Проститут

Глава 2

За мной велели не занимать…

Когда в детстве Лане доводилось читать книги о приключениях, начинавшиеся с рассказа о том, как герой или героиня бежат из дому, ей всякий раз становилось жутко, аж до дрожи в спине. И она, переводя ситуацию на себя, примерялась – а сама могла бы так поступить? Но зачем? Ужас какой, разве можно из родного дома бегать!

Однако верно говорят – не зарекайся…

В то утро ее разбудила Надя Бойцова. И кабы случилось это не с самого утра, а на ночь глядя, так может, и не убежали бы?..

Лето на дворе в самом разгаре, выпускные экзамены позади, самое время по приёмным комиссиям тусоваться. И Мама-Мила, уходя на работу, дочу свою пожалела, не стала будить – пускай поспит, а в университет с документами можно и после обеда поехать, приемная комиссия ведь до самого вечера работает.

Ланочка проснулась от резкого звонка в дверь. Звонок у них старый, противный, как звонок тревоги на каком-нибудь опасном предприятии из фильма ужасов.

Лана открыла Наде босая, в розовой пижамке.

– Ты чего в такую рань притащилась, сбрендила, что ли?

Лана спросонья не заметила, что Надя одета по-дорожному и что сумка ее спортивная, с которой она на тренировки ездила, была набита так, что молния едва не расходилась.

– Я в Москву уезжаю, – сказала Надя, по-свойски проходя на кухню и наливая себе старомодного, редко где уже водившегося кислого гриба, плававшего в трехлитровой банке.

– В какую Москву? – недоуменно пожимая плечами, переспросила Лана. Она еще не проснулась и стояла посреди кухоньки в пижамке, ничего не соображая.

– В столицу нашей Родины, – тыльной стороной ладони обтирая губы, ответила Надя и прямо в теплой спортивной куртке уселась на стул.

– Зачем в Москву? Мы же в университет на восточный факультет с тобой договаривались? – удивилась Лана и тоже потянулась за банкой с грибом.

– Потому что я уезжаю, – тихо, но с не допускающей возражений твердостью, сказала Надя. И за твердостью в голосе подруги Лана почувствовала что-то неладное…

– Я сейчас на электричке в Питер, а там на Московский вокзал и дневным сидячим поездом в Москву, – сказала Надя. – Попрощаться вот пришла.

– Постой, а как же университет? А как же твои родители?! – Лана начала просыпаться.

– Университеты и в Москве есть, – ответила подруга. – А родители мои… Не могу я с ними больше жить!!!

Лана отставила чашку с уже налитым в нее полезным грибом.

– Постой, ну как же так?!

– Ты же ничего не знаешь обо мне, и слава богу, – с совершенно искренней горечью, какой ни один самый гениальный режиссер никогда не смог бы добиться и от самой гениальной актрисы, сказала Надя, вставая. – Все, некогда мне с тобой засиживаться. Я еще успею на электричку на девять двадцать, а следующая только в десять пятнадцать.

– Постой, я тебя хоть провожу! – Ланочка метнулась собираться. – Я же сегодня документы в приёмную комиссию подать маме обещала. Постой, я сейчас, мы успеем…

На девятичасовую электричку они успели.

Лана только документы похватала, аттестат, справку медицинскую, фотографии, паспорт…

– Ты родителям моим не смей говорить, что меня видела, поняла? – строго наказывала подруге Надя. – Папаша мой наверняка милицию натравит, они и к тебе приходить будут. Поэтому ты ни гугу! Смотри, не подведи! И своей маме тоже не говори, потому что если папаша мой меня найдет, я тогда повешусь.

До Питера доехали молча.

Ланочка все никак не решалась спросить, что же такое страшное случилось у Нади с ее отцом, почему она решила бежать из дома? Ведь еще вчера они с Надей ходили вместе в школу в канцелярию за какими-то справками, и все было ничего. Болтали, смеялись…

– Слушай, ты меня до Московского вокзала проводи, – попросила Надя, когда они стали спускаться в метро.

– Ну, конечно же…

В душе у Ланочки была страшная сумятица.

С одной стороны, разум велел задержать подругу, отговорить её от побега, но с другой стороны… в голове крутились всякие мысли о приключениях. И нельзя же бросить Надю одну. А как же мама и тетя Валя? Тетя Валя и не расстроится особо, а вот мама… Нет, я только посажу Надю на поезд и вернусь домой… Хотя она сама еще небось передумает или на вокзале, или когда окажется в Москве…

Потом, уже в Москве, Лана сама не могла вспомнить, как так получилось, почему она уехала вместе с Надей. Словно в бреду, она тогда дала Наде свой паспорт, когда они стояли в очереди возле касс, как побрела за подругой на перрон, как села в поезд…

Хотя, это не совсем правда.

Ланочка все время думала о том, что Наде нужен кто-то близкий, кому она может высказаться, выговориться, выплакаться, перед тем как сесть в обратный поезд и вернуться во Всеволожск.

