Простить нельзя мстить

– Мстить?!

– Мстить!!!

– Лучше простить.

Месть разрушает того, кто питает её.

(Из диалога героев книги)

I

Игнат Семёнович и Варвара Ивановна Дубровские пригласили сына Тимофея с женой Полиной и детьми Тоней, Настей и Юрой погостить у них в Кумашкино на летних каникулах – подышать горным воздухом, поесть дикой ягоды: кислицы, малины, смородины, побывать на пасеке и отведать свежего меда. Тимофей и Полина работают в школе в Усть-Каменогорске: Тимофей директором школы, Полина учительницей начальных классов, отпуск у них летом, это прекрасная возможность побыть вместе с детьми и свозить их на отдых. Они решили, что предложение родителей надо принять, но поехать в Кумашкино детьми может только Полина. О поездке к дедушке с бабушкой Тимофей торжественно объявил ребятишкам, и те восторженно закричали от радости.

– Если не перестанете кричать как индейцы, поймавшие добычу, придется отменить решение о поездке! – он строго произнес это предупреждение, и хотя глаза его улыбались, но дети знали: если папа что-то строго сказал, не стоит продолжать делать то, что ему не нравится. Шум затих. Девочки занялись куклами, обсуждая, какие из них взять с собой, а Юра убежал во двор к мальчишкам.

Настя очень любила бабушку Варю, а дедушку Игната немного побаивалась, очень уж он серьёзный был. Но всё равно всегда с радостью к ним приезжала, и ей всегда было жаль уезжать от них: мало было времени на общение из-за скоротечности поездок. Сейчас Настя сидела на стульчике в детском уголке и думала о том, что она скоро увидит бабушку и дедушку, и сердце её быстро билось, и хотелось Насте, чтобы скорее прошли дни до поездки. Незаметно для себя Настя начала напевать песенку и покачивать на руках куклу Дунечку, которую ей на день рождения подарили родители. У неё была всего одна кукла, ей не надо решать, какую взять с собой, а какую оставить дома. А у её сестры Тони было две куклы: одна покупная, её звали Таня, а другая Марфутка, та была сделана бабушкой Тоней, мамой Полины. Тоня выбрала куклу и раскладывала рядом ней одежду. Тоня хорошо шила, и её кукла Марфутка имела несколько платьев. Настя шить не любила, не было у неё таланта к швейному делу. Её кукле Дунечке два платья сшила Тоня и заявила, что больше шить не будет, пусть Настя учится сама! Насте казалось, что бабушка Тоня больше любит сестру, чем её, потому что у сестры имя такое же, как у бабушки. Она как-то об этом сказала маме, та улыбнулась грустно, погладила дочь по голове:

– Совсем не так, она вас обеих любит, просто Тонечка в раннем детстве сильно болела, и бабушка за неё много переживала.

– А почему она Тоньке сделала куклу, а мне нет? – надула губки Настя и смахнула с глаз слезинки.

– Сделает и тебе куклу, попозже. Бабушка сейчас болеет. Вот выздоровеет – и сделает, – ласково говорила Полина, обнимая дочь.

– Ладно, подожду, – улыбнулась Настя.

Но сделать для Насти куклу бабушка Тоня так и не смогла – прошлой зимой она умерла. Остался дед Прокофий один, живет он в том же районе, что и дед Игнат с бабушкой Варей, но в другой деревне – Маралихе. Дед Прокофий добрый и ласковый, у него длинная белая борода и усы. Настя его добрым гномом называет, а он в усы посмеивается и ей отвечает, что она Белоснежка.

– Кто такая Белоснежка? – спросила Настя деда, и он рассказал сказку о Белоснежке и семи гномах.

– Мораль, Настенька, этой сказки очень проста, – говорил дед Прокофий. – Пройти все трудности, которые Белоснежке создавала мачеха, принцессе помогли её природная доброта, а её благожелательный характер не позволил ожесточиться. Несмотря на все унижения, которые терпела от мачехи, она была весела, и даже когда ей приходилось тряпкой мыть каменные ступени дворца, пела. Запомни, внученька: любовь и зло далеко друг от друга; добро рано или поздно восторжествует над злом.

Настя слушала деда буквально с открытым ртом, ей нравилось, как он рассказывает сказки и поясняет их смысл. А Тоня сказки не любила, говорила, что это всё ерунда, лучше поиграть или сшить новую одежду кукле. Став постарше, Тоня шила платья себе и иногда Насте. Полина, глядя на её изделия, улыбаясь, говорила, что дочь будет белошвейкой. Тоне не нравилось такое название её труда, и она однажды заявила, что будет придумывать моду для людей. Было ей десять лет.

II

Время сборов в поездку пролетело быстро. Навигация по Иртышу открыта, в гости решили плыть по реке. Увидев пароход, дети возбужденно заговорили о том, какой он большой и красивый. Юра, не обращая внимания на родителей, побежал к трапу.

– Юра, вернись, – строго крикнул мальчику вслед Тимофей.

– Я хочу первый там быть, – обиженно ответил сын.

– На посадку пойдете все вместе и чуть позже. Ты видишь, как много людей возле трапа? А если тебя столкнут вниз взрослые, которые спешат так, как будто не успеют? Ведут себя хуже детей… – сердито продолжил Тимофей.

– Тима, не сердись, – миролюбиво сказала Полина. – Волнение детей понятно, а вот почему ты так разволновался? – она ласково посмотрела на мужа.

– Ты права, чего это я разволновался? Может быть, от того, что первый раз вас отправляю теплоходом. Путь не близкий, а дети у нас с тобой шебутные. Как ты с ними одна справишься? – виновато улыбнулся он в ответ жене.

– Если уж с классом первоклашек справляюсь, найду и для своих детей подход, – Полина обняла мужа. – Всё будет хорошо. Приедем в Кумашкино – позвоню с почты.

Посадка на теплоход шла быстро, и наконец-то маленькие путешественники оказались на палубе. Сверху отец показался детям маленьким, как ребёнок; он махал им на прощанье рукой.

– Отдать швартовы, – звучит громко команда, и через некоторое время теплоход медленно начал движение от берега.

– Мама, смотри, папа совсем стал маленький, как мужичок ноготок, – весело сказала Настя.

Полина погладила девочку по голове, ничего ей не ответив.

Теплоход уплывал утром, и впереди у ребят целый день впечатлений. Виды природы по берегам Иртыша необычайно красивые, и Полина решила занять детей их созерцанием через игры.

III

В Кумашкино теплоход пришёл на закате. Дети были уставшие, и кроме Насти на красоту заката никто внимания не обратил. Настя во время плавания сделала несколько зарисовок. Полине очень понравились изображения реки, в них вода была как живая. Она удивлённо смотрела на один из рисунков и думала, как же она не заметила у дочери таланта к рисованию. Сейчас Настя сидела на палубе со стороны правого борта и самозабвенно рисовала. В её руках мелькали оранжевый и желтый карандаши, нижняя губа была прикушена, щечки разрумянились. От маленькой художницы не хотелось глаз отвести. Рядом с Полиной стояли Тоня и Юра, они тихо о чем-то спорили, но слов было не разобрать, их относил ветер.

«Почему Тоня и Юра всегда спорят?» – тихо проплыла мысль. Полина поняла, что сегодняшняя поездка на теплоходе дала ей возможность по-новому увидеть своих детей. Есть о чем подумать.

На палубе стало шумно: пассажиры теплохода вместе с багажом собрались наверху и, кто устало, а кто раздраженно, переговариваясь, ждали, когда причалит теплоход и можно будет сойти на берег. Вокруг царила всеобщая усталость, и только маленькая девочка ничего не замечала, кроме заката солнца.

– Девочка, подвинься, ты мне мешаешь, – раздался сердитый женский голос. Настя подняла глаза и прямо перед собой увидела толстую женщину с двумя мешками в руках, которая пыталась протолкнуться вперёд. Девочка слегка отстранилась, пропуская женщину.

– Смотрите, рисует солнце, будто делать больше нечего, – опять сердито говорит толстая тетка. – Мешает тут простым людям, расселась… – продолжала бубнить она.

– Марфа, отстань от девчонки, с твоими мешками тебе выходить надо последней, а то с трапа кого-нибудь в воду спихнешь, – слышится весёлый мужской голос.

И завязалась перебранка мужика и бабы, такое обычное явление при большом скоплении народа. Полина смотрела на суету людей вокруг и с удивлением подумала: «Отвыкла я уже от такого зрелища. В городе всё иначе и тише, – и улыбнулась своим мыслям и себе: – А давно ли ты стала горожанкой? Всего-то лет пятнадцать…»

IV

Игнат Семёнович и Варвара Ивановна стояли на причале и ждали, когда спустятся по трапу их дорогие гости. Первой увидела дедушку и бабушку Тоня. Она быстро побежала к ним навстречу и на бегу влетела в расставленные дедом руки.

– Голубушка моя, куда же ты так летишь? – смеясь, спросил он девочку.

– К тебе и к бабушке, – бесхитростно ответила Тоня. Бабушка смахнула с глаз слезинки и протянула руки к Тоне:

– Игнат, отпусти ребёнка, дай и мне её обнять.

Игнат разжал руки и передал внучку жене. Тоня повисла на шее у бабушки и заплакала:

– Как я по тебе соскучилась, бабулечка!

– Полно, Тонечка, полно! Плакать-то зачем? Вот и свиделись снова, радость ты наша.

Подошли Полина с Настей и Юрой. Дед с внуком поздоровался за руку:

– Здорово, боец! Как учебный год окончил?

– Отличник… почти, – смущенно отвечает Юра, глаза в дорогу устремил.

– Не понял я, что значит «отличник почти»? – смеется дед. – У нас в школе так не бывает, это, наверное, новомодное течение в городских школах.

– Одна четверка у меня, – тихо говорит Юра, – по пению. Засмеялась и бабушка:

– Я согласна с тобой, внучок: почти отличник, четвёрка по пению не считается.

Настя стояла в сторонке, прижав к груди листки с рисунками. Полина легонечко подтолкнула её к бабушке и дедушке. Те, закончив обниматься с Тоней и Юрой, оба одновременно повернулись к Насте.

– Настенька, ты, как всегда, спряталась за мамину юбку… Иди, обниму и поцелую голубушку нашу, – ласково говорит дед Игнат, наклоняясь к внучке. Настя прижалась к нему, а он гладит её по голове и шепчет:

– Хорошо, что все приехали, деточки наши, погостите, отдохнете, сил на природе наберётесь.

– Дед, отдавай мне внучку, а то задохнется она в объятиях твоих, как медведь ребенка в охапку сгреб, – бабушка Варя отнимала Настю от мужа и шутливо грозила ему пальцем.

– Полина, здравствуй, милая, мы очень рады, что вы все приехали к нам, – ласково обращается к снохе Игнат Семёнович. – Жаль, что у Тимы не получилось с вами приехать. В лесу много ягоды, набрали бы, насушили, сварили варенье и увезли бы на зиму гостинец.

– Мама, папа, здравствуйте, – сердечно приветствовала Полина родителей мужа. – У Тимы много дел на работе сейчас, надо школу к учебному году готовить, ремонт большой затеял. Меня одну отпустил.

Ребятишки бежали впереди взрослых, весело разговаривали и крутили головами по сторонам. Родная с малых лет природа. Красота везде. Горы по берегу реки, кажется, еще выше стали, солнце медленно прячется за макушки деревьев, его лучики пробиваются сквозь листву, рассеивая мягкий свет. Настя остановилась и, подняв голову вверх, сказала:

– Отсюда солнышко тоже красивое.

– С чем ты его сравнила, внученька? – спрашивает Варвара.

– На пароходе оно другое было, – серьезно отвечает Настя. Идут бабушка Варя и Настя рядом и разговаривают о закате солнца, который Настя рисовала на пароходе.

Игнат шёл рядом с Полиной, серьёзный и сосредоточенный. Она сразу же отметила перемену в состоянии свёкра, как только ребятишки и свекровь отошли на расстояние, откуда не слышно голосов.

– Папа, что случилось? – тревожно спросила Полина.

– Не знаю, Полюшка, как и сказать, – он говорил тихо, было видно, что его одолевает сильное волнение. Побледнел лицом и сильно сжал руки в кистях, с шумом выдохнул и сказал, как в омут бросился:

– Зинаида приехала. Сидит у нас. Ждёт тебя. Хочет забрать Тоню.

И хорошо, что в этот миг посмотрел Игнат Семёнович на Полю. Бледнее снега белого лицо её стало, губы задрожали и посинели, и начала медленно оседать она на руки Игната. Успел он их подставить, не упала на дорогу Полюшка.

– Деточка моя, Поля, крепись. Мы на твоей стороне, но Зинаида – мать Тони. Силой заберёт дочь, по закону она права, мы ничего сделать не можем, – он говорил дрожащим голосом, но слеза-предательница набежала на глаза. Неловко вытирая их, Игнат продолжил: – Мы не дадим тебя и Тоню в обиду. Надо с Зиной говорить мирно. Может быть, все вместе отстоим Тонечку.

– Да как же так, папа? Десять лет от неё ни слова не было, ни строчки. Тоня её не знает. Мы сказали бы ей, если бы Зина давала о себе знать. Тоня нас с Тимой зовет мамой и папой, – горькие и безутешные слезы лились из глаз Полины, и понимала она умом, что ничего сделать нельзя. Если Зинаида решит забрать Тоню, она это сделает, и закон ей в помощь. Никто не будет вникать в то, что один месяц был от рождения Тонечке, когда Зинаида привезла её к Полине и оставила, сказав, что они мужем едут к месту службы, туда не могут взять с собой только что рожденную дочь. Опасно там. Куда едут и как надолго, не сказала… Зарыдала Полина, закрывая рот руками, не давая вырваться крику. Мертвой хваткой боль схватила за душу.

– Что будет с Тоней? Она очень ранимая, очень тяжело переживала уход из жизни моей мамы, своей бабушки. А сейчас её хотят оторвать от всей семьи и увезти неизвестно куда! А-а-а, – и, зажав руками рот, Полина забилась в немом плаче.

Игнат справился с собой и, обняв Полю, шептал:

– Плачь сейчас, милая, а перед Зинаидой не надо. Она жалости не имеет. Взгляд у неё не женский. Не знаем мы, где она была и что она делала эти десять лет. Нам с тобой надо быть спокойными и сильными.

Говорил Игнат, сквозь слезы слышала Полина его голос, доносился он до неё, как тихое плескание в реке, постепенно ей становилось спокойнее на душе, и прекратились слезы, отпустила боль душевная. Решение пришло к Полине. Простое решение: уговорить Зинаиду не забирать Тоню, но сказать девочке, что мать она ей, приехала повидать дочь, и если Тоня сама захочет уехать с ней, то смириться. Полина не должна навредить девочке. «Тонечка умная девочка, она может сама разобраться, где ей будет лучше», – так подумала Полина, вытерла платочком глаза и тихо-тихо сказала:

– Папа, мне надо умыться холодной водой. Нам не уйти от разговора с Зинаидой. Не стоит тянуть, она же знает, что пароход уже пришёл.

Они подошли к колодцу, Игнат достал ведро холодной воды, Поля несколько раз плеснула ледяную воду в лицо, растерла его, тщательно вымыла руки. Набрала в кружку чистой и холодной воды и мелкими глотками выпила. Печально улыбнулась.

– Первые три года я ждала, что она приедет и заберёт Тоню. Потом успокоилась. Ведь от Зины ни одного письма не было – ни мне, ни родителям. Мама от переживаний за неё раньше срока ушла от нас. Грешным делом, думала, что погибли они с мужем в тех неведомых нам далеких краях.

– Идем, Полюшка, бабушка с детьми уже возле дома. Тебе лучше быть рядом с Тоней, когда появится Зинаида. Не знаю я, что у неё на уме, – Игнат говорил спокойно, но сколько требовалось ему сил так держаться, знал только он.

V

Зинаида Осипова стояла у окна в доме Дубровских. Ждала, когда придут хозяева и гости, которых они ушли встречать. Важные гости – сноха Полина и ребятишки: Юра, Тоня и Настя.

В пепельнице лежало несколько недокуренных папирос «Беломорканал» – Зина курила давно и много. Настраивалась на встречу, на разговор. Решимость её поубавилась, в груди появилось не знакомое ранее чувство вины и обиды.

Вспоминала Зина вчерашний разговор с отцом. Она приехала к своим родителям в Маралиху узнать, где живёт её сестра Полина. Встретил Зину один отец, Прокофий, сообщил печальную весть, что мама умерла год назад. Зине показалось, что отец принял её отстранённо и недружелюбно. О матери он говорил скупо, сообщив только, что та болела и сильно переживала за судьбу дочери, от которой за десять лет не было ни одной весточки.

– Папа, пойми, не могли мы писать о себе или как-то еще сообщить. Сейчас Алёша демобилизован, он инвалид. И много лет еще мы не можем говорить о своей жизни. Прости меня и его, – Зина говорила напористо, глядя в глаза отца.

– Ты совсем другая, дочь, не та, что знали мы с мамой, – печально смотрел на Зину Прокофий и тихо спросил: – Зачем приехала?

– За дочерью своей, Тоней, – прозвучало резко, как выстрел из дробовика.

– Зачем тебе, Зина, дочь, которую ты не знаешь? Зачем травмировать психику ребенка? Она растет в хорошей семье, где её считают своей и любят родительской любовью, – Прокофий говорил тихо, но Зине казалось: он по ней бьёт наотмашь, и она, защищаясь от невидимых ударов, резко его оборвала:

– Родительская любовь есть и у нас с Алёшей! Тоня наша дочь, плоть от плоти, а то, что Поля и Тима её вырастили хорошей девочкой, – от нас им спасибо! Я приехала за Тоней и без неё не уеду. Говори, где живут Поля с Тимофеем, – Зинаида раскраснелась, ноздри её раздуваются, дышит как гончая, пробежавшая за зайцем несколько километров.

– Остынь, Зинаида. Не распаляй себя. Меня ведь ничем не удивишь. Много разных людей на веку видел. Хочешь забрать дочь у Поли – сделай это добром и для Поли, и для Тони. Ранимая девочка она, тонкой душевной организации.

– Про душу поговорим отдельно. Где живёт Поля?

– В Усть-Каменогорске. Но ехать тебе туда не потребуется: завтра Полина привезёт детей на каникулы к Игнату с Варей и ко мне. Каждое лето ребятишки у нас гостят понемногу.

Сегодня Зинаида приехала в Кумашкино и пришла в дом Дубровских. Встретила её на крыльце Варвара.

– Здравствуйте! Вы Варвара Ивановна Дубровская? – громко, сильно волнуясь, спросила Зинаида.

Хозяйка дома долго и внимательно смотрела на незнакомую гостью, тихо ответила:

– Здравствуй, коль не шутишь. Чья будешь, милая? Не припомню я тебя, не наша ты, не кумашкинская.

– Из Маралихи я, Зина Осипова, сестра Полины, снохи вашей.

Если бы в этот миг случилось землетрясение, наверное, не так бы испугалась Варвара, как после этих слов женщины, стоявшей перед её крыльцом. Она взмахнула правой рукой вверх, левой начала искать перила.

– Зинаида?! Да где же ты, дева милая, пропадала столько лет? Мы уж, чай, подумали, что сложили вы свои головы с мужем твоим в неведомых нам краях, и никогда не узнаем, где и как это случилось. Жива, значит, слава Богу! – Варвара уцепилась за перила и внимательно смотрела на Зинаиду.

Не ожидала Зинаида такого приветствия. Никогда она не думала, что её молчание может быть так понято: не пишет, весточки никак не передает – мертвая, значит! И обидно ей стало, что похоронили её родные и знакомые. И зло взяло Зинаиду: как это они посмели? Она и Алёшка Родину защищали, на её благо трудились, а эти сидят по своим домам в уюте и тепле, и осуждают её, и хоронят. Злые мысли закружили в голове у Зинаиды, стоит она перед Варварой, молчит, только губы кусает.

– Проходи в дом, Зинаида, с дороги чаю налью. Обед готов, хозяин мой сейчас с огорода придет, есть будем. После поговорим. Раз приехала, знать, дела у тебя важные, – голос Варвары Ивановны звучит тихо, без негодования, задумчиво. Схлынул гнев, Зинаида шагнула в дом.

– Чайку бы хорошо с дороги, Варвара Ивановна. Пить хочется, долго я из Маралихи добиралась: с рассветом выехала, а только к обеду и поспела, – пыталась улыбнуться Зина, но кривая получилась улыбка.

– Мать, кто в гости к нам пожаловал? – голос Игната раздался неожиданно, а сам он уже стоит в дверях комнаты.

– Игнат, Зина к нам приехала, сестра Полины, – Варвара ещё говорила, а Игнат на слове «Зина» понял: в дом пришла беда. Расправил плечи, голову поднял и сверху вниз глянул на незваную гостью.

– Зина, значит, говоришь, приехала. Жива и здорова, руки ноги целы, наверное, и говорить умеет, – голос звучал раскатисто, но не грозно. – Давай, мать, мечи из печи на стол. Обедать будем. Разговоры все после него будут. Пошел я к рукомойнику, – и вышел из дома Игнат. Зинаида только дыхание перевести и смогла.

После обеда был разговор. Варвара Ивановна убрала со стола посуду, вытерла клеёнку и поставила каждому по чашке чаю.

– Разговор долгий или скорый будет, я не знаю, но по чашке чаю вам не помешает. Говорите, а я пойду, займусь подготовкой к встрече с внуками, есть дела не сделанные, – всё это она говорила Игнату, не Зинаиде.

Игнат Семёнович держался спокойно, говорил уверенно, но не унижал и не обижал Зинаиду:

– Рассказывай, Зина, что можешь рассказать о том, почему молчала и дочери своей о себе не сознавалась. Я всё пойму.

– Игнат Семёнович, ничего сказать не могу о жизни своей, поверьте на слово. Недавно Алешу демобилизовали. Приехали мы в Усть-Каменогорск. Он инвалид. Требуется длительное лечение; неизвестно, встанет ли он на ноги. Решили мы с ним забрать дочь нашу, Тоню. Приехала узнать, где Полина с Тимофеем живут.

Зинаида говорила спокойно, от былой агрессии и следа не осталось. Но взгляд её не нравился Игнату: исподлобья на него смотрела измученная и несчастная женщина, в глазах её плескались то боль, то злость. Он отметил несоответствие выражения глаз и голоса. Удивился. Но молчал, ждал, что скажет Зинаида дальше.

– У нас благоустроенная двухкомнатная квартира, я устроилась на работу. Алеша дома, пока больше лежит, но его уже можно сажать, обложив подушками. Надеюсь, он поправится, – в голосе Зины звучала теплота, когда она говорила о муже.

– Тоня вам с мужем нужна как сиделка? – задал вопрос Игнат.

– И да, и нет, – спокойно ответила Зина. Видимо, она много думала по этому поводу, и её вопрос не застал врасплох. –

Тоня уже достаточно взрослая девочка, может мне помогать ухаживать за Алешей – это поможет ей адаптироваться в семье и всем нам сблизиться.

– А если, наоборот, это её испугает? Если она решит, что нужна вам оказалась только тогда, когда вам плохо, и это ранит её детскую неокрепшую психику?

– Вот и вы, как мой отец, о психике заговорили, – сердито прервала его Зина.

– Не отнимая твоего права на дочь, прошу сделать это тактично и щадя ребенка. Ты сказала, что не уедешь без Тони. Мой совет: не спеши и не иди буром. Всему свое время, – Игнат смотрел на Зину задумчиво.

Она, вновь озлобившись, резко ответила:

– Тоня моя дочь, и мне решать, как с ней говорить.

– Говори, но помни: ты не знаешь дочь и увидишь её сегодня, наверное, второй раз в жизни. Ей надо привыкнуть, что у неё есть вторая мама…

– Какая вторая мама?! Вы о чём??? Я её мать, я и никто больше…

– Ты на сегодня биологическая мать, – спокойно ответил Игнат. – Мать, вырастившая и воспитавшая Тоню, вложившая в нее добро, знания и понимание, – Полина, её настоящая мать. Ты можешь стать матерью Тоне, но постепенно. К мудрости призываю. Думай. До вечера есть время. Вечером ты встретишься с дочерью. А я пошел. Дела у меня.

