Простыми словами. Интервью

Леонид Бейкин. Я обязательно к тебе вернусь

С Леонидом Михайловичем Бейкиным, лауреатом Государственной премии СССР, заслуженным изобретателем России, академиком, руководителем двух предприятий страны – оборонного завода «Сигнал» и Кыштымского машзавода, меня познакомил Александр Канцуров, владелец и генеральный директор Кыштымского машиностроительного объединения. Он называет Бейкина вторым отцом и своим главным учителем. Мы встретились на юбилее завода, куда из Санкт-Петербурга специально прилетел Леонид Михайлович. Он уже вышел на сцену для приветственного слова, а зал все не умолкал аплодисментами. Сила от него. Свет. Мощь. Величественный. На руках – кольца, в руке – трость. За праздничным столом он спросил меня: «вы курите?» Я смутилась, но мне помог Александр Николаевич. «С вами – да», – ответил он за меня. Это был красивый повод начать разговор, потому что курить при нем у меня бы не получилось.

Как долетели, Леонид Михайлович?

Замечательно. Летел в бизнес-классе, стюардессы приносили вино. Немного задремал, открываю глаза, девушка стоит передо мной на коленях: что вам принести, Леонид Михайлович? Говорю: принесите пепельницу, разрешите мне покурить. Она улыбается: лучше я принесу вам бокал вина.

Возможно, мой первый вопрос покажется вам неожиданным, но я все-таки его задам. Что вам ближе – балет или опера?

Балет. Когда я учился в химико-технологическом институте в Казани, туда приехал выпуск балетного училища из Ленинграда. Половину выпускников отправили в Казань, половину – в Челябинск. Из этого выпуска потом выросли знаменитые артистки. А тогда – сопливые, в валенках, они жили на окраине города в общежитии. Мы, студенты третьего и четвертого курсов, познакомились с этими девочками, это было довольно престижно. На одной я даже собирался жениться. Правда, в последний момент передумал, но «Лебединое озеро» до сих пор знаю наизусть, потому что смотрел его восемь или десять раз.

Белого и черного лебедя танцует одна и та же балерина. Какой лебедь для вас более привлекателен?

Белый.

Вы уверены?

Конечно. В белом лебеде – свет.

Но я же не спросила, с каким из лебедей вы бы хотели дружить…

(Смеется.) Кстати, оперную музыку я тоже люблю. Самая любимая опера – «Риголетто». Это была первая опера, которую я слышал. Я приехал с Дальнего Востока, с далекого гарнизона, и вдруг, во время вступительных экзаменов в институт, увидел афишу «Риголетто». Прошло уже лет шестьдесят, но я до сих пор помню, что партию Риголетто пел народный артист СССР Иванов. Самолет задержался, спектакль начался в одиннадцать часов вечера. Во время арии «Сердце красавицы» у меня потекли слезы… Недавно в Ленинграде я слушал эту оперу, но мне было неинтересно: Джильду пела кореянка, Риголетто пел казах. Сейчас все перемешалось…

Почему вы называете Санкт-Петербург Ленинградом?

Потому что для меня он Ленинград.

У вас когда-нибудь были депрессии?

Наверно. Я очень рано стал начальником. В 25 лет я уже был главным технологом крупного оборонного завода. Еще срок молодого специалиста не кончился, но директор был умницей и решил поставить такой эксперимент. Я ему потом говорил: вы ничем не рисковали. Получилось – директор хороший. Не получилось – пацана всегда можно убрать. Наш завод «Сигнал» был крупным многопрофильным заводом. Мы делали на химическом снаряжательном заводе металлические детали, которые не все машиностроительные заводы осваивали. Завод охраняли войска. Учитывая специфику этой работы, случалось всякое. Однажды ко мне в гости приехал племянник из Свердловска, и мы собрались в цирк. И вдруг такой взрыв, что вынесло дверь на балконе моего кабинета. Это была первая проба изделия. Я бросился бежать на завод и увидел воронку на месте здания испытательного цеха. Сразу же приехали военные, все оцепили. Учитывая, что таких случаев было много, стрессов, как вы понимаете, было предостаточно. Помимо ответственности, это еще очень тяжело морально.

Каждый такой случай разбирался отдельно?

