Просто жизнь

Мамины воспоминания

– Мама, смотри какое солнышко! Снежок не падает, а опускается мягкими блёстками! Может это мой день рождения?

– Нет, Соня. Он ещё не наступил.

Дни тянутся за днями, но сколько маленькая Соня не выспрашивает, ответ один: «Я скажу, когда будет твой день рождения».

А погода тем временем меняется. Мороз день ото дня крепчает, а ветер становится всё резче. И вот наступает день, когда за окном настоящая буря, не то, что погулять, а носа на улицу не высунешь.

– Сегодня твой день рождения, – говорит мама.

Сонечка, чуть не плачет от обиды:

– Конечно, ты Этю больше любишь, ты для неё выбираешь самую лучшую погоду, а мне – самую морозную и плохую.

– Так вышло, пожимает плечами Фрумалея, что ты родилась в крещенские морозы, девятнадцатого января.

P.S. – А разве бабушку, твою маму, звали не Лиза? – спрашиваю я у мамы.

– Это потом уже переиначили, – отмахивается она, – а сначала её звали Фрумалея.

Ёся принёс первую получку, и я с утра побежала в магазин, купила продуктов, конфет, сварила кушать, сижу такая довольная. Вечером говорю:

– Давай деньги!

– Какие деньги?! – удивляется Ёся. – Я же тебе всё отдал…

Когда пришло время следующей получки, он сказал:

– Вот тебе деньги и распоряжайся ими как хочешь, или готовь кушать или купи себе конфет.

Ёся прибежал на обед и очень спешил. А я как раз заканчивала готовить винегрет и поставила перед ним всю миску, чтобы быстрее было.

Он ест и приговаривает: «Вот сейчас всё съем и лопну».

– Так не ешь всё, я же просто хотела побыстрее тебя накормить, чтобы ты ещё немного отдохнуть успел.

– Не могу. Ты ведь от всего сердца для меня готовила, значит сколько поставила, столько должен съесть.

Бегаю вокруг него, переживаю, пытаюсь миску отобрать. Да куда там. Пока всё не съел, от стола не отошёл.

В следующий раз подала ему борщ в маленькой мисочке.

Он ест и приговаривает: «Такой порцией и воробья не накормишь».

– Так я тебе добавки дам.

– Нет! Сколько поставила, столько должен съесть.

P.S. – Ты наверно обижалась? – спрашивала я маму.

– Да нет, – улыбалась она, – мы росли не в самые благополучные годы, первая мировая война, революция, гражданская война… И если моя мама пыталась поднять двух дочек, то у Ёсиных родителей было девятеро детей. Ревека даже смеялась, приходя к нам: «Фрума, у тебя так тихо, что аж голова разболелась».

Зима. Вечер. У Лёнечки резко поднялась температура. Горло обложило. Глотать не может. За окном мороз. Снег метёт так, что дороги не видно. Но выхода нет, надо в больницу.

Одели Лёнечку, как медвежонка, сверху ещё одеялом укутали и платком шерстяным обвязали. Посадили его в санки и потащили с Этей, увязая в свежих сугробах и преодолевая сопротивление ветра.

Сначала очень тяжело было, а потом как-то резко полегчало и мы прибавили скорости. Даже успели поделиться мыслями, что то ли приноровились, то ли метель утихает. И тут нас окликнул мужчина: «Эй, девушки! Ребёнка потеряли!».

Мы оглянулись на пустые санки и кинулись бегом обратно, доставать Лёнечку из сугроба.

Лёня узнал от старшего друга, который уже учился в первом классе, что человек произошёл от обезьяны, и поспешил поделиться с бабушкой.

– Значит ты – обезьяна! – сказала бабушка Лиза, которая, тогда жила с нами.

– Нет. У меня есть мама! – немного подумав возразил Лёня.

– Значит твоя мама – обезьяна! – рассмеялась бабушка.

– Нет, у неё тоже есть мама. А вот у бабушки…

Зима. Вбегает соседка: «Беги! Там твой Лёня примёрз!».

Выскакиваю в чём была и мчусь за ней. По дороге она рассказывает:

– Смотрю он стоит. Говорю: «Лёнечка, что ты стоишь? Иди домой! Холодно!», – а он отвечает: «У меня ножки не идут».

Я так и обмерла, не помню как до колонки добежала. А у него оказывается валенки примёрзли. Возле колонки, лужица постоянно образовывалась от стекающих капель, когда вёдра забирали, а уже вечерело и её подморозило.

Стали мы его из валенок вытаскивать, а он спокойно так: «Тяжёлая это работа тащить бегемота с болота».

Вытащили мы его, притащили домой, потом валенки вырубили. Дома уже спрашиваю:

– Как же так случилось? Чего ты там стоял?

– А я проверял или она вертится.

– Кто?

– Земля! И ничего она не вертится. Сколько я стоял напротив клуба, а он даже на чуть-чуть не сдвинулся.

Лёня родился в Белоруссии. Вплоть до пятилетнего возраста у него были прямые, белые как лён, волосы. За место рождения, цвет волос и любовь к любым блюдам из картофеля, мы шутливо называли его белорусом.

