Протоколы заседаний ЦК Партии социалистов-революционеров (июнь 1917 - март 1918) с комментариями В М Чернова

Но все это произошло много позже, в сентябре же 1917 г., Гоц и Зензинов переживали медовый месяц своего тесного сближения с Авксентьевым. Но не все их сторонники последовали за ними; некоторым этот зигзаг-курс их политики показался неожиданным и ошеломляющим, особенно когда он был закреплен открытым нарушением дисциплины Центрального комитета.

Характерно, что протест против действий Гоца заявил сторонник правоцентрового течения Веденяпин и что при голосовании вопроса, принять или отвергнуть этот протест, только один из собрания воздержался, все же остальные высказались за, хотя в собрании, кроме Веденяпина, были и еще достаточно правонастроенные лица, как Архангельский, Минор и другие. Это был бунт правоцентровых элементов против своих лидеров.

Но уже на следующем собрании, 18 сентября, новый блок правых и правоцентровых сумел нанести еще одно жестокое поражение принципу партийной дисциплины. Голосами шести членов (Авксентьева, Зензинова, Гоца, Минора, Архангельского и Розенблюма) было решено, что члены ЦК получают право "выступать от других организаций, не считаясь с партийными директивами". Маневренное значение этой победы было для них очень велико. Дело в том, что в рядах Российской социал-демократической партии меньшевиков в это время происходил такой же болезненный процесс острого расхождения по вопросу об организации власти, как и в рядах ПСР. При этом Л. Мартов, основатель и главный идеологический вдохновитель меньшевизма, остался в меньшинстве и очень остро переживал трагедию временного отхода от него его партии. Последняя перешла под руководство Церетели111 и Дана112 и стояла на той точке зрения, что русская революция, согласно марксистской догме, является революцией буржуазной, а буржуазную революцию пролетариату приходится делать вместе с буржуазией. Л. Мартов, не менее Чернова видевший, что сохранение коалиционного правительства в данных условиях вконец ослабит его и сделает легкою жертвой большевиков, убедился, что с этим взглядом он в меньшевистских рядах обречен пока на почти полную изоляцию.

Сторонники коалиции во что бы то ни стало в эсеровском ЦК, после Корниловского мятежа почувствовавшие, что в партийных рядах их взгляды потеряли престиж, надеялись теперь, что в Демократическом совещании, вместе с меньшевиками, беспартийными и разными мелкими квазисоциалистическими группами и кооператорами смогут составить верное коалиционному принципу большинство. Теперь им необходимо было развязать себе руки, чтобы действовать уже от имени большинства Демократического совещания -- так, как им не дают права [действовать] постановления ЦК партии.

И действительно, после того как Демократическое совещание кончилось, в сущности, ничем, показав, что по основному вопросу о власти элементы совещания раскалываются на два друг друга уравновешивающих лагеря, Керенский получил возможность действовать по-своему и образовал еще один коалиционный кабинет, еще бесцветнее и безнадежнее предыдущих. Деятельное участие в переговорах принимали два члена ЦК, Гоц и Авксентьев, вместе с третьим крупным с[оциалистом]-р[еволюционе]ром, московским городским головою Рудневым.

В силу предыдущего постановления они действовали вне контроля ЦК и только постфактум отдали ему в этом отчет. ЦК было предложено высказаться в том смысле, что все обстоит в порядке, ибо надо "считать, что тт. Гоц, Авксентьев и Руднев выполнили поручение, возложенное на них Демократическим совещанием".

Но даже и при такой формальной постановке вопроса результат голосования оказался чрезвычайно жидким. Семь голосов высказалось за принятие такой резолюции, семь воздержалось, считая ненормальным самое предыдущее решение ЦК, разрешавшее его членам считать себя свободными от его политических директив при выполнении "поручений других организаций".

Следует отметить, во-первых, что все эти постановления были приняты в отсутствие В.М. Чернова, и, во-вторых, что представитель крайнего левого крыла партии, М.А. Натансон, поддерживал все предложения правых, ослаблявшие дисциплину, имея в виду затем использование их в интересах своего сепаратизма и левым крылом.

Положение становилось, таким образом, все более двусмысленным. ЦК терял свою авторитетность. Его решения, проводимые большинством шести голосов против пяти, или полупринимаемые семью против семи воздержавшихся, при общем числе членов в 20 человек, свидетельствовали о том, что его, как высшего руководящего центра партии, как воплощения единого партийного разума и единой партийной воли, более не существует. Руль ускользает из его рук. Он все чаще и чаще старался просто уклониться от решения больших вопросов. Так, в порядок дня был поставлен общий вопрос "о левых и правых социалистах-революционерах". Решение состоялось: "Отложить до следующего заседания". Но на следующем заседании этого пункта не было, и он автоматически исчез для целого ряда заседаний. Не вспомнили о нем даже и тогда, когда 27 сентября член партии, старый журнальный деятель Миролюбов113 сделал ЦК от лица своих товарищей формальное заявление "о вновь образовавшемся организационном Совете ПСР", ядро которого составляют старые партийные работники, группирующиеся вокруг газеты "Воля народа". А между тем речь шла ни больше, ни меньше, как о создании общероссийского организационного центра крайнего правого крыла социалистов-революционеров, т[о] е[сть] о приступе их к организации особой партии внутри партии -явления, партийным организационным уставом еще никогда не предусматривавшегося. Резолюция собрания, с "правоцентровым" в большинстве своем составом, [принятая] в отсутствие В.М. Чернова, гласила: "Принять к сведению". 24 сентября в таком же составе большинством 9 голосов против четырех при трех воздержавшихся прошла резолюция Розенблюма по вопросу о созыве VIII Совета партии, и в результате ее постановлено: "Довести до сведения всех партийных организаций, что экономическая конференция, назначенная на 26 сентября, и VIII Cовет партии, назначенный на 1 октября, откладываются впредь до особого извещения. Конференция по вопросу об экономическом положении страны, разумеется, прошла бы очень неспокойно, и отразила бы ту растущую в партии неудовлетворенность Ц[ентральным] К[омите]том, которая разразилась потом целою бурею на IV партийном съезде. Что касается Совета партии, то, будучи учреждением с высшею компетенцией, чем ЦК, он один в этот момент мог бы вмешаться в разногласия, раздиравшие ЦК, и своими директивами выправить линию его поведения. Но только образовавшееся, еще слабое, неверное и неустойчивое новое большинство ЦК из блока правых и правоцентровых его элементов спешило закрепить свое положение и должно было избегать появления перед более широкими правомочными партийными инстанциями.

Прежнему, левоцентровому руководству оставалось только апеллировать к партийному общественному мнению путем печати и открытых собраний. Создавшаяся в ЦК "коалиция направо", за несколько времени перед тем фактически упразднившая для себя партийную дисциплину, на этот раз решила восстановить ее против других с небывалою силой. На малолюдном заседании 27 сентября, шестью голосами (Авксентьева, Архангельского, Зензинова, Гоца, Затонского114 и Гендельмана) против двух, при двух воздержавшихся, была принята резолюция Зензинова: "Во всей своей политической деятельности ЦК выступает, как единое целое, и все члены его связаны внутреннею дисциплиной. Принятые постановления проводятся ЦК как таковым и все члены ЦК обязуются проводить общие решения ЦК во всех своих выступлениях вне партии, без права отстаивать мнения меньшинства и без права отдельного, идущего вразрез с мнением ЦК, голосования".

Этим было постановлено и предрешено, между прочим, постановление следующего заседания, 28 сентября. "Слушали: о разногласии в редакции "Дело народа" по поводу статьи В.М. Чернова. Постановили: статью В.М. Чернова "Уроки Демократического совещания" в "Деле народа" не печатать".

Для понимания как этого последнего, заключительного эпизода, так и всех предыдущих заявлений, протестов, голосований и переголосований с неопределенными результатами, необходимо принять во внимание то, что произошло на Демократическом совещании.

Как мы видели, Демократическое совещание официально созвано было для того, чтобы авторитетно вмешаться в решение вопроса о воссоздании Временного Революционного Правительства, частью распавшегося, частью ликвидированного Керенским во время Корниловского мятежа.

Керенский воображал, что может воссоздать его сам, без всякого постороннего вмешательства, как будто ровно ничего не произошло, приблизительно на прежних общих основаниях. Он рассчитывал, что пост фактум его действия если и не одобрят, то волей-неволей с ними примирится и социалистическая и несоциалистическая демократия. Пусть они ведут между собою партию "на выигрыш" после, по окончании войны или созыва Учредительного собрания; пока же пусть довольствуются "ничейным" концом: в умении своим вмешательством свести дело к такому концу и заключается все искусство Керенского.

Но мятеж Корнилова переполнил чашу терпения. В советах не было компактного большинства против коалиции. Оно не приложило бы своей печати ни к какой комбинации, кроме однородного правительства "единого рабоче-крестьянского фронта". Кое-где оно заходило еще дальше этого, и впадало в большевизм. Большевики вместе в союзниками уже были гегемонами, или недалеко от этого, в советах обеих столиц115. Были опасения, что пример столиц показывает советам других городов картину их собственного не очень далекого будущего.

Этот оборот событий и расколол прежде единое, центристское, эсеро-меньшевистское руководство советской демократии. Левый центризм говорил: нет другого средства остановить большевизацию советов и следом за ним идущую большевизацию народных низов вообще, как только дать им подлинно революционное Временное правительство, углубляющее социальные завоевания революции в реалистической, а не в утопической, как у большевиков, форме. Такое правительство, правда, наткнется на оппозицию цензовых элементов и, может быть, на новые заговоры и мятежи, вроде корниловского. Верно и то, что большевики не уменьшат, а увеличат свой напор на такое правительство и тоже попытают насильственные способы действий116. Но если, опираясь на свою популярность в трудовых массах, правительство это сумеет расправиться с реакционными заговорщиками с полной революционной решительностью, то оно сможет себе разрешить так же сурово отразить и покушения на власть с большевистской стороны. Бессилие нынешнего правительства против большевиков объясняется тем, что коалиция с цензовыми элементами заставляет его менажировать корниловцев117 и т. п. правых заговорщиков, а употреблять одностороннюю репрессивную политику только налево революционная страна не может позволить.

Правая центровая часть прежнего руководства советской демократии не верила в прочность такого правительства, недооценивала растущую силу левой демагогии и переоценивала силу воскресающей правой контрреволюции. Быстрая ликвидация Корниловского мятежа представлялась ей счастливой случайностью, объясняемой лишь скверной организацией мятежа, негодностью руководства им. За благополучно миновавшей корниловской опасностью ей рисовалась идущая следом несравненно большая калединская опасность118, опасность всеказацкой Вандеи119. Для ослабления, умиротворения, разоружения этой опасности она считала необходимым найти цензовые, буржуазно-землевладельческие элементы, способные идти в ногу с революцией, если возглавляющая ее трудовая демократия прибегнет к мудрому самоограничению. Таким образом, по существу, правоцентровая советская группа должна была поддерживать коалиционные эксперименты Керенского. Но вера ее в Керенского, как в бескорыстно-идейного, надежного и удачливого носителя этой политики была подорвана: она уже боялась и его капризного импрессионизма120, и его выросшей самонадеянности, и его неразборчивости в преследовании поставленных целей. Ей надо было держать Керенского под непрерывным контролирующим давлением демократии; когда-то она для этого располагала послушным орудием в лице советов; ослабленная расколом центризма на правый и левый центризм и теряя почву в советах, она должна была заменить их чем-то новым, где влияние советов было бы сбалансировано присутствием более умеренных элементов. Демократическое совещание должно было дать им возможность свободно маневрировать, с одной стороны, сдерживая радикализм советов, а с другой стороны, усиливая давление на Керенского.

Таким образом, Демократическое совещание и выкроенный из него Предпарламент были проектированы как новая база, соответствующая новому правоцентровому руководству.

Советы отныне по составу своему годились как база лишь для нераздельного центризма, характеризуемого именами Церетели -- Дана -- Гоца -- Чернова, и даже с дальнейшим раздвижением его влево, до Мартова включительно. Оторвавшись от советской базы (и тем самым уступая ее большевикам), центризм сменился правоцентровой группировкой, вне которой оставался не только Мартов, но и Чернов, но которая зато раздвигалась вправо до Авксентьева включительно.

Демократическое совещание, однако, составом своим не оправдало надежд правоцентровой группы. Ход общих прений показал, что коалиционистские настроения сильно ослабели не только в советах. Из среды различных составных частей совещания подавались многочисленные проекты резолюций, общий дух которых был таков, что правоцентровая резолюция вряд ли могла рассчитывать получить приоритет и быть положена в основу дальнейшей проработки.

