Против либерализма. К четвертой политической теории

ВТОРОЙ ЛИК СОЦИАЛИЗМА

Не существует ни одного четкого определения социа­лизма, в отношении которого имелось бы всеобщее согласие. По Прудону, «социализм — это всякое стремление к улучшению общества». Такое определение, однако, нас да­леко не уведет — в этом случае социалистом можно назвать почти всякого человека. Противопоставление социализма индивидуализму тоже недостаточно: социалистическое об­щество у Маркса описывается как весьма индивидуалисти­ческое во многих аспектах. С другой стороны, такого автора, как Фурье, можно одновременно причислить и к социалистам, и к индивидуалистам. любопытно отметить здесь до­статочную близость между социализмом и анархизмом: Прудона, к примеру, считают своим мэтром как социалисты, так и анархисты. Более того, исторически расхождения меж­ду социалистами и анархистами сводились чаще всего лишь к вопросам тактики.

Некоторые видят в социализме сугубо современный феномен, неразрывно связанный с появлением индустриального общества и рабочего движения. Сорель в 1906 году говорил о «метафизике нравов», а Вернер Зомбарт считал социализм «интеллектуальным отражением» стремления пролетариата к освобождению. Для других авторов социа­лизм несводим ни к рабочему движению, ни к идеологии промышленного пролетариата. Многие рассматривают его как тенденцию (к «равенству», к «справедливости», к «революции»), которая присутствует и проявляется в челове­ческой истории постоянно — от Платона, израильских про­ роков и ранних христиан вплоть до иранской секты Бабидов (изучению которой посвятил свое исследование Гобино — «религии и философии Центральной Азии»), через вели­ких утопистов XVI–XVII веков, Томаса Мора, Мюнцера и Кампанеллу.

В своей книге «Конструктивный социализм» (1933) Ген­ри де Ман определил социализм как «современную форму вечного восстания против всякой эксплуатации, против вся­кого угнетения, против всякой несправедливости». Социа­лизм, таким образом, предшествовал появлению буржуазии, как сама буржуазия предшествовала возникновению капита­лизма. Таким образом, социализм логично рассматривать «не как учение пролетариата, но как учение для пролетариата».

Попытки определить социализм через те средства, ко­торые он использует (ограничение прав собственности, ого­сударствление, национализация предприятий и т. д.), тоже не дает нам полноты картины. С одной стороны, одинако­вые средства могут служить противоположным целям: юри­дическая структура сама по себе не позволяет досконально определить социальную функцию. С другой стороны, ни одно из этих средств не является обязательным для различных типов социализма.

Во Франции социалистическое движение всегда раз­делялось на «государственников» (Луи Блан) и антигосударственников (Фурье, Виктор Консидеран, Прудон). Один из классических трудов бельгийского социализма называется «Социализм против государства» (Эмиль Вандер­ Вельде). ярый противник государственного и правового вмешательства в частную жизнь, Прудон предлагал идею «мутуализма», которая не предполагала отмены частной собственности на средства производства. Аристотель же, напротив, в отношении Левкада утверждал, что в основа­нии олигархической системы лежит принцип неотчуждаемости владений и что переход к частной собственности означал декаданс режима и наступление эры демократии. (Точно так же в прусском государстве ограничения частной собственности были введены не ради «социализма», но для укрепления положения земельной аристократии, рассматриваемой как костяк общества.)

Связь между социализмом и демократией тоже неочевидна. Не только демократии не обязательно быть социалистической, но и социализм отнюдь не всегда бывает демократическим. Социализм Платона, в котором только правящие касты не имеют права обладать частной собственностью, основывается на идее фундаментального неравенства людей. Стремление к справедливости в этом случае отнюдь не подразумевает отмены этого неравенства. Социалистическое государство иезуитов в Парагвае в XVII веке было вместе с тем абсолютной теократией. Уже в наше время Прудон, теоретик «организационного плюрализма», постоянно противопоставляет федерализм, гарант свободы, демократии, являющейся централизаторской и диктаторской по своей природе. «Демократия в той же мере является свободой, — писал он, — в какой Иуда является Христом». Сорель, которого Лукач в эссе о «деструк­ции рассудка» относит к числу величайших представите­лей иррационального в политике, критикует демократию еще более жестко.

