Прощай, мисс Совершенство

1

Пока я моюсь в душе, приезжает полиция.

Разумеется, я замечаю не сразу: душ в субботу днем для меня – это целый ритуал. Когда полицейские переступают через порог, я, с ног до головы покрытая пеной с ароматом чайного дерева и мяты, во все горло ору песни из «Короля Льва».

Видимо, из-за пения я не слышу, как Кэролин, моя приемная мать, стучит в дверь ванной. И, может, поэтому она решает нарушить самое священное из правил дома МакКинли: заходит внутрь и молотит кулаком в стекло душевой кабинки.

Разумеется, я начинаю вопить.

– Иден! – совершенно некстати кричит она, если учесть, что а) я уже обратила на нее внимание, б) в душе, кроме меня, нет никого. К кому еще ей обращаться?

Должна сказать, что вообще-то это совсем на нее не похоже, и именно из-за этого я выключаю воду и просовываю в дверь голову. С волос капает на пол.

– Чего?!

– Не могла бы ты спуститься вниз, когда закончишь? – спрашивает она своим обычным, спокойным тоном, словно в просьбе нет ничего неожиданного.

– А что такое?

– Приехала полиция, – отвечает она. – Хотят поговорить с тобой.

Глаза у меня чуть не вываливаются из орбит.

– А что такое? – опять спрашиваю я, на сей раз паникуя еще больше.

Ответ Кэролин приводит меня в ужас:

– Я думаю, ты знаешь, в чем дело. Спускайся минут через пять, хорошо?

Я хочу закрыть дверь кабинки – отчасти чтобы побыстрее вымыться, но еще и для того, чтобы Кэролин не прочла того, что было написано у меня на лице. Она протягивает руку, чтобы остановить меня.

– Мама Бонни тоже пришла, – сообщает она и отпускает дверь, которая закрывается прямо перед моим ошеломленным виноватым лицом.

Я и правда знаю, в чем дело.

Не потому, что я ждала полицию, и не потому, что я совершила какое-то преступление. Сегодня утром я получила сообщение от моей лучшей подруги Бонни: «Я решилась! Мы с Джеком сбегаем. ЙЕЕЕЕ!!!! Никому не говори! Потом позвоню! Ххх». Говоря «сегодня утром», я имею в виду 4.17 утра.

Признаю: вне контекста это звучит немного пугающе – особенно со всей этой полицией у дверей. Однако когда я прочла сообщение несколько часов назад, в полудреме, едва соображая, что там написано, – мне не стало страшно. Я даже немного разозлилась: мы с Бонни собирались сегодня в Кентербери, и ее внезапный отъезд означал, что теперь мне нечего делать целый день. Мы договорились, что не будем сегодня ничего зубрить к экзаменам и расслабимся: единственный раз, когда она отступила от своего дико строгого графика, которому следовала с самого апреля. В среду у нас первый экзамен: биология. Еще пять дней.

Я ответила единственным допустимым образом: «Э?»

«Не могу сейчас говорить! Позвоню потом! Если будут спрашивать, скажи, что я тебе ничего не говорила! У меня ПРИКЛЮЧЕНИЕ! ‹3 xx»

Я ни на секунду не поверила, что Бонни всерьез решила сбежать: во-первых, это совсем не в ее духе, а во-вторых, с чего бы ей вообще убегать. Наверное, она преувеличивает. Осталась на ночь у своего тайного бойфренда (подробнее о нем позже) и не сказала маме. Решив больше об этом не думать, я бросила все силы на спасение своего выходного.

И поэтому, когда в субботу днем ее мама позвонила Кэролин спросить, не писала ли мне Бонни, я, как и обещала, ответила отрицательно.

– У вас разве не было на сегодня планов? – спросила Кэролин, прижав трубку к груди.

– Были, но Бонни вчера вечером их отменила. Не знаю почему.

– Вчера вечером? – повторила Кэролин.

– Угу.

– И с тех пор вы не разговаривали?

– Не-а.

Я совершенно за нее не беспокоилась: Бонни попросила меня молчать, ну я и молчала, а остальное уже было ее личным делом. Обещание – это обещание, и лучшая подруга – это лучшая подруга. Но, чтобы отвести от себя подозрения и сделать историю правдоподобнее, я добавила:

– Я бы на вашем месте не волновалась. Скорее всего она у Джека.

Кэролин вскинула брови:

– Кто такой Джек?

– Ее парень.

Я решила: раз уж Бонни сбежала с Джеком, то вряд ли рассчитывает, что его существование останется в тайне.

– Думаю, она у него. И скоро вернется.

Больше, честное слово, мне ничего о нем не известно: только имя – и то, что его существование является тайной для окружающих. До этого дня я всерьез подозревала, что он скорее воображаемый, чем тайный – тем более что Бонни нас так и не познакомила. Даже фотографий Джека я не видела. Однако, видимо, он все-таки был настоящим.

От этой мысли мне почему-то стало не по себе, и я попыталась позвонить Бонни, расспросить ее про весь этот побег, но она не ответила. Я отправила сообщение: «С тобой все хорошо, да»? Она ответила через пару минут: «Со мной все отлично. Не волнуйся! Хх».

Я успокоилась: Бонни я доверяю больше, чем самой себе, и, если она говорит, что все в порядке, значит, так и есть.

Итак, теперь мне известно, что родители Бонни заметили ее исчезновение. Даже тогда я подумала, что это как-то странно: она ведь только-только сбежала, а они уже так волнуются, что позвонили Кэролин. Откуда им вообще знать, что что-то не так? Однако я не стала долго об этом задумываться. Потому что, как я уже сказала, Бонни – это Бонни, и она никогда не попадает в неприятности. Во всяком случае, в серьезные неприятности.

И это не мое личное мнение, это непреложная истина. Вот вам несколько фактов о Бонни Уистон-Стэнли:

♦ ей пятнадцать лет и три четверти;

♦ она любит крошить шоколад с карамелью в ванильное мороженое;

♦ она изучает все школьные предметы по углубленной программе – и даже в классе отличников учится лучше всех;

♦ она сейчас староста класса, а в следующем году наверняка станет президентом старшей школы;

♦ она играет на флейте, и не потому, что ее заставляют родители. Играет по-настоящему, с оценками и уроками и всем таким;

♦ она носит очки в тонкой коричневой оправе;

♦ у нее веснушки. Бонни терпеть их не может, но я считаю, что они ей идут;

♦ она никогда не красилась и начала буквально пару месяцев назад;

♦ она – самый лучший, самый надежный, самый верный друг в мире.

