Пропасть

Часть 1

— Я знал, что ты не отличаешься выдающимися умственными способностями, у вас с Йегером это семейное, но, чтобы настолько, Аккерман, — мужчина скрестил руки на груди, прислонившись к стене конюшни, — ты меня разочаровываешь.

Пропитанная потом и грязью одежда намертво прилипла к коже, вызывая неприятный зуд. Микасе хотелось сбежать в замок, встать под горячий душ и смыть с себя страх и переутомление, лечь под одеяло и забыться долгим, глубоким сном. От понимания, что ее ждет очередной малоприятный разговор и последующее изощренное наказание, становилось совсем тошно.

Аккерман тряхнула слипшимися волосами в изнеможении и провела ладонью по лицу в попытке стереть с себя невыносимую усталость и взгляд Капитана.

— Ты, наверное, считаешь себя самой лучшей, — он отпрянул от стены, неторопливо двинувшись в ее сторону.

Ей казалось, что внутренности покрываются ледяной коркой от разрастающегося страха. Сердце пропускало удар с каждым его шагом; выпрямить спину и поднять голову стало для нее настоящим испытанием. Взглянуть на него девушка не решилась.

— Непобедимой… — после недолгого молчания задумчиво протянул он, не сводя прямого взгляда, — как наш обожаемый недотитан, который бесполезнее вас всех вместе взятых.

От боли, вызванной его словами, становилось сложнее дышать. Микаса сжала ладони в кулаки, не в силах ответить старшему по званию — слова застряли в горле разбухшим, тяжелым комом. Мысли путались в голове от утомления, желудок скрутило спазмом от резкого чувства беззащитности, колючими мурашками прошедшего вдоль позвоночника в момент, когда капитан встал за ее спину.

— Наши предыдущие беседы не принесли никакого результата.

Микаса не понимала, насколько близко он стоял к ней, источая удивительно мощные волны презрения: до тошноты пугающий, ледяной голос словно заглушал окружающие звуки даже несмотря на то, что звучал будто издалека, вынуждая каждый раз прислушиваться. Она не знала, чего именно ожидать за очередное непослушание, по счастливой случайности не приведшее к смертельным последствиям. Тогда, на поле боя, понимание случившегося пришло к ней уже после того, как она нарушила приказ, отданный капитаном. В момент, когда Аккерман показалось, что Эрен экстренно нуждается в помощи, ноги сами понесли ее в сторону брата; даже внутреннее противоречие, гудящее под черепной коробкой, не остановило Микасу.

Резкий толчок, от которого область между лопаток обожгло острой болью, и Аккерман оказалась прижата к земле. Капитан уперся коленом в место на спине, в которое пришелся первый удар, и запустил пальцы в ее волосы, поднимая голову. Кожу в области хватки пронзил колючий жар, тут же заползший под веки. Микаса ощутила, как от бессилия по щекам скользнули раскалённые слезы.

— Повторюсь еще раз, последний, — отрывисто прошипел мужчина над ухом, оттягивая свалявшиеся пряди на себя. Микаса с трудом подавила стон боли, рвущийся из груди, и невольно накрыла его холодные руки своими дрожащими пальцами в попытке высвободиться из мучительного захвата, — если еще раз ты ослушаешься меня, если бросишь хоть один свой недоматеринский взгляд в сторону Йегера — вылетишь отсюда к чертовой матери, и никто тебя не спасет, никто мне не помешает, даже твой обожаемый брат. Из-за твоей беспечности могут пострадать другие кадеты, идиотка. Ты все поняла?

— Да, — еле слышно прошептали спекшиеся губы.

Когда капитан отпустил ее, брезгливо отталкивая от себя, Микаса резко поднялась, ощущая, как боль раскаленной волной растекается по коже головы, заползая на плечи и спину. Собственное дыхание казалось ей настолько обжигающе-горячим, будто своими словами и действиями он распалил в ней настоящую огненную бурю. Ей было стыдно за слезы, безостановочно льющиеся из глаз, за невозможность дать отпор — сил у нее едва хватало на то, чтобы просто стоять, униженно провожая капитана помутневшим взглядом сквозь слипшиеся ресницы. Микаса чувствовала, как внутри нее что-то разбилось, болезненно впиваясь осколками во внутренности: каждый раз она надеялась на его понимание, на какую-то безнадежную снисходительность, но он не понимал, либо отказывался понимать ее. Ей просто хотелось защитить единственного любимого человека. Неужели она делала что-то не так?

Отряхнув брюки от прилипшей сухой травы и листьев, она грубо стерла влагу с щек рукавом куртки и, сделав глубокий вдох, двинулась за удаляющейся мужской фигурой к замку. Погода стремительно портилась под стать ее настроению: заморосил противный мелкий дождь.

Не желая сталкиваться ни с кем из друзей, Микаса сразу же направилась в сторону душевых, все еще чувствуя отголоски боли в теле. Эта боль будто эхом отражалась в ее душе, отчего перед глазами вновь и вновь мутнело от подступающих слез. Так униженно она не чувствовала себя еще никогда.

Горячая вода притупляла неприятные ощущения и мысли, позволив, наконец, расслабиться. Именно сейчас, когда ей было так плохо, одиночество чувствовалось особо остро. Хотелось, чтобы этот день скорее закончился.

