Проклятый любовью

Шесть шагов к одиночеству

– Рома-ан… Рома-ан…

Неистовый ветер завыл во мгле, разгоняя глухое карканье ворон, и невидимой рукой распахнул окно. Приятный женский голос прорвался сквозь плотную завесу дождя. Завораживающий, гипнотический, проникающий в самую душу.

– Рома-ан…

До боли знакомый голос, который вот уже несколько лет преследует его повсюду, зовет с самого детства. Туда, в темноту. В глубину грозного темного леса. Увлекает за собой. Так завораживает только шум воды. Хочется слушать и слушать.

Этот голос похож на голос матери.

Роман подошел к окну и посмотрел вдаль. Под проливным дождем мокли верхушки деревьев, а их тонкие стволы зябко жались друг к другу под порывами ветра. Он уносил слова. А дождь смывал образ той, которая его звала…

Роман был уверен, что видел женскую фигуру вдалеке. На мгновение, лишь на долю секунды. Кажется, у нее были длинные волосы и стройная фигура. А потом она растаяла в легкой дымке, превратилась во множество воронов, которые тут же взметнулись ввысь и устремились к лесу, прорезая воздух могучими крыльями.

Фантом. Плод его больного воображения, и только. Просто он хочет воскресить мать и укрыться от злого мира за ее хрупкой спиной. Вот почему он видит и слышит эту женщину. Память сохранила яркий образ самого дорогого человека, который слишком рано покинул его…

Страх по-прежнему скользкой змеей опутывал его сердце и коварно нашептывал, что любимые умирают… Под грузом дневных забот тяжелые мысли отступали, но по ночам… По ночам змея обвивалась вокруг него, сдавливала тугими кольцами, и шептала о том, что он потерял, и что еще может потерять. Порою страх становился таким сильным, что Роман долго не мог уснуть.

«Я должен отпустить ее. Она умерла, и с этим надо смириться!» – подумал Роман и нахмурился, пытаясь разглядеть в предрассветных сумерках женский силуэт.

Но там никого не было.

***

Он с трудом дождался утра. Когда увидел из окна выезжающую со двора машину, почувствовал, как по жилам разливается приятное тепло. Один день свободы. Сутки без боли и унижений. Он должен поговорить с Маргаритой и рассказать о своих чувствах.

От стены до стены шесть шагов. Сердцу в груди стало невыносимо тесно. Шесть шагов. Туда-сюда, туда-сюда.

– Маргарита, нам надо поговорить.

Такая простая фраза. Но сказать невероятно тяжело. Сейчас, когда она спустится… Он посмотрит в ее глаза, увидит в них самое дно ее души. Произнесет прогорклые слова. Но что она ответит?

От стены до стены шесть шагов. Шесть скрипучих ступенек. Бесконечных.

Спустился вниз и начал ходить из угла в угол.

Раз, два, три…

Спиной ощутил ее взгляд. Почти интуитивно уловил легкие шаги. Медленно повернулся.

Маргарита уже стояла посреди гостиной, задумчиво печальная и запретно притягательная… Наверное, и вправду ни о чем не догадывается. Представить не может, что его привязанность к ней так пугающе сильна, что выкручивает позвоночник. Жадно очертил взглядом ее красивое лицо, изгиб молочной шеи и ключицу с беззащитной ямкой. Почувствовал, как перехватило дыхание.

– Маргарита…

Его горло дрогнуло, сдерживая слова.

Неуемный ветер так и завывал за окном, выворачивая душу наизнанку. От стены до стены шесть шагов. Она следила взглядом за тем, как он нервно ходит из угла в угол. Но Роман не мог остановиться.

– Мне тяжело сдерживать это внутри себя, Марго, – признался он и, наконец, замер у дальней стены. Злые глаза деда презрительно глядели на него с полотна картины. – Я должен сказать тебе…

– Что случилось?

Голос по-прежнему тихий, спокойный. С легкими нотками недоумения. Но это ее «что случилось» как раскаленное острие ножа. Вошло в самое сердце и причинило сильную боль. Она должна знать, какое сильное чувство сжигает его изнутри. Пришло время во всем признаться.

– Давай присядем.

Шесть шагов. От стены до стены. До нее. Шесть шагов, которые казались просто бесконечными. Роман с трудом преодолел расстояние между ними, опустился на диван, скрестил руки на груди. Маргарита села рядом. Она сейчас была так близко – родная, любимая, – что кончики ее темных, слегка вьющихся волос падали ему на правое плечо.

Тишина умиротворяла, приносила покой. Так и просидел бы рядом с нею до самой старости. Но время безжалостно истекало, а еще нужно было так много сказать!

