Глава 8

Он не должен доверять ей, в ярости думал Куинн по дороге в отель. Он почти потерял контроль над собой, когда поцеловал ее в шею.

На мгновение Куинн закрыл глаза, чтобы избавиться от своих мыслей, и этого оказалось достаточно, чтобы мотороллер опасно занесло к краю дороги. Осторожней, приказал он себе, вспомнив, что скалы в этом месте производят устрашающее впечатление. Не следует расслабляться только из-за того, что их скрывает темнота; одно неверное движение руки — и он отправит себя в пропасть.

А ему этого совсем не хочется, говорил он себе, борясь с внезапно возникшим неистовым искушением. Она уже однажды погубила его жизнь; он не позволит погубить ее снова. У него есть все для жизни, в том числе и собственная женщина. Ему не нужны создаваемые Джулией осложнения. Слава Богу, он прошел через это. То была лишь влюбленность.

Но пока он не коснулся ее, пока не положил ей руки на плечи, он не сознавал, сколь неустойчиво его равновесие. Это просто смешно — испытывать такие чувства к женщине, которая использовала его, а потом выбросила, как стоптанные туфли. Она права: для нее это лишь забавное приключение. И ему следовало бы знать, что ничего хорошего из этого не выйдет.

И снова навалились сомнения, как в тот момент, когда Гектор посылал его сюда. Знал ли он, что все обернется сложнее — намного сложнее, — чем он ожидал тогда? Разве не ясно, что человек, приложивший столько сил, чтобы спрятаться, вряд ли обрадуется, когда его найдут? Но к чему он не был готов, так это к собственному потрясению от их встречи. Он не знал, чего ожидать от себя, но определенно не того, что случилось.

Она вроде бы умалилась, но в то же время и выросла в его глазах по сравнению с прежней Джулией. Умалилась в том смысле, что стала не так знаменита, не так щегольски одета, как того раньше требовала ее профессия. Но добавились годы — и материнство, — которые смягчили черты, придали зрелости ее красоте и словно бы перевели в новое, не менее притягательное измерение.

Джулия всегда будет прекрасной, чуть ли не с раздражением отметил он. Красота ее в осанке, в движении, в самой структуре костей. Каждый поворот ее головы, выражение лица, каждый вздох угрожают спокойствию. Рядом с ней он в плену и не может думать ни о чем другом.

Именно поэтому нельзя было ехать сюда, с горечью решил он. Что бы ни говорил Гектор, чем бы ни угрожал, ему следовало отказаться. Спокойствие дороже, чем любая дерьмовая работа! Пока не случилось несчастья, нужно было сказать Гектору, что он не справится.

Но беда в том, что он не верит собственным инстинктам. Он слишком уверен в себе, слишком самонадеян, слишком убежден в собственном хладнокровии. Если бы появились сомнения, он бы отбросил их. Если бы чувствовал, что играет с огнем, убедил бы себя, что не обожжется.

А еще он знал, что в глубине души страстно желал приехать сюда. Прости его Бог за любопытство. Да, он любопытен. Он так долго подавлял мысли о Джулии, что, получив законную возможность открыть дорогу чувствам, не имел сил сопротивляться.

Даже в самый первый день, в баре с Сюзан, он ввязался в защиту предмета своих поисков. Он уже сбросил со счетов женщину, о которой вызвался заботиться. Ему не хотелось, чтобы Сюзан смотрела папку с материалами о Джулии; он не желал, чтобы она знала, куда он направляется. И когда она вызвалась поехать на Сан-Хасинто вместе с ним, приложил все силы, чтобы оставить ее в Англии.

Но, лишь коснувшись руки Джулии, он осознал, насколько сильно обманывает себя. Встретив ее на набережной, поехав к ней на следующий день, он каким-то образом блокировал опасность. Конечно, увидев ее, он был потрясен — настолько она оставалась по-прежнему притягательна, — но, безусловно сохранил хладнокровие; верил, что владеет собой.

