Проучить мажора

Глава 1. План-кабан.

Маша

– Я думала, это любовь, Машка, – растягивая гласные и промокая бумажным платочком глаза, голосит Сонька. – Думала, любовь…

Скептически скривившись, гляжу на подругу и понимаю, что ей нужен еще один платок. Не только слезы, но и сопли подтереть. За каких-то пару дней она превратилась в натуральный Ниагарский водопад – из всех щелей влага хлыщет, и не видать этой драме ни конца ни края.

– Слушай, Сонь, ну какая любовь? – стараясь звучать как можно мягче, опускаюсь на край ее кровати. – Вы ведь с ним общались всего ничего…

– Ты не понимаешь! – встает на дыбы красноносая принцесса. – Он мне в тот вечер такие слова на ушко нашептывал, так красиво говорил…

Я вас умоляю! Слова он ей нашептывал! Да мужики ради того, чтобы залезть под юбку чересчур впечатлительной особе, и Шекспиром не побрезгуют! Был у меня один такой – сонеты декламировал, соловьем на все лады заливался, представляете? Ох, как вспомню, так вздрогну. Но я, понятное дело, не Сонька, меня этой романтической чушью не проймешь. А подруга – чисто тургеневская девушка. Тонко чувствующая, глубокая и жутко влюбчивая. Вот и попалась на крючок этого бессердечного ловеласа.

– Сонь, ну хватит уже рыдать, а! Не стоит он того, сама же говорила! Козел твой Стас! Тьфу на него! – пламенно восклицаю я и тут же отвлекаюсь на пиликнувший в руках телефон.

Снова Сенька написывает, мой младший братец-бестолочь. «Что мне делать, Марусь?» – гласит послание, в конце которого выстроилась целая шеренга искаженных от ужаса смайликов с выпученными глазами.

Что делать, что делать… Башкой думать перед тем, как глупости совершать! Это, кстати, не только к Сеньке, но и к Соньке относится. Блин, как же меня задолбало возиться с чужими проблемами! Одна с главным бабником своего универа переспала и теперь от неразделенной любви страдает, а второй вообще на деньги подлетел, идиот малолетний!

Раздраженно закатываю глаза, а Сонька тем временем продолжает свои стенания:

 – А потом мы с ним клубнику ели. Прямо у него на балконе. А там вид такой, Машка… Аж дух захватывает! Весь город как на ладони… Романтика…

«Систр, ну помоги!» – продолжает слать сообщения мой недалекий брательник, на этот раз снабжая текст сложенными в молящем жесте ладошками.

Вот зараза! Знает же, что я ради него в лепешку расшибусь. Люблю этого оболтуса больше жизни. Вот только где мне взять столько денег? На зарплату официантки и так сильно не пошикуешь, а тут еще половина на жилье уходит. Разве что в кредит залезть… Да только кто мне, нищей студентке, его даст?

Что касается родителей, то я строго-настрого запретила Сеньке посвящать их в свои проблемы. У отца недавно инфаркт был, зачем ему лишние переживания? Да и нужной суммы у предков все равно нет, они уже третий год кредит за машину выплачивают.

– И квартира у него нереальная… Блин, я такие только в журналах видела, – всхлипывает Сонька. – Оказалась внутри – будто в сказку попала. Вот меня и накрыло.

– Так от чего тебя накрыло-то в итоге? – иронизирую я. – От Стасика или от его квартиры?

– Машка, ну ты же понимаешь, как это бывает: красивый парень на шикарной тачке, любимец девушек и баловень судьбы… Тут все в совокупности подкупает. И деньги, и харизма, и внешность, – горько вздыхает Сонька. – Я знаю, что дура, что зря повелась. Ты даже не представляешь, как жалею! А ведь говорили мне девчонки с потока: «Не доверяй Толмацкому!». Про него же столько слухов ходило… Но стоило ему мне улыбнуться, как я голову потеряла.

– Угу, – киваю я, параллельно вызнавая у Сеньки, на сколько дней его поставили на счетчик, и… Вдруг резко вскидываю голову. – Как, ты сказала, фамилия у этого твоего пижона?

– У Стаса-то? – подруга шумно высмаркивается в платок. – Толмацкий.

– Тот самый Толмацкий, у которого отец металлургическим комбинатом владеет? – ошарашенно уточняю я.

– Я точно не знаю, – пожимает плечами подруга. – Но он у него какой-то бизнесмен, да.

– Какой-то бизнесмен? – развожу руками. – Сонь, ну ты че самым важным-то не поинтересовалась? На какой тачке твой Стас ездит?

– Я не разбираюсь в марках… Но там на значке трезубец нарисован.

На значке нарисован трезубец. Понятно. Значит, этот Толмацкий – гребанный миллионер. Ну, точнее не он, а его папаша, но сути это не меняет. Любопытная ситуация вырисовывается. Очень любопытная.

На несколько секунд зависаю в раздумьях, перекладывая из руки в руку телефон, а затем резко вскакиваю с кровати:

– Сонь, а хочешь мы твоему засранцу отомстим?

– Как это? – от неожиданности подруга даже забывает всхлипнуть.

– Ну так это. Око за око, зуб за зуб, понимаешь? – возбужденно тараторю я, расхаживая из угла в угол и выстраивая в голове свой гениальный план-кабан.

– Не-а, не понимаю, – честно признается Сонька.

– Помнишь, я тебе про Сеньку рассказывала? – подруга коротко кивает. – Мне деньги капец как нужны, а не то его… Ой, даже думать об этом не хочу. Короче, нужны и точка. А твой Стасик, выходит, до неприличия богат, верно?

– Верно, – пребывая в замешательстве, подтверждает она.

– Так почему бы нам не совместить приятное с полезным? И обнаглевшего мажора проучить, и деньжат подзаработать? А? Что скажешь, Сонь?

Глава 2. Если я красивая, это не значит, что у меня есть парень.

Стас

– Ребят, вы если хотите со мной познакомиться, то познакомьтесь, – прямо над ухом раздается игривый женский голос, и мы с Никитосом как по команде вскидываем глаза на стоящую перед нами девицу.

– Че? – решив, что ослышался, лениво переспрашиваю я.

– Ну да, я красивая. Но это же не значит, что у меня есть парень, – невозмутимо продолжает она, наматывая на палец тонкую прядь темных волос. – Поэтому давайте без ложной скромности. Она нам ни к чему.

Окатываю незнакомку оценивающим взглядом с головы до ног и иронично приподнимаю бровь. Про «я красивая» она, конечно, загнула. В целом-то не уродина, но и на Мисс Мира явно не тянет. Лицо какое-то детское, да и сиськи маловаты…

– Я, кстати, Габриэлла. Можно просто Габи, – самоуверенно изрекает девица, а в следующую секунду плюхается рядом, нагло потеснив меня плечом. – А вас как зовут, мальчики?

Мальчики? Ну-ну. Допустим.

Ловлю ошарашенный взор друга, в котором черным по белому написано «ну ни фига себе!», и криво усмехаюсь. Еще никогда телки не клеили нас так… Как бы это лучше выразиться? Так беззастенчиво и напропалую. Обычно жмутся, глазками стреляют, цену себе набивают… А эта прям с ходу быка за рога схватила и по газам дала. Любопытная особа.

– Я Ник, а это Стас, – после небольшой паузы отзывается друг, с интересом разглядывая Габриэллу.

– Очень приятно, – она широко улыбается, а затем, чуть повернувшись, впивается в меня немигающим взглядом. – Скажи-ка, Стас, а ты всех девушек в баре глазами раздеваешь? Или только меня?

От такой дерзости джин чуть не выходит у меня обратно через нос, и я едва удерживаюсь от того, чтобы не закашляться.

Глазами я ее, значит, раздеваю? Серьезно? По-моему, тут пахнет провокацией. Наглой такой, откровенной. С оттенками безумия и щепоткой экстремального флирта.

Ну что ж, это даже интересно. Походу, девчонка решила сыграть в смелую. Подает умело и при этом совсем не тушуется. Губы, вон, покусывает, грудь выпятила, смотрит призывно. Натурально самка в период спаривания. Того и гляди набросится и в койку утащит.

Хочешь пошалить, детка? Ну давай пошалим. Я, знаешь ли, тоже не лыком шит. Умею держать удар.

– Разумеется, только тебя, – указательным пальцем провожу по декольте ее блузки, при этом слегка касаясь горячей кожи. – Наверняка под одеждой у тебя много чего интересного.

Щеки Габриэллы вспыхивают алым, а глаза удивленно распахиваются. Но длится это лишь неуловимо короткий миг, поэтому я не успеваю определить, что именно отразилось на ее лице: смущение или все же возбуждение.

– Ты даже не представляешь, насколько там все интересно, – понижая голос до интимного шепота, отзывается она, а затем берет и властно обхватывает мое колено.

Э-э-э… Если вы подумали, что я просто для яркости повествования приукрасил, то ни хрена. Она реально вцепилась в мою коленку и прямо сейчас ведет ладонью вверх по ноге! Не я по ее, а она по моей! Прикиньте?

Нет, я, конечно, давно не девственник и совсем не ханжа, но твою ж мать! Пять минут назад! Мы с ней познакомились пять минут назад! А она уже лапает меня так, как будто я ее собственность!

Капец. Вы меня только послушайте. Возмущаюсь как невеста, которую продинамили на смотринах. А это, кстати, вообще на меня не похоже! Обычно я очень даже не против ярких одноразовых связей и люблю, когда девушки проявляют инициативу… Но эта! Эта девица в клочья рвет все шаблоны о правилах съема! Ведет себя так, словно из нас двоих яйца есть именно у нее. Причем не какие-то там хлипкие, а вполне себе твердые, из стали выкованные. Мне даже не по себе как-то…

Шумно сглатываю и перевожу взгляд на Никитоса, чьи выпученные зенки колеблются где-то на уровне лба. Друган пребывает в не меньшем шоке, чем я сам. Таращится на Габриэллу, как баран на новые ворота, и лыбится во все тридцать два. Глупо так, по-идиотски. Ему только заторможенного «ы-ы-ы» и слюней, капающих с подбородка, не хватает. А так вылитый дурачок.

– А ты дерзкая, – хрипло выдыхаю я, залпом опустошая бокал. – Пошли потанцуем?

– Пошли.

Рука Габриэллы, замершая в каких-то жалких сантиметрах от моей ширинки, наконец ослабляет хватку, и девчонка, непринужденно тряхнув волосами, направляется к импровизированному танцполу у барной стойки.

Я двигаюсь следом, но немного притормаживаю, чтобы дать моей новой знакомой возможность пройти чуть вперед, а заодно оценить ее вид сзади.

