Пропажа государственной важности

Глава 6. Слуга двух господ

Выходя от вице-канцлера, Чаров столкнулся на лестнице со спешащей наверх Надин, одарившей его обольстительно загадочным взглядом. «Странно… еще нет и десяти утра, а она уже где-то побывала», — нахмурив брови, удивился Чаров. На площади он крикнул извозчика и погнал на Литейный. Он порядком припозднился и пообещал вознице щедрые чаевые, если тот спешно доставит его по назначению.

Прознавшие о его производстве коллеги довольно прохладно поздравили Сергея, попутно сообщив, что его хочет видеть начальство. «Наверняка, влетит за опоздание», — подумал Чаров, открывая дверь в кабинет прокурора. Тем не менее все обошлось. Его еще раз поздравили, на сей раз куда искренней, и, нежданно-негаданно, предоставили краткосрочный отпуск.

— Извольте обновить вицмундир, Чаров! Негоже в старом на службу являться, — указав на петлицы титулярного советника, бросил на прощание окружной прокурор.

«А вот это уже занятно! Неужто князь Горчаков с неурочными вакациями пособил? Не в мундире же кроется истинная причина оных?» — приятно удивился Сергей, выбираясь из здания суда. Памятуя обещание Шувалову написать письмо герцогу, Чаров набросал его текст перед тем, как покинул суд. Он подумал заскочить на Фонтанку и немедля вручить письмо графу, если, конечно, тот окажется на месте. Заметив карету шефа жандармов, стоявшую против Третьего отделения, Чаров отпустил извозчика и вошел в особняк. В сопровождении дежурившего в вестибюле жандармского офицера он поднялся в приемную, попросив находившегося в ней незнакомого ему адъютанта доложить о себе. Окинув недоверчиво придирчивым взглядом слишком уверенного в себе просителя, тот поспешил в кабинет начальника.

— Пройдите, его высокопревосходительство вас примет, — с милой улыбкой сообщил враз подобревший адъютант, отворяя дверь.

— Превосходно, Чаров. Ваше послание попадет точно в яблочко, — с воодушевлением объявил Шувалов, вытаскивая пачку чистых конвертов из ящика величественного, в добрую треть стены, стола. — Извольте теперь подписать: «Его императорскому высочеству герцогу Николаю Лейхтенбергскому», — протягивая конверт, продиктовал граф. — А в письме укажите, лучше это сделать постскриптумом, что отправляете его оказией.

— Отправляю оказией с кем? Следует ли указать конкретное лицо?

— Не думаю, но буде пожелаете, додумайте сами. Впрочем, герцог не станет вникать в подобную ерунду. Он дьявольски влюблен и жаждет скорейшего воссоединения с Акинфиевой. Кстати, как вы ее нашли вчера на рауте?

— Ищущий да обрящет. Ежели кратко, я бы сей максимой охарактеризовал ее упорную, не боящуюся условностей света и нацеленную на результат натуру. Весьма живая, с тонким шармом, знает, чего хочет…

— Вот это вы точно подметили, — в нетерпении хмыкнул Шувалов.

— Сегодня, кстати, я мельком видел ее.

— Неужели? — неподдельно удивился граф.

— Поутру я обнаружил, что оставил у швейцара цилиндр. Решив заехать за ним, в вестибюле министерства я наткнулся на госпожу Акинфиеву уже откуда-то возвращавшуюся. Не смею давать советы вашему высокопревосходительству, но наружное наблюдение за ней установить следовало бы. — О задании Горчакова он, естественно, умолчал.

— Может, вы и правы, — коснулся рукой упрямого лба Шувалов. — Мы подумаем о подобной мере.

— У меня созрела еще одна мысль, ваше высокопревосходительство. Я не писал о том в письме его высочеству, однако… — он на мгновенье запнулся.

— Ну, говорите, говорите, что придумали? — в нетерпении торопил его граф.

— Во время экспедиции герцога на Урал истекшим летом, где я имел честь сопровождать его высочество, были открыты неизвестные дотоле минералы. Один из образцов находится у меня, ожидая занять достойное место в музее Горного института, который патронирует Николай Максимилианович. Полагаю, герцог будет польщен, если я передам ему оный камень, а он покажет минерал европейским ученым светилам, коих сейчас немало съехалось в Париж.

— Вы разумеете?! — заметно напряглось лицо шефа жандармов.

— Я попрошу госпожу Акинфиеву передать его герцогу. Сделаю, в известном роде, провокацию. Если она возьмет камень, ее намерения отправиться на выставку весьма основательны, если нет — она оставила подобные планы и замышляет нечто иное.