– Послушай…

Роман прикоснулся к ее высокой скуле, оставляя отпечаток.

– Ты должна знать, что я… Я люблю тебя.

Он внимательно глядел в ее глаза. В эти два чистых озера, два бездонных колодца, в которых плескалась жизнь.

– Я понимаю, – сбивчиво произнесла она, пряча взгляд. – С самого первого дня мы почувствовали друг к другу симпатию. Это нормально. Ты – мой брат, моя опора и защита. А я твоя сестра. Мы должны поддерживать друг друга, заботиться, оберегать… Так и должно быть.

Она говорила еще много разных слов, сбивчивых, отрывистых и ненужных. Но Роман чувствовал, что думает она о чем-то другом. Что эти торопливые слова лишь барьер, за которым она хочет укрыться. Так что же на самом деле она пытается ему сказать?

– Маргарита…

– Было бы хуже, если бы мы ненавидели друг друга, пытались испортить жизнь…

– Маргарита!

Он обхватил ее лицо руками, заставил снова взглянуть на себя. В ее глазах стояли слезы.

– Маргарита?..

Она вдруг порывисто обняла его, прижала голову к его широкой груди и заплакала. Роман ошеломленно сжимал ее дрожащие плечи и пытался понять, что происходит.

– Никогда не говори так, – сказала она сквозь рыдания. – Слышишь? Никогда! Нам нельзя, понимаешь? Нельзя любить друг друга!

– Нам?

Он посмотрел на нее. Глаза Маргариты заблестели, щеки разрумянились, длинные волосы растрепались. Такая настоящая. Такая живая. Не плод его фантазий. Не игра воображения. Реальная.

– Ты сказала «нам»? – с надеждой переспросил он.

Она сдвинула брови и слегка опустила уголки губ. Снова собралась плакать. Роман проникновенно прижал ее к себе, коснулся горячей ладонью спутанных волос, погладил Маргариту по голове.

Убаюкивающая тишина снова воцарилась в комнате. Ветер утих и скрылся, словно не хотел прервать волнующий разговор. Только часы продолжали мерно тикать, напоминая, что за пределами этой комнаты тоже есть жизнь.

– Я люблю тебя, – сказала Маргарита, и ее плечи под его пальцами снова задрожали. – Знаю, что нельзя, знаю, что буду страдать. Я как будто сжимаю в ладони раскаленный уголек и пытаюсь согреться.

«Каждый день я твержу себе одно и то же: нельзя любить собственного брата, нельзя любить собственного брата! – чуть позже запишет в своем дневнике Маргарита. – Я пытаюсь бежать от этих чувств, бежать изо всех сил, как можно дальше; мой разум отчаянно спорит с сердцем, но все время проигрывает в этой схватке. Я боюсь представить, что будет, если все вокруг об этом узнают… Поэтому продолжаю бежать по замкнутому кругу».

Она вдруг оттолкнула его и сделала шаг к двери, но пораженный Роман удержал ее за руки.

– Подожди!

Она замерла. Словно дышать перестала. Он поднялся, чувствуя, что тишина теперь давит ему на плечи. Руки ее такие холодные, а в крови, наверное, огонь. Она любит его, – вот главное. Остальное неважно. Милая его девочка… Теперь все будет иначе. Осознание того, что он нужен и любим ею, давало ему силы. Любовь подарила ему крылья. Теперь он сможет все. Теперь закончится боль и одиночество. Он больше не будет терпеть унижения и издевательства от деда. Любовь вознесла его, и он перестал бояться реальности.

– Подожди, любимая… Прошу тебя.

Один шаг – и он оказался рядом. Почти вплотную. Даже почувствовал жар ее тела, который сводил с ума. Положил левую руку на ее талию и ощутил тонкую ткань платья. Забыл, как дышать.

– Не нужно бояться своих чувств, – произнес Роман. – Я постараюсь убедить родных. А если не получится, то порву с семьей, но не оставлю тебя. Никогда, слышишь, я не оставлю тебя! Даже когда это никчемное тело истлеет и останутся одни кости, мой дух все равно последует за тобой.

Любовь вознесла его. Но в этом взлете уже был вещий признак падения.

– Нам нельзя любить, Роман, – прошептала она и снова дернулась, чтобы уйти. Но его рука крепко держала ее за талию. Как же она близко. Опасно близко. От аромата ее волос сводило скулы.

– Почему?

– Все так говорят.

– Ты сама себе все придумала! Ученые до сих пор спорят, опасны ли отношения между двоюродными родственниками. Все не так однозначно, пойми. Мы докажем, что тоже имеем право любить. Маргарита! Ты слышишь меня?