Стоит признать, что с фигурой у Габи все в порядке. Ее задница, обтянутая плотно сидящими джинсами, выглядит очень даже аппетитно. Высокая, упругая, плавно покачивающаяся при ходьбе… Эх, так бы и шлепнул!

Протиснувшись сквозь толпу дергающихся в танце людей, девчонка оборачивается и игриво манит меня пальцем, дескать, иди ко мне, сладкий. Ее движения полны какого-то цепенящего магнетизма и огня. Она вроде не делает ничего сверхъестественного, но при этом смотрится жутко сексуально. Даже ее вполне заурядная, на первый взгляд, внешность теперь играет новыми красками. Оказывается, она и впрямь ничего.

Медленно приближаюсь и кладу руки Габи на талию, притягивая ее трепещущее тело к себе. Когда ребра девчонки касаются моего живота, она вздрагивает и с коротким придыханием вскидывает на меня глаза. Они у нее голубые. Неестественного лазурного оттенка. Слишком яркие для того, чтобы поверить в отсутствие линз.

– Классно танцуешь, детка, – произношу я, наклоняясь к ее уху.

Даже на каблуках Габи ниже меня на целую голову и от этого кажется невообразимо хрупкой и маленькой. Удивительно, как в одной девушке уживаются две такие разные ипостаси: дерзкая соблазнительница и трогательная милашка.

– Я знаю, – отзывается она и вдруг толкает меня в грудь так, что я, не удержав равновесия, впечатываюсь в стоящий позади столб. – А еще я очень гибкая. Хочешь, покажу?

Мать моя женщина. Надеюсь, она не начнет демонстрировать свою растяжку прямо здесь? Все-таки приличное же заведение, да и бармен мой хороший знакомый… Хотя, если честно, от Габи можно ожидать чего угодно. Думаю, ей ничего стоит распластаться в шпагат прямо посреди танцпола. Видно же, что без тормозов баба.

Глава 3. Заткнись и снимай штаны, красавчик.

Маша

Как и говорила Сонька, засранец Толмацкий живет в роскошных апартаментах бог знает на каком этаже высоченного небоскреба. Я, конечно, родом из глухой провинции, но телевизор с детства смотрела. Именно благодаря передачам про жизнь американских селебрити мне сейчас удается не волочить челюсть по полу при виде всего этого «дорого-богато».

Глянец, мрамор, панорамные окна, дизайнерская мебель и много воздуха – вот, что представляет собой квартира в самом модном районе нашего города. Чтобы заработать на такую честным трудом официантки мне и пяти жизней не хватит, но у отца Толмацкого с деньгами совсем другие отношения. Недаром он уже который год подряд возглавляет списки самых процветающих буржуев.

– Проходи, располагайся, чувствуй себя как дома, – парень окидывает жилище хозяйским взглядом, а затем, чуть наклонив голову набок, фокусируется на мне.

Смотрю в его хитрые зеленые глаза и невольно проникаюсь сочувствием к бедной Соньке. Красив негодяй, ничего не скажешь. Словно с журнальной обложки сошел. Ох уж эти резко очерченные, по-модельному выдающиеся скулы… Сколько девушек они свели с ума?

А губы? Разве законно иметь такие чувственные, невероятно притягательные губы? Для парня они слишком пухлые, но, как ни странно, Стаса это ничуть не портит. Наоборот, придает его внешности какого-то звездного шика. Глянешь на него – и сразу понятно, что он играет в высшей лиге. А еще на все сто соответствует правилу трех «Б». Блистательный, богатый и беспринципный.

– Ну что, Габи, думаю, нам пора перейти к главному, – с ленивой грацией хищника Толмацкий движется на меня, и я уже который раз за вечер сглатываю тугой ком волнения.

Есть в его энергетике что-то дурманящее и парализующее, но мне не стоит вестись на эту провокацию. Очарование Стаса подобно смертоносной паутине: один раз увязнешь и, считай, пропала. Вон, у меня дома жертва его флюидов до сих пор сопли подтирает и белугой ревет. Очень отрезвляющий пример.

Толмацкий сокращает расстояние между нами до десятка сантиметров и властно цепляет большим пальцем мой подбородок, заставляя смотреть прямо на него. От парня исходит едва уловимый аромат сладкого мужского парфюма, прибитый ванильно-ментоловым запахом айкоса. Дразнящее и будоражащее сочетание. Аж коленки задрожали.

Пока мы со Стасом ехали в такси, а потом в лифте я старательно избегала поцелуев в губы. Без умолку тараторила, крутилась, вертелась, мацала его за все возможные части тела. Даже за пятку умудрилась ущипнуть. Но вот теперь… Теперь он стоит напротив, и я чувствую, как под напором его обаяния моя воля стремительно чахнет.

Толмацкий так привлекателен, что хочется без промедления впиться в его сладкие губы и раствориться в хмельном тумане нашей страсти. Сонька говорила, что в постели он хорош, и я почему-то охотно ей верю. Вот бывает же, а? Как человек дерьмо, а как любовник – профи. Долбанная несправедливость.

Черт! Если мы со Стасом сейчас поцелуемся, то не видать мне ни возмездия за разбитое сердце подруги, ни денег на спасение шкуры бестолкового братца. Я стану просто очередным трофеем зарвавшегося мажора, о котором на следующий день он даже не вспомнит…

Нет, такая перспектива меня совершенно не устраивает. Не за тем я сюда явилась, чтобы теплой лужицей стекать к ногам этого подлеца! Надо срочно воскрешать боевой настрой и рассеивать чересчур романтическую атмосферу!

– Ты такая клевая, Габи, – шепчет Толмацкий, обдавая горячим дыханьем мои щеки, и у меня остается последний шанс на решительное действие, которым я спешу воспользоваться.

– Заткнись и снимай штаны, красавчик, – делаю шаг назад и упираю руки в бока, напуская на себя грозно-доминантный вид.

Ну а что? Как-то я видела один ролик эротического содержания, в котором женщина вела себя с мужчиной именно так. И никакими телячьими нежностями там не пахло… Только подчинение! Только хардкор!

– Чего? – Стас удивленно хмурится.

– Я сказала, заткнись и снимай штаны, – по слогам повторяю я. – Я хочу смотреть, как ты раздеваешься.

Ох блин! Вы бы знали, каких усилий мне стоило произнести эту фразу и не рассмеяться. И чего я не в театральный поступила? По-моему, из меня бы вышла отличная актриса. Вон, как Стас перепугался. Аж глаза из орбит повылезали.

– Слушай, Габи, я не по этой части и…

– Я привяжу тебя к кровати и не выпущу из своего сладкого плена всю ночь, – с бешеным пафосом произношу я. – Вот увидишь, тебе понравится.

Двигаюсь на Толмацкого, а он медленно, не отрывая от меня ошеломленного взгляда, пятится назад.

Господи, только посмотрите на его лицо! Там целая смесь самых живых эмоций! И страх, и шок, и любопытство, и смятение. Оказывается, простая девчонка вполне способна смутить прожженного ловеласа. Немного актерской игры, щепотка креативности, и вауля – чувак в полном ауте и совершенно не контролирует ситуацию.

Что, Стасик, такого ты еще не пробовал? Сегодня я устрою тебе жаркую ночку, которая плавно превратится в адский костер!

В моей голове звучит раскатистый дьявольский смех, и я плотоядно скалюсь, дыбы подкрепить натуральность образа.

– И чем ты собираешься меня привязывать? – подозрительно интересуется Толмацкий, переминаясь с ноги на ногу.

– У меня все с собой, – хлопаю по висящей на плече сумочке, в которой по счастливой случайности лежат наручники.

Ну ладно-ладно, случайность тут не при чем. Просто перед охотой на Стаса я набила ее всякой всячиной, которая хотя бы потенциально могла пригодиться в реализации моего коварного плана. У меня тут даже перцовый баллончик припрятан. Но это уж совсем на крайний случай.

После недолгих раздумий над моим ответом Толмацкий коротко, будто намереваясь опустошить рюмку водки, выдыхает, а затем решительно стаскивает с себя футболку.

Ой, надо же, какой послушный мальчик!

Пока я судорожно выстраиваю в голове последовательность будущих действий, Стас продолжает оголяться – на удивление быстро избавляется от джинсов и, оставшись в одних боксерах, принимается гордо демонстрировать свое рельефное, тронутое бронзовым загаром тело. На лице парня играет дерзкая улыбка (кажется, он проникся моей игрой и начал получать от нее удовольствие), а в глазах застыл вопрос: что дальше?

Глава 4. Минимум инициативы, максимум удовольствия.

Маша

Думаете, подмешать снотворное в напиток – это плевое дело? На телеэкране – возможно, а в реальной жизни – сплошной эпик фейл. Руки трясутся, бокалы из невероятно тонкого стекла вот-вот грозят разбиться, а баночка с препаратом никак не открывается.

Знакомая, учащаяся в медицинском и проходящая практику в психиатрической больнице, подогнала мне какой-то волшебный порошок, от которого, по ее словам, человек вырубается за считаные минуты. По-хорошему надо было сначала испытать чудо-препарат на себе или Соньке. Ну, чтобы убедиться в действенности и безопасности метода. Но умные мысли по обыкновению посещают мою голову в режиме опоздания, поэтому Толмацкому сегодня придется выступить в роли подопытного кролика. Надеюсь, у парня крепкое сердце и он не двинет кони прямо посреди моей аферы.

Кое-как совладав с волнением, разливаю вино по бокалам и, засыпав в один из них лекарство, тщательно перемешиваю. Та самая знакомая-медичка сказала, что при соблюдении дозировки вероятность побочных эффектов минимальна, поэтому по логике ничего страшного случиться не должно. По крайней мере, мне очень хочется в это верить.

Несколько раз легонько шлепаю себя по щекам, чтобы восстановить воинский настрой, а затем твердым шагом направляюсь в спальню. Как я и рассчитывала, Стас ждет меня на белоснежной кинг-сайз кровати в позе льва, готового к спариванию. Весь такой вальяжный и уверенный в собственной неотразимости.

Приблизившись, одариваю его масляной улыбкой и вручаю бокал со снотворным. Мне нужно, чтобы он выпил его до дна, ни на что не отвлекаясь.

Но как быть, если парень пожирает глазами меня, а до напитка ему нет никакого дела?

– Пей, – плавно отдвигаюсь и тут же принимаюсь шарить глазами по комнате.

Спасение приходи в виде портативной колонки, стоящей на подоконнике. Решено – я ему станцую! Устрою мини-стриптиз, пока она медленно, глоточек за глоточком цедит свой приговор.

– Включи музыку, красавчик, – киваю в сторону гаджета. – Сейчас я устрою настоящее шоу!

