Противостояние

…Весна в том году пришла в Магаран поздно, лишь в конце мая. Снег остался лишь в кюветах и оврагах, пожелтевший, мокрый. Те, кто возвращался с Черного моря – загорелые, под хмельком еще, – только диву давались, заново понимая суровость природы своего края.

Ехал в маршрутном такси прилетевший из Сочи и младший научный сотрудник Алексей Крабовский, известный в Магаране тем, что отпуск свой он проводил не как все нормальные люди – жарясь на пляже, забивая «козла», совершая поездки на Ахун и в абхазскую «пацху», – а совершенно по-своему. Впрочем, он вообще был человек особый: носил парик, ибо начал рано лысеть, выучил латынь, переводил на английский стихи Андрея Белого, разрабатывал теорию «антиэншштейн» и по ночам, вдобавок ко всему, конструировал аппарат, который может определять золотые и серебряные клады на глубине до десяти метров. С этим своим аппаратом, который весил двенадцать килограммов, он объездил Армению, Бухарскую область, Псковщину, ничего, конечно, не нашел, но не отчаивался и нынешний свой отпуск провел в горах Грузии, спустился потом к морю, проскучал два дня на пляже и улетел обратно в Магаран.

Относился Леша Крабовский к тому типу людей, которых неудачи не озлобляют вовсе; он подшучивал над собой, выбивая, таким образом, из рук сослуживцев грозное оружие подъелдыкивания; вел дневники своих путешествий, внес туда истории пяти задержаний милицией – заподозрили в нем шпиона, ночевать пришлось в отделении вместе с алкашами; записывал также диалоги – на пути его кладоискательства встречались люди самые неожиданные.

Диссертацию по эхолотам он защитил с блеском, и его научные руководители порадовались тому, как за последние три года в молодом ученом развилось качество, столь необходимое для исследователя, – невероятная, моментальная, что ли, наблюдательность.

Крабовский, гуляючи по скверу с девушкой и рассуждая о материях отвлеченных (сослуживцы полагали, что он к своим тридцати годам не потерял еще целомудрия), мог неожиданно заметить, прощаясь с очередной платонической пассией:

– На кусте, слева от памятника, сидела синица, которая в это время года здесь невероятна, – грядет кризис климатологии.

Вот он-то, Крабовский, тронул плечо шофера маршрутного такси и сказал:

– Остановитесь, пожалуйста.

Тот спросил двух других пассажиров:

– Никто больше по нужде не хочет?

– Я в связи с другим обстоятельством, – ответил Крабовский и, выскочив из «Волги», по-заячьи, через кювет, бросился к зарослям кустарника.

– Наверное, сильно прижало, – сказал шофер, закуривая. – Я после курорта всегда страдаю: маджари пью, вкусно, дешево, но кишки, говорят, разлагает.

Крабовский, однако, вина пил мало, кишки у него поэтому не разлагались: просто-напросто он увидал мешок, торчавший из желтого, мокрого снега, а страсть к поиску повелела ему изучить этот странный предмет.

Он опустился на корточки, принюхался – запах был сладким, незнакомым; аккуратно потянул за веревку, схватившую мешок странным узлом; истлевшая веревка легко подалась, и Крабовский тонко закричал от ужаса…