До этого вечера. Пока не коснулся ее. Пока не почувствовал в себе жар и не открыл, что хочет намного большего. О Господи, зачем он так глуп? Так издеваться над ней, так мучить ее. Конечно, он преуспел. Несколько минут она была полностью в его власти. Они оставались одни; сын не защитил бы ее…

Но затем он погубил себя. Поддался искушению коснуться грудью ее груди. Ее груди так прекрасны и так откровенно вздымались под тонким шелком блузки… Она, наверное, даже не заметила этого, но ее тело откликнулось на него, как в прежние времена. И он оказался одурманен. Ему отчаянно захотелось сжать ее груди руками, скользить по ним пальцами. Ему хотелось припасть к ним и наполнить рот их медовой сладостью. Хотелось сорвать с нее одежду и пожирать ее глазами.

Но он отказался от этого — понадеявшись, что не столь безрассуден, — и прижался к ней. Сначала мягко, чтобы почувствовать ее слабое сопротивление. И это было чудесное ощущение — даже при том, что, как ему казалось, он наказывает ее.

Идея повторить поцелуй возникла из ниоткуда. Почему бы не попробовать снова вкус ее губ и не выразить свое презрение? — спросил он себя. Это будет для нее верхом бесчестья. Особенно если и она поцелует его.

Но губы ее были невыразимо желанны. Коснувшись рта, затрепетавшего от его прикосновения, вдохнув свежий аромат ее дыхания, ощутив момент, когда сопротивление обратилось в согласие, а потом и в ответное желание, он ощутил, что все это произвело на него неожиданный эффект. Ему с самого начала следовало знать, что есть тонкая грань между мучителем и жертвой. Совершенно неожиданно роли могут поменяться.

Так и случилось, когда он раздвинул ее губы, когда рот ее втянул кончик его языка и заставил затрепетать каждый нерв его тела. Господи, он снова желал ее. Желал так, что пришлось приложить все силы, чтобы не стянуть с себя штаны и не наброситься на нее. Его тело требовало зарыться плотью в ее плоть, а инстинкт искушал сделать ей больно, как она когда-то сделала — и продолжала делать — больно ему. Но это было уже не в его силах. Он должен бы знать заранее, что не следует касаться ее. Он проиграл, с какой стороны ни поглядеть.

А ведь было, было предупреждение. Еще в первый свой приезд на виллу Куинн безошибочно понял, что его тело по-прежнему реагирует на ее близость. Неужели сердце не чувствовало, что она может сделать с ним? Неужели он настолько отупел, что потребовались подтверждения?

Так теперь ты их получил, горько подумал он, резко поворачивая руль. И она точно знает, какой ты дурак. Неважно, что ты сбежал оттуда. Мы оба знаем, какой удар нанесен.

И это так несправедливо… Он застонал, из груди инстинктивно вырвался первобытный вопль протеста. Судьба уже однажды использовала против него это оружие. Десять лет назад он уже витал в мечтах, чтобы затем в муках пытаться предать их забвению…

Тем долгим, жарким летом Джулия провела много времени в Кортланде. Она взяла отпуск между съемками, и мать Куинна приглашала ее почти на каждый уикенд. Если ей даже казалось странным, что Куинн тоже наведывается туда почти каждый уикенд, то она ничего не могла сказать. Она была неизменно вежлива, но не так дружелюбна, как хотелось бы ему.

То, что ему хочется большего, чем дружба, становилось понятнее с каждым днем. Они действительно проводили много времени вместе. Это был не ее выбор, инстинктивно понимал он. Но большинство друзей его родителей были намного старше, и они с Джулией часто оказывались в паре.

Она никогда не приветствовала его тяги к ней. Он понял, что она сохраняет дистанцию, задолго до того, как рискнул потерять ее доверие. Джулия словно чувствовала его нарастающую влюбленность и ничего не могла с этим поделать. Она терпела его общество, но всегда оставалась сама по себе.

Любопытно, что мать совершенно не замечала его смятения чувств. Когда он говорил, что приедет .домой на уикенд, хотя раньше предпочитал оставаться в интернате, леди Мариотт не задавала вопросов. Возможно, потому, что полагала, будто Джулия убеждает его поступать в Кембридж. Или просто не хотела об этом думать?

Конечно, вокруг всегда были другие молодые люди. Леди Мариотт приглашала Маделин Вайнрайт поиграть в теннис и, как догадывался Куинн, надеялась, что он найдет ее привлекательной. Куинну казалось, что она думает, будто именно Маделин причина его частых приездов в Кортланд. Других причин мать просто не замечала.