Делу не помогло и появление Керенского, который произнес с обычным пафосом речь, которая должна была служить опровержением толков о его поправении и морально обезоружить оппозицию заявлением, что Керенский сегодня же отдаст в руки совещания тяжелое бремя власти, если совещание не приемлет принципа коалиции, отвержение которой Керенский считает гибельным и без которой он никакого участия в правительстве не примет; Керенский пожал бурные аплодисменты приблизительно половины собрания; он смягчил недовольство другой половины, заявив, между прочим, что ему инкриминируют восстановление смертной казни на фронте121, а между тем он до сих пор еще не утвердил ни одного вынесенного армейскими судами смертного приговора. Удовольствуясь этим эффектом, Керенский немедленно после произнесения речи исчез, не принимая более никакого участия в заседаниях.

Не помогло и обдуманное, сдержанное и веское выступление Церетели, умело отграничившего правоцентровое большинство от полной ответственности за действия Керенского и даже сумевшего дать ему косвенное предостережение, говоря о демократии, которая сама виновата в том, что ее безграничное идолопоклонство приводит иногда к тому, что у ее представителей, стоящих у власти, кружится голова и теряется контроль над собой.

Чем ближе придвигался момент голосования, тем более гадательным становился его результат и тем более рискованным представлялось положение правоцентровой группы. Ища благополучного выхода, она в этот критический момент ухватилась, как за якорь спасения, за широкие прерогативы председателя совещания, своего единомышленника Н.С. Чхеидзе122.

Этот очень авторитетный и пользовавшийся всеобщим уважением человек заявил, что большое количество предложенных проектов резолюций очень затруднит и удлинит голосование о том, какой из них положить в основу резолюции совещания. Поэтому он прежде всего предлагает голосовать основной принцип: за или против коалиции? Это решение сразу упростит дело, автоматически устранив все резолюции, базирующиеся на ином решении, чем то, которое принято собранием. Раздались протесты. Одни заявляли, что абстрактные принципы голосовать нелепо, что вопрос о коалиции безотносительно к условиям и размерам коалиции -- фиктивный вопрос; другие -- что вся коалиционная проблема сводится к тому, с кем и какую можно заключить коалицию; и так как некоалиционным было бы лишь безусловное однопартийное правительство, которого никто не предлагает, то голосование "общего принципа" просто излишне. Горячность протестов объяснялась тем, что данный способ голосования связывал части собрания руки. Так, сторонники образования в данный момент более однородного правительства (левоцентровые элементы) в рядах самого ЦК партии социалистов-революционеров не имели права голосовать против коалиции вообще, ибо последние постановления ЦК, не настаивая на коалиции с партией к[онституционных] д[емократов], сохраняли идею искания других "коалициоспособных" цензовых элементов (в то время шла речь о возможности, с одной стороны, привлечения "белых ворон" из лагеря цензовиков персонально, как деловых фигур, а с другой, отвлечения индустриальной буржуазии от союза с землевладельческой, упрямо противившейся земельной реформе, и об образовании новой радикально-буржуазной партии под предводительством Некрасова и Терещенко); но им было трудно голосовать и за коалицию -- из опасения быть ложно истолкованными и дать повод думать, будто они за продолжение старой коалиционной политики. Однако председатель своею дискреционною властью123 устранил все возражения "к порядку голосования" и поставил на голосование: кто за и кто против? Было выставлено с разных сторон требование поименного голосования. Целый ряд левоцентровых делегатов, с Черновым во главе, вынужден был воздержаться, даже не объяснив мотивов своего воздержания и дав тем пищу для недоуменных толков и пересудов. Но они помнили постановление ЦК: "В случае несогласия с позицией ЦК допускается лишь воздержание от голосования без права его мотивировки".

Голосование кончилось, и оказалось, что, хотя и слабым большинством, но Демократическое совещание высказалось "в принципе" за коалицию. Правоцентровый президиум уже торжествовал победу и заявил, что настоящим голосованием вопрос исчерпан. Посыпался новый ряд протестов. Чернов от левоцентровых эсеровских элементов и Богданов124 -- от таких же меньшевистских заявили, что решение вопроса не только не кончено, но теперь только оно начинается. Раз "вообще" совещание хочет коалиционной власти, то теперь предстоит решить вопрос о границах коалиции, должны быть отмежеваны те элементы, "коалициоспособность" которых отвергается. И вот, в первую очередь они предлагают следующую резолюцию: партии к[онституционных] д[емократов], как партии, доведшей свои антирабочие, антикрестьянские, антисоциалистические тенденции до прямой поддержки контрреволюционного мятежа Корнилова, места в коалиции быть не может. После некоторого сопротивления президиума ему все-таки приходится поставить эту резолюцию на голосование, и она проходит большинством, значительно высшим, чем нашлось за "принципиальное" признание желательности коалиции. Потерпевшая поражение правоцентровая группа негодует: раздаются возмущенные заявления, что второе голосование противоречит первому, что они оба исключают друг друга и что надо считать их как бы не бывшими. Президиум совещается. Наконец, правоцентровая группа находит спасительный маневр. Чхеидзе заявляет, что президиум рассматривает первое голосование как принятие основной резолюции, а второе как принятие поправки к ней; теперь предстоит окончательное голосование резолюции вместе с поправкой. Новые протесты, на этот раз уже с противоположной стороны. Чернов заявляет, что никакой поправки не вносил, ибо поставленный на предварительное голосование вопрос -- кто за, кто против коалиции -- есть только вопрос, а вопрос -- не резолюция, к которой можно вносить поправки. Наконец, по общепринятым правилам ведения собраний, основная резолюция никогда не голосуется раньше поправок; может голосоваться лишь предложение положить эту, а не иную резолюцию в основу дальнейшего обсуждения, чего в данном случае не было, ибо президиум, несмотря на ряд заявлений, отказался следовать этим обычным путем. Требуют занесения в протоколы протеста против новой неправильности и произвольности в порядке постановки вопроса на голосование. Но президиум снова прибегает к своему дискреционному праву и ставит на голосование "соединенный" текст, по которому, собрание, высказавшись в принципе за коалицию, полагает, что по таким-то и таким-то мотивам кадетская партия должна остаться за ее пределами.

Но перед голосованием начинается ряд заявлений по мотивам голосования. Группа Церетели--Дана заявляет, что голосовала за коалицию, но так как поправка об оставлении кадетской партии за ее пределами подрывает самую мысль о коалиции, то она будет голосовать против резолюции в целом. Затем такое же заявление делается от группы Авксентьева--Гоца, тем самым опять идущей сепаратно за пределы решений ЦК. Тогда за представившийся случай радостно хватаются большевики и тоже заявляют, что будут голосовать против резолюции в целом, но по противоположным основаниям: им мешает голосовать за резолюцию в целом ее первая часть, санкционирующая то коалиционное "издевательство над требованиями рабочего народа, которому нет и не может быть оправдания". Далее приблизительно то же высказывает от "левых с[оциалистов]-р[еволюционеров]-интернационалистов" их лидер Камков125. Картина получается ясная. Блок левого и правого крыла общими усилиями проваливает резолюцию и обращает в ничто всю работу совещания. Тщетно Мартов бросается спасать резолюцию и взывает к собранию -- проголосовать ее и, несмотря на ее несовершенства, принять как директиву для образования нового правительства.

Иронические крики: "Мартова -- председателем совета министров". Голосование происходит. Результаты ясны: резолюция в целом отвергнута. Демократическое совещание осталось без всякого решения того основного вопроса, ради которого было собрано. Это было полное банкротство революционной демократии.

Дальнейшая история хода Демократического совещания представляет мало интереса. Фиаско всего предприятия было первым голосованием уже предрешено. Заседания его прерывались для работ согласительной комиссии, мучительно трудно искавшей и не находившей компромисса. Наконец, по предложению Церетели, было решено: вопрос о коалиции оставить открытым и более к нему не возвращаться. Подойти к вопросу с другой стороны: выработать программу положительных мероприятий, которую должно будет проводить новое правительство; пусть состав правительства определится сам собою; в него войдут те лица или представители тех групп, которые согласятся сделать эту программу своей; наблюдать за проведением этой программы в жизнь и будет специальный орган, избранный Демократическим совещанием; в его состав, в качестве меньшинства, могут быть введены представители общественных элементов, не участвовавших в Демократическом совещании, т[о] е[сть] представители цензовиков, и тогда он станет "предпарламентом". Однако все эти постановления походили уже на "клочок бумаги". Убедившись, что Демократическое совещание не решается взять в свои руки образование "однородного" правительства, Керенский не стал даже дожидаться конца его работ и приступил к постепенному опубликованию имен отдельных, уже навербованных им министров. Когда, наконец, у Демократического совещания была готова "правительственная программа", которая должна была предрешить личный состав правительства, то оказалось, что новые министры-кадеты связать себя этой программой отказываются. В воздухе опять запахло кризисом только что созданного кабинета и уходом самого Керенского. Правоцентровое руководство снова было как будто отброшено логикой собственной же программой работы, к составлению нового правительства, однородного в смысле безусловного согласия с начертанной программой. Иначе говоря, правый центр должен был либо, держась за программу, аннулировать все сделанное и перейти на позиции левого центра, либо, забыв собственную программу, склониться перед упорством Керенского и ультиматумом кадетов. Он избрал, хотя и не без колебаний, второй путь. Был момент, когда Гоц отправился вместе с Авксентьевым и Рудневым к Керенскому, имея в запасе готовый список членов нового Временного правительства, составленный Черновым, без Керенского, -- с Церетели в качестве министра-президента и министра иностранных дел. Однако список этот так и остался в резерве. Делегация Демократического совещания постепенно, шаг за шагом, делала уступки не только из начертанной программы и не только по вопросу о пропорциональном соотношении в Предпарламенте цензовиков и революционной демократии, но даже из самого принципа ответственности власти перед будущим Предпарламентом. В итоге всей этой компромиссной работы "Предпарламент" остался лишь в качестве совещательного учреждения, чем-то вроде земских соборов126 при старорежимном самодержавии (по формуле "правительству -- сила власти, земле -- сила мнения"). Он даже не получил права запросов. Цензовики получили в нем представительство, сильно повышенное сравнительно с тем, какое им было потом дано выборами на основе всеобщего избирательного права. Правительство опубликовало как свою платформу, выработанную Демократическим совещанием, но после ретушировки, которая делала ее шагом назад сравнительно с платформами, уже публиковавшимися ко всеобщему сведению от имени предыдущих составов Временного правительства.

Таков был результат, по поводу которого ЦК семью голосами при семи воздержавшихся согласился воздержаться от оценки его и констатировать лишь, что "Авксентьев, Гоц и Руднев выполнили поручение, данное им Демократическим совещанием".

Статья В.М. Чернова "Уроки совещания" была первой в целой серии "Из политического дневника", в которой автор начинал систематическую критику ошибок революционной демократии, т[о] е[сть] советских центрово-социалистических партий. Поправевшее большинство ЦК наложило на эту статью свое вето. Чернов предложил, чтобы статьи его пошли с оговоркою о несогласии с ними редакции и ЦК партии, взывая и к естественному праву всякого члена партии на деловую и серьезную, написанную в товарищеском тоне критику ее решений. Ему был дан устами А. Гоца ответ, что в том-то и беда, что В.М. Чернов -- не "всякий" член партии, а ее исконный и общепризнанный лидер, а потому какими бы оговорками и примечаниями ни снабдить его статьи, а их резонанс будет таков, как будто именно в них и выражены разум и воля партии.

Ставший представителем нового поправевшего большинства ЦК А. Гоц в заседании его при весьма щекотливых объяснениях большинства с В.М. Черновым выразил мнение первого в словах: "В том-то и заключается трагедия партии социалистов-революционеров, что в самый критический момент жизни партии и революции общепризнанный лидер партии и сама партия перестают понимать друг друга и расходятся в разные стороны". Ответ В.М. Чернова гласил, что, по его мнению, он и партия по-прежнему едины, но уходят в сторону, сбиваясь с подлинно-эсеровского пути, командные верхи партии, которым вследствие этого грозит опасность превратиться в штаб без армии, притом который, сам того не сознавая, систематически льет воду на мельницу большевиков и готовит их близкое торжество.

Обе стороны разошлись, не примиренные, готовясь встретиться на IV общепартийном съезде, который и должен рассудить их политическую и организационную тяжбу.

С этого времени В.М. Чернов систематически отстраняется как от работы в Предпарламенте, который считает учреждением безвластным и ненужным, так и в самом ЦК, где предоставляет новому большинству без помех проводить свой "новый курс", неся всецело на своих плечах ответственность за него и за его результаты перед партией. 2 октября В.М. Чернов получил месячный отпуск "для объезда России" (и фронта, в частности), ради непосредственного общения с массами, от которых, на его взгляд, ЦК совершенно оторвался.