Мы с Ёсей кудрявые, черноволосые, смуглые, идём по улице, разговариваем, а Лёнечка беленький с абсолютно прямыми светлыми волосиками чуть ниже плеч, носится впереди.

– Мальчик, где твои родители? – интересуются прохожие, никак не желая поверить, что это наш ребёнок.

Первые школьные дни и вызов к директору:

– Почему вы учите своего ребёнка лгать и хитрить?!

– ??

– Учитель вносила данные детей. Ваш сын, в ответ на вопрос о национальности, сказал, что он – белорус.

– Лёнечка, почему ты так сказал?

– А я не знаю, что такое национальность. Я послушал, что отвечали другие дети, многие говорили белорус, и вы меня называли белорусом, я так и сказал.

И ещё один вызов в школу.

– Ваш сын во время урока достаёт еду, выкладывает её на парту и кушает. Я прошу, чтобы он прекратил, а он мне отвечает, что все вокруг едят.

– Лёнечка, во время уроков никто не кушает, надо подождать перемены.

– Все дети едят. Только они обманывают, делают вид, что читают, а сами тихонько таскают еду из-под парт. А я притворяться не умею. Вы же сами всегда говорите, что врать некрасиво.

– Тётя Соня! Идёмте скорей, там ваш Лёнька на дереве застрял! – прибежал запыхавшийся Виталик.

– На каком дереве?!

– Ну на дереве, что там растёт, бежим быстрее, я покажу, а то он уже давно там сидит, – и тащит меня за руку.

– А чего он туда полез? – спрашиваю уже на ходу.

– Мы все пытались залезть. Никто не смог. А Лёнька поспорил с ребятами, что сможет. И смог!

Прибегаем. Пробираемся сквозь небольшую толпу соседей, собравшихся прохожих и ватагу детворы.

– Пустите! Пустите! – кричит Виталик. – Это его мама!

Все вокруг дают советы за что взяться ручкой и куда поставить ножку. А Лёнечка сидит наверху, сжавшись, бледный, как полотно, одни глазки сверкают. И дерево такое, что мне не взобраться, снизу ствол гладкий, а дальше тонкие веточки, взрослого не выдержат. Все мои уговоры спуститься ни к чему не приводят, Лёнечка только ещё крепче вжимается в ствол.

Тем временем кто-то позвонил в часть и вызвал отца. Ёся мгновенно оценил ситуацию. Только он мог додуматься до такого простого и кардинального решения. И только у него оно могло возыметь необходимое действие, поскольку все знали, что отец слов на ветер не бросает.

– Ты чего туда залез?! – прогремел на пол посёлка его колоритный бас. – А ну слезай немедленно! А не то я сейчас поднимусь к тебе, и ты у меня получишь! – и Ёся стал нарочито медленно и деловито расстёгивать пряжку офицерского ремня.

Маленькое белое облачко тут же заструилось с веточки на веточку вниз, где отец поймал его уже на руки. Я отирала украдкой глаза, а Ёся поставил Лёню на землю и чуть заметно посмеивался глазами, застёгивая ремень.

Лёня с детства дружил с техникой. Современным молодым людям уже сложно представить радио в виде большой тарелки из чёрной бумаги с магнитом в сердцевине. Все другие радиоприёмники, в начале войны, гражданское население обязали сдать.

Мама рассказывала, что неожиданно из громкоговорителя на столбе, стоящем посреди улицы, раздался Лёнин голос:

– Витька, что я тебе скажу! Только ты никому не рассказывай! Это тайна!..

P.S. Мне запомнилось, что дальше речь шла о керосине, а сестра говорит, что о радио. И поскольку она старше и в то время ей было около пяти лет, то вероятно она права.

А суть в том, что Лёня нашёл какой-то способ подключиться к домашним тарелкам с помощью иголок и разговаривать через них с другом. Единственное что не учёл смышлёный ребёнок, что в этот процесс будут вовлечены и все остальные репродукторы посёлка.

Ёся на фронте. Я в больнице. За Лёней и Галей попросила приглядывать соседку. Расплатилась с ней чем смогла.

А она не просто уехала, бросив детей, но и украла почти весь паёк и другие продукты, оставленные для них, в том числе мешок, выращенной мной картошки.

Заглядывает в палату медсестра и говорит мне:

– Вас пришли навестить дети. Но мы не можем их пустить, не проверив, что у них с собой, они принесли слишком много еды.

– Какой еды?! – удивляюсь. – Дома кушать нечего. Проверяйте…

Через несколько минут в палату входят мои дети, неся за две ручки большую кастрюлю, а у Лёни, во второй руке ещё и чайник.

А в открытых дверях толпится весь персонал больницы.

– Мамочка, ты только не сердись на нас. Мы тебе компот из сухофруктов сварили и хотели в кастрюле принести, но по дороге споткнулись и он разлился. Мы вернулись домой и то, что осталось, в чайник перелили. Но подумали, что из чайника ты его пить не сможешь, поэтому мы и кастрюлю с собой взяли.

Смех в дверях палаты стоял на всю больницу.

P.S. Когда мама пришла из больницы, Галя сидела возле большой лужи у порога и плакала. Они с Лёней выскребли и вымыли весь дощатый не крашенный пол, а собрать воду у высокого порога у пятилетней девочки не хватало силёнок.