После душа Микаса решила не идти на ужин, а отправиться сразу на построение. По пути она перебирала варианты наказания, которое для нее мог придумать капитан на этот раз: конюшни она уже чистила, замок драила, в прачке за стиркой формы целого отряда отсиделась. Было страшно и совсем чуточку интересно, зайдет ли его заурядная фантазия дальше обязанностей всех солдат, выполняемых ею в двойном объеме.

Как только закончилось построение, она невольно оглянула толпу в поисках Эрена, но так и не нашла брата. Ее друзья выглядели изможденными — после миссии всем хотелось отдохнуть и отойти от увиденных ужасов, и они могли спокойно насладиться свободным временем до следующей тренировки. Но не Микаса. Ее личная битва только начиналась, и противник был похуже самого сильного титана.

Чужая рука, опустившаяся на плечо, заставила ее вздрогнуть и отвлечься от мыслей и поисков Эрена. С надеждой, что это не капитан Леви, Микаса обернулась.

— Ты как, Микаса? — поинтересовался Армин.

Аккерман почувствовала облегчение и едва сдержалась, чтобы не обнять его. Присутствие друга всегда успокаивающе действовало на нее.

— Жду, пока коротышка выдвинет свой приговор, — тихо призналась она.

Парень улыбнулся, скрещивая руки на груди.

— Ну и взъелся же он на тебя!

— Ему просто скучно, — подытожила Микаса, тяжело вздохнув.

— Не обращай на него внимания, перебесится.

Она чертовски не хотела видеть Капитана прямо сейчас. Хотелось сбежать и спрятаться, только бы не чувствовать каждой своей клеточкой его угрюмый взгляд из-под полуприкрытых век. Она понимала, что после их «беседы» у конюшни больше не сможет спокойно реагировать на его нахождение рядом.

— Аккерман!

Микаса вновь вздохнула, пристально глядя в глаза Армина, наполнившиеся жалостью.

— Я останусь с тобой, — тихо прошептал он, склонившись к ее уху.

— Не стоит. Иначе тебя он тоже накажет.

Оглядев ее в сомнении, Армин крепко обнял девушку, прижимая к себе на доли секунды, и, пожелав удачи, двинулся к выходу, периодически оглядываясь. Микасе стоило титанических усилий выдавить из себя усталую улыбку в благодарность.

Каждый мускул болезненно напрягся, как только капитан Леви остановился напротив нее, осуждающе оглядывая с ног до головы.

Нахмурившись, он продолжил:

— У меня для тебя есть сюрприз, который ты точно оценишь по достоинству. В течение следующего месяца после каждой миссии ты будешь оставаться на ночное дежурство. Если тебе посчастливится оказаться в пасти титана — твой братец продолжит начищать посуду и готовить харчи за тебя.

Он с неким мрачным удовольствием рассматривал ее лицо, скрестив руки на груди. Микаса погасила в себе вспышку гнева и безразлично посмотрела на него в ответ.

Ей показалось, что такая реакция Капитана не устроила: он прищурился, поджав губы.

— И завтра перед тренировкой зайди ко мне.

— Есть, сэр. Разрешите идти?

— Свободна.

Микаса развернулась, быстрым шагом покидая помещение. Смятение мгновенно вытеснило раздражение и недовольство: ей хотелось спрятаться. Непонятно, от чего: от своих же чувств или капитана.

На следующее утро в столовой, как обычно, стоял гул: кадеты оживленно переговаривались, параллельно поглощая быстро остывающий завтрак. Микаса сидела за одним столом с ребятами из ее выпуска, старательно игнорируя присутствие сидящего напротив Эрена. Они ни разу не пересеклись после миссии, и ей было почему-то некомфортно находиться рядом с ним.

— Мне кажется, или у титанов разнообразие в еде больше, чем у нас, — недовольно пробубнила Имир, зачерпывая ложкой вязкую, комковатую овсянку.

— Уж лучше есть такое, чем стать чьим-то завтраком, — усмехнулся Жан, оглядывая ребят в ожидании поддержки.

Армин, сидящий сбоку от Микасы, кивнул.

— Действительно, — подтвердил Конни, соскребая с тарелки остатки еды.

— Вот бы чего-нибудь вкусного стащить с офицерского стола, — мечтательно протянула Саша.

— Тогда будешь на пару с Микасой драить замок, — усмехнулся Эрен, задерживая взгляд на сестре.

Микаса проигнорировала его замечание, ощущая прилив недовольства. Он так пренебрежительно относился к ней в последнее время, что такие слова после долгого отсутствия общения ранили ее.

— Капитан прицепился к ней потому, что не терпит конкуренции, — важно добавил Жан, пережевывая хлеб, — она сильнее нас всех.

— Ему все равно на меня. Давайте закроем эту тему.

Аккерман перевела взгляд с тарелки на брата, сидящего напротив, не понимая, кому адресовала эту фразу. Он встретил ее взгляд с присущим равнодушием и отвернулся.

За столом наступила гнетущая тишина.

Микаса ненавидела привлекать внимание, но каждый раз оказывалась в центре обсуждений. Ей нравилось занимать второстепенные роли в дружбе, ни с кем не сближаться полностью: Аккерман было хорошо с Армином и Эреном, но теперь, когда последний будто отделился от их троицы, в сердце осталась зияющая кровоточащая рана.

Есть больше не хотелось, как и оставаться в столовой — молчание никогда так прежде не давило. Пожелав всем приятного аппетита, Микаса встала из-за стола, унося посуду к мойкам.