Может, обо мне вы тоже хотите что-то узнать? Что бы такого рассказать… Ну, меня зовут Иден. Иден Роуз МакКинли. Мне нравятся растения и цветы и все, что можно вырастить своими руками. Меня удочерили, когда мне было девять. Я живу в Кенте. У меня есть бойфренд, его зовут Коннор. Меня однажды оставили в школе после уроков, потому что во время учебной пожарной тревоги я подрисовывала усы на портретах школьной администрации в холле. Когда учителя в хорошем настроении, они говорят, что я «бойкая девчушка»; когда не в духе, называют хулиганкой. Я хочу сделать татуировку одуванчика на плече. В детстве мне часто снилось, что меня носит в клюве пеликан. Больше всего на свете я люблю канноли. Я не очень вежливая, но работаю над этим.

Ну вот. Теперь вы знаете нас обеих.

Так или иначе, да, я догадываюсь, почему к нам приехала полиция, – но подробности мне неизвестны. Во-первых, непонятно, почему вообще в это дело вмешалась полиция – и тем более почему они решили поговорить со мной. Зачем полицейским заниматься такими мелочами? Ну сбежала какая-то девчонка с бойфрендом, не сообщив маме. Разве это преступление?

Черт. Наверное, не надо было мне упоминать Джека. Может, в этом все дело. Но я так привыкла считать его выдумкой, что, даже сказав его имя вслух, не почувствовала, что он настоящий. Бонни никогда не рассказывала мне про него ничего конкретного – и фотографий я тоже не видела. А те крупицы сведений, которыми она все-таки делилась, звучали как плохо продуманная ложь. Сколько ему лет? Он старше меня. Как вы познакомились? На флейте. Я решила, что она просто завидует тому, что у меня есть Коннор, и придумала себе парня. Ну и ладно, зачем разрушать ее иллюзию!

Знаю, что звучит это странно, но у Бонни всегда было богатое воображение – особенно в том, что касалось мальчиков. Она слишком любила мечтать и читала слишком много фанфиков. Когда нам было по четырнадцать, она вернулась из летнего лагеря и стала взахлеб мне рассказывать про своего нового парня по имени Фредди. И я ей поверила, потому что с чего бы мне ей было не верить. Лишь через полгода до меня дошло, что Фредди был плодом ее фантазии: вернее, такой мальчик и правда существовал. Бонни была в него влюблена, и в последнюю ночь перед отъездом они поцеловались. Но вот, собственно, и все.

Так что теперь вы понимаете, что «Джек» казался мне либо полностью вымышленным, либо просто другом Бонни из оркестра, с которым она бы хотела встречаться. Иначе почему бы ей не познакомить меня с ним?

Я выхожу из душа и иду в комнату, пытаясь собраться с мыслями. Сейчас около четырех, а значит, прошло часов двенадцать с первого сообщения Бонни – и шесть с первого звонка ее матери. Неужели за это время она так напугалась, что вызвала полицию? Хотя откуда мне знать, может, у родителей мозги работают по-другому.

Я вытираюсь, пытаясь решить, нужно ли мне спешить вниз (как и было велено) или затянуть приготовления как можно дольше. Пока сушу волосы, вспоминаю, что делала в последние двенадцать часов – так, на всякий случай, вдруг они спросят. Да ничего особенного я и не делала. С утра приготовила гренки для Дейзи, моей младшей сестренки. Ее наказали за то, что она хулиганила в школе, и мне стало ее жаль. Потом Кэролин начала допрашивать меня насчет Бонни, и я подумала, что надо бы смыться из дома. И пошла в гости к бойфренду. Моему чудесному и совершенно нетайному бойфренду по имени Коннор.

Я набрала его, чтобы предупредить, что скоро приду, но он не ответил. Поэтому я отправила ему СМС. Для нас такое в порядке вещей, поэтому я знала, что он не будет возражать. Путь до его дома занял у меня минут пятнадцать: мы оба живем в городке под названием Ларкинг (захудалый поселок в графстве Кент). Когда я добралась, он уже ждал в дверях. Он не успел привести себя в порядок: волосы торчали во все стороны, без рубашки, из-под джинсов выглядывала резинка синих трусов. Однако он все равно улыбался, просто светился улыбкой – как и всякий раз при виде меня. Когда я входила в дверь, он наклонился и чмокнул меня в губы. У поцелуя был вкус арахисового масла.

– Эй, ты что, только что встал?

На Коннора это совсем не похоже: обычно в семь утра он уже на ногах.

Он пожал плечами:

– Я лег только под утро.

– Ох, черт. Прости.

– Все уже хорошо, не переживай.

– А что случилось?

Я не знала, стоит ли вообще спрашивать. Однако Коннор совсем не разозлился:

– Мама упала.

– Черт, – повторила я.

У мамы Коннора ревматоидный артрит, и Коннор ухаживает за ней с восьми лет. С ними живет его бабушка и приглядывает за ними обоими, хотя ей уже за семьдесят и теперь помощь ей нужна куда больше, чем самому Коннору.

– С ней все хорошо, – добавил он. – Ну, вернее, не все. Но более-менее. Пришлось свозить ее в больницу, но все обошлось. Всего пара переломов.

– Пара?! – в ужасе повторила я.

Я попыталась напомнить себе, что в доме у Коннора это считается за «все обошлось». Но все равно подумала, каково было бы мне, если бы Кэролин провела полночи в больнице. Да я бы потом неделями об этом не затыкалась. Однако для Коннора это столь обычное дело, что он даже СМС мне не написал.

Он улыбнулся:

– Да, всего пара. Она сейчас спит, и бабушка тоже.

– Ты тоже иди, – поспешно ответила я. – Я пойду.

Он потряс головой:

– Вот уж нет. Оставайся, конечно.