Просыпаюсь среди ночи от Галочкиного плача. Рядом шмыгает носом Лёня.

– Кушать хочется, – хныкает Лёня, – хоть корочку хлеба. А рядом Галочка захлёбывается слезами: «Кушать!».

Несколько минут растерянно соображаю, что делать, пока взгляд не упирается в Ёсин ремень. Хватаю его: «Я вам сейчас покажу, «Кушать», а ну спать немедленно».

– Мамочка, мы больше никогда не будем просить хлеба!

Люба была невыносимо любопытна и на редкость правильно произносила слова. Когда подрастали Лёня с Галей, на все их неудобные «почему?» мы отвечали: «Потому, что перпендикуляр». Они пытались повторить: «пен…пер…пен», путались в слогах и вопросы забывались. А Люба тут же ухватилась за слово и ещё долго приставала к нам и к Лёне с Галей: «А что такое перпендикуляр?». Пока наконец в Чойбалсане не получила в распоряжение офицерскую линейку. Это была её самая любимая игрушка. Она могла часами, стоя на коленях возле табуретки в общей холодной кухне, обводить её профили и рисовать пересекающие круги и линии. А когда отец подарил ей готовальню, её восторгу просто не было предела.

Общие воспоминания

Из рассказов сестры

Лёня рос очень добрым мальчиком, но обстоятельным и вероятно от этого, несколько медлительным. Галя, которая была младше его на пять лет, когда была совсем крохой, часто этим пользовалась. Однажды мама принесла домой мандаринку и дала Лёне и Гале по половинке. Маленькая хитруля быстро всё съела и отправилась к Лёне:

– Лёнечка… блатик…туточку… туточку… – и он, как всегда, не устояв против её просьб, скормил ей почти всю свою порцию, хотя такого вкусного никогда раньше не пробовал.

Из рассказов сестры

Галя и Лёня одни дома. Галя просится погулять. На улице морозно. И Лёня одевает ей тёплый платок, завязывая за спиной, протянув под ручками, как делала мама. Но стягивает так сильно, что Галя не может пошевелить ни головой, ни руками.

– Лёнечка, отпусти!

– Иди!

– Лёнечка, отпусти!

– Я же тебя отпускаю, иди.

– Лёнечка, отпусти!

– Ну не хочешь, как хочешь! Сиди дома! – развязывает он платок и раздевает её.

Мама рассказывала, что Лёня с удовольствием гулял со мной, пока в трамвае кто-то не восхитился: «Какой молодой папа и какая взрослая дочь».

Мне около пяти лет. Дома только я и Лёня.

– Лёнечка, поиграй со мной.

– Не мешай, я занят.

– А что ты делаешь?

– Читаю.

– Ты молчишь, а не читаешь.

– Я про себя читаю.

– Видишь ты какой, – с обидой, – я когда читаю так и про себя, и про тебя, и про маму, и про папу, и про Галочку, а ты так только про себя.

Мама раскладывает карты и её зрачки внезапно вздрогнули. Мы уже не первый год живём вдвоём и вряд ли бы кто-то, кроме меня, смог уловить это мимолётное движение.

– Смерть, – проносится в голове и расклад подтверждает мою догадку. Расслабляю мышцы лица, стараясь сохранить безмятежное выражение. Впрочем, соседка не смотрит ни на маму, ни на меня, она жадно вперилась в карты, желая постичь тайны гадания… смешная.

С ужасом и любопытством жду как же моя добрая и корректная мама сможет преподнести такой страшный вердикт. Но мама, начинает спокойно и медленно собирать карты, даёт соседке их снять и опять раскладывает. Результат тот же.

– У тебя очень хороший муж! – неожиданно говорит мама соседке. – Не отпускай его! Никакие материальные блага не могут заменить тёплые семейные отношения.

Мама тоскует за рано ушедшим отцом, которого очень любит, и мне показалось, что она просто решила отделаться общими фразами. Но соседка изумлена:

– София Ефимовна, откуда Вы знаете?! Я же никому ничего не говорила!

– Давай, чай! – обращается мама ко мне и далее переводит все разговоры в другое русло.

Наконец соседка уходит.

– Почему ты не сказала ей? – спрашиваю у мамы.

– Я сказала! Если она меня услышит, возможно всё переменится. Такое, ни в коем случае, нельзя говорить напрямую. Да и потом многое зависит от ситуаций, а ситуации склонны к изменениям. Неосторожно сказанное слово может крепко засесть в мозгу и само по себе привести к трагедии.

У нас в посёлке жила девочка, которой сказали, что она умрёт в день своего совершеннолетия. И с этого времени она стала меняться на глазах. Подружки веселятся, делятся мечтами, что будут делать, став взрослыми. А её чуть кто спросит:

– А ты? Как ты собираешься жить дальше?

У неё слёзы на глазах: «А я не буду жить… Я умру…», – и чем ближе к дню рождения, тем бледнее становится и все разговоры сводит к собственной смерти.

Родители в панике, не понимают, что происходит и что делать, таскают её и по докторам, и по знахарям, а ей всё хуже, уже и с постели перестала вставать, не разговаривает, не откликается, от еды отказывается, ни на кого и ни на что не реагирует, тает на глазах.

