Прощание с кошмаром

Глава 6 ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Для Кати черная полоса скуки и безделья вроде бы миновала. Задержание банды Свайкина подбросило неплохой материал для будущих публикаций, и весь следующий день (а это был ее любимый день недели – пятница) она трудилась не покладая рук. О Круглом Павлике, его прежних судимостях и оправдательном приговоре за недоказанное убийство она постаралась узнать как можно подробнее. В отделе розыска, занимающемся преступлениями на автотранспорте, ее, однако, снова предупредили: вся предоставленная информация пока строго конфиденциальна. Пока обстоятельства нападения на «Икарус», пропажи и последующей гибели пассажира не прояснятся – в прессу не давать ни строчки. «Да ладно, – благодушно подумала Катя, – месяцем раньше, месяцем позже. Наберу пока фактического материала».

Про обезглавленный труп в овраге она вспоминала с содроганием. Примечательно было то, что об этой страшной находке в сводке даже не упоминалось. Это Катю насторожило: отчего это? К чему такие тайны? Она чувствовала: что-то происходит. И Кощеевка – не начало, а лишь продолжение каких-то событий, о которых она не имеет ни малейшего представления.

В который уж раз она скрупулезно проштудировала толстый том сводок, начиная с марта. Когда обычно на свет божий и появляются «подснежники« – неопознанные трупы различных сроков давности. Трупы были, однако никаких указаний на то, что какой-то из них найден обезглавленным, Кате так и не удалось разыскать. Но это тоже еще ничего не означало. В сводке эту важную подробность могли и намеренно опустить, потому что…

Катя с досадой отодвинула подшивку. Потому что – потому, что кончается на «у». Как все-таки розыск любит тайну! Понятно, конечно, что преждевременная огласка их работе мешает, но… Какая все-таки это мука вот так по крупицам выуживать необходимую тебе для работы информацию! Видно, снова ничего не остается, как подлизаться к начальнику отдела убийств: самый ты у нас умный, Никита, самый храбрый, самый сильный… Она вспомнила, что в прошлый раз, когда ей позарез нужны были подробности двойного убийства в Кашире, доподлизывалась до того, что… Колосов, кажется, и вправду чуть-чуть не поверил, что он для нее – самый-самый. Хорошо еще, что Никита, несмотря на всю свою грозную стать, катастрофически застенчив с женщинами (или только с ней одной – кто бы подсказал, а?), а то бы…

Катя тут невольно вспомнила драгоценного В. А.: сколько они с Вадькой вместе, сколько друг дружку знают, а Кравченко ни разу не пожелал пообщаться с Никитой лично. Только через Мещерского (тот, правда, тоже давненько Никиту не видел – все дела у них, все заботы неведомо какие). Странные все же существа мужчины. Иногда, кажется, как на ладони они перед тобой – все-то у них на лице написано, чего хотят, чего не хотят. Но вот коснись дело чего-то важного, и оказывается, что ничегошеньки об их сокровенных секретах тебе и не известно. Обвели они тебя, как наивную девчонку, вокруг пальца. Вот и Колосов такой же, когда дело работы касается, а не каких-то там его сердечных склонностей…

Вот, например, если предположить, что этот труп в овраге – лишь эпизод чего-то страшного и странного, что происходит в области, то… Да как же так? Он, Никита, знает, а ей, Екатерине, до сих пор ОБ ЭТОМ ничего не известно? Неужели прошляпила такую сенсацию?

Подогретая этими мыслями, Катя тут же начала лихорадочно названивать Колосову. Но никто не брал трубку. Спустилась в розыск. Дежурный сообщил, что начальник отдела убийств с утра в Красноглинске работает по вчерашнему задержанию. И это опять-таки было необычно: ведь дорожный бандитизм не профиль Колосова, выходит, он… Выходит, он все-таки подозревает в убийстве наркокурьера именно тех задержанных бандитов. Кого же именно? Неужели Свайкина? Хуже нет, когда тебя так и переполняет энергия, любознательность и жажда действий, а роковое стечение обстоятельств лишает возможности реализовать весь этот рабочий настрой с пользой для дела. Катя чуть не лопалась с досады: пятница – ну разве вернется сегодня Колосов из района, из этого дальнего Красноглинска в главк? Да нет, конечно. Зачем? А у нее, выходит, снова потерянный день. Прямо впору заняться какой-нибудь очередной профилактической операцией по борьбе со злоупотреблениями на потребительском рынке. Описать как-нибудь позаковыристее, поважнее всю эту скукоту: сколько бутылок фальшивых винно-водочных изделий изъято, сколько административных штрафов наложено…

И она действительно скрепя сердце занялась итогами операции «Орнадо» и проработала над кипой справок, сводок и рапортов почти весь день.

