Прощание в Дюнкерке

XXX

Ни следа вчерашнего радостного подъема в лице Демидова уже не было. Озабочен, почти угрюм. Нервно потирает бритую голову, этот его жест Морозов помнил с двадцать пятого года.

— Не смею и не могу настаивать, Сергей. Но руководство рекомендует. Вчера в Мюнхене подписано четырехстороннее соглашение. Это прямой шаг к войне. Даладье и Чемберлен еще очнутся от мюнхенского наркоза, кончится его обезболивающий эффект и… — зло проговорил Демидов. — А в общем, Мюнхен изменил ситуацию в корне. Поэтому руководство высказалось за твое возвращение в Германию. Я, конечно, понимаю, что мы предполагаем твои возможности, а вот СД ими располагает. И все же мы очень бы хотели, чтоб в новой ситуации, да еще имея в виду данные, полученные тобой от фон Шелии, ты остался работать в центральном аппарате службы безопасности рейха. И вот что должно стать для тебя главным — как Гитлер и Чемберлен поступят с Польшей? Война — это война. Но вот если они решат организовать новый Мюнхен, мы должны будем выдвинуть свою дипломатическую акцию. Учинив еще один сговор, они подойдут к нашим границам, не ослабнув ни на йоту, лишь еще более окрепнув технически и идейно. Нужно еще и поэтому самое пристальное внимание обратить на политику восточноевропейских союзников Франции. После Мюнхена они могут утратить доверие к Парижу. Они поняли, договоры с Францией ничего не стоят. Как следствие, можно ожидать переориентации Польши, Румынии, Югославии на Берлин. Не поручусь, новым Мюнхеном немцы еще и попытаются скомпрометировать нашу устремленность на мирное решение всех проблем. Начнут ведь провоцировать вооруженную защиту своих интересов. А установка сейчас твердая — не поддаваться на провокации. Какой бы ценой это ни далось. Не скрою, муссируется сейчас идея дипломатических договоренностей с рейхом. Но товарищ Сталин пока категорически против. Никаких контактов с Гитлером! А мне думается, нарком Литвинов не то недооценивает политику Англии и Франции, не то переоценивает ее. А верить никому нельзя. Своим стало трудно верить.

— Берзин?…

Демидов предупреждающе поднял руку:

— Не вспоминай о нем, — тон стал резким, Морозов опустил голову, понял, не ему, столько лет проведшему вдали от Родины, здесь судить. Но верить и умом и сердцем в предательство этого человека отказывался.

Демидов положил на стол кулаки и сказал назидательно:

— И вообще, нам работать надо. Некем тебя заменить. И некогда заменять… Надо тебе ехать.

Демидов следил за реакцией Морозова.

— Когда? — спросил тот глухо. У него заболело сердце: все, что он обрел, о чем мечтал, — все снова терять? Опять один?

Демидов хмурился, зачем-то брал разноцветные карандаши, торчащие острыми грифельками из потемневшего бронзового стакана письменного прибора, тихо заговорил:

— Ты, Сергей, прости меня, старика… Я тебя понимаю. Как понимаю, что за вопрос ты хочешь задать — зачем же в таком случае мы с немалым риском везли тебя в Москву? Буду откровенен. Твое похищение оуновцами, как и ты сам справедливо считаешь, твоя серьезная неудача. Мы ее объясняем еще и тем, что нервы у тебя уже не те, что десять лет назад. Нам стало ясно, тебе нужен отдых, передышка, нормальная жизнь. Как видишь, мы все для этого сделали. Похищение казалось нам вполне подходящим пред логом для твоего внезапного исчезновения с западноевропейского горизонта. Не с Пикадилли же или Александерплац тебе исчезать при загадочных обстоятельствах. И «окрутить» тебя я решил поскорее, чтоб ты спокоен был. Мы считаем, ты перед Родиной чист, мы тебе по-прежнему доверяем, иначе сегодняшнего разговора попросту не было бы, — Демидов снова погладил бритый затылок и решил не посвящать Морозова в обстоятельства, когда ему, начальнику отдела Разведуправления, пришлось на весьма высоком уровне отстаивать непогрешимость Дорна перед долгом и честью. — Но… — продолжил он, запнувшись, — Мюнхен перечеркнул все наши планы, надежды, настроения. Да, настроения… Так вот, если возвращаться, то немедленно.