Поэтому, входя за Надей в вагон поезда "Юность", Лана окончательно решила, что она едет с подругой совсем ненадолго, что уже сегодня в Москве, а то даже и в Бологом, они уже развернутся на сто восемьдесят градусов и вечерним поездом будут в Питере и на последнюю всеволожскую электричку тоже успеют.

Однако, оказавшись поздно вечером в столице, девочки назад в Питер не поехали.

– Он меня убьет, если поймает, – с совершенной уверенностью, передавшейся потом и Лане, всю дорогу от Питера до Москвы повторяла Надя. – Он зверь!

Баринов потом громко и долго смеялся.

– За компанию поехала? За компанию один товарищ даже повесился однажды, слыхала про такое?

Но Ланочка про такое не слыхала.

Сердце говорило ей, что Надю нельзя оставить одну. И доносить Надиным родителем о готовящемся побеге тоже нельзя… Оставалось только надеяться, что Надежда сама передумает.

Но Надя оказалась девочкой решительной. Если у нее и были какие-то сомнения, то они касались только того, сможет ли она убедить Лану пойти с ней.

Она понимала, что у Ланы дома царит полный душевный комфорт. Поэтому сыграть здесь надо было на чем-то другом. И доводы, которые она приводила Ланочке, строились на честолюбии и самолюбии.

– Вот мне папаша уже поступление в университет купил, – говорила Надя своей подруге, – а тебе разве мама твоя может купить платный курс? А на бесплатное тебе без репетиторов и без взяток не поступить, это ты и сама знаешь… И что?

Пойдешь в лицей на парикмахершу учиться? Будешь заурядной троечницей и неудачницей по жизни? А я от университета папашиного отказываюсь и тебе предлагаю – давай сами пробиваться. Пробьемся в Москве!

Надя давила на честолюбие, а сама не понимала, что давить на Ланочкино честолюбие совсем не нужно, потому как Ланочка решилась на побег не из амбициозных планов сделать карьеру, а только чтобы поддержать подругу.

Но в одном Надя была права.

В глазах Ланы она не видела такой же отрешенной готовности, какая была в ней самой.

Эту готовность к побегу было необходимо укрепить любой ценой.

И Надя решилась-таки рассказать Лане кое-что…

– Ты же ничего не знаешь… Ничего… Он же трахает меня… Уже давно. И я больше не могу так жить.

Лана подавленно смотрела на подругу и не могла выдавить из себя ни слова.

– И мать знает об этом и меня за это ненавидит, как свою соперницу. Ненавидит, но отца боится, и поэтому молчит. Потому как если она пикнет, то он ее убьет.

Может, он специально не скрывает от матери наши с ним отношения, он вообще как-то провоцирует ее что ли?

Лана сидела, остолбенев от страха перед жизнью, которую до этого момента, оказывается, и не знала совсем.

И теперь Ланочка понимала, что этим вот рассказом, этим знанием об обстоятельствах Надиной жизни, она повязана. Повязана такой тайной, которую никогда не посмеет раскрыть ни маме, ни тете Вале, ни прокурору.

Он пьяный матери морду набьет, а потом идет ко мне и трахает меня. ….

И с кем можно поделиться этой болью?

С дневником?

С подушкой?

С невидимым Богом, прячущимся где-то под сводами церкви?

– И матери не смей звонить! – не то умоляя, не то приказывая, заклинала Надя. – Потому как через твою маму папаша мой нас найдет!

Сердце Ланы разрывалось на части от боли.

С одной стороны, как маме не звонить? Она же там умрёт от страха в неведении!

А с другой стороны, как подругу свою предать?

Ведь и правда он убьет Надю. Папаша ее…

Не надо думать, что и Надя не понимала терзаний подруги. Условились так…

Что неделю, ну, максимум две недели, Лана не будет говорить маме о том, где она.

А там девочки устроятся, подадут документы в МГУ и Лана вернется покаянная домой.

А чтобы мама её не сошла с ума от горя и неизвестности, решили позвонить во Всеволожск Владу Макарову, их однокласснику, чтобы передал Маме-Миле, что, мол, жива её дочка… А Владу Макарову можно было доверять, он в седьмом классе, чтобы доказать Наде свою любовь, живьем белую мышь съел… Живьем… Такому человеку можно довериться. Ведь Вадька Макаров собрался в Макаровское училище поступать, а туда слабаков не берут.

С жильём девчонкам повезло. Подружка Нади по Всеволожской музыкальной школе Маша Таранкина уже год как жила в Лосях в общежитии Метростроя. Она была постарше девчонок и после окончания школы уехала в Москву поступать в Литературный институт, но вместо этого устроилась работать в Московский Метрострой маляром-штукатуром.

– Поживете у меня в комнате, – сказала Маша, когда усталые подружки уже глубоко заполночь добрались до нее. – Мы все тут на Москве с чего-то начинали. Через полгода поймете, что правильно сделали, потому как Москва круче Питера нашего будет, это я уж теперь точно знаю.

Очередной сюрприз Надя преподнесла Лане наутро.

– Я в университет поступать не буду, – категорически заявила она подруге, когда Ланочка сказала, что пора бы им ехать в приемную комиссию.

