Проснуться живым

Глава 13

Я находился на расстоянии миллиардов световых лет от Земли, лежа на звездном ложе со своей возлюбленной из последнего тысячелетия. Короче говоря, я целовал в шею Андромеду.

Она как будто не возражала. Напротив, не приходилось сомневаться, что это кажется ей великолепной идеей. В результате природа взяла свое, и мы согрешили.

Впрочем, всякий бы подумал (если бы он оказался настолько туп, чтобы думать в такой момент), что именно так и следовало поступить. Мы с Андромедой лежали приблизительно в середине кипящей и бурлящей бесконечности, буквально наполненной тем, что требует природа. Ибо в макрокосме над нами, в микрокосме под нами, снаружи и внутри нас творилось то, чем занимались мы, повторяясь снова и снова.

Внезапно Бог заскрипел по звездам коваными сапогами. Он явно был недоволен и очень походил на Фестуса Лемминга. А может, это Лемминг скрипел сапогами и походил на Бога. Одним словом, кто бы там ни скрипел, он был очень худым, с губами, как пепел, глазами, как ночь, длинной седой бородой и с мрачной искривленной физиономией, какая бывает у страдающих расстройством желудка. Он поднял ногу, чтобы пинком сапога вышвырнуть меня с небес.

За тысячелетия до того, как сапог опустился, я заметил впереди, позади и вокруг Бога какую-то слабо светящуюся туманность, которую был не в силах охватить и постичь ни глаз, ни мозг, нечто великое и ужасное — даже более великое, чем сам Бог. Или… более великое, чем Лемминг, который выглядел, говорил и действовал так, словно был Богом.

Свечение становилось ярче, туманность пронизывала языки пламени, чей жар ощущался все сильнее. Но нога в сапоге тоже приближалась, и я с ужасом осознал, что сомневаюсь в ее божественности и что если нога и сапог принадлежат Леммингу, а Лемминг является Богом, то я попаду прямиком в ад, где буду вечно гореть за этот грех сомнения.

Пламя стало слепяще ярким, и я знал, что ответ кроется в нем, но было слишком поздно, так как кованый сапог Всемогущего Бога опустился на мою окаменевшую от страха задницу и вытолкнул меня вниз с небес. Падая, я знал, что проклят навеки за то, что снизошел до греховного и бесстыдного удовольствия, и слышал жалобные крики Андромеды, ибо она тоже была грешной и бесстыдной…

Я проснулся с ужасной мыслью. Что, если Фестус Лемминг — Бог? А если нет, то что, если он прав?

Потом мои глаза открылись, и я увидел Друзиллу Бруно. Вернее, я увидел Друзиллу Бруно, и мои глаза открылись.

Она склонилась надо мной, и звуки, которые я принимал за крики Андромеды, были ее шепотом. Ее золотистые волосы были спутанными, глаза — отяжелевшими от сна и любви, великолепные бронзовые груди, изгибы талии, бедер и ягодиц ласкали взор, и я сразу же понял, что Фестус — всего лишь псих, что проклятие в действительности жизнь, природа и любовь, что красота не является грехом, а желание — проклятием.

— Какое небесное зрелище, — промолвил я, — хотя ты от меня на расстоянии нескольких световых лет.

Дру улыбнулась и склонилась ближе. Я поцеловал ее в губы, чувствуя, как ее улыбка тает под моим ртом и как ее тело сливается с моим.

В итоге мы снова бесстыдно согрешили.

В десять утра 15 августа я снова ехал по шоссе в своем «кадиллаке», чувствуя себя сильным, здоровым и полным энергии.

Я связался со своими осведомителями и вытянул очередной пустой номер. Не было никаких сведений о двух парнях, которых я пытался отыскать. Я и раньше предполагал, а теперь был уверен, что они не местные. При этом я по-прежнему не сомневался, что эти бандюги — профессионалы, отлично знакомые с оружием, жестокостью и смертью, что подтверждало хотя бы происшедшее со Стрэнгом.

Я также позвонил Эммануэлю Бруно, который попросил меня заехать к нему, куда я и направлялся. Его долго допрашивала полиция, и, хотя это не доставило ему большого удовольствия, он не казался рассерженным тем, что я прошлой ночью все выложил Сэмсону.

Бруно жил в новом жилом массиве, именуемом Ривердейл-Истейтс, — хотя на расстоянии нескольких миль от него не было ни реки, ни долины,[9] — и мне пришлось остановиться и побеседовать с привратником, прежде чем я смог проехать на территорию, изобилующую деревьями, кустами и зелеными лужайками, где на солидном расстоянии друг от друга стояли дома, обращенные задней стеной к извилистым улицам.