Он снова наклонился, чтобы поцеловать меня: ему приходится нагибаться для поцелуев, но я от этого в полном восторге. Мы простояли так пару минут, и из моей головы выветрились все мысли о сломанных костях и сбежавших подругах.

На первый взгляд из нас с Коннором не должно было получиться хорошей пары: стеснительный рыжий парень и школьная оторва. На самом деле Коннор совсем не стеснительный – а я совсем не оторва. Правда-правда. Порой находятся люди, которые способны увидеть за вашей репутацией настоящего человека.

Вот вам несколько факторов про Коннора Эллиота:

♦ ему шестнадцать лет и полгода;

♦ над ним издевались в школе с седьмого по девятый классы, но он никогда об этом не рассказывает;

♦ он любит птиц и хочет стать орнитологом, и он ужасно горд своим увлечением, совсем его не стесняется, хотя одноклассники делают все, чтобы ему стало неловко;

♦ он может распознать птицу по чириканью;

♦ он хорошо готовит;

♦ у него дислексия, как и у меня, но он старается хорошо учиться и любит читать;

♦ у него голубые глаза и волосы цвета паприки;

♦ когда ему было девять, он сломал нос, и теперь у него на носу горбинка;

♦ его мама с бабушкой говорят, что он лучший мальчик в мире;

♦ я с ними согласна.

Все думали, что у нас ничего не получится, и если мы и начнем встречаться, то наши отношения долго не продлятся. Но мы вместе уже больше года и очень счастливы. Эдакие ветераны, выжившие в окопах подростковой любви.

Я не задержалась у Коннора надолго: он изо всех сил пытался это скрыть, но мне-то было очевидно, что он до смерти устал. Мы пару часов провели у него в комнате: смотрели телик, целовались и играли в «Портал» – единственную компьютерную игру, в которую я согласна играть, хотя Коннор настаивает, что она устарела и мне надо попробовать что-нибудь поновее. Время от времени он уходил насыпать нам чипсов и проверить, как там мама с бабушкой. Они все еще спали, утомленные ночными переживаниями.

– Мне пора, – сказала я наконец, когда он во второй раз задремал на моем плече.

– Не, оставайся, – начал было он, но не договорил и зевнул во весь рот, а потом рассмеялся: – Ну ладно, может, я немного устал. Но все равно не уходи.

– Я приду завтра. Когда ты немножко оклемаешься.

Он состроил гримасу, как малыш, который не желает отрываться от мультиков и идти спать.

– Но ведь ты уже здесь! Это неразумное расходование времени с Иден.

Я закатила глаза:

– Хватит уже, дурачина. Иди спать.

– Но сначала пообнимаемся?

Он откинул одеяло и зарылся под подушки.

– Какой ты у меня брутальный. Как мне вообще жить с таким мачо?

Он рассмеялся и притянул меня к себе под одеяло. От его худощавого тела веяло таким теплом и уютом, что я не смогла устоять. Коннору неведомы комплексы, от которых страдают буквально все мальчишки нашего возраста. Однако и самовлюбленности в нем нет. Просто он знает, что для него важно, и знает, что бесполезно тратить силы на переживания о том, что он – не самый мужественный мужчина своего поколения. Именно поэтому я в него и влюбилась, на самом-то деле. И еще потому, что он теплый, как батарея в разгаре зимы.

В общем, у Коннора я просидела недолго. Даже не рассказала ему про Бонни. Получается, ушла я от него около двух, вернулась домой, пару часов потупила и решила, что посижу подольше в душе, от которого меня и отвлекла Кэролин.

И вот теперь я сижу в комнате, а внизу меня дожидается полиция. Натягивая джинсы, я решаю, что буду продолжать рассказывать свою маленькую ложь, как и обещала. Утренние сообщения Бонни все равно мало бы на что повлияли – и мне не хочется, чтобы Кэролин злилась на меня за то, что я ей наврала.

В двери появляется голова Кэролин. От неожиданности подскочив на ноги, я чуть не падаю на пол.

– Ты скоро?

– Только причешусь – и спущусь.

– Иден, – предостерегающе говорит Кэролин.

От ее тона – и ото всей этой ситуации – меня внезапно охватывает паника.

– Зачем полиции со мной говорить? Я не знаю, где Бонни. Правда не знаю!

– Они и не думают, что знаешь. Просто хотят поговорить. И если хочешь знать мое мнение, то остерегаться стоит не полиции, а мамы Бонни. Она чуть ли с ума не сходит.

– Но почему они вообще решили, что я смогу им что-то сказать?

– Потому что ты ее лучшая подруга. Если бы ты пропала, то я бы тоже побежала расспрашивать Бонни.

– А чего они так психуют? Зачем вызвали полицию? Скорее всего она просто тусуется где-то со своим бойфрендом.

Кэролин издает какой-то звук – я не могу понять, что он значит, и нахмуриваюсь. Что она имеет в виду? Что происходит? Как-то это все странно.

– Ну то есть да, обычно Бонни просто сама ответственность, – добавляю я. – Поэтому я понимаю, почему ее родители удивились. Но вызывать полицию…

Кэролин молчит, бросает взгляд на пустынный коридор за спиной, а потом смотрит на меня, приподняв брови. Это значит «давай быстрее».

– Полицейские спросят тебя, почему Бонни сбежала с Джеком.

– А я-то откуда знаю…

– Мне можешь не рассказывать, – перебивает меня Кэролин. – Все равно придется повторить то же самое полиции. Давай спустимся, и ты с ними поговоришь, хорошо? Я буду рядом. Тебе не о чем волноваться.

– А я и не волнуюсь, – удивленно отвечаю я.

Кэролин что-то бормочет (мне слышатся слова: «а вот я волнуюсь»), но потом быстро поворачивается и уходит по коридору. Я следую за ней.

Внизу меня ждут двое полицейских. Один из них мужчина – седой, мрачный. В основном говорит со мной именно он. Другой офицер – женщина, младше Кэролин. Она молчаливо пишет что-то в блокноте.

– Волноваться незачем, – сообщает мужчина, когда мы назвались по именам и обменялись парой любезностей.

Его зовут констебль Дельмонт – совсем как марка персиков.

– Нам просто нужно, чтобы ты говорила правду.

– Я ничего не знаю, – отвечаю я.

