Прости. Забудь. Прощай

Последнее пари актрисы

Скорая помощь приехала быстро – минут через тридцать-сорок. Врач с двумя помощниками энергично вошел в дверь, открытую очень скромно одетой, красивой молодой женщиной.

– Куда идти?

Дама, жестом пригласив следовать за собой, повела их через прихожую, загроможденную массивными кожаными креслами и старомодной, с мно-жеством крючков, дубовой вешалкой. Затем они прошли в просторную гостиную.

Из нее – в маленькую, опрятную, почти без мебели комнату и, наконец, в коридор, заканчивающийся полуоткрытыми двустворчатыми дверями.

– Она здесь.

Пропустив всех вперед, женщина осталась стоять на пороге, прижав ладони к груди и глядя в полумрак полными тревоги глазами.

Больная лежала на широкой кровати, обложенная подушками. В комнате пахло лекарствами и старыми вещами. Высокий потолок почти терялся в невероятной высоте. Тяжелые шторы на окнах плотно задвинуты. Слабый источник света, находящийся на столе, тускло освещал коробку из-под обуви, полную разных пузырьков и коробочек. Доктор подошел к кровати и поставил свою сумку на стоящий у изголовья стул. Женщина часто и тяжело дышала. Глаза закрыты. Лицо синюшной бледности, усиливаемой лампочкой искусственного света из единственного горящего рожка старомодного торшера, блестело ка-пельками пота. Доктор взял женщину за левое запястье. Она тут же отдёрнула руку и открыла глаза.

– Что вы тут делаете?! Я никого не звала!

– Ваша дочь позвонила, – спокойно объяснил он.

– У меня уже давно нет дочери, – произнесла больная хрипло. – Уходите! Ирина! Я же просила, – недовольно сказала она.

Мужчины в халатах подошли ближе.

– Давайте мы хотя бы проверим …

– Нет!

Врач нахмурился.

– Возвращаемся в машину, – приказал он своим спутникам и, взяв со стула сумку, направился к стоящей у двери молодой женщине.

– Сами видите: больная отказывается от помощи. Значит, она в ней не нуждается. Выведите нас из этого лабиринта.

Внезапно пациентка застонала и попросила:

– Постойте! Мне действительно плохо сейчас. Болит сердце, вот здесь… и жжет плечо. Простите великодушно!

Врач тут же вернулся, доставая на ходу стетоскоп. Он склонился над больной и привычно, словно передвигая дамки по шашечному полю, внимательно прослушал сердце и легкие.

– Что вы принимаете? Сколько прошло времени…

– Ириша, ответь, – прошептала пациентка.

– Вот нитроглицерин! Немедленно под язык! Если через 5 минут не поможет, я сделаю укол.

– Вам нужен свежий воздух, – сказал доктор заканчивая осмотр, – а здесь совершенно нечем дышать!

Он подошел к окну и одним движением раздвинул шторы, впуская поток дневного света. Тот, словно обрадовавшись возможности побывать там, куда ему давно не разрешали заходить, с любопытством мгновенно заполнил всю комнату.

Провозившись несколько минут с рамами, доктор недовольно заворчал:

– Господи! Ведь лето на дворе, а окна ещё заклеены.

Убедившись в нежелании рам подчиниться и полной бесперспектив-ности дальнейших попыток, он достал из кармана ключ, разорвал им бумагу на огромной форточке и открыл её, толкнув наружу. Коктейль звуков жизни огромного города ворвался в помещение.

– Вот так-то лучше.

Поворачиваясь к пациентке, врач хотел добавить что-то нравоучитель-ное, но всмотревшись в лицо пациентки и незамеченные прежде в полумраке фотографии на стенах, сказал только:

– Постойте! Вы… Не узнал без этих портретов.

– Я и сама себя иногда с трудом узнаю, – видимо, не первый раз отвечая так, усмехнулась женщина. – Мне уже явно лучше. Вы хороший доктор.