Дом Бруно — маленький для человека, имеющего «силвер-шедоу» с откидным верхом, — находился в центре участка, размером около акра и так густо усаженного деревьями, что здания не было видно. Я отвозил Бруно домой прошлой ночью, но в темноте не смог оценить настоящие джунгли цитрусовых и ореховых деревьев, дубов, эвкалиптов и других причудливых образцов растительного мира, которые я был не в состоянии опознать.

Припарковав машину перед домом, я направился к двери, когда Бруно окликнул меня:

— Я здесь, Шелдон.

Доктор лежал в гамаке, привязанном между двумя пекановыми деревьями, но, когда я повернулся и шагнул к нему, он легко спрыгнул на землю, улыбнулся, пожал мне руку и повел меня к грубому деревянному столу с четырьмя весьма примитивными на вид, но удобными стульями.

— Одна из причин, по которой я хотел повидать вас сегодня утром, — заговорил Бруно, когда мы сели, — это желание обсудить мой диалог с полицией.

— Да, как я уже упоминал по телефону, у меня был выбор: договориться с Сэмом или провести ночь (или ночи) в камере, поэтому я предпочел то, что казалось меньшим злом. Чего я не упомянул, так это что капитан собирается побеседовать с вами, но он пригрозил мне, что если я вас предупрежу, то меня будут по частям анализировать в криминалистической лаборатории. Простите, док, что я ничего вам не сказал, но Сэм был далеко не в лучшем настроении.

— Все в порядке, Шелдон. Насколько я понимаю, вы подверглись сильному давлению и ничего не утаили?

— Абсолютно ничего. Бруно кивнул:

— По вопросам и поведению полицейских я почувствовал, что им уже многое известно, и понял, что вам пришлось информировать вашего друга обо всем, что произошло вчера вечером. Поэтому я просто сообщил им все, что знаю. Следовательно, наши показания должны быть идентичными. Если бы они не совпадали, думаю, ваш друг к этому времени уже принял бы дополнительные меры.

— Можете в этом не сомневаться. Поэтому хорошо, что Сэму и полиции все известно. Он снова кивнул:

— Да, меня больше всего беспокоил эффект, который произведет известие о смерти Андре, особенно на «Божьих леммингов». Но вроде бы пока нет никаких признаков тревоги.

— Это потому, что полиция, насколько мне известно, еще не нашла трупы. Когда их найдут, все станет известно.

Бруно поднялся:

— Это тоже одна из причин, по которой я хотел видеть вас, Шелдон. Другая… Прошу прощения, у меня есть для вас кое-что. — Он вошел в дом и через минуту вернулся, держа в руке какой-то предмет. — Ловите! — Доктор бросил его мне.

Я поймал предмет — это была круглая коричневая бутылка объемом в пинту, наполненная жидкостью, но не имеющая этикетки.

— Эровит! — торжественно возвестил док.

— Так вот из-за чего вся суета? Выглядит достаточно безвредно.

— Он таков и есть. Безвреден, по крайней мере, для тех, кто жаждет здоровья и энергии, хочет прожить подольше. Для тех же, кто считает, что, чем меньше живешь, тем лучше, это страшный разъедающий яд. Поэтому они, по-своему, правы в своих усилиях помешать людям травить себя, продлевая себе жизнь.

— У меня сложилось впечатление, док, что вы не слишком высокого мнения о человечестве в целом.

— Не просто невысокого, а крайне низкого. Но человечество это заслужило. — Бруно снова сел напротив меня, разглядывая свои длинные пальцы. — Эровит всего лишь улучшает физические функции человека — его железы, нервы, кровь, клетки, лимфу и тому подобное. Но я верю, что разум и то, что обычно подразумевают под душой, духом и даже Богом, — вам незачем соглашаться со мной, Шелдон, это только мое мнение — обитает в каждой клетке и каждом атоме человеческого тела. Таким образом, улучшая клеточные, мышечные, железистые, нервные и прочие функции человека, можно добиться параллельного улучшения функционирования мозга, разума, возможно, даже духа… — Он поднял взгляд с пальцев на меня. — Ведь противники эровита возражают против его распространения в основном потому, что он недостаточно духовен.

— А как же аспирин? — недоуменно спросил я. — Или овощной суп?