– Алиса, вруби какой-нибудь трек для секса, – задорно улыбаясь, Стас отдает команду виртуальному голосовому помощнику, и буквально через секунду колонка генерирует приятные тягуче-вибрирующие звуки, которые и впрямь создают эротическое настроение.

Песня мне, увы, незнакома, но мелодия довольно проста, поэтому проблем с попаданием в ритм возникнуть не должно.

Делаю крошечный глоток из своего бокала, а затем, отложив его на прикроватную тумбочку, принимаюсь плавно вращать бедрами. Туда-сюда. В спальне царит полумрак, и это существенно упрощает мою задачу – в темноте гораздо проще расслабиться и быть сексуальной. Да и Стас, судя по всему, решил не вмешиваться в размеренный ход событий – полулежит в постели и с ухмылкой на красивых губах наблюдает за моим маленьким представлением.

– Пей, – напоминаю я и с многообещающим видом подношу пальцы к пуговицам на своей блузке.

Парень послушно прикладывается к бокалу, а я приступаю к процедуре неспешного избавления от одежды. Как бы мне ни хотелось отделаться малой кровью, но без обнаженки, хотя бы частичной, обойтись вряд ли удастся. Просто танцы Стас еще в баре видел, его этим не удивишь. Для поддержания азарта и интереса требуется повышение ставок, поэтому буду раздеваться.

Ох, была не была.

Распахнув блузку, откидываю голову назад, прогибаюсь в пояснице и развожу плечи так, что тонкая ткань сама соскальзывает по рукам на пол. Лифчик на мне с эффектом пуш-ап, поэтому грудь, несомненно, смотрится очень даже выигрышно. Надо отдать должно производителям – поролона они не пожалели. Щедро напомнили им обе чашечки. По факту у меня неполная двойка, а в этом бюстгалтере – уверенная бодрая тройка. Вот вам и секрет сексуальности, господа.

Кокетливо виляю бедрами и чувственно вожу ладонями по своему полуобнаженному телу, с мрачным удовлетворением подмечая, что бокал Стаса опустел почти наполовину. Засранец явно кайфует от происходящего – знай себе потягивает винишко, пока я тут перед ним пируэты выписываю. Так старюсь, что аж пот прошиб.

Медленно расстегиваю ширинку на джинсах и, провокационно наклонившись, стягиваю их вниз. Божечки… Видела бы меня сейчас моя дорогая матушка, со стыда бы сгорела. Только полюбуйтесь – самозабвенно кручу задом перед парнем, которого знаю от силы два часа! А ведь я вообще-то не из тех… Ну, не из этих, которые от мужика к мужику по койкам прыгают! Вполне себе скромная девушка из приличной семьи…

Раньше была, во всяком случае.

Ну ладно, буду успокаивать себя мыслью о том, что весь этот трэш творю вовсе не я, а развратная штучка Габриэлла. Мое альтер-эго, которое, надеюсь, мне больше никогда не пригодится.

Оставшись в одном нижнем белье, томно облизываю губы и упираюсь руками в изножье кровати, на которой по-королевски возлежит Толмацкий. Веки у парня заметно потяжелели, но во взгляде по-прежнему горит похотливый огонь.

Чтоб ему пусто было! Уже почти весь бокал выдул! Какого черта не вырубается?

– Готов порезвиться, малыш? – играя бровями, интересуюсь я.

– Иди уже ко мне, – хрипло выдает он. – Хочу тебя просто зверски!

Скатываюсь взором вниз по его животу и испуганно икаю – и правда ведь хочет. Еще как! Прямо-таки солдат по стойке смирно!

Кошмар, Маша, во что ты ввязалась? Перед тобой возбужденный парень, который свято верит, что ты хочешь с ним секса! А если снотворное не подействует? Что тогда, блин? Что тогда?!

Натянуто улыбаюсь и усилием воли затыкаю внутреннего паникера. Сейчас любая рефлексия бессмысленна. Время вспять не отмотаешь, былого не вернешь. Сейчас есть одна дорога – вперед. Прочь страхи и сомнения!

– Иду, сладкий, иду, – мурлычу я. – Подожди еще немного.

Возвращаюсь к своей стоящей на комоде сумке и извлекаю из нее наручники. Если честно, даже не помню, откуда они у меня взялись. Кажется, выиграла в конкурсе на какой-то студенческой вечеринке. На первом курсе я часто на такие ходила.

Глава 5. Список любовниц.

Маша

Спрыгиваю с кровати и, бегло одевшись, принимаюсь исследовать спальню. По статистике, восемьдесят процентов населения хранит ценности именно в этой комнате. Самые распространенные места – в книгах, под матрасом и в шкафу среди белья. Печатных изданий у Толмацкого в квартире я не заметила, поэтому начну обыск с бельевых полочек.

Как я и думала, барахла у Стаса просто немерено. Содержимым только одной его гардеробной можно было бы одеть маленькую деревню! Тут вам и спортивные костюмы, и десятки джинсов, похожих друг на друга, как братья-близнецы, и футболки с логотипами известных брендов, и худи, и рубашки, и брюки, и водолазки, и свитера… Жесть! Вот это он шмоточник! Любая девчонка обзавидуется!

Несмотря на обилие одежды, в гардеробной царит идеальный порядок. То ли домработница постаралась, то ли Стасик – жуткий аккуратист. Обычно парни в этом плане не сильно заморачиваются, а у него все на плечиках висит. Чтоб, ни дай бог, не помялось. Надеюсь, он не сильно расстроится, когда я переверну тут все вверх дном.

Хотя нет, вру. Я вовсе на это не надеюсь. На его расстройство мне плевать с высокой колокольни. Он-то о Сонькиных чувствах явно не переживал, когда после секса сделала вид, что они незнакомы. А она, между прочим, полгода по нему сохла! «Стас такой красивый! Стас такой умный! Стас так хорошо шутит! Бла-бла-бла…» А этот Стас попользовал ее, как какую-то дешевку, и на следующий день даже не поздоровался. Вот вам и любовь двадцать первого века – никто ничего никому не должен. Перепихнулись и адьес.

Так что мне Толмацкого совсем не жаль! Гаденыш должен получить по заслугам! Наверняка у него таких Сонек вагон и маленькая тележка. Для него общение с женщинами – это просто охота. Так пусть теперь знает, каково это быть жертвой.

Самозабвенно вытряхиваю белье из выдвижных ящиков, когда на глаза мне попадается пухлая книжечка в кожаном переплете. Что-то вроде ежедневника, только чуть меньше. Подгоняемая любопытством я распахиваю книжку где-то на середине и… Обалдеваю.

Тут куча имен! Она вся исписана женскими именами! А еще рядом с каждым именем стоят ни о чем не говорящие мне числа. Три, пять, девять… Что это вообще значит? Кое-где даже десятки есть…

Так стоп! Только не говорите, что Толмацкий оценивает всех своих любовниц по десятибалльной шкале! Это слишком низко даже для такого мерзавца, как он!

Однако, чем дольше я листаю эту гаденькую книжку, тем больше убеждаюсь в своей правоте. Но самое отвратительное то, что рядом с именами девушек, которых Стас оценил по высшему баллу, убористым почерком написан номер телефона. Выходит, подлец оставлял в своем кругу общения только твердых десяток, а тех, кто не дотянул до его планки, предавал забвению! Вот урод!

До предела возмущенная таким потребительским отношением к женщинам я отбрасываю книгу учета любовных побед Толмацкого в сторону и брезгливо морщусь. Если еще час назад я допускала мысль о его пощаде, то теперь пуще прежнего жажду возмездия. Во мне просыпается кровожадная феминистка, мечтающая проучить зазнавшегося плейбоя. Уверена, после сегодняшнего вечера он десять раз подумает, прежде чем зазвать к себе домой очередную девицу из бара.

Тихонько обматерив Стаса напоследок, я возвращаюсь к поискам того, что можно потратить или выгодно сдать в ломбард. Наличка, часы, украшения – ни от чего не откажусь. Мне, ну, точнее не мне, а моему бедовому братцу Сеньке, деньги сейчас нужны просто позарез. Любая копеечка в помощь будет.

К сожалению, никаких заначек, кроме годового запаса презервативов, в шкафу Толмацкого мне обнаружить не удается, и я, ни на что особо не рассчитывая, засовываю руку под матрас. Он довольно тяжелый и массивный, поэтому шарить под ним – дело не из легких. Однако совсем скоро я нащупываю нечто, похожее на бумагу. Изловчившись, ныряю поглубже и буквально через секунду извлекаю на свет божий помятый сверток.

От волнения сердце ускоряется, а к лицу приливает жар. Будь я трижды проклята, если это не… Ура! Аллилуя! Я нашла целую пачку новехоньких пятитысячных купюр! Вот Толмацкий дундук, раз хранит деньги на дне кровати! Более банального места даже не придумать.

Решив, что пересчитаю добычу позже, убираю ее в сумку, а потом кидаю подозрительный взгляд на Стаса. Вообще на столь мощном снотворном человек должен проспать минимум всю ночь, но кто знает, как отреагирует конкретно его организм? Вдруг выпучит зенки, а я тут его денежки к рукам прибираю. Надо каждую минуту быть на чеку. Лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится.

Для верности пару раз толкаю парня в бок, но его размякшее тело никак не реагирует на грубые прикосновения. Хорошо. Значит, уснул капитально.

На всякий случай прихватив с собой сумочку, выхожу в просторную гостиную, и взор тут же цепляется за лежащие на полу джинсы Толмацкого, в которых он был сегодня. Недолго думая, обшариваю карманы и тут же нахожу пухлый бумажник, которому явно не помешает схуднуть.

Выуживаю из кошелька всю наличку, которой оказывается больше, чем просто много. Чтоб вы понимали, я на эти деньги могу с размахом прожить целый месяц, а Толмацкий таскает их с собой, вполне допуская возможность спустить всю сумму за один вечер. Собственно, в этом и заключается гигантская разница между нами. Мне каждый рубль дается потом и кровью, а он, не задумываясь, сорит деньгами направо-налево.

Эх, красиво жить не запретишь!

Глава 6. Жениться собрался?!

Маша

Оставив джинсы Стаса в покое, подхожу к декоративному камину, на котором расставлены всякие безделушки, и принимаюсь с любопытством их разглядывать. Восковые свечи, вазочка с искусственным и совершенно безлистным деревом, фарфоровые статуэтки, пара фоток Толмацкого на фоне знаменитых европейских достопримечательностей и… Черный бархатный футляр для ювелирного изделия.

Изумленно вздергиваю бровь и тут же протягиваю ладонь к маленькой аккуратной коробочке. Интересно, кого Толмацкий собрался баловать такими… Ох ты ж, ядрён батон! Это не серьги, как я изначально подумала! Это кольцо! С огромным, как айсберг, об который разбился Титаник, бриллиантом!