– Я ничего для вас ещё не сделал.

– Мне действительно лучше. Резкая боль ушла, а к тупой я привыкла.

Простите, что отняла так много времени.

Она посмотрела с укором на Ирину.

– Могли бы помочь кому-то, кто нуждался в этом больше.

– Не думаю, – отозвался врач. – Считаю, что безопасней будет госпитализироваться.

Ирина сразу подбежала к постели.

– Нина Георгиевна! Вот видите! Не я одна так думаю. Давно прошу, а вы не слушаетесь.

– Я говорила прежде и повторю ещё раз. В последний, – сказала она от-чужденно и твердо. – Я никуда отсюда не поеду. Ни сегодня, ни завтра! Покрайней мере, по собственной воле! Только в бесчувственной форме, готовой для морга или с разумом капусты. Последнее, что я хочу видеть – это дорогие моему сердцу вещи, родные стены и потолок этой комнаты, а не больничную палату. В конце концов я имею Jus vitae ac necis (Право распоряжаться жизнью и смертью).

– Id facere laus est, quod decet, non quod licet. Похвально делать то, что подобает а не позволяется», – тут же отозвался доктор. —Дело ваше. Не могу настаивать. Подпишите здесь, что вы отказываетесь от госпитализации, и я полечу дальше спасать человечество. Может, все же решитесь?

– Вы добрый! Загляните как-нибудь на огонек после службы. Буду рада вас видеть!

Она поставила подпись и закрыла глаза, показывая, что разговоры окончены.

Ирина открыла дверь.

– Михаил! Как же я вам рада! Ей опять было плохо ночью. Сейчас

храбрится.

Молодой человек уверенно прошел по тёмному коридору. Вошел в

комнату.

– Нина Георгиевна!

– Мишенька! Лучик света! Что привело вас сюда в этот чудесный субботний вечер? Хотя подождите… Поругались, да? А она хорошенькая?

– Как Вы себя чувствуете?

– Замечательно. Вы же здесь!

– Я серьёзно.

– И я тоже.

Актриса с нескрываемым удовольствием разглядывала доктора.

– Ну зачем вам это надо, Мишель? Право, не понимаю. Вместо того, чтобы успешно кружить головы достойным молодым и красивым женщинам… Там, где много света, шампанского и прелестных ножек… Вы проводите столько вечеров здесь и лишаете себя…

– Мне уйти? К… ножкам? – с мнимой угрозой в голосе предложил гость.

– Если вы уйдете, вот тогда у меня действительно случится инфаркт!

Глупость сказала. Пощадите. Конечно я хочу видеть вас как можно чаще. Просто боюсь отрывать такого замечательного молодого человека от радости общения с людьми его возраста. Одну жизнь я, кажется, уже загубила, – совершенно серьезно, с грустью сообщила актриса. – Она была моей самой молодой и преданной поклонницей. Когда много лет назад случился первый инсульт, Ирочка осталась единственной из тех кто поначалу вызвался ухаживать за мной и… не сбежал. Ни на шаг не отходила. Я была совершенно беспомощна. Это женщина редкостных добродетелей. А какая красивая, вы заметили?

Михаил быстро перевёл разговор:

– Давайте, я послушаю ваше сердце.

– Нет! Лучше я ваше! Расскажите, наконец о себе. Вам обо мне известно достаточно много. О некоторых местах даже (О Господи!) больше, чем я бы того желала. Мне же о вас ровным счётом ничего. Я умею слушать. Правда.

– Не так уж много интересного в моей жизни. Работал в художественной мастерской в Загорске. Отец оставил нас, когда мама тяжело заболела. Она умерла внезапно, ночью, несколько лет спустя. Захотелось тогда всех спасать, чтобы не уходили люди так рано. Решил под старость лет стать врачом и в 32 года приехал в Москву поступать в мед. Поступил, закончил. На жизнь и учёбу зарабатывал, выполняя заказы за не очень трудолюбивых художников. Я недурно рисую. Работы хватало. Теперь вот набираюсь опыта на вызовах и в травме. Скоро куплю себе комнату и будет совсем хорошо. Всё!