Я тогда сама ребёнком была, всего не помню, только сказал им очередной консультант, что если хотят они спасти дочь, то должны перестать с ней цацкаться:

– Готовьте праздник. Пусть приходят родственники, соседи, подружки… всё вычищают, скоблят, моют, убирают делают украшения, развешивают гирлянды, шьют наряды, поют песни! Варите! Жарьте! Пеките! Подшучивайте друг над другом, рассказывайте смешные истории, хохочите… В доме должно быть суетливо и весело.

Хоть и не укладывалось в голове у родителей, чем это может помочь и как они смогут делать вид, что веселятся, когда дочь умирает, но это была последняя соломинка и они ухватились за неё. Первый день всё скоблили, драили, чистили, мыли, на второй начали украшать и готовить угощения. А девочка как лежала безучастная ко всему, так и лежит. Подружки бегают, суетятся с вышивками, кружевами, нарядами, поют весёлые песни, хохочут… Родители уже хотели всё отменить, но девочка вдруг зашевелилась и повернулась на бок, лицом к стене, вытирая слёзы. А вскорости раздались бурные рыдания. И после этого она начала медленно выздоравливать.

– Так её что загипнотизировали?! – спрашиваю я у мамы.

– Нет, люди настолько склонны к самовнушению, что порою не в состоянии разглядеть очевидную истину. Сказанное то ли по недомыслию, то ли по злобе слово попало на благодатную почву.

– Но ей же было действительно плохо!

– Конечно, ведь её мысли, заставляли и весь организм работать по-другому.

– Но как же тогда она смогла выздороветь?!

– Траурная обстановка в доме вполне соответствовала её настроению и подпитывала его. А когда началось бурное веселье, организм взбунтовался и, на волне обиды, выбросил ядовитую занозу.

– А что должно случиться у А., что ты увидела?

– Забудь. Мы сейчас не можем об этом говорить.

С сожалением должна добавить, что соседка не услышала маминого совета. Её муж умер. Но это уже другая история, не имеющая отношения к нашей семье.

Мне девятнадцать. Мы с Лёней возвращаемся симферопольским поездом из пешей прогулки по черноморскому побережью и Крыму, загорелые, потрёпанные, искусанные комарами.

Боковая полка плацкартного вагона. На столике огромный сладкий арбуз, от которого мы сумели съесть едва ли треть. Мне выходить на промежуточной станции, и она уже приближается. Лёня предлагает забрать арбуз с собой, но мне хватает и огромного, битком набитого рюкзака.

Следующая станция узловая. Поезд стоит пятнадцать минут. И Лёня выходит на платформу размяться. И тут к нему из купейного вагона выскакивает Галя, севшая в поезд на предыдущей станции, чтобы съездить в гости к родителям.

– Одну сестру проводил, а другую встретил, – объясняет Лёня соседям по купе, радостно скармливая Гале гигантскую ягоду.

Пассажиры вагона понимающе улыбаются и возмущённо переговариваются, что этот, небрежно одетый в штормовку молодой человек, не успел проводить одну даму, как привёл другую. И такая с виду приличная, хорошо одетая, на что только она соблазнилась? Неужели на арбуз?!

Вечером зашла соседка и мы угостили её остатками торта, принесённого гостями.

– Можно я заберу детям? – спросила Шура.

– Конечно бери! Жаль кусочек слишком маленький для двоих. Но знаешь, отдай тому, кто лучше улыбается, – откликнулась моя мама, – думая о младшем сыне соседки, ведь именно маленьким всегда хочется больше сладкого.

Не прошло и двадцати минут, как Шура вернулась к нам, рассказывая сквозь, выступившие от смеха, слёзы:

– Когда я сказала, что Вы велели отдать торт тому, кто лучше улыбнётся, Вадик и Андрей, глядя друг на друга, так разулыбались, что я не выдержала и тоже расплылась в улыбке.

– Мама?! – удивились сыновья. – Ты тоже хочешь торт?!

Не\везучие игрушки: одни – не повезли, другим – не повезло.

Несмотря на вынужденную полукочевую жизнь, связанную с профессиональной деятельностью отца, перед тем как папа забрал нас в Монголию, дома скопилось большое количество ёлочных украшений.

Однако отправились они не в Чойбалсан, вместе с нами, а в Луганск, к маминой старшей сестре, на временное, как тогда думали родители, хранение.

Оно и понятно, учитывая особенности дороги и предстоящего быта. Двое суток до Москвы. От Москвы до Борзя и Улан-Уде, где ожидали переезд через границу, поезд ехал более двух недель. На перронах некоторых станций стояли металлические ящики на два отделения, из одного черпали огромными половниками и продавали горячий борщ в металлических же тарелках.

Состав останавливался возле огромных колонок с водой для заправки паровоза, чем пользовались и пассажиры, моясь и пополняя фляги. Он также подолгу стоял в степи, где кроме трав и комаров ничего не было, пережидая встречный. Пользуясь возможностью размяться, взрослые тащили с высоких подножек упирающихся детей, и азартно лупили по латанным-перелатанным волейбольным мечам.

