Проклятый трон

Глава 6

Ральф сцепил челюсти. Не то, чтобы он сильно переживал о репутации своей и Ника… но ведь дал себе слово, держать себя в руках. К тому же, это ведь Николас. Может, понял его как-то не так?

– Ты ведь понимаешь, о чем и о ком я тебя спрашиваю, Фостер?

Николас тихо рассмеялся.

– Понимаю. А ты почему-то не хочешь понимать, что я тебе отвечаю…

По руке пробежала крошечная молния. Ральф бы точно ему врезал. Даже справедливая, в общем-то, мысль, что сам он ничуть не лучше, просто ему нечего предложить Лиз, Бонка бы не остановила. Но Фостер вдруг взглянул ему в глаза и будто с обидой спросил:

– Почему?

Бонк разжал кулаки. Почему…Действительно, почему? Ясно же было с самого начала, что совсем не по-родственному друг смотрит на Алиану. Да и она на Ника, видел же. И там, на набережной, и вчера, во дворце. Что за детская ревность?

– Я … – в горле почему-то першило. – Извини, – наконец, выдавил Ральф. – Надеюсь, последствия своих действий, ты тоже понимаешь.

– Более чем, – кивнул Николас.

Ладно, чего теперь? Расспрашивать друга при военных на счет его планов будет более чем глупо. Какие планы, черт возьми… одному два года до совершеннолетия, второй в принципе это совершеннолетие никаким образом не придает самостоятельности. Тут через час, что случится, не знаешь, что о будущем говорить?

Ральф потер переносицу, хмыкнул: кажется, вот и узнал он кто такая «она». Да… опять он не смог сложить два и два, вернее, просто не додумался это сделать.

– Так что на счет поесть? – требовательно посмотрел он на друга. – Через час церемония, я, кстати, гроб несу, Юрий пожелал. Боюсь, урчание моего желудка испортит всю печальную торжественность момента.

Николас улыбнулся. Широко и открыто. Непривычно эмоциональный, даже слишком живой. Но таким он, определенно, нравится Ральфу больше, чем в своем обычном немного заторможенном состоянии. Или как несколько дней назад, полутрупом с пустым взглядом.

– Я попрошу Итана собрать тебе обед, – пообещал Николас и пояснил, заметив недоумение на лице Ральфа: – это слуга Александра.

– Попроси, – с королевским видом дозволил Бонк. – А я, если ты не возражаешь, досплю, пожалуй.

В конце концов, почему нет? Восемь. Как минимум полчаса в запасе.

* * *

Я включила телевизор. Утренний восьмичасовой выпуск новостей обещал нам прямое включение с похорон – небывалое для телевидения событие. Вряд ли я успею посмотреть, скорее всего мы с Лиззи уже будем в дороге. И точно: знакомый черный автомобиль подъехал к дому, я видела его из окна гостиной. Водитель почему-то не спешил бежать и открывать пассажирскую дверь. Я вцепилась в обивку дивана. Холд? Это он?

Откуда этот безумный страх, Алиана? Даже если это действительно Холд, взрослый мужчина не станет делать вид, что ничего не было. Было!

Так чего бояться? Лучше раз и навсегда закрыть этот вопрос. Интересно как? Извиниться что ли перед ним?

Я нервно хохотнула. Дверь автомобиля открылась. Нет, приехал не Холд, приехала Лиз. Плечи её были опущены, руки нервно теребили что-то в руках. Газета вроде бы. Элизабет посмотрела на наши окна, и я заметила, как она бледна. Что стряслось? Ей плохо? Снова? Я поднялась с кресла и выбежала в прихожую, открывая подруге за секунду до того, как она сама взялась за дверную ручку. Только вместо привычной улыбки, Лиз, увидев меня, опустила глаза.

– Лиззи, что случилось?

Она вошла в коридор, аккуратно закрыв за собой дверь, а потом протянула мне смятую газету. Утренний выпуск. Вести о смерти Александра, портрет Юрия. Покушение, кровавая бойня во дворце… Я перевернула страницу, бросила взгляд на черно-белые фотографии и закрыла глаза.

Новейшая оптика…прогресс не стоит на месте.

– Лица девушки не видно, – тихо заметила Лиззи, – одежды нет… светлые волосы… но мало ли на свете блондинок? Процедура развода уже началась, и кто я такая чтобы осуждать отца?

Комом в горле встал утренний кофе. Вот и объяснение малиновому вину и прозрачным намекам его высочества. Холд даже смерть Александра смог использовать для упрочения собственной власти. Ответ Юрия не заставил себя ждать.

