Просто скажи люблю

14

Марджи печально стояла у окна и пила кофе. Щедрая чашка кофе может избавить от многих неприятных ощущений. Но не от тех, которые мучили Марджи.

Прошла уже неделя с той ночи, когда Чарльз Бивербрук попытался устроить пожар в ее доме, но она по-прежнему жила в страхе. Впрочем, в ее облике и стиле жизни никаких признаков или проявлений этого страха не было. Марджи, как всегда, активно работала, подолгу стояла за прилавком, весело беседуя с покупателями, сама ездила на оптовые базы за товаром. Дела в магазине шли хорошо. В минувшие выходные они вдвоем с Ансельмой побывали на местном пищевом рынке и накупили всяких вкусных вещей. Она даже сделала себе — впервые в жизни — педикюр.

И все-таки, несмотря на внешнее благополучие, не всё было так гладко и спокойно в ее жизни.

В течение последней недели не только чувство страха терзало Марджи. Ее терзали также глубокие душевные страдания. Она страдала оттого, что не видела Ника, не слышала его голоса, не ощущала близости его тела. Вместо Ника в «Кружева» иногда заглядывал Джеймс, которому начальство, по ее просьбе, поручило заниматься расследованием происшествий в ее магазине. И по ее просьбе от этого расследования был отстранен Ник… Впрочем, Марджи знала, что Джеймс заходит в магазин вовсе не из-за нее. Тем более что расследование было закончено и дело закрыто, хотя так и осталось невыясненным, кто все-таки разбил витрину. Решили, что это была мальчишеская шалость.

Так что молодой полицейский приходил не по делу. Он подолгу стоял у прилавка, где хозяйничала Ансельма, а та подозрительно оживлялась при виде его крепкой, аккуратной фигуры. Дай Бог им счастья, растроганно думала Марджи, замечая влюбленные взгляды, которыми обменивались молодые люди.

Сегодня у Марджи была назначена встреча с Хауэллом и Робиной в кафе «Банановая роща». Она знала, что они пригласили ее, чтобы взбодрить, отвлечь от мрачных мыслей, которые в последнее время не давали ей покоя. Она поняла также — по тому, как они рука об руку зашли в кафе, как улыбались друг другу, как блестели их глаза, что они близки. Ну и прекрасно, подумала она, пусть и у этой пары все будет хорошо.

Хауэлл аккуратно опустил в свою чашечку кофе два кусочка сахара и сказал:

— Сестренка, мы хотим кое-что обсудить с тобой.

— Слушаю вас очень внимательно, — ответила Марджи и придвинула свой стул поближе к маленькому столику.

— Вчера мне позвонила мама, — сказала Робина. — Она была в ужасном состоянии.

— Она знает, что Робина встречается со мной, и… поняла, что больше не может молчать, — продолжил Хауэлл.

— Речь идет о твоей витрине, — закончила Робина.

Хауэлл накрыл своей широкой пятерней ее маленькую руку и произнес:

— Джорджин призналась, что это она разбила в ту ночь витрину в твоем магазине.

Марджи охнула. Да, она подозревала Джорджии Тернер, считала, что эта женщина с пуританскими наклонностями способна на подобные «подвиги». И тем не менее услышать об этом от родного брата, который к тому же встречается с дочерью хулиганки, явилось для нее настоящим шоком.

— Мама осознает, что совершила нечто ужасное, и теперь ее мучают угрызения совести, — поспешила выложить все до конца Робина. — Знаю, что это не оправдание, но таким ошибочным путем она пыталась защитить, уберечь своего внука от зла. Видишь ли, мой бывший муж был жестоким человеком…

— Да, я слышала об этом. — Марджи тяжело вздохнула и покачала головой. — Ты, наверное, настрадалась с ним.

— Теперь все это в прошлом. — Робина посмотрела на Хауэлла, и тот кивнул. Повернувшись опять к Марджи, она продолжила: — Среди его многочисленных неприятных качеств была тяга к порнографии, и он ставил знак равенства между сексом и силой.

— Это не мужчина, а какое-то ничтожество! — ужаснулась Марджи.