Из решений ЦК с его правоцентровым руководством следует отметить: пополнение состава Центрального Органа крайним правым Вишняковым, правым Розенбергом127 и "диким" Прилежаевым128; выдвижение кандидатуры Авксентьева на роль представителя русской революционной демократии, который должен будет сопровождать официального представителя Временного правительства на предполагавшемся совещании представителей Антанты; выдвижение его же кандидатуры на пост председателя "Предпарламента"; продолжение безуспешных переговоров с Керенским, формулируемых на заседании 1 октября как попытка "убедить тов. Керенского согласиться с требованиями демократии"; санкционирование замещения В.М. Чернова на посту министра земледелия другим с[оциалистом]-р[еволюционер]ом, С.Л. Масловым129, в начале революции стоявшим на левом фланге партии, но затем уверовавшим в коалицию и круто повернувшим направо; однако, считаясь с настроением деревни и армии, правое руководство вынуждено было поставить условием принятия Масловым министерского портфеля издание закона о переходе земель в ведение земельных комитетов и освобождение арестованных их членов, т[о] е[сть] два главных боевых пункта программы Чернова, вызвавших его конфликт с цензовыми элементами.

Керенский как будто принимает эти условия партии. Однако освобождение членов земельных комитетов130 затягивается до такой степени, что многим из них раскрывает тюрьмы только большевистский переворот, что немало содействует первым успехам большевиков в деревне. Что касается до законопроекта о земельных комитетах, то и он, составленный заново, встретил не меньшее сопротивление, чем проект Чернова. Дальнейшая его ретушировка, в целях прохождения через Временное правительство, усилила компромиссный его характер до такой степени, что большевики смогли откликнуться на него злорадно-торжествующей статьей Ленина "Измена эсеров крестьянству"131. Все же законопроект Маслова так и не стал законом. Он был, наконец, поставлен в порядок дня заседания Временного правительства, оборванного известием о вооруженном выступлении большевиков.

При всем критическом отношении, которое было у В.М. Чернова к работам его преемника, он специально задержал свой отъезд в отпуск, развив на столбцах "Дела народа" бурную агитацию на разрыв с тактикой перманентного откладывания и запаздывания с аграрным вопросом. Считая, что личные трения с ним играли у Керенского немалую роль в задержке аграрных законопроектов и что с заменой его Масловым этот персональный мотив отпадает, В.М. Чернов в этих статьях требует назначения специального "аграрного дня", в который Временное правительство должно рассмотреть весь запас земельных законопроектов, внесенных еще министерством Чернова и так и не дождавшихся своей очереди. В этих статьях В.М. Чернов категорически предсказывает близкий взрыв аграрной революции, ибо терпение крестьянства, ждавшего и не дождавшегося новых земельных законов, на исходе, и любая капля может переполнить чашу.

Предупреждение это, как и многие другие, осталось гласом вопиющего в пустыне. Даже ЦК при новом его руководстве, не препятствуя агитации, поднятой В.М. Черновым, со своей стороны не сделал ничего, кроме постановления 21 октября, всего за четыре дня до большевистского переворота: "просить И.В. Прилежаева, Д.С. Розенблюма и М.В. Гендельмана закончить возможно скорее рассмотрение проекта о передаче земель в ведение земельных комитетов и немедленно внести его в Совет республики" (так называемый Предпарламент).

Органическая работа ЦК за это время сосредоточивалась, во-первых, на подготовке выборов в Учредительное собрание. На обязанности его лежало рассмотрение и утверждение составленных на местах списков и назначение в каждый список имени члена партии, возглавляющего этот список (для того, чтобы, кроме влиятельных местных людей, в Учредительное собрание прошло достаточное количество известных небольшому кругу лиц специалистов по разным отраслям будущей законодательной работы и других крупных фигур, живущих обычно в столицах и не имеющих шансов войти в местные списки). В общем, работа проходила гладко, если не считать некоторых местных конфликтов, самый крупный из которых был петроградский, где организация не соглашалась, чтобы первое место, предназначенное ею для лидера левых Б. Камкова занято было А. Гоцем, а второе -- городским головою Петрограда Гр.И. Шрейдером132. Конфликт закончился компромиссом, по которому первое место занято было В.М. Черновым, второе Б. Камковым, а третье и четвертое Гоцем и Шрейдером. Компромисс вышел удовлетворительным, так как прошли в Учредительное собрание трое, и В.М. Чернов, выбранный еще в четырех местах, принял мандат по Харьковской губернии и уступил свое место в Петрограде следующему по списку четвертым Гр.И. Шрейдеру. Другие местные конфликты были значительно менее серьезны и разрешались легче, хотя местные организации обыкновенно во многих случаях неохотно принимали в свои списки "возглавляющие" их имена по указаниям ЦК. Только отчасти это объясняется тем, что комиссия по спискам, возглавлявшаяся В.М. Зензиновым, составила свой список возглавляющих имен -- как жаловались с мест -- преимущественно из лиц правых и правоцентровых устремлений. (Впоследствии ее за это сильно критиковали, указывая, например, что она "забыла" включить даже такого известного левого писателя и деятеля партии, как А.И. Русанов133, в то время, как в ее список попало немало очень сомнительных в смысле партийности фигур, причем за некоторых из них, как например, Сакера, ЦК пришлось выдержать значительную борьбу, отыскивая для них место). Часто, однако, поперек дороги намерениям ЦК становился просто локальный патриотизм, при известной настойчивости сдававший свои позиции.

Сложнее были конфликты общероссийского характера. Выше было указано, что правоцентровое руководство партией допустило самочинное образование в Петрограде "Организационного совета Партии социалистов-революционеров", фракционной организации крайних правых, возникшей при ближайшем участии Б. Савинкова. "Организационный совет" открыл в некоторых провинциальных городах свои филиалы и намеревался сосредоточить свое внимание на проведении в Учредительное собрание возможно большего числа своих членов. Для этого он не усомнился противопоставить в некоторых местах спискам местных партийных организаций свои собственные, параллельные списки. Так, по одной из губерний (Симбирской) он вел Б. Савинкова, причем для возглавления списка он получил согласие Е.К. Брешковской; по Харьковской губернии, против партийного списка, возглавленного именем Чернова, он вел список, в котором первое место занимала также Е.К. Брешковская, а за нею следовали товарищ Савинков, по военно-морскому ведомству Влад. Ив. Лебедев134 и специально для выборов вступивший в партию "народный социалист" Огановский135 (впоследствии работавший у Колчака136, а затем у большевиков). "Организационный совет" выступил также с обращением к партийным организациям, приглашая их не включать в свои списки утвержденных ЦК кандидатов -- Натансона, Герштейна и Гавронского137, как подозрительных "по сношению с неприятелем". Вопрос об "Организационном совете" занял у ЦК целый ряд заседаний, не раз откладывался, назначались комиссии и специальные лица для переговоров. Но даже и правоцентровому руководству не удалось сговориться с этой группой, тем более, что она не соглашалась даже снять со своих списков кандидатов в Учредительное собрание только что (также после долгих и бесплодных попыток переговоров) исключенного из партии Б. Савинкова. Имена всех лиц, состоящих в "Организационном совете", были опубликованы в "Деле народа" как имена "исключенных из партии". Среди них было несколько старых испытанных революционеров из эпохи "Народной воли" (Майнов138, Прибылев, Штейнберг). И логика, и предыдущие общие постановления ЦК требовали такого же гласного исключения из партии лиц, давших -- и не взявших назад -- свое согласие фигурировать в списках Организационного совета, конкурирующих с партийными. Но искусный маневр Организационного совета, добившегося для возглавления этих списков имени Е.К. Брешковской, спас их от этой участи. В этом случае пришлось бы публично исключить из партии "бабушку русской революции". На это, по выражению А. Гоца, "рука не поднималась", и под прикрытием знаменитого в анналах революции имени целый ряд более мелких разрушителей партийной дисциплины мог безнаказанно творить свое дело. Поэтому постановление 30 сентября об автоматическом вычеркивании из числа членов партии "всех лиц, выразивших свое согласие выступить в качестве кандидатов...139 помимо или рядом с общепартийным списком кандидатов, выставленных от имени организаций" -- молчаливо в целом ряде случаев было предано забвению.

Однако нашлись и на противоположном крыле партии элементы, которые потребовали утилизировать в собственных интересах прецедент, созданный допущением существования крайне правого "Организационного совета". Образовался "информационно-деловой центр левых социалистов-революционеров интернационалистов". Ему не пришлось прибегать к тем средствам, которые испробованы были правым "Советом".

В то время как приверженцы "Совета" не имели в своих руках ни одной местной партийной организации, но были разбросаны повсюду отдельными единицами и кружками, у левых было серьезное, а кое-где даже и доминирующее влияние (Петроград, Псков, Рязань, некоторые фронты, многие украинские центры). Поэтому лишь в двух-трех случаях появились параллельные партийным "левые" списки кандидатов в Учредительное собрание, и собрали они совершенно ничтожное количество голосов. Впрочем, и правые параллельные партийным списки, несмотря на украшавшие их огромные имена, вроде Е.К. Брешковской, Савинкова и других, ни в одном месте не имели успеха и не получили на свою долю ни одного депутатского места; особенно чувствителен был провал их списка в Харьковской губернии, где "бабушка русской революции" в сопровождении Лебедева и Огановского приняла в избирательной кампании самое живое личное участие вплоть до объезда ряда сел и деревень.

Дело центра левых было передано той же комиссии, которая обследовала дело правого "Совета" (из Ракова140, Зензинова и Рихтера). Но представители левых, не виновные в конкуренции с партией на выборах, оправд[ыв]али свою сепаратную организацию допущением со стороны ЦК существования такого же правого центра; когда же им было сообщено, что "Организационный совет" будет или распущен, или объявлен вне партии, они немедленно согласились распустить свое левое "деловое бюро".

Однако на этот раз и со стороны левых имело место поведение неискреннее и нелояльное по отношению к партии. Хотя гласное левое "бюро" и было ликвидировано, но оно продолжало свое существование в строгой тайне и уже начинало переговоры с большевиками о тактическом союзе. Среди левых с[оциалистов]-р[еволюционеров] созревало намерение созвать перед общепартийным IV съездом свою собственную сепаратную конференцию, в то же время отделив группу наиболее энергичных членов на партийный съезд, с целью воспользоваться первым удобным случаем для демонстративного ухода с него и постараться увлечь за собою возможно большее число недовольных партийной тактикой.

В этих условиях и левоцентровые члены ЦК, вместе с такими же из Петроградской организации, нашли необходимым начать свои совещания, на которых, однако, было решено: организационно из партии не выделяться; заявить ЦК, что левоцентровый курс партийной политики, продиктованный III партийным съездом, не находит более адекватного выражения в практике ЦК; что тем не менее, рассчитывая на неизбежное выпрямление партийной линии будущим, IV съездом партии, группа левого центра (Чернов, Раков, Евгения Ратнер141, Флеккель142, Фейт, Рихтер и многие другие) с целью показать пример дисциплинированности свои личные силы предлагает всецело в распоряжение ЦК и своей особой организации в организации заводить не будет. Левоцентровой группе удалось -- хотя и стоило больших трудов -- отвлечь от левой группы, готовившейся отклониться и образовать самостоятельную партию, целый ряд партийных работников и с[оциал]-р[еволюционной] молодежи и удержать их в партийных рядах.

Последние два заседания ЦК перед большевистским переворотом заняты, кроме обычных дел, докладом "о готовящемся выступлении большевиков", который постановлено "принять к сведению". Из конкретных мер на первом из этих заседаний принято лишь составление воззвания, которое в следующем заседании и утверждено. На 22 октября -- день, в который, по сведениям правительственных сфер, ожидалось вооруженное выступление большевиков, -были назначены специальными "дежурными по ЦК" -- Раков, Фейт, Тетеркин143, Герштейн и Веденяпин. Характерно, что при господстве в ЦК правого течения, эта боевая противобольшевистская пятерка была составлена из четырех левых и одного (Веденяпина) правого, уже эволюционизировавшего влево. То же явление мы будем наблюдать и в дальнейшей истории партии: левое крыло его не менее правого враждебно относится к большевикам и гораздо более склонно к тактическому активизму в борьбе с ними; правое крыло ЦК в тактике своей настроено нерешительно и выжидательно.

Здесь следует отметить, что на Чернова частным порядком в эти дни было оказано большое давление с целью склонить его отложить своей отъезд по крайней мере до сакраментального дня 22 октября, когда весь Петербург ждал попытки большевиков захватить власть. Ему указывалось, что его отъезд почти накануне этого дня будет понят как несолидарность с противящимися перевороту антибольшевистскими силами. Скрепя сердце, В.М. Чернов согласился еще раз отложить отъезд, но с тем, что это будет в последний раз. 22 октября прошло мирно. Создалось впечатление, что на этот раз "гора родила мышь" и что большевики будут дожидаться если не Учредительного собрания, то, по крайней мере, II съезда Советов144, на котором они, рассчитывая на сильную "левую сецессию" в рядах с[оциалистов]-р[еволюционеров] и с[оциал]-д[емократов] меньшевиков, надеются получить в коалиции с последнею большинство. Чернов был настроен пессимистически и считал, что после всех ошибок правой коалиционной тактики победа большевиков становится неотвратимой.

22-го вечером В.М. Чернов покинул Петроград и после успешных выступлений в казармах войск Московского гарнизона поехал на съезд крестьянских секций Западного фронта в г. Минске145, куда его призывали партийные товарищи, опасавшиеся на этом съезде "засилия" большевистских и союзных с ними элементов.