– А куда ты будешь поступать? – удивленно спросила Ланочка.

– В милицейскую школу я буду поступать, – ответила Надя, – там и драться и стрелять научат. К тому же, на юридический оттуда берут без экзаменов.

Еще одним сюрпризом оказалось то, что Надя умудрилась потерять деньги…

А нужно на что-то жить.

– Так как же я теперь? – удивленная, в полной растерянности спросила Лана.

– Ну, ты уж как-нибудь, – ответила Надя. – Или давай тоже со мной в милицейскую школу!

– Но мы же ведь договаривались всегда быть вместе, – промямлила Лана.

– Знаешь, подруга, надо быть сильной! И вот что я тебе еще скажу: не нужно цепляться за кого-то, надо самой.

– Так ты меня бросаешь? – глаза Ланы погрустнели.

– Никуда я тебя не бросаю, – отрезала Надя. – Просто у тебя своя дорога, а у меня своя.

– Но я же сюда из-за тебя приехала, – продолжала недоумевать Лана.

– А я тебя не просила, – поджав губы, ответила Надя, – ты сама за мной увязалась…

Девочки расстались возле метро. Надя поехала в школу милиции, а расстроенная Лана… В кармашке ее джинсов лежала визитная карточка того чудака, который накормил их тогда в баре и потом пел им песню про хиппи и про Сан-Франциско.

При Наде Лана не хотела ему звонить.

Доехала до Лубянской, вышла наверх, прошла мимо знаменитого "страшного" дома, перебежала дорогу на красный, зашла в Детский мир…

Баринов не рассердился и не удивился звонку, а даже обрадовался.

– Какой у вас номер странный, – сказал он, – вы, наверное, из автомата звоните?

– Ага, – не следя за красивостью лексики, ответила Лана.

– Как хиппуется?

– Что?

– Я хотел сказать, как жизнь бегляцкая?

– А-а-а, это в смысле мы как хиппи?

– Ну да.

– Да так, ничего…

В фойе было очень шумно, и чтобы расслышать, что говорит Александр Евгеньевич, Лане приходилось ладошкой зажимать противоположное от трубки розовое ушко.

– Помощь материальная нужна? Денег дать, накормить, обогреть? – смеялся Баринов на том конце.

– Нет, денег не нужно, – отвечала Лана, – если разве только советом помочь.

Уговорились встретиться на Тверской возле книжного магазина "Москва".

– Это рядом с памятником Юрию Долгорукому, не перепутаешь, – сказал Баринов, – я через полчаса там буду, возле касс на первом этаже.

Лана поела, поковырялась в тарелке без аппетита, а потом разревелась.

– Ну-ну, ну что такое? – заволновался Баринов.

– Простите, простите, это я так.

– Ну, поплачь, это ты на подругу обиделась?

– Да как же? Я ведь из-за нее от мамы и от тети Вали сбежала, а она меня тут бросила! – Лана вдруг совсем зашлась в рыданиях. – Что мне теперь, домой во Всеволожск? Как я маме в глаза погляжу?

Баринов вынул из кармана дорогой телефон Vertu и набрал номер.

– Привет, Бальзамов, – сказал Баринов своему невидимому визави.

Ланочка ковырялась ложечкой в креманке и невольно прислушивалась теперь к разговору, который так неожиданно прервал их доверительное общение.

– Слушай, Бальзамов, ты ведь кругом, с какой стороны ни посмотри, мой вечный должник…

Баринов вальяжно расхохотался, услыхав в трубке какой-то остроумный ответ своего далекого собеседника.

– Бальзамов, я бы мог простить тебе несколько твоих грехов и долгов, если бы ты взял бы теперь к себе одну мою протежей. Я тебе тогда и последнюю твою гадость прощу и писать про нее не стану… У меня есть одна питерская девчонка…

Лана вздрогнула, понимая, что речь идет именно о ней.

– Ты вроде бы на Кубу собираешься? Возьми мою девочку в команду безо всяких там кастингов-шмастингов, и считай, что мы с тобой на сегодня в расчете… Что?

Почему я хлопочу? Да дочка она моя… Незаконнорожденная… Ну и ладушки… – Баринов повернулся к Лане, убирая в карман свой мобильный телефончик: – Хочешь поехать на Кубу в телевизионном шоу сниматься? У меня на телевидении знакомый один продюсер есть, он согласен.

– Меня? – поперхнувшись и едва не задохнувшись, переспросила Лана.

– Тебя, а кого же? – хохотнул Баринов.

– А как же университет? – засомневалась девушка.

– Ну, ты ведь не парень, тебя ведь в армию не возьмут этой осенью. А после дебюта в популярном телешоу тебя в любое театральное училище возьмут, это я тебе обещаю, или в МГУ на факультет журналистики, это запросто…

В глазах у девочки загорелись огоньки.

Телевидение, Куба, факультет журналистики…

– А как же Надя?

– А Надя твоя пойдет учиться на милиционера, – ответил Баринов, поднимаясь из-за стола.