После освобождения колеи, они, чуть ли не на ходу, запихивали ребятню назад в вагоны, а последних пассажиров затягивали уже руками, зависая на поручнях. После каждой степной остановки все, возбуждённые и счастливые, рассаживались по своим местам и остервенело расчёсывали солью, до крови, сплошь искусанные комарами тела.

Ёлку в квартире, в Чойбалсане, не помню. В школе учили делать звёздочки, снежинки и корзиночки из бумаги. Папа научил меня делать птичек, махающих крылышками, чёртиков, лодочки, пароходы, кубики, лепестки роз… Всё это и составляло основной ёлочный арсенал.

После возвращения в Союз покупные игрушки, не сразу и не быстро, опять стали накапливаться. Появилось много новых самоделок, поскольку было намного больше подручного материала – фольги, фантиков, яиц, жатой цветной бумаги…. Папа делал клоунов из скорлупы выдутых яиц, разноцветные шарики из скорлупок грецких орехов, обвёрнутых в фольгу, стеклянные сосульки-слёзки из остатков разбитой соседской люстры….

К каждому новому году родители покупали одну-две новых игрушки, а однажды даже купили целых шесть цыплят на прищепках в основании. Золотая кукуруза, салатные огурцы, красные перчики, шары с вдавленными ассиметричными звёздами, часы, чайники, самовары, ярко блестящие картонные петушки и рыбки, грибочки, домики, стеклянные бусы, сосульки… невозможно перечислить всего убранства наших ёлок. Как только у кого-то появлялась новая игрушка, все соседи сбегались на неё посмотреть и восхищались, и радовались, даже больше, чем дети.

К концу семидесятых годов мы с мамой уже жили вдвоём, но в доме временно появилась малолетняя племянница и было решено ставить ёлку. 31 декабря мы с Танюшей наряжали дерево, я вверху, со стула, она – внизу.

Неожиданно раздался звонок в дверь. Принесли телеграмму: вызов на срочные переговоры, на 23.00, с Александрией, городка, где жили сестра с супругом.

Это было время, когда большинство телефонов жили в стеклянных будочках на улице, а чтобы поговорить с кем-то в другом городе, надо было ехать на главпочтамт. Я пыталась успокоить маму, но у обоих на глазах выступали слёзы. Выяснить, что случилось, или хотя бы кто отправил вызов не было никакой возможности. Оставалось ждать вечера.

Мы тихо переговаривались на кухне и вдруг послышалось шуршание и тихое: «Ой…»

– Ёлка! – завопила я и кинулась в комнату.

Подняв ёлку, я обнаружила под ней перевёрнутый стул. И как только я его приподняла, стены сотрясли безудержные рыдания, приходящей в себя от пережитого, Танюши.

Порванные шторы и занавеси, черепки с остатками земли и цветов, порезанный экран телевизора, осколки ёлочных игрушек… и о, счастье: на племяннице ни одной царапины! Весь удар принял на себя, перевернувшийся стул, между сиденьем и спинкой которого она очутилась, как в домике.

Выспросить у Танюшки, что произошло с ёлкой, мы сумели только на следующий день:

– Я тоже хотела положить снежок на ветку, как ты.

– Ватку?

– Да, снежок. Я стала на стул и бросила, а он упал не туда. Я хотела его поправить, но не достала и потянула за ветку, чтобы ёлка наклонилась, и я смогла взять его…

Позднее, когда мы упаковывали игрушки, один большой посылочный ящик из-под них и коробку выкинули за ненадобностью, а оставшийся ящик оказался заполненным едва на треть, вместив в себя и дождики, которые до того лежали отдельно.

– И где же эти игрушки? – спросите вы меня.

Очередной переезд. Теперь уже мой собственный. И они уехали в Житомир, с моей сокурсницей. А дальше я просто не поняла, что произошло, получив от неё письмо, которое оканчивалось, оставшейся до сих пор для меня загадкой, фразой: «Вот была у меня подруга и нет».

В рассказе «Невезучие игрушки» я упомянула, что 31 декабря нас с мамой неожиданно уведомили о вызове на 23.00 по московскому времени на переговорный пункт главпочтамта для срочных переговоров с Александрией.

Сразу внесу ясность: речь идёт не о многомилионном городе в дельте Нила, а о небольшом украинском городке в Кировоградской области, где проживали в то время моя сестра с супругом.

Выяснить, что случилось, или хотя бы кто отправил вызов не было никакой возможности. Я пыталась успокоить маму, но у обоих на глазах выступали слёзы. Мы еле дождались вечера, и я отправилась на почту.

Вышла из дома я с большим запасом времени. Почти пол часа ожидала троллейбус, затем долго мёрзла, ожидая трамвай. Наконец, преодолев снежную кашу и гололёд тротуаров, я добралась до переговорного пункта – большого зала с размещёнными по периметру тонкостенными кабинками. Отстояв очередь и соблюдя все необходимые формальности, сажусь ждать вызов.

22… 22.30… 23… 23.30… 24… 24.30… И вот, в начале второго ночи уже 1-го января следующего года: «Александрия!».

Бегу, сшибая зазевавшихся посетителей, к кабинке с названным номером и трясущимися руками срываю трубку, даже не успевая прикрыть дверь.

– Вы ждёте Александрию? – уточняет оператор.

– Да, жду!

– Сейчас будем вызывать. Ждите!