Я уже в четвертый раз это говорю. Но, похоже, меня никто не слушает.

Матильда, мама Бонни (я, кстати, никогда ей не нравилась), громко хмыкает.

– Правда! – настаиваю я.

– Просто расскажи нам, что знаешь, – говорит констебль Дельмонт. – Даже если тебе самой это покажется мелочью. Когда Бонни познакомилась с Джеком?

– Не знаю.

– Ну ладно. А сколько они уже встречаются?

– Не знаю.

– Бонни просила тебя помочь ей скрыть отношения?

– Что? Нет! Зачем ей это?

– Вы с ней сегодня говорили?

– Нет.

Переписку в WhatsApp же, строго говоря, нельзя назвать разговором?

– Вы говорили с ней вчера?

– Да, но только про подготовку к экзаменам.

– Вы говорили про Джека?

– Нет.

Почему они все помешались на Джеке? Потому что утром я упомянула его имя в разговоре с Кэролин?

Они смотрят на меня, точно ждут, что я скажу что-то совершенно определенное, но я понятия не имею, что должна сказать. Будто группа людей пытается объяснить мне в мельчайших подробностях какую-то шутку для своих – и теперь все ждут моей реакции.

– Что за херня тут происходит? – спрашиваю я наконец.

– Иден. – Голос Кэролин звучит напряженно, словно она пытается не выдать волнения. – Ты знаешь, кто такой Джек?

Наступает напряженная тишина. Я слышу, как тяжело дышит мама Бонни. Она едва не плачет от ярости. Женщина-офицер слегка наклоняет голову набок, сосредоточенно глядя на меня. «Она что, запоминает, как я выгляжу», – думаю я в смятении.

– Нет, – отвечаю я.

Какой тихий у меня голос! Взрослые тут же перекрывают его своими, шумными и настойчивыми. Мне становится страшно.

– Это Джек Кон, – говорит Кэролин.

– Кто?

Я так растеряна и напугана, что не понимаю, о чем она. Я не знаю никакого Джека Кона.

– Да господи боже! – во внезапном порыве отчаяния взвизгивает мама Бонни.

От неожиданности я вскакиваю на ноги. Она делает шаг мне навстречу, и я отступаю назад. Почему она так зла на меня? Это не я сбежала.

– Иден, просто скажи нам, где они!

И тут Кэролин говорит кое-что, от чего весь привычный мир разбивается на мелкие осколки.

– Мистер Кон, Иден, – говорит она. – Джек – это мистер Кон.

В моей голове возникает образ. Здание музыкальной школы. Я жду, пока Бонни закончит урок флейты. Стою, прислонившись к выбеленной стене, откинув голову на дверь. Над головой табличка с именем. Мистер Дж. Кон: Заведующий кафедрой музыки.

Мистер Кон, учитель музыки. Мистер Кон, репетитор моей маленькой сестренки. Мистер Кон, взрослый мужчина.

Мистер Кон, тайный бойфренд моей лучшей подруги.

Черт. Черт.

2

Чуть меньше года назад, летом перед одиннадцатым классом, Бонни торжественно заявила мне, что хочет познакомиться с алкоголем. В разумных пределах. «В безопасной обстановке», как сказала она тогда. Безопасная обстановка оказалась моей спальней. Бонни принесла выпивку, целую сумку бутылок: водку, джин, белое вино, красное вино и почему-то ликер «Франжелико».

– Думаю, этого должно хватить, – рассмеялась я.

Бонни посмотрела на меня с таким серьезным и озадаченным видом, что от смеха у меня на глазах выступили слезы.

– Мне хотелось подобрать типичный ассортимент винно-водочного магазина. Что-то не так?

– Да все так, особенно если ты – женщина лет за сорок.

Я смеялась и смеялась, и Бонни наконец перестала важничать и тоже расхохоталась.

Когда мы пришли в комнату, она опустилась на колени и стала расставлять бутылки полукругом на ковре, одновременно изучая этикетки.

– Я ничего не забыла?

– Бонни. – Я из последних сил старалась опять не захихикать. – Ты не взяла пиво. Или сидра. И вообще тут нет ничего, что стали бы пить подростки вроде нас.

– Ой, – дошло внезапно до Бонни. – Ой, да, пиво.

Она обернулась и посмотрела на ряд бутылок.

– Упс.

Она так и сказала. Упс.

Мы посмеялись еще, а потом я спустилась на первый этаж: спросить Боба, моего приемного отца, нет ли у него пива, которое мы могли бы одолжить ради эксперимента. Оказалось, у него был только эль. Мы решили, что эль тоже сойдет. Моя приемная старшая сестра, Валери, была дома на каникулах. Она услышала наш разговор и пожертвовала нам бутылку «Амаретто».

Бонни, совершенно в своем духе, принесла с собой блокнот. Настоящий молескин в черной кожаной обложке: родители дарили ей такие на каждое Рождество с того времени, как она научилась писать. Явно гордясь собой, она показала мне, какую придумала систему. Как у профессионального дегустатора!

Дело в том, что мама Бонни любила полистать дневник дочери, поэтому Бонни не хотелось оставлять улик от нашего кутежа. Разумеется, она оставила блокнот мне. Я до сих пор храню ее заметки о том вечере.

– Я хочу быть готовой, – сказала она, когда я спросила, зачем мы вообще все это затеяли.

– Готовой? К чему?

– К одиннадцатому классу. Вечеринки, все такое. А то еще отравлюсь алкоголем, понимаешь?

Я не понимала. Я вроде тоже не собиралась травиться, но почему-то не задумывалась о том, как этого избежать. Разве что не пить слишком много. А еще я не вполне понимала, как этот эксперимент поможет Бонни в будущем. Ну да, теперь она знает, что ей не нравится водка, но разве для этого нужны эксперименты?

Дело было в августе, в самый разгар лета, за несколько недель до начала четверти, и все эти проблемы казались мне такими далекими. До школы оставалась целая вечность. Но у Бонни все было по-другому: она словно круглосуточно была в школе, а я только дожидалась, когда учеба закончится.

Понимаете, в этом все дело: Бонни именно такая. Она до смешного старается ко всему подготовиться. Сделать все правильно. Она осторожная. Она ставит эксперименты. Она обсуждает все со мной. Я ее лучшая подруга, ее доверенное лицо.

