Противоположности

Глава 5

Раздражение щекочет нервы слишком острым для пера краем. Что вы знаете о ненависти? Это что-то липкое и холодное. То что тянет свои лапки к самым важным артериям, перекрывая кислород, постоянно придушившая и лишь изредка давая возможность вдохнуть, словно играет с тобой, как с самой любимой игрушкой. Ненависть не женского рода, это именно «оно», то, чему нельзя дать точного объяснения или понятия – это совершенно непредсказуемое существо, заселившееся в душе. Оно выбирает правило игры, оно решает, как себя вести. Как этим управлять? Никак.

– Пошёл вон, – выдрессированным спокойным тон отчеканила Ники. Её взгляд с руки, запрещающей хлопнуть дверью прямо перед её владельцем, проскользнул к ехидному выражению Картера. О чём он только думает? Она уже давно утеряла попытки понять, а копнуть глубже брезгливо и хлопотно.

– Я тоже рад тебя видеть, – сарказм, долбаный едкий сарказм. Картер словно чиркает спичкой внутри неё, дожидаясь сладкого момента, когда этот упрямый фитилёк вспыхнет, разрушая её внутреннюю сдержанность. Он пойдёт на таран. У каждого есть слабые места, а фальшь лишь глупая иллюзия. – Николь Тёрнер, – тянет он слова, распаляя зарождающийся огонёк, сверкнувший в глазах, – как невежливо было с твоей стороны «забыть» меня пригласить.

– Тебя здесь никто не ждёт, – отпускает Николь ручку двери.

– А пожалуй все, кроме одной змеи, брызжущей ядом, – играет он. Мстит и наслаждается.

– Твои зубы, Картер, скоро перестанут иметь ровный счёт, – принимает она вызов, затачивая коготки. Не бросится на него прямо сейчас помогает натренированная годами сдержанность.

Засранец продолжает наступление, ступая всё ближе, оказавшись на пороге, прямо напротив, позволяя глазам непозволительно проникать вглубь неё, словно выискивая остатки не почерствевшей души. Он выше ростом, но она поднимет голову, приподнимая горделивый носик, как и тогда, в детстве, при первой встрече. Ему хочется невольно улыбнуться на этот жест, но сейчас не тот случай. Противостояние полов однако.

– Тебе не запугать меня, мелкая, – снова ухмыляется Нэйт, а она сжимает зубы, неприятно скрипнув эмалью. – Запомни, Николь, – наклоняется к женскому уху, щекоча мочку дыханием, – я знаю тебя намного лучше, чем ты думаешь.

– Нэйтен? – женский голос, принадлежавший матери Ники, прерывает. – Рада, что ты всё-таки пришёл. Что же ты стоишь, проходи, мы тебя уже ждём, – миссис Тёрнер добродушно поманила гостя за собой, немного не понимая, почему дочь держит его на пороге.

Нэйтен отрывает взгляд от своей жертвы и улыбается женщине, которая всегда действительно искренна с ним и принимала его даже после детских проделок. Вообще, странное сочетание, слишком дружные семьи и совершенно не воспринимающие друг друга дети. В «Ромео и Джульетте» всё совершенно наоборот. Нэйт и Николь сами выстроили жизнь и отношения между собой, а теперь питаются плодами того, что взрастили. Горько, неприятно, муторно, но селяви. Смириться или попытаться исправить – решает только человек, а пока они противоречивы и скалятся друг на друга.

– Спасибо, что пригласили. Рад вас видеть, миссис Тёрнер, – делает он шаг навстречу зовущей его женщине, но маленькая ладошка перехватывает запястье.

– Ты не посмеешь, – произнесено одними губами еле уловимым шёпотом. – Скажи, что тебе надо уходить.

– Упс. Уже посмел, – тот же тембр, тот же голосовой диапазон, но добавил чуток больше издёвки, вынимая руку.

– Гад, – тихо выругалась Ники, прикрывая дверь.