Антонио Грамши, не колеблясь, написал следующее: «никакое государство не может существовать без правительства, состоящего из очень небольшого числа людей, обладающих при этом наилучшими способностями и максимальной дальновидностью. Пока государство исторически необходимо, пока сохраняется необходимость править людьми — каким бы ни был правящий класс, — всегда будет стоять проблема вождей, проблема вождя. есть социалисты, считающие себя марксистами и революционерами, а значит, признающие необходимость диктатуры пролетариата, но при этом отрицающие диктатуру вождей, отрицающие индивидуализацию, персонификацию власти. При этом они хотят диктатуры, но отрицают единственно исторически возможную ее форму. Все это разоблачает не только этих мыслителей, но и всю политическую линию, которой они следуют...» («Ordine Nuovo», 1 марта 1924)

Видимо, ближе всего к истине стоит Вернер Зомбарт, противопоставляющий социализм как принцип системы или особого общественного строя социализму как стилю определенной ментальности, с одной стороны, и социализму как синониму «прогресса» и «теории классовой борьбы», с другой. В конечном счете он определяет социализм как «общественный нормативизм» или «такое состояние общественной жизни, при котором поведение индивидуума диктуется в принципе обязательными нормами, проистекающими из интересов политической общины и воплощающимися в „номосе“ (качественном традиционном порядке)» («немецкий социализм»).

Итак, совершенно очевидно, что единого социализма не существует. есть разные «социализмы». В системе идей, как и в других областях, не существует замкнутых систем. Даже если некоторые философские, религиозные или политические учения претендуют на «универсальность» — т. е. тщатся оправдать свою особость апелляциями к якобы «все­ общей» природе, — они всегда несут на себе отпечаток тех народов, в лоне которых они рождаются и развиваются. Лютер говорил: «нужно, чтобы в каждой стране был свой собственный демон». нужно также, чтобы в каждой стране были свои собственные боги — своя собственная манера восприятия и понимания идеологии. Так же как христианство исторически разделяется на латинский католицизм, северный протестантизм и православно­византийский культ, социализм меняется от народа к народу, приобретая различные качества.

Уже в 1835 году один из первых социалистов, Виктор Консидеран, выдвинул проблему исторического выяснения того, «связаны ли между собой физиологические различия разных народов и различия социальных систем, соответствующих каждому из них», а также вопрос изучения «исторических корреляций между расовыми особенностями и разнообразием социальных систем».

Термин «раса» употреблялся им в переносном смысле. Этим термином в то время обозначали этнические особенности народа, коренящиеся в его специфической истории. речь, таким образом, шла не о расовом делении на биологическом, изначальном уровне, но о «расах предназначения», о «расах, созданных историей» (Густав Ле Бон), со­ впадающих с понятием «народа», т. е. совокупности людей, которые благодаря общности исторического и культурного опыта приобрели общие и относительно стабильные психологические характеристики. Монтескье называл это «общим духом» каждой нации. Эдмон Ласкин, знаменитый французский социалист, писал: «есть столько же „социализмов“, сколько народов. Социализм не может передаваться от народа к народу без того, чтобы полностью не поменять свое содержание». И далее: «Социализм от страны к стране, от народа к народу облекается в самые неожиданные, самые разнообразные и подчас противоположные формы. У одних он космополитичен, у других — националистичен. У одних — либерален, у других — авторитарен. У одних — демократичен, у других — автократичен. У одних — религиозен, у других — атеистичен. Все зависит от среды, расы и национальной традиции».

Та же идея высказана Сорелем: «есть столько же „социализмов“, сколько великих наций». Одна из книг Артура Мюллера Ван Ден Брука так и называется: «Каждый народ имеет свой собственный социализм» («Jedes Volk hat seinen eigenen Sozialismus»).

