Проповедник

Глава вторая

На следующий день я повез ван Роширена на прием к вице-префекту столицы князю Санны.

Хозяин дома в детстве был чесальщиком шерсти, но разбогател и, когда нынешний Президент воевал со своим дедом, оказал ему изрядную услугу. На востоке страны есть город Санна. Этот город захватили три тысячи наемников, нанятых горожанами для охраны, но, ограбив дома и не будучи сведущи в науке управления, «охранники» искали, кому его продать. Хозяин купил город, но потом, видя, что Президент усиливается, подарил его Президенту и был сделан князем над Санной. Впоследствии, не столько из недоверия, сколько из предосторожности, Президент отозвал его в столицу и поручал ему разные важные посты.

Между прочим, старый князь был тестем Ральфа Пешиэры. Тот был два года назад моим непосредственным начальником, а теперь я сидел на его месте, а Пешиэра был заместителем министра связи и сообщений.

Тут надо пояснить, что именно значит «заместитель министра». По новой конституции Президент назначает министрами только коренных асаиссцев. Президент полагает, что важнее иметь министром человека преданного, чем человека, подходящего к должности. То ли он считает, что образованный не может быть преданным слугой режима, то ли надеется, что невежество выгодно оттенит его собственный ум… Как следствие местные министры не знают латинского алфавита. Их заместители – всегда земляне и служащие компании. Газетчики называют это теневой оккупацией и пишут, что министры не меняют ни одной запятой в докладах, представленных заместителями. Они не уточняют, что Президенту было бы нетрудно избавиться от теневой оккупации, назначая в министры людей, сведущих в запятых и латинском алфавите.

Говорят, что бывший министр просвещения до конца жизни не мог поверить, что Земля – другая планета: что за несерьезное государство в небесах?

Я взбежал на второй этаж гостиницы, свернул в коридор и остановился как вкопанный. Ван Роширен стоял на пороге комнаты, прощаясь со своим собеседником. Это был туземец лет примерно двадцати пяти, с нежным, почти девичьим лицом и глазами цвета ежевики, в зеленых штанах и кожаной куртке. У меня безошибочная память на лица, и я сразу узнал этого молодого человека. Его фотографии были во всех газетах после того, как он со своими людьми расстрелял в упор предыдущего федерального судью.

Я отошел за уголок лестницы и стал ждать. Я ждал довольно долго. Наконец ван Роширен положил молодому человеку руку на голову и благословил его. Тот согнулся, стал на колени и поцеловал проповеднику его хорошо вычищенные ботинки из крокодильей кожи, потом встал и сбежал мимо меня вниз по лестнице. Глаза у него светились. Мне показалось, что я что-то упустил в жизни.

Ван Роширен вернулся в свой номер. Я постучался и вошел вслед за ним.

– Как вам это удалось? – спросил я.

Проповедник хитро улыбнулся.

– Ну, – сказал он, – если Господь требует от меня сделать эту работу, то, уж верно, он даст мне силы и средства, чтобы ее сделать. Ночью я просил Господа, чтобы он указал мне дорогу к мятежникам, и Господь ответил: спустись на второй этаж, постучись в номер двести седьмой и там ты найдешь человека, которого мятежники отрядили следить за тобой. Я спустился туда и сказал: «Вас послали следить за мной, почему бы нам не поговорить». Тот ответил: «Знать ничего не знаю». А я: «И к тому же вы третью ночь не можете уснуть. Спите спокойно, а завтра поднимайтесь ко мне в номер». Я ушел, и он, оказывается, действительно уснул. А час назад постучался в мою дверь, и мы долго говорили.

– Как просто, – сказал я.

– Бог познается по простоте употребляемых им средств, – ответил ван Роширен.

Он сел в машину, и мы поехали. С нами был Денис Лиммерти, а с Лиммерти – автомат.

Прием был, как всегда, великолепен. Старый князь тряс головой, сидя в кресле на колесиках. Центральная зала сверкала мрамором и хрустальным светом, вышколенные слуги неслышно сновали по паркету, предлагая еду и напитки, прелестная восемнадцатилетняя наложница князя порхала туда и сюда, расточая ослепительные улыбки. Более всего она улыбалась новому дворецкому, бравому молодцу лет двадцати в штанах невиданной расцветки, стоявшему у хозяйского кресла.