Дрожа от благоговейного трепета, подношу украшение поближе к лицу и перестаю дышать. Боже, какое же оно красивое! Я, конечно, не сильно разбираюсь в ювелирке, потому что у меня у самой ничего, кроме золотого колечка и гвоздиков с фианитами, нет, но тут и без специальных знаний ясно, что передо мной настоящая роскошь. Не та, которая на показуху рассчитана, а с изысканным шиком и аристократическим шармом. Такое кольцо вполне могла бы носить какая-нибудь княгиня Монако или другая чинная дама.

Зачем Стасу это восхитительное украшение? Кому он собрался его преподносить? Ведь не может же быть, что оно оказалось на его камине случайно?

Перебираю в уме все возможные варианты и вдруг, испуганно ахнув, подношу ладонь к губам. Страшная мысль, подобно грозовой молнии, прорезает сознание, а сердце гулко ухает в пятки.

Ну, конечно! Как я сразу не догадалась? Это же помолвочное кольцо! Стас скоро женится! Должно быть, на какой-нибудь обеспеченной девушке с хорошей родословной, которую подобрал ему отец. Говорят, богатые люди редко вступают в брак по любви, им нужен статус, связи и прочее… Но даже если это так, то каким же подонком надо быть, чтобы накануне собственной помолвки развлекаться в постели с малознакомыми девицами?!

От таких новостей неприязнь к Толмацкому увеличивается прямо-таки в геометрической прогрессии. Я начинаю жалеть о том, что прямо сейчас он находится в бессознательном состоянии, тем самым лишая меня возможности высказать ему все, что я о нем думаю. Точнее, высказать-то я могу, но толку? Он все равно меня не услышит.

Нет, ну посмотрите, каков наглец! Сам без пяти минут помолвлен, а у самого вереница из любовниц, которым он еще и оценки ставит! Интересно, как выглядит эта система в его голове? Что нужно сделать, чтобы заработать десятку? Акробатические трюки в кровати исполнять? Пополам складываться? Стонать, как пожарная сирена?

С отвращением закатываю глаза и, захлопнув бархатный футляр, опускаю его на дно своей сумочки. Понимаю, воровать чужое помолвочное кольцо – верх беспредела, но если это хоть как-то помешает Толмацкому затащить в сети заранее обреченного брака невинную девушку, не догадывающуюся о его двуличности, то я просто обязана это сделать.

В самую последнюю секунду в голове возникают флешбэки стыдливого прошлого, с которым я клялась завязать, но голос нужды, скандирующий оправдательную речевку «это все ради Сеньки», заглушает шепот надрывно дергающейся совести. В былые времена мне подолгу удавалось ее игнорировать. Удастся и сейчас.

Бегло обыскав квартиру Стаса, я возвращаюсь в спальню. Несколько секунд задумчиво наблюдаю, как дьявол в обличии ангела сладко посапывает, привалившись головой к оттянутому наручниками запястью, а затем достаю из сумки телефон и вновь залезаю на кровать.

По большому счету, от финального этапа плана можно было бы легко отказаться, ведь деньги я уже получила, но этот маленький штрих – гарант моей безопасности. А безопасностью пренебрегать нельзя.

Судя по статьям в СМИ, семья Толмацкого владеет яхтами-заводами-пароходами и прочими благами, недоступными простым смертным, поэтому логично предположить, что для него украденная мной сумма – не такая уж большая потеря. Но все же перестраховаться никогда не помешает. А то мало ли… Кто знает, что взбредет в голову разгневанному парню?

А еще во мне говорит банальное женское желание отомстить зарвавшемуся бабнику. За Соньку. За будущую невесту, которая, возможно, искренне его любит, пока он тут на стороне куражится. За всех обиженных им девушек.

Помнится, подруга говорила, что Толмацкий добрую половину их универа поматросил. Странно, конечно, что, зная это, она все равно решилась с ним переспать, но поведение влюбленной женщины, как известно, не поддается логике. Увы, Сонька далеко не первая, кто получает по лбу граблями под названием «обаятельный Казанова», наивно полагая, что именно с ней он изменится, остепенится и вообще станет приличным парнем.

Ха! Ха! И еще раз ха, Сонечка! Бабники не меняются! Только если стручок отсохнет, и нечем будет бабничать!

Покивав головой в знак согласия со своей внутренней злобной фурией, я коротко выдыхаю, цепляю резинку боксеров Толмацкого и, расхрабрившись, стаскиваю их вниз.

Эротическая фотосессия в качестве компромата никогда не повредит!

Хм… Ну что вам сказать? Хорошо у него все там, эстетично даже. Ну а в целом – парень как парень. А то, что я уже секунд на десять залипла, так это с непривычки просто. Не каждый же день такое увидишь, правда?

Разумеется, к обнаженке мужчины относятся несколько иначе, чем девушки. Но я все же думаю, Стас не захочет массового распространения снимков, на которых он запечатлен голый, с приспущенными труселями и пристегнутый к кровати наручниками с розовым мехом. Как-то, знаете, не комильфо перед общественностью в таких ракурсах представать, даже если ты прожженный ловелас и закоренелый пофигист.

Пользуясь бессознательным состоянием Толмацкого, я немного экспериментирую с его позами. На фотографиях он должен выглядеть нелепо, а не сексуально! Иначе в чем смысл этой затеи? Устраивать бесплатную рекламу его прессу, который даже в расслабленном состоянии поражает своим рельефом, я не собираюсь!

Глава 7. Негодяйка! Стерва! Проходимка!

Стас

Вам знакомо это чувство? Когда просыпаешься утром после бурной ночки, а вместо горячей девчонки, с которой познакомился накануне, обнаруживаешь обчищенную квартиру и отсутствие бабок в ней?

Если незнакомо, то примите мои поздравления – вам крупно повезло. Потому что чувство это, мягко говоря, неприятное.

Пробуждение наступает резко и болезненно. Не знаю, что беспокоит меня больше – затекшая в неестественной позе рука или голова, раскалывающаяся от похмелья… Так, стоп! Какое еще похмелье? Вчера я почти не пил, считай, что трезвый был. Но тогда откуда эти ядерные взрывы, один за другим сотрясающие мою черепную коробку и ее содержимое?

Так и не разлепив тяжелых век, пробую сменить положение тела, но почему-то ничего не получается. Нехотя распахиваю глаза и, кинув взгляд на свое правое запястье, испуганно дергаюсь. Розовый плюш, декоративные ремешки и хлипкий пластик – поверить не могу, меня пристегнули наручниками! К собственной, блин, кровати!

Очумело моргая, пытаюсь восстановить в голове цепочку событий вчерашнего вечера, но они неуловимо путаются и ускользают. Так-так… Бар, знакомство с Габи, поездка на такси, в течение которой она вертелась как юла, потом моя квартира, ее дерзкое «снимай штаны, красавчик», спальня, музыка, а дальше – пустота.

Неужели я просто взял и отрубился? Прямо посреди ее имровизированного стриптиза? Нет, ну это вообще на меня похоже! Я скорее спички в глаза вставлю, чем пропущу такое шоу!

А что, если Габи что-то подмешала в вино, которым так усердно меня поила? Хм… Это интересная теория. По крайней мере она объясняет совершенно нехарактерную для меня сонливость.

Со всей дури дергаю правой рукой, и тонкая цепочка, связывающая два браслета наручников, рвется. Не знаю, чем Габи руководствовалась, пристегивая меня этой хлипкой фигней из магазина сувениров, но точно не здравым смыслом. Такие, с позволения сказать, наручники способны удержать разве что ребенка. И то не факт.

Морщась и потирая ноющее запястье, встаю с кровати и наконец обращаю внимание на бардак, воцарившийся в комнате. Вещи лежат не на своих местах, выдвижные ящики комода закрыты неплотно, а гардеробная и вовсе пережила апокалипсис. Такого хаоса я никогда еще не наблюдал. Что эта чокнутая тут вытворяла?

С нарастающим чувством паники бегло исследую квартиру и прихожу к неутешительному выводу: она меня обокрала. Ладно хоть гаджеты и другие ценности не тронула – только наличку забрала. И то не всю. Видать, второпях искала.

Не то чтобы мне сильно жаль потерянных денег, но все же быть жертвой махинаций оборзевшей девки – так себе удовольствие.

Вот чувствовал же, что не просто так она ко мне в баре липла! Вся такая горячая и готовая на все… Было в ее поведении что-то преувеличенно неестественное и чересчур провокационное. Обычные двадцатилетние девчонки себя так не ведут. И где только мои мозги были?

Можете не отвечать, вопрос чисто риторический. Понятно дело, что мозги утекли в область паха, но все равно обидно. Развела меня, как лоха какого-то! И даже не дала вроде. Только белье засветила – черное, насколько я помню… Но это разве компенсация за потерянное бабло?

Гневно ударяю кулаком в стену, пытаясь на ней выместить бушующую внутри злобу и, больно ушибив костяшки, матерюсь. Еще ни одна женщина не вызывала у меня такого острого приступа бешенства. Габи не просто обокрала меня, нет… Она хитростью проникла ко мне домой, отхлестала мое мужское самолюбие по щекам и свалила, оставив за собой шлейф несбывшихся фантазий неудовлетворенного желания. Сучка!

Скрежеща зубами от бессильной ярости, плетусь в ванную, где долго стою под холодным душем в попытке привести себя в чувства и принять произошедшее. Слегка взбодрившись, обматываю бедра полотенцем и тащусь на кухню, чтобы залить в себя пару чашек черного и крепкого. Утром без кофе я не человек, а таким дерьмовым утром – тем более.

Запускаю кофемашину и беру в руки мобильник, проверяя пропущенные вызовы и входящие сообщения. Больше всех мне, само собой, названивал Никитос. Поди, от любопытства весь извелся. Он же видел, как я уходил из бара с Габи, вот и хочет узнать, как все прошло. А что мне ему сказать? Признаться, что девочка обвела меня вокруг пальца, присвоила мои бабосики и хвостиком махнула?

Другу-то я в принципе все рассказываю, но эта ситуация – совсем уж из ряда вон. Не буду пока перезванивать. Придумаю план действий, потом наберу.

Кроме Никитоса, выйти со мной на связь пытались Женька Крылова (мы с ней иногда чпокаемся, когда ни у нее, ни у меня на горизонте нет более интересных партий), лаборантка с кафедры антикризисного управления (донимает меня под предлогом проблем с курсовой, а сама, походу, втюрилась) и отец.