— Ну вот… Когда маме на глаза попалось сексуальное нижнее белье, выставленное в твоей витрине, она просто запаниковала. В ее мозгу любое изображение сексуальности, в том числе тонкие намеки на интимную близость, которые можно углядеть в этом кружевном белье, ассоциируется с поведением моего бывшего мужа. Да еще мой сын заинтересовался этим бельем. Она до смерти перепугалась, что мальчик может пойти в отца…

— Поразительно, — сказала Марджи. — Выходит, на самом деле во всем виноват этот слабоумный человек, твой бывший муж. Понимаю. И мне ясно теперь, что Джорджин стала психологической жертвой его поведения. Отсюда — ее поступок.

— Да, верно. И мама в глубине души тоже осознает это. Но в ту ночь… в ту ночь ее сознание вышло из-под контроля. А теперь она понимает… теперь она сгорает от стыда…

— Бедняжка Джорджин. — Марджи тяжело вздохнула. — Ее, должно быть, действительно потрясло все случившееся. Но пусть она не переживает. Моя страховка покрыла все издержки. И, пожалуйста, передай ей, — она задержала на Робине понимающий взгляд, — что я никоим образом не намерена предъявлять ей какие-либо претензии. Если нужно, я готова заверить ее в этом лично, чтобы у нее развеялись все страхи и опасения.

Робина взглянула на Хауэлла. Для большей уверенности. И, как заметила Марджи, с любовью. Хауэлл нежно пожал ее руку и, наклонившись к сестре, тихо сказал:

— Дело в том, Марджи, что Джорджин сегодня намеревалась отправиться к Нику. Час назад она сказала нам, что должна исповедаться перед властями.

— Что? — Марджи вскочила со стула. — Она может говорить с кем угодно, только не с Ником! Он никогда ее не поймет!

Марджи стремительно выскочила на улицу, запрыгнула в свою машину и, игнорируя ограничения в скорости, помчалась в город. Четверть часа спустя она нажала на тормоза и резко остановилась перед домом Гая Уоллеса и Джин Кокберн. Буквально через пару секунд мимо нее в противоположном направлении на сброшенной скорости проехал старый «виллис». За рулем сидела Джорджин.

Захлопнув дверцу автомобиля и бросив ключи в сумочку, Марджи быстрым шагом дошла до гаража, взбежала по лестнице до квартиры Ника и постучала в дверь.

Дверь открыл Ник. Он стоял перед ней босой, в голубых джинсах и, по всему было видно, совсем не рвался в полицейский участок.

— Я только что видела, как от твоего дома отъехала Джорджин… — Марджи чувствовала, как подскочил ее пульс. — Она говорила с тобой о моей витрине?

Он кивнул, слегка отступил в сторону, сделал приглашающий жест рукой и сказал:

— Входи, пожалуйста.

Марджи вошла и стала ходить по комнате кругами, рассматривая все подряд; потом остановилась перед ним и произнесла:

— Ник, ведь ты не арестуешь эту старушку, не так ли? Она просто пыталась защитить свою дочь, избрав для этого совсем не тот путь. Бедняжка запуталась. И все-таки…

— Я сказал Джорджин, — прервал ее Ник, — что если ей действительно не безразлична проблема жестокого обращения мужей с женами, она могла бы поработать вместе со мной в Специальной полицейской комиссии по расследованию конкретных дел. Предъявление каких-либо претензий ничего не даст. А вот если она станет помогать другим женщинам официально, так сказать, в организованном порядке, результаты будут налицо. Кажется, мне удалось убедить ее, и она обещала подумать над моим предложением.

Марджи молча смотрела на него.

— Я собирался также дать тебе возможность убедиться…

Она не проронила ни слова.

— Словом, хотел, чтобы ты кое-что узнала.

Продолжая стоять как вкопанная, она взглянула на него из-под опущенных ресниц.

— Я не знал, как лучше сказать тебе об этом, поэтому я все записал на бумагу. — Он отошел к маленькому столику, стоявшему около кресла-качалки, взял блокнот и вернулся к ней. — Я записал в этом блокноте историю моей жизни. Разумеется, опуская второстепенные детали и эпизоды и оставляя только самые важные события и повороты в моей судьбе, — пояснил он. — Из этих записей ты почерпнешь сведения о моей семье — о том, как я, будучи ребенком, стеснялся своего отца; как возмущался поведением матери, которая так и не решилась покинуть его. Ты узнаешь, с каким рвением я трудился, чтобы доказать всем: я способен добиваться таких успехов, какие моему старику и не снились. Узнаешь, что я делал большие деньги, нет, горы денег и смог жениться на красивой женщине из высшего света. Тебе станет понятно, почему я позже осознал никчемность всего этого. Ты поймешь, что подавляющее большинство богатых людей руководствуется в своей жизни бессмысленными установками, которые никого не способны сделать счастливым.