В своих книгах «Социализм у разных народов» и «национальный социализм» Ласкин различает британский социа­лизм фабианского типа — традиционный и реформистский; эгалитарный и «революционный», подчас «путчистский» французский социализм; легалистский и парламентский социализм немцев; прагматистский американский социализм, стремящийся быть как можно менее доктринальным; ирландский социализм, отмеченный «лихорадочным кельт­ским энтузиазмом», и т. д.

Объективно совершенно очевидно, что интернационального социализма просто не может быть. Но на теоретическом уровне существует фундаментальная оппозиция между национальным социализмом (сам факт существования которого исторически не подлежит никакому сомнению и который учитывает национальный фактор подчас настолько, что его обратному влиянию подвергается и сама социалистическая доктрина) и интернационалистским социализмом (который отказывается от учета национального фактора и тем самым пытается обойти или сознательно за­ молчать законы реальности). Карл Маркс — один из классических представителей этого второго течения. Первая тенденция ярче всего выражена у Платона, Мора, Кампа­ Неллы, Фихте (который в 1800 году, развивая идеи Фрид­ Риха Листа, выступал за экономику автаркийного социали­стического государства), Шлейермахера, Лоренца фон Шталя, Иохана Родбертуса, Альберта Шефле, Фердинанда Лассаля, Карла Марло, Адольфа Хельда, Генри де Мана, Сореля, Прудона и т. д.

Учет национального фактора имеет для социалистического учения очень важные последствия. В первую очередь, это влечет за собой отказ от абсолютизации классовой борьбы и, соответственно, новое определение «народа», понимаемого отныне не как социоэкономический конгломерат, объединяющий в себе часть граждан, но как всю совокупность людей прошлого, настоящего и будущего, каждый из которых принадлежит данной конкретной общине. Марксистский социализм основывается на классовой борьбе (отождествленной с двигателем исторического прогресса), на доктрине ненависти, результатом которой должны стать, с одной стороны, разрушение коллективной идентичности и стирание национальных границ, а с другой — создание в рамках каждой нации условий для перманентной гражданской войны. В национальном социализме также речь идет о классовых противоречиях, но рабочий класс тем не менее сохраняет здесь определенное единство интересов с другими классами. национальный социализм не отрицает классовой борьбы, он лишь отказывается от возведения ее в абсолют. «Этот социализм, — пишет Эдмон Ласкин, — утверждает, что вопреки всем внутренним противоречиям и проблемам все классы нации солидарны в общей борьбе за ее интересы, и эти противоречия не выходят за рамки самой этой нации».

Вернер Зомбарт определял «немецкий социализм» как «социализм релятивистский, адаптированный в интересах всей нации, волевой, светский, языческий, — одним словом, такой, что его можно назвать „национальным социализмом“». И далее: «под общим термином „национальный социализм“ следует понимать такой социализм, который строится в рамках национального единства, который отталкивается от идеи, что социализм и национализм могут и должны прекрасно сочетаться между собой. на самом деле, не существует никаких универсально приемлемых режимов. Каждый тип режима должен соответствовать тому или иному конкретному народу».

Таким образом, социализм определяется как сфера обязательств индивидуума в отношении той общины, той нации, к которой он принадлежит. (Шпенглер говорил: «Старый прусский дух и социалистическая ментальность — это одно и то же».) Социалистическим является всякое общество, где индивидуум находится на службе общины, народа, а не наоборот. Защита же народа и защита нации — это одно и то же. Социальный вопрос и национальный вопрос — это один и тот же вопрос, рассмотренный под разными углами зрения. Обездоленные подлежат защите не только тогда, когда они принадлежат к самым неимущим экономическим слоям общества, но и тогда, когда они представляют собой угнетенный народ. Таким образом, с капитализмом надо вести отчаянную борьбу не потому лишь, что он «эксплуатирует» трудящихся, но и потому, что он по своей природе является интернациональным и космополитическим.

Так как построение социализма зависит от энергии и темперамента каждого народа, никакой исторической неизбежности в этом вопросе просто не существует. История отнюдь не сводится к борьбе классов. У нее нет ни заданной цели, ни конца. Мессианизм Маркса следует полностью отбро­ сить. разоблачая иллюзии прогресса, Сорель в то же время опровергал идею о «фатальности рабочего движения».