С одной стороны, ей хотелось поговорить с Эреном наедине, выяснить, когда в их отношениях прошла трещина, но с другой стороны Микаса понимала, что его приоритеты давно сменились, а трещина была всегда, лишь разрастаясь с годами службы и окончательно отдаляя их. При поступлении сюда цель ее жизни была в том, чтобы защитить брата, но сейчас, когда он стал невероятно сильным, порывы защитить его выглядели жалкими. Наверное, и капитан понимал это.

По пути в его кабинет Микаса обеспокоенно поправляла одежду в надежде избежать не самых лестных комментариев о своем внешнем виде. Повязанный вокруг шеи шарф, контакт с которым всегда приносил ей облегчение, лишал возможности дышать полной грудью. Горячо любимая ею вещь вдруг показалась настоящей удавкой.

Остановившись перед дверью, Микаса потянулась к шарфу, нерешительно стягивая его с шеи, и постучалась.

— Капитан, — Микаса приложила кулак к груди, как только дверь открылась.

— Проходи.

Внутри просторного помещения пахло свежестью; она оглянулась, замечая, что с ее последнего визита здесь практически ничего не поменялось. Ей часто приходилось наведываться к Аккерману в кабинет из-за собственной глупости и непослушания за очередным выговором.

Он сел за стол, жестом приглашая ее занять место напротив. Как только Микаса села, мужчина подвинул к ней стопку бумаг и несколько папок.

— Пока я заполняю оставшиеся документы, распредели страницы в правильной последовательности, затем сложи по папкам.

— Да, сэр.

Положив шарф на колени, Микаса осторожно взглянула на капитана, подмечая, что выглядел он крайне изнуренным. Его лицо приняло бледный оттенок, под глазами проступали темные следы. Он неторопливо водил пером по бумаге, но взгляд его был устремлен в одну точку, будто думал он совсем не о документах. Чувство неловкости вынудило ее отвести взгляд: Микасе показалось, что она влезает во что-то слишком личное, позволяя себе так пристально рассматривать капитана.

Разложив бумаги, она принялась отыскивать первую страницу, без особого интереса оглядывая текст, выведенный аккуратным почерком. Ей с трудом верилось, что один человек мог написать столько: может, поэтому он был таким уставшим.

Микаса продолжала старательно перебирать документы в попытке не спутать многочисленные страницы, но оглушительно-громкие мысли мешали сосредоточиться. В очередной раз сбившись со счета, она обреченно вздохнула и, оторвавшись от бумаг, взглянула на сидящего напротив капитана Леви.

— Капитан, — Аккерман втянула голову в плечи, словно по привычке пытаясь скрыться за снятым шарфом, — можно задать вопрос?

Скрип пера прекратился: он поднял голову, отчего грубо стриженные пряди упали на лоб, и с некой заинтересованностью посмотрел на Микасу.

— Слушаю.

— Почему вы ненавидите Эрена?

— Я не могу ненавидеть своих подчиненных, — без промедления ответил он, — ко всем у меня одинаковое отношение.

— Но вы унижаете его. Причем постоянно. Наказываете вы меня больше остальных за то, что я просто пытаюсь защитить брата.

Он перевел взгляд на документ, вновь взяв в руки перо, будто этот разговор уже наскучил ему.

— Любовь к нему исказила твое восприятие некоторых вещей. Никто не нарушает моих приказов на миссиях, кроме тебя. Думаешь, я не знаю, как остальные шастают по ночам, обжимаются по углам или крадут вино с кладовой? Поверь мне, я знаю все обо всех. И они получают равноценное наказание. Но это уже не твое дело.

— Ваши приказы ставят жизнь Эрена под угрозу. Никто не ослушивается вас, потому что им все равно на него! — в сердцах воскликнула Микаса.

— Твои товарищи понимают, что, когда я приказываю остановиться, значит, я трезво оцениваю риски и знаю, что им не справиться, — мужчина поднял голову, вновь оторвавшись от заполнения документа, — ты же перебарщиваешь с самопожертвованием. И да, если бы ты не была такой самонадеянной, мне не пришлось учить тебя самоконтролю.

— Но вас же никто не просит об этом! — разгневанно добавила Микаса, теряя контроль от нахлынувшего чувства несправедливости.

Ее далеко не радостное настроение скатывалось в область едва контролируемого раздражения.

— Следи за языком, — серые глаза напротив потемнели, — из-за такой установки в своей пустой голове ты ставишь остальных под угрозу, нарушая мои приказы ради Йегера. Он не единственный, кто есть в отряде. Другим твоим товарищам тоже может понадобиться помощь.

«И кто же защитит его, если всем вокруг нужна помощь?» подумала она, вслушиваясь в сквозящий недовольством голос.

— Вот оно, бремя таких бойцов, как мы. Однако твои чувства опережают холодный расчет, и это может погубить не только других разведчиков, но и тебя.

«Как мы?»

— А что вы хотите, чтобы я была такой же, как вы? Не любящей никого на этом свете? Это худшее, что могло бы со мной произойти.

От собственных слов на языке осталась горечь. Завязавшаяся словесная перепалка заходила слишком далеко. Аккерман понимала, что говорила неприятные вещи из-за обиды на него, нарастающей за все годы службы, как снежный ком, вдруг обрушившийся и погребший ее под своим весом. Осторожно взглянув на капитана сквозь ресницы, Микаса заметила, как он уставился невидящим взором на собственные руки, будто делая вид, что не расслышал ее слов.