Девушка медленно повернулась, упрямо замотала головой.

– Нельзя. Мы не можем.

Это последнее, что она сказала. Как приговор вынесла. Собственноручно приготовила для него гильотину. Он с болью смотрел, как испуганно она отступает к двери, видел страх в ее глазах. Страх от осознания собственных чувств, страх греха. На миг почувствовал себя змеем-искусителем, пытающимся соблазнить Еву.

– Подожди! Маргарита!

Роман сделал еще три шага и оказался у запертой двери. Услышал, как торопливо она спускается по ступенькам крыльца, стучит каблуками по плитке во дворе. И вместе с этим гулким стуком в его голове гремели ее слова: «Нельзя. Мы не можем».

Шесть шагов. Шесть шагов к одиночеству. От стены до стены. Все здесь пропитано болью и отчаяньем. Еще чуть-чуть, и дом раздавит своих обитателей устрашающей мощью…

***

На следующий день дед по каким-то причинам не вернулся. Роман вздохнул с облегчением, увидев, как из подъехавшей машины вышел один отец. Высокий, стройный, в деловом костюме, он производил впечатление решительного и уверенного в себе человека. Но мало кто знал, что в стенах этого дома Станислав Вершинский невольно опускал плечи и нервно глядел на часы, пытаясь найти повод, чтобы поскорее скрыться. Тесть удивительным образом подавлял его волю. Напускная уверенность исчезала на глазах, уступая место страху и мягкотелости.

– Ты хочешь, чтобы мальчишка остался на улице? – не раз кричал ему дед Романа в порыве злости.

– Конечно же, нет!

– Ты здесь никто, запомни! Думаешь, я не знаю, что ты женился на Оле только из-за денег? Без нее ты так бы и остался необразованным идиотом! Я дал тебе все. Терпел только из-за дочери, которая выбрала себе в мужья такого недоумка! Но теперь она умерла. И я бы с удовольствием вышвырнул тебя отсюда! Но в Романе течет кровь Вершинских, а я не вечен, и мне нужен достойный наследник. Если ты не будешь вмешиваться, я не замечу твоего присутствия. Но только пикни – по щелчку моих пальцев вылетишь отсюда! Я смешаю тебя с грязью, а мальчишка ничего не получит! Понял? Выбор за тобой.

Отец, как правило, ничего не отвечал и лишь понуро опускал голову. Роман частенько подслушивал разговоры родственников, и не раз замечал, как отец бессильно сжимал кулаки, как играли желваки на его впалых щеках. Ему хотелось понять и простить отца за его слабоволие. Хотелось, но не получалось. Он все еще помнил день, когда умерла мама. Помнил все, поэтому не мог простить ни отца, ни деда. И с каждым годом ненависть к ним становилась все сильнее и сильнее.

Роман стоял у окна и наблюдал, как отец выходит из машины, что-то торопливо говорит шоферу и рассеянно набрасывает пиджак на плечи в надежде спастись от яростного ветра, поднимающего пыль во дворе. Он вернулся в постель и стал прислушиваться. Может быть, отец зайдет, поздоровается с ним, спросит о самочувствии. Прошло несколько минут, но никто не заходил. Роман услышал за дверью голоса и прислушался.

– Станислав Игоревич, завтра утром меня не будет, – донесся до него голос Елены.

– Поедешь за дочкой?

– Да. Наконец-то Николай Викторович разрешил, чтобы она сюда переехала!

– Хорошо.

Голоса стихли. Роман услышал тяжелые, торопливые шаги отца, которые на секунду замерли у двери спальни. У него громко забилось сердце, и даже дрожь ожидания пронзила тело. Но Станислав Игоревич не зашел. Лишь ускорил шаг и скрылся в глубине коридора.

Роман шумно выдохнул, присел на кровать и закрыл глаза. И открыл их только тогда, когда снова услышал шаги. Тихие, легкие, почти невесомые. Такие шаги могут быть только у ангела. Едва касаются земли.

Он снова прислушался, уверенный, что они смолкнут так же, как и предыдущие.

Но вот хлопнула дверь, и он увидел Маргариту. Ее грудь вздымалась от учащенного дыхания, а руки были сжаты в кулачки.

– Хватит над ним издеваться! – выпалила она без приветствия.

– Над кем?

– Над Нестором! Я устала от твоих насмешек!

Роман и вправду не упускал случая, чтобы посмеяться или как-нибудь уколоть Нестора. Как только появлялась возможность, затевал с ним ссору, но друг Маргариты был слишком умен, и не реагировал на провокации. Чем еще сильнее злил Романа.