— Очевидно, я ввел вас в заблуждение. Мы не говорим о таблетках, подавляющих симптомы заболевания, или сытной пище, поддерживающей тело в состоянии продолжительной бодрости. Мы говорим… ну, о жизни, а это более широкое понятие. Нет никаких сомнений, что эровит стимулирует, улучшает и насыщает энергией физическое состояние большинства мужчин и женщин, прибегающих к нему. Я подчеркиваю — физическое — плотское, телесное, в том числе сексуальное, как одно из основных проявлений человеческой природы.

— Для меня оно, бесспорно, основное…

— Я говорю не о вас, Шелдон. Меня бы огорчило, если бы вы этого не поняли. В основном я имею в виду личностей вроде «Божьих леммингов» и других — менее жалких и фанатичных, но также введенных в заблуждение идеями, которые стали доминировать в христианской доктрине более шестнадцати веков назад. Давным-давно… — Бруно умолк, снова окинул взглядом свои пальцы, потом положил руки на стол и посмотрел на меня. — Нет, я не стану обременять вас полным каталогом имен и дат, глав и стихов. Это заняло бы весь день и ночь в придачу. Нам пришлось бы исследовать все основные влияния на христианство со времени, предшествующего рождению первого христианина, который, как вы помните, был распят или повешен на дереве, согласно Петру, Павлу и другим апостолам… хотя это не важно. Нам потребовалось бы тщательно изучить уникальное влияние на христианские источники Готамы Будды, кого не без оснований почитают и в наши дни и кто в момент озарения пришел к выводу, что жизнь есть боль, страдание и горе, — и не только для него, но и для всех — поэтому лучше всего уйти из нее.

— Уйти? Как это можно проделать, не прибегая к самоубийству?

— Не знаю. Но знает Будда.

— Это не кажется мне таким уж озарением.

— Потому что вы недостаточно духовны, что возвращает меня к исходной теме. Будда был весьма благополучным молодым человеком двадцати девяти лет, когда он покинул родительский дом и отправился на поиски мудрости. Хотя ему понадобилось семь лет, чтобы испытать озарение под деревом, он нашел то, что искал.

— Дерево?

— Мудрость.

— В таком случае я, пожалуй, удовлетворюсь глупостью.

— Это, по-своему, тоже мудрость.

— Что-то тут не так…

— Возможно. Но в этом повинен не Готама, между прочим, «будда» всего лишь титул, означающий «учитель», а этого человека звали Готама, как других зовут Билл, Том или Пит, ибо Готама Будда был «аватар» — космически просвещенный, открывший Истину. Истину с большой буквы, Шелдон. Люди вроде нас с вами или Билла, Тома и Пита могут случайно натыкаться на маленькие правды, но мы должны полагаться на аватаров, каким был Готама, и наших религиозных учителей, чтобы открыть Истину. Особенно духовную Истину.

— Кто так говорит?

— Они.

— Прошу прощения за вопрос.

— И нам известна одна из величайших, если не самая величайшая Истина Будды: жизнь делает такой жалкой желание. А желание в самом худшем виде воплощено в женщине. Поэтому мы должны избегать женщин, как чумы.

— Вы шутите!

— Я цитирую. Ну, в несколько перефразированном виде.

— Но в таком случае на земле очень быстро никого бы не осталось!

— В том-то и дело. Разве это не великолепно? Но для нас важно, что эта идея превратилась из буддистской мудрости в одну из самых прославляемых христианских истин. Понимаете, обладая всей этой мудростью, — я не стану утомлять вас остальными ее компонентами — Готама начал испытывать жгучее желание поделиться ее перлами со всем человечеством. Он это сделал — во всяком случае, приложил все усилия. В результате даже сегодня сотни миллионов людей, в том числе большинство христиан, на словах, возможно, отвергая буддизм, невольно усвоили его постулаты. Такие, как «плоть — это зло, а женщина — западня».

— Погодите. Вы сказали, что Будда испытывал жгучее желание распространить эту чепуху среди всего человечества.

— Совершенно верно.

— Но разве он не тот самый аватар, который учил, что желание нежелательно?

— Именно тот самый.

— Может, это какое-то другое желание?

— Нет. Такое же.

— Тогда как же?..

— Вы задаете весьма толковые вопросы, Шелдон. Правда, последний я сам вам навязал. И все же вы его задали. Поэтому я настаиваю, чтобы вы сами на него и ответили.

— Но я не могу!

— Выходит, мы с вами в одной лодке, которая притом дает течь? — улыбнулся Бруно. Он закинул ногу на ногу и стиснул руками колено. — Довольно о Будде. Более того, мы не станем рассматривать аналогичные взгляды основного автора нашего Нового Завета, святого Павла из Тарса, а также манихеев и бывшего одно время их последователем святого Августина, многочисленных Пап, ненавидевших земную жизнь попов Кальвина, Уэсли и даже Фестуса Лемминга.