И все же, несмотря на явную отчужденность Джулии, Куинн чувствовал, что она не столь равнодушна к нему, как пытается казаться. Однажды он случайно заметил, что она следит за ним с беспокойством в глазах, но, когда сказал ей об этом, она быстро отвернулась.

Нередко бывало, что ей приходилось касаться его: например, пожать руку после игры в теннис или принять его приглашение на танец. Когда были гости, родители частенько устраивали танцы после обеда, свернув ковер в гостиной и поставив одну из старых пластинок отца.

Конечно, они держались очень натянуто и чопорно, когда танцевали вместе. Джулия никогда не расслаблялась. Между ними всегда был непреодолимый барьер. Она оставалась неизменно любезной, но не более.

Его восемнадцатилетие приходилось на конец августа, но Джулия, несмотря на приглашение, не приехала. Изабель сказала, что у нее, к сожалению, другие дела, но Куинн не поверил. Он подозревал, что она избегает его. Его восемнадцатилетие пугало ее. Считая его мальчиком, она могла удерживать его на расстоянии. Теперь он по закону мог именовать себя мужчиной, и от этого никуда не деться.

Сейчас он, конечно, понимал, что мог ужасно ошибаться. Воспоминание о своей самоуверенности — даже самонадеянности — ужасало его. Чего ради он решил, что она находит его привлекательным? Он с самого начала был маленьким самонадеянным придурком.

Увидеть Джулию до отъезда в Кембридж не удалось, и, несмотря на старания включиться в новую, студенческую жизнь, ему невообразимо трудно было думать о чем-то другом. Мысль, что он может никогда больше не встретиться с ней, убивала его, и однажды он без всякого повода бросил занятия и помчался в город.

Это было полной глупостью. Он даже толком не знал, где она живет. Конечно, был ее адрес. Он стащил его из стола матери перед отъездом из Кортланда. Но знать адрес и отправиться туда — совершенно разные вещи.

Размышляя об этом сейчас, он удивлялся своему необдуманному порыву. С одной стороны, Джулия могла куда-то уйти, или уехать, или просто отказаться видеть его. Она запросто могла позвонить его матери и спросить совета. Но она не сделала этого. Она впустила его.

Можно себе представить ее недоумение, когда охранник позвонил ей и сказал, что к ней посетитель. Какие мысли мелькнули в ее голове, когда она спросила имя и охранник назвал его… Вполне возможно, Джулия предположила, что это мать прислала его с каким-то поручением. Хотя вряд ли: ей было известно, что он приступил к занятиям в университете.

Но когда она открыла перед ним дверь квартиры, никаких свидетельств замешательства не было на ее лице.

— О, Куинн, — сказала она, — как мило, что ты зашел. — Как будто приглашала его провести с ней вечер.

Она была одета в кремовую шелковую блузку и льняные брючки, вспомнил он. Волосы — она стриглась короче, чем сейчас, — рассыпались по плечам серебристыми кудрями, косметика на лице была безупречна.

Сначала ему показалось, что она собирается уходить, но в действительности она только вернулась. Такая удача взбодрила его, а тот факт, что она его не прогнала, подогрел самонадеянность.

— У моей домоправительницы сегодня выходной, — растерянно обронила Джулия, демонстрируя ему огромную гостиную, которая располагалась на двух уровнях и была полностью застелена коврами. Две стены занимали окна от пола до потолка. Панорама огней ночного Лондона, скрытая за оконными шторами, наверняка выглядела потрясающе. Но в тот момент Куинн более интересовался ближайшим окружением, самой квартирой с элегантной мебелью, которую Джулия избрала своим домом.

Он увидел огромный камин из полированного мрамора, на полке которого стояли всевозможные цветы. Покрытые красным и кремовым бархатом диваны располагались напротив роскошного очага. Стояли еще стулья, столы и обитое алым и кремовым сатином кресло для двоих, а прекрасно оформленный бар заставлял устыдиться старого сервировочного столика отца. Украшенный резьбой сервант, который бы очень понравился матери, был открыт, и внутри сверкали графин и дюжина хрустальных бокалов.