— От тебя слышать такое — комплимент, — помедлив, произнес мужчина.

Микаса поджала губы, откидываясь на спинку стула. Ей тяжело было принять тот факт, что в чем-то он был прав: ей действительно не хватало самоконтроля, и не только на миссиях. Иногда она просто не могла взять себя в руки: что-то щелкало в голове, и даже собственные руки не слушались.

Капитан протянул ей оставшиеся документы, и, поднявшись, отошел к окну, наблюдая за происходящим во дворе.

— Как закончишь — можешь быть свободна, — не поворачиваясь, добавил он.

Каждая миссия после последней была словно полотно, на котором размазали свежие алые краски: кровавое месиво из изуродованных тел разведчиков и титанов, такие же окровавленные зеленые плащи, и только капитан и его режущий, словно лезвием клинка взгляд, оставались четкими в сознании: он наблюдал за ней. Наблюдал в столовой, на тренировках, на построении, при случайной встрече: Микаса чувствовала, будто даже в ее мыслях не было безопасно и бежать некуда. Сомнения в правильности собственных действий вытесняли образ брата, выгравированный на задворках сознания; Эрен становился только сильнее, уже не нуждаясь в ее опеке, а сама Аккерман оставалась прежней, на пределе своих сил и возможностей — ей попросту некуда было расти. Нездоровое желание оберегать брата, сузившее кругозор только до него, сыграло с ней злую шутку: Микаса ощущала себя одинокой и уязвимой.

Единственным, кто позволял себе беспардонно вторгаться в ее пространство, стал Капитан Леви. Все происходящее только и наталкивало Микасу на мысли о нем, даже ненавистные дежурства. Каждая бессонная ночь, проведенная на кухне, казалась ей настоящим испытанием. Но именно последнее ночное дежурство выдалось невообразимо тяжелым. Микаса чувствовала, как от недосыпа и усталости, превращающей каждую кость в желе, дрожали руки и гудели мускулы. Капитан знал, как трудно будет ей каждый раз отсиживаться на кухне в окружении нескольких мешков картофеля, который должен быть почищен к утру. Он наказывал ее за то, что она так долго училась контролировать свои порывы.

Микаса знала, что совершала импульсивные поступки, ставила, как ей иногда казалось, под угрозу непоколебимый авторитет капитана Леви, не думала о жертвах, которые могут вызвать ее отчасти глупые решения. Ей прощалось все из-за хороших боевых навыков и завидной живучести, но Аккерман понимала: чем больше капитан вклинивался в ее реальность, сотканную из непреодолимого желания защитить единственного любимого человека, тем меньше становилась вероятность, что очередное непослушание сойдет ей с рук. И наказания становились все хуже и хуже. Девушка тряхнула головой в попытке выбросить из головы обрывки дня, когда Капитан в своей изощренно-унизительной манере оттаскал ее за волосы. После этого Микаса контролировала даже собственный взгляд в страхе, что он заподозрит ее в очередной оплошности.

Ей вспомнилось, как на следующий день после их «разговора», на тренировке им нужно было разбиться на пары для спарринга: к ее большому сожалению не осталось никого свободного, кроме самого Капитана.

Когда они приступили к тренировке, Микасе казалось, что он наносил удары со всей мощью, с особой ненавистью, а не как им лично было приказано изначально — в пол силы. Ее тело плохо слушалось, и Аккерман едва успевала парировать град ударов, обрушившихся на нее совершенно неожиданно, без предупреждения. Сквозь маску привычного невозмутимого выражения на его лице не проступало ни единой эмоции — таким же нечитаемым был его взгляд, внимательно наблюдающий за ней. В какой-то момент, почти подставившись под его кулак, Микаса неудачно увернулась, падая на пожухлую траву. Желание взглянуть на брата в порыве заглушить горечь, разливающуюся внутри, внезапно обрушилось на нее, лишая контроля.

Микаса смотрела на свои подрагивающие руки, опустив голову. Пот прохладными дорожками скользнул по разгоряченной коже, заставив вздрогнуть, но холодно ей стало вовсе не от этого, а от надменных серых глаз, режущим взглядом проходящихся по ее лицу. Аккерман неотрывно наблюдал за ней, будто ждал, когда ее собственный взгляд скользнет за Эреном и она вновь поддастся рабскому искушению отыскать брата в рядах тренирующихся кадетов. Микаса знала, что за этим последует, и от внутреннего противоречия, когда собственное благополучие выступало против желания увидеть брата, под ребрами предательски задрожало сердце. Она больше не знала, что правильно, как нужно поступить; действительно ли Эрен нуждался в ее заботе в таком количестве, и не были ли ее порывы находиться рядом с ним лишь способом утихомирить внутреннюю бурю из тоски и одиночества?

Мысли путались в вязкий ком, давящий в затылок ноющей болью. Микасе хотелось поговорить с кем-то, спросить, что ей делать дальше, как выбраться из бесконечного болота, затягивающего ее все глубже и глубже. Может, она действительно делала неправильные выборы?

От долгих размышлений веки становились неконтролируемо тяжелыми. В очередной раз сонно качнувшись над огромным чаном с кожурой под ногами, Микаса решила, что ей необходимо срочно покинуть душное помещение кухни хотя бы на несколько минут. Вытерев руки полотенцем, она тяжело поднялась и бегло оглядевшись, ступила в темный коридор. Было давно за полночь: в мутные окна безостановочно стучали капли дождя, слышались оглушительные раскаты грома.