Под конец рабочего дня она все же для порядка снова решила наведаться к Колосову. А вдруг? Подергала запертую дверь кабинета – никогошеньки. Чего и следовало ожидать – пятница. Придется все отложить до понедельника. И… столкнулась с начальником отдела убийств у дежурной части чуть ли не нос к носу.

– Ой, Никита, ты приехал! – Колосов, хмурый и усталый, с удивлением увидел, что Катино лицо так и просияло радостью и светлой надеждой. – А я думала, ты уже не вернешься.

Она твердила это так умильно, что… Ч-черт, женщины! Колосов почувствовал, что внутри его что-то дрогнуло, защекотало сладко – не в сердце, нет, а… Ну, словом, там… Катька-Катька… Дураком наивным он не был: давно понял, что она просто лиса. Приходит, поет, льстит, когда ей что-то нужно: интересное дело, подробности задержания, уточнение сведений. Правда, были случаи, когда он чувствовал, что она ему – верный товарищ и помощник, но… Потом все это, эта половинчатая духовная (черт бы ее побрал!) близость как-то незаметно улетучивалась. Катя не появлялась, а он считал ниже своего достоинства напоминать ей о своем существовании. Ч-черт! Она же совсем ничего не желала замечать! Ни того, как он к ней относится, как смотрит иногда… Точнее, видела все, но просто… просто не подавала виду, что видит и замечает. Хитрила лиса. Эх, женщины… Сначала эта ее ровная дружеская приветливость, это ее нарочитое незамечание доводило его до злости и на себя, размазню несчастную, и на нее – лису… Но со временем… Вся завязка-то была в том, что у Катьки был муж или друг (кто он там, Колосов в подробности не входил), которого она (черт бы его побрал!) любила. Славный малый, по отзывам их общего знакомого Сереги Мещерского, очень даже славный и с деньгами, кажется… На него Колосову, правда, плевать было с сорок пятого этажа, но… Он чувствовал: если бы не был таким размазней, давно бы поставил все точки над «и» в этом их зыбком треугольнике (даже квадрате, если учитывать чувства малыша Мещерского), но… Опять это проклятое «но»!

– Ой, Никита, а я тебя так сегодня ждала! Ты мне так был нужен с самого утра. – Катин льстивый голосок – так в тот миг казалось Колосову – эхом отдавался во всех коридорах управления розыска. Но именно из упрямства, из нежелания признаться в том, что и голос, и весь сияюще-радостный вид Кати ему очень-очень приятны, начальник отдела убийств состроил самую равнодушную, самую озабоченную и недовольную мину и буркнул:

– Привет. И зачем же на этот раз я тебе, Катерина Сергеевна, понадобился?

– А ты куда сейчас? – Катя улыбнулась: рычи-рычи, сейчас утихнешь. – Домой?

– Нет. У меня еще дела здесь.

Делопут какой. Катя, не отставая от него ни на шаг, проследовала за ним до самых дверей кабинета. Колосов секунду помедлил, потом пропустил ее вперед.

– Душно как! Хоть бы окно открывал, когда уезжаешь. А то накурено тут…

Он молча рванул старую раму. За зарешеченным окном кабинета во дворе управления чирикали воробьи – спать укладывались.

– Ну? Только коротко, Катя, а то мне звонить сейчас должны. – Однако он сам подвинул ей стул и включил электрический чайник.

Это единство и противоречие действий и слов весьма позабавило Катю: нет, все же Никита – прежний. Даже новая «девятка» и этот серебряный пижонистый ошейник его не в состоянии изменить.

– Ты из Красноглинска, да? – Она перешла от восторженного на сугубо деловой тон.

– Угу.

– Новости какие-нибудь?

– Угу. Впрочем, как посмотреть.

– Насчет Свайкина и его соучастников?

– Угу, угу, угу.

– Прекрати, – Катя сердито стукнула кулаком по коленке. – Не ухай.

