу квартала в полном боевом облачении — Альбузар получил бразды управления собранной армией и желал воочию оценить ее состояние наравне с потенциалом. Разумеется, взгляд опытнейшего наемника не мог избежать задержки на рослом Вейссере, облаченном в недоступные обычному профессиональному воину доспехи — наследие потерянного статуса неизбежно выделяло Ральфа.

— Ого, какого редкого зверя занесло,… откуда будешь, «охранник»? — низкий голос Вольты был пронизан задором — кажется, этот человек искренно любил дело всей жизни даже в подобных мелочах, как осмотр солдат.

— Из Рейнеля, — спокойно молвил Ральф, замечая, как хмурится лоб Альбузара.

— Так… ладно, с тобой мы позже потолкуем, — резюмировал командир, двинувшись дальше…

Тем же вечером Ральфа пригласили на короткий разговор с Вольтой, и командир выслушал сжатую историю Вейссера — его, главным образом, интересовали не подробности грехопадения молодого воина, а лишь планы и амбиции бывшего жителя Вейтендайля. Опытный взор Альбузара мгновенно отметил уровень подготовки и боевой опыт, присущий Ральфу, что, вкупе с прекрасным снаряжением, делало его действительно ценным пополнением роты. Лицо Вольты украсила мимолетная улыбка понимающего человека, стоило Ральфу подчеркнуть, что ему не интересная длительная, скучная и бесперспективная карьера простого охранника повозок Гильдии — Вейссер всем видом демонстрировал стремление к большему.

— Я тебя услышал, парень. Видно, умеешь немало. Но дело покажет. Давай договоримся так: выполняем заказ Гильдии, я смотрю на тебя в походе и в бою, а дальше решаю — нужен мне такой блестящий воин в роте, или нет, — Альбузар поджал губы, знаменуя окончание разговора, после чего Ральф удалился, сочтя неуместным задавать какие-либо вопросы. На данный момент все складывалось отлично — снаряжение роты Вольты вызывало неподдельное уважение, что служило лучшим свидетельством достатка воинов и щедрости держателя отряда.

Следующие дни канули в суете подготовки к выступлению — Гильдия не жалела средств, выделив невероятное количество повозок для ускорения марша. Более двадцати сухопутных барж без особой нагрузки примут обильный багаж из оружия и припасов, а их борта сумеют уместить подавляющую часть армии, что сохранит силы воинов для решения главной задачи. Как ни странно, Ральфа практически не привлекали к погрузке — возможно, Альбузар шепнул Крайнеру освободить латника от лишней работы, предоставляя возможность поупражняться перед выходом. Предок не преминул воспользоваться этой роскошью, посему без устали поднимал камни, отжимался, приседал и отрабатывал резкость ударов на манекенах с мешками, чем вызвал неподдельное одобрение Траверса. Направившись на запоздалый ужин, Ральф застал в столовой целую толпу наемников Альбузара, увлеченно слушавших очередную житейскую байку командира. Казалось, эта традиция уже пустила глубокие корни в устройство отряда Вольты.

— Эй, северянин, айда к нам за стол! — приветственно взмахнул сильной рукой Альбузар, и в этом жесте Ральф отчетливо заметил доброжелательную непреклонность. Впрочем, для Вейссера подобное стечение обстоятельств было наилучшим — Ральф прекрасно понимал, что Гильдия является для него лишь временным, ситуативным пристанищем. А сейчас… «зверь» сам шел к «охотнику». Взяв сытную чечевичную кашу с хлебом и водой, бывший городской рыцарь разместился на лавке подле одного из наемников, который, к легкому удивлению Ральфа, с готовностью подвинулся, освобождая место.

— Командир, вот ты все про войну да про войну истории сыпешь, — обратился к Альбузару зрелый наемник с несколькими шрамами, пролегавшими на его лице неровными полосами белесой плоти, — А есть, ну… что-то такое, грязное? Веселое, в общем… — бывалый солдат уставился на Вольту с задорным ожиданием, подкреплявшимся взглядами окружающих. Альбузар молча слушал своих кондотьеров, однако его лицо с каждой секундой принимало все более хитрое выражение.

— Есть одна, да, — задумчиво протянул «Коротконогий», и в его глазах почти невидимо для наблюдателя стали проявляться озорные блики, зернами интриги рассыпающиеся по зрачкам и движениям серых бровей, — Правда, не для всех она веселая…

Надев на себя саван театрально безмолвия, призванного нагнести заинтересованную тишину среди притихших слушателей, матерый кондотьер приступил к рассказу:

«Давно это было. Я с Гильдией уже не первый год дела веду, и когда мы с ротой еще на юг не ходили, а работали только на равнине, раньше часто останавливались на постой в городах, где есть их кварталы. Отдыхали в специальном… можно сказать, жилье. Как мы сейчас, только раньше рота меньше была, и в квартал влезали все. Это похоже на гостиницу, но совершенно бесплатно, когда ты в найме, ясное дело. Комнаты, туалеты, кухня, даже мыться можно спокойно! В Гильдии со всем порядок, и в бытовых вопросах тоже. Так вот, праздники у них тоже есть, они ведь живые люди. Правда, стоит уточнить — праздничные дни у членов Гильдии свои. Особенные и обособленные. На общие праздники гильдейским, как бы помягче сказать… насрать…», — Альбузар картинно пожал плечами, забавно выражая деланное и во многом ехидное сожаление.