– Вы не рассказали о даме сердца.

– Оно слишком большое, чтобы вместить только одну, – отшутился

Михаил.

– Слава Богу! Я уже начала беспокоиться…

–Успокоил? Теперь давайте я поспрашиваю. С детства обожаю искусство. Театр, кино.... Мне интересно вас слушать, – продолжил Миша. —Я вижу в вас…

– Стоп! Умоляю! Не говорите, что я напоминаю вам бабушку.

Михаил искренне рассмеялся.

– Нет, нет! Ну, может быть, только красотой. Я вижу в вас чудесного друга и безумно интересную собеседницу.

– Ладно. Это я могу принять, заулыбалась Нина Георгиевна. —Готовьте глаза и уши. Не запросите пощады? Предупреждаю – её не будет!

Ирочка! Принеси нам, пожалуйста, альбом. Мой любимый. Спасибо, дорогая!

Она начала бережно переворачивать страницы и рассказывать:

– Театральные роли… Женя Евстигнеев… А это киношные. Здесь мы с Тихоновым снимались… А на съемках этого фильма (там внизу подписано, видите?) за мной ухаживал Бондарчук. Смешной случай тогда произошёл…

Ирина украдкой вытирала слезу, радуясь появившемуся интересу к жизни у её самой, самой, самой любимой и лучшей актрисы на свете. И не было ревности к этому мужчине, которого её любимица ждала, как цветок солнце. Хороший он, этот доктор и очень…симпатичный. Ирина личная жизнь, увы, не удалась. Да и когда? Даже учёбу в Строгановке пришлось оставить. Ведь она ухаживала за Ниной Георгиевной уже 11 лет. Наверно поэтому и не сложилось, но ни о чем Ира не жалела.

Во время просмотра альбома разгорелись нешуточные страсти.

– Да, именно! Почему полное равнодушие к судьбе такой великой актрисы?! Может быть, кому-то и все равно, а мне нет, – горячился Михаил.

Нина Георгиевна спокойно выслушала и сказала:

– Миша! Мне не нужна их жалость. Жалость тех, кому по сути безразлично, существовала я когда-либо или нет. Вы бы приняли помощь от таких людей? Миша молчал, насупившись.

– Вот и я тоже думаю. Давайте к этой пустой теме больше не возвращаться. Лучше будем пить чай!

Однажды, поздно ночью, в трубке зазвучал взволнованный голос Ири-ны:

– Умоляю! Я знаю, что вы приедете быстрее скорой. Ей плохо. Очень плохо.

Актриса лежала в постели, слегка наклонившись на левую сторону.

– Я пыталась её усадить, но она все время падает, – расплакалась

Ирина. Михаил проверил зрачки.

– Нина Георгиевна! Вы меня слышите?

Слегка кивнула. Он взял её за пальцы.

– Сожмите мои руки так крепко, как можете.

В ответ, правая кисть ощутимо сдавила Мишину ладонь. Левая… даже не шевельнулась…

– Я сделала всё как вы велели, – взволнованно докладывала Ирина. – Сразу раздавила аспирин в порошок и дала ей с водой проглотить.

– Вы умница, – похвалил Михаил и, взяв телефон в руки добавил: —сейчас буду звонить в свою больницу и договариваться о транспортировке.

Актриса затрясла головой.

– О нет! Никуда не поеду, – еле слышно, одними губами сказала она.

– Вы забыли. Я ещё жива.

Нина Георгиевна восстанавливалась после инсульта на удивление быстро. Пальцы левой руки уже шевелились, и она могла садиться в постели без посторонней помощи.

– Доктор! Смотрите, что я могу.

– Подождите! Я вам подушку подложу.

– Не подушка мне нужна, Мишенька, а надгробный камень.