В дальнем углу комнаты стулья и стол с компьютером создавали некоторое подобие рабочего места, и Джулия, заметив направление его взгляда, сделала легкий жест.

— Здесь работает мой секретарь, когда я ухожу, — удовлетворила она интерес Куинна. — Квартира очень удобная, но, боюсь, не хватает помещения для кабинета.

— Просто фантастика, — в восторге произнес Куинн, сделав несколько шагов в своих парусиновых туфлях и поворачиваясь во все стороны. — Я имею в виду, превосходная квартира, — поправился он, поняв, что это звучит несколько вульгарно, и жалея, что пришел в джинсах. По сравнению с ней он выглядел несмышленышем. Видит Бог, несмотря на возбуждение, он так себя и чувствовал.

— Рада, что тебе понравилось.

Джулия сжала ладонями запястья, и по внезапному наитию Куинн понял, что она нервничает. Как ни странно, но эта роскошная, преуспевающая женщина нервничает из-за него. Он не мог поверить. Уму непостижимо. Это не может быть правдой. Должно быть, он ошибся.

— Итак… — Она сделала приглашающий жест. — Хочешь что-нибудь выпить? — Она помолчала. — Кока-колу или что-то еще?

— Мне уже восемнадцать, — уязвленно произнес Куинн. — Но… не нужно. Я ничего не хочу. Поел перед отъездом.

— А-а… — Джулия облизнула губы. Затем, словно вспомнив, что не приглашала его, спросила:

— Итак, чем могу помочь?

— Помочь? — эхом откликнулся Куинн в явном расстройстве. — Я пришел вовсе не за помощью. Черт возьми, я хотел увидеть тебя!

Он совсем не собирался говорить таким тоном. Пусть даже, как оказалось, у него и есть слабый шанс, но и он поставлен на карту. Нужно помнить, что она капризна. Она может просто выставить его вон.

— Правда? — Она сложила руки на груди. — Это замечательно, Куинн, но уверена, что есть и другая причина. — Она поколебалась. — Может быть… у тебя нет карманных денег? Ты потратил свое содержание? — Она оглянулась. — Посмотрим, что я могу…

У Куинна вырвалось слово, которое он обычно не произносил в приличной компании, но он не смог удержаться.

— Не нужны мне твои деньги! — воскликнул он, когда снова взял себя в руки. — Почему ты не приехала на мой день рождения? Я знаю, тебя приглашали. — Он невольно застонал, униженный вырвавшимся упреком. Снова его реакция была как у избалованного ребенка. Почему он не может рядом с ней сохранять достоинство? Рядом с другими таких проблем никогда не было.

Джулия проглотила комок в горле. Он заметил, как бьется жилка на ее гладкой шее. У нее была прелестная шея — длинная, тонкая, словно у лебедя. Голова держалась на ней, словно цветок на стебле, хотя редкий цветок мог сравниться с ее безупречной красотой.

— Я… я работала, — объяснила она наконец, и ему показалось, что она нерешительно тянула с ответом. Почему? Потому что не желала отвечать или потому что лгала? И как это понимать?

— Или не хотела приезжать? — спросил он, глядя ей прямо в лицо, расставив ноги и агрессивно засунув руки в задние карманы джинсов. Он не ощущал в себе агрессии, но она не могла этого знать. И лучше, чтоб не знала.

Джулия облизнула губы, и при виде мелькнувшего языка Куинн ощутил волну тепла, пробежавшую по его животу. Кончик языка был розовый, одуряюще чувственный и рождал отнюдь не помогающие спокойствию образы.

— Возможно, — сказала она наконец, когда Куинн уже начал беспокоиться, что его реакция на ее сексуальность так же очевидна Джулии, как и ему самому. — Уверена, что ты не обиделся на меня. Твоя мать сказала, что у тебя было больше сотни гостей.

— Ну и что? — раздраженно фыркнул Куинн. — Мне они безразличны. Я хотел видеть только тебя.