Игнат встал и вышел из комнаты, не дожидаясь от Зинаиды ответа. На душе у него было хмуро. «Беда пришла в дом», – эта мысль болью отдавала в сердце.

Зинаида осталась в комнате одна. Она стояла у окна и сердито продолжала мысленно спорить с Игнатом. Но вдруг поток злых мыслей в её голове остановился: на завалинке напротив дома Дубровских сидела старая женщина – настолько старая, что определить её возраст было невозможно. Внимание Зинаиды привлекла не женщина как таковая, а её вид – сгорбленная, в черном одеянии, из-под платка выглядывают растрепанные седые волосы, глаза женщины закрыты. Она клюкой что-то чертит возле себя. Из-под клюки поднимается земляная пыль и, немного повисев в воздухе, вновь ложится на землю. Старуха всё быстрее и быстрее чертит клюкой и что-то шепчет, гримаса на лице говорит о том, что она сердится, а пыль поднимается всё быстрее и уже не успевает оседать, так часто и много её поднимается в воздух.

– Бабушка Марфа, здравствуй! – слышится детский голос, и вот уже возле старухи стоит темноволосая девочка невысокого роста, в голубом платьице с рюшей по подолу, возле ворота виднеется букетик цветов из такой же ткани, девочка в руках держит двух кукол и полотняный мешочек. Из-за угла дома появляются мальчик и еще одна девочка. Мальчик скачет на прутике, а девочка бережно прижала к груди тетрадь.

– Бабушка Марфа, здравствуй! – хором говорят дети. Старуха, не прекращая своего занятия и не поворачивая головы к ребятишкам, говорит громко, почти фальцетом:

– Кукушка прилетела, кукушка… украдёт дитёнка… злая… бегите, бегите от неё.

Ребятишки закрутили головами из стороны в сторону, ищут глазами кукушку.

– Бабушка Марфа, а где кукушка?

– В доме, в доме…

– Настя, Тоня, Юра, идите в дом, ужинать будем, – зовет детей Варвара.

Дети побежали на зов бабушки, а вслед им ещё слышались тихим голосом сказанные слова:

– Слёзы, слёзы будут, беда прилетела… Зинаида продолжала смотреть в окно.

«Странная старуха, – подумала она, – на ведьму похожа, сидит и каркает как ворона. Сейчас увижу дочь. Какая из девочек дочь? – она даже отвечать себе не хотела на этот вопрос: – Какая разница, какая из этих девчонок – моя дочь!.. Сейчас встретимся, поговорим и утром с ней уедем. Нам всё равно друг к другу надо будет привыкать», – привычно и решительно настроила себя на деловой лад Зинаида. Ей надо выполнить поставленную задачу, и она её выполнит.

Стоит Зина у окна и курит папиросу за папиросой. Слышатся детские голоса, но слов разобрать нельзя, всё слилось в один голосовой поток – гомон он еще называется. Слышит Зина, как Варвара просит ребятишек угомониться, вымыть руки и проходить в дом. Скоро все будут ужинать. Не обратила Зина внимания на то, что ничего ребятишкам бабушка про гостью не сказала.

– Зинаида, иди к столу, – Игнат вошел в комнату. – Дети в сборе. Мы пока ничего не говорили им. Поужинаем, потом оставим Тоню и с ней будем говорить. Будь мудрее, Зина, прошу.

В комнате с большой русской печью стоит стол, покрытый клеенкой. Из печи Варвара ухватом вытаскивает котелок с картофелем, над ним поднимается пар. В большой керамической миске на столе стоит сметана, а в плоской тарелке лежат вареные яйца. Большими ломтями нарезан хлеб. И роскошь – сливочное масло в маленькой керамической вазочке. В стаканах молоко. Дети у рукомойника моют руки: все вместе, толкая друг друга и смеясь, подставляют руки под струйку воды. Рядом с ними с полотенцем, спиной к выходу из комнаты, где была Зинаида, стоит молодая женщина. Всю эту картину Зина увидела сразу.

– Здравствуй, Полина, здравствуйте, дети! – громко раздается приветствие. Полина и дети разом поворачиваются на голос.

– Здравствуй, Зина, – Полина говорит спокойно и показывает на детей: – Тоня, Настя, Юра, поздоровайтесь с тетей Зиной, моей сестрой. Она очень далеко от нас жила и вот теперь смогла приехать к нам в гости.

– Здравствуйте, тетя Зина, – вразнобой сказали дети и побежали к столу.

Разместились за столом, Варвара пожелала всем приятного аппетита и разложила по тарелкам картошку, сдобрила её маслом и перед детьми поставила по стакану молока.

– Ешьте здоровую деревенскую пищу.

Дети, видимо, почувствовали напряжение взрослых и вели себя тихо. Ели молча. А может быть, они устали от дальней дороги.

Нарушила тишину Зинаида:

– Смотрела в окно и увидела странную старуху: то ли слепая, то ли от старости не хватает ей сил глаза открыть. Что-то чертила клюкой и шептала. Местная чудачка? – спросила ровным голосом, но Игнату почувствовалось, что зацепила Марфа Зинаиду.

– Марфа Фроловна живет в Кумашкино так давно, что никто из старожилов не знает, когда она здесь поселилась и сколько ей лет. Шутят: мол, второй век Марфа Фроловна живет. Зовут её все по имени и отчеству – как обращаясь к ней, так и говоря о ней. Уважают сельчане почтенную старушку за её провидческий дар. Никому зла она не причинила. Я живу здесь, считай, шестьдесят лет и не припомню, чтобы кто-нибудь обиделся на Марфу Фроловну.

– Бабушка Марфа говорила про какую-то кукушку, которая дитёнка украдет, – вдруг сказала Тоня. Взрослые одновременно вскинули на нее глаза.

– Это образное выражение, вы же знаете сказку о кукушке. Когда птенцы подрастают, она оставляет птенцов в гнезде, чтобы они самостоятельно добывали себе корм, – улыбнулся Игнат, пытаясь переключить внимание детей.

– Бабушка Марфа сказала, что кукушка украдет дитёнка, а не оставит его одного, – Тоня произнесла эти слова и посмотрела на Зинаиду. В глазах девочки мелькнул испуг. Зинаида сидела с опущенной головой и молчала.

– Дети, вы поели, идите в комнату и готовьтесь ко сну. А мы еще с Зиной поговорим, мы давно не виделись, – ласково Полина выпроваживала ребят из-за стола.

Варвара и Игнат следом за детьми вышли из кухни. Зинаида осталась сидеть за столом, а Полина стала убирать посуду. В комнате стояла тишина. С каждой минутой она становилась звенящей – казалось, электризуется всё вокруг. Молчали обе женщины. Зинаида смотрела на Полину и думала, какую тактику ей занять в разговоре с сестрой: агрессивную или, наоборот, доброжелательно-просящую. Полина, предупрежденная Игнатом, приготовилась к разговору. Но решила так: пусть начнет говорить Зинаида. Пауза затягивалась. Полина, убрав посуду со стола, заварила чай и поставила на стол чайные пары и чайник.

– Давай-ка, сестра, попьем мы с тобой деревенского чая с травками. Вспомним детство в родном доме и дружбу нашу. Помнишь, как мы любили с тобой на печи шептаться и девчоночьи тайны обсуждать… – говорила Полина, улыбаясь, так приглашала Зинаиду к мирному разговору. Зинаида улыбнулась в ответ, взяла чашку чая и потянулась за медом.

– А правда, сестра, давай поговорим о нашем, о девичьем. Я понимаю, тебя волнует, где я была, почему дочерью не интересовалась все эти долгие годы. Служили мы с мужем на благо нашей Родины, но где служили – не могу сказать. Ребенка взять собой не могли. Связь на несколько лет была потеряна, и у нас не было возможности узнать о ребенке. Поверь и прими это как данность, – Зина отхлебнула из чашки чай, положила в рот мед и медленно его проглотила. Полина молчала. – Хотела я Тоню забрать сейчас же, как приехала, но разговор с Игнатом меня заставил несколько изменить свое решение. Сейчас дело к ночи, Тоню беспокоить не будем, пусть она с дороги отдохнет. Поговорим с ней завтра утром и скажем ей, что я её мама, а дома её ждет отец. Заберем её к себе домой после вашего возвращения в город.

– Это правильное решение, – ответила Полина. – Чтобы Тоня привыкла к новой реальности, нужно время. Мы вместе с дедами и бабушкой её подготовим к переезду к вам. Но есть одно «но», и тебе тоже надо принять его как данность: Тоня уже девочка взрослая, ей скоро будет одиннадцать лет, и она имеет право решать, с кем ей оставаться. От твоей любви и твоего такта сейчас зависит, захочет ли Тоня жить в новой семье.

– Ты говоришь сейчас как учительница, а не как моя сестра, – перебила Полину Зинаида. – Тоня не может сама решать, с кем ей жить, она должна жить с родителями. Или вы с Тимофеем удочерили Тоню и она даже по документам не наша? – вдруг зло спросила Зина, побледнев и гневно посмотрев на Полину. – Ну, говори же, вы украли у нас дочь?!

– Успокойся, Зина, Тоня носит фамилию, что в её свидетельстве о рождении записана. Документ этот по малолетству ей не требуется в обычных жизненных ситуациях, и она никогда не спрашивала о нём. Тоня зовёт меня мамой, Тиму папой. От тебя и о тебе все прошедшие годы не было известий, и не считали возможным говорить, что мы ей не настоящие родители. Так что, сестра, мы очень бережно отнеслись к Тоне и её психике, чтобы не травмировать её раньше, чем она готова будет принять новость о том, что у неё есть родители, которые её родили.

– Предусмотрительные вы с Тимкой. Хорошо. Хорошо, что ты понимаешь, что ребёнок должен жить с родными родителями. Так и решим: завтра разговариваем с Тоней, она остается здесь до вашего возвращения в город, а там мы её перевозим к себе домой. Давай будем спать. Я устала, с раннего утра на ногах и в тяжёлых разговорах.

– Спокойной ночи, Зина, – Полина встала со стула, собрала чайные пары и отошла с ними к маленькому столику, на котором стоял таз с водой, занялась мытьем посуды, молчала. Зинаида посидела еще немного и ушла. Полина вытерла чашки и села за стол. Она смотрела в окно, в него заглядывала луна, светила ярким холодным светом, будто фонарик луч света направил в окно. За размышлениями она не заметила, когда рядом с ней оказалась Тоня. Девочка молчала и только перебирала у куклы волосы. В руках у неё была кукла, сделанная бабушкой Тоней, у Марфутки были волосы, которые можно заплетать, и девочка часто меняла кукле прическу.

– И что же это полуночницы не спят? – вопрос Игната вывел Полину из раздумий. Она увидела Тоню, протянула к ней руки: – Тонечка, и как же я не увидела, что ты пришла, – обняла девочку и прижала её к себе, поцеловала в волосы.

– Полина, Тоня, надо ложиться отдыхать, – Игнат ласково смотрел на них. – Завтра будет день и будет пища.

Разошлись по комнатам. Хороший дом у Дубровских – срубленный из бревен, в нем три спальные комнаты и просторная кухня с русской печью – гордость хозяйки Варвары Ивановны. В доме настелен деревянный пол, укрытый самоткаными половиками; просторные окна, в них днем много солнечного света, а ночью светит луна. На окнах и дверях в комнатах красивые шторы из ситца, любовно вышитые и обвязанные кружевами Варварой и её двумя дочерьми, Ольгой и Анной. Дочери рукодельницы – всему обучила их Варвара: варить и парить, печь пироги и хлеб, шить одежду, вышивать, вязать на спицах и крючком, ткать половики. В доме уютно и красиво. Гости спят в отдельных комнатах и не мешают друг другу.

Полина с Тоней вошли в комнату, где уже уснули Настя и Юра.

– Тонечка, давай будем спать, уже поздно. Спокойной ночи, – Полина поцеловала девочку и помогла ей лечь на кровать к Насте. Сама прилегла к Юре. Не спалось Полине. Она прислушивалась к звукам в доме – дом жил. Скрипнула половица в комнате родителей, луна нарисовала силуэт Игната на шторах; через несколько минут тень его скрылась в комнате, тяжело отозвалась кровать под Игнатом, послышался шепот Варвары:

– Спи, Игнат, утро будет, будет день, тогда и всё решится. Спи.

– Варя, не могу уснуть. Чую беду, – также шепотом он отвечает жене.

Потянуло табачным дымом – не спалось Зинаиде.

Дрёма начала окутывать Полину, когда ей больше почувствовались, чем послышались шаги. Она открыла глаза. В комнате не было Тони. Выждав несколько мгновений, Полина поднялась, накинула на плечи халат и вышла из комнаты – в кухне Тони не было. Дверь дома приоткрыта. Полина тихонечко открыла её шире и увидела Тоню, сидящую на крыльце. Девочка была в одной ночной сорочке. Сидела она, подобрав ноги, обхватила их руками и голову положила на руки. Свет луны падал на скорбную детскую фигурку, казалось – она спит, а луна её укрывает и своим светом и убаюкивает. Стояла звенящая тишина. «Печальный ангел», – подумала Поля. Она тихо, чтобы не нарушить покой Тони, вернулась в дом, взяла лоскутное тоненькое одеяло и так же тихо вышла на крыльцо. Тоня никак не реагировала – может быть, не слышала, может быть, не хотела говорить. Поля села с ней рядом, укрыла одеялом и обняла девочку. Тоня подняла голову, глаза её не по-детски смотрели на Полю – безграничная боль в них… И уткнулся ребенок в грудь Поли и тихо заплакал, подавляя плач, чтобы его не слышно было.

– Тонечка, доченька моя, не плачь. Мы с папой никогда не дадим тебя в обиду.

– Я не хочу ехать с тетей Зиной, – рыдания душили Тоню, – я никогда больше не вижу тебя и папу. И Настю с Юрой.

– Тонечка, доченька, что ты говоришь?! Почему же ты не увидишь нас, если мы рядом с тобой и всегда будем…

Тоня, обхватив за шею Полю, заплакала еще горше:

– Бабушка Марфа сказала: кукушка украдет дитёнка…

– Тоня, да мало ли что говорила старая бабушка, может, она сказку вспоминала, – пыталась утешить дочку Полина.

– Мама, я слышала, как вы говорили с тётей Зиной. Она злая, я не хочу с ней ехать, – тельце девочки сотрясалось от плача, и Полина, поглаживая её по голове, сама тихо плакала. Молчала она недолго, потом тихо-тихо, как шелест ветра, начала говорить.

– Раз уж ты всё слышала, доченька, послушай теперь и меня. Зина и Алёша – твои родители, они тебя родили. Мы тебя растили с любовью, ты для нас с Тимофеем – родная наша дочь и сестра Насте с Юрой. По закону твои родители могут тебя забрать – это их право, но никто не сможет лишить нас наших чувств друг к другу – ты наша дочь, мы твои мама и папа. Так для нас будет всегда! А у тебя есть право выбора, считать или

не считать нас папой и мамой, – Полина говорила, девочка успокаивалась под шелест доброго голоса и вслушивалась в слова, но молчала. – Вернёмся в город – поедем к твоим родителям, встретишься с папой Алёшей. Он болен, пока не может ходить, ему нужна твоя помощь…

– Какая помощь? – спросила Тоня, а в глазах её мелькнули недоумение и удивление.

– Простая помощь, Тонечка. Например, стакан воды подать. Рассказать о своих успехах в школе или показать платья, которые ты сшила для Марфутки и Танечки.

Девочка задумалась. Плакать перестала и не шевелилась, прижавшись к Поле. Сердце Полины сжалось от боли, молнией пронеслась мысль: «Тонечка права. Мы не увидимся… – она замотала головой: – Бред, бред. Это луна, это всё луна навевает такие печальные мысли. Полнолуние».

Стряхнула тяжёлые мысли Полина, крепче обняла Тоню и тихо прошептала:

– Доченька, мы тебя все очень любим, и ты всегда будешь с нами. Мама Зина и папа Алёша тебя будут отпускать к нам. Мы в одном городе жить будем. У тебя теперь два дома и две семьи. Будь умницей. Ласковое дитя двух маток сосет – так говорит русская пословица.

– Мама, я тётю Зину боюсь.

– Ты боишься неизвестности, доченька. Вам с Зиной и Алёшей всем придётся узнавать друг друга и учиться общаться. Это примерно так же, как в школе. Помнишь, когда ты пришла в первый класс, ты многих ребят не знала и учительницу, Нину Ивановну, не знала. Постепенно вы узнавали друг друга, и со многими ты подружилась, а Нина Ивановна стала твоей любимой учительницей. Так сложилось в твоей жизни: ты чуть раньше, чем твои подруги взрослеешь. Пойдем спать, уже луна к закату, скоро восход солнца. Восход новой жизни. Давай, моя хорошая, вместе с тобой поверим: счастливая жизнь будет и у тебя, и у твоих родителей. Они тебя снова нашли, в их жизнь входит радость.

Они с Тоней поднялись с крыльца и, повернувшись к дверям, увидели Зинаиду.

– Не спите? – тихо проговорила она. – Вот и мне не спится, – взгляд тревожный, а голос дрожит.

– Не спится, – ответила Полина, – полнолуние. Луна светит в окно, спать не дает, вот и вышли мы с Тоней, – а сама прикладывает палец к губам, так показывает Зинаиде: «Молчи».

Тоня тихо, не проронив ни слова, прошла мимо Зинаиды в дом.

– Поля, спасибо тебе за разговор с девочкой.

– Спокойной ночи, Зина.

Полине резануло слух это «…за разговор с девочкой». «Странная Зина, – подумалось Поле, – а почему она не сказала «с дочерью»? Ох, Поля, сама подумай – Зине надо привыкнуть, что у нее есть ДОЧЬ!»

VI

После завтрака Зинаида уехала, попрощалась, сказав «до свидания» и «спасибо» Игнату и Варваре за прием. Тоню обняла, поцеловала в щеку.

– Тоня, мы с папой ждём тебя дома. Как приедете в город, сразу же и переедешь к нам, – развернулась и, не оглядываясь, быстро ушла в сторону автостанции – там должна быть машина в Маралиху.

– Полина, зачем Зина возвращается в Маралиху? – спросил озабоченно Игнат.

– Сказала, что забыла у отца какие-то важные вещи.

– Вроде бы не из тех людей Зина, которые что-то забывают, – задумчиво говорил Игнат. – Как же она тогда служила там, где были они с Алексеем? Там нужна была память, память и память. Странная она, – махнул рукой и добавил: – Пошел я на покос, время пришло сено готовить нашей Буренке, а вы сходите в лес, в горы, за кислицей, малиной. Варвара сейчас вернется – ушла к Катерине договариваться, чтобы компанию составила.

Варвара появилась во дворе дома:

– Полина, дети, собираемся, в горы идем за ягодой. С нами пойдут Катя с детьми и Валя. Компания хорошая, вам, дети, будет весело.

На сборы ушло немного времени: взяли с собой хлеб, воду, надели на головы панамы ребятишкам, себе платки, в руки взяли ведра и вышли на дорогу.

Дети бегали друг за другом, устраивая догонялки, весело смеялись, только Тоня была задумчива и шла рядом с Варварой. Взрослые к девочке с вопросами не приставали. Катя и Валя расспрашивали Полину о городской жизни, охали и ахали, как, однако, в городе жить тяжело – все продукты надо купить, если денег нет, так что же – голодать? В деревне как: что вырастил, то и поел. «Как потопаешь, так и полопаешь», – подвела итог размышлениям Валя. Потом Катя и Валя запели русские народные песни, голоса красивые у обеих сельчанок, звучат в унисон, песни протяжные, о любви, о женской доле, за душу берут. Полина слушает их, душа её успокаивается, она идет и улыбается. И показалось ей: не было вчерашнего разговора с Зиной, и ночное сидение на крыльце с Тоней – это всё сон; не было в реальной жизни тяжелого ощущения близкой потери, это ей всё приснилось!

За разговорами и песнями дорога до ягодника оказалась недлинной и нетяжелой. Солнце светило ярко, но палящего зноя не было. Ягоды на кустах много, она алеет алыми капельками на густой зелени кустов. Некоторые ветки ломятся от крупных гроздей, и хочется подставить им руки и не уронить эту красоту на землю, не растерять её.

– Дети, – позвала Варвара, – будьте рядом с нами и не отходите никуда – от греха подальше. Хотя и редко, но все-таки медведь выходит в малинник.

– Медведь настоящий? – удивленно спрашивает Юра.

– Настоясий, – не выговаривая звук «щ», отвечает Санька, сын Кати, одногодок Юры. – Юлка, ты миску не бойся, он клику боится. Клиси слазу, когда миска плидёт (звуки «ш», «р» и «ч» у Саньки тоже еще не получаются).

– Я домой пойду, – заявил Юра и надул губы.

– Домой пойдем, когда ягоду наберем, а медведь к нам не придет, нас много, и он сам побоится идти сюда, – спокойно говорила Катя. – Встаем каждый возле своего куста, а ребятишки рядом со взрослыми. Обобрали ягоду с куста – двигаемся все вместе дальше. Поняли?

Началось веселое соревнование. Ягода была чистая, бралась легко, и в ведерках заметно прибывало. Дети, на удивление взрослым, вели себя тихо и активно наполняли свои ведерки – они у них были маленькие, легкие, сделанные из банок из-под повидла, что продают в местном сельпо. Сельский умелец дед Семен каждой хозяйке, которая к нему приходит, банку превращает в ведро, еще и распишет краской, одинаковых поделок не делает принципиально! Матерям польза, детям радость, у каждого свое ведро. Но и отметина: сразу ясно, кто ведро бросил и порученную работу не выполнил. Санька так высказал мнение местной детворы: «Это мамки сговорились с дедом Сёмой разные ведра делать. Они нас хотят заставить работать. А я хочу играть. Мамка ругается, когда я ведро бросаю и играю. Плохой дед Сёма». Услыхав такие рассуждения Саньки, взрослые посмеялись, но с пацаном согласились в той части, что действительно хотят приучить детей работать, но и только. А дед Семён молодец, хорошую идею дал и сам её реализовал.

Солнце показывало, что полдень уже позади. Решили сделать небольшой привал: отдохнуть, перекусить хлебом с ягодой, запить водицей и поваляться на мягкой траве в тени ягодных кустов. Расположились под развесистым кустом, на котором ягоду не брали.

– Городские пусть испытают необыкновенное ощущение – с куста и в рот ягоду положить да хлебцем закусить, – говорит Катя, а Валя ей поддакивает:

– Юрка, Настя, Тоня, вы ложитесь на траву и, лежа под кустом, ягоду рвите и в рот мечите.

– Не буду я ложиться, лежа есть неудобно, – сердито отвечает Тоня.

За шумными приготовлениями не заметили, как появился медведь. Первой его увидела Валя. Большой медведь стоял в нескольких метрах от места, где расположились ягодники. Зверь стоял и крутил головой, с места не трогался. Валя замерла на мгновение, а потом перевернула свое ведро с ягодой и начала в ведро стучать. Медведь зарычал и ломанулся в лес. Что было бы дальше, теперь уже не скажешь – ушел бы медведь и не вернулся, или, отойдя недалеко, он опять вышел бы к малине. Действия Валентины напугали вместе с медведем и Юру – он вскочил и пустился вниз с горы; убегая, задел ведро с ягодой, перевернул его, ягода рассыпалась, Юра упал, вскочил и летел вниз, словно выпущенная из лука стрела. Издавал Юра только один звук: «А-а-а», но так истошно, что медведь его крика напугался больше, чем грохота ведра. Медведь бежал в сторону, противоположную от Юры, и ломал ветки на своем пути. От всей этой суматохи вскочили с места Настя и Тоня, побежали догонять Юру. Настя споткнулась, подвернула ногу и покатилась под откос. Катилась быстро, её платье задралось, нежную кожу, обычно скрытую одеждой, царапала и резала трава. Налетев на что-то острое, от боли Настя закричала еще громче, чем Юра, и потеряла сознание.