– Да-нет не говорить, красный, синий, кровавый, ужасный не называть. – Колосов внезапно оперся руками о спинку ее стула, близко наклонившись. Катя ощутила его дыхание на своем затылке.

– Никита… чайник кипит.

Он выпрямился. Выдернул шнур из розетки. Это называется – мастерски выключать ток. Этому у нее просто поучиться можно!

– Что же ты делал с самого утра в Красноглинске? – спросила Катя. – Ну, в общих чертах. Я же не об оперативных подробностях тебя спрашиваю…

– На обыски с Андреевым ездили. – Колосов невесело хмыкнул, невольно вспоминая то, чем был занят весь день.

Обыски на квартирах Свайкина и Васильченко особых улик не принесли. А посещение жилища братьев Говоровых запомнилось ему совершенно по иным, нежели выявленные по делу доказательства, причинам.

Говоровы жили в огромной коммуналке на окраине Красноглинска, где еще с тридцатых годов стояли бараки местного кирпичного завода. Таких коммуналок Колосов не видел даже в Москве, в родной Марьиной Роще, где прошло его собственное детство: огромный, разгороженный на тесные клетушки-комнаты ангар, где проживало более сорока семей. Говоровы занимали две комнаты, в которых обитали жена, теща и двое детей старшего брата Ивана. А младшему Константину места в комнатах не нашлось – он спал в кладовке-пенале, рядом с загаженным до последней возможности коммунальным сортиром.

Когда сотрудники милиции и понятые вошли в квартиру, их просто оглушил разноголосый хай (иначе и назвать-то было нельзя), доносившийся из бесчисленных каморок. Несмотря на рабочий день, народу было видимо-невидимо: жильцы никуда не торопились. Немного обалдевший от детского визга, грохота кастрюль, чада, копоти и криков разгорающейся на коммунальной кухне ссоры, следователь Андреев шепнул Колосову:

– Из такого ада вырваться – поневоле на дорогу с кистенем двинешь… Что ж тут за мрак такой?

Прямо напротив входной двери в комнате с голыми облупленными стенами, единственными предметами мебели в которой были железная кровать и колченогий стол, видимо, еще с ночи гуляла компания пропойц. Судя по пустой посуде на столе, они находились уже за гранью реального мира, а потому появление милиции на пороге восприняли как прямое оскорбление.

– Да это не к тебе, Семеныч! Не дрейфь! – зычно возвестила на всю переднюю полная брюнетка бальзаковского возраста в цветастом халате, открывшая милиции дверь. – Это к Ваньке, Говоровы им нужны, ихняя фамилия. Эй, кто-нибудь, оторвите задницу, подите стукните им, а то я отойтить не могу – у меня варенье на плите!

Жена старшего брата-разбойника встретила их на пороге своей комнаты: молодая еще, изможденная женщина, обесцвеченная перекисью до такой степени, что сквозь редкий белесый пух на ее голове просвечивало розовое темечко. Известие об аресте мужа она восприняла молча, скорбно поджав губы. Колосов заметил, что с ней что-то неладно: двигается точно кукла на шарнирах, не сгибаясь.

– А нам-то теперь что же… Мы-то как же… Мне что теперь делать? – спросила она тупо Андреева. – Мама, возьмите Светку!

Колосов только тут заметил, что из-за двери с любопытством уставился на него черноглазый детеныш лет двух в байковой пижамке. Второй детеныш – мальчишка лет восьми в этот самый миг, разогнавшись на роликах в коридоре, с размаху налетел на одного из понятых, который испуганно ойкнул и тихо выругался.

– Денег в доме ни копейки, и я ничего не могу. – Женщина все смотрела на Андреева. – Чайник поднять не могу даже, только после операции, все болит еще, ох, как болит… Мама, да возьмите же Светку! Горшок там, под кроватью. Поносик у ребенка, – жалко объяснила она Андрееву, – вот накормили ребенка окрошкой, огурцами, разве ж можно… А он… муж… муж мой что сделал? За что вы его арестовали?!

Андреев, предъявив ордер на обыск, коротко сообщил. Женщина лишь руками всплеснула:

– Грабил на дорогах! А деньги-то где ж? Ведь ни копейки никогда последнее время домой – все на отраву свою тратил. Я уж на развод подавать собиралася, только в больницу слегла… Мама, слышите, за что Ивана взяли? А Костя? И он тоже с ними? Тоже? Господи Боже… А мы-то с детьми теперь как же?