– Третий дворецкий за семь месяцев, – сказала Клара Аннели, жадно глядя на дворецкого, – она меняет их быстрее, чем Президент – министров.

Дворецкий услышал и гордо зашевелился в своих штанах.

Это был приятный прием, из тех, где встречаешь множество знакомых и решаешь множестро дел. Любители многочасовых парламентских обсуждений никогда бы не поверили, с какой легкостью в порядке личного одолжения устраняются тут трудности, совершенно, казалось бы, неразрешимые.

У меня были свои заботы, и я переходил от одной группы к другой, совершенно потеряв ван Роширена из виду. Я оглянулся – он мелькнул в дальнем конце анфилады с вице-префектом столичной полиции. Вздохнув, я поднялся на второй этаж. Мраморные крылатые гении, сгибаясь от тяжести, несли вверх по лестнице золоченые корзины с фруктами. Из стеклянных фруктов били сверкая электрические огни.

Внизу, на мощеном дворике, ведущем в сад, вновь мелькнул вице-префект полиции, на сей раз без ван Роширена. Этот человек был мне нужен; я сбежал вниз по лестнице и пошел через голубую гостиную в сад.

Посреди голубой гостиной стояла серебряная статуя Господа Истины с топором в руках, ибо истина убивает. Под сенью Истины на бархатной кушетке сидел Реджинальд Мейси, один из старейших служащих компании. Он еще помнил те славные времена, когда компания не покупала конкурентов, а расстреливала их из автоматов. Мейси был совершенно пьян.

– А, это вы, Денисон, – сказал он, – а где ваша жена?

– Осталась дома с ребенком.

– А, да-да, вы привезли какого-то странного проповедника.

Я промолчал.

– Твари, – сказал Мейси, – грязные твари! Мы сели в лужу с нашим гуманизмом, сели в грязную лужу! Ни одного туземца нельзя было допускать к власти! Выкинуть всех и заменить землянами! Только так можно было вычистить эту страну!

Мейси орал. Глаза его налились кровью. Богиня Истины испуганно жалась к стенке, сжимая серебряными ручками топор. Я сказал:

– Вы пьяны, Мейси. Езжайте домой.

– Твари, – повторил Мейси.

Вице-префект по-прежнему стоял на мощеном дворике. В дни, когда Президент воевал со своим дедом, этот человек с двумя своими товарищами был вожаком народа в городе Синие Ключи, а проще говоря, погромщиком, ибо в те дни в Синих Ключах чернь громила дома богатых и сильных не столько ради учреждения свободы, сколько в надежде на то, что изобилие преступлений превратит их, как это обычно бывает, в доблестные дела или, по крайней мере, обеспечит безопасность зачинщиков. Эти трое завладели городом и даже издали закон, по которому никто не смел отказывать бедняку в ссуде и принуждать его платить долги; но по прошествии двух месяцев Идар Хас, более прозорливый, чем его товарищи, договорился с проходившим мимо войском Президента и передал ему город. А тех двух глупцов постигла та же судьба, что и истребленных ими торговцев.

Сейчас Идар Хас, вице-префект столичной полиции, стоял в мощеном мраморном дворике, грыз орешки в позолоченных скорлупках и кормил ими ручную белку. Он обрадовался, увидев меня.

– Да, насчет Ирвинга Мелла… – начал он.

– Оставьте этого человека, – сказал я по-асаисски, – ведь его племянница – моя золовка.

Я как раз представлял ван Роширена старому князю, когда кто-то толкнул меня в бок.

– А! Господин колонизатор и господин миссионер! Вы, кажется, возвращаетесь к методам шестнадцатого века: сначала отбираете нашу землю, а потом и наших богов?