Через три дня после его отъезда неожиданно началось -- всего за два-три дня перед открытием II съезда Советов -- большевистское восстание.

В официальном собрании протоколов заседаний ЦК между протоколом от 21 октября и протоколом от 14 ноября имеется перерыв. А так как только что перед тем, на заседании 15 октября, обсуждался вопрос "о форме ведения протоколов заседания ЦК" и было решено "писать протоколы на отдельных листах и подшивать", -- то приходится заключить, что внезапным coup d' tat146 со стороны большевиков ЦК партии с[оциалистов]-р[еволюционеров] был совершенно дезорганизован.

За это время всю тактику ЦК определило два решающих шага: 1) демонстративный уход с[оциалистическо]-р[еволюционной] фракции со съезда Советов, и 2) несчастное юнкерское восстание147, непосредственно руководимое крупным деятелем военной секции ЦК Брудерером148. Оба эти шага были предприняты без предварительного формального собрания и решения ЦК.

Первый шаг был решен в составе с[оциалистическо]-р[еволюционной] фракции Советов, руководимой А.Р. Гоцем, после окончательного раскола в ней и решении "левых с[оциалистов]-р[революционеров]-интернационалистов" остаться. Что касается до второго шага, то ЦК объявил публично о своей полной непричастности к нему. Руководителем восстания Брудерером было объявлено распоряжение о вооруженном выступлении юнкерских училищ за подписью Гоца и Авксентьева, причем один фигурировал в качестве вице-председателя ВЦИКа рабоче-солдатских советов (первого созыва), а второй в качестве председателя Исполкома крестьянских Советов. Однако оба они отрицали (впрочем, под дамокловым мечом большевистских репрессий и, быть может, ради "конспирации") подлинность своих подписей. В протоколах ЦК есть даже постановление о "следственной комиссии", которая должна выяснить вопрос о происхождении юнкерского восстания. Возможно также, что Брудерер превысил свои полномочия и дал подписи Авксентьева и Гоца "авансом", имея лишь их "принципиальное" сочувствие самой идее выступления, но не конкретное одобрение времени, места и способа.

Волнение, возбужденное делом о юнкерском восстании, объясняется не только тем, что "стратегически" восстание было явно "покушением с негодными средствами" и могло кончиться лишь тем, чем кончилось, т[о] е[сть] самым настоящим "вифлеемским избиением младенцев"149, но еще и тем, что, по позднейшим следственным данным, юнкерские училища оказались реально во власти белой контрреволюционной монархической организации Пуришкевича150, которая готовилась использовать и советскую и партийную эсеровскую "фирму" лишь как прикрытие для собственных реставраторских планов.

Таким образом, период самого конца октября и начала ноября 1917 г. должен быть охарактеризован как период "организационного междуцарствия", в течение которого бывали лишь летучие совещания отдельных членов ЦК, причем самые влиятельные из них действовали не только на свой страх, но и с чрезвычайною организационною нечеткостью.

Первое большое формальное заседание ЦК, 14 ноября, в составе тридцати членов -- еще без участия В.М. Чернова, находившегося на фронте, но уже и без участия бежавших из Петербурга Авксентьева и Гоца -- особенно важно тем, что оно является признанием полного банкротства "правого" руководства политикой ЦК. С участием таких видных представителей правой половины ЦК, как Зензинов, Гендельман, Архангельский, Затонский, Гуревич, была принята резолюция, являющаяся полною капитуляцией и "сменою вех". "Коалиционная" программа и тактика была молчаливо похоронена и принята "необходимость немедленного образования однородного социалистического правительства" (одновременно такая же "смена вех" была произведена и в Москве, под руководством таких лидеров правого течения, как Руднев и Минор). Похоронен был и злосчастный "Предпарламент", это живое воплощение коалиционной идеи; он был в резолюции заменен "Народным советом", в который должны были войти новый советский ВЦИК, пополненный представительством ушедших со съезда Советов фракций (иными словами, принципиально был ликвидирован и этот демонстративный "уход на Авентинскую гору"151 с советской арены, а с ним предрешен и самороспуск ВЦИКа152 первого созыва, незадолго перед тем объявившего II съезд и его исполнительный орган незаконными) в паритетном соотношении с представительством будущего, подлежащего избранию на новом съезде, ВЦИКа крестьянских советов; кроме этого в "Народный совет" допускались представители Викжеля153 (союзного с большевиками), почтово-телеграфного союза154 и двух столичных муниципалитетов. Таким образом, был принципиально принят союз с большевиками в новом Временном правительстве, лишь с условием ограничения его правомочий временем до открытия Учредительного собрания. Что касается до программы такого коалиционного с большевиками правительства, то в нее вошло заключение скорейшего демократического мира, демократизация армии, отмена смертной казни и передача земель в ведение земельных комитетов; взамен от большевиков требовался лишь "роспуск военно-революционных комитетов и восстановление гражданских свобод".

Из газет мы знаем, что во время переговоров с правым крылом большевиков эсеровские представители вместе с меньшевиками выступали с дополнительным требованием: недопущения в состав правительства, как "прямых инициаторов гражданской войны", Ленина и Троцкого155. Но резолюцией ЦК такая исключительная мера против них не предусматривалась.

Не менее важна и вторая резолюция того же заседания 14 ноября: "послать делегацию в Могилев на совещание всех демократических организаций с тем, чтобы там, при выяснившейся возможности, приступить к организации новой власти". Для понимания этой резолюции необходимо знать, чту в это время происходило на фронте, какая деятельность была там развернута при непосредственном участии В.М. Чернова.

Как указано выше, В.М. Чернов после двухдневного пребывания в Москве, выехал на фронт, где в г. Минске провел съезд крестьянских секций Западного фронта. Большевистская попытка, руководимая известным Мясниковым156, завоевать большинство на съезде потерпела полное фиаско. На последнем заседании съезда, по исчерпании всего порядка дня и по окончании выборов, кончившихся торжеством эсеровского списка, пришло известие о большевистском перевороте в Петрограде, об образовании Совета народных комиссаров157 -- с одной стороны, и об организации, в противовес ему, Комитета спасения родины и революции158 из сопротивляющихся новой власти социалистических партий. Заслушав эти известия, съезд принял резолюцию Чернова с требованием организации повсеместно отделов Комитета спасения и с выражением готовности предоставить в его распоряжение вооруженную силу, достаточную для ликвидации переворота, характеризуемого как преступная авантюра и как попытка узурпаторски насиловать волю населения, выражаемую в начинающихся выборах в Учредительное собрание.

После этого В.М. Чернов экстренно выехал в г. Псков, где находилась ставка еще более веского в политическом отношении, по непосредственной близости к столицам, Северного фронта. В Пскове было по случаю переворота собрано чрезвычайное пленарное совещание местного Совета, перешедшего под влияние большевиков, с участием ближайших соседних советов. На этом совещании, после бурных и страстных дебатов, руководимых с большевистской стороны известным Позерном159, большевистская резолюция о признании Совета народных комиссаров была отвергнута и принята резолюция Чернова с протестом против захвата власти и требованием ее сложения. После этого В.М. Чернов в том же экстренном порядке отправился на съезд самой опасной по большевизму -- XII армии -- в г. Вендене160. Там он застал сложившийся "левый блок" из большевиков, анархистов, максималистов, меньшевиков-интернационалистов и левых социалистов-революционеров; он располагал явным большинством съезда. Стоило больших трудов, путем воззвания к верности партии, восстановить единую эсеровскую фракцию, сплотить ее на общей линии поведения и, таким образом, расколоть левый блок. Затем в страстных и обширных дебатах на пленуме съезда удалось показать все опасности гражданской войны и развала фронта, вместе с утопичностью и рискованностью, близкой к авантюризму, опубликованной программы Совета народных комиссаров. В итоге и здесь, неожиданно для большевиков, им пришлось в решительных голосованиях оказаться в меньшинстве.

Таким образом, последовательно на советских пленумах и съездах Западного фронта, XII армии и советов резиденции ставки Северного фронта большевики лишились возможности действовать от имени советских организаций. Перед ними стояла дилемма: или подчиниться большинству советской демократии и отказаться от проведения октябрьского переворота на местах, или же поднять знамя восстания не только против непопулярного Временного правительства, но и против Советов. Они не колеблясь избрали второе. Едва успел В.М. Чернов покинуть г. Венден, место съезда XII армии, как туда явились самочинно покинувшие фронт два полка латышских стрелков, которые в пути переарестовали почти весь свой командный состав и открыли в Вендене, в нарушение решений съезда, новую октябрьскую эру. Равным образом, прибыв обратно в Псков, В.М. Чернов застал вокзал и здание Совета захваченными вооруженной силой Военно-революционного комитета большевиков и их разношерстных союзников, а штаб Северного фронта -- признавшим над собою политический контроль Военно-революционного комитета, осуществляемый через его специального комиссара при ставке Северного фронта. В.М. Чернову пришлось вместе с другими представителями партии перейти на нелегальное положение.

В Пскове в это время было известно, что вовремя ускользнувший из Петрограда в автомобиле одного из союзных посольств А.Ф. Керенский собрал вокруг себя части 3-го конного корпуса, когда-то шедшего низлагать его власть по приказу Корнилова, под командой генерала Крымова, и, тщетно добиваясь подкреплений от штаба Северного фронта, движется на Петроград161.

Встретившись в Пскове с посланцем ЦК из Петербурга А.Ю. Фейтом, В.М. Чернов узнал, что вместе с Фейтом прорвался из Петербурга А.Р. Гоц, отправившийся в расположение 42-й пехотной дивизии в поисках способных присоединиться к Керенскому частей. Совещание В.М. Чернова с А.Ю. Фейтом кончилось решением -- обоим поехать в походную ставку Керенского в Гатчину для личного обследования положения. Наблюдения обоих сводились к тому, что поход Керенского на Петербург является предприятием чрезвычайно сомнительным и тактически и политически -- последнее по очевидному буйно-реставраторскому духу собиравшихся вокруг него элементов. Предвидя возможность, что Керенскому будет грозить опасность не только со стороны большевиков, но и со стороны его "собственных" воинских частей, Чернов и Фейт взяли с собою в Гатчину из Луги специальную партийную эсеровскую "боевую дружину" из нескольких десятков человек, сообщив, что основным ее назначением будет охрана личной безопасности и, при неблагоприятном обороте событий, принятие мер к спасению жизни Керенского.

Посещение Гатчины окончательно убедило обоих, что Керенский является не столько вождем, сколько заложником собравшихся вокруг него бывших корниловских казачьих, партизанских и т. п. командиров, вокруг которых уже увиваются политические авантюристы, в числе которых видную и очень двусмысленную роль играет недавно исключенный из партии Савинков; что немногие искренно-демократические элементы среди защитников Керенского в высшей степени встревожены сплетаемой на их глазах паутиной политических интриг и заговоров; что в случае победы Керенского он будет не хозяином положения, а пленником разожженных победою аппетитов и страстей спевшейся контрреволюционной шайки, в случае же поражения он будет брошен на произвол судьбы или же растерзан разнузданной ордой охваченных паникой людей, которым надо будет на ком-нибудь "сорвать душу" за неудачу.

Найдя среди демократической части казачества отдельных надежных людей и сведя их с верными людьми из Лужской боевой дружины, В.М. Чернов и А.Ю. Фейт покинули Гатчину. В Пскове В.М. Чернов окончательно выяснил, что дело Керенского безнадежно, ибо Гоцу не удалось получить помощи от 42-й пехотной дивизии, а броневой дивизион и ударный добровольческий полк имени Революции, двинувшиеся к Керенскому на помощь, не получают от штаба фронта подвижного состава и двигаются походным порядком, пробивая себе дорогу силой, а потому черепашьим шагом; следовательно, в лучшем случае, если они и дойдут до Гатчины, то слишком поздно для участия в решающих судьбу похода событиях.

В Пскове В.М. Чернова ожидала еще весть, что Общеармейский комитет при Ставке -- выборный от всех солдатских организаций -- экстренно вызывает его в Ставку по делам, не допускающим отлагательства и настолько важным, что для них необходимо бросить все другие работы и начинания.

