Пророки богов или Импотенты

ГЛАВА 41 Север. Коммуна. Прибытие

Гоминиды — семейство отряда приматов; включает в себя, как ископаемого человека (питекантроп, синантроп, неандерталец), так и современных людей. Да и чёрт с ними, с гавнидами твоими, главное это, то, что дальше ждёт суровых покорителей арктических широт. Будут ли у них незапланированные ночевки в иглу, смогут ли преодолеть сюрпризы и соблазны погоды?

Следует сказать главную правду, которая тревожит и волнует, и держит за горло большой мохнатой лапой, и ко всему прочему большого оптимизма и душевного подъёма не обещает. Все эти слова относятся непосредственно к встрече с большим и белым медведем. Встреча, ладно, помахал ручкой с борта вертолёта и лети дальше, а проживание бок о бок? То-то же. Вот в чём закавыка.

Божьи твари, белые медведи питаются в основном тюленями-нерпами. Это противостояние «едок — корм» длится не один десяток тысяч лет. За один присест избалованный гурман мишка может слопать до 20 килограммов тюленьего корма. Пожрёт и уляжется рядом, охранять, спать и переваривать.

Сами нерпы стать звеном в пищевой цепочке не стремятся. Очень сильно противятся желанию быть чьей-то пищей, и для достижения желанной цели плавать и размножаться, строят разные хитроумные планы и изворачиваются неимоверно.

Медведи этот крупный тюлений планктон добывают терпением, выдержкой и самодисциплиной. Бывало притаится у полыньи (а мы из своего убежища наблюдаем), как только тушка жертвы появиться из воды, а то и высунется по пояс, мишутка хрясь лапой по ейной роже, глушит или ударом сразу ломает позвонки, после чего выбрасывает на лёд. Всё. Кушать подано прошу членов семьи присоединяться к трапезе. Лапы можно не мыть, так вкуснее.

Обычные, но, очень полярные исследователи таких ударов (это я на Муранова знатока полярных и среднеазиатских пустынь, намекаю) пояснили мне неразумному и не понимающему настоящего вкуса к жизни, следующий фокус. Если бы таким затейливым ударом попали по твоей голове, к которой приделана морда лица, то она летела бы далеко, с удивлением вращая глазами и издавая непечатные, печальные крики. Проще говоря, произошел бы отрыв приспособления, которым я ем и пью от основного туловища с горькими последствиями.

Много повидавшие полярные старожилы, зная мой строптивый горячий норов, особенно по вопросу пожрать-выпить особо предупредили меня. Пока косматый беляк не насытиться, не стоит пытаться без огнестрельного оружия, забирать у него добычу, с криком подстреленной чайки: «У нас закуска скончилась».

Голос инструктора звучал убедительным и убаюкивающим сигналом ко сну, особенно мне понравилась заключительная фраза: «Если, конечно тебе не хочется, чтобы твоей головой, медвежата играли в водное поло и футбол?»

— Ладно, понял, — с некоторой долей сомнения, по поводу того, в те ли сани я влез, успокаивал их. — Не буду, обещаю.

Когда мы выбрались из вертолета и добрались до гостеприимной избушки, нас самолично встретил староста коммуны Егор Моисеевич Кронштейн. Увидев Жорку Муранова, вытянулся по стойке смирно и гаркнул приветствие «здражелтовкомдир» с попеременным прикладыванием рук к голове одетой в роскошный малахай.

— Только не говори, что я хорошо выгляжу, — растягивая фальшивую улыбку, простуженным сапом начал кокетничать Кронштейн.

— Я постараюсь, — потупя глаза и стараясь не заржать, обнадежил его прибывший сослуживец. — Хотя хочется так, что скулы сводит, значит, придётся себе рот зашить.

В момент приветствия и прохождения гарцующим шагом вдоль строя почетного караула с тем, кому отдавали честь, стали происходить странные вещи. Жоржер приосанился, приобрел еще один подбородок, стал шире в плечах, походка стала чеканной и упругой. Со стороны казалось, что с него, как с высокогорного яка, стала облазить шерсть, в которую он был укутан, и на смену ей стали появляться элементы общевойсковой, а потом и парадной формы офицера. Заблестели награды. Большая маршальская звезда майора-ракетчика засияла на его эполетах.

Через несколько минут парадная форма перестала притягивать взгляды. Мы с Федей отодвинулись на пару шагов, чтобы удобнее было наблюдать за двумя смешными, хлюпающими носами мужичками. Однако и я, и Федор вели себя достойно, их слезливую лирику не комментировали и пальцем в их сторону, типа, гы-гы-гу, не тыкали.

Теплота встречи объяснялась тем, что эти ребята в одно и тоже время, скованные присягой позабытой Родине, служили здесь военными. Правда, в начале 90-х Муранов, отправился дослуживать в Среднюю Азию, говорит, шутник, там дурь была круче и торкала, часа на четыре, в полную кашу, но мы-то знаем, что он там крепил ядерный щит со стороны исламистов из НАТО, а Кронштейн остался на северной надбавке, т. к. привык.