В трубке слышны разно-тональные гудки и переговоры на коммутаторах.

– Львов! Львов! Говорите! – это уже александрийская телефонистка.

– Алло! С кем я говорю?

– Подождите! Соединяю…

– Добрый вечер! Люба?

– Люба!

– Люба! Здравствуй! С Новым Годом!

Я в ступоре, не понимаю, что происходит, переживая, что что-то случилось с сестрой.

– Кто Вы? Что произошло?

– Люба, это Галя!

– Галя, Вы кто? Что с моими родными?

– Люба, ты что не помнишь меня?! Я Галя Коваль, мы на стройке вместе работали.

– Галя Коваль? Помню! Что случилось?

– Ничего не случилось, – обижено, – просто хотела порадовать тебя, поздравить с Новым Годом.

– … – вообще-то я мат не употребляю. – И из-за этого ты вызвала меня ехать через весь город в новогоднюю ночь на срочные переговоры?!

– Люба, прости, я ведь тоже Новый год на почте просидела. Я думала в 23.00, как было заказано, поздравлю тебя и побегу домой. Я же не знала, что тебе далеко идти и так долго придётся ждать. А простые переговоры на вечер 31 декабря не давали! Только срочные!

Транспорт уже не ходил. Как я добиралась домой не помню. Мама не спала и так же, как и я, долго не могла понять, что ничего не произошло, просто знакомая решила поздравить меня с Новым Годом.

Моя мама имела необыкновенный дар. Она могла так рассказать самую грустную историю, что всем вокруг становилось смешно. И многие годы потом, при разных несуразицах мы говорили: «С Новым Годом!» и хохотали!

Лесные горки. Лёня забирает у Гали все вещи и движется много медленнее, чем когда мы с ним вдвоём. А я, как и всегда, пру с полной выкладкой, в рюкзаке продукты, вода, вещи.

– Лёня, почему для Гали ты делаешь поблажку, а для меня нет?

– Ну… она же женщина.

– А я?!

– А ты моя сестра.

Уже давно нет родителей, и мы несколько более, чем взрослые. Старые болезни и травмы дают себя знать, поэтому, чтобы никого не задерживать иду в лес сама.

– Любы долго нет, – переживает супруг, – наверно в лесу заблудилась, пойду искать.

– Иди в село, – отзывается Лёня, – Люба в лесу не блудит, только в населённых пунктах.

P.S. Самое смешное, что так и было

Реальности жизни

На последний сеанс, начавшегося кинофильма, осталось два свободных места, и кассирша отказалась продавать только одно. После непродолжительных дебатов, девушка выкупила оба и уже собиралась войти в зал, как к закрытой кассе подошёл парень, и очень расстроился, что опоздал.

– Идёмте, у меня лишний билет, – позвала она.

Дома кончались, дальше следовали сквер и парк, и ей стало не по себе. Он молча шёл позади, не приближаясь, но и не отставая.

– Зачем Вы идёте за мной?!

– За Вами? – он задумчиво вскинул голову. – Нет, я там живу, но могу проводить, если Вам страшно.

В выходные девушку вызвал на улицу соседский мальчишка. Знакомый незнакомец встретил её у крыльца и предложил прогуляться и поговорить. Общение оборвалось неожиданно.

– Дура, – выкрикнул парень, получив пощёчину за внезапные объятия и попытку поцеловать.

– Здравствуйте! Я хочу извиниться, – перехватил он её, по дороге на работу, через несколько дней.

– Извиняйтесь…

– Простите меня, я не хотел Вас обидеть…

– Извинились? Свободны!

Он опустил плечи и пошёл прочь, такой жалкий, что ей захотелось его окликнуть, но не смогла вспомнить имя.

Прошло пару месяцев. Она и думать о нём забыла, а он снова послал за ней играющих во дворе детей.

– Меня отправляют на аспирантскую практику за границу, но там есть условие, что я должен быть женат. Выходите за меня замуж.

– Простите, напомните, как Вас зовут? – не имея ввиду ничего плохого спросила девушка.

И ещё раз пришёл он к ней, пытаясь наладить отношения, как раз накануне её свадьбы.

Через несколько лет они снова встретились, уже случайно. Оба пережили первый брак и развод. Но это совсем другая история, в том числе для каждого из них.

Человек существо талантливое. Поэтому он способен превратить любой предмет и любое место в мусоросборник.

Хозяин кафе поменял коробочки с прижатыми внутри салфетками, на более экономичные, как он вероятно думал, открытые двумя лепестками сеточки.

В первый день в них гордо возвышались несколько салфеток. Во второй, чуть примятые салфетки с торчащим среди них лейблом какого-то товара. В третий, прибавился магазинный чек.

Сидим в кафе, пьём кофе. Рядом мама с дочкой. Девочка доела бурекас и дама, осторожно сворачивая бумажный кулёк с остатками крошек, запихивает его в салфетницу, окончательно сминая уже чуть видимые салфетки.

Муж тихо фыркает и я, не выдержав, абсолютно непривычно для себя, абсолютно неприлично смеюсь, тут же замолкая и произнеся: «Извините». Хотя вряд ли они поняли к чему…

Через выходной салфетницы со столов исчезли, как и сами салфетки.