Отдельно и досконально. Меня тогда предупредил директор: Леня, внимательно смотри, протокол какого цвета ты подписываешь при допросе. У протокола свидетеля и протокола обвиняемого разные цвета. После одного из несчастных случаев меня вызвали на коллегию в Москву. Чтобы вы представляли, я вам нарисую картинку. Небольшой зал на сорок – пятьдесят человек, в первом ряду сидят работники ЦК, Совмина, КГБ, а дальше – директора оборонных заводов и главные инженеры. На задней стене зала – дверь, а на ней красный крест. Я ломал голову: зачем там красный крест? Спросил помощника министра, он говорит: иногда уносят. И вот идет коллегия, и министр выносит решение: исключить из партии, снять с работы без права работы в отрасли. Я вышел на ватных ногах, ко мне подходит заместитель министра: утром к восьми приди один в кабинет министра. Мне было тридцать два года, и у меня никогда не было мыслей о самоубийстве, но тут я вышел на улицу, стою и думаю: что делать? И вдруг мой взгляд падает на афишу: футбол. Играет минское «Динамо» на стадионе «Динамо». Я еду на стадион. Как говорил Райкин: зеленое поле, а на нем бегают цветные человечки. Я посидел, посмотрел футбол и немного пришел в себя. Не дождавшись окончания матча, вышел со стадиона, поймал такси и поехал в аэропорт. За рулем была женщина, а номер машины был 13—13. Мы останавливаемся на светофоре, и нас обгоняет другая машина с точно таким же номером. Родители тогда жили в Минске, и я захотел увидеть их и поговорить с папой. Он бывший военный, подполковник. Посидели, поговорили. Поскольку минский аэропорт далеко от города, а первый рейс в Москву был в шесть утра, в четыре часа ночи я вызвал такси и уехал от родителей. Папа на пороге спросил: Леня, а ты что приезжал? – Просто обнять вас, – ответил я. Много лет спустя я увидел похожую сцену в фильме «Девять дней одного года», когда Баталов перед операцией приезжает к старику-отцу в деревню, а тот его спрашивает: сынок, а ты бомбу делал? …В восемь утра захожу в кабинет министра. Он с порога: снимать я тебя не буду, работай. Я был одним из немногих, кто позволял себе спорить с ним, отстаивать свою точку зрения. Конечно, он это ценил.

Это правда, что вы изобрели гранату?

Конечно! Я заслуженный изобретатель России.

Насколько я понимаю жизнь, для любого созидания нужна любовь. А для создания гранаты?

Тоже любовь. Я по натуре такой человек, что мог с подчиненными говорить и про искусство, и про спектакли, бывать с ними на концертах, в «Манекене», слушать песни Высоцкого и Визбора. Жена всегда говорила, что я заигрываю с ними, а я ни с кем не заигрывал, я так жил. Мы и сына своего с четырех лет всюду водили с собой. Искусство давало мне вдохновение. Когда Володе исполнилось шестнадцать, он впервые без нас поехал в Сочи. Там были ребята из Москвы, Ленинграда, разносторонне образованные. Он приехал и говорит: папа, благодаря тебе я нисколько не отставал от них по уровню знания джаза.

Почему у ваших изобретений такие ласковые детские названия? Муха, Шмель?

Почему же детские? Есть граната «Луч». Установка залпового огня «Град». Никакой системы. Все названия придумывались методом свободной выборки.

И все-таки, мне очень интересно, как у вас получалось трансформировать энергию, полученную от спектакля, в изобретение оружия?