От пола и вековых каменных стен, поросших кружевом мха, веяло сыростью и прохладой, в бледном пламени факелов едва проглядывались очертания помещения. Сонливость своими тяжелыми каменными руками давила на плечи, концентрировалась где-то в коленях, отчего каждый новый шаг давался Микасе все сложнее и сложнее. Она не злилась на Капитана за подобное «наказание», в какой-то мере это пошло ей на пользу: параноидальные мысли о том, что с Эреном могло что-то случиться, отошли на второй план. У нее появилась возможность подумать о себе и об окружающих людях, которых она не замечала прежде.

Донесшийся с дальнего угла шум привлек внимание Микасы: нахмурившись, девушка устремилась в глубь коридора, задержав дыхание от накатившего чувства тревоги. Притаившись в темном закоулке, она осторожно выглянула в сторону противоположной стены, жадно выхватывая сцены происходящего в подрагивающем пламени факелов.

У стены торопливо копошились два человека: парень и девушка, как поняла Микаса. Форменная рубашка и брюки на девушке были приспущены, за неловко скомканной одеждой проглядывалась линия хрупких плеч и ключиц, поглаживаемых мужскими пальцами. Со стороны казалось, что парень с силой вдавливает девушку в стену, придерживая, но приглядевшись, Микаса поняла, что происходит на самом деле.

От смущения и стыда липкий жар опалил кожу и грудь, медленно перемещаясь на щеки. Парень несдержанно постанывал от прикосновений своей спутницы, залезшей свободной рукой под его куртку. Им будто было все равно на то, что их могут заметить и поймать, особенно, если это будет Капитан Леви. Интересно, какое наказание он придумал бы для них? Микаса с трудом подавила смешок, представляя лицо старшего по званию, оказавшись он на ее месте.

Любопытство еще никогда не подстегивало ее настолько, как сейчас. Невероятный прилив стыда и заинтересованности Аккерман ощутила в тот момент, когда решила продолжить наблюдать в надежде узнать, кто же это был там, у стены, распаленный любовными страстями настолько, что наплевал на приказ Капитана не шастать по замку ночью. И почему они не занялись этим в комнате?

С трудом игнорируя происходящее, Микаса перевела взгляд на лицо девушки, узнавая в искаженном в удовольствии лице черты Саши. Запыхавшаяся, с растрепанными волосами, спадающими на плечи, она крепко держалась за плечи мужчины, придерживающего ее за обнаженные бедра. Он был немного ниже ее ростом и чем-то был похож на Конни. Или это был он?

Аккерман не верила своим глазам. Усталость отступила и сознанию вернулась некоторая ясность, с которой пришло и осознание: теперь им всем не по четырнадцать лет и настало время, когда в скучную, местами смертельно-опасную солдатскую жизнь постепенно приходили и другие вещи, такие как заурядные человеческие чувства.

Микаса отвернулась и, наконец, сделав глубокий вдох и выдох, поспешила вернуться на кухню. Только сейчас она поняла, что все это время почти не дышала, отчего сердце болезненными, быстрыми толчками забилось под ребрами. Волнение постепенно покидало ее, а вместе с тем и пришло понимание — она бы не подобрала правильных слов, чтобы доложить Капитану о нарушении.

Ей никогда не приходилось задумываться о том, что кто-то из ее друзей может начать отношения и заниматься тем, чем занимались Саша и Конни в коридоре, не поженившись. Она считала, что плотские утехи не настолько важны, если любящие друг друга люди не связаны узами брака. Микаса не понимала, что нужно было чувствовать, чтобы так легко сблизиться с кем-то… физически? Неужели просто любить?

Она знала точно, что любила Эрена, и эта любовь позволяла ей доходить до предела своих возможностей, когда дело доходило до защиты брата. Но она никогда не хотела, чтобы он касался ее так, как касался Конни Саши, а тем более целовал ее, даже представлять такое было противоестественным. Микасе хотелось видеть его живым и здоровым, хотелось отдать свою жизнь за его защиту.

Аккерман вновь задумалась: что же заставляет людей хотеть подобные вещи? Что нужно было ощущать для пробуждения подобных желаний? В какой-то момент она словила себя на мысли, что она, возможно, никогда не сможет понять их.

Ощущение пожирающей тоски нахлынуло, пробуждая под ребрами ревущую боль. Вздрогнув, Микаса зажмурилась и обняла себя за плечи. Под закрытыми веками ощущался пощипывающий жар. Иногда ей так хотелось, чтобы хоть кто-то в этом мире оберегал ее и любил так, как могла любить она. Аккерман всегда приходилось защищать и себя, и брата, но с возрастом Эрен больше не переживал за нее так, как в детстве. Порой ей казалось, что он вовсе забыл о ее существовании, даже их общение сошло на нет. Может, ему нравился кто-то так, как Саше нравился Конни, и у него не было времени вести задушевные беседы с сестрой?

Она была сильнее всех в отряде, всегда на передовой, инициативная, быстрая, несравненно ловкая Микаса Аккерман, за которой никто не мог угнаться в уровне совершенства боевых навыков. Единственный, кому она уступала, был капитан Леви. От мысли, что он, несмотря на свое безжалостно грубое отношение, все же не раз спасал ее на миссиях, будто ему было не все равно, Микасу охватил незнакомый трепет. Она не могла рассчитывать на кого-то, кроме себя, но от несмелого предположения, что на капитана можно положиться в случае опасности, стало невыносимо тепло на душе.