– Настя, где ты? Настя, ау! – слышится разноголосый зов. Настя слышит крики, в ответ говорит:

– Я здесь, – но голоса своего не слышит. Испугалась: голос от страха и боли пропал, или она оглохла? Девочка лежит в овраге, от глаз людей её скрывают кустарник и высокая трава. У Насти болят нога и правый бок. Она пытается встать, но не может подняться. Страшно стало, что её не найдут, а медведь вернётся и задерёт её. Тихо плачет Настя. Голоса стали удаляться в противоположную от девочки сторону, и она заплакала ещё горше. Собрав все силы, которые у неё были, она снова попыталась встать, и снова не получилось. Острая боль пронзила тело, и дальше Настя ничего не помнит. Сколько времени она пролежала без сознания, Насте не известно. Когда она открыла глаза, то увидела синее небо высоко над головой и поняла, что её несут на носилках, сделанных из веток.

– Мама, мама, Настя глаза открыла, – слышит она голос сестры Тони.

Над Настей наклоняется мама и тихо говорит:

– Настенька, доченька моя, потерпи, скоро придём в деревню, там тебя посмотрит фельдшер и окажет помощь.

– Мама, не плачь, – говорит Настя, и не слышит своего голоса, и слезинки набежали на глаза.

– Настенька, не говори, молчи. Это пройдет, это от страха. Ты просто испугалась. А медведь ушёл назад в лес, в горы. Он нас испугался, а мы его напугались, – мама пыталась улыбаться, вытирая слезы Насте и себе.

Войдя в село, Катя отправила Саньку к фельдшеру Антону Павловичу – предупредить, что нужна помощь Насте, чтобы он был готов к их приходу. За Санькой побежал и Юра. Мальчик уже успокоился и про медведя не вспоминал, а взрослым было не до шуток над ним. Полину беспокоило состояние Насти. Когда девочку нашли в кустах, её осмотрели; вроде бы переломов нет, много царапин на теле, в ранки попала грязь, но её смыли имевшейся у женщин водой. Девочка бредит и вся горит: на щеках румянец, горячие голова и всё тело.

– Поля, ты не бойся, Антон Павлович – настоящий врач. Он от всех болезней лечит, – успокаивала Валя.

– Боюсь я, сотрясение мозга у Настеньки, – отвечала Полина, – покой нужен, а как ребенка заставишь лежать? Осложнения будут.

– Ой, Полька, какие осложнения? Ты сама ребенком не была и с дерева ни разу не падала? И от медведя не убегала? Отлежится пару дней – и всё будет как раньше.

– А горячая такая почему?

– От страха.

На улице села стали появляться люди, спрашивали, что случилось, почему несут ребенка на носилках. Это Санька с Юрой, пока бежали по деревне, разнесли печальную новость: Настя разбилась, убегая от медведя. Антон Павлович не стал ждать, пока принесут пострадавшую девочку, вышел навстречу. Осмотрел ребенка и настойчиво потребовал оставить Настю на несколько дней в местной больничке под его наблюдением, разрешил Полине приходить на ночь к Насте в палату. Это требование расстроило Полину, как ни убеждал её фельдшер, что оставить Настю в больнице необходимо для блага девочки. Пока шли переговоры между Полиной и Антоном Павловичем, на пороге больницы появился Игнат:

– Антон, что скажешь? Есть опасность здоровью внучки?

– Вот, никак не могу убедить Полю оставить девочку под мой догляд. Сотрясение мозга у ребенка, и сильное. Всё может обойтись, но нужен покой, а скажи, какой будет покой, когда в доме трое детей? – взволнованно говорил Антон. Он был старенький, худой, в очках, роста высокого и седой – и волосы, и борода. За глаза его называли «Чехов»: сельчанам казалось, что врач очень похож на знаменитого тезку. Когда он волновался, то говорить начинал быстро, проглатывая не только звуки, но и целые слоги.

– Антон, не спеши, говори медленнее, – остановил его Игнат. – Покой нужен – это я понял, а что еще надо?

– Сразу не могу сказать, но мне не нравится жар, которым она пышет как печь в бане.

– Так, может, надо в город везти? Утром завтра пойдет теплоход.

– Другого варианта всё равно нет, как ждать утра. А я сегодня с ней ночь здесь буду. Если жар не спадет, надо везти в город, – печально закончил свою речь Антон.

– Поля, пойдем домой, отдохнешь немного и соберешь вещи на всякий случай, вдруг придется завтра ехать в город, – Игнат силой поднял Полину со скамейки. – Антон, я отведу семейство домой и вернусь, – Игнат решительно направился к выходу, нисколько не сомневаясь, что Полина идет следом.

По дороге домой они с Полей не разговаривали, каждый думал о своем. Ребятишек возле больницы не было, но ни Игнат, ни Поля не беспокоились: дети хорошо знали село, да и заблудиться невозможно – дом Дубровских стоит на той же улице, что и больница.

На крыльце их встретила встревоженная Варвара:

– Что сказал Антон, что с Настенькой? А где Юра и Тоня?

– Настю Антон оставил в больнице. А где Тоня и Юра? Их что, нет дома? – Игнат огляделся по сторонам. – Варя, ты в доме смотрела? Ребята напуганы, устали, они, наверное, в доме сидят и носами хлюпают.

– Они не приходили, я была в доме, – Варвара замахала руками. – Вот беда… Да что же это за день такой?

– Кукушка… кукушка… украла… дитёнка…

Полина резко разворачивается на голос. За спиной стоит Марфа Фроловна и своей клюкой нащупывает дорогу, обходя Полю.

– Марфа Фроловна, – обращается к старушке Варвара, – что скажешь про внучку нашу, Настеньку? В больнице она, горит жаром, голова стряхнута.

– Кукушка… украла… дитёнка.

– Какая кукушка украла дитёнка? – задавая вопрос, Полина уже знала ответ и медленно начала оседать на крыльцо. – Мама, папа, Зинаида увезла Тоню, – и заплакала горько и навзрыд.

– Марфа Фроловна, говори, что знаешь, – тихо попросил Игнат.

Марфа Фроловна покружилась на месте три раза, повернулась на восток, клюкой показала направление и медленно, с расстановкой заговорила:

– На лошади… были… кукушка… мужик… Девчонку… мальца… покатать… на конях… звали. Мальца… в поле… оставили. Девчонку… увезли…

– Куда увезли? – хором спрашивают Игнат и Варвара.

– Далеко… не увидите… дитёнка…

– Далеко мальчика увезли? В каком поле искать? – без всякой надежды спросил Игнат.

– Верст… пять… от деревни… на восток.

Игнат побежал к соседу Григорию – просить его Сивку. Без разговоров тот дал коня. Игнат взлетел на спину Сивки, пришпорил его. Конь, мудрое животное, понял, наверное: надо лететь, а не бежать, и он летел – ноги его дороги почти не касались.

Вечерело, солнце клонилось к закату, в поле быстро наступит темнота, а маленький мальчик один. Сердце Игната сжималось от боли за ребенка, который сегодня уже пережил испуг, убегая от медведя, и вот она, новая напасть – от жестокого человеческого сердца.

– Ах, Зинка, Зинка, где же ты Родине служила, что потеряла сердце, если хватило тебе сил маленького ребенка бросить в поле одного, а другого силой оторвать от родных корней. Не человек ты, Зинка! Не кукушка даже, гиена ты, падальщица!

Пока Игнат летел на Сивке на поиски Юры, Варвара принесла Полине чай с валерианой, села рядом на крыльцо и тихо заговорила:

– Полина, надо ехать в город. Искать там Зину.

– Нет их, мама, в городе, она всё нам врала. Тоню мы не увидим, долго не увидим. А искать будем. Сейчас надо заниматься Настей. Завтра мы уедем в город, не имеет смысла здесь ей лежать в больнице. Надо Тиму предупредить, а позвонить неоткуда. Почта уже закрыта, – Полина говорила медленно и тихо, как бы разговаривая сама с собой.

– Пойду к Клаве – просить открыть почту. Она добрая, откроет, – Варвара встала с крыльца и протянула Полине руку. – Вставай и ты, идем вместе.

Разговаривая с Тимофеем, Полина пыталась говорить спокойно, но не получилось: она расплакалась и сказала только, чтобы он встречал их завтра вечером, Настю надо везти лежа, нужна телега или машина. Но где он это добудет? А Тоню украла Зинаида.

Услыхав эту новость, Тимофей долго молчал. Полине показалось, что междугородняя связь прервалась, и она отчаянно закричала:

– Девушка, девушка, связь прервалась, соедините с городом, это очень важно! – и зарыдала.

– Связь нормальная, – слышится голос телефонистки, – абонент молчит.

– Поля, это я оторопел от новостей, – говорит Тимофей. – Ты не плачь, я вас встречу, и Настеньку мы привезем сразу в больницу, буду договариваться с главным врачом, чтобы карету скорой помощи к теплоходу дали. Тонечку будем искать и найдем. Не плачь. Что с Юрой? Ты о нем ничего не сказала.

– Время вышло. Заканчивайте разговор, – телефонистка не дала Полине ответить и отключила связь.

Мольбы и уговоры далекой и такой недосягаемой девушки-телефонистки успеха не имели. Ответ её был короток и суров:

– Связь не восстанавливается, на линии перегруз!

Из здания почты Варвара и Полина вышли печальные, шли молчаливые.

– Полина, посмотри вперед, однако Юру несет кто-то, – тихо сказала Варвара.

Полина приставила руку к глазам, чтобы лучше разглядеть движущиеся вдалеке фигуры людей. Смеркалось уже, видимость была плохая.

– Папа? Как он здесь оказался? – раздался удивленный возглас Поли.

– И правда, мужик, похожий на Прокофия. Ребенка несет. А где Игнат? – женщины ускорили шаг, а Полина, не утерпев, побежала навстречу. Еле передвигая ноги, к ней приближался её отец, Прокофий Иванович, неся на руках Юру.

– Папа, папа, – заплакала Полина, – да где же ты нашел сыночка нашего?

– В поле, Полюшка, в трех верстах к югу от деревни, – тихо говорил Прокофий, передавая Юру Варваре, подставившей ему руки. Мальчик как куль перевернулся к ней на руки, не произнеся ни слова. Не понятно было, узнаёт ли он бабушку и маму. Полина прижалась к сыну, гладит его по голове, целует, а мальчик не реагирует никак на ласки матери.

– Так ты Игната не видел? Он на Сивке поскакал на восток, куда Марфа-провидица указала, – Варвара сокрушенно закачала головой.

– Папа, как ты здесь оказался? – Полина повернулась к отцу, заплакала, уткнувшись ему в плечо. – Зинаида украла Тоню…

– Чуяло мое сердце беду, с рассветом вышел из Маралихи и только к вечеру добрался до вас, думал помочь Зинаиду образумить. Варя, Поля, Юру надо к врачу, – спохватился Прокофий, – молчит малец всю дорогу, и взгляд у него ненормальный.

– Антон Павлович сейчас в больнице, остался около Насти, идемте к нему, – позвала Варвара.

– Что с Настей? Почему она в больнице? – встревожился Прокофий и прижал руку к груди, почувствовав боль за грудиной.

– За ягодой в горы ходили, в малинник вышел медведь, Юра напугался и побежал, девчонки за ним. Настя сорвалась и укатилась в овраг. Переломов нет вроде бы, так сказал Антон Павлович, но у нее сильное сотрясение головного мозга, а еще она вся горит, – Полина говорила, всхлипывая. – Тоню и Юру увезли на лошадях неизвестные мужчина и женщина, пока мы были в больнице около Насти. Бабушка Марфа говорит, что это была Зинаида, она всё про кукушку толкует – так называет Зину. А как было на самом деле, не знаем. Может, отойдет от шока Юра и что-то расскажет.

– Игнат ускакал в направлении, которое указала Марфа, а ты, Прокофий, Юру нашел на юге – как туда ребенок сам дошел? И где теперь Игнат? И что только он там уже не передумал, темно стало, ему ничего не видно… – тихо говорила Варвара.

– Антон Павлович, откройте, – постучала Полина в окно, в котором виднелся приглушенный свет.

Открылась створка окна.

– Рановато, Поля, пришла.

– Посмотрите Юру, он молчит, и взгляд у него странный, – продолжала говорить Полина. – В поле его далеко за деревней папа мой нашел.

– Сейчас, сейчас, голубушка, заходите вовнутрь. Сейчас открою дверь, – засуетился фельдшер.

Юру положили на соседнюю с Настей кровать. Девочка спала. Антон Павлович осмотрел Юру, задумчиво покачал головой и вышел из комнаты к родственникам Юры:

– Шок у мальчика, от сильного испуга, но мне кажется, что ему какое-то лекарство ввели, чтобы он не уснул, но был бы сильно заторможен. А может быть, чтобы и не помнил, что случилось.

– Сколько будет действовать лекарство? – Прокофий напряженно смотрит на фельдшера.

– Разные лекарства по-разному действуют. Раз не уснул, значит, не очень долго будет действовать. Главное, чтобы мальчик заговорил, когда отойдет и от шока, и от лекарства. Сходите к Марфе Фроловне, может быть, она его «отшепчет», а если не сможет, тогда везите в город, к психиатру. Он ему нужен: после всего, что сегодня с детьми случилось, без врачебной помощи не обойтись, – Антон Павлович качал головой. – Идите к Марфе Фроловне, ночь впереди, а потом день будете плыть, а потом когда еще окажетесь в городе у врача. А мальца надо спасать…

Полина слушает, что говорит Антон Павлович, и медленно оседает на пол в коридоре больницы.

– Поля, открой глаза, – она слышит голос отца и чувствует резкий запах нашатырного спирта. С трудом открыла глаза, сквозь пелену видит расплывчатое лицо, а веки опять опускаются и глаза закрываются, она чувствует, что её трясут за плечи, шлёпают по щекам, но Поля открыть глаза не может. Голоса стали удаляться и пропали совсем, потом подул свежий ветерок, что-то тёплое вливается в рот, Полина мотает головой и резко открывает глаза.

– Пришла в себя, голубушка. Ох, напугала ты нас, напугала. Я уж и не знал, кого из вас первого откачивать, – сокрушается Антон Павлович. Полина видит, что они находятся на улице возле домика местной больницы, рядом на табуретке сидит её отец, прислонившись к стене дома и держась рукой за грудь с левой стороны, а рядом с ним стоит Варвара и держит в руках стакан с водой.

– Посидите еще немного на свежем воздухе и идите все домой, – Антон тяжело вздохнул, – здесь вам делать нечего. Дети спят, я буду с ними, а дополнительных коек у меня нет. Утром приходите. Пошёл я, – он махнул рукой и вошел внутрь больницы, закрыл дверь и через несколько минут погасил свет.

– Папа, как ты себя чувствуешь? – тихо спросила Поля.

– Лучше, дочка. Сейчас пойдём в дом к сватам. Самая сильная из нас сегодня оказалась Варвара, – он печально улыбнулся.

– Идёмте домой, может быть, есть весточка об Игнате, – Варвара помогла встать Прокофию и направилась к Поле, но та уже стояла на ногах, держась рукой за стену.

– Голова кружится немного, – ответила Варваре, заметив её встревоженный взгляд.

Медленно всей компанией двинулись по дороге, поддерживая друг друга под руки. В нескольких метрах от дома Дубровских им встретился Игнат, он шёл пешком, конь был рядом, оба они еле передвигали ноги.

Варвара быстрым шагом шла навстречу мужу, волнуясь, говорила:

– Игнат, Прокофий принес Юру, внучок наш остался у Антона, плохо ему.

– Что с ним? – Игнат говорил с трудом, тяжело дышал. – Я объехал все дороги вокруг деревни больше чем на пять верст, нигде его не нашел, и люди, которых встретил, говорили, что никто из них мальчика здесь не видел.

– Я шёл к вам, в верстах трех от Кумашкино Юру увидел, он сидел один на краю дороги, там его и подобрал. Молчит и никого из нас не узнает, – Прокофий протянул руку: – Здравствуй, Игнат. Надо Юру везти в город, к психиатру. Фельдшер говорит, что ему, наверное, ввели какое-то лекарство, чтобы он был заторможенным. Но мне показалось, что дело может оказаться серьезнее. Завтра в город с Полей и детьми поеду, ей одной не справиться. Она сегодня хлебнула горького до слез, – Прокофий задышал часто, побледнел и ухватился руками за Игната.

– Ты чего, сват? – испуганно спросил Игнат.

– Да, видишь вот, прихватило, – натужно улыбнулся Прокофий. – Устал я, пешком шёл из Маралихи, а тут ещё такие дела с детишками приключились. Антон чего-то дал, легче стало, а сейчас опять давит.

– Давай-ка, сват, посидим на завалинке. Отдохнем оба, а бабы пусть домой идут и ужин нам соберут. Варя, не маши руками, идите, – Игнат строго посмотрел на жену. – Отдохнём и придём.

VII

Утром на рассвете к Дубровским пришел Антон Павлович, вид у него был уставший и озабоченный.

– Здравствуйте, хозяева, – приветствовал он Игната, вышедшего ему навстречу.

– Здравствуй и ты, Антон! Хорошие новости принёс?

– Новости разные. У Насти сотрясение мозга, я думаю, не сильное, она встаёт и ходит, и голова у неё не кружится, немного подташнивает, рвоты нет. Но она жалуется на боли в спине, ей трудно сидеть. Может быть, смещение позвонков? Я не специалист. Повезёте в город, там покажете врачам, они подлечат, и всё будет нормально. У Юры, думаю, всё сложнее. Мальчик ничего не помнит, даже своего имени, Настю не узнал. Молчит, как немой. Сильный шок мог спровоцировать амнезию. Вопрос: что случилось на дороге, если организм ребенка использовал самый мощный резерв – отключил память, чтобы защитить психику? – Антон снял очки, повертел их в руках и снова надел на нос. – Ребят не привел, ещё рано, они снова уснули. Если решили сегодня ехать, заберете их по пути к причалу на теплоход. Их здоровью сейчас ничто не угрожает, они могут перенести даже столь длинную дорогу.

– Спасибо, Антон, – Игнат пожал Антону руку. – Собираемся ехать в город и я, и Прокофий. Полина старается держаться, но силы её вчера покинули, ночь не спала, под утро только и прилегла, трудно ей будет с двумя больными детьми.

VIII

Тимофей встретил теплоход, как и обещал, с машиной скорой помощи, детей отвезли в больницу. Полина просила разрешить ей остаться с Юрой, но врач в приёмном покое был непреклонен:

– Нет необходимости находиться с ребенком. Сейчас ночь, дети будут спать. Если понадобится помощь – есть дежурные медсестры и врачи. Приходите завтра, во второй половине дня, тогда и поговорите с лечащим врачом, – и указал рукой на дверь. – Покиньте помещение.

Слушать о том, что мальчик находится в шоковом состоянии и никого позвать не сможет, потому что он не говорит, врач не стал.

Игнат и Прокофий сидели за столом, постаревшие лет на десять, но настроены были решительно.

– Тимофей, Полина, надо написать заявление в милицию о краже Тони неизвестными людьми. Никто из нас не видел, как это случилось, сошлёмся на Марфу Фроловну, что это могла сделать Зинаида, – Игнат победно смотрел на Тимофея, а Прокофий продолжил: – милиция объявит розыск, Тоню найдут и её вам отдадут!

– Папа, Зинаида – мать Тони, Алексей – отец, она по закону их ребенок. Нам Тоню никто не отдаст, – охладил пыл отца Тимофей. – Главное не то, у кого из нас будет жить Тоня. В чём вы оба правы, так это в том, что надо писать заявление о похищении Тони.

Общими усилиями написали заявление, все четверо его подписали и отвезли в райотдел милиции. После выполнения этой нелегкой миссии Игнат и Прокофий уехали по своим домам, а для Тимофея и Полины потянулись тяжелые дни ожидания выздоровления детей. О быстром ответе по заявлению в милицию они даже не надеялись: бюрократическая машина крутится медленно – это знает каждый, кто с ней хоть раз столкнулся.

Встречу с детьми Тимофею и Полине разрешили на следующий день после беседы с лечащими врачами одного и другого ребенка. Врачи на Полину произвели хорошее впечатление, оба были приветливы и подробно расспросили о причинах, приведших детей к тому состоянию детей, с которым они оказались в больнице. Относительно Насти был дан благоприятный прогноз на скорое выздоровление: серьезных повреждений ни позвоночника, ни внутренних органов нет, головной мозг не пострадал. С Юрой всё гораздо сложнее: потребуются длительная реабилитация и работа психиатра по восстановлению памяти. Но врачи опасались, что быстрое восстановление памяти может только усугубить психическое состояние ребенка.

– Я вас, дорогие родители, прошу не торопить нас и время, – ласково улыбался врач-психиатр, голосом и манерой говорить напомнивший Полине Антона Павловича из Кумашкино. – Я верю, нам удастся восстановить память мальчика и не навредить его психике, но для этого требуется время и время.

Первый вопрос, который задала Настя родителям, был о том, почему с ними не пришла Тоня. Полина и Тимофей оба немного растерялись, смущенно улыбнулись, и Тимофей сказал:

– Мы не знали, Настенька, как долго пробудем у врачей, разрешат ли нам встретиться с тобой и с Юрой, поэтому Тоню собой не взяли.

– Я соскучилась, завтра приходите с Тоней, – смахивая слезинки с глаз, тихо попросила Настя.

Выйдя от дочери, Тимофей задумчиво спросил:

– Поля, как ты думаешь, надо ли нам говорить Насте, что Тони с нами нет?

– Тима, я сама об этом думала. Если скажем, что Тони нет, потому что она пропала, и мы не знаем, где она, это может нанести вред здоровью Насти. Если скажем неправду (например, что она заболела и не может прийти), ничего хорошего не будет: через несколько дней обман откроется, и как мы будем выглядеть, учителя-обманщики?

– Поля, как далеко ты ушла от сути вопроса. Давай скажем правду: Тоню забрала Зинаида, её мама. Но мы не знаем, куда Зинаида увезла Тоню, и это правда. Я думаю, лучше сейчас Насте сказать правду о случившемся – о расставании детей.

– Наверное, Тима, ты прав. До завтра у нас есть время обдумать все слова, которые лучше подобрать, чтобы рассказать Насте о долгой разлуке с сестрой.

Полина помолчала немного и подняла на мужа глаза, в них блестели слезы:

– А я все-таки верю, что Тоня найдется, что девочки встретятся в жизни. А вот увидим ли мы с тобой Тоню, я не уверена, – слезы струйками потекли из глаз Полины, она смотрела на мужа и не вытирала их. Тимофей глядел на жену, её глаза, покрытые слезами, и показалось ему, что в них отразилась боль всех матерей, внезапно потерявших детей: глаза стали бездонные, и в них плескалась печаль, вытекая струйками. Он наклонился к жене, ласково коснулся губами её лба и сказал:

– Увидим мы Тонечку, не выдумывай страшилок.

IX

Настя на поправку шла быстро, и через две недели она была дома. Юра в больнице задержался почти на три месяца, из шока мальчика вывели через несколько дней, но врачам не удалось восстановить память Юры в полном объёме до того момента, как он остался один на дороге. Он помнил фрагменты: как собирали ягоду, как испугался медведя и бежал, а дальше подсознание отказывало ребенку в воспоминаниях.

– Мы не видим проблемы в том, что Юра не помнит, что случилось в тот день, когда их с сестрой увезли и он остался один. Это его защита, он напуган, напуган очень сильно. На наш взгляд, это даже хорошо, что он сейчас не помнит, ребенок очень мал ещё. Память о случившемся к нему может вернуться внезапно, если создастся ситуация, подобная той, что была пережита им в тот день. Лучше пусть оно случится в возрасте, когда психика Юры окрепнет. А сейчас ваш сын практически здоров, он вас узнаёт и, главное, вспомнил, что вы – его мама и папа и что у него есть сестра Настя. Окружите его любовью и заботой, не напоминайте о случившемся, и всё будет хорошо, – говорил Тимофею и Полине лечащий Юру врач.