Именно Егор Моисеевич Кронштейн, будучи старшим прапорщиком войсковой части, занимался консервацией станции, увязкой и утруской оставленного военного имущества, вывозить которое на материк, было себе дороже. Да и кому на материке нужно это старое заржавевшее и заплесневевшее барахло.

Что касается вверенных военных ценностей — то наиболее ценную часть Егор сложил в шахты, мелом, что необходимо пометил. Самое ценное для ведения домашнего хозяйства сложил в вещмешок, а остальное в морской контейнер и отправил до хаты на материк под присмотр строгой жёнушки. Остальной неликвид отдал полярникам расположенным поблизости, т. е. постоял короткое время на раздаче вещевого довольствия и побывал в роли верховного благодетеля, который и постарался обеспечить страждущих всем необходимым. Христос накормил пять тысяч человек пятью ячменными хлебами и двумя рыбами. Кронштейн постарался от него не отставать — хотя народу было намного меньше, да и с хлебом затык.

После вздохов, охов и ахов, наступило ожидаемое время неформального общения. Следовало основательно перекусить. Общими усилиями развязали федюнькин сервисный сидор из которого достали ёмкость со спиртом и лопнувшую монолитную бутылку водки. Угощение для женщин поставили в котелок для оттаивания. Оттуда же выгребли банки с насмерть замерзшими витаминами в виде консервированных персиков и абрикосов. Женщины, если здесь и были, то только во времена службы Муранова, это его жена Маришка, как верная подруга сосланного декабриста попёрлась за ним прихватив с собой еще и маленькую дочку Катюшку. Но водку они не пили. Котелок отодвинули в сторону, авось сподобится, какая заглянуть в портяночно-тушеночное военное царство.

Со стороны Кронштейна было выставлено также привычное для здешних мест угощение — ящик говяжьей тушенки 1963 года выпуска и что-то мучное приготовленное здесь же, на дизельном топливе и местной закваске.

Взглядом полководца перед генеральным сражением Кронштейн обвел соколиным взором колченогий стол. Что-то его не устроило в линии построения. Достал он бутылку одеколона «Сирень», от которого мы отказались, и канистру местной «брагульки», почему-то именно так назывался сваренный духмяный самогон из забродившего яблочного повидла. Только потом до меня дошло, что это лакомство в арктических условиях было лучше и вкуснее любого коллекционного коньяка на материке. Выпьем товарищи! За Родину — нашу заботливую мать!

Спирт штука коварная. Тот, кто им не угощался, и из любительской лиги в профессиональную не перешел, с непривычки так описывает свои ощущения: «Слепил из своего дерьма коника и катаюсь на нём, а после джигитовки, лежу обоссаный на полу и пуще прежнего гажу под себя».

Адьюнкт Федя, любящий и знающий толк в чревоугодии, но не знающий меры в еде и питье, чтобы потом не безобразничал, был переведен на смягчённый вариант спиртового довольствия — 30 % спирта в кружке разбавляется 70 % воды, пьётся не более 100 граммов за один заход.

При помощи огромного усилия силы воли, передовая пятилитровик спиртяшки на стол, голосом пламенного чешского героя Юлиуса Фучика пришлось предостеречь собравшихся: «Люди, я любил вас! Будьте бдительны!». Увидев, что никто ни ухом, ни рылом, не проявил интерес к предупреждению и по-прежнему продолжают таращиться на загадочную емкость с наглухо задраенным Джином, пришлось сурово процитировать классика Сергея Д. «Чем бы не закусывал, блевать все равно будешь винегретом». Всё это для собравшейся братии звучало, как если бы я начал голодному объяснять с медицинской точки зрения вопросы о вкусной, но безобразно вредной пище: копчёной колбасе, сливочном масле и хрустящем, недавно испечённом каравае…

И на этот раз, только за счёт нанесения сокрушительного вреда здоровью, радикально всем коллективом улучшали собственное настроение и самочувствие. Ты хочешь узнать, где находится ад — найди место, где отсутствует любовь и на столе не стоит графин спирта — он там. В настоящий момент, не глядя на то, что из под двери задувал ветерок и беседа пока не склеивалась, райские кущи все более настойчиво обволакивали нас.

Я и не обратил внимания, как выпили по третьей, и перешли к выкуриванию табакосодержащих бумажных палочек. Что под спирт также было не разумно. Дальше всё пошло, по накатанной колее. Под разговоры, тушенку и тонкие блины (!!!) вместо хлеба, приступили к главному лакомству вечера, это задушевная беседа в прокуренном, проспиртованном помещении. Говорили в основном Жоржер и Егор. Я помалкивал, впитывал информацию, а Федя, раз не дают нормально выпить, был занят поеданием говяжьего лакомства из промасленных и покрытых солидолом банок.