Видимо, я очень любопытный человек… Мои подчиненные часто спрашивали: Леонид Михайлович, почему мы не можем найти решение, а к вам приходим, и решение есть? Я отвечал: когда у вас есть вопросы и вы не можете их решить, вы с четвертого этажа бежите ко мне на третий. А мне бежать некуда, у меня сзади только комната отдыха. Человек всегда находит решение, когда у него нет путей отступления. Необходимо хотеть, думать… В шестнадцать лет я запаковал свои документы в конверт и отправил их в авиационный институт в Казань, потому что там жили мои тетки. Ко мне в семье все очень хорошо относились, и мамины сестры обрадовались моему решению. Приехал в Казань, сдал все экзамены без троек, но в институт меня не взяли из-за национальности. Это был 1952 год, только началось дело врачей. Я пришел на прием к ректору института Румянцеву и спросил, почему же меня не приняли. Он сидит передо мной, такой здоровенный дуб, и говорит: у твоего отца, наверно, много денег, если ты с Дальнего Востока приехал учиться в Казань. Мне было невероятно обидно слышать такое. Если бы я заплакал и сказал: дяденька, я хороший, возьмите меня, возможно, он и сжалился бы надо мной. Но я ответил: мой отец зарабатывает столько, сколько должен зарабатывать офицер Красной Армии. Когда я вышел из его кабинета, я расплакался… Рядом стоял офицер, вербующий не поступивших в авиационный институт в военное училище. Он говорит: пойдем к нам. Через пару дней меня вызывает начальник училища: а ты отцу сказал? Он же тебя убьет! Всю жизнь из гарнизона в гарнизон! Генерал обратился в конфликтную комиссию (пожалел пацана – офицерского сына), но в авиационный институт все равно не взяли. Путей отступления у меня не было, я очень хотел учиться именно в Казани. В то время в Казань из Шанхая переехал оркестр Олега Лундстрема, в драматическом театре работал Наум Орлов. Я был влюблен в этот город. Уже осенью я отдал свои документы в химико-технологический институт, где готовили специалистов для оборонки. В парадном зале этого института на одной стене висят написанные маслом портреты всех ректоров, начиная с царских времен, а на другой – портреты выдающихся выпускников. Не посчитайте за нескромность, но там висит и мой портрет. Хотя я не был отличником…

Вы понимаете, что вы гений?

Бросьте, я абсолютно нормальный человек.

Разве я сказала, что вы сумасшедший?

Человек не может жить сам по себе, в одиночку. Он обязательно впитывает слова и поступки людей, которые его окружают.

Вам нравится «Мастер и Маргарита»?

Я никогда не читал этот роман. Хотя купил книгу сразу же, как только она появилась.

Почему?

Там магия.

Разве вы в нее не верите?

Нет. Человек должен ставить перед собой сверхзадачу. Если он умеет так делать, он задачу выполнит всегда. Даже в самых простых вещах. Моя жена всю жизнь ругается, что я приезжаю в сад только отдыхать. Говорю ей: ты покажи мне, что сделать, и я сделаю это, но я не буду копать без начала и без конца. Мне нужна задача.

А как же цифра тринадцать?

У иудеев это самое счастливое число.

Вы похожи на своего прадеда? Чья в вас сила?

Прадеда я не знал, деда, маминого отца, видел один раз в жизни. Он был сапожником. Папа – сирота из Минска. Я всегда говорю, что если бы не советская власть, то моя мама из деревни Бервеновка не закончила бы финансовый техникум в Гомеле и никогда бы не встретила моего отца – беспризорника, который служил в кавалерии. Я похож на свою маму. Мама была очень сильная женщина. Молоденькой девочкой она вышла замуж за управляющего банком, но потом влюбилась в моего папу и ушла к нему.

Вот это смелость…

Управляющий банком даже стрелял в маму, но это ее не остановило. Когда женщина любит и она решила, она ни перед чем не остановится. До Великой Отечественной войны папа работал директором детского дома в маленькой деревеньке под Гомелем. Как я сейчас понимаю, там жили дети репрессированных. Своя электростанция, свой радиоузел. Должность директора детского дома тогда утверждал ЦК ВЛКСМ. Когда началась война, мама с папой сразу пошли в партизанский отряд.

А как же вы? Вы же совсем маленький?

Мне было шесть, сестре – четыре. Мама посадила нас в машину, которая ехала в Гомель. В то время там жила наша бабушка. В машине ехала жена секретаря райкома и на половине дороги, чтобы мы ей не мешали, где-то в районе Бобруйска, она решила высадить нас в лесу… Мы с Ларисой, взявшись за руки, блуждали по лесу, пока не наткнулись на наших солдат. Как часто бывает в жизни, произошло чудо: один из этих солдат знал нашего дядьку, маминого брата. Он и выделил солдат, которые привезли нас к бабушке в Гомель.

Жена секретаря райкома испугалась ехать с еврейскими детьми?

Не думаю, что это был еврейский вопрос. Может быть, просто ей было тесно. В Белоруссии до войны не было антисемитизма, издавались еврейские газеты, был еврейский университет, театры, многие жители знали идиш. Как написал Владимир Кунин, автор сценария фильма «Интердевочка», в Гомеле до войны даже собаки лаяли на идише. Кстати, три знаменитых еврея – Гершвин, Шагал и Жорес Алферов – родились в соседних деревнях Витебской области. И там же родился будущий премьер Израиля Бен Гурион.