– Доктор, а что делать с вещами Тони? Их надо убрать, чтобы они не напомнили ему о сестре? – Полина с мольбой смотрела на врача.

– Вещи сами по себе ни о чем таком не напомнят, действие должно быть. Если вы начнете какие-то с ними манипуляции, мы не можем сказать, как поведет себя мальчик. Психика человека – тонкая материя, и в ней очень много неизведанного. Может быть, сейчас вещи девочки, фотографии, если они имеются, вам лучше убрать из поля зрения сына.

X

Прошло пять лет. Дубровские получили официальный ответ из управления внутренних дел на свое заявление о похищении Тони, в котором черным по белому было написано: «Осипова Антонина Алексеевна на территории Советского Союза не проживает. Работа по её поиску на основании этого прекращена».

– Тима, это значит, что Зина и Алеша работают за границей? – Полина смотрела на мужа широко открытыми глазами, в них и недоумение, и испуг, и боль. – Значит, Зинка врала, что Алеша инвалид…

– Я вообще теряюсь в догадках, что есть правда, что ложь – как в словах Зины, так и в этом письме.

– Мы больше с ними не увидимся. Зачем ей нужна была Тоня, почему надо было девочку воровать?

– Легенда, наверное, какая-то, если они с Алешкой где-то Родине служат. Жуть. Но, Полина, мы не можем изменить ничего. Надо смириться и надеяться на встречу с Тоней, когда для неё придет время, – Тимофей молчал и долго вертел в руках листок бумаги с безнадежным для них с Полей ответом. – Поля, вот что подумал: хорошо, что дали официальный ответ. Мы теперь знаем: Тоня жива, она просто далеко от нас, она с родителями, и я надеюсь, что у них всё сложилось хорошо. У меня предложение, только ты не отвергай сразу, – заметил он вопросительно-тревожный взгляд жены.

– Какое предложение, Тима? Не говорить Насте и Юре?

– Нет, другое предложение: давай переедем жить в Россию.

– Зачем?

– Скоро Настя окончит школу, ей надо будет поступать учиться, лучше это сделать в российском вузе. Ты же знаешь, она мечтает учиться в Ленинградском пединституте.

– Во-первых, не скоро, а через четыре года, а во-вторых, что мешает ей поступить в этот вуз, окончив нашу школу?

– Далеко ездить в Ленинград и из Ленинграда, да и недешево, и мы будем очень редко видеть дочь. Да и Юре необходимо наблюдение хорошего специалиста, мне посоветовали показать его врачам в России. Меня, как и тебя, беспокоит его замкнутость, а он вступил в сложный подростковый возраст, идет гормональная перестройка организма. А если случится то, о чем говорил врач, – Юра вспомнит, что случилось тем несчастным для нас летним днём?

– И куда же ты предлагаешь переехать, в Ленинград? А что будет с родителями? Они уже не молодые и, после пережитого, здоровья не крепкого, а тут ещё и мы уедем.

– В Ленинград не получится, надо в среднюю полосу России, там учителя нужны. Устроимся оба на работу в школу, получим квартиру. Попозже перевезем родителей, купим им дом.

– Неожиданно и страшновато. Здесь всё знаем, и нас знают, ты как директор школы на хорошем счету в районном отделе образования. А в новом месте начинать с нуля…

– Мы нестарые с тобой, сможем устроиться, да и не с нуля начинать – мы профессионалы в своем деле, а детям сможем лучшие условия создать – как для жизни, так и для учебы. Город наш Усть-Каменогорск для здоровой жизни становится совсем не пригодным с его секретными военными производствами…

– У тебя, Тима, похоже, уже запасной аэродром есть, – за всё время разговора Полина впервые улыбнулась.

– Есть, – улыбнулся в ответ ей Тимофей, – как тебе Кострома?

– Почему Кострома?

– Центр России. Там требуются директор средней школы и учитель русского языка и литературы. Я отправил запрос, могут ли они рассмотреть наши кандидатуры, и согласовал с нашим зав районо Третьяковым, чтобы он дал мне характеристику.

– А что партия сказала? Ты в райкоме партии спросил? – Полина смеялась: – У нас же партия решает, кто и где трудится.

– Спросил. Если ты согласна, мы можем новый учебный год начать в новом городе, в новой школе. – Тимофей выглядел внешне спокойным, но голос его в этот момент дрогнул, и Полина поняла, как тяжело мужу дался этот разговор.

XI

Настя Дубровская и Вера Разумовская стоят на ступеньках Ленинградского педагогического института имени Герцена среди таких же абитуриентов и с волнением, до дрожи в ногах и полуобморочного состояния в голове, ждут, когда приемная комиссия вывесит списки счастливчиков – зачисленных на первый курс известного в стране вуза. Вера и Настя – одноклассницы и подруги, они дружат с тех пор, как четыре года назад Настя появилась в 7 «Б» классе Костромской школы. Классный руководитель Мария Григорьевна, представляя Настю классу, смотрела, к кому из учеников её посадить за парту.

– Мария Григорьевна, а можно новенькая сядет со мной? – громко прозвучал вопрос мальчика со второй парты в ряду возле окна.

– Баратынский, ты, наверное, не лучший кандидат, будешь мешать на уроках, а Насте надо быстрее войти в новый для нее ритм учебы, – строго ответила учительница.

– А можно со мной сядет Настя? – спрашивает девочка с первой парты среднего ряда.

– Можно, – сразу же соглашается Мария Григорьевна. – Проходи, Настя, пока посидишь за партой с Верой Разумовской.

Вера сразу понравилась Насте своим доброжелательным характером и сильным желанием хорошо учиться и стать замечательным учителем, как Мария Григорьевна, их классный руководитель. Вера не унывала, если были ошибки в контрольных работах, и всегда старалась исправить неудачную, с её точки зрения, оценку. Вера была немного полновата для своего возраста и роста, но полноты не стеснялась, легко бегала на лыжах, выполняла обязательные упражнения на брусьях. Мальчишки на уроках физкультуры подтрунивали над ней: дескать, брусья сломаются, а она задорно смеялась в ответ и снова шла к снаряду. Очень скоро Настя поняла, что Вера – неформальный лидер в классе: к её мнению прислушивались и отличники, и троечники. Светло-русые волосы Веры, заплетенные в тугую косу, слегка вьющиеся на висках локоны, её небесно-голубые глаза и красиво очерченный рот притягивали к себе взгляд. Красивая девочка Вера.

За годы учебы в школе подруги ни разу не поссорились – у них просто не было для этого поводов, а общие интересы к истории и литературе их объединили и укрепили дружбу. Оказалось, они обе хотят быть учителями и учиться в Ленинградском пединституте.

Внешне они были противоположными друг другу. Настя невысокого роста, худенькая и в семнадцать лет выглядела как подросток. У неё пышные каштановые волосы с рыжеватым оттенком и зеленые глаза. Смотрят её глаза на мир не по-детски мудро. С ней хотелось говорить, совета и помощи просить, весь её вид говорил о том, что она всегда готова помочь.

– Настя, – Вера смотрит на подругу восторженно, – посмотри налево, там стоит черноволосая девушка, и рядом с ней парень с усиками. Девушка необыкновенно красива, такую красавицу я только на картинах в музее видела.

Настя повернулась в сторону, указанную Верой, и сказала:

– Это Матильда Пуштинская и её брат Богдан Хмельницкий.

– Ты откуда их знаешь? И почему фамилии разные, если он её брат? – удивилась Вера.

– Ох, Верочка, всё ты забыла, а я тебе рассказывала. Когда мы писали сочинение на вступительном экзамене, я сидела рядом с Матильдой. У нас с ней была одна тема, как оказалось. Когда мы написали сочинение, сдали работы и вышли из аудитории, то немного поговорили о том, как раскрыли тему. Она общалась легко, с ней было очень интересно разговаривать, а через некоторое время к нам подошел молодой человек, и она мне его представила. Вот и всё.

– Настя, привет! – рядом раздался голос Матильды. – Девчонки, как думаете, мы уже студентки? – веселый голос Матильды звенел от волнения, и окружающие их юноши и девушки начали оглядываться.

– Мне кажется, что да, но всегда есть фактор неопределенности, поэтому ждем! – улыбнулась Настя.

Толпа зашумела и двинулась к входу в здание. Верный признак того, что списки счастливых людей, которые с этого момента зовутся студентами, появились на доске объявлений.

– Девочки, предлагаю не торопиться, – Богдан весело смотрел на возбужденных девушек. – Толпа хлынула, стенд собой закрыла, всё равно ничего не увидите. Если вы студенты – радости миг только отсрочен. Если не студенты – миг горечи только отсрочен. Наслаждайтесь мигом неизвестности – вам, будущим историкам, это ощущение необходимо знать, оно предвкушение открытий, изменяющих жизнь.

– Вы тоже историк? – спросила Вера.

– Нет, я офицер военно-морского флота, – молодой человек заразительно улыбался, и Вера ему ответила улыбкой, светясь от счастья, будто они были здесь одни и только с ней он говорил.

– Богдан необыкновенно умный, он настоящий философ, хотя не знаю, зачем это офицеру флота, – посмеивалась Матильда. – Но я согласна с ним: спешить нам некуда. Ждем свободное место у списков.

Толпа быстро рассеивалась: кто-то отходил с возгласом «О, зачислен!», часто при этом в слезах – это слезы радости; другие – молча или со словами «Ох, провалил…» и тоже часто со слезами – это слезы неудачи.

Настя читает список на букву «Д». Дубровская Анастасия Тимофеевна есть в списках!

– Ура! – сказала Настя и смутилась: Вера и Матильда стоят у листков с буквами, с которых начинаются их фамилии, и обе еще читают списки.

– О, зачислена! – это Вера и Матильда в один голос издали возглас восторга и удивления. Девчонки все трое кинулись друг к другу и обнялись.

– Девушки, приглашаю вас отметить самое важное событие в вашей жизни – вы стали студентками. Вы сделали один шаг навстречу к своей мечте – знать историю страны, в которой живете, и историю всего человечества, а может быть, стать известными учеными в области исторической науки, – Богдан стоял в стороне от них, при этом призывно махал руками, указывая на себя.

– Богдан, а нельзя проще сказать? «Приглашаю в пышечную на Большой Конюшенной!» – Матильда подошла к Богдану, обняла его и повернулась к девушкам. – Девочки, идёмте в пышечную, здесь совсем недалеко. Там вы не увидите лакшери, но там очень вкусные пышки!

– А что такое «лакшери»? – Вера удивленно смотрела на Матильду. – Я такое слово первый раз слышу.

– Вера, привыкай, Матильда нахваталась непонятных слов и часто их говорит не к месту, она порой и сама не знает их значение, – усмехнулся Богдан.

– Сам ты непонятный, а слово «лакшери» означает «роскошь», – Матильда сердито посмотрела на брата. – Я коротко сказала, что в пышечной не будет роскоши, – и она застенчиво улыбнулась, опустив глаза вниз.

– О, это нам совсем неизвестно, – Настя посмотрела по сторонам, – в смысле роскошь неизвестна, мы из простых семей, – и Вера, соглашаясь с ней, кивала головой.

– Да и мы не из богачей, – Богдан говорил серьезно, но глаза его смеялись. – Матильда хочет замуж выйти за принца и жить в роскоши, поэтому готовится заранее, чтобы соответствовать, так сказать, когда принц появится…

– Богдан, зачем ты выдал мой секрет? – Матильда шутливо погрозила ему пальцем. – Нехорошо разглашать не свои секреты.

– Вот мы и пришли, входите, – Богдан придержал дверь, пропуская девушек вовнутрь пышечной. Там было много народу, в основном молодые девушки и парни; к прилавку, где подавали пышки и напитки, стояла очередь.

– Девочки, берем по три пышки и кофе, – возбужденно шептала Матильда, – здесь подают вкусный кофе с молоком.

– Здесь есть кофе? – Вера сделала большие глаза. – Ни разу не пила настоящий кофе, но он, наверное, очень дорогой…

– Вера, кофе не настоящий, так что студенты могут себе позволить и пышки, и кофе, – Матильда весело смеялась. – Это Богдан мне показал, где можно пить напиток, который называется кофе, не являясь им. Поэтому я сказала, что «лакшери» здесь не будет.

Очередь двигалась быстро – подходит человек и говорит: «Три пышки и кофе». Серьезная буфетчица в белом халате и кружевной наколке на голове, похожей на корону Снегурочки, взмахивает руками и ставит поднос перед покупателем, через секунду на нем появляется тарелка с пышками, через пять секунд рядом с пышками стоит стакан с сероватым напитком, покупатель кладет отсчитанную за покупку мелочь и отходит от прилавка. И снова слышится: «Три пышки и кофе» – и процесс идет дальше. Буфетчица похожа на робота, ни одна эмоция не проявлялась на её лице. Настя наблюдала, как движется очередь, улыбнулась и прошептала:

– Похоже на конвейер, – и, подойдя к прилавку, сказала: – Три пышки и кофе, – и засмеялась: на подносе перед ней сразу же оказались тарелка с пышками и стакан напитка. Затем получили подносы с заказами Вера, Матильда и Богдан, все разместились за столиком с пластмассовой столешницей, на маленьких неустойчивых табуретках, но они не замечали этих неудобств, с аппетитом поедая пышки, посыпанные сахарной пудрой, и запивая их «кофе», весело болтали. Главное для девушек в их жизни сегодня свершилось: они студентки вуза с более чем двухвековой историей, будут жить и учиться в великом городе пять лет!

– А я хочу остаться после окончания института в Ленинграде и жить здесь всегда, – тихо сказала Настя, – вот такая моя мечта.

– Надо будет сначала три года отработать по распределению где-нибудь в деревне, – произнесла Вера.

– В городские школы тоже нужны учителя, поэтому надо на «отлично» окончить институт и получить распределение здесь, дерзайте, – подбодрил девчонок Богдан.

– А я хочу вернуться в Киев, – Матильда победно смотрела на друзей. – Киев – мать городов русских.

– Слово «Киев» мужского рода, тогда уж скорее он отец городов русских. Такой ляп выдала, а еще историком хочешь быть! – Богдан засмеялся, а Матильда надула губки.

– Мать или отец – какая разница, главное – столица древней Руси! Не будем спорить. Девочки, вы будете в общежитии жить или квартиру снимать? – обратилась она к Насте и Вере.

– В общежитии, – за обеих ответила Вера.

– Давайте будем жить вместе. Я узнавала, комнаты на четырех человек. К нам подселят еще девочку, я знаю одну, она мне понравилась, мы жили вместе в комнате во время экзаменов. Она из Прибалтики – Ингрид Орлеранская. Может быть, предложим ей жить с нами вместе?

– Орлеанская дева, – улыбнулся Богдан. – Она очень серьезная девушка. Но это хороший вариант для уравновешивания вашей компании.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивленно спросила Настя.

– Когда будете жить в одной комнате и каждый день общаться, поймете, что я хотел сказать. Жить в общежитии непросто, надо уметь ладить с соседями в комнате.

– Богдан, мы жили в семьях и не были единственными и избалованными детьми у родителей, – удивленно сказала Вера.

– Жить среди чужих людей, у которых другие, чем ваш, характеры, отличные от ваших семейные уклады и ценности, порой очень непросто. Нужно идти на компромиссы, вот что я хотел сказать. Девчонки, мне пора. Если вы готовы из пышечной убежать, я вас до общежития провожу, – Богдан встал из-за стола.

XII

Матильда встретилась с Ингрид в комнате, в которой они жили вместе во время сдачи вступительных экзаменов, рассказала ей о Насте и Вере и предложила вчетвером поселиться в одной комнате в общежитии на время обучения в институте – разумеется, если Ингрид не возражает. Ингрид задумалась и молчала, глядела в окно. Матильде её молчание показалось очень долгим, она уже хотела задать вопрос, согласна Ингрид или нет с таким предложением, как услышала ответ:

– Я доверяю твоему мнению, но более правильным будет, если я увижу этих девушек, прежде чем соглашусь или не соглашусь жить вместе. Я бы вообще так далеко не загадывала – на все пять лет, мы ведь можем и не ужиться вместе с ними.

Придя на встречу, все девушки волновались, но Матильда оказалась хорошим дипломатом и виртуозно провела знакомство: представляя девушек друг другу, она называла положительные черты каждой из них и тем самым сняла напряжение и неловкость ситуации. После того как все поняли, что у них нет явных негативных ощущений от друг друга, и сообща решили обратиться к администрации факультета с просьбой о заселении в общежитие, Вера, шумно выдохнув, сказала:

– У меня было такое чувство, будто я на смотрины к родителям жениха иду.

Ингрид высоко подняла брови:

– Почему именно такая ассоциация?

– Множество факторов неопределенности, – был ответ Веры.

– Хорошо, что факторы неопределенности не проявились, – улыбнулась Ингрид. – А откуда у тебя такие ощущения и знания о факторах неопределенности? Уже были смотрины?

– Смотрин не было. А откуда ощущения? Может быть, это генетическая память? – улыбнулась в ответ ей Вера.

Матильда вскипятила чай и предложила так отметить знакомство. Ингрид поставила на стол коробку печенья, а Вера предложила сбегать в соседнюю кондитерскую за конфетами. Настя в накрывании стола для чаепития не участвовала – она рисовала. Ингрид тихонечко подошла к ней и удивленно воскликнула:

– Матильда, смотри! Настя нарисовала тебя, сходство полное, как она хорошо передала твой озорной характер!

– Настя, ты рисуешь?! – в глазах Матильды восторг, удивление и недоумение плескались одновременно.

– Матильда, у тебя сейчас в глазах эмоции плещутся как всполохи северного сияния, – улыбнулась Настя.

– Ты же настоящий художник, а учиться идешь на историка… – Матильда хлопала глазами.

– Как это мешает одно другому? Не поняла тебя, – удивилась Ингрид. – Художник – хобби, история – профессия. Или наоборот. Мне кажется, они могут дополнять друг друга и помочь Насте стать более совершенным человеком.

– Почему Насте надо стать более совершенным человеком? Что я пропустила важного? – в дверях комнаты стояла Вера с коробкой в руках. – Девчонки, я купила пирожные. Конфеты – это очень просто, а пирожные – круто! Так что Настя должна сделать?

– Вера, ты видела, как Настя рисует?! – Матильда восторженно смотрит на Настю, на Веру.

– Разумеется, видела, у нас в классе у всех или почти всех были нарисованные ею наши физиономии, – Вера улыбнулась. – Настя нам на выпускном вечере их вручила.

– О, вот это классно! Каждому портрет нарисовала, – Матильда ликовала.

– Портрет сказано громко, рисунок карандашом, так, легкий набросок, – улыбнулась Настя.

– А меня нарисуешь? – Ингрид просительно смотрит на Настю.

– Разумеется. Первый рисунок сделаю сегодня, пока чай пьем, – Настя весело помахала тетрадным листом, – я уже набросок сделала.

– Почему вы с Верой говорите «разумеется» там, где логичнее сказать «конечно» или «хорошо»? – Ингрид высоко подняла брови и поглядела на девушек.

– А это очень просто объясняется. Еще в школе началось, – Настя улыбнулась. – У Веры фамилия Разумовская. У нас в классе ученик был Саша Баратынский, он с нами, то есть со мной и Верой, дружил, один друг на двоих был…

– Выбрать не мог, с кем ему дружить, поэтому ходил за обеими, – засмеялась Вера.

– Не перебивай Настю, – остановила её Матильда. – И что дальше, причем здесь Баратынский?

– Так он нам и предложил вместо «хорошо» и «конечно» использовать «разумеется», так как Вере это положено, имея такую фамилию, а мне необходимо, так как я её подруга, вот такая мужская логика! – Настя улыбнулась. – Мы отказывались, но каждый раз он нас поправлял, и не заметно для самих себя у нас с Верой вошло в оборот это слово – «разумеется». По Павлову – рефлекс выработался.

– Как интересно у вас с фамилиями: Разумовская, Баратынский… А он стихи пишет? Следуя его же логике – должен писать, фамилия обязывает, – Матильда покрутила головой по сторонам. – Настя, а твоя фамилия тоже от известного исторического деятеля?

– Нет. У меня всё скромнее, – Настя заливисто смеялась. – Дубровские мы, фамилия одного из персонажей у Пушкина.

Следуя Сашкиной логике, мне надо было на литфак поступать. Ингрид, принимай работу, – Настя протянула девушке листок с рисунком.

– Я в шоке! – Матильда стояла с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. – Фантастика! Легкая, светлая, красивая, удивленная с поднятыми бровями, как она всё уловила в тебе! Настя! Как это возможно?! Ты же Ингрид видишь в первый раз и совсем недолго!

Ингрид смотрела на себя на рисунке и печально улыбалась:

– У меня есть почти такой же рисунок, его сделал мой брат Марис за несколько дней до своей гибели, его хулиганы избили, врачи не смогли спасти, – она закрыла глаза, чтобы не видно было выступившие слезы. – Я не понимаю, как это возможно, что разные люди сделали один и тот же рисунок.

– Ингрид, прости, что своим рисунком я вызвала печальные воспоминания, – тихо говорила Настя. – А то, что я и твой брат, два разных человека, изобразили тебя одинаково, объясняется просто: ты не играешь и не позируешь вовне, ты настоящая, и это прекрасно, мы с твоим братом это и увидели.

– Спасибо тебе, Настя! – Ингрид подошла к Насте и пожала ей руку.

– Давайте пить чай, а то он опять остынет, я его уже два раза подогревала, – тихо позвала к столу подруг Матильда.

XIII

Первый год обучения в вузе пролетел так быстро, что девочки его, кажется, и не заметили: лекции, групповые семинары, факультативы и коллоквиумы поглощали всё их время.

Наступил май, деревья покрывались молодой листвой, цвели цветы, их аромат будоражил душу и звал на улицу.

– Девочки, – Матильда не вошла в комнату, а влетела, бросив на свою кровать белый плащ и сумку с книгами, – объявляю перерыв в учебе и предлагаю погулять по Невскому проспекту, дойти до Адмиралтейской набережной и, может быть, по Дворцовому мосту перейти на Васильевский остров.

– А тебя какая птица клюнула, дорогая наша, что ты зовешь нас в десятикилометровый марафон? – Вера подняла глаза от конспекта, который читала.

– Да, Матильда, что случилось? Мы что-то не знаем о проводимом мероприятии, где нам обязательно надо быть? Я не могу пойти, мне надо реферат завтра сдать по истории древней Руси, – Настя медленно листала лежащую перед ней книгу.

– На улице такая красота, дух захватывает, и летать охота, а еще там сегодня много парней…

– А я поддерживаю Матильду! Девочки, мы заучились, у нас месяц не было выходных, мы ни в кино, ни в театр ни разу не сходили, всё грызем древнюю историю. Хочу настоящего, – Ингрид потянулась, грациозно изгибая спину и вытягивая вверх изящные руки, потом поправила волосы и, вставая со стула, продолжила: – Идем, Матильдочка, погуляем. Может быть, нам сегодня что-то интересное встретится… А эти зубрилки пусть здесь сидят и нам завидуют, – она улыбнулась.

Матильда и Ингрид ушли, а Вера с Настей продолжали заниматься. Прошло, наверное, полчаса, и Вера не выдержала, заявив Насте, что она бросает учебник и тоже идет гулять.

– Настя, мне правда стало жалко себя, что мы всё сидим и буквально грызем эту историю. Пойдем с тобой погуляем хотя бы часок – не так далеко, как звала Матильда, но посидим у Казанского собора, ты опять порисуешь, сама же говоришь – тебе рисование помогает переключать внимание и дает отдых голове. Пойдем, прошу, мне одной не интересно, – Вера подошла к Насте и положила ей на стол плащ.