Интернациональные социалисты ставят чаще всего во главу угла экономику. Артуро Лабриола утверждает, что «социализм есть факт чисто экономической природы». Даже для Маркса подобное утверждение было бы спорным. Фон Шеель видел в социализме «политическую экономию класса трудящихся». Сен-­Симон хотел «заменить в пределе управление людьми на администрирование предметов», т. е. полностью подменить политику экономикой. Каутский понимал социализм как «демократическую организацию экономической жизни» и т. д. национальный же социа­лизм, со своей стороны, напротив, утверждает в качестве точки отсчета идею того, что чисто экономические пара­ метры являются в общественной жизни не столько основополагающими, сколько одними из важнейших.

Отсюда проистекает идея о примате не экономики, но именно политики в качестве высшей инстанции постоянного преобразования общества. Зомбарт утверждал, что «нация определяется не общим понятием „мы“, но высшей Идеей, политическим объединением во имя реализации высокой цели». Он считал, что исторической задачей национального социализма является «исход из пустыни экономического века» и создание общинного «историко­ реалистичного» строя, позволяющего всему народу выйти на особый, «благодатный» уровень культуры.

Проклиная деперсонализацию и отрыв от корней, которые явились прямыми следствиями «экономического века», Зомбарт обрушивался также на «комфортизм», т. е. на форму практического материализма, который «является извращением человеческой морали в сторону ценности удовольствия и с необходимостью влечет за собой разложение всего социального тела». «„Комфортизм“, — поясняет он, — это не просто внешняя форма существования, это особый под­ ход к оценке самой жизни. Этот феномен относится не к миру вещей, но к миру духа, именно поэтому ему подвержены не только богатые, но и бедные».

В своей книге «Торгаши и герои» («Haendler und Hel­ den») Зомбарт противопоставляет «торгашескую ментальность» «ментальности героической». «Торгашеская ментальность» неразрывно связана с понятием «интереса», «вы­ годы»: она основывается на принципах «благополучия» и прибыли. «Героическая ментальность» связана с «идеей»: ее фундаментом является представление о жизни как задании, которое необходимо исполнить, императиве служения и самоотверженности. «Сущность „торгашеского“ в том, что­ бы требовать и стяжать, сущность „героического“ в том, чтобы жертвовать». Иными словами, «торгашеская ментальность» ставит перед жизнью следующий вопрос: «Что ты, жизнь, можешь мне дать?» ее идеал — наибольшее количество материального благосостояния для максимального числа индивидуумов. «ее добродетелями являются те, которые гарантируют коммерсантам мирное сосуществование. Это чисто отрицательные ценности, так как они требуют, чтобы мы не делали того, что сама наша природа заставляет нас делать. Добродетели торгашей — это умеренность, сдержанность, приспособленчество, лояльность, смиренность, терпение и т. д.». Героическая ментальность во всем прямо противоположна торгашеской. ее ценности, напротив, положительные, созидательные, «дающие»: самоотреченность, верность, честность, чувство почитания, смелость, уважение, подчинение, доброта.

«Торгаш и герой — вот два полюса великого противостояния, два экстремума ориентаций человечества», — заключает Зомбарт. Можно сказать при этом, что существует два типа социализма: социализм меркантильный, торгашеский и социализм героический. Во имя этого героического социализма Зомбарт проклинает всякую «суггестивную кон­куренцию» (рекламу) и возведение в абсолют принципа рентабельности. Он выступает также за плановую и иерархизированную экономику, основанную на принципе удовлетворения потребностей вопреки принципу наживы.

Уже Сорель в его критике «панургизма» предвосхищает анализ «комфортизма» Зомбарта. Постоянно сравнивая революционера с наполеоновским солдатом, Сорель воспевает героические ценности, которые он считает наиболее редкими и высокими. Миф «всеобщей стачки» в его системе является источником конкретного героизма. Выше всего он ставит «благородное»: «„благородство“ умерло в буржуазии, она обречена на то, чтобы не иметь морали».