Вот поэтому я ничего не понимаю. Не может быть, чтобы мистер Кон был тайным бойфрендом Бонни. Просто не может! Как это вообще могло случиться? Почему она мне ничего не рассказала? Она не стала бы скрывать от меня настолько важные вещи. Или стала бы?

У Бонни не было бойфренда до прошлого октября, когда она сошлась с Льюисом Купером. Он играет в школьной футбольной команде. Девчонки о нем не то чтобы мечтали, но считали, что он ничего такой, сойдет. До Бонни он встречался с несколькими одноклассницами, но она, обычно такая разумная, решила, что так он «готовился» к отношениям с ней. Она с головой ушла в эти отношения, абсолютно так же, как с головой кидалась в учебу и в игру на флейте – с почти нездоровым энтузиазмом. Устраивала двойные свидания со мной и Коннором (очень неловкие!), подарила ему подарок на месяц отношений (слишком дорогой лосьон после бритья), бесконечно выкладывала фотографии в Инстаграме (бесячие) и просто доводила меня до белого каления. Мы с Коннором тогда встречались уже полгода, и наши отношения были полной противоположностью: милые, тихие и абсолютно лишенные драматизма, как и сам Коннор.

Разумеется, долго они не протянули. Льюис заскучал и расстался с Бонни. По СМС. Свое решение он никак не объяснил, просто написал, что его «как-то не прет» и сразу нашел себе новую подружку (Саша Чаймс из десятого класса). Первые отношения Бонни длились месяца полтора, но на расставание она отреагировала так, словно они были помолвлены или что-то в этом духе. Она была в полном отчаянии.

– Я просто хотела, чтобы он любил меня, вот и все, – сказала она, когда в очередной раз (один из многих, многих раз!) рыдала у меня в спальне. – Неужели это так много?

– Ты найдешь кого-нибудь получше.

– Кто может быть лучше?

– Кто угодно, – напрямик ответила я.

Я-то всегда, даже когда Бонни помешалась на нем, думала, что Льюис Купер – ничтожная личность. О чем тут вообще говорить, если он носил в школу кепку с козырьком!

– А если никто меня больше не полюбит?

– Конечно, полюбит.

Может, мне нужно было быть внимательнее, не знаю. Может, стоило отнестись серьезней к тому, что она пыталась мне сказать. Мне-то казалось, она слишком бурно реагирует. Это было на нее непохоже, но не она первая, не она последняя тяжело переживала расставание.

Но, может, я слишком мало ее слушала. Может, надо было спросить, почему она так переживала, что недостойна любви.

Но даже если бы я была самой внимательной подругой на свете, разве я смогла бы догадаться о таком? Смогла бы предугадать мистера Кона?

Если не ошибаюсь, Бонни в первый раз упомянула «Джека» пару месяцев назад. Она нарисовала сердечко на тетради по математике и подписала «Бонни + Джек = любовь». Да, представьте, именно так. Я спросила, кто такой Джек. Она ответила с такой раздражающей уклончивостью, что я решила не расспрашивать дальше. Разумеется, мы с ним так и не познакомились, и Бонни ни разу не сообщала мне подробностей о том, куда они ходят и что делают вместе.

Некоторые мелочи должны были пробудить мое подозрение, теперь-то это понятно. Во-первых, естественно, она ничего конкретного не говорила мне про Джека. Почему меня не удивляло, что я не видела его фотографий? Неужели я правда верила, что «у него нет Фейсбука»? (То есть в это я и правда верила, но лишь потому, что считала Джека плодом ее воображения, а не нашим учителем.) В последние несколько недель перед экзаменами Бонни стала от меня отдаляться, но я решила, это из-за стресса. Я правда думала, что она готовится к тестам.

Что же до мистера Кона… Первое, что вы должны знать, – он был одним из «крутых» учителей. Таких, которые называют учеников чуваками («Чуваки, давайте потише, а?»), носят хипстерские очки, умеют укладывать волосы помадой и надевают кардиганы, чтобы скинуть их, если захочется казаться ироничными.

Я знала мистера Кона, потому что он вел у меня музыку в седьмом и восьмом классах. Как и все девчонки в школе, я какое-то время была в него влюблена: симпатичный, веселый и обаятельный, да еще и гораздо младше остальных учителей. Особенно приятно было, что он любил нас дразнить и вел себя как один из нас – друг, соратник, а не очередной мистер такой-то.

Никаких подозрений по его поводу я не испытывала. Просто мистер Кон, учитель музыки. И, конечно, я и понятия не имела – ни малейшего! – что у него тайный роман с Бонни. Я могла бы соврать и сказать, что я догадывалась о чем-то или что теперь многое прояснилось, но я не догадывалась, и ничего не прояснилось.

Ничего.

3

Ошарашив меня новостями про мистера Кона, полицейские, мама Бонни и Кэролин допрашивают меня еще минут двадцать – хотя я в таком шоке, что не могу связать двух слов.

– Ты ведь знаешь, – как заведенная повторяет миссис Уистон-Стэнли еще минут двадцать. – Ты ведь знаешь, куда они уехали.

Наконец Кэролин их выпроваживает:

– Может, вернемся к этому завтра. Когда Иден придет в себя.

Женщина-офицер, которая старательно записывала в блокнот все, о чем мы говорили, смотрит мне в глаза и приподнимает бровь. Не знаю, что это значит: может, она хотела меня приободрить? Или, наоборот, показать, что ей все известно? Но откуда ей знать? Единственное, что может меня выдать, – это факт, что мы с Бонни лучшие подруги.

Но, так или иначе, я ведь правда не знаю, где она. И одно ничтожное сообщение от нее ничего не значит, да? Оно не поможет найти Бонни. Я знаю не больше, чем полиция или ее родители.

– Ты в порядке? – спрашивает Кэролин, приобнимая меня за плечо и ласково подтягивая к себе.

Я удивлена. Сбита с толку. Мне немного не по себе. «В порядке» плохо описывает мое состояние.

– Ага, – отвечаю я. – А для чего они вообще приезжали?

– Видимо, думали, что ты знаешь больше, – отвечает Кэролин, подумав. – Это ведь ты упомянула Джека, и, хотя ты не знала, кто это такой, одно имя уже навело их на правильный след.