С губ сорвался болезненный стон, когда Микаса лбом врезалась в чью-то грудь. Сильные руки, сомкнувшиеся на предплечьях, не позволили ей упасть; в нос ударил незнакомый, резковатый запах свежести, который почему-то захотелось до боли вдохнуть в легкие.

— Не знал, что ты бродишь во сне по замку, Аккерман, — тихо произнес капитан, размыкая пальцы и отпуская ее.

После слишком личных размышлений о нем Микаса не могла сразу же дать ответ, пытаясь подобрать должное объяснение. Она открыла глаза, и ее взгляд неожиданно задержался на участке кожи, выглядывающем из-под ворота мужской рубашки над аккуратно выступающими ключицами: она казалась снежно-белой, совершенной. Ей стало интересно: эта безупречная кожа такая же холодная, как его взгляды и слова?

— Простите, сэр.

Микаса осмелилась перевести взгляд на его спокойное лицо, надеясь, что он не заметил, как она бесстыдно разглядывала его. Ее собственная кожа под воротом рубашки стремительно накалялась от смущения.

— Иди к себе, — на выдохе произнес он.

Под глазами мужчины залегли темные круги: он смотрел на нее уставшим взглядом из-под полуприкрытых век. Было странным видеть его без привычной напускной важности и строгости, за которой в общении с подчиненными он прятал, как оказалось, банальную усталость вселенского масштаба.

— Но, сэр, мое дежурство…

— Я непонятно изъяснился? — Капитан нахмурился, — прирежешь кого-нибудь еще спросонья, мне этого только не хватало. От тебя и так проблем предостаточно.

— Так точно.

— И завтра зайди ко мне. Нужно разобраться с документами.

— Есть, сэр.

Отдав честь, Микаса устремилась на кухню, чтобы навести порядок за собой. Она не понимала, почему Аккерман вдруг так раздобрился: все знали, что она единственная никогда не засыпала на дежурствах. Он будто нашел первый пришедший на ум предлог, чтобы… сжалиться над ней? С чего бы вдруг? Или же он действительно подумал, что она бродит во сне, раз налетела на него с закрытыми глазами посреди коридора, вовсе забыв про дежурство?

Закинув очистки картофеля в большую бочку, Микаса быстрым шагом направилась к своей комнате. Сбросив с себя рубашку и брюки, девушка легла под одеяло, ощущая разгоряченной кожей ледяную простыню. Ей хотелось пораздумывать над действиями Капитана Леви, смотря в потолок, но как только пылающие веки сомкнулись всего на несколько секунд, она провалилась в долгожданный глубокий сон.

Микасу разбудило ощущение чьей-то руки, аккуратно поглаживающей ее лицо. Теплые пальцы с трепетной нежностью убрали влажные пряди с ее лба, скользнули ниже, по скуле, аккуратно выводя ее из состояния глубокого сна. Девушка никак не могла полностью проснуться: сонливость не отпускала ее из своих тисков, а налитые свинцом конечности не слушались. Она почувствовала, как кровать прогнулась под чужим весом, и попыталась подняться, игнорируя слабость в теле, но вдруг чужие пальцы сомкнулись на ее запястье в крепкой хватке, вдавливая руку в хлипкий матрац.

Пытаясь привыкнуть к мраку, расползшемуся по комнате, Микаса зажмурила глаза и, когда зрение обрело четкость, бледный лунный свет, скользящий сквозь занавески, прорисовывал на лице напротив знакомые черты: холодные серые глаза, тонкую линию губ, высокие скулы. Капитан Леви нахмурился, оглядывая линию обнаженных ключиц, виднеющихся из-под сползшего одеяла, и в миг от привычных серых льдов в его глазах не осталось ни следа — зрачки расширились настолько, что практически полностью поглотили радужку. По тому, как незнакомо заблестели его глаза, невозможно было прочесть, что у него на уме. Микаса дернулась в попытке увеличить дистанцию между их лицами и почувствовала теплое дыхание на своей коже: мужчина склонился настолько близко, что ей удалось разглядеть каждую морщинку, залегшую во внешней стороне глаз, каждую трещинку на бледных сухих губах.

— К-капитан? Что вы делаете? — удивленно прошептала девушка, пристально вглядываясь в его удивительно спокойное лицо.

Он облизнул пересохшие губы и этот маленький жест не ускользнул от Микасы. Отпустив ее запястье, мужчина вновь уверенным жестом коснулся лица Аккерман, пробегаясь пальцами по коже щеки. Удивленный вздох застрял у нее в горле.

— Ты очень красивая, Микаса, — от незнакомого, бархатного тембра в его голосе ей вдруг стало жарко.

Кожа под его пальцами стремительно накалялась, от каждого касания будто оставались пылающие следы. Никто никогда не трогал ее так.

Девушка попыталась отодвинуться, скользя обнаженной кожей по ткани простыни, и шумно выдохнула, ощущая поглаживающее прикосновение руки в области шеи: тепло чужих пальцев было настолько обжигающим, что ей казалось, будто она чувствует его под самой кожей. Микаса замерла, мертвой хваткой впившись пальцами в скомканное одеяло, боясь даже выдохнуть от страха и смущения.