– Даже не проси. Пусть забудет дорогу сюда!

– Что он тебе сделал? Зачем ты нервируешь его?

Она в волнении мяла перчатки в руках. Роман встал и подошел к ней совсем близко. Ощутил знакомый аромат миндаля, которым пахла ее кожа, и прямо спросил:

– Зачем он тебе? Скажи правду. Ты же любишь меня, а не его.

Он заметил, как расширились ее зрачки, как нервно забилась вена на виске. Некоторое время они стояли напротив друг друга, в опасной близости, глядя в глаза. Слова уже были не нужны. Все говорили взгляды и жесты. Роман осторожно прикоснулся пальцами к ее виску, погладил беспокойную венку, потом спустился чуть ниже и провел ладонью по ее трепетным губам. Вся душа в нем горела. Нет, лучше не прикасаться. Это яд, текущий по жилам. Маргарита – его яд. Надо держаться от нее подальше. Сейчас Роман с трудом владел собой. Он хотел ее с силой, которая превосходила пределы разумного. Надо вырвать это проклятое чувство с корнем, без анестезии, и как можно скорее. Но это было непросто.

– Мы родственники. Родственники, – произнесла она это жалящее слово по слогам. – Ты мой брат.

– Я знаю.

– Значит, ты понимаешь, что все бессмысленно! Зачем терзать себя? Давай забудем о вчерашнем разговоре.

– Я никогда не забуду то, что ты сказала. И не смирюсь с тем, что общество против нас. Слышишь? Никогда не забуду и не смирюсь!

Маргарита со злостью бросила перчатки на пол, прямо ему под ноги.

– Нет смысла бороться!

Роман молча опустился, поднял перчатки с пола. Бросил взгляд на ее ноги, обтянутые колготками, и почувствовал, как перехватило дыхание, а к горлу подкатил ком. Вдруг захотелось обвить ее изящные колени руками и сидеть у ее ног целую вечность.

Но он поднялся. Молча протянул ей перчатки. Вернулся в постель. Сел к ней спиной и обреченно уставился на фото, которое стояло в рамке на тумбочке. На снимке Маргарита доверчиво прижималась к его груди, а он стоял позади и обнимал сестру за плечи. Фотографу удалось уловить счастье в его темных глазах. А в ее – озорство.

Если и существует счастье, то только на фотографиях. На них оно остается навечно, а в жизни – быстротечно и переменчиво настолько, что его почти невозможно ощутить.

– Пожалуйста, оставь Нестора в покое! – Ее нежный и звонкий голос разорвал тишину.

– Никогда, – процедил он.

Маргарита ушла, громко хлопнув дверью.

***

Нет смысла бороться.

Леденящая, тягучая тоска. Нырнул в нее, как в колодец. Как же невыносимо было осознавать, что кто-то счастлив, кто-то любит, когда его собственное сердце замерзало под пеплом! За окном черным покрывалом стелилась ночь, но сегодня она не утешала, не приносила покоя, а лишь усиливала тоску. Роман так сильно погрузился в свои тягостные мысли, что не сразу услышал шорох за спиной. Оглянувшись, он вздрогнул.

Рассеянный свет уличного фонаря очертил на стене контур женской фигурки. Роман вскочил, не поверив своим глазам. По коже пронесся рой колких мурашек. Тень медленно двигалась. Длинное платье развевалось, а волосы трепетали, словно та, чей силуэт он сейчас видел, не стояла, а плыла.

– Рома-ан, – услышал он приятный, обволакивающий голос, и страх холодным ужом прополз по спине. – Рома-ан…

– Кто здесь?

Бессмысленный, глупый вопрос.

Никого здесь нет. Нет.

Игра воображения? Фантазия? Галлюцинация?

Но он отчетливо видел тень на стене и слышал чудесный женский голос, похожий на серебристое журчание ручья. Тот самый голос, который начал звать его после смерти матери…

Неожиданно лампочка уличного фонаря замигала и погасла. Комната погрузилась в слепую темноту. Но ощущение чужого присутствия Романа не отпускало. Он схватился за спинку кровати и стал медленно пробираться к двери, рядом с которой находился выключатель.

– Рома-ан… – Знакомый женский голос вновь прервал пугающее беззвучие.

Нет, это не сон. Роман замер и прислушался. Ветер протяжно завывал в верхушках деревьев, словно ему было зябко в наготе сосен. Капли дождя тревожно ударялись о стекло, а из открытой форточки лилась прохлада.