Последнее вообще не радует, потому что батя никогда просто так не звонит. Если уж он решил почтить меня своим вниманием, значит, повод серьезный: либо я опять где-то накосячил, либо он хочет поговорить о чем-то важном. О моей грядущей стажировке, например.

С недавних пор отец одержим идеей сделать из меня честного роботягу. Мол, деньги на деревьях не растут, и я должен сам научиться их добывать. И где он только этой фигни понабрался?

Опрокидываю в себя чашку кофе, обжигаю язык и, громко выругавшись, перезваниваю бате. Хочется побыстрее отстреляться и снова завалиться в кровать, а то я что-то ни черта не отдохнул…

– Станислав? – голос отца грозовым переливом звенит в ушах.

– Да, пап, привет, – отзываюсь я, невольно вытягиваясь струной.

Даже когда его нет поблизости, я все равно чувствую эту несгибаемую энергию власти. Она прямо через телефонную трубку просачивается.

– У бабушки был? – деловито осведомляется батя, не расщедриваясь на формальные, а значит, совершенно бесполезные «привет» и «как дела?».

– Был.

– Кольцо забрал?

– Забрал, – вздыхаю я, чувствуя себя как на допросе.

Глава 8. Ультиматум.

Стас

Офис отца находится в бизнес-сердце города, где даже по выходным кипит жизнь. Тут и там снуют солидные дядьки с дипломатами и женщины со скучными прическами. Деловые, успешные, вечно куда-то спешащие. Папа уже давно мечтает сделать меня частью этой занудной тусовки, но я пока отчаянно сопротивляюсь. Ранние подъемы и ненормированный график – это не для меня. Я слишком молод и жизнелюбив, чтобы заживо хоронить себя под кипами макулатуры. Вот доучусь – а там видно будет.

Захожу в стеклянный лифт и с тяжелым вздохом приваливаюсь плечом к стене. Не припомню, когда в последний раз от предвкушения встречи с отцом у меня так предательски сосало под ложечкой… Должно быть, еще на первом курсе, когда после проваленной сессии меня чуть не отчислили из универа. Батька тогда, конечно, за меня подсуетился, но потом всыпал по первое число. Даже карманных денег на какое-то время лишил.

Коротко постучав, распахиваю дверь в приемную и лучезарно улыбаюсь папиной секретарше Анжеле. Ей двадцать пять, и она жутко сексапильна. Волосы по пояс, ноги от ушей, буфера, как два волейбольных мячика, – большие, стоячие… Прям ух!

Если бы батя надумал жениться на ней, я бы его хотя бы чисто по-мужски понял. В его возрасте за одну ночь с такой горячей штучкой можно десяток лет сбросить. Не то, что с этой унылой Элеонорой... Она, поди, секс только в миссионеркой позе признает.

– Добрый день, Станислав Андреевич, – кокетливо поправив прическу, здоровается Анжела. – Вы к Андрею Денисовичу?

– Привет, – притормаживаю у ее стола. – Выглядишь сегодня потрясно, у меня аж сердце биться перестало.

Понимаю, что опаздываю к отцу, но как не пофлиртовать с такой красоткой?

– Ой, Станислав Андреевич, вы меня смущаете, – хихикает она, часто-часто хлопая длинными ресницами.

– А ты не стесняйся, – опираюсь ладонями на стол, тем самым сокращая расстояние между нашими лицами. – Я же правду говорю. Давай поужинаем вечером, Анжел?

Ответить она не успевает, потому что в эту самую секунду дверь соседнего кабинета открывается и на пороге появляется внушительная фигура моего отца.

– Задерживаешься, Станислав, – мрачно выдает он.

– Пробки были, – лгу я, кидая прощальный и полный тоски взгляд на вырез Анжелиной блузки.

Все-таки, что ни говори, а батя у меня лютый тип. У него все сотрудники по струнке в ряд ходят. А секретаршу, походу, вообще в ежовых рукавицах держит – у нее вон, при одном его виде игривый настрой улетучился. Вмиг серьезная и неприступная сделалась.

С трудом сдержав разочарованную мину, вслед за отцом захожу в его кабинет и располагаюсь на небольшом кожаном диване у стены. Я совершенно не знаю, как рассказать ему о недавнем казусе с кольцом, поэтому решаю начать с приятной для него темы. Может, хоть это немного его задобрит.

– Пап, я это, насчет стажировки подумал, – прокашлявшись, говорю я. – В общем, я согласен. Со следующей недели готов приступить.

Если честно, я не планировал сдаваться в рабство так легко и быстро, но обстоятельства, сами понимаете, изменились. Тем более стажировка продлится всего два месяца. Оттарабаню как-нибудь.

– Отлично, – безэмоционально отзывается он. – Передам твои документы в кадровый. На следующей неделе с тобой свяжутся.

– Оке-е-й, – тяну я, нервно постукивая ладонями по коленям. – Ну, а вообще как дела, пап? Новости какие?

Понимаю, что мои вопросы звучат неестественно и глупо, но другого способа отсрочить неприятный разговор я так и не придумал.

Слегка нахмурившись, отец одаривает меня подозрительным взором, а затем сухо произносит:

– Кольцо давай, – собирает со стола в бумаги и отправляет их в дипломат. – Я тороплюсь. У меня через полчаса встреча в Плазе.

– Ах да… Кстати о кольце… Тут такое дело, – мямлю я и, наконец собравшись с духом, выпаливаю. – Его у меня нет, пап.

Стиснув челюсти до желваков, отец медленно, словно кобра, готовящаяся к броску, оборачивается и прижигает меня таким свирепым взглядом, что я начинаю испытывать острое, граничащее с потребностью желание прямо сейчас провалиться сквозь землю. Он не произносит ни слова, и от этого давящая тишина кабинета гнетет еще больше.

– Я забрал его у бабушки и привез домой, – спешу объясниться я. – А потом вечером познакомился с одной девчонкой в баре, привез ее к себе, и она…

– Станислав, – голос отца звучит как выстрел. – Как ты думаешь, почему я решил жениться на Элеоноре? Почему спустя столько лет одиночества остановил выбор именно на ней?

– Чтобы на старости лет был человек, который мог бы подать тебе стакан воды? – пробую пошутить я, но тут же осекаюсь, потому что нижняя челюсть родителя угрожающе выдвигается вперед.

– Потому что она особенная. Не такая, как все. Умнее, тоньше, глубже, – отец не повышает голоса, но я все равно слышу в нем металл. – А особенная женщина заслуживает особенного отношения. Когда-нибудь ты этой поймешь.

А вот это вряд ли. У меня было много девушек. Объективно красивых и тех, на общение с которыми подталкивает аргумент «ну, с пивком-то пойдет». Начитанных и искренне считающих, что Обломов – это не герой романа, а писатель. Скромных и раскрепощенных. Загадочных и предсказуемых. Добрых и стервозных.

Но это если вдаваться в детали. А по большому счету, принципиально они ничем друг от друга не отличались. Знаете, как это бывает: февраль – зимний месяц, март – весенний, а погода один хрен одинаковая. Вот и с девчонками примерно так же.

Собственно, поэтому заявление отца я воспринимаю с большим скепсисом. Не верю я в особенных женщин. В коварных и продуманных – верю. А в особенных – нет.

– Ну так купи ей кольцо с брюликом побольше прежнего, и дело с концом, – несмело предлагаю я. – Для нее, думаю, разница невелика.

– Она велика для меня, – жестко обрубает отец. – Я делаю Элеоноре предложение через полторы недели, во вторник. К этому дню кольцо должно быть у меня.

Глава 9. И звали ее Марусей.

Стас

– Ой, не могу, – закатываясь в приступе хрюкающего смеха, Никитос лупит ладонью по столу. – То есть ты ей сам разрешил себя пристегнуть к койке и напоить этой хренью? Ну ты дебил, Стасян, ты такой дебил…

Он продолжает веселиться, а я с кислой физиономией кошусь в окно. От разговора с другом легче, надо сказать, не стало. Вот вообще. Вместо того, чтобы пораскинуть мозгами над решением моей проблемы, он уже полчаса ржет как ретивый конь, сотрясая своей дергающейся тушей наш столик. Даже кофе мне расплескал.

– Угомонись, олень! – рявкаю я, вконец взбешенный его шальной потехой.

Со стороны всегда легко умничать! А попробовал бы он сам очутиться в спальне с Габриэллой – совсем бы по-другому запел. Она ж такими глазами на меня смотрела… Невинными и в то же время порочными. Просто пожирала взглядом, плутовка дрянная. Вот я поплыл, как девственник в женской бане.

– Да ладно, бро, не кипятись, – Никитос примирительно поднимает руки, однако истеричное хихиканье продолжает сочиться из его рта.

– Как мне не кипятиться, если я того и гляди на улице окажусь? – раздраженно рычу я, испепеляя взглядом друга, которого прямо сейчас мне хочется убить.

Черт бы побрал его неуместное веселье!

– Гонит твой батя, – беспечно отмахивается он. – На понт просто берет. Чтобы ты испугался и рванул этот брюлик по всему городу искать. Он же не зверь какой-то, чтобы их хаты тебя выселять.

В том-то и дело, что зверь. Прямо-таки зверюга. Папа только с виду весь такой интеллигентный и сдержанный, а по факту тот еще псих. Помнится, как-то в детстве я не хотел собирать разбросанные по комнате игрушки, и он пригрозил, что выкинет моего любимого динозавра в окно. Я тогда решил, что он блефует, поэтому не особо торопился наводить порядок, а отец взял и со всей силы швырнул игрушку в форточку. Ударившись об асфальт, динозавр разбился на сотни пластиковых кусочков, а вместе с ним разбилось и мое сердце. Эта ситуация научила меня двум важным вещам – поддерживать порядок в комнате и всегда воспринимать слова отца всерьез.

– Мне надо ее отыскать, Никитос, – массируя виски, заявляю я. – Иначе хана.

– А ты ее в соцсетях не пробивал? – успокоившись и напустив на себя серьезный вид, интересуется друг. – Имя-то у нее редкое. Габриэлл в нашем городе от силы штук пять, наверное.

– Вообще-то девяносто семь, – мрачно изрекаю я.

– Нифигасе! – удивляется он. – И че, среди них нужной нет?

– Нет. По крайне мере среди тех, у кого на аватарке реальное фото.

– Хреново, – друг отпивает чай, задумчиво возводит глаза к потолку и после нескольких секунд молчания выдает. – Слушай, Стасян, а у тебя же в подъезде камеры видеонаблюдения установлены?

– Да, – отзываюсь я, ощущая, как в груди медленно зарождается радость. – Не только в подъезде, но и во дворе, и на лестничной площадке.