Вы помните, как вы шли по лесу?

Помню. Свою память я начинаю с этого возраста. Я до сих пор не могу слышать немецкую речь. Когда летаю через Германию, для меня даже стюардесс видеть – трагедия.

Вспоминается детский страх?

Нет. Просто они некрасивые… В партизанском отряде мама была совсем недолго, поскольку было принято решение, что женщин распускают, а мужчин отправляют в армию. И мама начала пробираться в Гомель, куда мы должны были уже приехать. Она перешла линию фронта, а нас в Гомеле нет. Она опять вернулась через линию фронта, и опять нас не нашла. Мама была очень красивой: большие глаза, льняные волосы… Ее задержали, когда она в третий раз переходила линию фронта. Из всех документов был только партийный билет, но маме удалось объяснить солдатам, что она ищет своих детей… Вот такой характер… Она добралась до Гомеля, и оттуда мы поехали в эвакуацию. Приехали в Урюпинск, мама нашла детский дом, который папа успел вывезти из-под немцев, сели на пароход и поплыли в Сталинград. Началась бомбежка, в пароход попала бомба, мы с трудом дошли до берега. Мама рассказывала, как уже в Сталинграде она пошла на рынок, чтобы выменять вещи на продукты, а нас с сестрой оставила в поезде. Она бежит с рынка, видит, как в поезд попадает бомба, а я стою на ступеньках и на руках держу сестру… Мама похоронена в Америке, в Нью-Йорке. Последние годы она жила там.

Вы не смогли попрощаться с ней?

Кто бы меня выпустил? Я приехал в Америку позже, несколько лет спустя, пришел в дом, где жила мама. Соседи рассказали, что каждый день мама выходила во двор и проводила для них политинформацию.

Вы не могли разговаривать даже по телефону?

Мог. Я был официально предупрежден, что меня слушают, но раз в месяц мы могли разговаривать с мамой.

Леонид Михайлович, наверно, я задам сейчас болезненный вопрос. Для любого талантливого человека важны простор и отсутствие рамок. Или уж, если они есть, то чтобы были незаметными. Как вы принимали то обстоятельство, что вам совсем нельзя эти рамки нарушить?

Спокойно. Как часть своей профессии. Впервые я выехал за границу в пятьдесят семь лет, и то с дипломатической миссией. В Индии покупали нашу продукцию, и, кроме меня, им никто не мог квалифицированно и профессионально ответить на все вопросы. Эпопея по разрешению мне выезда длилась восемь месяцев! Во-первых, высокий уровень секретности. Во-вторых, должность. В-третьих, пятый пункт. И вдруг, буквально за полдня, телефонный звонок: завтра утром у вас самолет. Я дождался конца совещания, побеседовал с эстонцами, которые были у нас в гостях на заводе, отправил своего заместителя с ними в баню, побросал легкие вещи в сумку и ночью прилетел в Москву. Выхожу из самолета, а там сорок градусов мороза. А я уже собрался в Индию…

Сегодняшнее поколение, на ваш взгляд, отличается от предыдущего?

Сейчас никакое поколение… Оно лишено общения, общности. Оно лишено духовности. Хотя Маркс и сказал, что бытие определяет сознание, но я с ним не согласен. Я ставлю на первое место сознание. Человек сам должен думать, как ему жить. Почему нам все время показывают по телевизору, как парень с девушкой целуются на улице? Это что, такая любовь? Или он не в состоянии дотащить ее до постели? Это все разрушает общество. Я был знаком с разными людьми, в том числе и с бандитами. В самом начале девяностых мне приходилось часто с ними общаться. Однажды они уговорили меня пойти с ними в баню. И там были молодые ребята, тоже бандиты, и один из них говорит мне: Леонид Михайлович, как жалко, что отменили демонстрации… Мы же раньше встречались, был праздник, а сейчас что? Это неправда, когда говорят, что на демонстрацию гнали палками.

Помните, в доме на Ленина, 50, на балкон всегда выходил старенький дедушка в орденах? Я сидела у папы на шее, а папа кричал: дед, живи сто лет!

Конечно, помню… Помню, как однажды мы ждали этого деда, а на балкон вышла его вдова. И мы все сняли шапки…

Что же сейчас у нас не так?