– Вы знаете, что я не люблю такие ваши шуточки, – с преувеличенной строгостью сказал Михаил.

– Любите, любите! Вот и Иришка тоже ко мне пристает последнее время. «Давайте говорит, Нина Георгиевна, вставим вам керамику». А зачем? Чтобы у меня были самые красивые зубы на кладбище?

Все рассмеялись.

– Ну, вижу, дело пошло на поправку, – похвалил Михаил.

– Нина Георгиевна!

– Да, Ириша.

– Я давно хотела вас спросить… Не сердитесь на меня, ладно? Ваша дочь… Вы не желаете, чтобы я позвонила ей и пригласила приехать…

– Считай, что я не слышала этого вопроса.

– Но вы же мучаетесь....

– Дорогая моя Ириша! Я давно простила её. За всё. Не в этом дело. Ты эту… женщину не знаешь. Видишь во всех хорошее… Я ещё не остыну, а она уже метры квадратные да статуэтки считать начнет. Кстати. Ту, которую мне подарила Уланова, оставь себе. Ценная вещица. А Наталье позвонишь только когда я уже буду на ладан дышать. Актриса задумалась…

– Вообще-то хорошо, что ты спросила…

И совсем другим тоном добавила:

– Ирочка! Возьми ручку и бумагу. Вон там, в столе. О' Господи! Кому я это говорю. Ты лучше меня всё тут знаешь. Сейчас, я продиктую вам, голубушка, кое-что. Записывай, не спорь и не перебивай. Сделай в точности, как я скажу.

И актриса начала тихо диктовать, не обращая внимания на протестующие жесты и возгласы, прерывавшие иногда её монотонную речь. Закончив, она потребовала:

– А теперь дай мне ручку.

Спросила число. Поставила и размашисто расписалась.

– Мой последний автограф, – грустно сказала она и добавила с иронией – Самый дорогой… Во всех отношениях. Прочитай вслух.

Ирина начала читать, громко возмущаясь иногда, но актриса с любовью смотрела на неё и только улыбалась.

– Боюсь… Я не смогу… так, – твердо сказала Ирина, закончив чтение.

– Хорошо, – произнесла наконец Нина Георгиевна, дождавшись, когда её доверенная успокоится. – Мы заключим пари. Если я ошибаюсь в своей дочери и она прольёт хоть одну слезу у моей постели, – поступишь, как решишь, по-совести. Так, как подскажет сердце. Значит, ты выиграла, и я не научилась разбираться в людях. Если же нет… То победа останется за мной. Согласна? А то… буду являться тебе каждую ночь и включать свет. Пари?

– Пари, – улыбнулась Ирина, вытирая выступившие слёзы.

Через неделю у актрисы случился ещё один удар, и она лежала в постели совершенно без движения, не реагируя на звуки и прикосновения. Михаил приходил теперь каждый день обрабатывать страшные раны, которые появились на её спине. Как доктор он знал, что улучшения не будет и ничто не может защитить обезвоженные ткани от безжалостного разрушения, но он должен был что-то делать для ставшего дорогим и близким ему человека. Хоть что-нибудь!

– Наталья Станиславовна! Не бросайте трубку. Ваша мама при смерти.

Если приедете завтра, то, возможно ещё сумеете её застать и попрощаться. Да, адрес тот же. Она дома. У нас ничего не изменилось. Всё как и 11 лет тому назад.

Дочь приехала с мужем в тот же вечер. Ирина открыла, поздоровалась и, извинившись, ушла. Зайдя в квартиру, супруги брезгливо принюхались и первым делом начали придирчиво осматривать состояние стен и сантехники. Муж недовольно морщился:

– До чего всё запущено. Стекло в ванной треснуто. Лепнина вон в центре осыпалась. Остатки сбивать придется. Я на такую высоту не полезу.

– Тебя никто и не заставляет. Наймем кого-нибудь.