— Ради Бога, Куинн! — Джулия отвернулась от него, пробежалась тонкими пальцами по спинке дивана и, встряхнув головой, перечеркнула своим ответом все его надежды:

— Куинн, все это очень мило, и я действительно очень хорошо отношусь к тебе… и к твоей семье, но представить, что мы… Нет, должна сказать, ты явно делаешь ошибку…

— Ошибку?

Куинн смотрел на нее, на ее затылок, на ее опущенные плечи, на крутой изгиб ее бедер, подчеркнутый узкими брючками, и чувствовал захлестывающую волну горечи. Конечно, он сделал ошибку, убито подумал он. Конечно, он сделал глупость, явившись сюда. Понадеявшись на тот предлог, что они все-таки добрые знакомые. Она приезжала в Кортланд к его матери. О его матери пеклась она, а не о нем.

— Сожалею, если ты полагаешь, что я ввела тебя в заблуждение, — говорила она. — Не отрицаю, мне нравилась твоя компания. И если ты чувствуешь, что я злоупотребила твоим вниманием, прошу простить меня. Но я не думала… даже не воображала… — Она умолкла и повернулась, чтобы снова посмотреть на него, ее бедра прижались к красному бархату дивана. — Пожалуйста, Куинн, поверь мне, я всегда буду твоим другом.

Куинн извлек руки из карманов и вытер ладони о джинсы.

— Спасибо, — саркастически выдавил он из себя. — Я поистине счастлив. Большое спасибо. Джулия прикусила нижнюю губу.

— Куинн…

— Я знаю, — с подчеркнутым спокойствием произнес он, хотя его неудержимо тянуло разразиться ругательствами, — было крайне глупо приходить сюда. — Он помолчал, потом обреченно добавил:

— Будь я богат и знаменит, скажи, остался бы у меня шанс?

Джулия оттолкнулась от спинки дивана, брови сошлись на переносице.

— Мне это совершенно неважно! — с жаром воскликнула она. — Ради Бога, Куинн, что бы сказала твоя мать, если бы услышала тебя!

Куинн с внезапным интересом стал изучать укоризненное выражение ее лица.

— Какое отношение к этому имеет моя мать? — спросил он, выделяя каждое слово.

— Полагаю, совсем немалое, — заверила его Джулия и затем, опустив глаза, уставилась на свои руки, словно понимая, что сболтнула лишнее.

Куинн подавленно вздохнул.

— Ты хочешь сказать, если бы не моя мать, все было бы по-другому? Если бы мы были просто случайными знакомыми, то могли бы стать друзьями?

— Мы и так друзья. Разве я не говорила этого? — В голосе Джулии звучало беспокойство, и она заставила себя снова взглянуть на Куинна. — Думаю, никаких заверений больше не нужно…

— Тогда, значит, мы могли бы стать… больше чем друзьями? — мягко настаивал он и заметил, как она вздрогнула всем телом.

— Нет, — коротко ответила она. — Этого я не имела в виду. — Она помолчала, чтобы собраться с мыслями. — Ты еще мальчик, Куинн. Неужели не понимаешь?

— Не понимаю? — взвился он. — Ты не находишь меня привлекательным?

— Ради Бога, Куинн! — Она всплеснула руками и подняла глаза к потолку. — Как я могу находить привлекательным мальчика семнадцати…

— Восемнадцати, — резко поправил он, но она игнорировала замечание.

— …лет? Чего доброго, меня бы обвинили в растлении несовершеннолетних. Он слегка растерялся.

— Это правда?

Ее глаза вспыхнули, затем она отвела взгляд, словно испугавшись, что он прочтет в нем что-то, о чем ему не положено знать.

— Куинн, прошу тебя, прекрати эту тему. Я не хочу терять твою дружбу. Нам было так хорошо вместе…

— Вместе? — Губы Куинна скривились. — Ты держала меня на расстоянии все шесть месяцев!

— Это не так…

— Так. — Он помолчал. — Думаю, ты боишься меня. Боишься того, что может произойти, если ты расслабишься.

Она подняла голову.

— Ты отдаешь себе отчет?:.

— Отдаю отчет?

Джулия сжала губы.

— Ты прекратишь эту детскую привычку переспрашивать каждое мое слово? Ни к чему продолжать этот разговор. Думаю, тебе лучше уйти.

Куинн пожал плечами.

— Ты действительно этого хочешь?

