Прощённые

Глава 7. Паломницы

– Подобного вопроса я ждала. Пожалуй, расскажу. Однако, – Екатерина Владимировна взглянула испытующе, – вам придётся запастись терпением…

Архитектор кивнул, выражая готовность. Меж тем внесли поднос с кофейным «тет-а-тет» и тарталетками. Она взяла наполненную чашку, как будто согревая зябнущие пальцы о горячие края.

– Вы знаете, моя кузина, Анна Алексеевна…

Шарлемань тут же напрягся, стараясь внешне сохранять невозмутимость…

– Графиня Анна Алексеевна, будучи бездетной, была привязана к покойному Володе. Тогда она жила подолгу в Петербурге, и он старался навещать её. Графиня полюбила его с материнской нежностью. Она была с Володей и в его последние часы, он в муках умер на её руках. Я не успела. Мне, в подмосковное имение, известие послали слишком поздно.

На это Шарлемань сочувственно кивнул. Рассказчица продолжила:

– Графиня после гибели Володи всё больше отгораживалась от людей. Анна общалась со своим духовником и преподобный Фотий заменял ей всех.

Рассказчица, вздохнув, поставила на столик чашку.

– Все знают, сколько лет они дружны. Анна является его духовной дочерью. А если и до вас дошли все эти россказни, – она поморщилась, – грязные сплетни… Поверьте – в этом нет и слова правды. Всё глупая пустая болтовня. – госпожа Новосильцева грустно махнула рукой.

Однако Шарлемань пожал плечами, выказывая недопонимание…

– Хотя о чём я! – спохватилась пожилая дама. – Вы, вероятно, лютеранин! Сии перипетии вам не близки.

Шарлемань осторожно кивнул:

– Я лютеранин. Но слухов не приемлю вовсе не от этого. Притом, считаю, что христиане друг друга понимать должны. Язык для чтения молитвы никак не умаляет смысла. Но смысл молитвы на понятном языке доходчивее для ума. Вы, православные, молитесь сердцем. А мы, лютеране – с умом. То и другое уважаемо.

На это Новосильцева заметила:

– У лютеран и к телу уважения поболее… Вериг, да власяниц у вас не носят.

– Да разве тело уважения не достойно? Бог даровал нам плоть и силу, благословил труды. Телу потребен труд, а не мучения. Евангелия самоистязаниям не учит.

Здесь собеседница с печальной улыбкой кивнула.

– Что спорить. Ведь и в нашей православной патриархии склоняются к подобным рассуждениям. Особенно, в столичной Митрополии. Да, да. Немудрено, что преподобный Фотий с его аскезой и веригами стал не в чести в столице. Здесь укрощения плоти не приемлют.

(Шарлемань, внимательно и с интересом слушал.)

– Потом вышел скандал с кадетским корпусом…

(Лицо архитектора выразило удивление.)

– Да, на духовную стезю Его высокопреподобие подался со стези военной. А, будучи уже в высоком сане, стал законоучителем в Кадетском, и там преподавал немало лет. Покуда генерал-инспектор из масонов не усомнился в здравомыслии его. У нас, вы знаете, известно как, – кто неугоден, тот уж и безумен.

Она взяла чашечку с кофе, неспешно допила. Шарлемань тоже сделал глоточек.

– К счастью, у Фотия защитники нашлись. Да только с той поры пути в столицу для него закрыты.

(Иосиф Иванович внимал рассказчице с непреходящим интересом.)

– А вскорости, по предписанию митрополита, Фотий направился в бессрочное служение архимандритом в Новгородский монастырь. Туда же, в Юрьев, вслед за ним, скоро последовала и кузина.

– Так Анна Алексеевна теперь в монастыре?

– Душой и телом. Да и капиталами. Последние, конечно, принесли монастырю немало пользы. Что, несомненно, я приветствую. Но горестное несогласие между нами возникло о другом.

Она вздохнула.

– Как мать я, без сомнения, преступна. Однако, выполнить дочерний долг имею право. Прах моего отца нашел успокоение в Отраде; рядом, в семейном мавзолее, легли братья его. И получив Отраду по наследству, я приняла обязанность по сохранению покоя дорогих останков. Настойчивость графини Анны Алексеевны в их перепогребении при Юрьевом монастыре мне показалась непонятной. И неприемлемой. Так вот как раз тогда… Тогда архимандрит и посетил меня.

И Екатерина Владимировна рассказала, как преподобный Фотий, посетив её в Отраде, имел с ней долгую беседу, в которой выказал сердечность, мудрость и великое терпение. Одобрил отче и богоугодное строительство в имении. А после этого наставил и благословил её для совершения послушания.

– Святой отец призвал меня на путь паломничества по святым обителям. Подобный путь прошла до этого и Анна Алексеевна. Он сам составил для меня подробнейший маршрут.

«Надеюсь, ты получишь знак господень, – сказал он мне тогда. – А вместе с тем прощение – в раскаянии и через истовую веру.»

В ту же неделю, проводив его, я, с самым небольшим сопровождением, отправилась.

Примерно следуя пути, предписанному Фотием, она объехала старинные обители – и все они оставили отметины в её душе.

В конце пути, по настоянию архимандрита, паломница последовала на пароме по Селигеру на остров Столбный, в Нилову Пустынь – прославленный, богатый монастырь. Сопровождающий её имел с собой письмо от Фотия, для пустынского настоятеля, отца-игумена Герасима…

– Ещё с парома, что переправлял нас через озеро, я засмотрелась на колокола заглавного собора. Но привлекла меня не красота, не мощь, ни даже благолепость храма, а ощущение давно знакомого, навроде земляка.

Она задумалась:

– Как будто встреченный в Париже русский, с которым был когда-то коротко знаком.

Ещё на судне я узнала, что новый храм Богоявления Господня всего около месяца назад был освящён. И вот, ведомая предчувствием и верой, сойдя на берег, я направилась туда. Передо мной, подобно наваждению, возник Столичный петербургский храм…

Рассказчица на миг задумалась, прикрыв глаза. Потом резко встряхнула головой.

– То был знакомый безымянный образ… столицы от которой я скрывалась. Где после гибели Володи не бывала, которую я избегала и кляла.

Я заходила в храм, как входят в омут. Всё будто поплыло перед глазами… И упоительная благостная слабость вдруг обняла меня, и я лишилась чувства. Пришла в себя уже у настоятеля, уложенная на скамью. Отец Герасим посылал за лекарем… Но разве лекарь мне тогда был нужен!

(Лицо рассказчицы порозовело, и в увлажнившихся глазах внезапно появился странный блеск).

– Нужда моя была в другом! И я, едва придя в себя, спросила:«Кто архитектор? Назовите имя!»

Она, взглянув на Шарлеманя, улыбнулась.

– На тот момент я поняла, что буду делать. И мне назвали. Мне назвали вас.

Да только Шарлемань Богоявленского не строил.