Зайдя наконец в последнюю, дальнюю, комнату Наталья Станиславовна с неприязнью посмотрела на лежащую без движения и дышащую, словно забыла, как это делается, мать.

– Ну вот и всё, – произнесла дочь, победоносно оглядывая обста-новку вокруг и удобно устраиваясь на стуле, с которого только что поднялась, уступая ей место, бледная Ирина.

– Всё! Дождалась!

Тут она заметила лежащий на тумбочке, прижатый настольной лампой, лист бумаги с аккуратно написанными строчками и знакомой размашистой закорючкой в самом низу.

– Это ещё что?

Её глаза цепко и быстро пробежали по тексту. Брови несколько раз поднялись и опустились.

– Хм… Даже так? Вот сука!

Дочь полезла в сумочку и достала пачку «Мальборо». Держа её как солонку, она вытряхнула оттуда одну сигарету и, щелкнув зажигалкой, жадно затянулась.

К ней в ужасе подбежала Ирина.

– Наталья Станиславовна! Что вы делаете! Тут нельзя курить, – изумленно запричитала она. —Сейчас придет доктор и… Вы…

Насмешливо глядя возмущенной Ирине в глаза, она картинно, как фокусник на сцене, взяла документ и подожгла его снизу язычком пламени от зажигалки. Оно почти мгновенно охватило весь лист. Наталья Станиславовна подула на слегка прихваченные жаром от прогоревшей бумаги подушечки пальцев, демонстративно отряхнула ладони и громко крикнула вглубь квартиры:

– Витя!

Муж бесформенной глыбой возник в дверном проёме.

– Возьми эту приживалку за вешалку, – сказала она, стряхивая пепел с сигареты на пол, – и выпроводи отсюда с вещичками на лестницу.

– Вовремя успела, ой, вовремя, – говорила она себе, довольно улыбаясь, пока муж грубо выталкивал сопротивляющуюся Ирину из комнаты.

– Ирке, «серой шейке» придурошной, квартиру со всей обстановкой, а докторишке дачку отписала, значит! При живой дочери!!!

В дверь настойчиво зазвонили.

– Если это Айболит, то заходить не разрешай. Скажи через дверь, что мы теперь сами о маме заботимся.

Ириша сидела с Михаилом на лавочке в парке и рассказывала:

– В квартиру меня больше не пустили, даже попрощаться… Так на ступеньках и сидела. Соседи несколько раз предлагали подремать у них до утра, но я и слышать не хотела – чувствовала, что уйдет она скоро. Боялась пропустить, когда приедут забирать . Умерла наша Ниночка ещё до рассвета.

Не ошиблась я… Санитаров дождалась, тронула её ладошкой, перекрестила…

Эх! Великие актрисы рождаются раз в столетие, а такие души, бескорыстные, светлые и того реже.

Михаил сидел серый. Пальцы сжаты в кулаки.

– Хоронят её послезавтра в полдень. Мэр выделил достойное место.

Опомнились, наконец! Вот адрес… И ещё… Нина Георгиевна для вас видеокассету оставила. «Лично Мишеньке в руки». Там в самом начале завещание записано. Вы о нем ничего не знаете, Миша. Это уже неважно. Она придумала для подстраховки, чтобы не сказали, что силой принудили. Наивно, конечно! Это ей уже позже мысль пришла на дом нотариуса вызвать. С ним официальное завещание, как положено, и составила. По закону и при свидетелях. А на кассете… Она вам что-то долго наговаривала. Меня выйти попросила. Сказала, личное. Кассета у её адвоката.

Вот визитка. Он велел после похорон зайти. Побоялась я за вас. Не стала звонить. Думаю, приедет… Горячий ведь, дров наломает… На ночь глядя все равно ничего не изменишь, а утро оно всегда мудренее.

Помолчали. Прощаясь, Ирина сказала:

– А пари своё она выиграла. Она всегда их выигрывала. Но это последнее… Так надеялась проиграть…