Я оглянулся и узнал в говорившем сына Идара Хаса. Земляне и туземцы прекрасно находят общий язык – все, кроме тех, кто побывал в Гарварде и выучился там словам «неоколониализм», «народное самосознание» и «национально-освободительная борьба». Обычно это сыновья крупных чиновников. Чуждые грабежу и прочим видам предпринимательства, они проводят жизнь, сочиняя националистические памфлеты на безупречном английском языке, так как это единственный язык, который согласны признать общим бесчисленные враждующие племена страны. Служить они не служат, считая ниже своего достоинства заниматься работой на благо марионеточного правительства; среди террористов их тоже нет, потому что там стреляют, а на приемах они время от времени попадаются.

Впрочем, есть и другие люди, которые имеют на нас зуб. Терпеть не может землян майор Ишеддар, начальник охраны Президента, и говорят, что племянник полковника, Ласси Красивые Глаза, ненавидит «Анреко» больше, чем законное правительство.

Я оставил ван Роширена спорить с молодым патриотом и прошмыгнул в соседнюю комнату. С золоченого потолка свисали гроздья мраморного винограда. Длинные шелковые флаги с надписями в честь господина Президента свисали до самого пола. Посреди комнаты бил вверх прозрачно-черный фонтан. От бурлящей жидкости пьяняще пахло смолой и медом. У фонтана, макая в него кружку, стоял человек с белой карточкой на груди – репортер с Земли.

– Из чего это? – спросил он.

– Местный напиток, – сказал я. – Очищают бананы, толкут их и ждут, пока они не начнут бродить. Потом добавляют меда и немного смолы и гвоздики для запаха и держат все в темном месте. Не пейте больше двух кружек.

– Монополия, – сказал журналист, – это нехорошо. Почему здесь всем распоряжается одна компания?

– Потому что, – сказал я, – об этом просило правительство. Потому что когда земляне впервые появились здесь век назад, это были либо разбойники, которые прилетали в деревню, вооруженные до зубов, забирали урожай вирилеи и меха и скрывались, либо полуразбойники, которые меняли меха и ягоды на оружие. А когда появлялись честные люди и просили патенты на торговлю в столице, их тут же прижимали чиновники. Только большие, хорошо организованные компании оказались достаточно могущественными, чтобы положить конец и пиратству землян, и вымогательству чиновников. В конце концов вышло так, что «Вестерн Линк» и «Анреко» слились в одну компанию.

– Значит, – сказал он, – вы положили конец взяткам и грабежу?

– Разумеется, – сказал я, – мы положили конец взяткам и грабежу.

Я вернулся в центральную залу. Там рядом с ван Роширеном стоял Джон Бельяш, владелец популярного третьего канала телевидения, большой любитель брюха и того, что под брюхом. По правую руку Бельяша прыгала девица, которую он, очевидно, обещал сделать телезвездой.

– Наши зрители, – говорил Бельяш, – имеют разносторонние духовные запросы, и мы неравнодушны к тайнам Вселенной. У нас каждый день есть минутка астролога, и в прошлую среду мы показывали передачу о горных целителях с Синей Гряды. Оказывается, они черпают энергию непосредственно из космической праны. Очень поучительно.

Я вернулся к господину князю. Тот сидел в своем кресле и жевал кусочек пледа.

– Мои друзья, – сказал князь, – чувствуют себя неуютно в своем новом доме. Они купили собаку. Не могли бы вы научить ее лаять?

Он выпростал из-под пледа руку, в ней была толстая пачка кредиток. Я пересчитал их.

– Ваши друзья? – спросил я.

– У меня много друзей, – сказал старый туземец.

– В прошлый раз от ваших друзей пахло «козьей головкой».

«Козья головка» – благовоние, которое курят в храмах мятежников, Человек, от которого пахнет козьей головкой, всегда будет иметь неприятности, если попадется гвардейцам.

Вице-префект столицы вздохнул и вытащил из-под пледа еще одну пачку. Я запихнул обе пачки в карман и сказал:

– Завтра в три дня. Где обычно. – Я вышел в сад – дивно благоухали травы, шелестела листва, и сквозь серебристое озеро пролегала лунная дорожка, прямая, как посадочная полоса. У мраморной кромки озера маялся Денис Лиммерти, раскаявшийся громила.