А, вот оно что. Упс.

– Но они не знают, когда все началось и как развивалось.

Что это значит?

– Ладно.

– Хочешь поговорить обо всем этом?

– Не-а.

В моей голове всплывает образ: мистер Кон показывает нам в седьмом классе, как играть на колокольчиках. Он с таким восторгом рассказывал нам про эти идиотские колокольчики, с таким неподдельным энтузиазмом в них стучал, что мы едва не писались от смеха. Мальчишки до самого конца года называли его «Колоконом».

– Иден, – говорит Кэролин. Я поднимаю на нее взгляд, моргая. – Естественно, что ты шокирована. Возможно, тебе поможет, если мы поговорим. Сделать чаю?

– Нет, – отвечаю я, вырываясь из ее объятий. Мне нужно позвонить Бонни. Сейчас же. Лицо Кэролин омрачилось печальным разочарованием. Узнаю это выражение.

Иногда я потакаю желанию Кэролин, и мы изображем близкую дружбу между матерью и дочерью. А иногда – нет. И тогда я вижу это выражение у нее на лице.

– Полиция ведь вернется поговорить с тобой еще раз, – говорит она. – Ты уверена, что не хочешь сначала обсудить все со мной?

Если я и хочу с кем-то все обсудить, то только с Бонни.

– Может, позже.

– Иден…

Перепрыгивая через ступеньки, я бегу к себе в спальню и захлопываю дверь. Выхватив из сумки телефон, я читаю два сообщения от Коннора: «Я больше не сплю!» и «Зайдешь попозже?» От Бонни ничего. Я не отвечаю Коннору и отправляю Бонни срочное СМС, все из заглавных букв и вопроса «какого черта?!», а потом пытаюсь позвонить, но опять попадаю на автоответчик.

Боже, это просто бред какой-то. Оказавшись вдали от пристальных взглядов полиции и разгневанной миссис Уистон-Стэнли, я могу все спокойно обдумать. Выводы получаются неутешительные. Может, надо было рассказать им про сообщение Бонни сразу, как я узнала про мистера Кона? Но ведь я пообещала.

Я сажусь на кровать и, глядя в стену, уговариваю себя рассуждать разумно. Нет смысла паниковать. Это ведь Бонни! Самый ответственный подросток в мире. Но она сбежала с мистером Коном… НО ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, никакая опасность ей не грозит. Какая разница, что ее тайный бойфренд Джек – это на самом деле мистер Кон (боже правый, мистер Кон!), а не парень нашего возраста? Конечно, разница есть – да, ситуация немножко странная – даже очень странная, – и, видимо, логично, что Бонни хотелось ненадолго сбежать от надвигающегося скандала. Но скандал неизбежен, потому что они сбежали вместе – ГОСПОДИ, ОНИ СБЕЖАЛИ ВМЕСТЕ!!! – и она наверняка скоро вернется. Зачем мне ее выдавать? Это вообще не мое дело. Но все так волнуются – наверное, мне надо просто подождать, пока она вернется, и тогда они сами со всем разберутся. Может, я и сама немного волнуюсь. Интересно, куда они уехали. Интересно, куда они уехали. Надеюсь, с ней все в порядке. Боже, пусть с ней все будет в порядке.

Я отправляю еще одно бесполезное сообщение. Я пытаюсь угадать, что бы сделала Бонни, если бы я выкинула такой номер, а не она. Представляю, какой бы у нее был вид, когда она узнала бы. Потом я вспоминаю, что Бонни по-настоящему сбежала, и улыбка пропадает с моего лица.

Не так должна была пройти моя суббота. Может, мне позвать в гости Коннора, чтобы мы обсудили все это – или чтобы он меня отвлек? Тут моя дверь распахивается, ударившись о стену, и низенькое голубоглазое чудище вприпрыжку несется ко мне на кровать.

– Ничоси! – вопит оно.

– Дейзи, – взвизгиваю я, вкакиваю и проверяю, не осталась ли в стене вмятина. – Ты чего творишь!

– Значит, твоя Бонни сбежала? Ну вообще!

Она сидит, поджав под себя ноги и глядя на меня широко распахнутыми от волнения глазами.

– Уходи.

Но я не всерьез, и Дейзи это знает: она не двигается с места.

– Думаешь, они трахаются?

– Дейзи!

– Ну наверняка же. Фу!

В ее голосе столько восторга, точно ей только что вручили билеты в Диснейленд.

Слегка отпихнув ее, я ложусь рядом на кровать, хватаю подушку и накрываю ею лицо.

– Давай, рассказывай. – Дейзи колотит меня ладонями по ноге.

– Я ничего не знаю! – приглушенно возражаю я.

Хорошо, что Дейзи не видит моего лица.

Она фыркает:

– Ну да, конечно.

Я поднимаю подушку и кидаю на Дейзи злобный взгляд:

– А кто тебе вообще рассказал? Что, уже все знают? М-да уж, хорошо у нас хранят секреты.

– Конечно, Кэролин. – Она опрокидывается на спину. – Так что. Где они?

– Разумеется, я не знаю.

Она приподнимает бровь (Дейзи научилась приподнимать бровь в прошлом году, и с тех пор неуместно гордится этим новым навыком). И смеется, переползая по матрасу, чтобы положить голову мне на живот. Дейзи умеет переключаться с режима надоеды в режим лапушки за считаные секунды. Это меня и раздражает и умиляет.

Вот несколько фактов о Дейзи:

♦ ей двенадцать лет и три месяца;

♦ когда ей было семь, она пыталась поймать лягушку и упала в пруд, и с тех пор отказывается плавать;

♦ у нее синдром дефицита внимания и дискалькулия, но она говорит, что это тупые взрослые ярлыки, которые значат «любит веселиться» и «не любит математику»;

♦ она умеет меня рассмешить, как никто в мире;

♦ раньше она была милой и нежной, но, с тех пор как пошла в среднюю школу, становится все резче и жестче;

♦ она хулиганка своего класса. Кэролин с Бобом уже три раза вызывали в школу;

♦ у нее темно-русые волосы и синие глаза, и никто не верит, что мы сестры, потому что мы совершенно не похожи;

♦ она не помнит, каково это – жить с биологической матерью. Она говорит, что помнит только меня, а потом семью МакКинли;

♦ если понадобится, я пройду ради нее по раскаленным углям и битому стеклу;

♦ она – величайшая язва современности;

♦ я от нее в восторге.