Мы попали в телевизионный оккупационный режим. И дело совсем не в Путине. Путин – это спасение для России. Общество может существовать в двух ипостасях: либо демократия типа Швеции, Финляндии, Америки, где Трамп не может принять законы, потому что судебная власть ему не подчинена. Либо диктатура. Что касается России, мы достигнем демократии лет через четыреста. Моя сестра, которая в Америке ни дня не работала, получает девятьсот долларов в месяц, бесплатную квартиру, газ, электричество, воду, двести долларов коричневого цвета, на которые может купить только продукты питания. Плюс всякие еврейские социальные блага – макароны, сыр.

Сталин – это диктатура, о которой вы говорите?

Сталин – это моя больная тема. Это постоянная тема для дискуссий с моей женой. Я по натуре сталинист и уверен, как и многие другие люди, что Лаврентий Берия был оболган. У меня десятки книг о Берия, я встречался с людьми, которые лично были с ним знакомы. Если бы Берия действительно был предателем, разве его сыну разрешили бы стать генеральным конструктором ракет? Берия приехал в Москву в 1939-м, благодаря ему выпустили Королева, Туполева. Под его руководством сделана атомная бомба. Люди, которые работали с ним в Челябинске-40, рассказывали мне, что Берия приезжал из Москвы на специальном поезде, жил в нем месяцами и ни в каких гостиницах кровати не ломал. Это все вымысел, нужный этому идиоту Хрущеву.

Прошло уже так много лет… Почему же споры на эту тему до сих пор не умолкают? Почему мнения людей настолько резко противоположные?

Величайшие люди рождаются редко… Знаете, я своеобразно отношусь к Никите Михалкову, но некоторые вещи, которые он говорит, мне нравятся. Не так давно Наина Ельцина выпустила книгу о своем муже и презентацию устроила в Эрмитаже. Михалков написал в своем блоге: молчала бы про пьяницу-мужа… На мой взгляд, Ельцин – это позор страны. Всего два человека в мире стреляли по парламенту: Пиночет в Чили и Ельцин по Белому Дому. Больше всего во время путча я боялся, чтобы никто по их команде не прорвался на завод, потому что в ящиках лежали гранаты, готовые к употреблению… Задачей Коржакова было, чтобы Ельцин с утра не выпил больше, чем полбутылки водки. А Сталин в день прочитывал по триста – четыреста страниц. Когда его отравили, описали всю его библиотеку. Стали смотреть книги – они все подчеркнуты карандашом, они все в пометках Сталина. Он смотрел все спектакли, все фильмы, лично читал все книги, которым присуждал премию. Спектакль «Белая гвардия» он смотрел девятнадцать раз.

Вы никогда не хотели уехать в Америку?

Однажды, когда я уже работал директором Кыштымского машиностроительного завода, мне позвонила моя испуганная сестра: Леня, сейчас раздался звонок, человек представился, что он из министерства обороны Америки и спросил меня: это ваш брат? А почему он не приезжает? Мы готовы предоставить ему работу. Сестра отвечает: ну он уже немолодой. Они ей говорят: вы успокойтесь и успокойте его, мы не будем требовать, чтобы он выдавал секреты. Я рассмеялся, а сестра говорит: Леня, прошу тебя, оформи вызов, который я тебе отправлю, и приезжай хотя бы в гости, в память о маме… Мне удалось уговорить жену, и мы приехали в американское посольство. Перед нами была семейная пара, и мне было слышно, как они в закрытом кабинете жалуются на то, что их оскорбляют и унижают в этой стране. Они вышли, не получив визы на выезд. Когда мы с Диной зашли, нам задали три абсолютно нейтральных вопроса. Причем все вопросы они задавали мне, жену не спросили ни о чем. – «Через месяц можете ехать», – таков был вердикт. Но у меня и мысли не было там остаться. Америка – это страна еще более дурная, чем мы. Они очень ограниченные люди. Другой менталитет. Мы однажды сидим в ресторане, кушаем хорошую еду, я голову поворачиваю, а за соседним столом сидят мать с дочерью – толстые, в шортах, и едят гамбургеры. И на концерте или в театре рядом с тобой может сидеть баба в шортах. Я бы не смог жить в такой стране.

Не любите бабство?

Я очень хорошо отношусь к женщинам, но я не люблю вульгарность… Не люблю Матвиенко, просто не приемлю. В Государственной Думе не люблю тетку с Дальнего Востока, которая бывший прокурор. К сожалению, очень мало женщин у власти, на которых можно положить человеческий глаз, чтобы у тебя это не вызвало отрицательной реакции.