Семейный день, трепетно ожидаемый Николь, наталкивал на мысли, когда всё это кончится и можно будет прикурить сигарету. Ведь не хотелось курить, ровно до тех пор, пока, сидя рядом, их колени не соприкоснулись.

К чертям нервы! К чертям покой!

Коленка под столом начинала подёргиваться, видя счастливые лица родителей напротив. Они действительно рады видеть Нэйтен, судя по тому, как отец долго не выпускал его руку из рукопожатий, и прихваливая насколько стала крепка рука парня. А мать светилась, когда он позволял потрепать его щёки и улыбнулся от заявления откормить его худое тельце. Родители любили сына их лучших друзей, но, кажется, чем сильнее, тем больше Николь не воспринимала его. Каждое его движение как личное отрицание. Он демон раздражения. ЕЁ ДЕМОН.

Прибор девушки чуть сильнее скрипит о поверхность тарелки, пытаясь создавать видимость приёма пищи. Приятное времяпровождение с семьей с треском разрушено. Картер бросал косые взгляды, которые она ловила все до единого, и на каждый мысленно вонзала вилку в зрачок синих глаз.

– Жалко, что твои родители работают сегодня, было бы здорово собраться так, как раньше, – голос миссис Тёрнер звучал с ностальгией, осматривая уже повзрослевших детей, и чуть не задерживается на дочери. – Не правда ли, Ники?

Пока листик салата казался чем-то вроде произведения искусства, до девушки не сразу дошло, что обращаются к ней. Нэйтен под столом толкнул её ногу, и она оторвала взгляд от тарелки, ловя материнский вопрос:

– А-а, д-да, да, здорово, – произносит, скорее, на автомате, не задумываясь. Картер настырно ловит её взгляд. Не знает зачем, но неприятно ощутила странное волнение. Да что ему нужно?

– А ты почему, Нэйтен, стал к нам так редко заглядывать? Вы с Ники так хорошо дружили, а сейчас практически не видитесь, – вопросы матери ставили в тупик обоих.

– Просто у Нэйтона столько «важных» дел, удивляюсь, как он выкроил время, чтобы посетить нас, – прищурилась Тёрнер и сарказм резанула по нервам Картера, но натянул ответную улыбочку, чуть обнажая зубы.

– Да нет, просто Николь у нас такой пример для подражания, каждый доклад, как научное исследование, так что рядом с ней боишься упасть лицом в грязь. Мы отличаемся подходами.

Скрипучее чувство, как от несмазанного косяка, терзает внутренности, ощущая Нэйтона с его язвительностью рядом. Слишком близко, слишком напряжённо, слишком в стиле Нэйта Картера. Тяжёлое дыхание Николь уже слабо помогало, а пускать в ход уничтожающий взгляд опасно, и он это знает. Пользуется моментом. Её нога незаметно, но больно опускается на его ступню, сильнее придавливая к полу. Он едва заметно дёрнулся, но не подал виду, только в глазах блеснул азарт «ну я тебе потом покажу». Не с той решил поиграть. Она та, кто будет пытать, мучить, уничтожать…

Остаток вечера даже прошёл в спокойствии, позволив Николь хотя бы немного, но расслабиться. Непринуждённые отстранённые разговоры на общие темы можно стерпеть и даже прокусанный язык, дабы не выбросить колкость. Пускай родители пообщаются с гостем.

Николь отправила мать отдыхать, взяв заботы по уборке на себя. Грязные тарелки она опустила в мойку, а руками упёрлась о холодный край раковины, набирая побольше воздуха в лёгкие. Тело ломит, словно она таскала мешки с цементом. Сколько сил уходит держаться. Это он виноват! Всегда твердит и будет утверждать. Ведь всегда проще обвинить кого-то, чем попытаться понять себя. Но он же провоцирует.