В комнатах Говорова-старшего тоже ничего не нашли. Колосова поразила нищета, в которой обитала семья дорожного бандита: полуразвалившаяся мебель шестидесятых годов, истертые коврики на дощатом полу, пустой холодильник. Иван Говоров, видимо, крепко сидел на игле. Все, что зарабатывал разбоем, уходило на вожделенный героин.

Однако, когда начали обыскивать кладовку-спальню Говорова-младшего, повезло больше. Из одного из встроенных в стену шкафов над его кроватью извлекли электрошоковую дубинку, коробку газовых патронов и еще две шерстяные маски-»бандитки».

– Я не знаю, откуда это у него, – бормотала Говорова. – Это Костино, не наше.

За действиями сотрудников милиции молча наблюдал сын Ивана Говорова – тот самый, на роликовых коньках. Он исподлобья глянул на Колосова, и тот аж вздрогнул: никогда еще не приходилось ему видеть такой открытой, вызывающей, яростной ненависти у ребенка.

– За что папку моего забрали? – глухо спросил мальчишка. – Он что, сегодня уже не придет? И завтра тоже?

– Уведите сына отсюда, – Андреев сказал это Говоровой, но та, не двинувшись с места, лишь крикнула:

– Мама, да сколько же раз повторять, заберите Славку и Светку тоже, посидите пока у Завгородних!

Ее мать – полная, молчаливая, в старом застиранном спортивном костюме, попыталась было увести внука из кладовой, но тот лишь вырывался остервенело из ее рук и вдруг, истерически взвизгивая от еле сдерживаемых слез, выпалил громко и страстно на весь коридор:

– Да чтоб вы сдохли, менты! Чтоб сдохли, сдохли, сдохли!

– Славочка, детка, да что, Господи, с тобой такое! – пыталась перекричать его бабка.

Но мальчишка ударил ее наотмашь по руке и со злобным упорством, со слезами начал выкрикивать во все горло стишок за стишком уличную дразнилку:

– Эй вы, вонючие объедки, чтоб сдохли вы и ваши предки! Эй ты, огарок свечки (это получил один из понятых), чтоб утонул ты в речке!

– Славочка, да кто тебя такому выучил?

– Эй ты, – мальчишка обернул к следователю бледное, искаженное ненавистью лицо. – Эй ты… обмылок какашки, чтоб завтра же сдох ты от кондрашки!

А в это время мать его выла точно по покойнику. Оперативники же извлекали из шкафа и заносили в протокол в качестве изъятого вещдока коробку газовых патронов в количестве двадцати пяти штук.

– Как волчонок пацан-то, злыдень маленький, – заметил Андреев, когда они после обыска возвращались в отдел. – Батька-наркоман, мать больная, бабка безропотная, бессловесная, дядька… И столько злобы к ментам у мальчишки… Кто-то в нем эту злобу уже начал выращивать. Не папаша ли, задрыга занюханная? Не дядя ли родной-любимый? Я вот о чем сейчас подумал, Никита, – Андреев покосился на мрачно молчавшего коллегу. – Хоть пока ничего конкретного нет на Свайкина и Говоровых по твоему профилю, а все ж погоди пока сбрасывать их совсем со счетов. Мальчишка-то видал каков? Яблочко от яблони… По потомству и о родственничках легко мнение составить. А ведь тут прямо злоба живая, человеконенавистничество, ей-богу.

Это было, конечно, сильно сказано, но в глубине души Колосов был со следователем согласен. Хотя Говоровы и Васильченко, как и Круглый Павлик, с пеной у рта настаивали на своей непричастности к убийству корейца, и в принципе их показания не противоречили друг другу, игнорировать версию о том, что это именно они прикончили в овраге наркокурьера, пока не стоило. За эту версию было пока несколько фактов: кровавое прошлое Круглого Павлика, слепая жажда героина у Вани Говорова и этот вот мальчишка с его истерическим «чтоб вы сдохли!».

Колосов вздрогнул: Катя настойчиво снова его о чем-то спрашивает: «Ты уснул, что ли, Никита?» А о чем ей рассказывать? О том коммунальном содоме, что ли? «Обмылок какашки» – это ж надо, а…

– Никита, раз так, – Катя обидчиво надула губы, – я лучше пойду.