Вам не кажется такое отношение слишком категоричным?

Нет, совсем нет. Мы же с вами естественные люди. Все, что против природы, для меня неприемлемо. Женщина всегда должна быть женственной, как и мужчина – оставаться мужчиной во всех ситуациях. Несколько лет назад я был в Мельбурне и из своего природного вечного любопытства вышел из отеля, чтобы посмотреть парад людей нетрадиционной ориентации. Лучше бы не выходил. Когда трое полуголых мужиков начали подзывать меня к себе, я развернулся и побежал в гостиницу. Яркое неприятное впечатление.

Неужели вы не предполагали, что на ваше потрясающее обаяние они именно так и отреагируют?

(Смеется.) Нет, Ирина, не предполагал. Я не святой и, может, во многом порочный, но не до такой степени.

Вы любите гранаты?

Конечно!

Вам нравится их вкус или запах?

Вы про фрукты? Нет, не люблю. Там надо выковыривать, мне лень.

А вы про гранаты??

Это ж мое детище.

А что у вас самое любимое из еды?

Драники. Раз в неделю я обязательно их готовлю. Когда приезжаю к своему племяннику в гости, он утром говорит: Леня, иди уже на кухню, завтрак готов. Это значит, что он почистил картошечку и ждет, когда я пожарю драники. У меня даже Радж их любил.

Радж?

Это пойнтер, он прожил с нами восемнадцать лет… Три года назад его не стало, и для меня закончился огромный период радости и эмоций, связанный с ним. В моем домашнем кабинете на каждой стене его фотографии. Мы понимали друг друга без слов, одними глазами. Радж появился в нашем доме неожиданно. Приятельница моей жены попросила последить за щенком, пока они с мужем были в отпуске. Жена согласилась. Приятельница спросила: а Леонид Михайлович не будет против? – Ты что, он будет счастлив! – ответила моя жена. Я всегда хотел собаку, но жена была против. Она говорила: если тебе надо, чтобы я лаяла, я буду лаять. И вот однажды я возвращаюсь из командировки, и мне на шею бросается это красивое трехмесячное чудо…

Вы в него сразу влюбились?

С первого взгляда. Как и он в меня. Жена говорила: ты только в город въезжаешь, а Радж уже выходит на балкон и ждет тебя. В шестьдесят семь лет я сдал на права и впервые сел за руль. Радж забирался на заднее сидение, клал голову мне на плечо, и мы с ним разговаривали.

Леонид Михайлович, я не отпущу вас, пока вы все-таки не расскажете, как к вам приходило озарение?

(Улыбается.) От безысходности. Внутри гранаты есть алюминиевый конус, закрепленный всего в одном месте. Сверху – еще один конус. Этот конус, который внутри, не должен перемещаться. Мне было тридцать лет, но в силу своей должности я присутствовал на всех приемках изделий. На одной из таких приемок военпредом оказалась изящная тоненькая женщина. И вот она принимает партию, вставляет в гранату пальчик и говорит: мне кажется, что конус перемещается. Все уже собрано, ничем не доказать. Изделие не принимают, потому что военпред не дает разрешение. Тогда я и придумал деталь, которая внутри ставится как распорка и которая не дает возможности всунуть туда палец. Понятно, что это мог придумать только еврей.

Но как?

У меня была серебряная цепочка, и в свободное время я ей играл, передвигая по столу… Однажды мы застряли в Москве с директором другого оборонного завода, я рассказал ему про цепочку. Он говорит: Леонид Михайлович, у вас цепочка, а у меня четки. Крутишь эту цепочку в руке, крутишь, и что-то приходит… Если в моей голове появляется идея, уйти от этой зависимости я уже не могу.

Государственную премию тоже получили благодаря цепочке?

(Смеется.) Во-первых, я ее получил не один, нас было двенадцать человек. Директора институтов, деканы факультетов, директор завода, главный инженер другого завода. Это была первая Государственная премия по нашей специальности, под нее было подложено 132 изобретения. Это было в 1976 году, и в деньгах это получалось 450 рублей. Государственную премию на руки не дают, ее надо положить на счет. Я позвонил жене из Москвы: Дина, сходи в сберкассу, заведи сберкнижку и положи на нее хотя бы сто рублей. Жена так и сделала, и мы получили деньги. Сводил ее на несколько концертов, а остальное пропили с ребятами в зеркальном зале ресторана «Прага».

Вы шутите?