Несколько прядок из хвоста выбиваются, спадая на лицо, щекоча ресницы. Ники не спешит их убирать, пускай хоть немного отвлекут от мыслей, раздражая уже другие рецепторы.

– Тебе помочь? – скрипучий низкий голос звучит совсем рядом, практически пуская прохладное дыхание в затылок, вызвав порыв мурашек по телу.

Николь резко разворачивается, но понимает, что тут же оказывается в плену, прижимаясь поясницей к раковине. Он захватил незаметно, пока блуждала на своей волне, и теперь его руки расставлены по краям стола, пока глаза приковывают к месту. Она устала. Что ещё ему надо?

– Не нуждаюсь в твоей помощи, лучше оставь меня, – холодный её взгляд огревает, но не горячо, а словно ментально отдвигая как можно дальше от себя.

– Сколько можно? Даже в такой мелочи ты отталкиваешь. Невозможно, Николь, всю жизнь быть одиночкой – завоешь от терзаний и самообмана.

Близко, очень, и он не отводит взгляда. Он пытается пробиться сквозь кокон, но она не слышит его. Никогда не слышала. Или она просто боится услышать и согласиться с правотой, принять обстоятельства, о которых и сама знает.

– Будь добр, отстань от меня, – её губы подёргиваются, видя, как необъяснимая его улыбка, совсем даже не лукавая, не язвительная, но и спокойствием не отдаёт, скорее, уставшая, касается его губ, а голова опускается, отрицательно покачиваясь, пока не поднимет её обратно. Картер обжигает, заставляя нервно сглотнуть. Снова он скользит взглядом по контуру девичьих губ. Жестокая.

– Ты всегда так делаешь, когда тебе страшно. Прячешь свой страх за нападением и резкими словами. Но, – он внимательно изучает черты её лица, словно каждый раз запоминает заново, боясь забыть. Это её смущает, каждый раз, но он никогда не узнает. Она камень, не лёд, который может растаять от первых лучей солнца, именно словно камень, непробиваемая и твёрдая. Закалила себя от общества, – в то же время всегда принимаешь меня.

Что он хочет сказать? Что пытается донести? И зачем? Тёрнер молча выслушивает, не спуская серьёзность и даже пытаясь вдуматься. Картер имел черту порой говорить что-то странное, загадочное, известное только ему.

– Даже сейчас, если я притронусь к тебе, – правая рука парня приподнялась, потянувшись к лицу девушки, – чтобы убрать выбившую прядь, – и кончики пальцев едва касаются щеки, захватывая мягкие волоски, бережно убирая за ухо, – ты не отстранишься и не оттолкнёшь, – словно констатирует факт, который только что произошёл.

Она раньше не замечала, но, ведь и правда, всегда его пускала в своё пространство. Его одного. Он был единственным раздражителем внутренних просторов, но также единственным, кто прикасался к ним позволительно легко. Когда-то спокойное сердце издало нервный удар. Один. Но мощный. Неожиданное действие заставило впить ногти в твёрдую железную поверхность, чуть скрипнув ими.

Нет, только опять не это, Николь больше этого не вынесет.

– Уйди, – давит Николь голосом, как угрозой.

Отчаянные люди всегда будут барахтаться в собственной пучине эмоций. Но надетая маска скрывает многое и служит защитой однажды уже познав чувство боли. Николь было достаточно.

– Я бы с радостью, малышка, но обещал твоему отцу сыграть с ним в нарды.

***

Сумерки накатывались необычно быстро, пуская пронизывающую прохладу под кофту и вынуждая поёжиться от мурашек, но девушку всё устраивает, ей комфортно, хоть и укуталась посильнее в серую толстовку. Её пальцы скользят у корней распущенных волос. Крыша дома, куда она часто незаметно прошмыгивала через чердак укрывала и давала убежище. Тихо, и здесь незаметна для окружающих. Её территория одиночества и покоя.