– Ну что, нагляделись на здешнюю публику? – спросил я. – Неужели вы верите, что из вашей затеи что-нибудь выйдет?

– Иисус пришел, – сказал Лиммерти, – чтобы спасти грешников, а не праведников. Уж наверное, господин Президент – великий грешник.

Лиммерти ушел, а я остался сидеть у пруда с мраморной кромкой и лунной дорожкой.

– Здравствуйте, господин Денисон!

Я обернулся. Это был представитель «Харперс ЛТД».

– Не собираетесь уезжать из Асаиссы?

«Анреко» обвиняют в том, что она скупила половину Асаиссы. Никто не обвиняет «Харперс» в том, что она скупила половину всей Новой Андромеды. Просто за обвинения в адрес «Анреко» платит «Харперс». Три года назад «Харперс» хотела купить «Анреко», но старый Гарфилд выскочил из соковыжималки.

У «Харперс» отличное лобби в Совете Федерации, и поэтому, когда подвернулась эта история с выборами, на которых, по мнению независимых наблюдателей, якобы выиграл полковник, «Харперс» поддержала апелляцию и добилась этого дикого решения арбитражного суда. Подумать только! Признать законченного террориста главой законного правительства только оттого, что грязные батраки голосовали за него, а не за Президента!

Впрочем, «Харперс» не помогает террористам. Это слишком опасное и дорогое занятие. Им достаточно, если в стране воцарится хаос и «Анреко» не сможет быть их конкурентом в экспорте вирилеи.

– Нет, – сказал я, – я не собираюсь уезжать.

– У вас, я слышал, нелюбовь с Филиппом Деннером.

Я помолчал.

– Сколько бы вы хотели получать?

– Не хотел бы обездоливать «Харперс», – сказал я, – вы столько денег тратите на поддержку террористов, что для приличных людей не останется.

Мой собеседник выудил из кармана записную книжку, вырвал из нее листок, написал на нем сумму и протянул мне. Я запустил туда глаза.

– Это вдвое больше, – сказал он, – чем вы получаете в «Анреко».

– Главные деньги я получаю от своей фермы, – сказал я.

– Мы тоже выращиваем вирилею.

– Пытаетесь, – сказал я, – ваши кривые деревья не стоят ни гроша.

– Через три месяца, – возразил мой собеседник, – наши кривые деревья будут стоить дороже ваших сожженных пеньков.

– Идите к черту, – сказал я.

Он встал и забрал у меня листок.

– Когда-нибудь Деннер вам насолит так, что захочется отомстить. Мы всегда вам будем рады. Если вы захватите с собой разработки «Павиана» и кое-какие документы, то получите втрое больше.

Он помахал листком и пропал среди деревьев.

Вскоре после прибытия землян один придворный доложил царю: «Короли женаты на убийстве, князья – на непокорстве, судьи – на подкупе, шпионы на лживости, купцы женаты на мошенничестве, крестьяне – на невежестве, а земляне – на алчности». Как видите, мы с самого начала вполне вписались в существующее социальное устройство.

Ван Роширен имел большой успех. Бельяш обещал показать его проповедь по телевидению, сразу вслед за передачей о парапсихологии и телекинезе, и сам Идар Хас вдруг пригласил его на обед. Я вел машину, а он раскрыл визитницу и аккуратно сажал в гнезда визитные карточки. Сзади копошился Джек Лиммерти. Ван Роширен покончил с визитками и спросил:

– А вы не могли бы мне рассказать историю спора?

– Что? – спросил я.

– Ну, исторические корни конфликта, – застенчиво пояснил проповедник.

Он явно не умел обращаться с такими словами, и это мне понравилось.

– Исторические корни? – сказал я. – Представьте себе, что вы вошли пьяный в кабачок, а там сидит другой пьяный. Ему не понравилась ваша морда, и он дал вам по морде, которая ему не понравилась. После этого половина кабачка стала драться за вас, а другая половина – за этого пьяного. Где тут исторические корни?

– Думаю, – сказал осторожно ван Роширен, – что когда борьбу, уносящую сотни жизней и имеющую тысячи мучеников, сравнивают с пьяной дракой, это унижает достоинство народа.