– Я думал о том, что тебе предложить – чай или кофе, потом вдруг вспомнил, что кофе кончился, наши выдули все, – тихо соврал Колосов. Ему очень не хотелось, чтобы она сейчас уходила. Но отвечать на бесчисленные Катины «отчего» да «почему» тоже было тяжко. Эх, помолчала бы лучше…

Но Катя молчать в кабинете начальника отдела убийств не желала – не затем явилась.

– А можно предположить, что этот ваш Свайкин и его подручные – убийцы? – вкрадчиво осведомилась она.

– И можно… и нельзя.

Она с тоской посмотрела в окно: нет, зря я сюда пришла. Он не расположен сегодня к откровенности – устал… Но явно думает сейчас о чем-то, что его тревожит и озадачивает.

– Ублюдки. Одни ублюдки кругом. – Колосов потер лицо ладонью. – Как они мне осточертели!.. Ну, что же ты затихла? Отчего еще о чем-нибудь меня не спросишь?

«Грубияна несчастного», – мысленно продолжила Катя, но лишь горестно вздохнула. Чай обжигал губы – кипяток. Уместнее всего сейчас было бы изобрести удобный предлог и улизнуть.

– Никита, большое спасибо за чай, но я пойду, мне тоже позвонить должны, я лучше потом, завтра…

– Посиди на месте, пожалуйста. И не вертись так. Чай сейчас остынет. А у телефона нет ног, не сбежит. – Колосов внезапно дотянулся через стол, крепко взял ее за запястье, сжал и тут же отпустил. – Сейчас чайку попьем, и я на машине тебя домой отвезу. Минут через пяток поедем.

Они замолчали. А потом в поисках нейтральной темы Катя, как за спасательный круг, ухватилась за рассказ о злоключениях Мещерского в объятой революционным восстанием Джакарте.

– М-да, хлебнул Серега наш. – Колосов хмыкнул. – Позвоню ему завтра же. Сто лет не виделись. С того раза.

ТОТ РАЗ Катя помнила до сих пор так четко, словно трагические события, участниками которых стали и она, и Мещерский, и Никита, произошли не полгода назад, а лишь вчера…

– Не женился Сережка, нет еще? – Колосов смотрел куда-то вбок. – Ну, теперь и вообще вряд ли… А так, знаешь ли, Катерина Сергевна, хочется на чьей-то веселой свадьбе с бубенцами гульнуть.

А она смотрела на его руки – сильные кисти, широкие загорелые запястья…

– Никита, а почему «и нельзя»? – спросила внезапно.

Он хмыкнул: неправильно, грамматически неточно ставить вопросы – это уж у нее манера такая. Внешняя нелепость и вместе с тем прямо спартанская краткость. И никогда такого вопроса не ждешь, потому что вроде бы уже тему проехали.

– Потому что Свайкина и его ребят нельзя подозревать только в этом одном случае обезглавливания.

– Почему? – Катя насупилась: что ж, каков вопрос – таков ответ. Ничего не поймешь.

– Потому что этот эпизод – не единственный. Были и другие трупы. Точно такие же.

Катя подавилась чаем. ВОТ, ВОТ ОНО! Только ради этого стоило сидеть тут, терпя все эти капризно-недружественные колосовские выкрутасы!

– Обезглавленные трупы были и прежде? У нас?! Когда? Где? Почему я ничего не знаю?

Он не отвечал. Беседа возобновилась, лишь когда она спросила:

– А кто же убитые?