— И как же я теперь вернусь? — угрюмо спросил Морозов.

— Есть сведения, Дост ищет тебя в Праге. Вопрос в том, как передать тебя Досту, чтобы комар носа не подточил. Конечно, мы могли бы сразу перебросить тебя в Германию, но… Твое начальство в Берлине не только задаст вопрос: «Где это вы пропадали, гауптштурмфюрер Дорн?» — но и тщательно проверит ответ. То, что ты выпал на несколько дней из их поля зрения, не страшно, мы прикроемся железной легендой. Теперь о Дворнике. Они хотят вашей встречи, по сути очной ставки. Возможно, они не передумали. Постараемся твое свидание с профессором подстраховать. На Дворника можно положиться?

— Думаю, можно.

— Вот и оговорим ближайшую задачу. А ты включайся, включайся в работу. Что-то ты односложно отвечаешь. Вяловат. Другим тебя помню, — Демидов наконец-то улыбнулся.

— Кто у меня будет на связи? Я хотел бы работать с Фернандесом.

— Его уже нет в Москве. Фернандес встретит тебя в Праге и уйдет в Испанию. Там дело идет к трагическому концу.

— Увы…

— Да, республиканское правительство решило эвакуировать из Испании интербригады. Сколько крови пролито… Фернандеса — Колю Минина ты знаешь только как связника. Да и мне его жаль терять в этом качестве. Но он получил большое задание, останется в Испании, надолго. Он пойдет твоим путем — начнет внедряться, чтобы действовать, — Демидов помолчал, раскрыл папку. — Вот фотография человека, который в двадцать третьем году был внедрен в мюнхенскую пивную «Бюргербройкеллер».

— Этот человек многое знает, — осторожно заметил Морозов, — и его, конечно, знают многие.

Морозов вгляделся в лицо на фотографии. Неприметное лицо. Небольшие светлые глаза, чуть одутловатый овал лица, редкие светлые волосы, мясистый нос.

— Что он делает в пивной?

— Посменный швейцар. У нацистов на отличном счету. На днях он перебирается в Берлин. Будет искать работу. Пароль и отзыв те же. Как ты понимаешь, — Демидов опустил глаза, — Нина Ивановна останется здесь. Мы будем помогать ей. Известия о семье ты будешь получать регулярно, будь спокоен. Что же касается сроков вашей разлуки…

— Но может быть, можно отправить Нину к отцу? Как я понял, семья ничего не знает о роли Багратиони. И мы могли бы… хотя бы изредка встречаться?… Кажется, я внушил Нине, что с нами ее отец не связан… Вы будете отзывать его? — спросил Сергей, увидев ледяную маску на лице руководителя.

— Зачем? — пожал плечами Демидов. — Багратиони мы ценим. Он преданный человек. Но Нина останется здесь, — Демидов вдруг засмеялся. — Да, обвели вы Багратиони вокруг пальца… Я сказал, семье мы будем помогать, на учебу твою жену направим. А в остальном… Нине достаточно знать то, что она знает, будем надеяться на ее благоразумие. А остальные свои догадки пусть при себе держат. Для них же лучше. А когда Иван Яковлевич вернется, ему вовсе не обязательно являться на службу в это здание. Слащев, к примеру, преподавал. Генерал Игнатьев книгу пишет. И твоему тестю есть чем поделиться и с читателями, и со слушателями. Еще вопросы есть?

— Да. Я должник сюртэ. А чем расплатиться, не знаю.

Демидов задумался. Потом сказал:

— Кабы не твой вынужденный «отпуск», ты, может быть, знал бы о переговорах полковника немецкого Генштаба Типпельскирха с офицерами венгерского Генштаба. Переговоры направлены против Чехословакии. Думаю, связаны с планами рейха захватить и оставшуюся после раздела часть страны. Ведь мадам Трайден-Леже обеспокоена вопросом, когда Гитлер остановится в притязаниях? Вот и должна знать — никогда, пока ему позволяют. Что еще?

— Я успею съездить в Ленинград?

— Думаю, да. И повторяю, о жене, о ее родне не волнуйся.

— Что говорить об этом… — тон Морозова был обреченным. — Не надо, Павел Сергеевич.

Он вдруг подумал, что ему позволили жениться, чтобы заставить быть еще осмотрительнее, еще преданней. К чему? Куда уж больше? Нина — его заложник?…