Николь прикрывает глаза, одновременно совершая затяжку сигареты, словно смакуя горьковатый привкус на языке, опуская его в лёгкие и выдыхая в воздух остатки, которыми можно полюбоваться, как создателем. Она нуждалась в этом – это необходимость. Зависима от маленького дымка яда. Пристрастие, которое боится отпустить. Маленькая радость её настоящей. Капелька временного счастья. Ведь даже несмотря на все воспоминания вечера и до сих пор присутствие Картера в их доме, на данный момент она расслаблена.

Выслушав истории матери о весёлых деньках молодости, просмотрев игру отца с Нэйтеном и каждый раз хмыкая от того, как парень специально поддавался, позволяя его обыгрывать, она наконец смогла уединиться. Нашла своё время, позволяющее скрыться без упрёков. Тем более, прекрасно зная, что родители после задремлют на диване в гостиной под сериал девяностых. Крыша дома, как убежище от всего, что давит за целый день. Тонкая грань объединения души и тела – она та, кто есть. Взрывная, упрямая, хладнокровная, разрушающая свой организм никотином и собственным ядом и в то же время уставшая и опустошённая от всего этого. Николь на самом деле трусиха. Боится принять чувства. Боится боли. Боль – это слёзы и разрыв души, которая и так гниёт, а потерять остатки равно бесчеловечности. Она кричит о помощи, но никто об этом не слышит. «Пожалуйста, кто-нибудь» – жалобный стон, вот, что скрывается в сероватом дымке, исходившим из лёгких.

– Так и знал, что ты здесь, – его голос взбудоражил на миг, но она даже не обернулась посмотреть, как Нэйт пролезает наверх. —До сих пор здесь скрываешься, когда совсем хреново.

Его плечо коснулось её.

– Если все-то ты знаешь, зачем припёрся и бесишь сильнее? – по-прежнему не смотрит Ники на него, предпочитая сравнивать его с надоедливой мошкой.

– Сама знаешь, я тебя отвлекаю от саморазъедания, – зато он смотрит на неё, как всегда, изучающе, подмечает её смешок, срывавшийся с губ. Считает его самоуверенным, но в каком-то плане так и есть. С ней нужно быть именно таким.

Николь тушит сигарету о кирпичную кладь трубы, выходившей в крыше, и складывает бычок в баночку, когда-то притащившую сюда и покоившуюся теперь, как на своём месте, именно для таких вылазок девушки. Её голова мягко опускается на ладонь опиравшейся руки об колено, и молчит. Как-то спокойно, и даже во взгляде нет прежнего презрения. Непривычно для Нэйта, сбивает с мыслей, но ему нравится этот омут, в который Ники опустила его. Тонкий, глубокий и опасный, словно пытается посмотреть на него по-другому, увидеть новое и прикоснуться к непозволительному. Почему она не понимает, что ей даже не надо просить? Он позволит, сам откроет и впустит – ей дозволено.

– Ты странный, Нэйтен Картер. Неужели тебе не проще оставить меня? Мы слишком разные, зачем ты продолжаешь находиться рядом? Мы же абсолютные противоположности.– Отнимает она лицо от руки и смотрит на темнеющие поверхности крыш соседних домов.

– Противоположности? – Нэйт словно пробует на вкус данное слово, пытаясь подстроить под них. Его глаза смотрят теперь с Ники в одном направлении, позволяя чувствовать друг друга, а не искать подсказки в жестах. – Ты куришь, но не пьёшь, – звучит, как аргумент, резко и неожиданно.

– А ты пьёшь, но не куришь.

– Вот видишь, не такие уж мы с тобой и разные противоположности, – привлекает он внимание, и Тёрнер поворачивает голову, чтобы лучше присмотреться и дослушать мысль. – Ты называешь нас противоположностями, но не учитываешь, что каждому человеку свойственно ошибаться. Именно ошибка, искривляют параллель и рано или поздно, но это приведёт к точке, в которой они пересекутся. Понимаешь, Ники?

«Услышь же меня».