— Рад это слышать. Мне нужно в сортир, док.

— Потерпите немного. Страдания полезны для души.

— Черт с ней! Я могу заработать запор!

— Разумеется. С этой целью вас и заставляют терпеть. Итак, мы выяснили, почему так много добрых христиан ненавидят эровит…

— Мы?

— Точнее, вы. Я уже это знал. Все дело в убеждении, что Бог всего сущего создал человека из плоти и духа и что духовная часть человека замечательна, а плотская — куда как плоха. В таком случае проницательному уму должно быть ясно, что Бог здорово ошибся. Он не ведал, что творит.

— Но…

— Я повторяю вам то, что говорят наши наставники, и не стану это объяснять, так как не в состоянии этого сделать. — Бруно выпрямился, потянулся и вновь расслабился, глядя на одно из деревьев. — Уверен, что грехопадение человека произошло не в то время, как нас учили, а когда одни люди заявили, что плоть — это зло, а другие поверили этой лжи. Фестус Лемминг — логическое порождение этой ублюдочной концепции. Он должен противостоять эровиту или признать, что вся его жизнь была пустой тратой времени.

Я поставил бутылку с эровитом на стол. Бруно склонился вперед, взял бутылку и посмотрел на нее с ласковой улыбкой, как мальчик на нового щенка.

— Возможно, теперь вы лучше понимаете, почему самый святой пастор — как и многие другие — относится с подозрением к этому зелью.

Я усмехнулся:

— Пожалуй, немного лучше. — Я посмотрел на коричневую бутылку в руке Бруно, думая о ней и о вещах, о которых сказал мне Сэмсон прошлой ночью. — Док, эровит в самом деле совершает все то, о чем заявляете вы, Дру и еще много людей? Он молча кивнул.

— И вы, Дру и Дейв Кэссиди единственные, кто знает полную его формулу — формулу «Б», как вы ее назвали?

Бруно посмотрел на меня, слегка изогнув брови над ярко-голубыми глазами:

— Дру и я — да. Но Дейв ее не знает. Что вам подало эту идею, Шелдон? Я ответил не сразу:

— Полагаю, то, что он производил для вас эровит в «Фармацевтической компании Кэссиди и Куинса». А вчера вечером вы упомянули, что вместе с ним кое-что добавили к первоначальному составу. И вы утверждаете, что он не знает, из чего состоит эровит?

— Знает основную формулу. Я имел в виду, что Дейв только присутствовал, когда я делал добавки, а не то, будто он знал, что именно я добавлял. Но… что это меняет?

— Может, ничего. А может, многое. Думаю, нам нужно как можно скорее добраться до двух громил, которые вас похитили, нажать на них как следует и выяснить, кто стоял за всей этой историей. Вряд ли это было их собственной блестящей идеей. Кто бы за этим ни скрывался, у него должен быть мотив — деньги, месть, очищение мира и так далее. До этой минуты я считал, что у Кэссиди нет мотива, так как он уже знал полную формулу. Черт возьми, судя по вашим словам, эровит может стоить самое меньшее сотни миллионов.

— Да. Но вы можете исключить Дейва из числа подозреваемых, Шелдон. Он мой старый и испытанный друг. Вы, разумеется, понимаете, что может существовать тысяча еще не известных нам людей, которые не только осведомлены об истинной ценности эровита, но достаточно алчны и бессовестны, чтобы прибегнуть к насилию в надежде завладеть формулой.

— Согласен. Но боюсь, что, когда речь идет о моей работе и моих подозрениях, я должен быть сам себе Буддой, док. Пока дело не закончено, я могу подозревать даже вас в похищении самого себя.

Бруно улыбнулся:

— Значит, вы не добились успеха не только в поисках, но и в опознании этих двух человек?

— Пока нет. Капитан Сэмсон начал розыски прошлой ночью, а у полицейской машины больше возможностей для их идентификации, чем у нас. Кстати, в разговоре со мной Сэм высказал дельную мысль. Эти парни могли забрать из дома трупы их дружка и Андре и могли стрелять в Лемминга, но, учитывая элемент времени, не могли сделать и то и другое… — Я умолк, обдумывая идею, внезапно пришедшую мне в голову. — Будь я проклят! — пробормотал я. — Ну конечно! Как я мог это упустить?

— В чем дело?

— Те двое громил, которые похитили вас, действительно стреляли у церкви, только не в Фестуса Лемминга.

— Не в Фестуса Лемминга? О чем вы, Шелдон?

— Они пытались убить Реджину Уинсом.