В национальном социализме мы сталкиваемся также с особой концепцией труда, понятого не как сущностная «эксплуатация», не как сфера недостойного и проклятого, но как способ самооблагораживания, как возможность полнейшей реализации той привилегии, которой является само пребывание в мире (Dasein als Dienst). Для Сореля наилучший работник — это одновременно и наилучший революционер: только хороший труженик способен быть истинным борцом. Вкус к прекрасно выполненной работе не противоречит социалистическим требованиям, но, напротив, полностью им соответствует. «Чтобы обеспечить победу в гряду­ щей битве, — пишет Сорель, — необходимо научить молодежь любить свою работу, научить ее оценивать все то, что она делает, как произведение искусства, всегда требующее максимального совершенства».

Национальный социализм стремится не пролетаризировать нацию, но депролетаризировать труд. Генри де Ман уточняет, что это означает «снятие классовых противоречий между капиталистами и наемными рабочими путем наделения государства полномочиями фиксировать социальные условия производства по мере общественной потребности». Прудон, критикуя в марксизме «религию нищеты», высказывал сходную идею: «человечество должно найти третий путь, равно удаленный как от частнособственнического капитализма, так и от коммунистического социализма».

Такой тип социализма хочет не освободить человека от всякого бремени существования, напротив, увеличить число заданий для того, чтобы увеличить силы. «Постарайся исполнить свой долг, и ты сразу же поймешь, на что ты годен», — писал Гете. Шопенгауэр утверждал: «Жизнь это не подарок, которым надо наслаждаться, это задание, это долг, который надо исполнить». И наконец, Ницше: «Что вообще значит счастье? разве я мечтаю о счастье? я мечтаю о моем деле».

Борьба между национальным социализмом и социализмом интернационалистским является исторической константой, которую мы обнаруживаем практически во всех рабочих движениях всех стран. ярче всего она отразилась в идеологической полемике Маркса и Лассаля. Но и после них она продолжалась с той же силой и продолжается до сих пор. если, с одной стороны, национальный социализм во многих аспектах вообще сливается с национализмом — показательно, что Жан Жорес в качестве предшественников социализма упоминает Лютера, Канта, Фихте и Гегеля, т. е. тех людей, которых не без основания считают основополагающими теоретиками современного национализма, — то социализм интернационалистский все дальше отдаляется от рабочего класса, сливаясь с чистым космополитизмом, «циммервальдизмом», сдвигаясь «вправо», конвергируя с буржуазным миром. Артур Мюллер ван ден Брук опреде­ лил этот феномен следующей максимой: «Там, где кончается марксизм, начинается социализм». И сегодня во Франции существует то же глубинное противоречие между космополитическим «либерализмом» Миттерана и национальной ориентацией социалистов линии Жана-­Пьера Шевенмана, который утверждает, что «задачей социализма является реализация национальной независимости и историческое воз­ рождение Европы».

С течением времени крах и неснимаемая противоречивость интернационалистского социализма становится все более очевидной. Повсюду сегодня сторонники социализма стараются максимально учитывать национальный фактор. Даже в рамках современного марксизма есть попытки интегрировать «национальную теорию» в рамки ортодоксальной догматики.

Полемика все же не закончена. Многие аспекты этого идеологического спора остаются все еще неопределенны­ ми. но как бы то ни было, сегодня история ясно показывает, что если социализм как учение имеет какое­то будущее — а социальная база для этого все еще наличествует, поскольку капиталистический мир не способен сам по себе снять глубиннейшие противоречия, заложенные в нем, не способен дать адекватного ответа на вызов «социальной несправедливости», нищеты, эксплуатации и т. д., — то это будущее лежит в сфере национального социализма, предлагающего реалистичную и радикальную альтернативу «торгашеской логике» торжествующего, но исторически обреченного буржуа. Закончим словами Вернера Зомбарта: «Всякий, кто отказывается от химеры единой мировой республики, не может и не должен игнорировать императивы социальной эволюции, ограниченной пределами нации».