Настя взяла блокнот и карандаши, которые всегда носила с собой, положила их в сумочку. Вера права, рисование Насте очень хорошо помогает. Когда она долго и много читает учебной литературы и пишет конспекты, голова устает, но стоит ей начать рисовать, как она чувствует прилив сил, и тогда результаты в усвоении учебного материала значительно лучше. Настя заметила, что лучше всего ей удается отдохнуть, если она рисует на свежем воздухе, поэтому даже промозглой зимой Настя на непродолжительное время выходила на улицу для рисования.

Вера подкрасила розовой помадой свои красивые губы и протянула помаду Насте:

– Возьми.

– Зачем? Я не люблю красить губы, – усмехнулась Настя.

– Весной надо быть всем девушкам такими, как распускающиеся цветы, – улыбнулась Вера.

– Распускающиеся цветы – это хорошо, давай попробую, – Настя взяла помаду и легко нанесла её на губы. – Точно цветок… распустившийся, идем, подруга, посмотрим, прилетит ли пчела.

– Причем здесь пчела? – удивилась Вера.

– Ну, не пчела, а шмель, например, – засмеялась Настя. Весело болтая, они шли по набережной реки Мойки к Невскому проспекту. Вера размахивала своей маленькой черной сумочкой, в какой-то момент она её не удержала, сумочка вырвалась из рук и упала… прямо в небольшую лужу – не так давно прошел дождь, и в некоторых местах асфальта образовались лужицы.

– Ой, сумка! Она же грязная теперь. Настя, у тебя есть платок вытереть сумку? – Вера повернулась к Насте, закусила губы и чуть не плачет.

– Есть платок. Ты как малое дитя, Верочка, болтаешь сумкой, вот и результат.

– Девушка, возьмите сумку, – молодой человек высокого роста, с длинными, до плеч светлыми волосами и улыбающимися глазами протягивал Вере сумочку. – А вы зря ругаете подругу: этот май, веселый озорник, не позволяет таким красивым девушкам быть строгими и серьезными, – проговорил незнакомец, развернувшись к Насте.

– Спасибо вам! – Вера взяла сумочку и начала вытирать её платком. Молодой человек оставался рядом и наблюдал за её действиями.

– Вера, идем, по дороге продолжишь оттирать сумку, – Настя нетерпеливо смотрела на подругу.

– Девушки, а вы далеко идете? Может быть, нам по пути? Я вас провожу.

– К Казанскому собору идем, Настя там порисует.

– Вы художник? – молодой человек удивленно смотрел на Настю. – Но у вас с собой нет принадлежностей для рисования…

– Вы имеете в виду мольберт и прочее, – серьезно глядя на него, говорила Вера, – а Насте не надо таких сложных инструментов, она рисует карандашами в блокноте.

– Вы Настя и Вера, а меня зовут Руслан, будем знакомы, – и он протянул подругам руку. Обменялись рукопожатиями и медленно пошли в сторону Казанского собора.

– Настя, а вам именно у Казанского надо рисовать?

– Не обязательно, нам с Верой не хочется куда-нибудь далеко идти, а перерыв учебе надо было сделать, – ответила Настя.

– Если не принципиально, где рисовать, может быть, мы сходим погулять на Адмиралтейскую набережную?..

Вера не дала Руслану закончить фразу:

– …а потом по Дворцовому мосту перейдем на Васильевский остров.

– Если вам хочется, можем и на Васильевский остров сходить.

– Вера пошутила, – Настя улыбалась. – Наши подруги предлагали нам маршрут для прогулки на остров, мы отказались – хотели сэкономить время: погулять у Казанского и вернуться в общежитие.

– А где вы учитесь? Кем по профессии будете?

– В пединституте, историки мы будущие, – ответила поспешно Вера.

– А рисование у вас – это хобби, правильно я понял? – Руслан внимательно смотрел на Настю.

– Правильно поняли, хобби.

– А что вы рисуете? Виды города? Это я так спросил, вы же сказали, что шли к Казанскому собору.

– Настя рисует людей. Она очень быстро схватывает основное в человеке, и у неё здорово получается. Если хотите увидеть, попросите Настю, она вас нарисует, – Вера весело смотрела на Руслана.

– Вера, не занимайся моей рекламой. Я сегодня не буду рисовать. Давайте просто погуляем и действительно сходим на Адмиралтейскую набережную.

– И встретим там наших подруг, – заливисто засмеялась Вера.

Прогулка оказалась очень интересной: Руслан был изумительный рассказчик, он хорошо читал стихи Беллы Ахмадулиной и Анны Ахматовой, сказал, что Цветаева его не волнует так, как эти поэтессы. И только при прощании около общежития, в котором жили девушки, Вера спросила, а чем занимается Руслан, учится или работает.

– Студент я, ваш коллега, но специальность у меня другая, учусь на литфаке на четвертом курсе. До свидания, спасибо, Настя и Вера, давайте встретимся с вами завтра и снова погуляем, – Руслан с надеждой глядел на девушек.

– Завтра сдаю реферат, не смогу пойти, – ответила Настя.

– А вы, Вера, сможете?

– Я могу, но без Насти нам будет скучно.

– Вера, не выдумывай, иди с Русланом на прогулку, если хочешь пойти, и время тебе позволяет, мы же с тобой не сиамские близнецы, – немного сердито одернула Веру Настя.

– Вот и договорились: Настя сдает реферат, а мы с вами завтра встречаемся в шестнадцать часов здесь, на этом самом месте. До встречи завтра, Вера! Настя, желаю реферат сдать на «отлично»! – Руслан помахал девушкам рукой и ушел. Девушки постояли немного, глядя ему вслед.

– Вера, мы с тобой девушки взрослые, давай будем с мальчиками гулять порознь, – улыбнулась Настя, – чтобы не получилось так, как с Сашкой Баратынским.

– Это ты о том, что он выбрать не мог, с кем из нас дружить? – Вера смеялась так звонко, что проходивший мимо мужчина оглянулся и, улыбаясь, сказал:

– Молодость, молодость и весна! Хорошо! Будьте счастливыми, девушки!

Войдя в комнату, Вера и Настя увидели, что Матильда и Ингрид еще не вернулись с прогулки.

– Загулялись подруги наши, видимо действительно ушли на остров, – задумчиво говорила Настя.

– Настя, а шмель-то прилетел, – Вера весело смотрела на нее.

– Где шмель?

– Настя, твой шмель прилетел, ты же хотела, чтобы шмель прилетел, – хохотала Вера.

– Вот ты о чем – о Руслане. Так это твой шмель, – Настя была серьезной. – Вера, а тебе понравился Руслан?

– Очень! Он такой красивый! Ах, как он читает стихи, слушала бы и слушала.

– Кто читает стихи, и кого бы ты слушала? – Матильда уже стояла посреди комнаты.

– А Ингрид где? – Настя удивленно посмотрела на Матильду.

– У порога общежития, прощается с чудесным рыцарем, – весело ответила Матильда.

– Вот это да! – Вера захлопала в ладоши. Матильда удивленно на нее поглядела и, открыв рот, хотела, видимо, что-то спросить у Веры, но передумала и закрыла рот, сняла плащ, повесила его на вешалку, села к столу. – Зря вы, девчонки, с нами не пошли гулять, мы с такими классными парнями познакомились!

– Мы тоже познакомились с классным парнем, – перебила её Вера.

– Где познакомились? Сюда кто-то приходил? – у Матильды глаза от удивления стали как два фонарика, так заблестели.

– Мы вышли отдохнуть и порисовать у Казанского собора. Вера уронила сумочку в лужу, её оттуда вытащил один хороший человек, представился Русланом, и мы вместе погуляли, – Настя говорила и хитро смотрела на Веру, как бы спрашивая, можно ли говорить о предстоящем свидании завтра.

– И что дальше? Кто он, как выглядит, будет ли еще встреча? – Матильда так быстро задавала вопросы, что все они оставались без ответа.

– Ты всё спросила, что хочешь знать? – удивленно произнесла Вера.

– Нет, не всё. Он вам понравился? Он вам предложил продолжить знакомство?

– Он нам понравился, он нам предложил завтра вместе погулять, но у меня реферат, не могу гулять, а Вера пойдет, продолжит знакомство.

– Вера, возьми меня с собой, я хочу увидеть Руслана, – с мольбой в голосе проговорила Матильда, – такое красивое и мужественное имя, он и сам, наверное, очень красивый, – окончила она фразу и томным взглядом окинула подруг.

– Актриса пропадает, – улыбнулась Ингрид.

– Ингрид, а что скажешь ты о своем знакомом? Как его зовут и кто он? – Настя обратилась к подруге.

– Его зовут Григорий, он был с другом, Ильей, но Илья почти всю прогулку молчал, а Григорий много говорил, но всё об истории Санкт-Петербурга. Он принципиально не говорил о Ленинграде, это нас удивило, но он объяснил такую свою позицию просто: великая история у города Петра, и она сейчас не так популярна, как история Ленинграда, которую знает каждый советский человек почти с младенчества.

– Они историки?

– Мы не спросили. Григорий нас заговорил, и мы забыли спросить, кто они, – удивленно ответила Ингрид, – надо же, как интересно…

– Как они выглядят? – с нетерпением спросила Вера.

Вечер прошел весело, было о чем поговорить девчонкам в этот раз: в их жизнь вошло неведомое – молодые мужчины. Кто они и какие, как себя с ними вести, а вдруг это любовь с первого взгляда и на всю жизнь?

– Матильда, ты большая фантазерка! Любовь с первого взгляда! Да есть ли она в жизни?! Мне кажется, это литературный прием. Давайте-ка, подруги, спать, рассвет близится, – Настя зевнула. – Как сдавать реферат, если я его до конца не дочитала?

– Положительные эмоции сегодняшнего дня помогут тебе завтра, впрочем, уже сегодня, сдать реферат хорошо, – успокоила Настю Ингрид.

XIV

Вера вместе с Матильдой пошли на встречу с Русланом. Через час Вера вернулась одна, обескураженная и немного печальная.

– Матильда и Руслан смотрят друг на друга и говорят, говорят, как будто они одни, а меня рядом нет, вот я и ушла, – ответила она на удивленный взгляд Насти, – зачем мешать?.. Настя, это любовь с первого взгляда! – и заплакала. – Мне Руслан понравился, но влюбился он в Матильду.

– Ерунда, ни о чем эта встреча еще не говорит, – Настя присела на край кровати, на которой лежала Вера, уткнувшись в подушку. – Поплачь, но не сильно. Верочка, это же первая встреча с парнем, сколько их будет еще в жизни, ты о каждом будешь плакать? – пыталась шутить Настя.

– Ты ничего не понимаешь, он мне понравился, а он к Матильде переметнулся, – рыдала Вера.

– В огороде бузина, в Киеве дядька. Вера, кто и куда переметнулся? Ты видишь Руслана второй раз в жизни, и он ничего тебе не обещал. Пригласил погулять, – улыбнулась Настя, – но не обещал жениться. Вставай, рёвушка, пойдем рисовать, – Настя погладила Веру по голове и протянула ей руку.

Вера подняла голову от подушки:

– Настя, тебе надо в психологи идти. Чего это я так разревелась? Он же не обещал жениться, только пригласил погулять по Невскому проспекту. Идем, подруга моя, рисовать, но теперь я с парнями на улице знакомиться не буду, – и надула свои красивые губки.

– Крайности всё это, Верочка. Где же нам знакомиться, если учимся в женском вузе и парни здесь наперечет, – говорила Настя и собирала в сумочку блокнот и карандаши.

XV

Матильда и Руслан встречались каждый день. Им было вместе легко и радостно, и расставаться им не хотелось – так говорила Матильда. На что Ингрид заметила:

– Это может быть самообман влюбленной девушки, потому что влюбленный человек слеп и не видит вокруг ничего.

– А ты откуда это знаешь? – сердито парировала Матильда.

– Сама влюбилась в Гришу, и вокруг меня всё сияет, но я знаю, что в природе так не бывает – это иллюзия, мираж. Мне хочется так видеть, и я так вижу. Надоест – посмотрю по-иному, но мне пока интересно.

– Скучная ты, хотя и влюбленная! У меня всё по-другому: ничего вокруг меня не сияет, у меня поет мое сердце, и я сама всегда напеваю веселую песенку.

– «Во поле березка стояла, во поле кудрявая стояла». Вот так веселая песня… Да ты её и до встречи с Русланом пела, когда грустить начинала, – тихо сказала Вера.

– Ничего вы, девчонки, не понимаете, а мне завидуете, особенно ты, Вера. У нас с Ингрид есть парни, а у вас с Настей нет.

– Матильда не сочиняй всякой всячины, сейчас у них нет, а завтра будет. Девочки, Гриша предлагает нам всем встретиться и на выходной съездить за город, он предлагает пригласить с нами Руслана и Илью.

– Я не поеду, – заявила Вера, – я там буду лишней.

– Это как ты определила? – брови Ингрид поднялись высоко под белокурой челкой.

– Считать умею: Григорий, Илья и Руслан – это три, ты, Настя и Матильда – это три, а со мной четыре, одна девушка лишняя, а лишняя всегда я бываю. Не хочу быть лишней и никуда не поеду.

– Вообще-то теорию вероятности еще никто не отменял, и «лишних» в твоей интерпретации, Вера, может быть трое: ты, я и Илья, – Настя говорила серьезно. – Но все это глупость, потому что нас приглашают на отдых, а не на смотрины.

– Это как сказать, зачем нас приглашают… Уверена: на смотрины для Ильи, – сердилась Вера.

– Бессмысленный разговор. У человека всегда есть выбор, как себя вести. В этом случае – ехать отдыхать на природе или показывать себя особи мужского пола.

– Настя, куда тебя понесло?! – у Матильды голос вибрировал, как натянутая стрела лука.

XVI

Поездка состоялась, отдохнули хорошо, «лишних» не было. День выдался жарким, что не свойственно ленинградской погоде в это время года, и хотя вода в заливе была холодная, молодежь ноги все-таки помочила, как сказал Григорий. С собой они привезли бутерброды с сыром, лимонад, картофель – его купили на рынке. Парни разожгли костер и запекли картошку в углях.

– Детство вспомнилось, – перебрасывая с руки на руку горячую и черную от углей картофелину, говорила Настя, – нас, ребятишек, родители летом отвозили к дедушке и бабушке в деревню, а местные мальчишки всегда картошку в костре запекали. Вкуснятина была.

– А где бабушка с дедушкой живут? – спросил Илья.

– В Восточном Казахстане, в Кумашкино. Там места необыкновенно красивые: река, горы, много рыбы и ягод. За ягодами в горы ходили. В горах медведи водятся и часто выходят к людям…

– Ты еще скажи, что медведя видела! – Григорий говорил это громко и как-то зло, но, может быть, это только показалось Насте.

– Зря, Гриша, так злишься, сама не видела, но медведь к нам вышел, когда мы уже ягоды набрали и устроили привал. Медведя взрослые отогнали, мы не пострадали, но испугались сильно и бежали быстро, ягоду рассыпали, – она печально улыбнулась.

– Давайте о чем-нибудь веселом, – предложила Матильда. – Можно хором песни петь.

Предложение поддержали, запевалой был Руслан. Оказалось, что он не только хорошо стихи читает, но и прекрасно поет. Руслан начинал песню, остальные подхватывали и допевали хором; много спели песен, когда Настя и Илья одновременно заявили, что их певческий ресурс связок иссяк – они начали хрипеть и сипеть.

– Интересно, как ты будешь отвечать на экзаменах? – Ингрид обратилась к Насте, услыхав её шепот.

– Настя будет ответы писать и отдавать преподавателю, у нас так Илья сдавал сессию на первом курсе, когда у него приключился жуткий ларингит, – сказал Гриша и посмотрел на Илью.

– Не верьте, это фантазия Гриши, – улыбнулся Илья. – Надо дать отдых связкам, несколько дней помолчать, и связки восстановятся.

После хорового пения компания распалась на группы: Гриша и Ингрид ушли в одну сторону, Руслан и Матильда в другую, и через несколько минут не было видно ни ту, ни другую пару. На берегу остались Настя и Илья. Веры не было рядом, да и её отсутствие они и не заметили.

Настя сидела на камне, смотрела на воду и рисовала.

Невдалеке от неё сидел и молчал Илья.

– Не помешаю молчунам связки восстанавливать? – рядом с ними появилась Вера.

– Не помешаешь, – шепотом ответила Настя. – Все разбрелись в разные стороны, пора бы уже ехать домой.

– Покажи, что нарисовала.

– Еще не окончила, потерпи несколько минут.

Вокруг стояла, казалось, первобытная тишина: ни ветерка, ни плеска воды, ни голосов птиц или людей. Только игра солнечного света на водной глади.

– Блаженство, – шепот нарушил тишину.

Настя повернулась и увидела глаза Ильи. На нее смотрел совсем другой человек: не тот, с кем они встретились на берегу перед отплытием прогулочного катера. Перед ней был взрослый мужчина с внимательным взглядом очень мудрого человека, глаза его, темные, сейчас были черными и бездонными, а в них вселенская печаль. Он улыбнулся, и в его глазах отразилась такая же огромная любовь, она заполняет вокруг себя всё, и Настя тонет в его глазах, как в омуте… Она тряхнула головой.

– Наваждение, – сказала шепотом.

– Что вы там шепчетесь, вам нельзя сейчас говорить, молчальники, – Вера была в нескольких метрах от них и кидала камешки в воду. Подошла к Насте и посмотрела на рисунок.

– Настя, зачем ты стираешь рисунок?

– Не получилось сегодня, – Настя убрала альбом и карандаши, встала. – Где же наши друзья? Пора бы ехать, надо готовиться к экзаменам.

XVII

После поездки на берег Финского залива Илья пару раз приглашал Настю погулять, но она отказывалась, ссылаясь на экзамены – началась сессия.

Матильда закружилась в вальсе любви, как сама говорила. Руслан поразил её знанием творчества Тараса Шевченко и Леси Украинки, очень много стихов и текстов читал по памяти. На вопрос Матильды, зачем он учит наизусть, ответил, что, во-первых, ему интересно это и хочется, чтобы всегда было с ним, не искать в книге, а во-вторых, он пишет дипломную работу о творчестве этих украинских писателей. Преподаватель считает Руслана лучшим знатоком украинской литературы среди студентов нескольких последних выпусков и предлагает Руслану подумать об аспирантуре.

– Если все получится, как планируется, я останусь в Ленинграде, и мы с тобой будем вместе, – однажды сказал Руслан. Матильда подумала, что он так ей дал понять, что они будут вместе всегда. Свою жизнь без Руслана Матильда не мыслила, мечтала, как они будут жить вместе, как родятся дети и… Мечты пошатнулись, когда Матильда не сдала экзамен по истории древней Руси.

– Неудовлетворительно, – строго сказал преподаватель, протягивая ей зачетку. Будто от сна очнулась Матильда: смотрит на зачетку, на преподавателя и покрывается алыми пятнами.

– Почему «неудовлетворительно»? – звучит глухо её вопрос. – Мне нельзя иметь «неудовлетворительно», меня отчислят из института… – и она заплакала.

Преподаватель, старенький и сухонький, покрытый сединой белого цвета, как первый снег, печально смотрел на девушку и качал головой:

– Учиться надо в институте, а вы, дорогая девушка, видимо, заняты чем-то другим. Идите, учите предмет, я в зачетку вам не поставил «неуд», придете на пересдачу после окончания сессии.

Матильда вышла из аудитории, в коридоре её ждала Настя. Увидев слезы Матильды, всё поняла:

– Не плачь, давай заниматься вместе, я тебе помогу подготовиться. Иван Васильевич добрый, он примет экзамен раньше, если ты будешь готова, у тебя не всё потеряно, не учила всего несколько тем. Ох, Руслан, Руслан…

– Руслан не виноват, это я сама не училась. Вальс любви сделал круг и остановился. – Матильда грустно улыбнулась. – Спасибо, Настя, за поддержку, помощь твоя мне очень пригодится.

Ингрид и Григорий на время сессии свидания прекратили. Инициатором был как раз Григорий, сообщив Ингрид, что он не может во время сессии отвлекаться на личную жизнь, пусть даже с такой необычной девушкой, как Ингрид.

– Он не намерен отвлекаться на личную жизнь, – Ингрид сидела на кровати, подтянув к себе колени и обхватив их руками, и раскачивалась из стороны в сторону. Она не плакала, нет, плакать стыдно вообще, а из-за мужчины никак нельзя – эту её мысль подруги уже слышали не один раз, но вели себя каждый раз по своему собственному разумению. – Я переболею тобой, Гриша, и пошел ты к черту! – вдруг громко сказала Ингрид и резко встала с кровати. – Пойду в булочную, – и она вышла из комнаты, взяв в руки сумочку.

О Грише подруги от Ингрид больше ничего не услышали, никогда.

Сессию сдали на «отлично» Вера, Ингрид и Настя, Матильда исправила свой «неуд» по истории на «хорошо», и девушки готовились к поездке на каникулы к родителям.

Настя с Верой съездили в кассу предварительной продажи за билетами и возвращались в общежитие, когда услышали голоса. Остановились. На скамейке сидела Матильда, напротив нее стоял Руслан.

– Ты не можешь так поступить, – возбужденно говорила Матильда и всхлипывала. – Я беременная, ты не можешь меня оставить.

– Не дави на жалость, Матильда, мне не нужен сейчас ребенок, да и не мой он, может быть, – Руслан говорил спокойно.

– Как ты можешь так говорить, ты у меня первый и единственный…

– Первый – да, согласен, но единственный ли? Не уверен. Легла со мной – можешь лечь с другим, – ехидно улыбался Руслан. Матильда плакала, вытирая по-детски руками слезы. Настя с Верой остановились на тротуаре недалеко от Матильды и Руслана, которые их не видели. Девушки боялись пошевелиться и от услышанного, и от наглости и цинизма Руслана.

– Настя, что делать? – горячо шептала Вера.

– Радоваться, что тебя не угораздило общаться с таким подлым человеком…

– С Матильдой что делать? – Вера шепчет, сглатывая слезы.

– Пойдем стороной, чтобы они нас не видели. Не надо, чтобы этот подонок видел нас, Матильде еще тяжелее будет. В общежитии поговорим с ней. Хорошо, что Ингрид уехала уже. Ох, печальным первый опыт общения с особями мужского пола оказался для них… – Настя потянула Веру за руку в сторону от скамейки, возле которой были Матильда и Руслан. Девушки скрылись за кустами и направились к общежитию.

Матильда пришла поздно, глаза заплаканные. Войдя в комнату, она поставила на стол коробку с пирожными.

– Настя, Вера, я купила пирожные, давайте будем пить чай и отметим наш отъезд на каникулы, – весело сказала Матильда.

– Что случилось, почему у тебя красные глаза? – встревоженно спросила Вера.

– Пустяки, попала соринка, не могла вытащить, натерла глаза, – улыбнулась Матильда и отвела глаза в сторону. – Во сколько отходит ваш поезд сегодня?

– Не было билетов на сегодня, купили только на послезавтра, – Настя смотрела на Матильду. – Ты когда уезжаешь в Киев?

– Не знаю пока, родителей дома нет, они уехали в отпуск, вернутся через две недели, а у меня нет ключей от квартиры.

– Так где ты собираешься жить эти две недели? – удивленно спросила Настя.

– Не знаю, мне всё равно, может быть, разрешат пожить в общежитии, – и Матильда, опустившись на стул около стола, закрыла лицо руками и заплакала.

Настя и Вера растерялись, не ожидая такого поворота в разговоре, стояли и обе молчали. Из ступора первой вышла Настя:

– У меня предложение: поехали к нам в гости. Родители мои гостеприимные люди, они добрые и будут рады тебе.

Матильда мотала головой из стороны в сторону, отказываясь от предложения Насти.

– Матильдочка, соглашайся с Настей, Полина Прокофьевна и Тимофей Игнатович очень добрые люди, – Вера гладила Матильду по голове и плакала.

Матильда убрала руки от лица, подняла на подругу глаза:

– Почему ты плачешь?

– Тебя жалко, – всхлипывая, ответила Вера.