Аккерман навалился всем своим весом сверху, поставив колено между ее бедер, чтобы освободить себе место. Микаса повиновалась, неотрывно вглядываясь в лицо напротив, чувствуя, как его ладони нежно оглаживали кожу живота. От этого прикосновения сбилось дыхание. Она не понимала, как настолько жестокий, грубый и холодный человек мог дарить такие чувственные ласки? Тяжелый сгусток, пылающий в груди, опустился вниз живота, отдаваясь слабой пульсацией между бедер. Ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы его пальцы коснулись ее там, избавляя от нарастающего жара.

— Капитан… — прерывисто прошептала она, потянувшись рукой в несмелом прикосновении к лицу Аккермана.

Мужчина сжал ее плечо, слегка встряхнув.

— Микаса, ты меня слышишь? Микаса!

Аккерман вздрогнула и резко привстала, отчего голова немного закружилась. Армин обеспокоенно разглядывал ее лицо, придерживая за плечо. В маленькое окно бил яркий солнечный свет, пробираясь сквозь тонкую ткань занавесок.

— Ты в порядке? — поинтересовался он, — капитан тебя ищет, ты проспала завтрак.

— Черт!

Микаса тяжело вздохнула и провела рукой по волосам, вновь откидываясь на подушки. Это был всего лишь сон.

Армин поднялся с ее постели и, усмехнувшись, добавил:

— Ты кажется даже во сне с ним споришь о чем-то. Когда я пришел разбудить тебя, ты несколько раз сказала «капитан», — от каждого произносимого им слова Микасе становилось дурно, — надеюсь, он даст тебе отдохнуть и избавит от своего малоприятного общества после окончания твоего наказания.

Она кивнула.

— Спасибо, что зашел.

Когда дверь захлопнулась, Микаса с головой закуталась в одеяло, крепко зажмурив глаза в надежде, что обрывки сна, вырисовывающиеся в самых ярких подробностях на обратной стороне век, наконец исчезнут. Но они никак не исчезали.

Впопыхах натянув на себя форму, девушка покинула комнату и устремилась к душевым. Ей срочно нужно было смыть с себя остатки сна.

В помещении никого не было: все давно тренировались, либо были на построении, Аккерман не знала точно, потеряв счет времени. Включив холодную воду на полную мощность, она ополоснула лицо, сильно растирая кожу под пальцами в надежде избавиться от прилипшего чувства тревоги и растерянности.

Собственное отражение в зеркале показалось ей чуждым: бледные щеки, губы, слегка обветренные и сухие, испуганный взгляд и растрепанные волосы. А ведь во сне губы капитана были точно такими же: потрескавшимися, суховатыми, в мелких трещинках. Интересно, в жизни они тоже были такими?

Из груди вырвался обреченный стон: Микаса поняла, что теперь не скоро сможет избавиться от навязчивых мыслей и размышлений о нем.

Тяжело опустившись на прохладный кафельный пол, она схватилась за голову, ощущая острую боль от собственной безжалостной хватки. Смущение, непонимание, растерянность сплелись в огромный ком в груди, который тяжело опустился к солнечному сплетению и болезненно запульсировал, посылая незнакомую слабость по рукам, заставляя пальцы безостановочно дрожать.

Почему из всех мужчин, с которыми ей когда-либо приходилось контактировать, ее воспаленное сознание выбрало именно его? Возможно, ее не особо привлекали сослуживцы: Микасе нравилось общаться с ними, проводить время вместе, но никто не вызывал в ней прежде такого странного волнения, как вдруг вызвал Леви Аккерман. Может, из-за некого восхищения его силой и навыками, ведь он был лучшим воином человечества и их наставником почти с самых первых дней здесь. От мыслей о взрослом, всегда серьезном и недосягаемом капитане в таком контексте ее охватило незнакомое тепло, отдающее в кончики пальцев приятным покалыванием.

Оттягивать момент встречи было некуда: она и так смертельно опаздывала даже не по меркам пунктуального капитана Леви, пытаясь прийти в себя и начать думать о чем-то другом: Эрене, Армине, тренировках, предстоящих вылазках. Вновь ополоснув лицо, Микаса пригладила растрепанные пряди и, прижав ледяные ладони к щекам, вышла из душевой. Казалось, будто дорога к его кабинету заняла целую вечность. Целую вечность ей пришлось слушать испуганный стук сердца, отдающий в уши и ладони, убеждать себя, что все в порядке, что он также пренебрежительно будет относиться к ней, и беспокоиться не стоит.

Остановившись перед дверью, Микаса сделала глубокий вдох и выдох прежде, чем постучать. Раздраженное «войдите» остудило ее пыл, немного возвращая в реальность. Кабинет был затоплен солнечным светом, больно резнувшим по глазам. Микаса зажмурилась и прошла ближе к столу, около которого спиной к ней стоял капитан, обрамляемый золотистым сиянием. Он выглядел… завораживающе.

— Капитан, — Микаса отдала честь, в привычном жесте прикладывая руку к груди, — прошу прощения за опоздание.

Он неторопливо развернулся, внимательно вглядываясь в ее лицо. Микаса ощутила, как по спине пробежались мурашки от привычного нечитаемого взгляда с яркими голубоватыми вкраплениями в холодной серости. Собственная реакция на его взгляд удивила ее.

— Ты в своем репертуаре. Не успела отработать одно наказание и уже напрашиваешься на другое.