Тем же нелегальным порядком, через ряд пунктов, уже контролируемых большевистскими военно-революционными комитетами, В.М. Чернов добрался до Могилева, где председатель Общеармейского комитета член партии социал-демократов (меньшевиков) Перекрестов162 изложил ему взгляды Общеармейского комитета на положение вещей и его ближайшие планы, сводившиеся к следующему:

Дело Керенского проиграно бесповоротно. Вообще имя его на фронте, когда-то столь популярное, давно уже стало яблоком раздора. Произнести его -- значит повсюду развалить фронт и начать гражданскую войну, к тому же без всяких шансов на успех, даже среди тех элементов, которые пока еще обнаруживают стойкость и не поддаются свирепствующей массовой большевистской заразе, -- кажется, ни одна рука не поднимется восстановлять Керенского. Пришедшее на фронт известие, что, улетучиваясь из Петербурга, Керенский сделал своим заместителем Кишкина163, явилось последней каплей, переполнившей чашу. Кишкин известен фронту лишь как член кадетской партии, явной союзницы Корнилова во время его заговора и мятежа. Противобольшевистской армии не за кого бороться против большевиков. В этих условиях она осуждена на пассивность, а пассивность и выжидание в такие моменты разлагают. Есть только одна возможность: немедленно создать новую революционную власть. Хотя большинство членов Общеармейского комитета по своей партийной принадлежности -- социал-демократы, они в рядах своей партии не видят лица, которое могло бы стать живым средоточием этой власти. Солдатская масса в громадном, подавляющем большинстве своем -- масса деревенская, крестьянская. Кроме Чернова, для нее нет иного имени, способного ее объединить, не утратившего своей популярности, но даже увеличившего ее вследствие своего вынужденного ухода из правительства за попытку проводить активную реформаторскую земельную политику и за несогласие с чрезмерной снисходительностью власти по отношению к заговорщикам в деле Корнилова. Поэтому Общеармейский комитет решил: просить у В.М. Чернова разрешения произвести опрос всех армейских организаций -- поддержат ли они образование однородного социалистического правительства -- без большевиков -- с Черновым во главе, как средство избежать развала фронта и начала гражданской войны, и выделят ли в распоряжение этого правительства ударные воинские части на началах добровольчества, чтобы позволить новой власти установить свой авторитет, где это потребуется, применением вооруженной силы.

В.М. Чернов ответил, что не считает себя вправе уклониться от предлагаемой ему ответственной роли, но прежде всего считает необходимым получить на это санкцию своей партии; что же касается правительства, которое он возьмется составить, то оно своею программой должно получить вотум доверия: во-первых, со стороны экстренного, специально для этого созванного в Могилеве общеармейского делегатского съезда и, во-вторых, предстоящего Всероссийского крестьянского съезда164. В дальнейшем правительство это должно будет добиться признания и городского пролетариата, с одною частью которого, железнодорожным пролетариатом, возглавляемым так называемым Викжелем (Всероссийский исполнительный комитет железных дорог), желательно немедленное соглашение.

В Могилев явились два представителя Викжеля, переговоры с которыми обнаружили, что Викжель непримиримо враждебен Керенскому, но не чужд страха перед большевистскою диктатурой, хотя и не решается открыто против нее выступить и тщетно пытается "буферить" между Временным правительством и большевиками без ясного плана, какой компромисс предложить между ними.

После затяжных переговоров с Общеармейским комитетом и собственным Московским центром представители Викжеля признали, что между Керенским и Лениным никакое соглашение невозможно и что единственное средство избежать гражданской войны -- это побудить обе стороны прекратить военные действия и отказаться от своих притязаний на власть в пользу "третьей" стороны: однородного социалистического правительства, опирающегося на большинство в организациях трудовой демократии фронта и тыла. Викжель дал обещание предоставить железнодорожные пути в распоряжение этой "третьей силы" и отказать в их использовании как большевикам, так и собранным Керенским военным силам, если они будут продолжать упорствовать в борьбе за власть. Наконец, представители Викжеля пришли еще к выводу, аналогичному с общеармейским комитетом: что для образования нового правительства не только самою подходящею, но и единственно возможною фигурою является В.М. Чернов.

Викжель немедленно представил в распоряжение В.М. Чернова свой прямой провод для переговоров с Петербургом. Этим прямым проводом В.М. Чернов воспользовался для того, чтобы, во-первых, поручить передать ЦК о сделанном ему Общеармейским комитетом настоятельном предложении и запросить его отзыва, а во-вторых, чтобы предложить Исполкому крестьянских советов перенести II Всероссийский крестьянский съезд из Петрограда в Могилев, где он, одновременно или даже совместно со съездом общеармейским, а может быть и железнодорожным, даст свою санкцию на образование "Правительства спасения России от гражданской войны" и утвердит его состав и программу.

Первые шаги В.М. Чернова были удачны. Исполнительный комитет крестьянских советов объявил, что II Всероссийский съезд в виду перехода Петрограда на положение города, охватываемого кольцом гражданской войны, переносится в Могилев. ЦК ПСР постановил, как мы видели, принять участие в образовании нового правительства в Могилеве и уполномочил для участия в переговорах об этом с другими организациями революционной демократии двух делегатов -- Л.B. Герштейна и В.Г. Архангельского. Начатый тем временем Общеармейским комитетом опрос фронтовых организаций приносил изо дня в день новые убедительные вотумы на его предложение о формировании министерства Чернова. Последний, опираясь на эти данные, успел уже заручиться полным согласием генерала Верховского взять портфель военного министра и принять под свое командование вооруженные силы, которые должны будут утвердить авторитет новой власти в обеих столицах; он послал также на Кавказ приглашение Ираклию Церетели принять в новом правительстве портфель министра иностранных дел; но приглашение это его уже не застало -- он выехал в Петроград.

И однако, в решительный момент все это предприятие оказалось сорванным.

Решение ЦК эсеровской партии до Могилева совсем не дошло.

Из двух посланных делегатов один, Герштейн, был увлечен Гоцем с собою добиваться помощи Керенскому от 42-й пехотной дивизии, расположенной в Эстляндии, и по отъезде Гоца в Могилев задержался где-то между Петроградом и фронтом, а другой, Архангельский, совсем не сумел выполнить данного ему поручения и остался в Петрограде. Вместо них в Могилев прибыли Гоц и Авксентьев, в решении ЦК участия не принимавшие, находившие его, очевидно, грубой ошибкой и не желавшие совершенно считаться с его существованием. Выслушав сообщения Перекрестова и Чернова, оба они -- энергично поддержанные приехавшим вместе с ними правым меньшевиком Скобелевым (позднее круто "сменившим вехи" и пошедшим на службу к большевикам) -- категорически заявили, что все это предприятие сплошная и безнадежная авантюра, что в партийных кругах она ни на какое сочувствие и поддержку рассчитывать не может и что в проектируемое новое правительство никто из крупных советских деятелей войти не согласится. Что они верно выражают настроение высших партийных и советских сфер Петрограда, прямо из которого они всего несколько дней назад явились, в этом никому не приходило в голову усомниться. Свежие номера пришедших столичных газет принесли вместе с тем известие, что после бурного протеста левого крыла крестьянских советов (большевиков, максималистов, левых с[оциалистов]-р[еволюционеров], меньшевиков-интернационалистов) Крестьянский исполнительный комитет потерял былую решительность и отменил перенос Всероссийского крестьянского съезда из Петрограда в Могилев. Приезжие указывали на эту отмену как на явное свидетельство полного неодобрения руководящих петербургских сфер "могилевской затеи".

В.М. Чернов тогда заявил, что не пойдет против партии и союзного с нею Крестьянского исполкома и отказывается от формирования новой власти. Он только не понимает, зачем в этом случае было с[оциалистам]-р[еволюционерам] и меньшевикам уходить со II съезда советов. Единственный смысл такого ухода мог заключаться лишь в объявлении захватчикам власти открытой войны; а ввиду явного и бесповоротного провала правительства Керенского этим неизбежно предполагалось формирование новой собственной власти. Если же нет решимости на это, если это признается рискованной авантюрой, то логика требовала перехода на положение покуда что легальной оппозиции большевистской власти внутри советов. Поэтому Чернов заявил, что ближайшим поездом открыто поедет в Петроград и, если не будет арестован, то явится на Всероссийский съезд крестьянских советов, чтобы там на публичной трибуне открыто бороться с восторжествовавшим большевизмом.

Что касается Авксентьева и Гоца, то они отправились далее на юг. После их отъезда сделалось известно, что Авксентьев вез с собою письменный документ, которым А.Ф. Керенский, отчаявшись в успехе собственной борьбы, передавал Авксентьеву полномочия на составление нового правительства, при котором, благодаря этому документу, сохранялось бы начало непрерывной "преемственной власти". Однако же на юге Гоц и Авксентьев не нашли необходимых предпосылок для принятия последним на свои плечи тяжести "наследства Керенского". Таким образом, они успели лишь расстроить могилевскую комбинацию, не наладив взамен ее никакой другой.

В это время Центральный комитет партии в свою очередь, ничего не зная о срыве могилевского плана кампании, продолжал колебаться между планом "коалиционного налево" кабинета в сотрудничестве с большевиками и планом могилевским, в котором предполагался, хотя и с очень радикальной программой социальных реформ, боевой противобольшевистский кабинет из эсеров и меньшевиков. 17 ноября, после неудачи переговоров с большевиками при посредничестве Викжеля, ЦК все еще в отсутствие Чернова постановил считать, что "самым ходом событий гражданская война сделана неизбежной" и что решительное сражение большевикам остается дать под лозунгом "Вся власть Учредительному собранию" -- иными словами, всякое требование о восстановлении "законной власти" правительства Керенского было молчаливо устранено. Что касается проведения в жизнь этого постановления, то было решено, во-первых, "командировать вновь на фронт А.Ю. Фейта после того, как выяснится настроение общеармейского союза", откуда ясно, до какой степени оставалось Центральному комитету неизвестным, что это давно выяснившееся нестроение было сломлено категорическим "вето" со стороны двух его видных членов; во-вторых, было принято эклектическое и внутренне противоречивое решение: "Ставка не должна переходить в руки большевиков, хотя мы сами не берем на себя технической стороны защиты".

По "могилевскому плану", напротив, предполагалось оставить Ставку и возглавлявшего ее начальника Генерального штаба генерала Духонина165

целиком вне политической борьбы, ограничив ее исключительно стратегическими задачами удержания фронта против германо-австрийских сил, но зато предполагалось произвести исключительно силами и средствами армейских комитетов мобилизацию ударных частей на добровольческом начале166 и, став во главе их, прежде всего отбросить от Ставки карательный большевистский отряд под командою Крыленко167, а затем развивать далее военные операции по ликвидации захвата власти, если захватчики не сложат ее добровольно.

Когда В.М. Чернов вернулся в Петроград, он был на вокзале задержан для объяснений с Военно-революционным комитетом (поводом служил все тот же спорного происхождения документ с призывом юнкеров к выступлению, документ, в котором было заявлено, что наступающие на Петроград эшелоны Керенского "ведет почетный председатель Всероссийского совета крестьянских депутатов и вице-председатель ВЦИКа рабоче-солдатских советов В.М. Чернов"). После этих объяснений Чернову было заявлено, что он свободен и что самый акт приглашения объясниться с Военно-революционным комитетом, несмотря на сопровождение его вооруженным караулом, не должен рассматриваться как арест.

Такова была обстановка, в которой произошел почти одновременно со II Всероссийским съездом крестьянских советов, IV съезд ПCР, перед которым отчитывался и в руки которого сложил свои полномочия избранный в мае ЦК с его колеблющимся большинством, с его разнородным составом, с его невыдержанной, меняющейся общей линией поведения, с его отсутствием внутренней организационной дисциплины, ЦК, слабый в своих взаимных отношениях с правительством Керенского и нерешительный в борьбе с Советом народных комиссаров.

Подготовив все к IV съезду партии, ЦК имел суждение о личном составе будущего Центрального комитета и высказался за то, чтобы его конструкция осталась прежней. Так решило на собрании из шести человек правое большинство, состоявшее из В. Зензинова, В.Г. Архангельского, М. Затонского и М.А. Веденяпина при очень нерешительных возражениях Д. Ракова и И. Тетеркина. Это было последнее "заключительное слово", лебединая песня правой руководящей группы. Но она уже не имела никакого веса и голос ее остался в партии без всякого отклика.

Малолюдное заседание ЦК 22 ноября 1917 г. было последним заседанием его в старом составе. Следующее заседание 8 декабря было уже первым организационным заседанием нового состава. Промежуток между ними был занят заседаниями IV партийного съезда и одновременными заседаниями II Всероссийского крестьянского съезда. Для понимания последующего необходимо хотя бы вкратце ознакомиться с ходом того и другого.

Это тем более важно, что партия успела издать стенографические протоколы лишь III съезда. Такие же протоколы IV съезда имелись лишь в рукописи, которая, по всей вероятности, в настоящее время погребена в архивах бывшей ВЧК. Было принято ЦК нового состава решение поручить В.М. Зензинову приготовить к печати краткий отчет о работе съезда. По-видимому, им и является то извлечение из протоколов, которое было впоследствии издано Московской организацией партии -- без имени составителя. Брошюра эта стала чрезвычайной редкостью. За границей нам известен лишь один экземпляр ее, находящийся в личном архиве В.М. Чернова.