Принять роды. Вырастить корову. Забирать у неё молоко и телят, проживая и растя собственное потомство за её счёт. Обворовывать её по максимуму, хотя вроде и любить. Сдать на живодёрню.

Казалось бы, эти люди должны быть благодарны корове, которую сами же вырастили, и за счёт которой прожили столько лет.

Но нет. Слово «корова» в отношении других людей наполнено злобой, негативом и презрением, словно это не они её растили, обворовывали и использовали столько лет, а она их.

И те, кто родились позже и корову в глаза не видели, искренне верят, что это она, корова, виновата, что их предки всю жизнь копались в говне.

Кто же станет рассказывать про украденных и проданных телят, молоко, мясо и живодёрню?!

С удивлением слышу, как продавец откликается на имя Лена.

– Я, который год, зову Вас Юлей, а дама называет Леной, – не удерживаюсь от вопроса, – а как правильно?

Молодая женщина смущается и отвечает. Я начинаю неудержимо смеяться, а вслед за мной и часть очереди и она сама.

– Оля, – говорит она.

Хайфа. Небольшой магазин. 8 часов утра

– Девочки, как на иврите: «Резиновое изделие № 2»? – звонко восклицает запыхавшаяся брюнетка средних лет, едва переступив порог торгового зала.

– Моцар гуми миспар штайм.

– Нет! Так они не понимают! Мне надо прямо им сказать: «презерватив».

Продавщицы, пожимая плечами, смущённо оглядываются на вошедшую ранее интеллигентную пожилую даму: «Не знаем…».

– Сейчас будем знать, – уверенно говорит дама и ставит телефон на громкую связь: «Привет, сыночка! Как на иврите презерватив?».

Минута молчания и недоумевающий мужской голос: «Мама, ты где?».

– В магазине.

– А тебе зачем? – в голосе начинают искрить едва уловимые смешинки.

Брюнетка подходит ближе и наклоняется к телефону: «Жулечка лапку поранила, а ветеринар только после обеда…».

Немая сцена и, следом, раскатистым басом, мужской смех…

Так получилось, что несколько раз едущие с нами в лифте люди заставали только «хвосты» наших с супругом диалогов.

– На дни рождения приходите без подарков, их некуда ставить.

– У вас ещё есть 36 см между шкафом и потолком, говорит Борис, 50 – уточняет Алекс.

Смеясь, в ожидании лифта, вспоминаем с супругом этот разговор, и продолжаем уже в лифте, с фразы: «А Борис сказал 35 см, а Алекс – 50».

Супруг оставил дома телефон, который мы, по привычке, продолжаем называть мобилкой. Диалог в лифте:

– Чего ты её не взял?!

– Ты не дала.

– Я её сама на кровать положила, рядом с деньгами.

Вытянувшиеся лица и округлившиеся глаза надолго убили в нас желание общаться между собой при посторонних.

Дама говорит продавцу цветочного магазина:

– Я уже могу продавать ваши цветы, все цены выучила.

– И как за ними ухаживать знаете? – интересуюсь у неё.

– Зачем? – удивляется она. – Все только стоимость спрашивают.

– А вот я купила бегонию…

– Бегония… – перебивает она меня задумчиво, – это что, пирожок? Хотя нет, пирожок это бурекас…

Задумчивость, как оказалось, присуща не только людям, но и собакам.

Медленно бреду по улице, тяжело опираясь на палку. Вдруг её снизу кто-то с силой подбивает.

Я чуть не выронила свою опору, резко затормозив, чтобы не упасть. Мгновенно обернувшись, успела заметить, как женщина резко дёрнула к себе за поводок небольшую собачку.

«Извините», – сказала хозяйка. А собака ничего не сказала, только глянула задумчиво и опустив голову пошла дальше.

– Но если это укусы, то почему мужа кусают, а меня нет?

– Вы не такие вкусные, как Ваш супруг.

– У меня 1-я группа крови, в лесу все комары слетаются.

– Лесные комары Вас любят, а городские – нет.

– А почему ты телефон сразу не взяла?

– Сажала растение.

– Досадила?

– Кому?

– Кого.

– Почти.

– Ладно, досади, потом поговорим!

Спрашиваю даму, стоящую у базарного прилавка: "ат батор?"

– Не понимаю, – отвечает она на русском языке.

Перевожу свой вопрос с иврита на русский: "Вы в очереди?"

– Я Джорджия, Грузия, – указывает она на себя рукой.

– Что Вы можете рассказать про белок?

– К белкам относятся гемоглобин… коллаген… энзимы…

– К белкам!!!

– А к белкам… К белкам – бурундуки… сурки…

– Ещё!

– Суслики… а ещё совы. Но совы к ним плохо относятся.

– В Лоде три типа погоды: жарко очень, жарко и жарко, но не очень.

– А дождь?

– А дождь идёт местами и часто такое впечатление, что мы сидим не в том месте.

– Сегодня целое утро и один раз вечером общались с соседями. Хочется надеяться, что ночью мы с ними не увидимся.

– Вы так не любите своих соседей?

– Соседи нормальные. Я не люблю бегать под вой сирен на лестничную клетку или в бомбоубежище.

– И куда только девается красота, когда мы стареем?! – вздыхаю я, листая семейные фотографии.