– Почему тебе жалко меня, Вера? – в глазах Матильды мелькнул испуг.

– Верочке тебя жалко оставлять в неизвестности на две недели, – быстро сказала Настя и наступила Вере на ногу.

– Ой, Настя, ты хотя бы гляди, куда наступаешь, – взвизгнула Вера, но тема разговора уже пошла в нужном сейчас ключе, а не в том, куда его чуть было не увела Вера.

Матильда согласилась поехать в Кострому к Насте и её родителям:

– Начну знакомство с древней Русью, там Ипатьевский монастырь, где Михаил Романов на царство призван был, – улыбнулась она сквозь слезы, вновь застилавшие ей глаза.

– Молодец, хорошо усвоила один из уроков истории государства российского. Чай мы попили, поеду я в кассу за билетом для Матильды, – вставая из-за стола, сказала Настя.

– Я с тобой поеду, – поднялась и Матильда.

– Вера, ты дежуришь по кухне, может быть, что-нибудь сваришь нам на ужин? – Настя таким образом давала Вере понять, что они с Матильдой едут в кассы одни.

– Конечно, сварю что-нибудь.

XVIII

Большую часть пути до железнодорожных касс девушки молчали, перебрасываясь незначительными фразами. Очередь в кассу оказалась не очень большая, им повезло – билет купили в тот же вагон, что и у Насти с Верой.

– Это хороший знак, – тихо сказала Настя.

– Хороший знак чего? – спросила Матильда. Настя улыбнулась:

– Поездка будет благоприятной.

– Не понимаю, о чём ты, – сердито сказала Матильда. Настя поняла, что не стоит торопить время, не скажет Матильда ничего.

«Подождем, у нас есть время, как минимум две недели», – подумала Настя.

– Матильда, тебе надо сообщить родителям, что ты будешь у нас. У тебя есть адрес, где они отдыхают? – взволнованно спросила Настя. – А вдруг они будут против того, чтобы ты гостила у нас?

Матильда взмахнула ресницами и обиженно поджала губы:

– Я напишу родителям письмо, в нём укажу ваш адрес. А у вас есть дома телефон?

– Мой папа директор школы, у него обязан быть телефон, – Настя улыбнулась, – и у нас есть телефон. Мы сейчас приедем в общежитие, и ты сразу же напиши письмо, сообщи родителям номер телефона, и мы письмо отнесем в почтовый ящик, чтобы оно быстрее к родителям твоим попало. А то я вдруг начала волноваться, что они тебя потеряют. А зная номер телефона, они могут позвонить к нам домой и поговорить с моими родителями и с тобой, – Настя облегченно вздохнула.

Матильда внимательно посмотрела на Настю, но ничего ей не ответила. Она знала, что родители будут недовольны оценками, полученными дочерью на экзаменах, и тем, что Матильда уехала в Кострому. Не будет иметь значения и тот факт, что она предупредит родителей о своей поездке. Письмо матери, которое Матильда получила за пару дней до окончания сессии, ей выбора не оставляло – она должна приехать на каникулы в Киев и на время отсутствия родителей жить у Тамары, младшей сестры мамы; домработница Марина в связи с отъездом хозяев дома была отправлена в краткосрочный отпуск. У Матильды не сложились отношения с родственницей, Тамара девочку постоянно третировала придирками, ей всё, что делала или говорила Матильда, не нравилось, и Тамара часто говорила:

– Твоя смазливая мордочка много горя принесёт семье. Мать твоим воспитанием не занимается, не объясняет тебе, как надо себя вести; думаю, что скоро принесёшь ты ей подарок в подоле.

После этих мерзких и обидных слов Тамара всегда ехидно поджимала губы и смеялась скрипучим смехом.

Мама Матильды, Хелена, была очень красивая, а Тамара, наоборот, страшненькая; природа жестоко посмеялась над ней, отдав всю красоту старшей сестре. Противно было Матильде слышать слова тётки и обидно до глубины души; она не понимала тогда, о чём ей говорит Тамара. Замуж Тамара вышла за мужчину намного лет старше ее, и злые языки судачили: «Виктор на тесте женился, карьеру себе обеспечил». Рудольф Моисеевич, отец Хелены и Тамары, был генералом, ему нравилось слышать, как маленькая любимая внучка выговаривала: «Мой дедушка генелал, а зовут его Лудолф». Когда Матильда подросла, он, будучи уже в отставке, приезжая в гости, и если дверь открывала внучка, шутил:

– Прибыл генелал Лудолф! – и обнимал девочку.

А она, счастливая, прижималась к нему и заливисто смеялась:

– Дедушка, ну хватит уже об этом вспоминать, я же маленькая была и звуки не выговаривала.

Дед целовал внучку в голову и проходил в кабинет к Феликсу, отцу Матильды (теперь уже и он генерал), и они там подолгу о чем-то говорили. В последнюю встречу с дедом перед отъездом Матильды в Ленинград весь ритуал их встречи был соблюден, за исключением финала. Дед поцеловал Матильду и попросил её пройти с ним в гостиную, сел на мягкий кожаный диван и, рукой показав ей место рядом, сказал:

– Матильда, ты уже девочка взрослая, уезжаешь далеко от семьи. Ты знаешь, что я был против твоего отъезда в Ленинград, учиться можно и в нашем Киевском университете, – и, заметив, что Матильда открыла рот, дедушка остановил её: – Ничего не говори, всё уже обсуждали не раз с твоими родителями, они согласились с тобой, это их ответственность. Я о другом хочу с тобой поговорить: о чести и достоинстве девушки и её семьи, что между собой связано неразрывно. С тобой никогда не говорили о том, чем занимаемся я, и твой отец, и муж Тамары. Теперь ты взрослая и можешь принять и осознать информацию, которую я скажу.

Дед говорил, а у Матильды всё внутри сжималось и покрывалось холодом, она боялась, но не понимала, чего. Дедушка говорил тихо, мягким голосом, а в неё входил страх. Видимо, дед заметил состояние Матильды и, прервав свою речь, обнял её и поцеловал в макушку:

– Не бойся, девочка моя, ничего страшного не скажу и ничего не заставлю тебя делать, скажу только, к какой семье ты принадлежишь и честь которой уронить не можешь.

Матильда подняла на него глаза и натянуто улыбнулась.

– Я, твой отец и Виктор служим Отечеству, на нас лежит большая ответственность по сохранению безопасности государства. Ленинград – город, в котором много иностранцев, не всем из них нравится, что есть в мире такая мощная страна, как СССР; есть советские люди, недовольные политикой государства. Цель моего разговора с тобой – уберечь тебя от необдуманных знакомств и связей, порочащих тебя; прошу ни при каких обстоятельствах не знакомиться с гражданами иностранных государств, в том числе и из социалистического лагеря; избегай контактов с людьми, злостно критикующими власть и не согласными с политикой коммунистической партии Советского Союза. Если ты будешь втянута в деятельность против государства, никто из нас помочь тебе не сможет, да и наши головы полетят. Если бы ты училась в Киеве, мне было бы спокойнее за тебя. Ты очень красивая девушка, к тебе будут проявлять интерес, и, как бы это ни было для тебя неприятно услышать, скажу: все спецслужбы мира используют женщин, особенно красивых, в своих интересах. Будь очень осторожна и разборчива в знакомствах.

Слушая деда, Матильда большую часть его слов не уловила; она думала, что к ней это всё не относится – какие иностранцы, спецслужбы? Зачем они ей? Она едет изучать историю и только историю, то есть то, что случилось давно, уже оценено и уже сказалось на настоящем. И вдруг она слышит слова:

– Ты сейчас думаешь, что всё, что я тебе говорил, тебя не касается, потому что тебя не интересует сегодняшний день, тебе интересна история и всё то, что уже случилось, – Рудольф Моисеевич улыбнулся, увидев, как широко распахнулись глаза внучки. – Девочка моя, если бы я не умел видеть людей и читать их эмоции, а порой и мысли, я бы не был тем, кем я являюсь сейчас,– он вновь обнял её и ласково сказал: – Для первого взрослого разговора достаточно. Пойдём к столу, Хелена и Феликс уже несколько раз заглядывали в щёлку двери, – он встал и, подав руку Матильде, серьёзным тоном проговорил: – Я очень надеюсь, что ты услышала то, что я тебе сказал. К тебе будет приезжать и, если надо, помогать твой брат Богдан, но нечасто: он служит на флоте и уходит в дальние походы, несет боевые дежурства. Но ты знай, что рядом есть твой близкий человек.

Весь этот учебный год, что прожила Матильда в Ленинграде, дед незримо был рядом с ней. Иногда ей казалось, что он охраняет её. К ней действительно проявляли интерес мужчины, и она одна старалась далеко от общежития не отходить, всегда была с кем-нибудь из девочек, с которыми жила в комнате или училась в одной группе. Случай с Русланом потряс её душу до неизведанной глубины – сначала радостью любви, потом позором бесчестия. Она влюбилась в него с первого взгляда и так сильно, что потеряла все ориентиры вокруг себя, ей было безразлично, что Руслан нравится Вере; ей было не интересно на лекциях и семинарах в институте, её попросту не интересовала учеба; она каждую минуту думала о Руслане, представляла его, его мягкие теплые ласковые руки, улыбку и лукавый взгляд, которым он смотрел на неё, слышала его голос, который её убаюкивал. Когда он в первый раз прикоснулся к её грудям, её будто кипятком обдало, а он всего-то положил руки поверх блузки, чуть сжал руками бугорки и, тихо засмеявшись, сказал:

– Какие они маленькие и упругие, как теннисные мячики. Матильда залилась краской стыдливого румянца и отстранилась от него. Но Руслан обхватил её руками и начал целовать, приговаривая:

– Дай поиграю ещё маленькими мячиками.

Она смеялась, обнимала его, и то прижималась к нему, то отталкивала его от себя.

А потом был этот день, который изменил всю её жизнь – теперь она знает это наверняка. День, когда Руслан, напоив ее шампанским в его комнате в общежитии, настоял на интимной близости, а потом в дверь вдруг стали ломиться его соседи по комнате, требуя срочно впустить их. Случившееся Матильда восприняла как потерю своей девичьей чести. Убегая из комнаты Руслана под хохот его дружков, Матильда плакала, но, выскочив на улицу, она остановилась от неожиданной мысли – ей в тот момент показалось, что дед Рудольф рядом и строго говорит: «Нарушила мой наказ, честь девушки потеряла».

Матильда стояла как вкопанная, мешая спешащим по своим делам ленинградцам, но люди проходили мимо, не обращая на нее внимания – мало ли почему стоит человек; может быть, разглядывает вокруг себя красоту и историю города.

«Честь девушки и честь семьи неразрывно связаны между собой», – слышится ей снова голос деда. И понимает Матильда, что нет у неё пути другого, как сохранить честь семьи: надо, чтобы Руслан на ней женился!

Эта мысль ей дала силы жить дальше, и она начала себя убеждать, что всё неправильно поняла, что парни смеялись не над ней, надо срочно поговорить с Русланом, всё ему объяснить и про честь девушки и про честь семьи. Матильда пришла к Казанскому собору, села на скамейку и, глядя на монументально-величественное здание, размышляла о том, как ей всё, о чём она сейчас думала, доходчиво объяснить Руслану.

А потом был страшный день с экзаменом по древней истории, и «неуд» за ответы, а вернее, за неответы на вопросы билета, и печальный взгляд старого профессора. Но этот день оказался не страшным по сравнению с тем, когда Руслан назвал её шлюхой и, высмеяв, оттолкнул от себя, сказав, что ничего общего у них нет и быть не может, что таких, как она, пруд пруди не только в Ленинграде, но и на просторах огромной страны; да и любая девчонка будет его, если он этого захочет. Но самым тяжелым для Матильды было услышать, что ребёнок ему не нужен. Ребёнок ему не нужен! Эти слова ранили её сердце сильнее всего, даже унижения её она могла перенести, но её ум отказывался понимать, почему Руслану не нужен ребёнок.

Прочитав письмо матери о том, что родители уехали в отпуск и Матильда должна до их возвращения находиться у Тамары, она огорчилась до слёз. Матильде была невыносима сама мысль, что ей надо ехать в Киев и в это такое тяжелое для неё время рядом с собой видеть нелюбимую родственницу и слышать её мерзкие намёки! Выше её сил было жить у этой противной родственницы. Когда Настя предложила поехать с ней в Кострому, Матильда ухватилась как за спасительную соломинку за это предложение, и она совсем забыла, что родители её действительно потеряют, потому что Тамара им сообщит, что Матильды у нее нет!

Письмо родителям было написано, в нём указан номер домашнего телефона семьи Дубровских, в письме Матильда написала, кто родители Насти и чем они занимаются. Она была спокойна, потому что считала: общаясь с обычными учителями в провинциальной Костроме, никоим образом честь своей семьи она этим не задела. Неведомо было юной девушке о современной ей «табели о рангах» (не совсем гласной, но и не совсем негласной). Негоже дочери генерала комитета госбезопасности общаться так тесно, что даже в гости приезжать, с семьей простых учителей. Интеллигенция была всегда опасна для власти страны. Но, на своё счастье, Матильда этого ещё не знала.

XIX

Полина с Тимофеем встретили Матильду ласково.

– Матильда, размещайся в комнате вместе с Настей. Немного отдохнете с дороги, и будем обедать, – Полина оставила девочек одних и вышла из комнаты.

– Настя, у твоей мамы очень печальные глаза, но от неё самой идет такая мощная доброта! У неё было большое горе, да?

– Да, наша семья пережила тяжелую ситуацию. Много лет назад была похищена моя старшая сестра и сильно напуган брат. Я очень смутно помню тот случай. Но он разделил жизнь нашей семьи на «до» и «после», – Настя отвернулась в сторону от Матильды. – Прости, – она быстро вытерла глаза, – не буду плакать, чтобы маму не расстраивать.

– Прости, Настя. И ничего не известно о сестре?

– Нет.

За обедом собралась вся небольшая семья Дубровских. Юра внимательно смотрел на Матильду и вдруг медленно, по слогам проговорил:

– То-ня… То-ня…

Тимофей и Полина одновременно обратились к сыну:

– Юра, что ты хочешь сказать?

– То-ня приехала…

Полина печально улыбнулась и, глядя на Настю, тихо сказала:

– Юра несколько раз до вашего с Матильдой приезда говорил о том, что Тоня приехала. Матильда, – Полина снова улыбнулась печальной улыбкой, – вы похожи на Тоню. И сыну, видимо, кажется, что приехала Тоня.

– Почему, мама, ты говоришь, что Матильда похожа на Тоню? – от удивления у Насти зазвенел голос; еще чуть-чуть – и он сорвется на фальцет.

– Ты, Настенька, забыла, как выглядела Тоня. Возьми свои детские рисунки, посмотри их. Твоя психика защитила тебя, исключив из памяти образ сестры, чтобы не травмировать. Ты её ни разу не рисовала после похищения. Матильда действительно похожа на Тоню.

– Настя, закончим обедать – принеси свои детские рисунки, мы их посмотрим все вместе, – предложил Тимофей.

Установилась грустная тишина, и оставшаяся часть обеда прошла в молчании. Отобедав, Настя ушла в комнату и долго искала папку с рисунками. Вышла из комнаты немного растерянная:

– Мама, папа, я не могу найти папку, в которой лежали рисунки.

– Юра, ты давно смотрел папку? – спросил Тимофей сына. Тот испуганно поднял на отца глаза:

– Вчера.

– Так пойди и принеси её нам, – строго сказал Тимофей.

– Нет, я вам не дам рисунки, – Юра побледнел и, насупившись, вышел из-за стола.

Полина подошла к сыну, обняла его и ласково попросила его принести рисунки.

Он мотал головой, не соглашаясь с ней, однако, передумав, сказал:

– Хорошо, я вам покажу их, только не забирайте их у меня совсем.

Настя с сильнейшим душевным трепетом взяла в руки папку, начала развязывать ленточки, которыми она была перевязана, с волнением не справилась, папка упала на пол, и по полу рассыпались разного размера листочки из блокнотов и тетрадей.

– Как много рисунков… – прошептала Матильда.

Один листок планировал долго, а все смотрели на него завороженно и не пытались поймать; листок упал рисунком вниз. К нему подошла Полина, подняла, перевернула и положила на стол. На рисунке была изображена девочка лет десяти, она сидела на скамеечке и держала в руке самодельную куклу, а голова девочки была как будто повернута к окликнувшему её человеку. Она внимательным взглядом смотрела перед собой и грустно улыбалась. Рисунок был сделан карандашом, и понять, какого цвета волосы у девочки от природы, было сложно, но, если смотреть на рисунок, возникало впечатление, что они черные и глаза у девочки темные; у неё греческий нос и изящно очерченные неполные губы, волосы пышные.

– Странно, – Матильда взяла в руки листок, – действительно как будто это я в детстве. Так не бывает, чтобы люди оказались настолько похожими друг на друга, если они не близнецы,– она удивленно смотрела на Полину и Тимофея.

– Конечно, в вас нет полного сходства, Матильда, но при первом взгляде на тебя мне ты тоже напомнила Тоню, – Тимофей смотрел на рисунок, на Матильду. – Странно, – только и смог сказать он.

– В руках у девочки интересная кукла. Я видела у нас дома похожую куклу, – продолжила Матильда.

– Это исключено, – резковато сказала Полина, – эта кукла была единственная, её сделала своими руками Тоне моя мама. Но кукла пропала вместе с Тоней, – Полина замолчала и, прикрыв рот рукой, прошептала: – Если ты видела похожую куклу, как она к вам попала? Она сейчас у вас дома?

– Не знаю, Полина Прокофьевна, но я приеду домой, всё узнаю и вам напишу, – Матильда растерянно моргала глазами, которые стали влажными от набежавших слёз.

XX

Матильда множество раз перелистала рисунки Насти, отложила их в сторону и сидела печально-задумчивая. Настя не мешала подруге, она и сама пребывала в глубокой задумчивости: в памяти всплыла картинка – она и Тоня собирают своих кукол в поездку в деревню к бабушке и дедушке. Настя свою куклу Дунечку нарядила, в сумочку положила вместе с куклой еще одно платье и занималась своим любимым занятием – рисовала. Тоня при этом сидела недалеко от Насти на стуле возле стола, на котором было разложено настоящее богатство: лоскутки ткани, ленты, пуговицы, новогодние блестки и много ещё чего. Тоня расчесывает волосы кукле Марфутке, заплетает ей косы и, повязав банты, говорит:

– Надо платье Марфутке новое сшить, у неё сейчас красивые банты, а платья подходящего нет.

– Зачем кукле подходящее под банты платье? – тихо спрашивает Настя.

– Ты ничего не понимаешь, – сердито отвечает Тоня. – Гармония должна быть во всём, и в одежде тоже.

– Гармония? А что это такое? – опять спрашивает Настя. Тоня повернулась к Насте и, печально улыбаясь, глядя в глазе сестре, сказала:

– Ты знаешь, что такое гармония, но не задумываешься об этом. Посмотри свои рисунки – и поймешь, что такое гармония,– и Тоня, показав на куклу, продолжила: – У куклы голубые, а ленты и красно-коричневое платье. В природе сочетание голубого цвета с красным и коричневым есть в растениях, ты это видела не один раз, а в одежде с голубым лучше смотрятся желтый и зеленый цвета и их оттенки, – Тоня повернулась к столу, взяла несколько лоскутков ткани и приложила к Марфутке: – Смотри, как красиво.

Настя смотрела не на куклу и не на ткани – она во все глаза смотрела на Тоню, которая ей казалась умной и необыкновенно взрослой, однако мысли Насти бежали сами по себе, карандаш в руке бежал сам по себе: на листке бумаги появились печально улыбающаяся Тоня и наряженная Марфутка.

Настя не успела задать вопрос, откуда Тоня знает, как лучше сочетать ткани, – в дверях появился брат Юра и, вихрем пробежав по комнате, закричал:

– Где мой мяч?!

Девочки быстрыми движениями собрали каждая свои игрушки, Настя спрятала за спину рисунок. Юра заглядывал под стол, кровати, ничего не нашел и сердитый выскочил в дверь.

Настя вытащила из-за спины рисунок и положила его на стол.

– Настя, посмотри на рисунок, – позвала сестру Тоня. – Если ты раскрасишь платье Марфутки и её банты, ты поймешь про гармонию.

Настя не раскрасила рисунок в тот день, потому что мама позвала к столу – наступило время ужина. Потом всей семьей ходили в парк, а потом она забыла об этом рисунке и своем разговоре с Тоней о гармонии: они плыли на теплоходе, ходили горы за ягодой и встретили там медведя, случились несчастья с ней и Юрой, пропала Тоня. Лишь сегодня, увидев свой рисунок, Настя вспомнила разговор с Тоней о гармонии.

– Тоня мне говорила о гармонии цветов в одежде, а я её в этот момент рисовала и не вслушивалась в слова, да и не понимала, о чём она говорит. Она мне сказала, что если я раскрашу ленты и платье куклы, то пойму про гармонию. Интересно, кем стала Тоня… Она старше меня на три года – наверное, уже профессию получила, – Настя говорила тихо, и можно было подумать, что говорит она сама с собой, а не рассказывает Матильде давнюю историю.

Матильда повернула голову в сторону Насти и так же тихо ответила:

– Тоня могла стать модельером, если там, где она сейчас живет, есть возможность учиться этой профессии. Или необычной швеёй, если живет где-нибудь в сельской местности. У тебя несколько рисунков Тони, и она везде грустная. Почему?

– Не знаю. Дома никогда об этом не говорили. А я была слишком маленькая, чтобы понимать оттенки настроения.

– Я думаю об этой жуткой истории с похищением Тони, и мне невероятно стыдно за себя. У людей реальное горе, много лет они страдают, а я придумываю себе страдания сама, – Матильда смотрела поверх головы Насти и печально улыбалась. – Настя, ты можешь меня выслушать?

Настю удивили вид Матильды и её вопрос. Она подумала, что подруга хочет рассказать про свою беременность и попросить совета. Но что Настя ей может посоветовать? Она сама ещё молода и неопытна в житейских делах, лучше с мамой поговорить. Настя задумавшись, медлила с ответом. Матильда же решила, что Настя просто не хочет с ней разговаривать о её проблемах, окунувшись вновь в боль своей семьи.

– Прости меня, Настя, я совсем не вовремя со своими проблемами, – тихо, извиняясь, проговорила Матильда и, отвернувшись к стене, натянула на себя с головой простыню.

– Нет, нет, Матильдочка, ты меня неправильно поняла. Я готова слушать, просто меня действительно унесло в прошлое. Его нельзя изменить, но его бывает трудно или невозможно забыть. Давай поговорим, – Настя подошла к кровати, на которой лежала Матильда, и легонько коснулась её плеча. – Ты плачешь? Матильдочка, что случилось?

Матильда, всхлипывая, повернулась к Насте:

– Я – идиотка, сама себя оговорила, а что делать дальше, не знаю, – она шмыгнула носом и вытерла его рукой. Получилось это по-детски трогательно и смешно одновременно.

Настя улыбнулась:

– Не поверю я, что разумная моя подруга сама себе навредила. А что значит «сама себя оговорила»? И перед кем ты себя оговорила?

– Умеешь ты, Настя, разрядить обстановку, – улыбнулась сквозь следы подруга. – Я сказала Руслану, что я беременная, но я на самом деле не беременна – я его хотела попугать, а он меня бросил, – выпалила это признание Матильда скороговоркой, как в омут бросилась с головой, и испуганно смотрит на Настю.

Тишина. Настя была готова услышать от Матильды о беременности, но совсем другого рода признание.

– Зачем ты его хотела попугать? И почему надо пугать таким радикальным способом? – Настя встала с края кровати и ходила из угла в угол комнаты.

– Я люблю Руслана. А ещё мне надо спасти честь семьи, поэтому я хочу выйти за него замуж.

– А как это связано одно с другим? – удивилась Настя.

– Мне сказали, что Руслана видели с Катей Шелеховой и они в парке целовались. Она с третьего курса, красивая, участвует в студенческом театре.