Из токования двух поседевших тетеревов я понял следующее, а потом дорисовал остальной ход событий.

После консервации станции РЛС П-14 (для меня эта аббревиатура ничего не объясняла и не говорила) оставшееся имущество стали нагло растаскивать дикие полярники, белые медведи и песцы, эти доедали все, что оставалось после больших особей. Якобы перед вылетом на Большую землю, а ждал он его у полярников, еще раз наведался на место родной части. Увидел надвигающуюся разруху, увернулся от голодных медведей… Потом махнул рукой, плюнул, мол всё равно не моё и улетел. Но, не пробыв в родной деревне на Вологодчине и двух месяцев, вернулся назад. Пенсии хватало, она исправно со всеми надбавками капала на банковский счёт, жена поддержала, правда осталась ближе к цивилизации на Диксоне.

В администрации Диксона предложили заняться организацией исправительно-трудовой коммуны, куда люди будут собираться без принуждения, а токмо по своей воле. Он с радостью согласился, так как здесь же все свое, тем более заработок предложили хороший. Выдали рацию, бочку солярки и ракетницу. Наказали полярникам из-за будущего спецконтингента без оружия по острову не ходить. Но основное было в том, что разрешили вскрыть продуктовые склады и питаться оттуда. На складе продуктов было лет на триста-четыреста вперед. В условиях вечной мерзлоты, особо волноваться по поводу сальмонеллеза не стоило, это тебе не шаурма из человечинки, купленная на площади у трёх вокзалов.

Жорка интересовался закрытой шахтой, где стояли зеленые ящики, но Егор очень ловко выворачивался и ничего об этом не говорил.

В конце застолья, когда слово мама выговаривали с трёх попыток, а все имеющиеся глаза в организме были залиты до основания, началось самое интересное. В городских условиях это интересное носит название банальная драка, а здесь все тоньше и деликатнее: воспоминания и рассказы о старых мелких и больших обидах.

Егор, краснея от натуги и человеческой искренности, прямо задал вопрос, или укорил бывшего сослуживца одной, на первый взгляд ничего не значащей и только им обоим понятной фразой:

— Вот ответь мне подонок… — он даже не попытался подняться с табуретки, но говорил сквозь дым, чадя и потрескивая цигаркой. — Почему ты так плохо (он сказал слово, рифмующееся со словами взятыми «из штата Айова») относишься ко всему что тебя окружает?

Георгий делал вид, что спит и даже похрапывал. Казалось, Егор на это не обращал никакого внимания и продолжал в той же тональности:

— Зря ты меня, Жорка, в третий и последний раз, закрыл на лютом морозе в нашем сральнике.

Я понял, что речь[5] зашла опять о туалете.

Тот к кому обращались, ни чуть не стушевался, прекратил храпеть и ковыряясь вилкой в зубах, ушел, как говориться в полный отказ.

— Это не я, — пропихивая вилку в следующую расщелину, в охотку втянулся в разговор он, — хотя и очень сожалею, что ты отморозил главное мужское достоинство и богатство — свои небритые «богатырские» яйца.

Если бы этот хохмач, после этого не стал смешки строить, разговор, как это бывает у нормальных пьяных мужиков, плавно перешел бы на женщин, с разными хвастливыми воспоминаньями. Но Жорка, еще пуще завёлся и зашелся в истерическом хохоте переходящим в конское ржанье, чем и усугубил свое положение, получив табуретом по голове.

Ну, так и что же? Глядя на глубоко загорюнившегося Жорика, ничего кроме «Милые бранятся, только тешатся» — в голову не шло. Егор, увидев кровь на чужой голове и её отпечаток на своём табурете, рухнул рядом.

Аптечку я нашёл быстро. Обработал рану перекисью водорода, прижег по краям йодом, перебинтовал. Хотел этому придурку, своему товарищу в хождениях по мукам, наложить тугую повязку на шею, потом плюнул и не стал. Егору нашатырь нюхать также не дал, неча баловать.

Спирт ребятки, чем хорош, своей предсказуемой сущностью и полным выжиганием мозга. Если в процессе сна ты не обмочился и мокрость в штанах отсутствует, ты и не вспомнишь о том, что вчера были какие-то инциденты.

Утром ударник (тот, который ударял табуретом) непонимающе крутя головой, тревожно пил воду. Его зубы громко стучали о металлический край кружки, азбукой Морзе выстукивая мучительный вопрос, а не случилось ли чего скверного в этой жизни, пока меня в ней не было.

Контуженный в средней степени Георгий, которого после застолья усилиями Феди, удалось волоком перекантовать на топчан, хоть и не надул тепленького в арктическое термобельё, но оттого, что спал одетым, с красивой белой повязкой на голове, еле добежал до туалета и вообще выглядел погано… Если у тебя есть цель — постарайся достичь её, — как любил говорить знакомый киллер. Будем надеяться, что Жорик в очерченную окружностью цель попал точно.