– Рассказки бывшей горничной… мало ли что скажет человек за деньги? Или не деньги, а в обмен на свободу. Ты была права, тогда, на весеннем балу, у дворца, действительно задержали Кети. А она свободно разгуливает и раздает интервью, – зло рассмеялась Элизабет.

Я открыла глаза. За последствия своих поступков нужно отвечать. Темнота – лишь иллюзия. Не исчезнет прошлое, и фотографии в газете никуда не исчезнут.

– Только это наша кухня и наш стол, Алиана, – с нажимом добавила Лиз. – Наша чертова кухня! И наш чертов стол! – сорвалась она на крик.

Ей было больно, боль эта выгрызала мои внутренности, заживо сдирала кожу, обнажая суть. Темноту. Пустоту. Холодную черную бездну.

– Да, – хрипло ответила я. – Да, это наша кухня и наш стол.

Элизабет мотнула головой. Резко, будто от невидимой пощечины. Такой сильной, что от удара темнеет в глазах. А потом закаменела и, выпрямив спину, сказала:

– Знаю. Не узнать почти сестру было бы сложно, Алиана.

– Элизабет…

– Молчи! – она выставила ладонь. – Пожалуйста, не убивай всё то хорошее, что еще осталось между нами.

Я снова взглянула на яркие заголовки. Для кого-то месть. Для кого-то сенсация. Для кого-то разрушенная жизнь.

– Я уезжаю в Южный. Прошу, нет, я умоляю тебя, богом заклинаю, не ехать со мной! Мама не заслужила этого…

– Да. Не заслужила, – я аккуратно положила газету на комод.

– Спасибо, – она кивнула и отвернулась. – Прощай, – бросила мне Лиззи через плечо и оставила меня одну.

– Прощай, Элизабет, – ответила я закрытой двери.

Я нашла в себе силы подняться наверх. Там, в моей спальне, на прикроватной тумбочке лежали часы Николаса. Дотронуться до них показалось мне жизненно важным. Будто они были единственной вещью в доме, способной подтвердить мне моё собственное существование. Я зажала их в руке и присела на свою кровать.

Свою… будто было в этом доме хоть что-то моё.

Секундные стрелки двигались с чуть слышными ритмичными щелчками, звук этот становился громче, заглушая стук крови в ушах, уличный шум проснувшегося города и далекий звон траурных колоколов.

Никки…Обещание не делать глупостей было глупым. Я их уже наделала. Вся Валлия теперь им свидетель. И не только Валлия, рано или поздно новости придут в Эдинбург. Фотографии увидят мама и папа…

Диана. Ральф. Все те, кого я знаю и не знаю. И ты, Николас.

«Лица девушки не видно. Мало ли блондинок в империи?» – так говорила Лиз. Но на соседней странице интервью горничной маршала. И кричащие, тошнотворные заголовки…

В точку, господа журналисты. Всё это – грязная правда.

Стрелка сделала полный круг. Раз, еще раз, еще и еще. Восемь сорок пять.

От стыда никто не умирал. Вот и я… живу. Что теперь?

Громче хода часовой стрелки оказались лишь звуки мужских шагов на нашей лестнице. Не нашей. В этом доме нет ничего моего. Господин Холд, застыл на пороге спальни в мансарде. Ничего, ничего моего. Я сама – и та не моя.

Я не удержалась от смешка, в руке маршала была уже знакомая мне газета. В отличие от экземпляра Элизабет – не мятая.

– Доброе утро, господин Николас, – вежливо поздоровалась я.

– Доброе утро, Алиана.

– Чай, кофе? – я закрыла лицо руками и, быстро отсмеявшись, добавила: – Малинового пирога, простите, нет.

– Обойдемся без пирогов, – чуть улыбнулся господин Холд.

Да… куда мне до умения маршала держать лицо? Я впилась в него глазами, пытаясь найти следы былой своей одержимости. Красивое, всё ещё молодое, волевое лицо. Через двадцать семь лет таким станет Николас.

Никки… ритмично бьющиеся мне в ладонь стрелки наручных часов.

– Что теперь? – спросила я, пристально глядя в его глаза.

– Теперь? – он нервно дернул шеей. – Теперь будет опровержение и, разумеется, шумиха. Новости о смерти Александра люди предпочтут возможность покопаться в чужом белье, и это нормально. Я мог бы снять тебе дом в столице или любом городе Валлии, пока что-то более интересное не займет наше население… – Холд вдруг оборвался на полуслове и, прикрыв веки, договорил: – Мог бы. Только я не могу.

Я хмыкнула и понимающе уточнила:

– Кинете меня на съедение акулам пера?

– Нет, – уронил маршал.

Я наклонила голову к плечу, ожидая пояснений, но господин Холд снова меня удивил.