Почему? Правда! Там же очень вкусно. Саму премию нам вручали Устинов и Келдыш в Свердловском зале Кремля. Мы проходили через Спасские ворота, поворачивали направо и попадали в зал. Он небольшой, на двести мест. Поскольку раньше я бывал в этом зале, то еще перед входом в Кремль сказал своим коллегам, что сразу же после окончания церемонии мы с ними пойдем в кремлевский буфет. И вот идем мы в этот зал, а по обе стороны стоят кэгэбэшники, одетые в штатское, и, будто нечаянно, касаются нас. Такая своеобразная форма обыска. Мы получили премию, я сказал ответное слово, идем обратно – опять они стоят. Иду и думаю: когда же мы в буфет попадем? Идем, идем сквозь этот строй, и раз – а уже гардероб!

Теперь понятно, почему зеркальный зал.

Хотел вчера на праздник завода надеть эту медаль, но постеснялся. Решил, что я буду с такой медалью один в зале, и это будет выглядеть неприлично. Извращение нашего общества – люди стесняются носить свои награды. Разве что Девятого мая… В этом году я не смог принять участие в шествии «Бессмертный полк», поэтому сфотографировал медали и ордена своего отца и поместил эту фотографию в «Одноклассниках».

Вы меня удивляете…

Почему?

Не скажу.

Во время войны мы с мамой недолго жили в Казани. И в это же время там жил Василий Аксенов. Когда я шел в школу, в одном месте меня окружали человек пять пацанов и толкали меня в плечо. Поскольку принадлежность к национальности на моем лице была видна всегда, они, вероятно, имели намерение подразнить меня. Каждый раз я отвечал им на белорусской мове: че вы пихаетесь? Они от этого впадали в экстаз. У Аксенова есть рассказ, как он едет в поезде и в купе вместе с ним едет рыжеволосый мужчина, и этот мужчина его спрашивает: а вы меня помните? Аксенов отвечает: нет. Тогда рыжий говорит: а вы помните, когда вы ходили в школу, вас останавливали ребята и били? Так это был я…

У вас никогда не возникало ощущения, что в течение одной жизни вы проживаете…

…Несколько жизней? Знаете, как обустроен мой кабинет? Диван, на стене телевизор, около стены напротив на столе компьютер. Рядом с ним круглое зеркало, которое особенно любят женщины. Я сижу за компьютером и через зеркало слежу, что на экране. Я слушаю много старой музыки, той, которая была в моей молодости, но пока не могу найти «Море Балтийское» Хачатуряна в джазовой обработке Олега Лундстрема… Когда мне исполнился полтинник и собралось много людей, я смеялся, что в поздравительных адресах, помимо моих производственных и прочих достижений, все писали, какой я хороший фотограф. У всех друзей мои фотографии, на могилах всех моих друзей – тоже фотографии, сделанные мной. Это занятие, которое всю жизнь меня поглощало полностью… Плюс искусство. Недавно был на сольном спектакле Ксении Раппопорт, впечатление удивительное. На сцене только она и скрипачка. Мне удалось сделать несколько красивых ее фотографий.

Она вам нравится?

Очень.

А ведь она похожа на Маргариту, про которую вы не хотите читать…

(Улыбается.) Моя мама, когда они с папой еще жили в Минске, звонила мне на работу очень часто. Однажды она, не застав меня в кабинете, тут же позвонила дежурному диспетчеру завода и спросила: а где главный инженер? Диспетчер посмел ответить моей маме, что он не знает. – Какой же вы диспетчер? – рассердилась мама, – если не знаете, где сейчас главный инженер.

В чем для вас женская сила?

В смелости. Искренности. Мудрости. Недавно услышал новую песню Тамары Гвердцители, и у меня выступили слезы… Будто мама сказала те слова, которые не успела сказать. …Я обязательно к тебе вернусь… теплым проливным дождем… губами прикоснусь… Я очень жалею, что не смог поцеловать ее на прощанье.

Во время нашего разговора у Леонида Михайловича Бейкина беспрестанно звонил телефон. Звонили директора заводов, чтобы договориться о встрече. Звонили сотрудники завода и спрашивали, нужно ли что-нибудь привезти. Приглашали на концерт духовной музыки. – Саша Канцуров принял меня по-царски, окутал такой заботой, – сказал Леонид Михайлович, прощаясь со мной, – вы знаете, мой сын меня к нему даже ревнует…2