Как бы Дейзи меня ни бесила, она – моя семья в самом подлинном смысле слова, какое определение ни используй.

Я считаю, что у меня три семьи. В каких-то точках они пересекаются; в чем-то отменяют одна другую, но все равно существуют на равных правах. Самая очевидная – это та, о которой я расскажу на устном экзамене по французскому, когда меня спросят стандартное «Опишите свою семью». МакКинли. Я – средняя дочь Кэролин и Боба. Они удочерили меня и мою сестренку Дейзи семь лет назад, и теперь мы – их дети наравне с их биологической дочерью Валери.

Однако если меня удочерили, значит, у меня была еще какая-то – родная семья. Возможно, даже «плохая». Я родом из семьи Костенко, которая состояла из меня, сестренки и нашей матери, «настоящей» матери. Мы втроем представляли собой странную, плохо функционирующую ячейку общества. Однако у меня в голове – там, где я храню секреты, – эта ячейка все еще существует. Даже если только в прошлом, в которое мне не вернуться… все равно она существует. Ни время, ни новая семья этого у меня не отнимут.

Моя третья семья, самая крохотная, существует на пересечении первых двух, как на диаграмме Венна. В маленьком овале посередине располагаемся мы с Дейзи, связанные кровью и общим удочерением. Моя связь с прошлым, моя спутница в будущем. Дейзи – та еще язва, и я постоянно за нее переживаю, но мы – часть одного целого.

Иногда мне кажется, будто я забрела в чужую жизнь и мне здесь не место. Но потом смотрю на Дейзи и думаю… О да. Я именно там, где должна быть.

Она все не уходит: слоняется по комнате и донимает меня. Требует, чтобы я заплела ей косы, а потом жалуется, что я устроила ей на голове гнездо. Наконец Дейзи оставляет меня в покое. Начинает темнеть.

Не проходит и пяти минут, как мой телефон вибрирует.

Сообщение в WhatsApp с незнакомого номера. Черт. А что, если это…

Неизвестный номер: Привет! Это я! Новый телефон! (Вернее, новый СТАРЫЙ телефон) И новая старая машина! Нас никогда не найдут ) ) ) )

Упс! Я = Бонни

Я: БОННИ, КАКОГО ХРЕНА

Неизвестный номер: Ой… то есть ты знаешь?

Я: КАКОГО ЛЫСОГО ХРЕНА, БОННИ

Неизвестный номер: То есть все знают?

Я: МИСТЕР КОН?!

Неизвестный номер: Ок, ладно. Хм. Сюрприз! И что все – истерят?

Я: ДА. Я ИСТЕРЮ.

Неизвестный номер: Не истери. Все хорошо. Я очень счастлива.

Я: Ты где, Бонни?

Неизвестный номер: Можно тебе сказать?

Я: Что?

Неизвестный номер: Не, я серьезно. Можно? Обещаешь, что никому не расскажешь?

Я: Конечно, обещаю.

Неизвестный номер: Даже если мама спросит?

Я: Бон, я не расскажу. Ты где? И когда ты вернешься?

Неизвестный номер: Уэльс.

Я: Уэльс?!

Уэльс?! Не знаю, чего именно я ожидала, но точно не этого. Что мне вообще на это отвечать?

Я: Бон, ты шутишь?

Неизвестный номер: ?? Нет! Тут идеально. Здесь нас точно не будут искать. И мы тут ненадолго.

Я: Ненадолго? То есть вы скоро вернетесь?

Неизвестный номер: Нет, мы переедем куда-нибудь еще.

Я: Куда-нибудь еще?!

Неизвестный номер: А как иначе? Я же сказала, что сбегу из дома.

Я: Я не думала, что ты серьезно! И ТОЧНО, БЛИН, НЕ С МИСТЕРОМ КОНОМ.

Неизвестный номер: Незначительная деталь )

Я: Ты вообще понимаешь, что у нас происходит? Твоя мама просто СВИХНУЛАСЬ.

Неизвестный номер: Не говори так.

Я: БОННИ.

– Иден?

Из коридора доносится голос Кэрол. Я подпрыгиваю, роняя телефон.

– А?

Боже, как виновато звучит мой голос. Я совершенно не умею притворяться.

– Ужин будет готов через пять минут.

– Хорошо!

Я с колотящимся сердцем протягиваю руку обратно к телефону.

Неизвестный номер: Слушай, успокойся, ладно? Все в порядке. Я знала, что мои родители будут нервничать, но все правда хорошо. Со мной все хорошо. Я никогда не была так счастлива. Это – лучшее, что случалось со мной в жизни.

Как-то слишком она старается меня в этом убедить.

Я: К нам приходила полиция.

Неизвестный номер: Ого. Прости, Идс :( Ты что-нибудь им рассказала?

Я: Нет.

Неизвестный номер: Спасибо хххххххх

Я сглатываю, внимательно глядя на экран и пытаясь придумать, что ей ответить. Что мне сказать?! Она не понимает, что все это неправильно? Может, мне попытаться объяснить? Я не успеваю ничего решить. Всплывает еще одно сообщение.

Неизвестный номер: Не переживай. Правда. Ты знаешь, что я в порядке. И родители знают. Может, им не понравится, что мы с Джеком вместе, но он меня не обидит, и однажды они поймут, что я сбежала не им назло. Я люблю его, и он любит меня, и мы всегда будем вместе.

Я: Но на этой неделе начинаются экзамены.

Неизвестный номер: Любовь важнее дурацких экзаменов, И.

Когда нам было по тринадцать лет, Бонни плакала из-за контрольной по математике. Это даже был не экзамен, просто обычная ежемесячная контрольная, на которой проверяют, запомнили вы материал или нет. Смысла в нем было еще меньше, чем в любом экзамене. Но Бонни довела себя до того, что рыдала из-за трех не отвеченных подряд вопросов.