– Николас был долгожданным ребенком. Я любил жену и дочь, сын стал для нас еще большей радостью. Я много работал уже тогда, но всегда находил время для семьи. Диана говорила, что за несколько часов до моего приезда, малыш переносил свои машинки к входной двери и усаживался на пол, ожидая меня. Никакая сила не могла отодрать его с места. Ему было три, уже тогда он был страшно упрям, – Холд тепло улыбнулся, а я бросила быстрый взгляд на часы Никки в своей руке.

Неожиданная откровенность маршала почему-то пугала меня даже больше туманного будущего.

– Был обычный вечер, необычный разве что тем, что Никки меня не встречал. Не буду вдаваться в детали, они не имеют значения. Его величество Александр одарил нашу семью великой милостью, предложив госпоже Холд отдать ему сына. Перспективы? Да. Тысячу раз. Деньги? Снова да. Мое жалование не было слишком большим, состояние, оставшееся мне от матери ушло на покупку небольшого дома в Южном. Приданое Дианы было смешным, мы оба были бедны. Моя жена согласилась и подписала необходимые документы. Мое согласие не требовалось, закон о высшей крови никто не отменял.

Господин Николас устало потер глаза.

– Его величество обещал Диане протекцию и сдержал слово. Я стал маршалом в тридцать лет. Номинально, разумеется. Николаса я не видел шесть лет, но Александр первое время с удовольствием делился со мной его успехами. А потом что-то пошло не так. Сына нам вернули незадолго до твоего приезда, ему тогда было почти девять. Меня он помнил. «Отец» было единственным словом, которое он произносил внятно. Дальше ты знаешь. Для него не существует матери. Ни разу я не слышал этого слова из его уст. Сестра, слуги, окружающие его люди – лишь статисты. Декорации. Шахматные фигурки, которые интересно передвигать. Гений. Одаренный. Только лучше бы он был обычным оболтусом шестнадцати лет.

– Я люблю его. Любым люблю, – сухо сказала я.

На эмоции не осталось сил.

– Знаю, – снова улыбнулся господин Николас. – Возможно, твои чувства даже взаимны. Мне трудно судить. Эмпатия – малоизученное явление. Но сейчас речь не о твоей любви. Речь о Николасе. Император был одержим погибшим другом, Бонком. Твоим дедом. Никки рос рядом с Александром, и эта одержимость получила продолжение. Тебя.

Темнота заполнила комнату, слишком страшно мне было от чужих слов. Слишком сильно они походили на правду.

– Каким бы гениальным не был мой сын, он ребенок. Вряд ли отношения, в основе которых болезненная детская привязанность, будут счастливыми. Да и о долговечности их я бы тоже поспорил.

Мерно тикали в ладони часы. Одна ночь и несколько лет пусть и странной, но дружбы. Перечеркнутая фотографией долговечность.

Господи, как же тошно…

– Чего вы хотите? – обреченно спросила я.

– Вопрос в том, чего хочешь ты?

Я мотнула головой, заставляя темноту отступить.

– Я хочу вернуться к родителям. В Эдинбург.

Господин Холд покачал головой, а потом меня уничтожил. Распылил на тысячу беснующихся частиц черной пыли, неспособных более собраться в прежнюю Алиану:

– Арианна умерла три месяца назад. После похорон господин Бонк ушел за пределы крепости, в лес, и не вернулся. Твоих родителей больше нет. Я тоже узнал об этом недавно. Какое-то время назад Николас посещал Эдинбург, а по приезду сообщил мне. Ставить в известность тебя он, по всей видимости, нужным не посчитал.

В сером мире было холодно. Алым факелом пульсировал господин Холд, только огонь его больше не согревал.

– Шумиха утихнет, ты сможешь продолжить обучение, если захочешь. Общество примет тебя, у него не будет выхода. Принуждать тебя к чему бы-то ни было, я не собираюсь. Но если после сегодняшней ночи ты забеременеешь, у тебя всего два выхода. Или ты станешь моей женой, или отдашь мне ребенка.

Холд не лгал мне. Никогда не лгал. Он растоптал меня правдой.

– Надеюсь, ребенка не будет, – едва слышно выдавила я.

– Собирай вещи, Алиана. Я вернусь за тобой через пару часов, сразу после похорон. И да, надеюсь, ребенок будет. Дети – это прекрасно. – Холд коротко поклонился и, разворачиваясь в дверях, добавил: – Особенно если это дети любимых детей.

Тихо тикали наручные часы в моей руке. Входную дверь закрыли на ключ. Идти некуда. Некуда бежать. Я бросила взгляд на кровать.

Лечь. Закрыть глаза, и проснуться семь лет назад. В Эдинбурге.