— Я действительно этого хочу, — без колебаний подтвердила она и собралась проводить его к выходу. Путь ее лежал вокруг диванов, и она, сама того не желая, двинулась прямо на Куинна.

Самым трудным в жизни Куинна было остаться в тот момент на месте. Расставив ноги, он успешно перегородил ей дорогу к ступеням в переднюю. Он напоминал себе, что это не Кортланд, что никто не придет и не спросит, что происходит. Джулия сказала, что у ее домоправительницы выходной. Что бы сейчас ни случилось, все останется между ними.

— Прости, пожалуйста…

Она остановилась на расстоянии вытянутой руки, подбородок поднят, глаза холодные, но слегка испуганные. Очевидно, она не верит, что он может представлять опасность. Уповает на то, что напоминание о матери удержит его.

Куинн не двигался. Если она хочет обойти его, пусть проявит инициативу. Он уже представлял, что будет, если она попробует проскользнуть мимо него. Те случаи, когда он танцевал с ней, незабываемы.

— Не думаешь ли ты, что это просто глупо? — спросила она наконец, но, несмотря на резкость слов, в глазах вспыхнула тревога. Возможно, она осознала, как опасно ее положение. В физическом отношении Куинн намного сильнее ее.

Вместо ответа Куинн поднял руку и провел костяшками пальцев по ее щеке. Кожа была мягкой и нежно-шелковистой, горевшей под пальцами как огонь. Впервые он делал что-то, что можно было истолковать как интимную ласку, и вызванные этим чувства немедленно пробудились.

— Не смей! — Она отбросила его руку, глаза горели злостью, дыхание прервалось. — Прочь с дороги, Куинн! — приказала она, и он почувствовал ее панику. — Не валяй дурака. Дай мне пройти.

Куинн хотел бы подчиниться. Долгие месяцы любуясь ею издали, он создал яркое представление о ее личности. Еще сутки назад он бы сделал все, что она пожелает, еще и благодарил бы ее. Но что-то изменилось, что-то случилось в последние несколько минут, и теперь для завоевания ее расположения не нужно подчиняться.

— Заставь меня, — проговорил Куинн с поразительным спокойствием, учитывая, что спина его покрылась потом. О Господи, сейчас или никогда. Такого шанса больше не представится.

— Это просто смешно! — воскликнула она, разворачиваясь и направляясь назад. Очевидно, она вознамерилась обойти диваны с другой стороны. Учитывая ширину гостиной, ей удастся без труда проскользнуть мимо него.

Нужно что-то делать — и быстро. Не давая себе времени на раздумье, Куинн двинулся за ней. Его рука легла ей на горло, когда она дошла до угла дивана, а поскольку рукава рубашки были закатаны, подбородок ее утонул в теплом сгибе локтя.

— Ты ненормальный?.. — начала было она, когда он наклонился и коснулся кончиком языка нежной кожи за ухом. От его осторожного прикосновения сердце ее неистово застучало, а когда он коснулся губами уха, с губ сорвался приглушенный крик.

Но она не оттолкнула его. Хотя он слышал ее прерывистое, со всхлипом дыхание, ее спина по-прежнему прижималась к его груди. В какой-то момент Куинн почувствовал ее губы на своей коже, но не знал, было это случайностью или нет.

— Тебе не нравится? — хрипло спросил он, но она лишь слабо застонала.

— Дело не в этом, — с трудом выговорила она, и он возликовал от такой перемены. — Тебе… нам не следует делать этого. Я слишком стара для тебя.

— Почему бы мне самому не судить об этом? — грубовато предложил Куинн, хотя и почувствовал от ее слов легкую тревогу. Да, он держал ее в руках, да, он почти уверен, что она сделает все, что он захочет. Но сексуальный опыт, приобретенный на задних сиденьях машин, не давал ему достаточной вооруженности.

— Куинн…

Она может в любой момент передумать. Несмотря на всю его убедительность, она не убеждена. И, действуя совершенно импульсивно, Куинн развернул ее лицом к себе.

— Заткнись, — грубо скомандовал он и поцеловал ее в губы.