Съезд занялся отчетом о деятельности старого ЦК, который поручено было сделать умереннейшему из представителей "правого руководства", В.М. Зензинову. Последний взял в своем докладе самый примирительный тон. Он не отрицал и не мог отрицать колебаний и сбоев ЦК, который должен был только что на глазах у всех с формулы "коалиции с цензовиками" перескочить на формулу "коалиции от народных социалистов до большевиков включительно". Он только в оправдание его приводил тот факт что, будучи разнородным и "коалиционным" по своему составу, ЦК отражал на себе борьбу мнений, а потому его сегодняшние решения иногда противоречили вчерашним. Он усердно рисовал целый ряд мер, принятых ЦК против крайних правых: не без некоторого даже преувеличения он заявил, будто "в виду двусмысленного отношения кадетов и корниловцев ЦК ультимативно потребовал их невхождения в состав нового правительства", причем утверждал, будто "только партийная разруха" помешала ЦК провести свою линию в жизнь, -- проходя молчанием тот факт, что "разруха" эта свила себе гнездо в самом ЦК и оттуда дезорганизовала партию. Зензинов оправдывал ЦК против упреков в отсутствии контроля над деятельностью Керенского, указывая, что заваленность делами почти порвала связь Керенского с партией и вообще он, с точки зрения ЦК, просто не считался с указаниями этого последнего. Зензинова поддержали его правоцентровые сотоварищи по ЦК, Гендельман и Розенблюм-Фирсов. Первый старался показать, что ЦК был более жертвою, чем создателем партийной неурядицы: он "не был ни суверенен, ни автономен", он вынужден был делить власть, а стало быть и ответственность, с партийными фракциями в Советах. Розенблюм-Фирсов ссылался на стихийность всего происходившего, доказывая, что ЦК часто просто не мог влиять на события. К тому же, например, за действия Керенского на ЦК ответственность возложить нельзя: с начала июля, после кризиса власти, разрешенного знаменитым заседанием в Малахитовом зале Зимнего дворца, Керенский формально перестал быть в правительстве представителем партии. И все крупнейшие его последние действия, от созыва в Москве Государственного совещания до последнего его похода на Петроград, -- это все делалось им вне соглашения с партией, на свой личный риск и страх.

В.М. Чернов в ход прений по докладу ЦК не вмешивался и лишь на поставленные ему лично некоторыми из делегатов вопросы (между прочим, почему октябрьские события застали его вне Петрограда) должен был взять слово для фактического характера ответов; в частности, он открыто заявил, что уехал из Петрограда для того, чтобы не присутствовать на II съезде Советов, так как, по глубокому несогласию с правым курсом, взятым ЦК, защищать его позиции по совести не мог, возражать против него не имел права, а воздержаться и молчать, как на Демократическом совещании, значило бы только давать пищу всевозможным лжетолкованиям.

Прения по докладу Зензинова кончились убийственною для правого руководства резолюцией: "Заслушав доклад ЦК, IV Всероссийский съезд Партии социалистов-революционеров вынужден констатировать, что

1) Центральный комитет в течении 6 месяцев работы не всегда соответствовал своему назначению быть органом, руководящим политической деятельностью партии. Считаясь с тем, что нередко это обстоятельство вызывалось трудными объективными условиями сложной политической действительности, съезд признает, однако, что ЦК не осуществлял в должной мере своей обязанности контроля над деятельностью членов партии, занимавших самые ответственные посты в органах государственного управления и руководящих органах демократии. Этим ЦК делал партию ответственной перед трудящимися массами за политику, ею не санкционированную, за события, о которых она даже не была осведомлена, за действия, не соответствующие ни партийной программе, ни ее коллективной воле. Этим ЦК невольно способствовал подрыву доверия масс к партии, ее деятелям, ее лозунгам.

2) ЦК проявил полное бездействие власти в вопросах партийной дисциплины и единства партийных выступлений. Результатом явились идейный и организационный разброд, полный паралич партийной дисциплины, поразивший целые организации. ЦК не сумел устранить дисциплинарных правонарушений даже в своей собственной среде, допуская их в самые ответственные моменты со стороны самых ответственных лиц.

Объясняя это разлагающее партию явление слишком разнородным составом ЦК, IV Всероссийский съезд Партии социалистов-революционеров ставит своей задачей, во избежание аналогичных ошибок в будущем, создание более однородного ЦК, способного проводить твердую политику революционного социализма".

Главным предметом съезда было обсуждение вопроса "о текущем моменте и тактике партии", докладчиком по которому был В.М. Чернов, давший, между прочим, сдержанную по форме, но категорическую по существу критику ошибок революционной демократии вообще и центрального партийного руководства в частности. Не будем передавать его доклада, так как основные его тезисы нашли себе полное выражение в приведенной ниже обширной резолюции съезда.

Против его заключений выступали: В. Подвицкий168, признавший, что коалиционная тактика действительно потерпела полное крушение, но что это крушение было, в сущности, крушением самой революции; В.Г. Архангельский, полагавший, что все-таки без коалиции обойтись было невозможно и что однородное правительство "единого трудового фронта" оказалось бы не сильнее, но даже еще слабее коалиционного; Фирсов-Розенблюм, смягчивший значение всех ошибок тактики тем, что течение революции, вместе со всеми ее слабостями и сбоями по роковой неблагоприятности общей ситуации, было "фатально и неизбежно"; и, наконец, преемник В.М. Чернова по Министерству земледелия С.Л. Маслов, обвинявший все революцию в антигосударственном, почти анархическом уклоне, констатирующий, что "революция сорвана", что выхода из тупика нет, все предлагаемые тактические планы безнадежны и неосуществимы и "будущее печально". Этот мрачный пессимизм вполне гармонировал с поведением С.Л. Маслова во время осады большевиками Зимнего дворца, где заседало Временное правительство и откуда С.Л. Маслов слал в Совет по телефону свое "проклятие революционной демократии", не желающей или не умеющей защитить тех самых людей, которых она же послала заседать в правительстве.

Что касается крайнего правого крыла партии -- "воленародцев" 169, то от их имени выступали В.И.Лебедев и А.А.Аргунов170. Первый заявил, что, по его мнению, правых вообще от центра теперь отделяет немногое. Центр во главу угла своей тактики ставил борьбу за мир, не отвергая обороны страны; правые -- оборону страны, не отвергая борьбы за мир. В других вопросах, на его взгляд, особых разногласий нет. А теперь, когда большевиками армия совершенно разложена, все течения приведены к единому знаменателю, "всем" приходится думать только об одном: о скорейшем заключении мира. Поэтому "правые" хотят общей работы, а не распрей и расколов.

Аргунов пытался отмежевать "воленародцев" от попавших под партийные репрессии членов "организационного cовета", мимоходом стараясь смягчить их вину: он, признавая формальную неправоту этой организации в деле выставления параллельных, конкурирующих с партийными, избирательных списков, указывал однако, что, по существу, они часто противопоставлялись спискам местных организаций, хотя тогда бывших единственно законными, но внутренне уже отдалившихся от партии и теперь порвавших с нею связь. В основе же Аргунов повторял декларацию Лебедева: "Мы, эсеры-оборонцы, заявляем, что об активной обороне сейчас не может быть и речи", а потому мы считаем, что жизнь ликвидировала наше разногласие с партией.

Наконец, один из основоположников правого крыла А.М. Гуковский171 выступил с речью, в которой, как передавал составитель съездовских отчетов в "Деле народа", "резко критиковал поведение партии и за все совершившееся возлагал ответственность и на правых и на левых".

Отчеты съезда отмечают, что съездовское большинство устами делегата Халфина172 "приветствует правых, осознавших свои ошибки".

После прений были предложены три резолюции: докладчика (левоцентровая), Когана-Бернштейна173 (крайняя левая) и Архангельского (умеренно-правая). При голосовании, какую положить в основу обсуждения, за первую высказалось 99 голосов, за вторую 52 и за третью всего 8... После рассмотрения в комиссии поступивших поправок резолюция В.М. Чернова была принята 126 голосами против 7 при 13 воздержавшихся. Резолюция эта в окончательном виде гласила:

IV Съезд Партии cоциалистов-революционеров, рассмотрев вопрос о текущем моменте и задачах партии, считает необходимым установить следующие положения:

1) Современная русская революция отнюдь не является, как то раньше утверждали русские марксисты, буржуазной революцией и потому не может быть проведена в согласии и совместными усилиями России народной и России цензовой.

2) Она не является также, как то ныне утверждают социал-демократы большевики, и максималистической социалистической резолюцией, для которой в обнищавшей, экономически расстроенной и хозяйственно неразвитой России не готовы ни трудящиеся массы города, ни трудящиеся массы деревни и для которой еще не даны необходимые предпосылки в области международных отношений.

3) Современная русская революция является народно-трудовой, пробивающей первые бреши в крепости буржуазной собственности и буржуазного права; она открывает собою переходный, промежуточный исторический период между эпохой полного расцвета буржуазного строя и эпохой социалистического переустройства.

4) Истина эта не была достаточно осознана, и в связи с этим наша революция доселе не нашла для себя правильного и прочного русла. Она то -как накануне большевистского переворота -- застаивалась на повторных и бесплодных попытках осуществить во что бы то ни стало отслужившую свое время коалицию с цензовой Россией, то, как ныне, идет по дороге рискованных, необдуманных и несерьезных мероприятий, не создающих никакой истинно социалистической организации производства, но лишь увеличивающих хозяйственную разруху.

5) Для социалистической демократии необходимо было пройти как один из этапных пунктов опыт смешанного правительства с цензовыми элементами; этот опыт отслужил свою службу, как только воочию показал всему народу, что цензовые элементы не могут примириться с разрешением в пользу трудового народа тех широких социалистических задач, которые выдвинуты нашей революцией, особенно в области неотложного и коренного переустройства поземельных отношений.

6) Начиная с этого момента, повторение и продолжение опытов с коалицией вело лишь к тому, что творческая работа коалиционной власти приостановилась, борьба за демократический мир велась недостаточно энергично, а попытки идти навстречу реальной потребности страны в твердой власти и порядке, не сопровождаясь одновременным удовлетворением жгучих потребностей трудового населения, оставались без успеха и вызывали растущее неудовольствие.

7) Встречая тормозы как справа -- со стороны цензовиков, так и слева -со стороны анархо-большевистских и анархо-максималистских элементов, здоровая часть социалистической демократии, не исключая и нашей партии, не проявила в трудные моменты достаточной решительности, не взяла вовремя власть в свои руки и оставляла ее до конца в руках ослабленного, обесцвеченного, потерявшего популярность правительства, сделавшегося легкою добычею первого же заговора.

8) Этой нерешительностью и колебаниями сумела широко воспользоваться демагогическая клика, стоящая во главе большевистской партии и увлекшая эту партию на разжигание народного нетерпения и на гражданскую войну накануне самых выборов в Учредительное собрание.

9) Неспособная на созидательную государственную работу, не встречая поддержки у большинства трудового населения России, эта партия вынуждена держаться при помощи грубой силы и все растущего партийного террора; она провозглашает диктатуру города над деревней, сея этим между ними рознь, диктатуру наименее сознательной части солдатства и наиболее взвинченной части пролетариата над городом; она провозгласила власть советов, но за этой ширмой устанавливает свое олигархическое засилие над частью застигнутыми врасплох, частью подтасованными и запугиваемыми советами; в экономической области она живет за счет расточения скудных запасов, оставшихся от прошлого, расстраивая своим неумелым вмешательством всю дальнейшую работу по обеспечению продовольствия; в международной политике она решилась на опасную авантюру сепаратного перемирия и мира, на азартную игру, которая может окончиться тем, что больше всего от войны поплатится оставшаяся без союзников и окруженная со всех сторон врагами Россия.

10) Эта близорукая, отчаянная авантюристская политика, увеличивая развал и разруху всей страны, дезорганизуя фронт и тыл и тем питая будущую контрреволюцию, находит себе достойное завершение в открытом походе против верховного правительства -- Учредительного собрания, в стремлении искусственно создать борьбу между советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и Учредительным собранием, подготовляя разгон последнего и тем самым -- продление своей партийной тирании над страною.

11) В этих условиях Партия социалистов-революционеров громче, чем когда-либо, должна провозгласить лозунг "Вся власть Учредительному собранию", одновременно подчеркивая, что призвание Советов -- руководить идейно-политической жизнью масс и стоять на страже всех завоеваний революции, в числе которых Учредительное собрание занимает одно из самых важных мест.

12) Партия социалистов-революционеров должна обратить особое внимание на выпрямление политической линии поведения советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, всеми средствами укрепляя их как могучие классовые организации трудящихся и защищая их от покушений контрреволюции.

13) В Учредительном собрании фракция Партии социалистов-революционеров, под контролем ЦК, должна противопоставить большевистскому методу расточения невыполнимых обещаний при пустоте деловой организационной работы противоположную тактику серьезного и глубокого законодательного творчества, чуждающегося оппортунистически компромиссных грехопадений. На первую очередь при этом должны быть поставлены вопросы о мире, о земле, о контроле над производством и о переустройстве Российской республики на федеративных началах, ставя в связь всю социальную политику с предстоящей задачей демобилизации промышленности и армии.