Я молча проглотил это и начал:

– Как вы знаете, – сказал я, – Асаисса фактически изолирована от остальных стран Новой Андромеды. На западе она выходит к океану, а восток и юг занимают пустыня и горы. Пустыня эта понемногу наступает. Остается сорок тысяч квадратных километров, на которых сотни лет жили разные племена, разводили лошадей и резали друг другу головы, а в долинах возделывали просо и вирилею. Климат в долинах уникальный, больше нигде на Андромеде вирилея не растет. Купцы из соседних стран всегда приплывали сюда за вирилеей, хотя, конечно, она стоила не так дорого, как сейчас.

Триста лет назад один из местных царей объединил большинство племен под своей властью и основал династию Дассов. Он построил в стране дороги, чтобы быстрее рассылать войска и приказы, ввел единую монету, упорядочил налогообложение и прочее, и прочее, за что прогрессивные журналисты величают его деспотом.

– Хотя, конечно, – прибавил я в раздумье, – если хорошие дороги есть признак деспотизма, то Земля до сих пор даст Асаиссе сто очков вперед.

Впрочем, не все его реформы удались. Он, например, отнял у Бога право суда и передал его назначаемым из столицы чиновникам, но потом вынужден был отменить этот приказ. Население обиделось за Бога.

Итак, Дасак основал свою династию и стал Великим Царем. В оригинале Великий Царь звучит не так громко, как в переводе, потому что Дасс был «великим царем», а правил он «малыми царями». Кажется, это называется феодализмом. Так вышло, что после смерти Дасака власть великого царя становилась все меньше, а власть малых царей – все большей, и вышеупомянутый централизованный деспотизм, то есть дороги, законы и единая монета, исчез совершенно.

Лет сто назад седьмой по счету правнук Дасака решил исправить ситуацию и начал воевать с малыми царями. Сам он был скорее администратором, чем полководцем, но у него были хорошие военачальники, и лучшим из них Исинна, товарищ его детских игр, и сам, как вы понимаете, малый царь. Исинна завоевал для Дасака все отпавшие земли, и чем лучше он воевал, тем больше Дасак его боялся.

– Дальнейшие события, – сказал я, – каждая из ныне враждующих сторон излагает по-разному. Несомненно следующее. Вскоре после того, как Исинна выиграл для Дасака битву Белых Облаков, в которой он использовал пятьдесят тысяч личных, своих воинов, Дасак вызвал его в столицу на новогоднее торжество и утопил в бочке с маслом.

Теологические разногласия между сторонниками Президента и мятежниками заключаются в следующем. Официальная версия гласит, что после битвы Исинна сказал: «Кто сильней, тот и должен быть великим царем» и отправился в столицу, чтобы убить своего господина. Мятежники рассказывают следующее. Чем больше становилась слава Исинны, тем страшнее была зависть в сердце великого царя. Он думал: «Не для меня старается Исинна! Скоро он убьет всех моих врагов, и выйдет так, что некому будет оказать мне поддержку, когда он пойдет на меня войной. Что тогда спасет меня от смерти? Разве там, где речь идет о власти, есть место слову „преданность“?» На новогодний праздник великий царь позвал Исинну в столицу. «Не ходи», – сказали ему воины. «Я не могу проявить неуважение к государю», – возразил Исинна. «Тогда возьми нас с собой». «Нет, – ответил Исинна, – ибо если я возьму вас с собой, а царь убьет меня, вы поднимете бунт, а разве можно бунтовать против царя?»

Первая версия содержит занимательные подробности в виде говорящих голубей, в последний миг рассказавших царю о приготовленной для него ловушке и о волшебной чаше, которая лопнула, когда в нее налили яд. Вторая версия утверждает, что полководца, чьи руки были по локоть в крови, зарезали, как невинного агнца. Обе содержат множество несообразностей, и поэтому обе заслуживают доверия.

На улице Семи Богов собралась небольшая толпа. Я остановил машину и вышел посмотреть. Молодой человек в потертых джинсах вежливо обратился ко мне:

– Извините, дайте пройти.