Он подошел к двери и нащупал выключатель. Комната тут же озарилась ярким светом.

Никого. Только медленно открылась дверь. Невидимая гостья решила выйти?

Роман почувствовал неприятное покалывание в кончиках пальцев. Надо закрыть эту чертову дверь, захлопнуть форточку и лечь спать! Все в порядке, просто сдали нервы. Он уже схватился за ручку двери, но тело внезапно обдало холодом. Могильным холодом, который моментально опутал ноги и пригвоздил его к месту.

Судорожно дыша, Роман выглянул в коридор и увидел тень. Что за шутки? Он закрыл глаза, досчитал до десяти, снова открыл их. Силуэт не исчезал, словно поджидая его.

Идти за тенью? Бред.

Он дернул дверь, собираясь закрыть ее, но она не поддалась. Проделал то же самое еще раз. Дверь словно окаменела. Ни туда, ни сюда. А холод неумолимо просачивался в его тело и поселялся в костях, словно стены дома покрылись толстым слоем льда. Но на улице была осень, и все комнаты прекрасно отапливались.

Роман понял: струйки холодного воздуха расползались от тени.

Он снова услышал свое имя. Тихий, ласковый голос манил за собой, и ноги невольно понесли его в коридор. Тень скользнула вперед, и Роман, охваченный одновременно и любопытством, и ужасом, последовал за ней. В глубине души он все же надеялся, что в коридор кто-нибудь выйдет, и кошмар прекратится.

Но он шел и шел, и никто не выходил.

У входной двери Роман остановился. В гнетущей тишине раздался бой часов. Один, два, три… Каждый удар бил по голове как молотом, усиливая напряжение. Он с тревогой оглядывал дом, погруженный в сонную тьму, но тени нигде не было. «Пошутили, и хватит, – облегченно подумал он. – Надо возвращаться».

Только он повернулся обратно, как услышал глухой щелчок, напоминающий выстрел в упор. В спину сразу ударил холодный ветер, а со двора потянуло сыростью.

Входная дверь распахнулась настежь.

Роман медленно повернулся.

Никого.

На негнущихся ногах он подошел к порогу. Потоки дождя струились по ступеням крыльца и размывали землю во дворе. Похоже, дверь открылась сама по себе. «Или ее открыли», – кольнула мысль. Конечности снова начали неметь, а скулы свело от страха.

Чего же хочет эта тень? Чтобы он шел вслепую? Но куда? Зачем?

Существо словно прочитало его мысли. В следующий момент Роман заметил что-то странное. Ослепительно яркие, как ему показалось, фонари хорошо освещали эту часть двора. И он отчетливо различил отпечаток маленькой ноги, вырисовывающийся на дорожке возле крыльца.

Каждый нерв в его теле натянулся и зазвенел. Роман стоял, как столб, и ошеломленно глядел туда, где цепь огоньков разбавляла тьму и соединяла два мира вместе. Реальный и призрачный.

На земле появился еще один след и, пересилив себя, Роман двинулся вперед. Отпечатки маленьких и изящных женских ног с трудом угадывались в полумраке двора. Он шел, почти не ощущая стылых капель дождя, хотя они неприятными струйками стекали по его лицу и шее. Куда же ведут эти следы? Вопреки здравому смыслу, он хотел это знать.

К счастью, не пришлось идти в лес. Следы исчезли, когда он добрался до небольшой дубовой рощи, которая располагалась за домом. Последний нечеткий отпечаток женской ноги отобразился прямо у старого дуба. Роман остановился и недоуменно уставился на ствол дерева. Опустил взгляд ниже, но, осмотрев землю, не увидел ничего подозрительного. Потом поднял голову и прищурился. Мокрая рубашка прилипла к телу. Холодные капли яростно вонзались в спину, вызывая противную дрожь. Роман смотрел наверх, впивался взглядом в темноту, и страх стремительно перерастал в леденящий, панический ужас.

Опять галлюцинация? А как же отодвинутая щеколда на двери? Открывшийся замок?

Наверное, он сходит с ума. Чтобы убедиться в этом, Роман обошел дуб, остановился на прежнем месте и снова взглянул наверх. Но глаза не обманывали. Он действительно видел то, что видел.

На одной из веток болталась почерневшая от дождя веревка с петлей на конце. На мгновение Роману показалось, что он видит висельника. Но потом видение исчезло так же внезапно, как до этого пропали и следы. Только веревка все еще угрожающе раскачивалась на ветру.

Он постоял еще некоторое время возле дерева, но ничего странного больше не происходило. Вконец окоченев, он поспешил в дом.

Тень больше не вернулась.