Темнота добралась до их фигур, накрывая покрывалом, с единственной подсветкой в виде звёзд и фонарей улиц. Николь впервые в жизни не знает, что ответить, она просто смотрит на человека напротив долго и, кажется, не хочет отводить паршивый взгляд, который к тому же и не слушается. Её очередь изучать. Просто тишина, просто ночь, но впервые за долгое время не просто Нэйтен Картер. Это снова пугает.

Это неправильно. Скрывая лицо за прядями, дрожащие пальцы то Николь от холода, то ли от новых странных чувств, тянутся к карману толстовки, доставая пачку сигарет. Ещё затяжку. Одну. Всего одну, чтобы прогнать эту дурноту, что успел он нагнал на неё. Впервые хочет вернуть прежнее раздражение, отогнав спокойствие рядом. Крышка упаковки откидывается, и тут же пустая коробочка сминается в женских руках. Где она, справедливость? Неужели много просила? Но нет, ни одной сигареты не завалялось. Она поджимает губы от обиды.

– Ты, кажется, ментоловые предпочитаешь? – Нэйтен протянул рука со спасительной пачкой.

– Не делай вид, будто знаешь меня, – грубо звучит вместо «спасибо».

Мужские руки перехватывают холодные женские пальцы, ещё не успевшие открыть пачку до конца. Руки Нэйтена такие же холодные, но он крепко держит хватку, возвращая её взгляд обратно, хватаясь за ниточку понимания, теперь ускользающую слишком быстро.

– Я уже говорил, что знаю. Может, хватит кусаться, Николь? За что ты так со мной? – каждое слово приближает его к растерявшеся девушки.

Почему только с ним она чувствует себя слабой и неуверенной? Он вынуждает на это. Специально? Или играет? Но по каким правилам? Пытается выяснить? Но что?

Он рядом, и Тёрнер может рассмотреть каждую ресничку, ощутить тепло, начавшее зарождаться от близости. Николь всегда поражалась цепкости его пальцев. Если он удерживает, то вырваться нет шансов. А чужое дыхание на губах неестественно завораживает. Нельзя такой близости допустить. Она не для них. Тёрнер всё помнит, каждую стычку, как и её бирюзовое платье, по чьей вине было открыто нижнее белье. Абсолютно всё!

«Ни черта ты, Картер, не знаешь!»

Нога Николь резко дёргается, ударяя по бедру парня, сталкивая его с надёжного места на уклон, с которого он с матом резко покатился вниз, не успевая зацепиться за край крыши.

Николь спокойна, она ждёт.

– Твою мать, скажи, что ты знала, что здесь козырёк! – слышит разъярённый голос парня и довольно улыбается себе под нос.

Девушка приподнимается и аккуратно спускается, заглядывая с края на злого парня, сидевшего на козырьке веранды, потирающего ушибленный бок, вполне возможно, что будет пополнение в его коллекции синяков.

– Может, знала, а может, и нет, – хитрит она, едва сдерживая то удовольствие, что получила за маленькую месть.

Видит, как на его лице играют желваки раздражения, а губы приоткрываются, произнося шёпотом бранные фразы.

– Может, поможешь мне? – фыркает Нэйтен, поднимаясь на ноги.

– У меня руки заняты.

– И чем же?

– Вот, – она выставила демонстрационно средние пальцы на обеих руках. – Упс, как неловко, видимо, тебе придётся самому, – она поджимает губки, как дитя, «я же нечаянно».

Пряди волос Николь блеснули под светом луны, демонстрируя спину, покидающую крышу.

– Стерва! – кричит он ей вслед, но тут же смеётся. Чувствует себя обезумевшим. Николь Тёрнер как контраст чувств и эмоций для него. Для каждого существует своя особенная стерва. Пускай она пока этого не понимает.

Николь Тёрнер —личный демон, который спасает, дарит надежду, открывает смысл, но, дав ощутить все дары, растопчет безжалостно сердце.