– Кто? Да такие же, вроде этого нашего героинщика, полуустановленные, полунеустановленные… Главная деталь для опознания везде отсутствует. – Колосов устало прикрыл глаза, но сквозь ресницы, однако, наблюдал за встревоженно-любопытным выражением ее лица. – В Чудинове за Кольцевой ярмарка вещевая. Вьетнамцы ее лет пять уж как откупили, ну и торгуют разной дребеденью. Ну вот… А тут двенадцатого мая, как раз после праздников, в пяти километрах от Чудинова в лесу лесники на два обезглавленных трупа наткнулись. Потом уж патологоанатом, когда их осматривал – у них, правда, давность уже больше месяца была, – выдвинул версию: возможно, погибшие – вьетнамцы. Ну, мы общагу ихнюю в Чудинове проверять начали. Там общежитие ткацкого комбината. Вьетнамцы там прежде по обмену работали, а сейчас просто живут. Местные этот бордель «Вавилоном» зовут. Вот, Катя, куда советую тебе съездить и впечатлений для репортажа поднабраться свежих… Или лучше нет, сиди дома. Смотри, одна туда соваться не вздумай, – он погрозил ей пальцем. – Это я так, к слову… Ну, короче, стали мы там справки у местных наводить. Вроде и вправду пропали у них два вьетнамских гаврика по весне. Поехали вроде за товаром в Малый Ярославец и назад не вернулись. Но опознание в морге туго прошло: с момента смерти больше месяца, сама понимаешь, что это. Соплеменники сомневались все: вроде они, а вроде и нет. А потом…

Катя слушала, затаив дыхание.

– А потом еще один такой случай в Москве был. На Юго-Западе, в парковом массиве, у пруда труп нашли в кустах, полуприсыпанный землей. К счастью для нас, мертвец весь в наколках был. По ним-то и по пальчикам МУР прокручивает, но делится и с нами информацией. Тело тоже вроде восточному какому-то принадлежит – может, киргиз, может, бурят или казах…

– Вьетнамцы, кореец и… киргиз, ты говоришь? И все обезглавлены? – Катя прикусила губу. – Но зачем? Один – в наколках, выходит, судим, сидел, хотя это еще и ничего не значит, но… Второй, наш, – наркокурьер, как оказалось. А вьетнамцы… Ну, у этих своя мафия, говорят… Может, кто-то таким диким способом счеты сводит? Может, это какая-то особая разборка у них – Восток дело тонкое, а?

Колосов молча допивал чай. Потом нехотя ответил:

– Мы пока только предполагаем, что тела принадлежат людям этих национальностей. Наверняка можно будет сказать или когда там с генами какую-то хреновину наши проведут – а это, говорят, кучу денег стоит, или же когда… – он глянул на Катю, – головы сыщутся пропавшие. А уж по ним докажем и опознаем: те самые.

– НО ЗАЧЕМ ВСЕХ ЭТИХ ЛЮДЕЙ ОБЕЗГЛАВИЛИ? Господи ты Боже, такого и не бывало-то нигде… А вьетнамцев убили тоже ножом в сердце?

– С одного удара. Чисто. И того, кто из Москвы, – тоже. И это не совпадение. Это взаимосвязанная цепь событий и фактов. Вот почему этих наших придурков дорожных я должен либо во всех эпизодах подозревать, либо напрочь отмести.

– Но пока ты Свайкина все же не отметаешь, раз сам на обыски вместе со следователем поехал, – многозначительно заметила Катя.

– Думай как хочешь. Знаешь ли, тоже трудно в такое совпадение поверить, что на одном километре дороги грабят автобус со стрельбой, а чуть подальше отъедешь – в овраге уже трупешник валяется… Хотя сейчас чего только у нас не случается, Катерина Сергевна.

– Да уж, – с готовностью поддакнула Катя, а сама подумала: «Ясно, отчего мне обо всем этом писать запретили». – И что же ты, Никита, будешь делать дальше?

– А понятия не имею. – Колосов поднялся. – Ну, поехали, что ли?

– Да, да, я сейчас, только сумку заберу, – она заторопилась. – Ты можешь у метро меня высадить, но все-таки, если это и вправду цепь и система – кто-то обезглавливает людей определенного… не знаю, как сказать – типа внешности, что ли, то… Но вообще, как, например, тот наш кореец мог очутиться так далеко от места остановки автобуса в том овраге?

Но на этот ее риторический вопрос Колосов ответил лишь четверть часа спустя, когда они уже стояли у светофора на Маяковской, собираясь сворачивать на Садовое.