Тогда мне показалось это забавным. Я подумала, что Бонни придает слишком много значения какой-то дурацкой контрольной. Но теперь, когда до экзаменов оставались считаные дни, мне хотелось, чтобы та Бонни вернулась. Может, я и не понимала, чего она так переживала из-за одной контрольной, но еще меньше я понимала, почему она не переживала из-за экзаменов. Это же ее будущее!

Я: Не понимаю, что происходит :/

Неизвестный номер: Тебе необязательно понимать. Просто не переживай за меня и никому ничего не рассказывай!! Удали эти сообщения, вдруг кто-нибудь возьмет телефон. Если хочешь, сохрани номер, но не под моим именем, хорошо? И никому не говори, где я. Пожалуйста, пожалуйста! Хорошо?

Я: Под каким именем сохранить твой номер?

Неизвестный номер: Выбери сама ххх

Я медлю, задумавшись, и записываю номер под именем Плющ. Мне очень нравится цветочный символизм, и плющ – идеальное имя для моей подруги-беглянки, потому что он символизирует дружбу. Плющ вынослив и выживает там, где другие растения бы погибли. Растет в самых суровых условиях. Именно такой я вижу Бонни. Упорная, решительная.

Я сижу на кровати в тишине, таращась на светящийся экран со словом «Плющ». Мне нужно удалить все эти разоблачительные сообщения.

Ладно, Иден. Подумай как следует.

Все хотят знать, куда пропала Бонни.

Я знаю, где она сейчас.

Эта мысль «колет» мне мозг. Я бы могла рассказать. Могла бы позвонить миссис Уистон-Стэнли и сказать: «Я знаю, где Бонни». Я бы стала всеобщей героиней. Удивила бы всех.

– Иден?

Голос Кэролин раздается с первого этажа.

Кэролин бы так мной гордилась.

– Ужин готов.

У нее не то чтобы много поводов мной гордиться.

Но… Бонни. Моя лучшая подруга. Бонни, которая никогда не ставила нашу дружбу под сомнение, хотя мы совсем разные, и она могла бы дружить с умницами и отличницами вроде себя, которые знают, как писать «коммодификация» и «параллельный», и никогда не получают выговора от учителей. Бонни, которая никогда меня не осуждает, даже когда я кладу дольки яблока в бутерброды с арахисовым маслом. Бонни, с которой мы делили все печали и тревоги, которая знает мои тайны и не заставляет чувствовать себя виноватой за тяжесть эмоционального багажа, а помогает мне его нести.

Если бы я сбежала, стала бы она на меня стучать? Если судить по тому, насколько я знала прежнюю Бонни, то да. Слишком ответственная, чтобы скрывать мое местонахождение от встревоженных родителей, слишком нервная, чтобы промолчать под допросом, даже если бы она и хотела. С другой стороны… Бонни – верный друг. Преданный до глубины души. Именно поэтому наша дружба длится уже столько лет, вопреки всему. Если бы я попросила ее не рассказывать, может, она и не стала бы. По тем же причинам, что подсказывает мне сейчас моя интуиция.

Я не могу. Если Бонни говорит, что она счастлива и у нее все хорошо, я должна ей верить. Может, она правда нашла то, о чем мечтала.

Если я выдам ее моим родителям – или, что еще хуже, ее собственным родителям, – я предам Бонни, а я не могу с ней так поступить. Она никогда меня не простит. Я и сама себя не прощу.

Ну вот и все. Я удаляю сообщения, блокирую экран и спускаюсь вниз ужинать.

Стоял февраль. Среда. Мне через два дня исполнялось восемь лет, и я впервые пришла в очередную школу. Менять школы – один из веселых побочных эффектов жизни под опекой государства. На выходных я переехала в дом к очередным приемным родителям. Их зовут МакКинли, и я не знаю, как написать их фамилию. Сегодня утром моя новая приемная сестра Валери заплела мне волосы. Я чувствую себя странно. Моя школьная форма такая чистая, что я чувствую ее кожей. Непривычное ощущение.

Учительницу зовут миссис Беннет. Положив руку мне между лопаток, она знакомит меня с классом. Она говорит:

– Это Иден. Она только что переехала к нам, и я уверена, что вы с ней подружитесь.

Она проводит меня между рядами парт и указывает на пустой стул. Рядом сидит тощая девочка с каштановыми волосами и в очках.

– Иден, – говорит миссис Беннет. – Это Бонни Уистон-Стэнли. Я попросила ее присмотреть за тобой, пока ты не освоишься.

– Привет, – бормочу я, думая про себя: «Уистон-Стэнли?»

– Не переживай. – Бонни приобнимает меня за плечо. Ее глаза сияют из-под очков. – Я присмотрю за тобой. Обещаю.

Она выполнила обещание. Начала присматривать за мной с той же секунды и не останавливалась, даже когда стало очевидно, что присмотр мне больше не нужен. Тихо и без вопросов она продолжала выполнять свои обязанности. Когда другие ребята смеялись надо мной из-за того, что я не умела читать как следует, Бонни не давала мне швырять в них камнями (все они, кроме Джоша Уильямса, после этого старались меня не злить). Тихо, но твердо, она сказала учительнице, что научит меня читать. Она предложила мне меняться обедами задолго до того, как Кэролин поняла, что я не люблю бутерброды с ветчиной. Она сплела нам браслеты с буквами «И» и «Б».

У меня никогда раньше не было таких друзей… Да и вообще настоящих друзей не было. До Бонни я, одетая то неряшливо, то с иголочки, ошеломленно наблюдала, как другие дети беззаботно плывут по жизни, чувствуя себя на своем месте. Похоже, другие дети чувствовали и мое замешательство: они никогда не предлагали мне свою дружбу.

Пока не появилась Бонни.

Быть приемным ребенком, жить в новом доме и ходить в новую школу было тяжело. Но не с Бонни. С ней я чувствовала себя в безопасности. Я чувствовала себя ужасно везучей, потому что Бонни хотела со мной дружить, потому что она делилась со мной секретами, приглашала меня в гости с ночевкой и хихикала над моими шутками.

С тех пор многое поменялось – я давно уже не маленькая чудачка, с которой никто не хочет водиться, – но я все еще благодарна судьбе за Бонни. И тот браслет дружбы все еще висит на стене рядом с моей кроватью.