Ник глубоко вздохнул и продолжил:

— И вот тогда я почувствовал, что начал презирать себя за то, каким стал. Я начал презирать всех, кто стремился любыми путями попасть в этот грязный мир власти и денег. Так или иначе, я решил для себя, что с такими людьми мне не по пути, и резко свернул в сторону. Я вернулся в Оксфорд, стал полицейским. У меня вызрела мысль попробовать начать жить по-новому, переключиться на более естественный и нормальный образ жизни. Я решил отделаться от своих денег, но анонимно. Мне не хотелось связываться с чем-то или с кем-то лично, так сказать, во всеуслышание. — Он помолчал. — А потом я встретил тебя…

Ник протянул ей блокнот. Марджи по-прежнему стояла не шелохнувшись. Он сделал шаг вперед, не опуская протянутую руку с блокнотом. Наконец она взяла его, но лишь мельком взглянула на исписанные страницы.

— Итак, Марджи, рассказав все это о себе, я хотел убедить тебя в том, что готов делить с тобой жизнь. — Он снова помолчал. — Убедил ли я тебя хоть чуть-чуть? Я знаю, что не очень хорошо владею словом, но…

Она сделала шаг к нему, и они оказались рядом друг с другом.

— Но я доверяю тебе, Марджи. В самом деле. Потому что ты та женщина, которой я могу доверять. Ты великодушная и можешь прощать. В тебе кипит энергия. Ты смешная и чистая… Ты та, которую я люблю. — Он медленно опустил руку, в которой только что держал блокнот, и сказал: — Может быть, у тебя найдется время, чтобы прочесть мои записи, и после этого — в моей душе теплится такая надежда — ты простишь меня? И тогда мы могли бы начать все сначала.

— Мне не нужно читать твои записи, Ник.

Она взяла его руку, которую он только что опустил. Такую потерянную сейчас, одинокую, такую до боли знакомую руку. И выпустила блокнот. Он стукнулся о деревянный пол, и листки веселым веером рассыпались вокруг них.

— Не нужно? Но почему, Марджи?

Он посмотрел на нее, и она увидела в его глазах надежду. И любовь.

— Долгое время я не хотела ни с кем связываться. — Марджи поднесла его руку к губам и поцеловала ее. — Хотела жить самостоятельно, одна. Но после того, как встретила тебя, все в моей жизни изменилось. Я уже не мыслила ее без тебя. А потом ты оскорбил меня своим недоверием.

Ник кивнул и мягким голосом сказал:

— Я знаю, прости…

— И как же я могла простить тебе это? — В ее голосе послышались нотки отчаяния. — Видишь ли, дело было не столько в том, что ты не доверял мне, сколько в том, что я чуть не потеряла доверие к самой себе. Я начала сомневаться в естественности и истинности своих чувств…

— Марджи, я был слишком глуп, чтобы осознать свое счастье находиться рядом с тобой, дышать вместе с тобой одним воздухом, любоваться одной и той же землей и небом, каждый день и каждую ночь делить жизнь с тобой и только с тобой. — Он сделал паузу, нежно провел ладонью по ее щеке, нежно улыбнулся. — Я не могу потерять тебя. Потому что люблю тебя. Люблю сильнее, чем ты можешь представить.

— Я верю теперь…

— Обещаю попытаться, искренне попытаться выбраться из своей раковины и стать открытым. Вот только… я не могу обещать, что буду эталоном совершенства.

— Ник, я люблю тебя. И вовсе не прошу, чтобы ты стал каким-то там эталоном.

Когда он обнял ее и поцеловал, ощущение беспредельного счастья всколыхнуло все внутри Марджи: ее рассудок, казалось, подернулся легким туманом, а сердце заколотилось в тысячу раз сильнее. Оторвавшись наконец от ее губ, Ник широко улыбнулся и сказал:

— Правильно. Вполне достаточно одного эталона на семью. Ты настоящее совершенство, Марджи, любовь моя…

Две мойры, сдвинув облачные кресла, дружно вязали белоснежное кружевное полотно. Одно на двоих. Без единого темного пятнышка… Но вот одна из сестер на секунду оторвалась от работы, огляделась, задумчиво потерла висок и потянулась к корзинке с разноцветным бисером…