— Превосходная идея, Чаров, — искренне похвалил его Шувалов. — Однако не тяните, — предостерег он.

— Как придет ответ из Парижа, я немедля увижусь с мадам.

— А мы, как я вам вчера говорил, переправим ваше послание герцогу, дабы он его днями получил. И не забудьте привести мундир в соответствие с теперешним вашим чином! — вслед за окружным прокурором не преминул пожурить его за «титулярные» петлицы шеф жандармов.

Расставшись с графом, Сергей поспешил на выход, как был окликнут приземистым крепышом в штатском.

— Мерзликин! Яков Петрович! Неужели ты?! — широко улыбаясь, двинулся навстречу крепышу Чаров.

— Твоими молитвами, он самый, Сережа! — радостно отвечал Мерзликин, и они обнялись, как и подобает добрым приятелям.

— Стало быть, в высоких сферах теперь порхаешь, — опрокинув рюмку желудочной и закусив соленым груздем, умозаключил Яков Петрович, когда они переместились из стен Третьего отделения в более отвечавшее настоящему случаю место.

Чаров на водку не налегал и, подозвав полового, спросил себе ломоть холодной буженины с хреном, щей и телячьих отбивных с гречневой кашей.

— Не то, что порхаю, а так, залетаю, когда позовут, — трезво оценив собственную значимость, правдиво ответил Сергей, принимаясь за еду.

— Как и сегодня?

— Именно так.

— Стало быть, филер тебе позарез нужен? — кладя на тарелку солидный кусок кулебяки, повторил его просьбу Мерзликин.

— И желательно сегодня, Яков.

— По гроб жизни будешь мне обязан, — отправил в рот сочащийся шмат Яков Петрович.

Обнадеженный Чаров радостно закивал, убедительно подтверждая, что полностью разделяет его мнение.

— Вечером пришлю тебе толкового человечка, а ты уж сам ему личность, за кем он ходить будет, обрисуешь, — запил водкой кулебяку Мерзликин.

На том и порешили. Уплатив за обед, приятели распрощались. Мерзликина ожидала служба, Сергея — расследование на Дворцовой.

В кабинете Горчакова он нашел подписанные замки, кои аккуратно извлек из ящиков все еще пыхтевший возле входной двери столяр. Замок от нее оказался безнадежно испорчен, и столяру, мужику неторопливому и во всех отношениях обстоятельному, пришлось прогуляться в скобяную лавку за новым. Осмотрев замковые ложа, Чаров заметил царапины на каждом из них, но больше всего пострадал замок срединного ящика, где хранились особо важные бумаги, как то тайные договоры с иностранными государствами, секретные предписания российским посланникам за границей, сочиненные вице-канцлером, и расшифрованные ответы на них, а также проекты будущих соглашений. «Пользовались отмычкой или грубо подогнанным ключом», — определил причину царапин Чаров, как его взгляд упал на сломанный замок от входной двери министерского кабинета, сиротливо лежавший у ног Антипа.

В эту минуту в комнату стремительно вошел Горчаков, очевидно, предупрежденный о возвращении Сергея.

— Вы не припомните, ваше высокопревосходительство, когда сломался у вас замок? — указывая на дверь, поинтересовался он.

— Дня три тому назад. Надо спросить у Гумберта, — в нервном недоумении потер нос министр. — Еще на Страстной неделе ключ стал не вполне хорошо поворачиваться, приходилось с усилием надавливать на него. Андрей Федорович даже смазывал пару раз замок, но, увы, напрасно. А опосля механизм и вовсе вышел из строя.

— А допреж ключ поворачивался легко?

— Весьма. Никаких злоключений с ним не припомню.

«Стало быть, кто-то испортил замок, отпирая его, как и замки письменного стола, не вполне годным ключом, а скорее, отмычкой, но в этом еще следует убедиться» — подумал Чаров и попросил столяра разобрать замок. Под пристальным взглядом Горчакова тот нехотя согласился. Как заправский слесарь, он в две минуты вскрыл корпус замка и разложил на столе у секретаря его отдельные части. Многочисленные царапины и заусеницы, обнаруженные в механизме, подтвердили догадку судебного следователя.

— Кстати, вот список лиц, кои были вчера на рауте, а также находились в министерстве сегодня утром на момент обнаружения пропажи. Отличаясь невероятной, я бы сказал, навязчивой, скрупулезностью, господин Гумберт поместил в него меня и себя. Редкий педант, доложу я вам, — князь покачал головой и впервые улыбнулся. — Памятуя вчерашний раут, позволил ему к обеду прийти, а он, едино, с утрась на службу явился, — размышляя вслух, протянул ему бумагу министр.