– Думаю, в автобусе дела обстояли следующим образом, – начал он, словно размышляя вслух. – Кореец – а он действительно наркокурьер, – (тут Катя впервые услышала о тайнике и героине в кроссовках), – ехал в Москву с партией товара. К кому и куда – это мы теперь навряд ли узнаем и… И, если все же пока исключить Свайкина и его гоп-компанию из числа возможных убийц, встретился случайно с кем-то… После того, как в автобусе начали стрелять и водитель с перепугу открыл двери, могло произойти вот что: Свайкин и его махновцы драпанули с награбленным через переднюю дверь – у них тачка перед самым «Икарусом» стояла. А кореец тот, так как с нами (а он знал, что мы туда непременно приедем и это случится весьма скоро) ему встречаться совсем не хотелось, тоже по-тихому решил в этой суматохе делать ноги, благо до Москвы уже рукой подать. Он дернул следом за этими отморозками, только через вторую дверь, у которой и сидел в одиночестве. Никто из пассажиров его исчезновения не заметил – им не до того тогда было. А кореец скорее всего побежал в лес и где-то, где точно, это надо еще устанавливать, вышел на шоссе голосовать. Ему нужно было быстрей в Москву – скинуть основной свой товар, об анаше в сумках он в тот миг уже не думал. И вот тут-то… Его увидели или увидел кто-то, кто был на машине, и… Короче, кореец поймал попутку. А потом эта машина свернула с шоссе. Там в лесу дорога есть заброшенная, в сторону карьера ведет. Возможно, кореец и на шоссе-то не выходил, а именно там они его посадили в машину – вроде бы до Москвы, и повезли… Словом, это весьма характерная и важная деталь – и про дорогу в лесу, и про то, что через мост у Кощеевки сейчас еще мало кто ездит, потому что там почти год ремонт шел, – тот, кто взял на борт корейца, распрекрасно это знал. Знал и то, что там им никто не помешает. Надо искать свидетелей. Может, все-таки кто-то ехал тогда по дороге, видел корейца и ту машину. С ума свихнуться, где и как теперь этих очевидцев искать…

– Это какой-то маньяк, да? Ты думаешь, у нас новый параноик с какими-то особыми комплексами? – Катя тревожно смотрела на свою сумочку: замок что-то барахлит.

– Маньяк или же… В той машине, Катя, могли сидеть и двое, и трое человек. Почему говорю… Да потому, что… Ты вот сама была на месте происшествия – что-нибудь необычное тебе сразу не бросилось в глаза?

Катя только головой тряхнула.

– Где уж мне, – призналась она честно. – Еле живая от страха там ползала – столько крови, такой ужас…

– След волочения тела был лишь внизу: от места обезглавливания до той трубы, куда его пытались затолкать. Но убили парня не в овраге, а наверху, на обочине. Видимо, машину под каким-то предлогом остановили на мосту – иначе как бы они смогли заставить корейца добровольно спуститься в овраг? Там склоны крутые, обрывистые, но нигде нет следов волочения тела, ни того, что оно само скатилось по обрыву вниз. Нет, тело аккуратнейшим образом спустили туда – словно на лифте. А это могло произойти лишь в том случае, когда его несли не менее двух человек, или же… Или это был очень ловкий, феноменально ловкий и сильный тип, которому оказался по плечу такой почти цирковой трюк.

Катя вздохнула: час от часу не легче.

– Два маньяка, что ли? Или три? Но почему они всех обезглавливают? И куда головы девают? Зачем они им, солят, что ли? Боже, что я несу! Чего нам не хватает, Никита, так это только двух новых маньяков с топором.

– А это был не топор. – Колосов остановил машину у метро «Парк культуры». – Шею не перерубили, а перерезали. Это не топором было сделано, а каким-то иным, но весьма грозным оружием.

– Скоро Мак-Лаудов тебе в федеральный розыск объявлять придется, демонических горцев с третьей планеты, – попыталась пошутить Катя, но почувствовала, что голос ее дрогнул.

Колосов не обратил внимания на ее слова и продолжал:

– Я тебе больше скажу, Катя: это дело, если мы только размотаем его до конца, будет чрезвычайно интересным и необычным. Или я ничего не смыслю в таких материях.

– Ты смыслишь, – заверила его Катя. – Это я, как ни стараюсь, ничего в толк не возьму. А когда же про это можно будет написать, а?

Никита лишь рукой махнул… Но Катя была с ним категорически не согласна. У тебя своя работа, у меня – своя, и если уж портить нервы, пугая себя какими-то новоявленными маньяками, обезглавливающими людей с Востока, то уж хотя бы делать это, как говаривала Сова в «Винни-Пухе», нэбэзвозмэздно. Но если ты, Никита, как друг, приказываешь мне пока ждать – что же делать, я повинуюсь и жду.