– Кто-то что-то сказал, кто-то что-то видел… Да это, может быть, просто мерзкая шутка, а ты поверила, – Настя сама уже успокоилась: хорошо, что Матильда не беременная, а из её вранья надо выбираться, забыть всё, как дурной сон. – Если ты сказала, что беременна, значит, вы с ним в близких отношениях, – не то утверждала, не то спрашивала Настя, а Матильда после этих её слов начала плакать навзрыд.

– Он всё так красиво обставил: и цветы, и шампанское, признавался в любви; я и сама не поняла, как всё случилось. Очнулась – лежим с Русланом в кровати в его комнате в общежитии, оба голые, мне больно внизу живота, он меня целует, я плачу, а он говорит, что он счастливчик и ему повезло – досталась девственница. В этот момент раздался громкий стук в дверь и голос его друга Мишки, чтобы открыли ему дверь, потому что он точно знает, что Руслан в комнате. В коридоре послышались ещё мужские голоса. Я заметалась по комнате, собираю свои вещи, а Руслан стянул простыню с кровати, увидел на ней кровь и сказал, что старинный обычай есть – показывать родителям и всей гостям на свадьбе простыню новобрачных: «Если кровь есть, значит, девушку непорочную в жены взяли. Вот, я буду показывать, что чистую тебя взял», – и странно засмеялся. Мне было стыдно и страшно – как буду сейчас выходить? Наконец мы оба оделись, Руслан открыл дверь комнаты. За дверью стояли помимо Мишки ещё несколько парней. Все громко смеялись. Я выскочила из комнаты и побежала так, что дороги не различала, а вслед мне нёсся разноголосый хохот. Вечером Руслан пришел с цветами и просил прощения за то, что так случилось; настаивая на интимной близости, он не думал, что я девственница.

– Почему же он не остановился в своем порыве, если увидел, что ты девственница? – удивленно и сердито спросила Настя.

– Он мне на этот вопрос ответил, что уже был в том состоянии от страсти, что совладать с собой не мог, – Матильда сидела печальная, но не плакала. Горестно вздохнула и продолжила: – После этого разговора он стал меня избегать, находил причину, по которой ему не прийти на свидание, которое сам же назначил, но присылал Мишку – сказать, что прийти не может: то у него зачет, то экзамен. Сессия же была. А потом появилась информация, что он встречается с Катей Шелеховой, вот я и забыла про гордость.

– Теперь понятно, почему ты получила «неуд» по древней истории, – прошептала Настя. – До древней ли истории было тебе, если в настоящей истории творилось средневековое мракобесие… Неужели все особи мужского пола ведут себя как животные?

– За несколько дней до отъезда Руслана на каникулы мы встретились, я ему сказала, что беременна, а он меня обозвал шлюхой и сказал, чтобы я к нему больше не приставала, – Матильда заплакала горько, навзрыд, уткнувшись лицом в подушку, чтобы родители Насти не услышали, как она плачет.

Настя сидела на кровати рядом с Матильдой и гладила её по спине. Далее Матильда рассказала о разговоре с дедом перед её отъездом в Ленинград, но только ту часть разговора, где он говорил о девичьей чести и чести семьи, а о том, кто её дед, она не обмолвилась ни единым словом.

– Вот поэтому я хотела, чтобы Руслан на мне женился! А ему ребёнок не нужен… Настя, а если бы я была и вправду беременная, а он меня бросил? Ой-ой, что теперь делать?! – тело подруги содрогалось, как в ознобе, свой крик она гасила подушкой, а вокруг разливалась боль…

– Что делать? Жить, Матильда, жить с гордо поднятой головой и как можно дальше обходить стороной этого мерзкого и трусливого человека. Выброси его из сердца и памяти, – Настя встала, подошла к окну. Помолчала, а потом решительно заявила: – Тебе надо отвлечься от всех этих печальных мыслей. Нужно составить план культурно-исторических мероприятий. Предлагаю поехать в Ипатьевский монастырь, потом сплавать в Плёс, посмотришь Левитановские места. Кострома – красивый город с богатой историей. Ты погрузишься в красоту и историю, переключишь внимание, и боль начнет стихать, и утихнет, постепенно утихнет. Может, не уйдёт совсем, но не будет рана кровоточить. Я знаю, что говорю. А сейчас будем спать.

– Спасибо, Настя, за поддержку. А в монастырь за что меня хочешь отправить? Чтобы я благочестивой стала? – Матильда печально улыбнулась. – Честь я уже потеряла, и мне придется уйти из института. Я боюсь его друзей, особенно Мишку: он ведёт себя как его слуга. Мне кажется, Руслан специально всё подстроил. А больше всего я боюсь, что о моем позоре узнает дедушка.

– Если бы ты и захотела стать монахиней, то не получилось бы – Ипатьевский монастырь – мужской. Монастырь закрыт в начале 1919 года, монахи с епископом Филаретом изгнаны, имущество национализировано, помещения монастыря использовались под различные цели, в том числе и жилые. В 1958 году часть помещений были переданы историко-архитектурному комплексу. Ипатьевским монастырём жители Костромы называют этот памятник истории по старинке. Территория монастыря не так давно была существенно расширена к югу, на мысу, образованном впадением реки Костромы в Волгу, за счет перевезенных сюда нескольких церквей, жилых домов и хозяйственных построек, теперь официальное название этого комплекса – Костромской историко-архитектурный музей-заповедник. Так что если бы ты и захотела стать монахиней, то не получилось бы. А уходить из института не надо. Будь над ситуацией. Голову выше, из наших никто не знает о случившемся, а на всех остальных наплевать – если что-то будут говорить, найдем способ досадить и Руслану, и слуге его Мишке. Я тебе обещаю. А о чести, как говорит моя бабушка Варя, думать смолоду надо, но нам, девушкам, это не всегда удаётся – слишком много соблазнов вокруг. Всё уже случилось, это нельзя изменить, но можно не повторять.

– Настя! Да откуда в тебе столько уверенности и взрослой мудрости, мы же ровесницы! Или самоуверенности… – Матильда смотрела на подругу с недоверием и, как Насте показалось, с враждебностью.

– Мои родители – учителя, бабушки и дедушки – тоже учителя, – Настя примирительно улыбнулась, – они нас воспитывают так, чтобы мы не уронили свою и их честь и достоинство, а что из нас получится – никто не знает; не дано знать нам, где мы оступимся, – соблазнов много. Я ведь ещё не встретила свою любовь и не знаю, как поведу себя в подобной твоей ситуации. Прости, если я тебя обидела.

– Ты меня не обидела, а удивила. Мой отец военный, но где служит, я не знаю (что-то остановило Матильду сказать, где работает её отец), он домой приходит поздно, и он очень серьезный всегда, с ним так запросто, как с твоим папой, не поговоришь. Я его люблю и боюсь. Мама не работает, в прошлом она была артистка в театре Леси Украинки, они с отцом там и познакомились. Она всегда занята, но не нами; нашим воспитанием в том варианте, как это делают твои родители, никто не занимался, нас с Богданом школа воспитывала, а меня ещё и книги – я много читала: Грин и Куприн – мои любимые писатели, и мечтала я о светлой любви и принце. Ни светлой любви, ни принца. Ты права, оно уже случилось, и с этим надо жить. Дедушка предупреждал о сохранении девичьей чести. Да, видимо, поздно сказал и не теми словами, если его наказ нарушила, – дрогнувшим голосом сказала Матильда. – Спокойной ночи, – она отвернулась к стене и натянула простыню на голову.

XXI

Ночь была бессонная у обеих девушек, но они старались друг другу не показать, что им не спится. Матильда уснула на рассвете, а Насте не сомкнула глаз до утра. Она думала о том, почему люди себя ведут так жестоко по отношению к другим, особенно к тем, кто им никакой беды не принес. В голове кружились мысли о Тоне, её матери Зинаиде и жестоком способе, которым она вернула себе дочь. Перед глазами замелькали картинки встреч с Русланом; как плакала Вера, когда Матильда начала встречаться с ним; услышанный разговор Руслана и Матильды в парке; сегодняшний рассказ Матильды. Пройдёт много лет, а вопрос «Почему люди жестокие?» перед Настей будет вставать всё чаще, добавляя в перечень подлые дела подлых и жестоких людей. Когда она станет очень взрослой и умудренной жизнью, она поставит этот вопрос намного шире, и звучать он будет так: «Волнует сегодня меня человек: он личность или же нет? Волнуют мотивы поступков его, желания, чувства, эмоции, которые легли в основу этих мотивов. Мне хочется знать: почему одни люди, при всех неурядицах жизни, добрые, другие, имея достаток и власть, жестокие сердцем и злые, несут они миру низкие чувства, всё разрушают и в прах превращают?» Умудренная жизнью, она найдёт ответ на этот вопрос. Но будет это ещё не скоро.

Сейчас же закончилась бесконечная бессонная ночь, наступал новый день – и надо жить и радоваться жизни так, как может это молодость. Настя позвонила Вере и предложила вместе поехать в Ипатьевский монастырь.

– Настя, а ты не хочешь пригласить с нами Сашу Баратынского? Он приехал на каникулы, но пробудет тут всего несколько дней. Он о тебе спрашивал, – Вера улыбалась.

Настя почувствовала её улыбку и весело ответила, что рада видеть Сашку, и если он согласится, она будет счастлива.

Настя поймала себя на мысли, что ей хочется встретиться с Сашей – увидеть, каким он стал за тот год, что они не виделись.

Настя и Матильда долго прихорашивались, примеряли одежду друг на друга, весело смеялись. Наконец нарядились и вышли из комнаты в легких платьях и босоножках на каблучках.

Полина Прокофьевна, увидев девушек, улыбнулась:

– Красавицы. Далеко ли спозаранку собрались такие нарядные?

– В Ипатьевский монастырь, потом на Плёс, – ответно улыбнулась Настя.

– Не очень удобная обувь для такой прогулки. Особенно на Плёс. Кеды вам, подруги, обуть следует.

– Кеды и платье не сочетаются, – нахмурилась Настя.

– Наденьте спортивную одежду, – спокойно ответила Полина.

– Нет, мама, пойдём мы так, – Настя заливисто засмеялась, – Саша Баратынский с нами едет, не хочу я быть в трико и кедах.

– Ах, простите меня великодушно, барышни столичные поразить хотят заезжего кавалера, – улыбнулась Полина. – Заезжего кавалера – так, к слову. Он учится в Ленинграде, почему вы с ним там не встречались? А Сашу я видела недавно, он возмужал. Желаю вам приятного общения. Матильда, обратите внимание на этого молодого человека. Очень интересная личность. Начитанный, эрудированный, красивый. Не понимаю, почему он Насте не нравится, – Полина смотрела на девушек с ласковой улыбкой.

– Полина Прокофьевна, а я Настю понимаю: с некоторых пор начитанный, эрудированный, красивый молодой человек мне тоже не нравится, – Матильда опустила глаза, пряча набежавшую слезу.

Во дворе дома, в котором жила Настя, их уже ожидали Вера и Саша. Увидев выходящих из подъезда девушек, они направились к ним, Саша подошёл первым и остановился перед Настей; казалось, больше он никого вокруг не замечает. Вера тихонечко потянула за рукав Матильду в сторону от Саши и Насти, молчаливо смотревших друг на друга.

– Вера, как он смотрит на Настю! Как Ромео на Джульетту! – шепотом свистела Матильда.

– Ты видела, как смотрел Ромео? – Вера засмеялась. – Саша в Настю влюбился с первого взгляда, как только она вошла к нам в класс, но Настя этого не хочет знать. У нас с Сашей дружеские отношения еще с начальной школы, мы и живем с ним в соседних домах, а так как я и Настя очень быстро стали подругами, то Саша и ходил с нами двумя, как привязанный, пока мы школу не окончили. Надеялся, наверное, – Вера улыбнулась.

– Настя, здравствуй, – прорезался голос у Саши, и он протянул ей руку.

Она пожала её:

– Привет, Саша, я очень рада тебя видеть. Мама права: ты возмужал, солидный, я бы сказала, стал. Познакомься, наша с Верой подруга – Матильда, вместе учимся и живем в общежитии, – Настя показала рукой на Матильду и продолжила: – Матильда, знакомься, наш замечательный школьный друг – Саша Баратынский, он учится в Корабелке.

– А что это такое? – удивилась Матильда.

– Ленинградский кораблестроительный институт, – Саша протянул ей руку, – привет, Матильда! А Корабелкой институт называют сокращенно.

– Ты будешь строить корабли?

– Да, хочу быть кораблестроителем, строить военные корабли.

– Саша будет знаменитым корабелом, – восторженно сказала Вера.

– А почему же мы ни разу не встретились с Сашей в Ленинграде? – Матильда озадаченно смотрела на подруг.

– О, всё просто. Мне пришлось с головой погрузиться в учёбу, с первых дней я понял, что школьных знаний по математике и физике мне явно не хватает, чтобы быть успешным студентом. Я хочу строить военные корабли, а это не просто большая ответственность, а огромная ответственность. Один раз я приезжал в общежитие, в котором вы живете, но мне светловолосая девушка (у нее иностранное имя, я не запомнил) сказала, что Вера и Настя в библиотеке, а тебя, Матильда, тогда тоже не было, вот так, – Саша улыбнулся. – Всему свое время, встретились сейчас.

– Странно, – удивленная Вера посмотрела на Настю, – а почему Ингрид нам ничего не сказала?

– Не бери в голову, мало ли какая была причина, почему она забыла об этом сказать, – спокойно ответила Настя. – Саша прав: всему своё время. Встретились же.

– А Корабелка в каком районе находится? – опять спросила Матильда.

– На Коломенском острове, на Лоцманской улице, это не далеко, но и не близко от вашей Набережной реки Мойки.

После этого Матильда и Саша комично раскланялись друг другу, и компания весело направилась к остановке автобуса. До Ипатьевского монастыря добирались не быстро, но весело. Там примкнули к экскурсии, немного послушали экскурсовода, и Саша предложил походить и посмотреть экспозиции самостоятельно. Матильде идея понравилась. Она торопила друзей к главной цели своего приезда в Ипатьевский монастырь – ей очень хотелось посмотреть келью, в которой жили юный Михаил Романов со своею матерью, монахиней Марфой, где он в марте 1613 года посольством Земского собора был избран царём; а также побывать в Троицком соборе Ипатьевского монастыря – в нём был совершен торжественный обряд призвания на царство Михаила Романова, положивший конец Смутному времени. Матильда увлекалась историей петровской эпохи, и её интересовало всё, что связано с династией Романовых. Осмотрев достопримечательности, молодые люди направились к выходу из музея-заповедника, когда Саша, обращаясь к Матильде, спросил:

– Матильда, занимаясь историей династии Романовых, ты знаешь, какой страшный финт выкинула их судьба?

– Что ты имеешь в виду? В судьбах людей этой династии много чего загадочного происходило, историки ещё долго будут искать ответы на многие вопросы.

– Ты знаешь, что Романовы взошли на престол России в Ипатьевском монастыре в Костроме, а ушли в историю в Ипатьевском доме в Екатеринбурге? Странно и загадочно иногда ведет себя судьба: в разных городах, в разных частях света, но в одноименных помещениях, – Сашка изумленно смотрел на Матильду, уверенный, что сразил её этой шокирующей информацией.

– Знаю, – спокойно ответила Матильда. – Узнала я об этом случайно: разговор один услышала. Ушам не поверила, думала, что ослышалась. Потом спросила у отца. Он подтвердил информацию без подробностей и запретил в эту тему влезать, поэтому молчу. Но меня так же, как и тебя, удивило это жуткое совпадение. Загадки судьбы… Если бы умел человек их читать, может, меньше бы ошибок делал, – печально прозвучали её слова.

– Ты по этой причине поступила на исторический факультет? – Вера посмотрела на Матильду удивленно. – Ты не учителем истории хочешь быть, а учёным-историком?

– Да, хочу изучать историю государства Российского, – просто ответила Матильда.

– А я хочу изучать более древнюю историю Руси – что было на территории нашей страны до её Крещения, – тихо сказала Настя.

– Саша, запомни этот момент: перед тобой будущие светила исторической науки, – засмеялась Вера, – и я, обычная учительница обычной средней школы. Девчонки, и вы запомните: перед вами будущий знаменитый корабел.

– Знаменитых корабелов не бывает; если что-то и будет построено из ряда вон выходящее – это заслуга коллектива, так что не обольщайся, Вера. Хочу после окончания института работать на знаменитом Балтийском заводе и быть причастным к строительству великих кораблей нашей Родины, – Саша весело смотрел на девушек. – С будущим каждого из нас мы определись; продолжим жить в настоящем и двигаем к пристани, скоро отплывает теплоход на Плёс.

Путешественники выяснили, что до оправления теплохода, делающего остановку в Плёсе, осталось двадцать минут, а чтобы везение было полным, надо, чтобы билеты были в наличии.

– Девчонки, вы счастливые, – громко сказал Саша, возвращаясь из кассы по продаже билетов и помахивая серыми бумажками-билетиками. – Бежим быстрее, вон там, слева у причала номер пять, стоит теплоход «Левитан».

Матильда улыбнулась:

– У вас тут сплошь всякие знаки: собрались плыть в Плёс – пожалуйста: теплоход «Левитан». Ребята, а вы сами уже бывали в Плёсе?

– Бывали, и не один раз. Там необыкновенно красивые места и изумительной красоты панорама, которая открывается с теплохода на Плёс, но, на мой взгляд, наиболее захватывающая дух панорама – с Соборной горы и горы Левитана на Волгу и за Волгу, – Настя говорила с не свойственным ей возбуждением. – Мне кажется, что когда стоишь на Соборной горе и смотришь на Волгу, ещё миг – и ты будешь парить как птица.

Матильда и Вера одновременно повернулись к Насте и в один голос удивленно спросили:

– Ты чего так разволновалась?

– Я разволновалась? – Настя слегка запнулась, остановилась, посмотрела по сторонам и засмеялась. – Соскучилась по Плёсу. Когда я там бываю, мне всегда хорошо рисуется. У меня сейчас застой, не могу одну вещь нарисовать.

– Ты же рисуешь людей, как это связано с Плёсом? Странно. Я читала, что в Плёсе художники рисовали пейзажи. А у Левитана есть картина, которая навевает смертную тоску, что-то про покой, бр-р… – Матильда сморщилась и махнула руками, как будто отгоняла от себя что-то.

– Сразу видно, Матильда, что ты не творческая личность, – серьёзно сказал Саша.

А Вера нахмурилась, сердито посмотрела на подругу и сказала:

– Настя вдохновение берёт у природы, у неё тогда лучше на рисунках люди получаются; но у неё есть необыкновенно красивые пейзажи с закатами над Волгой. Мы в прошлом году после выпускного вечера были на Плёсе, Настя нарисовала закат. Карандашами.

Друзья погуляли по городку, побывали в доме-музее Левитана, вновь пришли на Соборную гору. Перед их глазами была даль необъятная; голубое небо в облаках, солнце среди них искрилось золотом; Волга, казалось, лениво катила свои воды на юг. К Плёсу причалил теплоход, туристы шумно выходили на берег и со всех сторон слышались их восторженные голоса.

– Настя, а ты права: глядя на этот простор, хочется поднять руки, взмахнуть ими, как крыльями, и лететь, лететь и лететь! – сказав это, Матильда начала спускаться с горы.

– Ты зря это делаешь, гора более пятидесяти метров высотой, и спуск крутой! – крикнул ей вослед Саша.

– Босоножки сними! – крикнула Вера. Но Матильда ничего уже сделать не могла: ее шаги невольно ускорялись, уклон горы действительно оказался очень крутым, девушка не могла контролировать скорость своего движения и уже почти бежала вниз, ей казалась – она прямиком летит в воды Волги. Восторг полёта (неважно, что полёт был вниз!) и страх упасть в реку одновременно охватили Матильду. Вдруг она запинается, резко наклоняется вперёд и кубарем скользит по траве вниз.

Ей показалось, что она так летела целую вечность. Приземление было прозаичным – уперлась в пенёк. Лежала и боялась пошевелиться. Ощутила боль в правой ноге. Посмотрела по сторонам, пошевелила руками, головой, ногами – болит только правая нога, на икре большая царапина, из неё выступила кровь. На ноге не было босоножки. Матильда попыталась подняться и сесть – боль в ноге прострелом отозвалась во всем теле. Закусив от боли и досады на себя нижнюю губу, она вновь повторила попытку подняться – безуспешно. Через некоторое время рядом с ней появился Саша, держа в руках потерянную босоножку и каблук к ней.

– Как ты? Сильно ушиблась? – спросил участливо, наклонился к Матильде и начал уверенно, со знанием дела осматривать её ногу. – Ушиб и растяжение. Надо наложить тугую повязку, и покой тебе, птица ты наша, обеспечен на несколько дней. Вера, Настя, – обратился он к подошедшим девушкам, – дайте пояс, и лучше тот, что шире.

Обе девушки развязали пояса своих платьев и подали Саше. Он посмотрел на них и сказал сердито:

– Не походят оба, мягкие и узкие. Но вариантов нет, помогите мне, будем перевязку делать обоими поясами.

– Где ты научился оказывать первую помощь? – морщась от боли, но удерживаясь от стонов, спросила Матильда.

– Игра «Зарница» научила нас многому. Босоножку надеть нельзя – она без каблука. Будем мы тебе вместо костылей, – закончив перевязку, Саша улыбнулся и протянул Матильде руку. – Вставайте, раненый боец, будем вас эвакуировать в госпиталь.

Саша и Вера взяли Матильду под руки, Настя несла сумочку и сломанную босоножку Матильды. Ей было поручено спуститься к пристани и узнать, во сколько будет отплывать в Кострому теплоход. Оказалось, что ждать отплытия надо больше часа; компания разместилась на берегу, каждый занят своим делом: Матильда задремала, Вера с Сашей оживленно разговаривали в стороне, Настя не вслушивалась в их разговор, она рисовала. Перед ее глазами появилась картинка: берег Финского залива, солнце плещется в воде, блики, словно зайчики, прыгают по её поверхности; завораживающая тишина вокруг, в нескольких шагах от Насти сидит Илья и молчаливо смотрит на воду. Она рисует и стирает, рисует и стирает – ускользает от неё что-то важное в образе Ильи. Но вдруг она слышит тихое «божественно», поворачивает голову и видит взгляд Ильи…

И в этот миг здесь, на берегу Волги, вдохновение, как дуновение ветерка, опустилось на неё; быстро сделав набросок, она, не останавливаясь, и не глядя по сторонам, взмахивала рукой с карандашом, словно дирижер перед оркестром, рисовала. Настя не заметила, когда подошли Вера и Саша. Она словно очнулась, услышав голос Саши:

– Настя, кого ты нарисовала? Это же лик святого. Кто это?

– А? Что? – Настя посмотрела на друзей невидящим взглядом.

– Саша, это один наш знакомый, Илья. Мы знаем только его имя, – улыбнулась Вера и повернулась к Насте: – А он у тебя действительно получился не похожим на обычного человека.

Настя быстро убрала листок с рисунком лица Ильи в сумочку и сказала:

– Нам пора, уже идет посадка на теплоход, надо разбудить Матильду.

XXII

Нога у Матильды распухла, и ей требовалась помощь медиков. Сойдя с теплохода на берег в Костроме, они обратились в медпункт. Фельдшер вызвала машину скорой помощи, на которой Матильду отправили в больницу – надо сделать снимок, вдруг перелом, так сказала фельдшер. Саша поехал с Матильдой, а девушкам велел идти по домам.

– Мы по пути заедем к сапожнику, может быть, отремонтирует босоножку, – без всякой надежды сказала Настя.

– Не надо тратить время, Настя, – попросила Матильда и продолжила: – что-то мне говорит, что босоножка в ближайшее время не понадобится, купим мне тапочки, – она вздохнула и печально улыбнулась: – Я опять создала вам всем массу проблем.

Хороший сапожник есть в Костроме – отремонтировал он босоножку, от новой не отличишь! Настя с Верой полученным результатом были довольны – не надо покупать тапочки!