– Уходит спасать мир, – смеётся супруг.

– Увы. Столько пожилых людей кругом, а мир как воевал, так и воюет.

Гороскоп предупредил, что на следующей неделе львы могут вскочить в гречку.

Мы с супругом, оба льва. Поэтому, посовещавшись, приобрели пару пакетов гречки. На всякий случай. Мало ли… Вдруг и вправду все львы поскачут, никакой гречки не хватит.

– Сколько бы раз я там ни была, там никогда не было много цветов.

– А когда Вы там были в последний раз?

– Да уже лет десять не была.

Чешский блокнот

Лугачовице. В номере два мини-сейфа. Мы пользовались одним, ключ от которого забирали с собой.

Второй сейф стоял открытый, с ключом в дверце.

Сюрприз ждал меня почти перед самым отъездом.

Я ушла с ключом, а вернувшись обнаружила, что супруг уже обменял валюту на местные кроны.

Но как ты открыл сейф? – удивилась я.

Просто взял ключ от второго сейфа, – ответил супруг.

Теплице. Чехия. Выходим из такси. Муж оплачивает проезд и водитель, держа деньги в руках, что-то объясняет ему на чешском языке.

– Пусть будет, – машет рукой супруг, в полной уверенности, что его уговаривают забрать 30 крон сдачи.

– Проезд 120 крон, а пан дал 110, – поясняет мне таксист.

– 10 и 50 крон часто путают, много разных, – улыбается он смущённому супругу.

– Это не входит в мои рабочие обязанности, – сказала кассир на входе в ботанический сад, когда мы попросили её вызвать такси, чтобы вернуться в санаторий.

– С удовольствием, без проблем, – ответила бармен на ту же просьбу.

После посещения в 70-тых годах прошлого столетия небольшого хлебозавода, я почти год не ела хлеба.

После посещения в 80-тых годах прошлого столетия мясокомбината, я почти год не ела мяса.

После посещения в 90-тых годах прошлого столетия большого автоматизированного хлебозавода, я почти год не ела хлеба.

После прочтения в 2000-ных годах законодательных документов на изготовление колбас, сосисок и т.п., я почти год их не ела.

Не оставили меня равнодушной ни молочная ферма, ни сахарный завод, ни изготовление минеральной воды, ни квашение капусты, ни маринование овощей.

На днях увидела, как моют ванны для термальных процедур. Лучше бы не смотрела.

Сегодня хотела снять процесс мытья на камеру. Не получилось. В этот раз их вообще не мыли, выпустили воду и через время напустили новую.

\В кабинете русскоязычного санаторного врача\

– Доктор, это может быть межрёберная невралгия?

– Если Вы не делали дома каждый день физкультуры, то после лечения может болеть.

– Но на спину мне не дают никакого лечения.

– Всё, что Вы получаете это и есть лечение. У вас в приоритете ноги. Я могу переписать Вам на спину если хотите, или оставить ноги, как хотите. Лечение направлено лишь на одно, выбирайте, что для Вас важнее ноги или спина.

– Но как Вы считаете, это мышечная боль или от позвоночника?

– Если Вы, когда вернётесь, не будете делать физкультуры, то всё лечение, что здесь получите уйдёт напрасно.

– Вы должны зайти в ванну, тогда в неё добавят холодной воды. Только Вам надо будет размешать её ногами.

– Но почему этого не могут сделать заранее, пока я не зашла в горячую воду, которая мне противопоказана? Почему я, стоя в горячей воде на одной ноге, должна второй размешивать ледяные струи?

– Заранее технология не позволяет.

…

Интересно каким местом я включаюсь в эту технологию, что со мной позволяет, а без меня нет?!

– Вы белые грибы не берёте?

– Беру.

– А там прошли два белых, больших, красивых, и не взяли.

– Не видела.

– Идём, покажу!

Возвращаемся и дама указывает мне на грузди. Ну а что?! Действительно большие и белые.)))

Супруг ходит быстро, а я едва ползу. Поэтому по грибы в Славковский лесопарк, гордо именуемый в Марианских Лазнях Славковским лесом, ходим по отдельности.

В первый же день муж возвращается исцарапанный ветками. Я ругаюсь – надо быть осторожнее! В ответ он смеётся, что я собираю грибы на асфальте.

Это не совсем так, хотя многолетний опыт показал, что многие грибы действительно растут на дорожках и в уплотнённой почве вдоль них, но в очередной раз возвращаюсь в отель с исцарапанными руками.

Смотрю на свои царапины, на царапины супруга и смеюсь.

На зрение особо не жалуюсь. Не то, что раньше, но муху на стене за два-три метра вижу прекрасно.

– Как думаешь, что это? – супруг показывает на пакет с торчащими головками стеблей, стоящий среди овощей и фруктов у входа в магазин.

– Похожи на ростки аспарагуса, – покрутив пакет в руках, пожимаю плечами, – но я не уверена. Сфотографируй, поищем по картинке.

Супруг ещё некоторое время разглядывает пакет и ставит на место.

По возвращении из Чехии, переносим фотографии на компьютер и удивлённо пялимся на снимок пакета. Как можно было не увидеть трижды написанное разными цветами: «Asparagus»?!