— Мы с вами уже давно на большие расстояния за один присест не мотаемся, поэтому вы можете не знать, что гильдейские в дороге праздники не отмечают, поскольку Дорога для них дом и в целом святая опора. Ее нельзя осквернять неподобающим, гнусным поведением, а также излишествами…. Когда же светлый день застает их на постое в квартале, никто не стесняется — можно и выпить, и наесться до отвала, благо готовят там сносно, пусть и незатейливо. Тупорылая западная знать на этих застольях не собъется, подсчитывая количество блюд. Все, кто в тот момент находятся в квартале, могут принять участие в застолье, будь то наемники, вроде нас. В один из таких дней, после крепкой попойки с бессчетными тостами во имя Дороги, здоровья ящеров и острого глаза, я просыпаюсь рано утром с гудящей головой, в которой словно резвится ящеренок… Продрал глаза я вынужденно, и причина — женщина, которая работает при кухне и комнатах. Она громко и неразборчиво булькала примерно в той части коридора, где находился туалет. Мне было настолько неохота вставать, что Боги не надиктовали Древним таких слов, чтобы те выбили их в вечном металле и передали нам…

Я еле стою на ногах, кое-как, сердце дико бьется, я задыхаюсь, значит, от похмельной слабости и… и меня чуть ли не задувает обратно в комнату настолько густой запах дерьма, что у меня ноздри с ушами изнутри стали коричневыми, не иначе! Меня мутит, я хочу выпустить из себя не только отвращение, но и возмущение тем, что происходит, но сдерживаюсь. Негоже такому тертому и заслуженному кондотьеру выворачивать нутро в гильдейских покоях! Зажимаю рот руками, и упорно иду на звуки, которые по-прежнему издает та женщина. И что же за жуткая картина возникает перед моими мутными глазами?! Бедняжка согнулась у ниши, в которой находится туалет, оперлась спиной на стену, и клянет всех гильдейцев почем свет стоит. А между руганью так резко наклоняется и рыгает в половое ведро от отвращения… А запах дерьма только набирает силы! Тут уже не выдерживаю я, отбираю у несчастной это чертово ведро, и смачно, с рыком добавляю туда все, что осталось от вечернего праздника. Она замолкает от ужаса, ведь за слова, которые она напроизносила, ее легко могли не только выгнать с работы, но еще и выпороть! Но мне нет дела до ее ругани — я как заколдованный смотрю на коричневые отпечатки ладоней, которые цепочкой пляшут и уходят по стене туалета, что добротно вымазан свежим говном. Мы с этой женщиной, как опытный охотники, значит, молча, на дрожащих ногах, с трудом доходим по этому короткому следу к комнате, на двери которой засохшие отпечатки исчезают… Да, парни, эту дверь действительно не стоило открывать! Зато так Альбузар Вольта стал самым быстрым сыщиком Гильдии! Я за минуту раскрыл и доказал это страшно ароматное преступление! Один из молодых погонщиков оказался настолько пьян, что ночью попытался попасть в туалет, чтобы справить нужду, но перенапрягся, и не успел снять штаны! А пока пытался вытряхнуть то, что нежданной колбасой ухнуло в его портки, потерял равновесие и упал! Полного сил парня никак не устраивал расклад остаться на ночевку среди загаженного сортира, поэтому он в панике начал хвататься за стены и водить по ним руками, которые были полностью… ну, вы понимаете, в чем. Это чучело измазало весь туалет! Да так, что художники из Горной Страны, которых так любят привечать тамошние богачи, обзавидовались бы его мазкам! Каков рельеф! Какова подача! Дрожащими руками, на ощупь, парень упорно брел по темному коридору к заветной постели и оставил нам отметины, которые сопровождали его скорбный путь в несколько метров. Днем, когда все проспались, начался такой ор, что с ума можно было сойти. Это героя звали то ли Кираль, то ли Тураль — странное имя. Имя, которым его большие никогда не называли! Слухи расползаются по Гильдии довольно быстро и скоро его называли не иначе, как Коричневый…

Грубый солдатский хохот сотряс помещение столовой — казалось, от его раскатов начали коротко позвякивать ложки и остальные кухонные приборы. Утирая с довольным видом тонкую полоску слез, заполнивших кайму нижнего века, Альбузар, неторопливо перевел взгляд на ошарашенного Ральфа, так и не прикоснувшегося к пище:

— Чуть не забыл. Приятного аппетита, северянин…