14) Фракция Партии социалистов-революционеров в Учредительном собрании должна учесть как доказанную опытом неприемлемость коалиции направо, так и узкофракционную непримиримость большевистской партии слева; и потому она не имеет иного выхода, как в ряде детально разработанных конкретных законопроектов последовательно и неуклонно развивать партийную программу переустройства России вне соображений о предварительном обеспечении большинства для проведения своих законопроектов путем переговоров и компромиссов с другими партиями, не сходя в то же время со своей принципиальной позиции отстаивания единства социалистического фронта.

15) Как фракция социалистов-революционеров в Учредительном собрании, так и ЦК в своей деятельности должны руководиться признанием очередною задачей партии: консолидацию ее сил, выпрямление, путем нелицеприятной самокритики, линии ее политического поведения, очищения ее от вторгшихся в нее чужеродных элементов и восстановления ее единства и демократической дисциплины на основе тактики, строго выдержанной в духе партийного понимания природы и заданий русской революции.

16) Партия обязана приложить всю свою энергию для того, чтобы сосредоточить вокруг охраны всех прав Учредительного собрания достаточные организационные силы, чтобы, в случае надобности, принять бой с преступным посягательством на верховную волю народа, откуда бы оно ни исходило и какими бы лозунгами ни прикрывалось.

17) При этом партия должна постоянно иметь в виду необходимость быть готовой к отпору контрреволюционным попыткам, подготовляемым эксцессами большевистского режима.

Таким образом, из 170 с лишним имевших право голоса делегатов съезда нашлось только восемь сторонников правого руководства, восторжествовавшего во второй половине 1917 г. в высших партийных сферах и вызывавшего конфликт между ними и общепризнанным идейным лидером партии. Это было беспримерное по своей полноте крушение всей политики кругов, еще недавно претендовавших на право говорить от лица партии и ее именем запрещать высказывание суждений -оказавшихся как раз адекватным выражением партийного умонастроения и партийной воли.

Недаром открывавший съезд пользовавшийся всеобщим признанием член ЦК Раков, проводя параллель между этим съездом и предыдущим, под аплодисменты всего зала заявил: "На III съезде удалось сохранить единство, но оно оказалось непрочным -- в самые критические моменты ряды партии разрывались и справа и слева. Дальше так продолжаться не может".

Всеми голосованиями своими с первого и до последнего дня съезд ясно показал, на какой платформе и под каким руководством он единственно лишь и представляет себе партийное единство. Его настроение проявилось более чем отчетливо в первый же день, когда председателем его большинством всех голосов при 11 воздержавшихся был избран В.М. Чернов, а товарищами председателя Ракитников, Русанов (левые) и Лихач174 (неопределенный).

Закончившие съезд выборы ЦК были не менее красноречивы. Кандидатуры Керенского, из-за провала которого на III съезде происходила целая буря, на сей раз никто не решился даже выставить. В ЦК нового состава из прежнего не попали ни Авксентьев, ни Фондаминский, ни Руднев, ни Архангельский, ни Фирсов-Розенблюм, на даже Гуревич и Минор. Только Гоц, Гендельман и Зензинов избегли избирательной гильотины. Партия хотела дать им жесткий урок, но не хотела дать им отставку в "чистую".

Все это произошло несмотря на то, что на IV съезде почти не было прежнего крайнего левого крыла. Из партийных левых раскольников, руководимых Натансоном и Спиридоновой175, имевших свою сепаратную всероссийскую конференцию, на общепартийный съезд удалось попасть только И. Штейнбергу176 и В. Трутовскому177. Они огласили там резкую резолюцию, приглашающую всех подлинных революционеров уйти со съезда. К ним присоединились и покинули съезд, однако, всего 7 делегатов. (Такие видные представители исконного левого крыла, как Коган-Бернштейн и Евгения Ратнер, резко отмежевались от раскольников, попавших под влияние большевиков и утративших подлинный эсеровский дух.) Левый курс съезда был резко противобольшевистским курсом.

Как уже было указано выше, одновременно с общепартийным съездом заседал Всероссийский съезд крестьянских советов. Он был собран, однако, не Исполнительным комитетом, избранным на предыдущем, первом всероссийским съезде, а некоей самочинной организацией. Исполнительный комитет вздумал по вопросу об организации II съезда собрать чрезвычайную конференцию; конференция эта распалась на "правых" и "левых"; "левые", вставшие на точку зрения признания октябрьского переворота и советской власти, принялись одними собственными силами, с устранением Исполнительного комитета, собирать съезд. Фактическая сила, имевшаяся в руках Совета народных комиссаров, была на их стороне. Правым ничего не оставалось, как протестовать и все же идти на находящийся в чужих руках съезд, в расчете на то, что крестьяне -- народ упорный и переделать себя никому не дадут. Расчет этот оправдался, но не вполне. В нем не была учтена возможность для "левого блока" (большевиков, левых эсеров, максималистов и анархистов) наводнить съезд делегатами так называемых "крестьянских секций" фронта, тыловых гарнизонов, флота и т. д. 1 декабря оказалось, что при 489 приехавших крестьян-делегатов с мест явилось 294 армейских депутата, часто с весьма сомнительными "полномочиями" (вплоть до анекдотического "полномочия" на поездку ради приобретения для окопов граммофона, тоже открывшего предъявителю двери заседаний съезда). Таким образом, кроме специального Совета солдатских депутатов, солдаты оказались вторично представлены в Крестьянском совете; и так как они съехались ранее, чем крестьяне от сохи (шла самодемобилизация армии, и солдаты, захватывая подвижной состав, "кстати" заезжали похозяйничать на съезде), сразу же обнаружилось, что солдатская часть съезда, благодарная большевикам за прекращение войны, валом валит к "левому" пробольшевистскому и несоветскому вектору, тогда как крестьяне в большинстве своем питают к большевикам органическое недоверие, но так как крестьянам со всех концов России съехаться гораздо труднее и они тяжелее на подъем, чем спешащие покинуть фронт солдаты, то на первых заседаниях съезда перевес был у левого блока, хотя и небольшой. При выборах временного президиума кандидатка большевиков и их союзников, левая эсерка Спиридонова прошла 269 голосами против 230, поданных за В.М. Чернова; при проверке голосования выходом в разные двери было особенно отчетливо преобладание среди "спиридонцев" серых шинелей и такое же преобладание среди "черновцев" мужицких поддевок. Однако солдатчина была давно почти вся налицо, а мужики продолжали прибывать, и соотношение сил изменяться. Когда на съезд прибыл "сам" председатель Совета народных комиссаров Ленин, поднялись крики, что съезд еще не решил вопроса, признает ли он СНК законной властью или нет, а потому выслушивать председателя не может. Не будучи уверен в результатах голосования, не желая идти на риск, а в то же время сильно надеясь на суггестию178 ленинской речи179, левый блок сделал попытку: Ленин взошел на кафедру и получил слово не как председатель Совнаркома, а как член съезда, представитель его большевистской фракции. Всячески стараясь выставить СНК истинно народным, демократическим правительством, Ленин сделал промах и заявил, что, не в пример безответственному и самодовлеющему Временному правительству, Совнарком отчитывается перед Советами и, если советский съезд, вроде происходящего, вынесет ему вотум недоверия, -- он уйдет в отставку180. Этим промахом поспешил воспользоваться Чернов и в язвительной ответной речи пригласил крестьян немедленно воспользоваться любезным приглашением Ленина, показать ему, много ли доверия имеют они к захватнической власти: фракция социалистов-революционеров дает для этого случай, внеся соответственную резолюцию против СНК, за Учредительное собрание. Действительно, депутатом-солдатом Бейлиным тотчас же была внесена от имени эсеровской фракции съезда такая резолюция, и она прошла большинством 360 голосов против 321. Левая часть съезда пришла в крайнее возбуждение: ее вождя только что "поймали на слове", и теперь было равно скандально отступиться от данного слова и удержать власть или сдержать его, но отступиться от власти. Большевики, разумеется, предпочли первое второму.

В это самое время в составе рабоче-солдатского ВЦИК резолюция, одобряющая действия СНК по отношению к Учредительному собранию (в том числе аресты его членов, объявление кадетов врагами народа и исключение их из Учредительного собрания) прошла всего лишь 150 голосами против 104, при 22 воздержавшихся; но в ЦИК отсутствовали представители эсеро-меньшевистского блока, демонстративно удалившегося со II рабоче-солдатского съезда и бойкотировавшего ВЦИК; если бы не это, Совнарком мог бы получить вотум недоверия разом "в обеих палатах" советского государства. Теперь же можно было опираться на одну из двух против другой: на "верхнюю палату", рабоче-солдатскую, против "нижней палаты", крестьянской.

Как бы то ни было, но, взволнованные неожиданным провалом на съезде, большевики попробовали на следующий день поправить свои дела, пустив в ход помпезное, фейерверочное красноречие Л. Троцкого181. На их беду появление Троцкого перед крестьянами совпало с опубликованием в газетах одной из его речей, где он грозил всем врагам советской власти "изобретенной еще во время великой французской революции182 машинкой, укорачивающей человека ровно на длину головы" 183. Под свежим впечатлением этой речи, увидев ее автора на трибуне, половина залы внезапно и стихийно разразилась бурей негодования. Даже видавший всякие виды Троцкий, бледный, как полотно, покинул трибуну под сплошной гул возгласов: "насильник, палач, кровавый убийца". Президиум, будучи не в силах справиться с этим взрывом массового гнева, не нашел другого выхода, как удалиться вместе с Троцким и другой половиной съезда, в особую залу, где он держал свой доклад. Таким образом, съезд распался на две части; их пробовали потом несколько раз соединить, но они немедленно, иногда по самому незначительному поводу, приводившему к бурным схваткам и хаосу, снова распадались. Между тем крестьяне-делегаты из дальних губерний продолжали подъезжать и немедленно присоединяли свои подписи под резолюцию в пользу Учредительного собрания и против Совнаркома. Между тем предстоял выбор постоянного президиума съезда вместо временного, и перевыбор Спиридоновой становился все более и более сомнительным. Нервность обеих сторон росла. Наконец, по поводу одного из сравнительно малозначительных инцидентов Спиридонова неожиданно заявила, что президиум слагает свои полномочия. Этим единый съезд и был оборван. Около половины делегатов, возглавляемые Спиридоновой, двинулись торжественной процессией прямо в Смольный, где им был оказан президиумом ВЦИКа и Совнаркомом не менее торжественный прием: символически демонстрировалось рабоче-крестьянско-солдатское единство. Другая, большая половина удалилась в старое помещение Крестьянского ВЦИКа, откуда она некоторое время спустя и была выдворена специальным отрядом красногвардейцев. В то же время и по всей России прокатывалась волна разгона крестьянских съездов и советов, которые не давали большевистским властям прибрать себя к рукам.

Таковы были условия, в которых ПСР получила от IV съезда новое руководство в лице избранного по принципу большой однородности ЦК.

ЦК нового состава досталось от прежнего тяжелое наследство. Партия, начавшая революционную эпоху в качестве "властительницы дум" страны, вознесенная на самый гребень поднимающейся революционной волны, к концу года оказалась сброшенной вниз, потерпевшей поражение, сбитой с позиций, разъеденной разногласиями, лишенной внутренней спайки и внешней дисциплины. Вся пресса во многих местах была закрыта, партийные помещения захвачены или разгромлены, многие ее деятели в бегах. Она жила явным образом накануне потери легального существования, накануне ухода в "подполье".

Оклеветанная перед революционной улицей, с трудом очищавшая себя от обвинений в союзе с буржуазией против авангарда рабочего движения, она в то же время не избегла ненависти вчерашних "союзников поневоле", тяготившихся этим союзом и порою втайне твердивших "чем хуже, тем лучше", а потому предпочитавших оргию полного большевистского торжества победе умеренного "конструктивного социализма".

Такова была атмосфера, в которой начиналась работа высоко поднявшегося в глазах партии "героического ЦК IV съезда", давшего "двенадцать смертников" всемирно известного Московского процесса 1922 года184.

Заседание 8 декабря по содержанию своему было сплошь "организационным".

О политической ориентировке нового состава ЦК можно судить по результатам выборов в бюро (президиум) ЦК и в редакцию центрального органа "Дело народа". В первое были единогласно избраны Чернов и Раков, и девятью голосами Ракитникова и Гендельман (три левых и один, последний, умеренно правый), во вторую -- "единогласно" В.М. Чернов, девятью голосами Русанов и Ракитников и семью голосами Зензинов (три левых и четвертый, последний -"присоединившийся" из бывших правых).

Под впечатлением прежних, под конец совершенно малолюдных и занятых повседневной деловой "вермишелью", заседаний ЦК, был установлен восьмичленный минимум для законности заседания; беспорядочность и загруженность прежних заседаний, на которых "все заведовали всем", он устранил правильным распределением отдельных функций между членами, со специальной ответственностью каждого за вверенную ему область дел и вопросов; кандидаты в ЦК были уравнены с членами в смысле обязанностей, то есть привлечены к непосредственной ответственной работе; во избежание прежних, то чуть не ежедневных, то надолго прерывающихся заседаний ЦК, была введена правильная их периодичность.