– Нам нужно просто заполучить фотки этой крали, и дело в шляпе, – Никитос откидывается на спинку кресла и победно щелкает пальцами обеих рук. – Есть у меня один кореш, Степкой зовут. Он тебе за небольшую плату по фотке не только профиль в соцсетях найдет, но и полную инфу о человечке предоставит – адрес, место учебы, место работы и прочие детали.

– Ништяк, – я довольно потираю ладони, а затем перевожу взгляд на проходящую мимо официантку. – Девушка, можно счет?

– Картой или наличными? – замедляясь, она кокетливо сдувает со лба длинную челку.

– Счет картой, а чаевые наличными, – подмигиваю я.

От плана, который придумал Никитос, шкала моего настроения стремительно ползет вверх. Ведь чем раньше я отыщу свою проходимку, тем больше будет шансов вернуть бабушкину драгоценность назад. Возможно, Габи еще не успела сдать ее в ломбард, и тогда я отделаюсь малой кровью. Просто заберу кольцо и заряжу этой полоумной воровке знатный щелбан в тыкву. Даже по жопе лупить не буду.

Но если все-таки сдала… Ох, тогда несдобровать чертовке. Я в этом смысле как отец – вроде добренький, улыбка до ушей, но стоит меня довести, то превращаюсь в сущего монстра.

– Пожалуйста, ваш счет, – к нам вновь приближается официантка с терминалом безналичной оплаты в руках, и я бессознательно подмечаю, что застегнутых пуговиц на ее белой рубашке стало на две меньше.

Расплатившись, лезу в карман за наличкой, чтобы оставить ее на чай, когда вдруг в глаза бросается надпись в нижнем углу счета, выведенная аккуратным почерком. Это номер телефона, а рядом с ним красуется простое и лаконичное «Ирина».

Перевожу взгляд на официантку, которая уже отошла вглубь зала, и тотчас ловлю ее заигрывающую улыбку. Молодец девочка, не постеснялась. Плюс десять к ее привлекательности.

Вытаскиваю счет из кэшницы и, на прощанье махнув по-прежнему улыбающейся девчонке, покидаю кафе. Однако, оказавшись на улице, комкаю бумажку с заветным номером и выбрасываю ее в близстоящую урну.

Официанточка, конечно, ничего, вполне в моем вкусе. Милая, молоденькая, с упругой попкой. Вот только у меня в свете последних событий что-то напрочь пропало желание знакомиться с девушками.

Опасное это дело, оказывается. Порисковей прыжков с парашютом будет. Поэтому ну нафиг, беру перерыв. Сначала с последствиями прошлой «бурной» ночки разберусь, а потом уж буду новые приключения на задницу искать. Девки не нефть, никогда не закончатся.

***

Зайцева Мария Петровна. Именно так по-настоящему зовут Габриэллу, которая оказалась не только воровкой, но и изощренной вруньей. От этого, знаете ли, еще обидней. Выходит, меня обдурила не хищница с заморским именем, а самая обычная Машка. Манька. Маруся. Вот вам и русская душа нараспашку.

Кстати говоря, информацию мы с Никитосом пробивали непростительно долго. Основная загвоздка вылезла там, откуда не ждали. Как выяснилось, у нас в стране простые люди с особым трепетом относятся к понятию «выходные», и даже кругленькая сумма в качестве вознаграждения не всегда способна заставить их бросить дачу и примчаться в город для решения твоих проблем.

Глава 10. Ну здравствуй, Машенька.

Маша

– Я буду один Охотничий блин, два блина с Нутеллой и облепиховый морс. А ты определилась, дорогая? – седовласый мужчина оборачивается на супругу, которая с пристальным вниманием изучает меню.

Неужели она до сих пор его не выучила? Они с мужем обедают у нас по средам уже на протяжение полугода и каждый раз заказывают одно и то же. Да скорее океан разверзнется и явит миру поселения русалок, чем эта дама изменит свой привычный выбор.

– Греческий салат, блинный штрудель и чашка зеленого чая, – после долгого шелестения страницами отзывается она.

Ну, кто бы сомневался. Подводный мир останется надежно скрытым от посторонних глаз.

Делаю вид, будто записываю заказ в свой потрепанный блокнотик, когда дверь кафе широко распахивается и на пороге предстает человек, при виде которого у меня останавливается сердце, отвисает челюсть, потеют ладони и дергается глаз. Причем это все – одномоментно.

Голову затягивает шквалом вопросов, которые бьют по мозгам, вынуждая сознание метаться в приступе парализующей паники. Что парень, ездящий на Мазерати, забыл в кафешке с акционной вывеской: «После 14:00 все сладкие блины по шестьдесят девять рублей»? Не из-за скидки же он сюда приперся? Хотя, если задуматься, лучше б из-за нее.

Первый порыв – бежать. Бежать, не оглядываясь. Прочь из города! Прочь из страны! Скрыться в Мексике и осесть на дно!

Так, стоп. Кажется, я немного переборщила с радикальностью мер. Для начала неплохо было бы потихоньку выползти из основного зала и схорониться на кухне. Туда Толмацкий точно не сунется, поэтому у меня есть вполне реальный шанс на спасение.

– Девушка, с вами все в порядке? – обеспокоенно интересуется мужичок, у которого я только что приняла заказ. – Вы как-то побледнели резко…

Чувак, еще б не побледнеть! Тут такое творится!

– Эм… Все нормально, – мямлю я, пятясь назад, словно затравленный суслик.

Уверенным шагом Толмацкий заходит в кафе и, перевернув кепку козырьком назад, принимается озираться по сторонам.

Матерь божья! Он сейчас меня заметит! Отставить, отставить пятиться! Руки в ноги и бежать! Прямо галопом!

Ох. Слышали о том, что паника – плохой советчик? Так вот, это правда. Паника – худший советчик на свете. Ведь если бы я продолжила без резких движений отступать на безопасную территорию, то все могло бы обойтись. А так…

Развернувшись на пятках, я запасаюсь ускорением и только успеваю газануть, как со всей дури впечатываюсь в нечто твердое, горячее, а впоследствии еще и мокрое.

– А-а-а! – раздается испуганный вопль.

Перед глазами проносится рыжая шевелюра и растерянное лицо моего коллеги Денчика, а содержимое его опрокинутого подноса летит частично на пол, частично на меня. Фартук и рубашка мгновенно пропитываются вишневым компотом и липнут к животу, но это мелочи – на работе мне не впервой обливаться напитками. Самое ужасное то, что моя нелепая попытка сбежать сопровождается отвратительно громким звуком битого стекла, на который оборачивается, кажется, всё кафе.

На мгновенье жмурюсь, пытаясь примириться с надвигающейся неизбежностью, а затем медленно перевожу взгляд туда, где еще пару секунд назад стоял Стас. Его скривившаяся в усмешке физиономия полна мрачного триумфа, а слега сощуренные глаза горят недобрым огнем.

– Ну здравствуй, Машенька, – обманчиво дружелюбным тоном произносит он, устремляясь мне навстречу.

Ёж твою клёшь! Хана, товарищи. Пропала ваша Маша. Как он имя-то мое вызнал? Где я прокололась?

Повинуясь инстинкту самосохранения, дергаюсь в сторону и, обогнув стоящие у окна столики, резвым русаком несусь к выходу. Ситуация, конечно, патовая, но голыми руками он меня не возьмет! Мы, Зайцевы, просто так не сдаемся!

– Стоять! – к сожалению, реакция у Толмацкого отменная.

Предугадав мой маневр, он быстро смещается вправо и подлавливает меня у последнего столика, который я не успела оббежать. Теперь нас разделяет только метр воздуха и хлипкая деревянная столешница. Не очень-то надежная преграда, согласитесь?

– Ах ты, негодяйка! – гневно рявкает Стас, перегибаясь через стол и за фартук притягивая меня к себе. – На этот раз смыться не получится, поняла?

– Станислав… Как тебя там по батюшке? Отпусти меня, бога ради! – перепуганной овечкой блею я, пытаясь разжать его цепкие пальцы.

Остается только добавить: «Не виноватая я… Он сам пришел!»

– Обокрала меня, а сейчас дурочку врубаешь?! – грозно рычит Толмацкий. – На выход пошла! Живо!

В его лице столько свирепой ярости, что мне становится страшно. По-настоящему страшно. Вот прям до трясучки, до колючих мурашек на спине. А что, если Стас реально меня прижучит? Не просто отшутится, мол, ха-ха, вот ты стерва, а на полном серьезе отомстит? Ударит, машиной переедет или что-нибудь в этом роде? Кажется, насолила я ему знатно…

– Н-не пойду, – мотаю головой я, а затем, уловив во взгляде парня новую вспышку ядерного гнева, перехожу на ультразвук. – По-мо-ги-и-те!

Все-таки мы в кафе не одни, и я должна пользоваться этим. По максимуму пользоваться.

– Заткнись! – встряхнув меня как тряпичную куклу, гаркает Стас. – А не то я…

– Молодой человек, могу я поинтересоваться, что здесь происходит? – вклинивается в наш диалог менеджер Володя по прозвищу жердь. Он весь такой тощий, нескладный, некрасивый… Но в эту секунду для меня нет человека милее.

Давай, Володь, вруби жесткого руководителя! Выставь этого мерзавца вон! Видишь, он над твоей сотрудницей измывается!

– У нас с Марией недопонимание образовалось. Она мне денег задолжала, а возвращать не хочет, – мигом оценив ситуацию, Стас отпускает мой фартук и натягивает на лицо обаятельную улыбку. – Но я же не изверг, все понимаю. Мало ли какие обстоятельства у молодой девушки могут возникнуть, верно? – ангельским голосом воркует этот лис. – Просто обсудить все хотел. Мирно. А она вот почему-то сопротивляется.

Глава 11. Мне нечего стесняться.

Маша

Стас выволакивает меня на улицу и, толкнув спиной в шершавую стену здания, нависает надо мной грозовой тучей.

– Кольцо. Там было кольцо, – обдавая меня сладковатым ароматом парфюма и запахом цитрусовой жвачки, цедит он. – Верни его мне сейчас же. А бабки, так и быть, можешь отставить себе.

Последнюю фразу Толмацкий произносит с едва уловимой брезгливостью в голосе, будто та наличка, которую я украла, – для него мелочь и он разрешает мне ей подавиться.

С его стороны это, конечно, очень великодушно, вот только есть одно ма-а-аленькое «но»:

– У меня больше нет. Ни денег, ни кольца, – шумно сглотнув, признаюсь я.

Желваки парня мгновенно напрягаются, а глаза наливаются кровью. Знаете, если бы взглядом можно было убивать, я бы уже давно валялась на асфальте со здоровенной дыркой во лбу.