Войдя в квартиру, Настя почувствовала, что там стоит напряженная тишина. В коридор вышла Полина:

– Настя, что произошло, и почему у Матильды нога в гипсе?

– В гипсе? Почему в гипсе? У нее же растяжение…

– У Матильды закрытый перелом чуть выше голеностопного сустава – это рентген показал. Хорошо ещё, что первая помощь была вовремя оказана, – строго говорила Полина. – Звонила мама Матильды, они приехали из отпуска раньше, чем предполагали; она требует немедленно отправить Матильду в Киев, домой.

– А как она поедет в гипсе? – тихо спросила Настя и добавила: – Тапочки надо купить, в босоножках она идти не сможет, – и поставила на полку для обуви отремонтированную босоножку.

– Проходи в комнату, – уже более мягко сказала Полина. – Вернется с работы отец – будем решать, как Матильду доставить в Киев.

В Киев сопровождали Матильду Тимофей и Настя. Такое решение приняли на семейном совете. Поездка была непростая, с пересадками, переездами по Москве с вокзала на вокзал, но всё обошлось наилучшим образом из возможного в сложившихся обстоятельствах. Из Москвы Тимофей отправил родителям Матильды телеграмму о номере поезда и времени его прибытия. Поезд в Киев прибывал рано утром, станция была конечная, и можно было не спешить с выходом из вагона.

– Пусть выйдут все пассажиры, – предложил девочкам Тимофей, – а мы не торопясь выйдем потом.

– Спасибо вам, Тимофей Игнатович! – Матильда смотрела на Тимофея, и её глаза наполнялись слезами. – Простите меня за все неудобства, что я вам и вашей семье доставила…

– Матильда, в жизни всё устроено таким хитрым способом, что нам не дано оценить, что хорошо и что плохо в тот момент, когда это происходит. Есть пословица: «Нет худа без добра!» – и он улыбнулся: – Не знаю, побывал бы я в Киеве когда-нибудь? Может, и не довелось бы этого сделать никогда. А сейчас я и дочь моя приехали в Киев, мы увидим знаменитый Крещатик и Киево-Печерскую лавру. Не плачь, девочка, посмотри на ситуацию иначе – у нас состоялся культурный обмен: ты была в древнем русском городе Костроме, а мы приехали в город – колыбель Руси!

За разговорами они не заметили, что остальные пассажиры уже вышли из вагона. От дверей вагона послышался очень грозный голос:

– Матильда, ты где? Почему не выходишь?

Матильда сжалась и сдавленным голосом сказала:

– Моя мама, Хелена Рудольфовна.

Тимофей улыбнулся появившейся рядом с ними эффектной женщине – высокой стройной брюнетке с пышными волосами и яркими губами. «Красивая. Но зловещей красотой красивая», – подумал Тимофей.

– Хелена Рудольфовна, здравствуйте! Не надо волноваться, всё в порядке, это я принял решение выйти из вагона после всех пассажиров, чтобы им не мешать, – и он показал на девушек: – Матильде на костылях неудобно было бы выходить в толпе.

Хелена быстро убрала с лица суровое выражение и любезно заулыбалась:

– Вы уж извините великодушно нас за нашу дочь, она у нас – ходячая проблема: за что ни возьмётся – всё из рук валится.

Слушая, что говорит мать, Матильда всё больше сжималась и серела лицом. Чтобы сгладить ситуацию, Тимофей сказал:

– Матильда замечательная девочка, тактичная и добрая, никаких проблем нам она не доставила. А травма ноги – с кем не бывает? Помощь оказана вовремя и квалифицированная. Хелена Рудольфовна, мы с дочерью поможем вам доставить Матильду домой.

Не став слушать Тимофея, Хелена резко сказала:

– Не надо хвалить мою дочь, я прекрасно знаю, какая она,– один этот факт с травмой говорит за себя. Да, помогать мне не надо, у вагона ждёт водитель, он проводит её до машины и багаж отнесёт. Вам спасибо и всего доброго. Извините, пригласить к нам домой вас не могу, – сказала как отрезала Хелена и решительно направилась к выходу, ни на минуту не сомневаясь, что следом идёт Матильда и Тимофей несёт багаж.

У вагона стоял немолодой мужчина с выправкой военного и строго смотрел на выходящих из вагона пассажиров. Он помог выйти Хелене, потом Матильде и после взял багаж у Тимофея. Не поздоровался, не попрощался, развернулся и направился следом за Хеленой в сторону вокзала. Матильда сделала шаг и остановилась:

– Тимофей Игнатович, простите маму. Она расстроена тем, что со мной случилось. Настя, прости меня.

Настя кинулась к подруге, обняла её и тихо сказала:

– Не обижайся на маму. До встречи осенью в институте. Если будет возможность, позвони нам домой, – и сунула в руку Матильде листок с номером домашнего телефона.

– Матильда, поспеши, – услышали они голос водителя.

Тимофей и Настя стояли на перроне до тех пор, пока все трое – Хелена, Матильда и водитель – не скрылись из виду. Оба молчали. Словно стряхнув оцепенение, Тимофей тихо сказал:

– Идём, дочь, в город. Зайдём в гостиницу, рядом с вокзалом всегда есть гостиницы, узнаем, есть ли места; потом в кассы, выясним, на какое число можно купить билеты домой в Кострому. А уж потом посмотрим достопримечательности.

– Очень строгая мама у Матильды, – задумчиво говорила Настя, – она мне тетю Зину напомнила…

– Не выдумывай, Настя, просто Хелена волнуется за дочь и думает, что жесткий метод воспитания – лучший метод. Идём, нас с тобой много дел, а времени не очень много.

Оказалось так, что места в гостинице есть, билеты домой они купили и три дня могут любоваться красотами Киева, его великой историей. В киоске «Союзпечать» Тимофей купил карту Киева, в которой были отмечены главные достопримечательности города; они с Настей обсудили перечень наиболее важных из них и составили план посещений. Тимофей внимательно слушал аргументы дочери, почему им надо посмотреть тот или иной памятник, он радовался Настиным глубоким знаниям истории древней Руси, особенно умиляли его её ссылки на «Повесть временных лет», когда были исчерпаны все Настины эмоциональные аргументы о том, что этот или тот объект красивый и очень древний. Так было с Андреевской церковью.

– Папа, нам обязательно надо посмотреть Андреевскую церковь.

– Настя, у нас в перечне несколько очень значимых и важных культовых сооружений, подумаешь – одним меньше посмотрим… Тем более что эта церковь не древнее сооружение, она построена в XVIII веке.

– Папа, здесь важно историческое событие. В «Повести временных лет» записано, что на том месте, где стоит эта церковь, апостол Андрей Первозванный поставил крест и провозгласил: «Здесь великому городу быть!» – на этих словах голос Насти зазвенел, – а через несколько столетий здесь был основан Киев! Да и вообще эта церковь считается одной из самых красивых в Киеве!

– А как ты относишься к таким шедеврам, как Киевская крепость и Золотые ворота? – спросил Тимофей, хитро улыбаясь.

– С интересом, – весело ответила Настя. – История крепости уходит своими корнями к V веку, а Золотые ворота упоминаются в той же «Повести временных лет».

После длительных дискуссий список достопримечательностей получился внушительный: Киево-Печерская лавра, Владимирский собор, Софийский собор и Софийская площадь с памятником Богдану Хмельницкому (при включении этого объекта в список Настя про себя хмыкнула: «Как будто памятник брату Матильды!..» – и рассказала отцу о Богдане), Андреевская церковь, Киевская крепость и Золотые ворота, парк Владимирская горка.

– План, Настенька, большой, приступаем к его исполнению. И не ныть, если ноги устали или голова не вмещает информацию. Возьми с собой бумагу и карандаш для записей.

Тимофей ласково смотрел на дочь, какая прекрасная она выросла: добрая и ласковая, заботливая и умная, страстно увлеченная историей и наделённая талантом художника; но вдруг появилась грустная мысль: большому таланту большие испытания судьба посылает; и просит он судьбу быть милосерднее к его дочери Настеньке, уберечь её от коварства людей, их зависти, послать ей надёжных и верных друзей, строгих, но справедливых руководителей, любящего и заботящегося о ней мужа. Задумался Тимофей и не сразу услышал, что зовёт его Настя:

– Папа, посмотри какое интересное здание, – она рукой показала направление. – Киевский университет. Зачем Матильда поехала в Ленинград, если историю и в своем городе можно было изучать? – удивленно произнесла она.

– В Ленинграде на каждом сантиметре площади – история династии Романовых, а, как мне помнится, Матильду интересует именно это направлении истории. Быть ближе к объекту изучения лучше, чем видеть его время от времени, – ответил Тимофей и, слегка усмехнувшись, продолжил: – А может быть, вторая причина в принятии решения учиться в Ленинграде – быстрее стать независимой от родительской опеки. При встрече с подругой и обсудите мотивы её решения, а сейчас предлагаю не отвлекаться от цели нашего путешествия по городу.

На исходе третьего дня экскурсий по Киеву, уставшие и напитавшиеся огромным объёмом исторической информации, отец и дочь заняли места в плацкартном вагоне поезда «Киев – Москва», и, едва коснувшись головой подушки, Настя уснула. Ей показалось, что прошло лишь несколько минут с того момента, как она закрыла глаза, но вот уже слышится ласковый голос отца:

– Настенька, просыпайся, подъезжаем к вокзалу. Москва нас встречает солнечной погодой.

Дома Настя восторженно рассказывала маме и брату о Киеве, а Тимофей улыбался и изредка уточнял детали. Юра слушал, не сводя с Насти глаз, а после рассказа о Киево-Печерской лавре вдруг спросил:

– А ты Илью Муромца видела?

Настя запнулась на полуслове, а потом рассмеялась:

– Как же я могла увидеть былинного героя? Это же придуманный герой.

– Это был настоящий герой, он похоронен в этой лавре, – уверенным тоном возразил Юра и смотрел на сестру серьёзным взглядом, потом перевёл взгляд на родителей и повторил снова:

– Это был настоящий герой, и он похоронен в этой лавре.

Члены семьи переглянулись между собой, но выяснять, откуда эту информацию взял Юра, не стали. На некоторые непонятные речи сына родители давно перестали обращать внимание, списывая всё на полученную им психическую травму. Но в недалеком будущем Настя узнает, что защитник Руси Илья Муромец – действительно реальный человек: он жил в двенадцатом веке, причислен к лику святых в веке семнадцатом, и мощи его находятся в Киево-Печерской лавре. Но вот откуда брат Юра знал эту информацию, для неё осталось тайной навсегда.

Закончились ужин и интересный разговор о поездке после него, дети ушли в комнату. Оставшись одни, Тимофей и Полина разговаривали о Матильде и её встрече с матерью.

– Тима, как ты думаешь, почему Хелена так встретила Матильду, не принимая во внимание тот факт, что девочка не одна?

– Поля, всё время, что мы были в Киеве, я думал об этом. У Хелены, судя по всему, скверный характер, это крайне не воспитанная, я боюсь думать – деспотичная натура, но для формирования такого характера должны были сложиться определенные условия. Не может человек, живя в нормальных условиях, быть зверем. Есть какая-то тайна в жизни Хелены, а Матильду мне искренне жаль, непросто девочке с такой матерью.

– Но я у Матильды не заметила ни агрессии в поведении, ни заносчивости, ни самолюбования – всего того, что присуще Хелене, как ты её описал мне.

– Если они продолжат дружить с Настей, может, что-то откроется нам из жизни Матильды. Мне вспомнилось, как она сказала, что видела дома куклу, похожую на ту, что была у Тони. Меня это сейчас волнует больше, чем поведение не известной мне Хелены.

– Может, действительно Матильда что-нибудь узнает, будем ждать, – грустно сказала Полина. – Давай уже отдыхать, ты ведь тоже намаялся в этой поездке. Красоты и история Киева более важны для Насти, а тебе, мой милый, досталось в этой поездке, – она подошла к мужу, прижалась к нему и поцеловала его в голову. Тимофей взял руки жены и ласково их целовал, а потом задумчиво посмотрел в темное окно и сказал:

– Покоя не даёт мне похожесть Матильды на Тоню. Думал, привезу Матильду к родителям, побуду у них дома – и что-то прояснится. Не прояснилось.

– Похожих людей много, но не все они родственники. А мы, потеряв Тоню, наверное, хотим видеть её во всех темноволосых девушках, – Полина погладила мужа по плечам и, тяжело вздохнув, тихо сказала: – Не надо рвать сердце. Всё будет так, как должно быть. Пойдём спать.

XXIII

В машине, пока ехали домой, стояла тишина. Хелена, отвернувшись от дочери, смотрела в окно, а Матильда не делала попытки первой начать разговор; она ждала, с чего мать начнёт её отчитывать. В том, что будет жёсткий разговор, Матильда не сомневалась – она хорошо знала выражение лица матери и её манеру вести себя в «строгих» разговорах с дочерью. Матильда отвернулась в противоположную сторону и смотрела на родные с детства места. И вдруг улыбнулась – ей вспомнился герб русских царей, двуглавый орёл. «Мы с мамой сейчас похожи на двуглавого орла, смотрящего в разные стороны. Орел выглядывает врагов Отечества с разных сторон, а мы почему смотрим в разные стороны?!» – подумала Матильда, и улыбка сошла её с губ, больно стало в груди, она повернула голову к матери:

– Мама.

Но ничего больше сказать она не успела. На неё полыхнул полный гнева взгляд:

– Дома поговорим! Тебя ждёт дедушка, – и Хелена вновь отвернулась от дочери.

Дед Рудольф встретил внучку сдержанно ласково.

– Приехала – вот и хорошо, проходи домой. Отдай мне помощников, – он взял у Матильды костыли, обнял её и повёл в гостиную. Сели на тот же диван, на котором был напутственный разговор. Опять некстати Матильда улыбнулась мелькнувшей мысли: «Отчёт будет требовать, как я жила, а что мне сказать?! Наказ нарушила – честь не сберегла!»

Дед убирал костыли и улыбку внучки не видел. Когда он сел рядом с Матильдой, она была серьёзна и печальна.

– Расскажи мне, Матильда (и она невольно отметила, что он не назвал её ласково внученькой), как ты жила в культурной столице нашей Родины, какие у тебя подруги и друзья, сильные ли преподаватели в институте? – и смотрит на внучку ласково.

Матильда расслабилась: значит, дед не сердится на неё. И она стала рассказывать ему про девушек, с которыми живет в одной комнате в общежитии, какие они все интересные, учёба для них – главное занятие, они даже гулять редко ходят – больше времени проводят в библиотеках.

– Представляешь, дедушка, Настя такая юная, а уже сейчас уверена, что, отработав положенный срок учителем в школе, в будущем станет заниматься исторической наукой – её интересует история Руси до Крещения.

– И зачем же ей так далеко копать? Уже всё изучено и описано, – усмехаясь, ответил дед.

– Нет-нет, Настя сказала, что в истории много белых пятен, – запротестовала Матильда.

Но дед её остановил:

– Достаточно о Насте, расскажи, как ты оказалась в Костроме, что за семья Дубровских? – взгляд его сделался строгим. Он не улыбался.

– Прости меня, дедушка, что так получилось, – Матильда наклонила голову, виновато улыбалась, но глаз на дедушку не поднимала. – Мне не хотелось жить у тети Тамары, – запнулась она и, уткнувшись в грудь деда, заплакала. – Она меня не любит и всегда ругает…

Слезы лилась из глаз, Матильда их не вытирала, а всё теснее прижималась к деду. Генерал госбезопасности не был готов к столь сильным эмоциям любимой внучки, ведь он ни разу не видел её плачущей – девочка в присутствии деда была всегда улыбчива и доброжелательна. Но он быстро справился с собой, обнял Матильду, гладил её по волосам:

– Не бойся меня, не враг я любимой моей девочке; ты плохо поступила, не выполнив распоряжение родителей, но на первый раз я приму твоё объяснение как уважительную причину, – голос его звучал ласково, он улыбнулся и протянул Матильде белый батистовый носовой платок.

– Вытри влагу на лице, с глаз и носа, не надо плакать. Расскажи мне про Дубровских.

Матильда, всхлипывая, вытирала лицо, молчала, а Рудольф Моисеевич не торопил её, давая возможность успокоиться. Он думал о том, что внучка изменилась за время, пока они не виделись: расцвела, стала красавицей, и тут же себя поправил, что она и была ею: «Ты привык к ней, видел девочку часто, считал ребенком и не придавал особого значения её внешности; она взволнована не только и, вернее, не столько тем, что ослушалась родителей, она в смятении. Что является его причиной? Почему так бурно выплеснулись эмоции? Если бы волнение было от радостных и приятных событий, Матильда бы шутила и смеялась, ласково заглядывала в глаза деда, так что же случилось с девочкой?» Задумавшись, Рудольф Моисеевич не услышал начала рассказа Матильды, но от размышлений к реальности его вернули слова:

– Дедушка, она так сильно похожа на меня, – от волнения голос Матильды звенел как натянутая струна.

– Кто на тебя похож? – резко спросил он внучку.

– Я же сказала – у Дубровских много лет назад похитили девочку, – удивленно смотрела Матильда на деда.

– Извини, внученька, задумался, повтори с начала, что случилось с девочкой.

Матильда рассказывала историю о похищении Тони так, как она запомнила рассказ Насти, говорила о рисунках, на которых изображена Тоня, о своём удивлении, как возможно такое – ведь они не родные с этой девочкой Тоней, но Тоня и Матильда в детстве похожи, будто они родные сёстры.

– А ещё, дедушка, на рисунке в руках у Тони кукла, я такую видела у нас дома. Полина Прокофьевна, мама Насти и Тони, говорит, что куклу для Тони сделала бабушка, другой такой куклы не было! – голос девушки опять зазвенел; сделав паузу в рассказе, Матильда смотрела в лицо деда – выражение на нем было странное: как показалось Матильде, дедушка вроде и здесь, рядом с ней, и одновременно его рядом нет. Она дотронулась до его руки: – Ты меня слушаешь, дедушка?

– Да, я слушаю тебя очень внимательно, – спокойным голосом ответил ей дед. – Продолжай, но только по существу – о семье Дубровских, о том, чем занимаются родители твоей подруги. За год жизни в Ленинграде ты стала излишне эмоциональной и незначительным вещам придаешь большое значение, – он, смягчая суровый голос, едва заметно улыбнулся. – Дети очень часто бывают похожи, в этом нет ничего необычного, а кукла могла тебе просто показаться одной и той же – что у тебя дома и что на рисунке.

Матильда хотела было возразить деду, но что-то её остановило. Немного помолчав, она рассказала о Тимофее, Полине и их сыне Юре и закончила рассказ опять эмоционально:

– В день похищения Тони, Юре было шесть или семь лет, в школу он ещё не ходил, а похитители оставили его одного далеко от деревни, на дороге. Он сильно испугался и долго не мог говорить, и ничего не помнит, что случилось в тот день, а сейчас он какой-то странный, непонятные слова говорит, словно заговаривается, за него все очень переживают, если он таким и останется.

А Рудольф Моисеевич слушал Матильду и думал о странных зигзагах дороги жизни людей: она одних неожиданно сводит вместе, других разбрасывает далеко друг от друга; надо же было случиться тому, что Матильда из Киева поехала учиться в Ленинград, туда же приехала Настя Дубровская из Костромы, но сначала семья её выехала из Казахстана; девушки поступили в один вуз и живут в одной комнате, у них сложились хорошие отношения и Настя приглашает Матильду в Кострому, где Матильда узнает историю похищения похожей на неё девочки… Разговор о Дубровских надо заканчивать. И закончить так, чтобы у внучки не возникло никаких ненужных вопросов. Не надо Матильде ничего знать о прошлом семьи, к которому она не имеет отношения.

– Спасибо тебе, Матильда, за подробный и интересный рассказ. Я понял, что это хорошие интеллигентные люди, образцовая советская семья, не вижу причин запрещать тебе дружить с Настей. А история о похищении девочки и о испуганном мальчике – очень трогательная и печальная, но не бери в голову, она случилась давно, и изменить уже ничего нельзя.

Матильда хотела возразить деду, но он взмахом руки остановил её:

– Не возражай, не надо, всё проходит. Каким бы тяжелым ни было событие, со временем люди свыкаются с ним, и боль уходит, остается память. Не надо забывать, но не надо и терзать себя прошлым, его надо воспринимать как жизненный опыт. Тебе сейчас это принять и понять сложно, ты очень молода, да и жила ты в семье в тепличных условиях, тебя от всего оберегали. А взрослая жизнь – как река порожистая, бурлит и пенится, и надо быть опытным сплавщиком, чтобы не разбиться о пороги. Родителям я объясню твои мотивы, почему ты ослушалась их, и попрошу тебя не наказывать. А мы с тобой еще поговорим о жизни. Сейчас тебе надо отдохнуть, за время каникул набраться сил, выздоравливай, – он притянул к себе Матильду и поцеловал её в роскошную шевелюру. – Пойдем обедать, – встал с дивана, подал ей костыли.

Матильда серьезно посмотрела на деда:

– Спасибо тебе, дедушка, я думала, что ты меня накажешь.

– Как ты себе представляла наказание?

– Не знаю, ты же меня никогда не ругал и в угол не ставил, – она печально улыбнулась.

– Матильда, а ты мне всё рассказала о своей жизни в Ленинграде? – спросил Рудольф Моисеевич.

– О Дубровских всё рассказала, – смутившись, ответила Матильда.

– Я сейчас спросил не о Дубровских. У тебя печальный взгляд. Не думаю, что это из-за истории с детьми Дубровских.

– Нет-нет, тебе показалось, у меня ничего не случилось плохого, кроме того, что я неудачно спустилась с горки в Плёсе, – Матильда озорно глянула на деда. – Ох, какая же красота в Плёсе! Там шикарная панораму на Волгу, я загляделась и вниз покатилась.

– Не хочешь говорить – не говори; у каждой молодой девушки есть маленький секрет – например, о её влюблённости в молодого интересного юношу, – дед улыбался, но глаза его были серьёзными, а взгляд строгим. – Главное, чтобы этот секрет не превратился в скелет в шкафу; об этом молодые девушки должны помнить.

Матильду будто кнутом стегнули, она резко подалась вперёд и чуть не уронила костыль. К счастью, дед этого не видел – он с прямой спиной важной походкой уже вышел из комнаты, у него следующий раунд переговоров предстоит. Матильда смотрела ему вослед и вдруг поняла, что любимый и добрый дедушка сейчас с ней разговаривал не как с родной, а как с человеком, от которого нужно получить необходимую ему информацию; в голове быстро промелькнули все ею рассказанные истории о Дубровских. Что, что же больше всего интересовало деда?! Эта мысль была сейчас для неё самой важной, но подумать над важной мыслью ей не удалось – открылась дверь в комнату, на пороге стояла домработница Марина.

– Матильда, вас ждут к обеду и просят поторопиться, – сказала Марина с сарказмом и, повернувшись, ушла в сторону кухни. Матильда улыбнулась – мать играет роль хозяйки аристократического дома, пригласить дочь к обеду должна служанка, не иначе. Не убирая улыбки с лица, она вышла в столовую. Всё семейство уже было за столом: дед, отец, мать, тетя с мужем и своим сыном Петей. Петя был всего на год моложе Матильды, но никаких общих интересов между детьми не было, встречались они только на семейных мероприятиях. А сейчас Петя проявил необычный для него интерес к сестре:

– Матильда, ну ты даешь! За один раз совершить столько проступков! Не послушаться родителей и уехать в Тмутаракань, сломать ногу и…

– Остановись, Петро, – строго сказал дед Рудольф, – мы с Матильдой всё обсудили. Причина, по которой она приняла приглашение подруги и уехала к ней в гости, – уважительная, а сломала ногу – с кем не бывает… Не зарекайтесь никто и никогда; никому не ведомо, что и когда с ним приключится-случится. Феликс и Хелена, мы с вами поговорим после обеда. Приятного аппетита всем. Подавайте суп.