Словом, новый ЦК с самого начала предстал перед партией как орган упорядоченный, в котором чувствуется твердая организующая рука.

С другой стороны, ЦК с самого начала выработал стройный и целостный "план кампании". Одним из наилучших средств борьбы против большевизма он признал массовую всеобщую забастовку. Особая комиссия в составе Е. Ратнер, И. Тетеркина (левые), Н.Н. Иванова185 (промежуточный) и Ельяшевича186 (умеренно-правый), получила поручение выяснить путем тщательного обследования настроения в рабочих кварталах вопрос о том, когда объявление такой забастовки окажется своевременным.

В связи с этим на следующем заседании, 12 декабря, было решено довести до сведения всех товарищей, что "ЦК в данный момент считает совершенно недопустимым в борьбе с большевиками такие средства, как террор".

Левое большинство ЦК находило, что, хотя большевистская диктатура и является по своим приемам не менее абсолютистской и деспотической, чем царское самодержавие, но, в отличие от последнего, она имеет опору в известной части революционно настроенной рабочей массы; что торжество большевизма обусловлено в значительной мере ошибками, слабостью и нерешительностью партий умеренного "центрового" социализма и полной социалистической и революционной несостоятельностью его правого крыла; что поэтому нужно время для того, чтобы выпрямление линии поведения умеренно социалистических партий и выдержанность их перехода на позицию углубленной систематической критики большевистских экспериментов реабилитировали их в глазах населения; нужно время и для того, чтобы перед населением ощутительно, воочию предстали темные стороны большевистского плана, или, вернее, большевистской бесплановости, с ее преобладанием разрушительных, деструктивных начал над созидательными, конструктивными; словом, необходим органический, серьезный процесс отрезвления пролетариата и разочарования его в широковещательных, но дутых обещаниях коммунистической партии.

Следует отметить в том же постановлении, что довести об этом "до сведения всех товарищей" решено было через бюро фракции Учредительного собрания и что одновременно с этим было решено "поручить особой комиссии обследовать работу тех товарищей, которые заняты организацией обороны Учредительного собрания".

Под этим кроется начало будущего расхождения между ЦК и руководящим (по крайней мере, в первое время) ядром фракции Учредительного собрания. ЦК, как мы уже видели, был избран на партийном съезде, подведшем итоги конечному провалу правого, близкого к Керенскому, руководства: он был результатом сдвига партии налево. Состав же фракции Учредительного собрания был предопределен характером местных списков, составленных в эпоху наибольшей силы правого руководства, под значительным его давлением, в особенности кандидаты, "ведущие" списки и назначаемые комиссией по выборам при ЦК, дали солидный контингент руководящих право-ориентированных сил. В этом лежал зародыш антагонизма, во весь свой рост представшего позднее. В начале был дан лишь первый намек на него. Все внимание фракции, естественно, было занято вопросом "быть или не быть", вопросом о защите самого существования Учредительного собрания от диктаторской власти большевистской партии. Однобокое сосредоточение на нем внимания порождало близорукий взгляд на задачу защиты Учредительного собрания, как на задачу чисто силовую -- взгляд узко-механический. Для ЦК, наоборот, защита Учредительного собрания была лишь частностью, этапом на сложном и длительном пути преодоления большевизма, на путях изживания его массами. Фанатики идеи -- во что бы то ни стало отстоять Учредительное собрание от его роспуска, от его разгона большевиками -- бывали склонны смотреть на победу большевизма как на результат заговорщеского искусства, как на умелую аранжировку внезапно массами. Фанатики идеи -- во что бы то ни стало отстоять Учредительное собрание от его роспуска, от его разгона большевиками -- бывали склонны смотреть на победу большевизма как на результат заговорщического искусства, как на умелую аранжировку внезапно, в тиши приготовленного coup d' tat. Они склонны были игнорировать то, что было в большевистском восхождении органического, почвенного. Низводя его до степени чрезвычайно ловко организованного, удачного по внезапности своей налета заговорщиков на государственную власть, они, естественно, приходили к идее столь же поверхностного "контрналета", которым все разрешается и все ставится на свое место.

Вопрос об углубленной работе по отрезвлению масс "правым активистам" казался вопросом несвоевременным, заслоняющим, ко вреду для дела, настоящий вопрос, единственно реальный: как отбиться от разгона Учредительного собрания? Среди правых активистов, возглавленных С.С. Масловым, Б. Соколовым187 и другими, была замечена большая слабость к элементам уже совершенно авантюристским, группировавшимся вокруг некоего Семенова-Васильева188, и решившим, не мудрствуя лукаво, заняться просто истреблением крупных большевистских деятелей поодиночке. Против этих элементов и было направлено данное постановление ЦК. Это не помешало Семенову-Васильеву впоследствии, сидя в тюрьме и "принеся повинную" большевикам, сыграть прямо провокационную роль и обвинить именно ЦК в подстрекательстве к противобольшевистскому политическому террору. На его предательско-клеветнических показаниях был в 1922 г. инсценирован грандиозный процесс двенадцати членов ЦК, которым вменялись в вину и покушения на жизнь советских деятелей, и попытки ограбления казенных и частных денег, и союз с савинковско-белогвардейскими заговорщиками, и т. п. авантюристические деяния -- все то, что возбуждало в свое время законную тревогу ЦК, заставило его обследовать деятельность некоторых ретивых не по разуму защитников Учредительного собрания и принять специальную резолюцию, запрещающую террористические акты против большевиков189.

Новый эсеровский ЦК пришел к соглашению с социал-демократами меньшевиками о том, чтобы не прекращать избирательной кампании, но направить ее в несколько иное русло. Если Петроградский совет запретил досрочный отзыв и перевыборы своих депутатов, то можно пригласить фабрики и заводы избрать представителей на особую чрезвычайную беспартийную "рабочую конференцию". Таким образом создавалось учреждение, фактически параллельное Совету, но имеющее значительно высший моральный вес ввиду свежести своих полномочий, в отличие от устаревших, искусственно сохраняемых и вообще сильно "подмоченных" полномочий Совета.

Рабочая конференция приковала к себе внимание всего рабочего Петрограда. Фабрики и заводы один за другим присоединялись к ней и избирали в нее своих представителей. Она превращалась в самый оживленный "рабочий парламент". Ей шла на руку тактика большевиков преподносить Совету готовые партийные решения или даже просто ставить его перед fait accompli190, гильотинировать дебаты и в "скорострельном" порядке получать на все свои действия санкцию задним числом. Рабочая конференция подвергла подробному обсуждению и критике с социалистической точки зрения все декреты СНК и в противовес им разрабатывала позитивную программу социальных реформ, свободную от необузданного экспериментаторства и утопизма. Обсуждала она и международную политику большевистской диктатуры с ее попыткой "выскочить из войны" путем сепаратного мира, который, согласно ее уверениям, должен, однако, оказаться миром вполне демократическим, справедливым и потому равно почетным для обеих сторон191. Свою программу рабочая конференция предполагала передать в качестве петиции Учредительному собранию, права которого на полноту власти она отстаивала всемерно и безоговорочно.

ЦК левонастроенного IV съезда избрал линию поведения, равно далекую и от правого активизма и от правого пессимизма. Вместо заговорщически-террористических действий, он посылал людей партии в массы. Зная, что если большевизм захватил власть путем солдатского "пронунциаменто"192, то удерживает ее он все-таки сочувствием взволнованных и доведенных до точки революционного кипения рабочих, он главным средством борьбы против большевиков избрал именно обратное отвоевание массовых рабочих симпатий. Он развивал лихорадочную агитацию за отзыв фабриками и заводами тех своих депутатов в Совете, которые голосовали за самые дикие и жестокие акты диктатуры. И его агитация имела успех. Все чаще и чаще стали происходить отозвания и перевыборы таких депутатов. Дело дошло до того, что большевики серьезно стали опасаться за свое господство в Петербургском совете. Чтобы остановить таяние своего большинства, они вынуждены были на крайнюю меру: на запрет досрочного отзыва, на запрет частных перевыборов -под тем предлогом, что в скором времени они готовят всеобщие и единовременные перевыборы Петербургского совета.

Отсюда возникла новая форма движения, история которого еще ждет своего исследователя и бытописателя.

Таковы были методы, которыми ЦК думал отстаивать дело Учредительного собрания. В неразрывной логической связи с ними стояло и еще одно постановление ЦК, которое не встретило отклика в настроении руководящих кругов фракции Учредительного собрания. Оно гласило, что хотя "центром партийной работы должна быть усиленная агитация в пользу Учредительного собрания", однако же "форсировать созыв Учредительного собрания исключительными мерами нет нужды: необходимо дождаться более решительных и определенных результатов внешней и внутренней политики СНК". Резолюция эта была принята после доклада В.М. Чернова, развившего следующую аргументацию.

"Запоздание с Учредительным собранием является одною из самых главных ошибок "февральской" фазы революции193. Мы были правы, все время требуя скорейшего его созыва. Откладывание по принципиально-юридическим соображениям всех важных проблем до Учредительного собрания, вместе с откладыванием его созыва, было в руках буржуазных партий главным рычагом для взрывания изнутри всей нашей практической программы. Оно дало большевикам один из их главных козырей: возможность заявить, будто своим восстанием они решили прекратить комедию с вечным откладыванием Учредительного собрания, за которою стоит тайное намерение сорвать его созыв. Теперь роли меняются. Получив в свои руки власть, большевики были бы рады забыть об Учредительном собрании, о своей подотчетности ему, о возможной сдаче власти новому правительству, вышедшему из лона Учредительного собрания. Видя это, многие члены Учредительного собрания поддаются соблазну действовать как можно более резко наперекор большевикам и добиться созыва Учредительного собрания во что бы то ни стало в фиксированный ранее срок. Но, во-первых, это невозможно фактически. Якобы в интересах скорейшего созыва Учредительного собрания большевики начали гражданскую войну, которая на местах означает смуту и беспорядки, кое-где вызвавшие запоздание с выборами, а кое-где и совсем уничтожение возможности провести их. Да и выбранным депутатам, особенно из отдаленных мест, зачастую трудно добраться до столицы -- особенно это относится к охваченной пожаром и немецким нашествием Украине194. При таких условиях полного состава Учредительного собрания сразу не добьешься, а неполнота состава будет подрывать его авторитетность и облегчит оспаривание его решений. Перескочить через эти трудности, добиваясь созыва какого бы то ни было Учредительного собрания, только в срок, было бы неразумным.

Да это и не нужно. На сей раз одиум за запоздание с Учредительным собранием падет на самих большевиков, и пусть они с этим распутываются, как хотят. По всей вероятности они будут действовать сами против себя, стараясь отсрочить момент, когда им придется стать с Учредительным собранием лицом к лицу. Им было бы выгоднее "ловить момент": они будто бы уже заключили "мир по телеграфу"; в принципе центральные империи якобы согласились на демократический мир без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения народностей; на фронте достигается перемирие "повзводно и поротно": солдаты самотеком валят домой, их встречают осчастливленные жены, матери, отцы, дети, родные. Этот медовый месяц не может быть долговечным. Немцы, конечно, не аннексируют, не "самоопределят" в свою пользу Прибалтику, Польшу, а может быть и Финляндию, откажутся от контрибуций, но потребуют возмещения военных затрат или что-нибудь в этом роде, потребуют договора, обеспечивающего снабжение голодающей Германии впредь до ее победы на Западном фронте. Тогда произойдет кризис переговоров, который кончится для большевиков более или менее катастрофически. Собранное в этот момент Учредительной собрание станет силой, на которую устремятся все взгляды. То же и в других вопросах. Декреты большевиков сейчас даруют населению не только мир, но и хлеб, и землю, и молочные реки с кисельными берегами, и луну обещают снять с небес. Все это кончится тем, что за землю пойдет в деревнях междоусобная война с дрекольем, фабрики остановятся, продовольствия не будет, его штыками придется выковыривать из деревни. В этот момент собранное Учредительное собрание станет необходимым для всех посредником, примирителем, якорем спасения. Форсировать же созыв Учредительного собрания -- это значило бы начать поединок между ним и большевистскими диктаторами в самый невыгодный момент, когда еще не отзвучал в сердцах отголосок самых широковещательных посулов и самых фантастических ожиданий и надежд. Нам нужно не форсировать боя, а предоставить времени работать на нас, тем временем подпиливая тот сук, на котором держится диктатура, -- наивную доверчивость обманутых масс. Сейчас за большевиков -- инерция долго сдерживаемой и прорвавшейся через все плотины революции. Пробовать силой остановить ее стихию немыслимо, дразнить же ее отдельными террористическими выходками, как предлагают правые активисты, просто безрассудно. Это не значит, что не настанет момента, когда потребуются все возможные средства и способы борьбы. Это значит лишь, что его нельзя назначить по произволу, перескакивая через естественный, органически идущий процесс отрезвления и гневного разочарования масс. Поэтому и форсировать открытие Учредительного собрания сейчас значило бы только сыграть на руку большевикам".