– Как это нет? – преувеличенно сдержанно интересуется он, а затем медленно, словно разговаривает с умственно отсталой, добавляет. – Мой отец хотел преподнести кольцо своей невесте. Это фамильная ценность, понимаешь?

Ааа… Так женится не Стас, а его отец? Это немного меняет дело. Выходит, он не такой уж и придурок. Ну, то есть придурок, конечно, но не в квадрате.

– Я… Мне… Мне срочно нужны были деньги, – я вдруг начинаю страшно заикаться. – Мой брат Сенька угодил в неприятности и… В общем, я все отдала. Прости.

М-да, тупо, конечно, с кольцом вышло. Я ж не знала, что оно для отцовской невесты предназначено. Если б знала, ни за что б не тронула. Одно дело – насолить наглому мажорику, и совсем другое – сорвать помолвку влиятельному бизнесмену. Совершенно разные весовые категории. Вот это я влипла…

– Кому отдала? – парень глядит так, будто вот-вот набросится и придушит меня моим же фартуком. Отчего-то я не сомневаюсь, что он способен на такое.

– Бандюганам из своего поселка, которые Сеньку на счетчик поставили, – мямлю я, внутренне сжимаясь в крохотную точку.

– И откуда ты только взялась на мою голову, мошенница недоделанная?! – яростно выплевывает Толмацкий, а затем его кулак впечатывается в стену буквально в пяти сантиметрах от моей щеки.

Сколько не храбрись, а парень в гневе реально страшен. Того и гляди на куски меня разорвет.

На несколько секунд Стас прикрывает веки, словно мысленно уговаривая себя не гробить нерадивую Машу при свидетелях, а затем вновь вскидывает на меня глаза:

– Значит так, Зайцева, собираешь руки в ноги и дуешь в свой Мухосранск за кольцом, – приказным тоном цедит он. – Чтобы к завтрашнему, край послезавтрашнему дню оно было у меня. Решишь свинтить – я тебе такой ад устрою, что ты к своим бандитам еще за помощью побежишь!

Ох, нет, обратно в Сентябрьск мне сейчас никак нельзя. Тем более к Мансуру. В жизни с ним больше пересекаться не хочу!

– Поселок в трехстах километрах отсюда, – в отчаянии выпаливаю я. – Да и Мансур мне ничего не вернет! Он вор в законе, местный смотрящий, понимаешь? С такими, как он, шутки плохи!

– Мне плевать, это твои проблемы, – безразлично бросает Стас. – Если не вернешь кольцо, я передам это дело в руки доблестной полиции. Доказательства твоей виновности имеются. Ну так что, готова рискнуть свободой, Машенька?

От этого его «Машенька» за километр беспощадностью разит. Должно быть, именно так разговаривают со своими жертвами хладнокровные убийцы. Обманчиво ласково и чудовищно спокойно.

Ой-ей, вот это ситуация вырисовывается. Натуральный армагеддец, по-другому не скажешь. Кажется, пришло время для козырей, припасенных в рукаве. Без них мне, походу, не справиться.

– Знаешь, Стас, я думаю, не в твоих интересах рыть мне могилу, – собравшись с духом, заявляю я.

– Да что ты говоришь? – парень вскидывает брови. – И почему же?

– Потому что у меня тоже кое-что есть против тебя, – пытаясь вложить в свой голос как можно больше устрашающей убедительности, отвечаю я.

– Еще одни наручники? – саркастично уточняет он. – Извини, не напугала.

– А я еще не начинала тебя пугать, – многозначительно расширив глаза, запускаю руку в задний карман шортов, извлекаю оттуда телефон и, разблокировав его, подношу к лицу Стаса. – Полюбуйся-ка на это.

На экране – его фотографии в непотребном виде, сделанные в ту самую роковую ночь. Они у меня в галерее в избранном хранятся. Ну, чтобы под рукой всегда были.

Поначалу от увиденного лицо Толмацкого удивленно вытягивается, а пухлые губы складываются в обескураженное «о». Однако через пару секунд его шок внезапно испаряется. Парень берет себя в руки, закрывает рот, а потом и вовсе огорошивает меня совершенно равнодушным:

– И че?

– Ниче! – психую я, сбитая с толку его безэмоциональным ответом. – Если не заметил, ты тут без труселей вообще-то! Будешь до меня докапываться – выложу все в Интернет, понял?

– Пф... Выкладывай, – равнодушно пожимает плечами засранец. – Мне стесняться нечего, сама же видишь.

Вот это самомнение, видали? Того и гляди небосвод проткнет. Чем-чем, а комплексом неполноценности Толмацкий точно не страдает. Это ж надо быть таким самоуверенным, а!

От столь неожиданной реакции предполагаемой жертвы я впадаю в полнейший ступор. Я и подумать не могла, что мой план провалится с таким сокрушительным треском…

Рот распахивается в бесплодных попытках вымолвить хоть слово, а мозг словно оцепенел. Ни одной разумной ответной реплики не генерирует. На языке только «бе» да «ме» вертится.

Неужели Стасу действительно плевать на то, что его интимные фотки станут достоянием общественности? Или это просто умелый блеф, которым он маскирует истинные чувства? Лично мне на его месте было бы очень страшно… Но кто знает, может, у парней в голове все сильно иначе устроено? Мол, подумаешь, засветился без белья, с кем не бывает?

Глава 12. Не нужна мне твоя тощая натура.

Маша

Пока я зависаю в мучительном шоке от произошедшего, Толмацкий с кривой усмешкой на губах придвигается лицом к экрану мобильника, а потом и вовсе выхватывает его из моих рук.

– Эй, отдай! – взвизгиваю я, сетуя на заторможенность своих рефлексов.

Пробую отобрать телефон у наглеца, но попытки, увы, тщетны. Парень гораздо выше и сильнее, поэтому, чтобы удерживать меня на расстоянии, ему достаточно просто вытянуть руку и упереться ей в мое плечо. Так что, пока я пыхчу и брыкаюсь, отпихивая от себя его ладонь, Стас уже вовсю листает галерею, детально рассматривая многочисленные кадры своей бессознательной фотосессии.

– Офигеть, вот ты извращенка! – из его рта вырывается хриплый хохот. – Теперь я всерьез переживаю за свою честь!

– Бессмысленно переживать за то, чего нет, – рычу я, раздражаясь все больше и больше.

– Нет, а вдруг ты меня реально изнасиловала, пока я в отключке был? – ржет этот идиот, ловко уворачиваясь от моих нападок.

– Ой, сдался ты мне, козел безрогий! – в сердцах восклицаю я. – Ты меня вообще как парень не привлекаешь!

– Ну-ну. И именно поэтому ты хранишь мои снимки в избранном?

Стасу, кажется, очень весело, а вот мне совсем не до улыбок. Мое лицо из просто красного превращается в ядреный редис. Я прямо чувствую, как щеки, шея и даже лоб наливаются огненно-пунцовым жаром негодования. Еще секунда – и пар из ушей повалит. Как же меня бесит этот нахал!

– Иди нахрен! – выпаливаю я, окончательно потеряв самообладание.

– А, может, лучше ты на мой? – издевается Толмацкий. – Повторим, так сказать, по старой памяти?

– Да не было ничего, не было! – взрываюсь я нечеловеческим воплем. – Это физиологически невозможно, тупорез ты дубовый! Совсем в анатомии не шаришь, походу!

– А, так тебя это остановило?

Спокойно, Маша, спокойно. Убийство – это самый большой грех. И к тому же за него тебя точно посадят. Толмацкий того не стоит, просто не стоит. Вдох-выдох. Вдох-выдох. В-о-о-от, умничка.

Ловлю за хвост утерянное хладнокровие и, как следует продышавшись, говорю:

– Давай нормально, Стас. Чего ты хочешь?

– Я уже сказал, – парень перестает глумиться и тоже становится серьезным. – Мне нужно кольцо.

– Ну нет у меня его, нет! – удрученно повторяю я. – Через день после нашего знакомства я поехала домой, в Сентябрьск, и отдала все Мансуру в качестве откупа за брата…

Толмацкий стягивает с головы кепку и, пальцами взлохматив русые волосы, шумно выпускает воздух из легких. На лице – ни следа от прежней веселости, в глазах – острая тревога. Видно, что парень не на шутку расстроен и судорожно пытается придумать выход.

Смотрю на него, мрачного и понурого, и наконец понимаю, какую дичь сотворила. С глаз вдруг спадает пелена шального авантюризма, и события предстают передо мной в неприглядном свете суровой реальности.

Я забрала чужое. Присвоила то, на что не имела ни малейшего права. Хотя много лет назад клялась себе большого этого не делать.

Стас, конечно, говнюк и очень мерзко обошелся с Сонькой, но кто я такая, чтобы его карать? Творить вселенское правосудие – забота не людей, а бога. Так какого черта я самолично взвалила на себя его обязанности? С чего взяла, что могу выступить в роли борца за справедливость?

Я так осуждала Толмацкого за его потребительское отношение к женщинам, а сама ведь, по большому счету, ничуть не лучше его. Так же пренебрегаю жизнями и судьбами других людей, преследуя собственные корыстные интересы.

Все же надо быть откровенной и признаться, что мои поступки в первую очередь были продиктованы желанием выпутать брата из неприятной истории. Мансур и его банда – крайне опасные ребята, поэтому я так хотела спасти Сеньку от их немилости, в которую он сдуру угодил.

Да, стремление отомстить за попранную гордость подруги тоже было в списке моих мотивов… Но лишь на втором месте.

– Ну, хочешь, я деньгами верну? – вздохнув, предлагаю я. – Только мне время понадобится… Сколько оно стоило?

Разумеется, я понимаю, что на такое кольцо мне полжизни придется работать… Ну а какие еще варианты? Уж лучше быть должной Стасу, чем попасть в тюрьму.

Блин, и чем я только думала, когда забирала это дорогущее украшение?! Дура, дура, дура! Вот уже который раз мои гениальные наполеоновские планы превращаются в далеко не самые гениальные поступки… Тревожная, черт возьми, закономерность!

– Слушай, Зайцева, ты, походу, опять не поняла. Кольцо нужно вернуть ко втор-ни-ку, – по слогам произносит Стас. – Думаешь, с твоими сельскими гопарями шутки плохи? Так вот я открою тебе страшную тайну: с моим отцом шутки еще хуже. Если я не отдам ему кольцо к назначенному сроку, настанет жопа. Жирная такая, беспросветная. А в жопе я жить, знаешь ли, не привык. Поэтому давай, не тяни резину. Дуй на вокзал и привози сюда брюлик.

– Но…

– Зайцева! – он угрожающе повышает голос. – Не испытывай, блин, мое терпение! Единственное причина, по которой я пришел к тебе, а не в ментовку – это срочность. Вернешь кольцо в ближайшие дни – будешь гулять на свободе, нет – «привет, небо в клеточку», усекла?