Я посторонился. Молодой человек прошел через толпу, взобрался на ящик у входа в кабачок, поднял вверг кулак и заорал:

– Земляне – вон! Земляне – вон!

У кабачка стояло три грузовых фургона. Водители их выскочили из кабачка, торопясь отвести машины от неприятного места. Я вытянул голову и прикинул, что толпа набилась большая и что ближе, чем через Оранжевый проспект, не проедешь.

Я вернулся в машину и свернул в ближайший переулок.

– Смерть Исинны, – продолжил я на Оранжевом проспекте, – не вызвала никаких волнений. Исинна принадлежал к роду царей-жрецов. Лет через сорок в его родном краю объявилась крестьянская секта. Лидеры ее пустили слух, что Исинна не умер, а улетел на белом фениксе в пустыню, где и будет скрываться до тех пор, пока беззакония Дасака и его рода не переполнят чашу терпения. После этого Исинна ударит своим жезлом и расколет дворцы и замки, пустыня обратится в возделанное поле вирилеи. Посреди этого поля воссядет Исинна на золотом троне под серебряным балдахином и вычешет из мира все зло, как блох из собаки, и выстирает души людей, как прачка стирает белье. После этого урожаи проса и вирилеи будут созревать четыре раза в год, в небе заделают все дырки, через которые идет дождь и светит солнце, а свет по всей Земле будет идти от трона Исинны.

Политическая программа нового учения, – сказал я, – разбудила прирожденное свободолюбие народных масс. Лозунг превращения пустыни в сад покорил сердца людей, а хозяйственно-экономические преобразования, намеченные в пункте о четырех урожаях, и финансовая реформа, связанная с превращением скал и холмов в золотой песок, побудила народ к героической революционной борьбе.

Сектанты начали резать чиновников великого царя так же усердно, как их легендарный вождь резал его врагов. Правительство перепугалось. В столице поставили Исинне статую и пересмотрели официальную версию истории. Они согласились, что Исинна погиб в полной покорности великому царю, и стали пропагандировать его как идеального верноподданного. Огласили письма, которые Исинна послал своему войску, умоляя не бунтовать после его казни, ибо иначе его жертва станет бесполезной. Половину бунтовщиков повесили, а другая половина публично осознала, что они вели себя противу заветов вождя, и на этом дело кончилось. Уцелевших родичей Исинны вызвали в столицу и держали заложниками на высоких постах.

Лет через пятьдесят на планету явились земляне. Мы заинтересовались сначала пушниной в горах, а потом и вирилеей. Дасак XI заинтересовался нами и прогрессом. Он расспросил землян, как ему лучше всего получить ссуду под прогресс, и вскоре после этого отрекся от трона, назначил всеобщие выборы и был избран президентом. Пользуясь безграничной любовью народа, он переизбирался президентом каждые четыре года.

Заметим, что за все это время об исиннитах никто не слышал.

Через десять мирных лет на севере страны случилось небольшое восстание исиннитов. Их хозяйственно-политические идеи были теперь не столь радикальны. Они утверждали, что после отречения Дасака XI и гибели его правнука трон сам собой перешел к потомкам Исинны, который, как вы помните, тоже был царем. Они также учили, что Земля – это замечательное место, где после смерти возрождаются души последователей Исинны. Они указывали, что их предки, уже возродившиеся на Земле, посылают своим сыновьям радиоприемники, зажигалки, сигареты и прочие чудесные предметы, но «звездные дьяволы», которые живут в летающих кораблях, и правительственные чиновники грабят эти посылки по дороге.

Восстание не стоило выеденного яйца, но сектанты повесили какого-то землянина, случившегося некстати в деревне, а там, где есть повешенный землянин, непременно окажется неповешенный репортер. Репортер рассказал изумленной Галактике о Президенте, ведущем свою страну по пути прогресса, и фанатиках-изуверах, мечтающих восстановить деспотизм.

Это была ошибка, которой воспользовалось и правительство, и компания.