— Премного благодарен, ваше высокопревосходительство, — отчеканил Сергей и собрался уж уходить, но князь задержал его.

— Не забудьте вдругорядь свой цилиндр, — кивнул на стоявший, на углу стола футляр вице-канцлер. — А это вам от нас с Андреем Федоровичем презент, господин старший следователь, — провозгласил князь, протягивая Сергею комплект новехоньких коллеж-асессорских петлиц.

— Такая внимательность. Весьма тронут. Даже не знаю, как выразить свою признательность вам…, — искренне растрогался Чаров.

— Наилучшим ответом станет найденный вами пакет, Сергей Павлович, — оценив душевное состояние молодого человека, неожиданно тепло и впервые по имени отчеству обратился к нему Горчаков.

Когда карета министра, любезно одолженная Чарову князем, подъезжала к его дому на 7-й линии, присланный Мерзликиным филер — плотного сложения малый лет тридцати, уже поджидал его.

— Поднимемся ко мне, — на этот раз своим ключом Сергей открыл дверь в воротах, и они зашли во двор.

Слуга Прохор не выразил удивления, увидав рядом с барином незнакомого человека, и, равнодушно приняв от него шинель, футляр и фуражку, убрался на кухню собирать ужин. Агент, не пожелав расставаться с пальто, с котелком в руке последовал в комнаты за Сергеем.

— Я тут побаловался художеством и набросал портрет особы, за кем вам предстоит походить, господин Шнырь (именно так отрекомендовался ему филер), — Чаров отдал ему изображение Акинфиевой, кстати сказать, весьма правдоподобное. Живописные уроки Антакольского явно не прошли для него даром.

— Когда прикажете приступить? — острым взглядом Шнырь окинул портрет перед тем, как вернуть его автору.

— Завтра, и, хорошо бы, с самого утра, — Чаров был впечатлен зрительной памятью тайного агента.

— Ежели на Дворцовую прибуду часиков эдак в семь, устроит?

— Даже, думаю, раненько будет. Главное, чтоб наша дама не срисовала вашу персону.

— Обижаете, Сергей Павлович. Я службу без всяких там яких знаю. Не впервой делами таковыми занимаюсь. В дождь и в снег; в жару и в стужу доводилось за разным народом ходить, да часами их благородия на улицах караулить. Уж прознал за десяток лет все ее курьезы и премудрости, и не припомню такового конфуза, чтоб меня, как вы изволили выразиться, срисовали. Да и господин Мерзликин завсегда мною довольны были, — объяснил, что не лыком шит Шнырь.

— Прошу меня извинить. Не подумал, — примирительно бросил Сергей.

— С отчетом, прикажете сюды приехать?

— Сюда, сюда! — закивал головой Чаров в горячей поспешности. Одна мысль о перспективе встречи с подобным типом на глазах кого-либо из знакомых внушала ему неприязнь.

— В таком разе позвольте откланяться. Завтра ввечеру, часиков эдак…, — прикинул время Шнырь, — в девять, а может, и попозжее прибуду к вашему высокоблагородию, — кивнул напоследок агент и вышел на лестницу.

Оставшись наедине, Чаров достал из кармана список Гумберта и предался размышлениям. Крикнув Прохору, чтоб повременил с ужином, он занялся петлицами. Плотный обед в трактире с Мерзликиным не позволил ему проголодаться.

Пройдясь по громким фамилиям и титулам списка, он исключил из него иностранных дипломатов, высших чиновников и прочих официальных и приближенных ко двору лиц, бывавших на Дворцовой лишь по случаю, и обратил внимание на две скромные персоны — Кондратия Палицына и Надежды Акинфиевой. Палицын подпадал под подозрение по факту нахождения в министерстве из-за своей неурочной работы, а у Акинфиевой налицо был мотив — шантажировать вице-канцлера украденным пакетом с целью получения от него иностранного паспорта для выезда за границу. Столяра Михеева, горничную Авдотью, швейцара и прочих слуг, как самостоятельных фигур, он в расчет не брал и добавил их к первым двум из соображений возможного соучастия. Если с Акинфиевой он успел познакомиться и составил о ней определенное мнение, (в отношении нее он также полагался на профессионализм Шныря), то личность коллежского секретаря и делопроизводителя Азиатского департамента оставалась для него загадкой. Характеристика, данная в превосходных тонах Палицыну Гумбертом, не могла удовлетворить Сергея Павловича, и он решил завтра же повидать его.