Аккерман потянулся к чашке с чаем, продолжая выжидающе смотреть на нее. Микаса бегло оглядела его руку с тонкими, аккуратными пальцами, придерживающими чашку в неповторимой, элегантной манере. Ее бросило в дрожь от эпизода, неожиданно вспыхнувшего в сознании, когда эти самые пальцы в нежнейшем прикосновении задержались на ее щеках, медленно перемещаясь на шею.

— Аккерман, ты слушаешь меня? — спокойным приглушенным тоном спросил он.

Капитан оказался неожиданно близко: Микаса даже не заметила, когда он успел подойти к ней, и ее испугало, что бдительность вмиг приглушилась, стоило вспомнить о своем ночном видении. Он прищурился, с подозрением оглядывая ее лицо.

— Да, сэр. Простите, сэр, — дышать становилось все сложнее и сложнее.

Казалось, будто весь воздух вдруг накалился до такой степени, что невозможно было сделать ни одного спасительного вдоха. Ей стало жарко то ли от солнечных лучей, обволакивающих своим теплом с ног до головы, то ли от того, насколько совершенной и бледной была кожа капитана за закатанными рукавами рубашки, с немного вздувшимися венами, красиво оплетающими его руки.

— Мне нужна твоя помощь с этими бумагами, — он кивнул в сторону нескольких стопок, перевязанных веревкой, — каждый документ нужно будет рассортировать в алфавитном порядке и расставить по полкам.

Микаса кивнула, и, решив покончить с этим как можно скорее, на негнущихся ногах обошла мужчину, упорно игнорируя желание вновь посмотреть на него. Подхватив края грубой веревки, Аккерман подняла две стопки и направилось в сторону книжного шкафа. Сердце никак не унималось, выстукивая в быстром ритме в груди, было невыносимо душно, и небольшой груз в руках ощущался неподъемно тяжелым.

Последнюю оставшуюся стопку капитан уже держал наготове в руках. Когда он передал ей бумаги, на секунду их пальцы соприкоснулись. Микаса вздрогнула, резко одергивая ладонь: тяжелая пачка документов с грохотом рухнула на пол вместе с ее сердцем. Она подняла взгляд на капитана, пытаясь понять, насколько сильно разгневала его своей оплошностью, но лицо мужчины было безмятежно-спокойным, как будто мыслями он был далеко отсюда.

— Аккерман, с тобой точно все в порядке? — помедлив, непривычно мягко поинтересовался он.

От того, как добр и внимателен он был к ней сейчас, ей вдруг так сильно захотелось рассказать о всех переживаниях, волнениях, новых впечатлениях и не проходящем чувстве тревоги. Микаса чувствовала себя такой уязвимой, будто с нее сняли кожу, и все ее чувства обнажились, болезненные, мучительные, лишающие самоконтроля. Она представила, как хорошо бы было, если бы капитан выслушал ее, возможно даже понял и пожалел. Хоть немного. Ей так нужна была поддержка.

С трудом подняв отяжелевшую голову, Микаса взглянула на мужчину, осторожно приблизившегося к ней. Он потянулся к ее лицу, большим пальцем стирая слезы с щек: Аккерман даже не заметила, как окончательно расклеилась. Его кожа оказалась приятно теплой.

— У тебя точно что-то случилось, раз ты при мне влагу распускаешь.

Она хотела возразить и соврать, что все в порядке, но в итоге кивнула и шмыгнула носом, чувствуя себя уменьшившейся в несколько раз под прямым изучающим взглядом стальных глаз. Губы безостановочно задрожали — Микаса была на грани. Казалось, вот-вот внутри что-то лопнет, обжигая изнутри раскаленной волной.

Неожиданно, капитан мягко притянул ее к себе, заключая в объятия. И Микаса, стесняясь, чувствуя привычное волнение, накрывающее ее рядом с ним, позволила себе расплакаться.

— Это из-за меня?

Ее удивил этот вопрос.

— Нет, — тихо прошептала она, чувствуя, как мужские ладони аккуратно поглаживают спину.

Этот маленький жест оказался настолько успокаивающим и приятным, что ей не хотелось, чтобы это прекращалось. По плечам пробежала дрожь.

Выдохнув, она отодвинулась от него, все еще ощущая свежий запах выстиранной рубашки.

— Давайте закончим с этим побыстрее.

Он кивнул, к ее удивлению, не добавил ни одного унизительного комментария и поднял с пола стопку бумаг, самостоятельно унося их к шкафу с другими документами.

Микаса не знала, куда себя деть, переводя взгляд с одного предмета мебели на другой. Картинка стремительно размазывалась, пока глаза не остановились на капитане, подрезающем веревки канцелярским ножом.

Сделать шаг в его сторону оказалось проще, чем она думала. Как только в руках оказалась шероховатая бумага, мысли притихли, а разразившаяся внутри буря осела. Молчание и работа затягивали: капитан оставил все необходимые бумаги рядом с ней и сел за стол, не мельтеша перед глазами, словно давая ей время на передышку. И Микаса, наконец, могла вдохнуть полной грудью.

Как только документы были рассортированы, она несмело прошла к столу, с силой сжимая дрожащие пальцы в кулаки.

— Все готово, сэр.

Он кивнул, не отрываясь от бумаг, разложенных на столе.

— Ты можешь быть свободна.

— Есть, сэр.

Аккерман развернулась, направляясь к выходу, когда он добавил:

— Не держи зла на меня, Микаса. Ты всегда можешь поговорить со мной, если тебя что-то беспокоит.

Она слабо улыбнулась, и, не оглядываясь, вышла из кабинета.