Президенту развязали руки. Начался террор. Как всегда бывает в таких случаях, половина окружения Президента воспользовалась этим не для того, чтобы расправиться с террористами, а чтобы расправиться с другой половиной. Ведь согласитесь, что помощник министра полиции ничего не выгадывает, повесив нищего повстанца, но многое выгадывает, повесив своего непосредственного начальника. Люди в правительстве начали резать друг друга, и те, кого недорезали, бежали к повстанцам. Ситуация изменилась коренным образом: повстанцы обрели опытных чиновников. Нынешний их лидер полковник Дар Исинна – сын одного из генералов Президента и, действительно, потомок того самого Исинны. Кстати, сам генерал бежать не успел, его зарезали прямо на глазах Президента. Генерал Бассар возглавлял дворцовую стражу. Человек номер три – Сай; говорили, что это был единственный умный человек в министерстве финансов. У всех этих людей были друзья за границей. Не прошло и пяти лет, как о фанатиках-изуверах уже никто не писал, Начали писать о диктаторе-кровопийце, которого поддерживают хищники из транснациональных корпораций, сосущие кровь бедняков Асаиссы, и о повстанцах, сражающихся за демократию, свободу предпринимательства и национальное согласие, против продажных чиновников и международных монополий.

Мы остановились у гостиницы.

– И это все, – сказал я.

– Как все? А выборы?

– Ах да, – сказал я, – полгода назад прошли очередные выборы, и на них, согласно иностранным наблюдателям, победил полковник, а согласно главной избирательной комиссии – Президент. Дело тянулось по инстанциям и комиссиям, и наконец неделю назад арбитры ООН не нашли ничего лучшего, как признать террориста главой правительства.

– Насколько я понимаю, – осторожно сказал ван Роширен, – они всего лишь признали результаты демократических выборов.

– Демократия, – сказал я, – это не когда партия приходит к власти через выборы. Это когда партия, пришедшая к власти, предоставляет оппозиции свободу высказывания, а не варит ее в кипящем масле. Если бы к власти пришел полковник, то а) были бы расстреляны все чиновники и родственники Президента, б) местные князья распоясались бы совсем, в) имущество казненных было бы роздано народу, который бы его и проел.

Народ же голосовал за полковника по двум причинам: а) от общего любопытства черни, которой нравится, когда казнят сильных мира сего, б) из надежды на конфискованное богатство и в) по приказу князей, могущество которых тем больше, чем больше в стране бардака.

– Не очень-то вы любите демократию, – сказал ван Роширен.

Помолчав, я сказал:

– Я заеду за вами в двенадцать часов. Мы отправимся на обед к старому Идару Хасу.

Разворачиваясь перед гостиницей, я заметил под загнутым козырьком храма темную фигуру. Это был молодой террорист, он жался к кирпичной кладке и жадно глядел на освещенное окно ван Роширена. Какого черта этот ван Роширен вздумал заступаться за демократию? Чудо – самая недемократическая процедура.

По пути домой я все думал о террористе, целовавшем ему ботинки.

Но мы так и не побывали у старого Идара Хаса, бывшего народного вожака и вице-префекта столичной полиции.

Днем я заехал в гостиницу: ван Роширен сидел на террасе в виноградной тени и кушал яичко. В руках у меня была «Daily Express», а в ней – интервью фанатика, убившего вице-префекта на пороге его собственного дома: «Я мечтал об этом два месяца, но сомневался в успехе. Вчера, однако, попросил благословения у приезжего святого. Мы молились вместе. Он благословил меня и сказал, что праведное дело всегда удастся».

Террорист, одетый горцем-охотником, упал перед своей жертвой на колени, вопя о справедливости и протягивая прошение, когда тот утром выходил из автомобиля. Вице-префект ласково его поднял и получил удар ножом прямо в сердце.

– Вы и ваши молитвы, – сказал я, шваркнув газету ван Роширену на стол.

Он прочел – у него стал грустный вид.

– Да, – сказал он, – я сделал ошибку. Что ж, один Господь не ошибается.

Мне вдруг представилось мертвое лицо вице-префекта, он оскалился и жалобно проговорил, как вчера: «Мне надо обязательно встретиться с вами, господин ван Роширен».

До последнего срока оставалось семьдесят дней.