Голова у него пошла кругом от одного их вкуса. Он думал об этом поцелуе так давно, мечтал о нем столькими ночами, что наполовину ожидал от реальности разочарования. Но случилось не так. Все было даже лучше, чем он представлял себе. Ее губы раскрылись навстречу, она запрокинула к нему голову.

Пальцы Куинна ласкали ее виски, пока не скользнули в шелк волос. Ее голова лежала в его ладонях. Но между телами сохранялось еще какое-то расстояние, и, хотя их колени соприкасались, сами они были разъединены.

Когда ее рука обвилась вокруг его талии, он вряд ли сознавал, что она делает. Ее рот приоткрылся в ожидании его языка, но он весь оцепенел. Она заманила его язык и слегка прикусила, присосавшись к кончику.

Но Куинн не мог не откликнуться на внезапное слияние их тел. Он чувствовал ее пальцы, спускающиеся по бедрам. Но вскоре позабыл о своих бедрах. Ее грудь прижалась к его груди, и тело его встрепенулось.

Она не носит бюстгальтер, мгновенно понял он. И от этой догадки новая волна тепла разлилась по всем членам. Он с трудом сдерживался, чтобы не броситься на нее, и надеялся не опозорить себя потерей самообладания.

Тем не менее его джинсы стали мучительно тесными. Еще пример его детской неопытности, с раздражением подумал он. Какова цена доказательства, что он мужчина? Она, наверное, знает, что у него сердце ушло в… штаны.

— О, Куинн, — услышал он тихий шепот и был уверен, что это прелюдия к тому, чтобы выставить его вон. Но она, почти не дыша, обвила вокруг него руки и подняла ногу, чтобы поласкать его голень своей босой ступней.

— О Боже, о Боже, — застонал Куинн, внезапно поняв, что не он один теряет над собой власть. Трясущимися руками он нашел край ее блузки, придя в восторг от прикосновения к гладкой коже, и прижался губами к ее шее.

Руки Джулии были в его волосах, ласкали затылок, посылали горячие волны по его позвоночнику. Он даже не представлял, сколько у него эрогенных зон и с какой легкостью можно их находить. Она сводила его с ума одним прикосновением пальцев к воротничку, невыносимо мучая чувственностью своих жестов.

— Не присесть ли нам? — хрипло предложила Джулия, и Куинн подумал, понимает ли она, что он еле держится на ногах. Когда она подтолкнула его к красному бархату дивана, он не сопротивлялся. Он упивался сладостью ее языка.

Очевидно, ей тоже требовалась поддержка, поскольку, отклонившись назад, она упала на подушки. Куинн обнаружил себя распростертым поперек нее. Ее блузка выбилась из-за пояса, и он касался теплой кожи ее талии.

Мгновение спустя его руки скользнули под блузку и нашли мягкую упругость грудей. Потные ладони влажно скользили по соскам, чувствуя их жесткое набухание, наслаждаясь отзывчивостью к ласкам. Когда он наклонился, чтобы поцеловать их, она выгнулась, приближая к нему налившуюся грудь.

Соблазн припасть к ее соску сработал автоматически. Инстинктивная реакция на распухший язык. Господи, даже в мечтах он не делал этого. Но, едва начав, не мог остановиться.

И вот она уже расстегивает его рубашку, снимает ее с плеч, царапает его позвоночник. Потом, ухватив за волосы, притягивает его лицо к своему, и их губы сливаются, как прежде.

Сейчас он сваляет дурака, понимал Куинн. Его предыдущий опыт с девицами того же возраста всегда заканчивался стремительной атакой. Его брови полезли на лоб от еще одной мысли: он не взял с собой никакой защиты.

Это неудивительно, учитывая, что рассудком в его чувствах к Джулии и не пахнет. Заняться с нею любовью — он мечтал об этом месяцами. Держать ее на руках, целовать ее — это были одни лишь фантазии. Реальность оставалась далеко за их пределами.

Однако, когда ремень был расстегнут и ее пальцы разбирались с пуговицей на поясе, пришлось поверить, что все это наяву. А когда силой его плоти молния расстегнулась, дороги назад не было. Кроме того, мысли его путались от ее прикосновений. Он едва переводил дыхание. Трудно владеть собой? Невозможно — вот ближе к истине…

Загрузка...