Несмотря на то, что на дворе май, мне вдруг резко становится холодно. Будто подул морозный февральский ветер и грубо покусал щеки. Противная рябь схватывает лицо и затылок, а затем медленно спускается вниз по спине, вызывая непроизвольную дрожь в теле. Липкий животный страх вибрирующими волнами пронизывает все мое существо, и глаза невольно наполняются слезами. Такой уязвимой и беззащитной я себя еще никогда не чувствовала.

Прямо сейчас лихая авантюра, в которую я так самонадеянно ввязалась, превращается в страшный приговор. Стас прав, кража – это статья, поэтому ему ничего не стоит упечь меня за решетку.

Что же делать, черт побери? Как спасти свою бедовую задницу? Думай-думай, Маша!

Глава 13. Царь и бог.

Маша

Мы подходим к невообразимо модной тачке кричаще-красного цвета, и коротким нажатием на брелок Стас снимает ее с сигнализации.

Вот он, значит, какой, знаменитый господин Трезубец. Ну что сказать? Хорош-хорош. У меня при виде дорогих автомобилей обычно всегда слюни капают, а, глядя на этот, я вообще вот-вот великий потоп устрою. Спортивный бампер, хромированные вставки, легкосплавные колесные диски – чудо, а не зверь. За возможность обладать такой машиной, я бы легко рассталась со всеми пальцами на ногах. Вот только кому они нужны, верно?

– Эй, ты куда намылилась, беспредельщица? – одергивает меня Стас, когда я с восторгом хватаюсь за глянцевую дверную ручку.

Вообще-то я салон хотела поближе рассмотреть… Он даже через стекло манит роскошью мягкой итальянской кожи. Однако внезапно до меня доходит, насколько неуместно мое желание в контексте наших далеко не дружеских отношений со Стасом. Что-то у меня от передоза эстетикой мозги переклинило.

– Ну ты же сказал «пошли», вот я и подумала… – на ходу сочиняю оправдание своей беспардонности.

– В таком виде ты в мою тачку не сядешь, – высокомерно выдает этот хмырь.

Во-первых, я в принципе не собиралась в нее садиться! Еще не совсем из ума выжила! А во-вторых, он со своим снобизмом вообще берега попутал! Пусть только заикнется, что катает исключительно избранных десятибалльниц из своего гаденького списка! Я ему на месте глаза выцарапаю!

– А что с моим видом не так? – с вызовом спрашиваю я. – Силикона маловато или шмотки не брендовые? Ну извините, Станислав Буржуевич, не все на обед жрут котлеты из папиных денег и…

– У тебя весь передник мокрый, – закатив глаза, перебивает парень. – Че это вообще такое? Кисель, что ли?

– Компот!

– Сними его нафиг. Или сходи переоденься. Только быстро. Салон из-за тебя марать не хочу.

От такого возмутительного нахальства меня начинает нехило потряхивать.

– Кем ты себя возомнил? – встаю на дыбы. – Да я в твою тачку в жизни не сяду!

– Сядешь, зайка, как миленькая сядешь, – с ехидной улыбочкой заявляет Стас. – Я теперь для тебя царь и бог. Ты мне молиться и угождать должна.

– А губозакаточную машинку не подарить? – складываю руки на груди.

– Будешь делать все, что я скажу, усекла? – не обращая внимания на мою иронию, продолжает он. – Снимай свой долбанный передник, и поехали!

– Куда? – во мне вновь просыпается приглушенное чувством вины беспокойство.

– Да что ж ты заладила, куда да куда! – наклонившись, парень достает из машины и водружает себе на нос солнцезащитные очки-авиаторы, которые чертовски ему идут. – В деревню твою. Или где ты там кольцо профукала?

– Это поселок городского типа, – зачем-то поправляю я. – А мы… Мы что, вместе поедем?

– Бинго, Маша, – цокнув языком, Стас садится за руль. – Ты такая умная. Череп не жмет?

Чтоб он захлебнулся своим сарказмом, остряк чертов.

Скрипя зубами, сдергиваю фартук, бросаю его в руки вышедшей на перекур приятельницы Лильки и, мысленно повторяя мантру «яписецкакспокойна», сажусь в машину.

– У меня вообще-то учеба завтра. И работа, – говорю я, когда Толмацкий выезжает на проспект. – Даже если сейчас выедем, то будем на месте только к ночи.

– Не надо строить из себя невинную жертву, – холодно отзывается он, плавно выворачивая руль. – Ты сама заварила эту кашу, сама ее и расхлебывай. Я не вынуждал тебя воровать мои деньги и мои вещи.

Тон парня полон непоколебимости, и я невольно соглашаюсь с его доводами. Признавать свою неправоту всегда сложно, особенно если ты изначально был убежден, что все делаешь верно. Стас вроде не читает морали, но каким-то удивительным образом ему удается меня пристыдить. Он прав, в текущих условиях мое нытье действительно неуместно.

Интересно, как бы я вела себя на его месте? Наверняка куда менее адекватно. А если уж говорить совсем по совести, то урыла бы мерзавку, посмевшую посягнуть на мою собственность. А Толмацкий вот ничего, держится. Даже голос на меня почти не повышает. Может, я поторопилась окрестить его конченным засранцем?

– Только мне домой надо заехать. Ну, в смысле на квартиру, – смирившись с неизбежностью, говорю я. – Кое-какие вещи прихватить.

– Обойдешься, – бросает Стас, по-прежнему глядя на дорогу.

Нет, все-таки не поторопилась. Засранец, каких свет не видывал.

– Не обойдусь! – настаиваю я. – У меня вся рубашка в компоте, переодеться нужно. И без зарядки для телефона никак. Путь-то неблизкий.

Какое-то время Толмацкий молчит, очевидно, обдумывая мои слова, а затем коротко кивает:

– Адрес диктуй.

– А то у тебя его нет, – усмехаюсь я.

– Есть, конечно, – невозмутимо отвечает он. – Но мне лень в заметках рыться.

Называю ему улицу и дом и вдруг резко вспоминаю о Соньке, с которой мы уже второй год вместе снимаем квартиру. Боже, как же я ей объясню эту дрянную ситуацию? Ведь по факту я вознамерилась ехать в родные края с парнем, который разбил ей сердце. Согласитесь, такая выходка совсем не тянет на дружески поступок. Как Сонька отнесется к подобному раскладу? Поймет или обидится?

Ладно хоть прямо сейчас разговаривать не придется: в послеобеденные часы подруга всегда на работе, поэтому случайно пересечься с ней во время сборов мне не грозит. Но вот потом… Потом диалог предстоит не из легких. Надо будет подумать, как получше обрисовать эту противоречивую ситуацию. Из говна конфетку, конечно, не слепишь, но вот над красивой оберткой потрудиться все же стоит.

Откидываюсь на подголовник сиденья и испускаю горестный вздох. Попала так попала, называется. По всем фронтам капитальная засада – и на деньги подлетела, и перед Сонькой неловко, и наедине с Толмацким пять часов езды предстоит. Одним словом – непруха.

– Даю тебе пять минут, – паркуясь около моего подъезда, говорит Стас. – Задерживаться не в твоих интересах. Сбегать – тем более.

– У тебя когда-нибудь были отношения с женщинами дольше одной ночи? – ехидничаю я, отстегивая ремень безопасности.

Глава 14. Начнем игру.

Стас

Зайцева показывается из подъезда через пятнадцать минут. Раскрасневшаяся, чуть запыхавшаяся, с гигантским рюкзаком наперевес. На ней розовый, едва доходящий до пупка топик и короткая джинсовая юбка. Настолько короткая, что стоит Маше чуть наклониться, и я непременно увижу ее белые кружевные трусики. Может, они, конечно, не кружевные и не белые вовсе, но расшалившаяся фантазия вырисовывает мне именно такую картинку. Ну да, я малость озабоченный, вы этого еще не поняли?

Походкой от бедра девушка вышагивает к машине, а я ломаю голову над всерьез взволновавшим меня вопросом: зачем чертовка так провокационно вырядилась? Опять меня соблазнять надумала?

Ну уж нет, Машенька, ничего у тебя не выйдет. Теперь я кремень. Железный человек. Камень. Ни на одну твою уловку не поведусь. Хоть догола раздевайся – даже бровью не поведу. Накушался, знаешь ли, твоими соблазнениями по самое «не хочу». Сыт по горло.

– Ну все, я готова, – беззаботно заявляет Зайцева, плюхаясь на пассажирское сиденье. – Можем ехать.

Окатив девчонку холодным взглядом, я вбиваю в навигатор название этого ее Сентябрьска, который, если судить по проложенному маршруту, находится в богом забытой глуши, и завожу мотор. Пока я проделываю все эти нехитрые манипуляции, Маша беспрестанно швыряется и ерзает на месте как вошь на гребешке.

– Ты че, на кактус села? – стараясь звучать как можно менее дружелюбно, говорю я. – Хорош возиться.

– Да, блин, рюкзак мешает, – ворчит она. – Можно я его назад закину?

– Закинь, – отвечаю я, не забывая нацепить на лицо кислую мину.

Не то чтобы Зайцева меня прям бесит… Скорее, меня бесит то, что она недостаточно сильно меня бесит. Ведь по логике как? Я должен люто ее ненавидеть. Эта дикарка опоила меня, обокрала, свалила ворох проблем мне на голову. Да за такое прибить ее мало!

Но вместо этого что? Ну, конечно, я как последний идиот сижу и пялюсь на ее острые смуглые коленки, борясь с совершенно противоестественным желанием положить на них свою руку. Провести ей вверх по Машкиной ноге, собрать мурашки и остановиться у самого края джинсовой юбки. Дальше не двигаться, нет… Помучить ее немного, подразнить. Чтоб сама захотела продолжения, чтоб умоляла меня завершить начатое…

Черта с два! О чем я вообще думаю?! Совсем уже из ума выжил! Где моя агрессия? Где желание отомстить за уязвленное самолюбие в конце концов?! Че я как баба-то раскис?

Соберись, Стас, будь мужиком! Коленок ты женских не видел, что ли? Видел. И не раз. А эта Зайцева… Она даже не шибко красивая! Так, на шестерочку, не больше. Ничего выдающегося в ней нет! Худовата, щупловата, да и ростом явно вышла… Прямо скажем – не модель! У тебя в сто раз шикарней девчонки были!

Что верно, то верно. Вспомнить хотя бы Олесю из тренажерки или Карину из универа. Вот это топовые девочки. Красивые, ухоженные, с безупречным вкусом. Да у них ниже бровей ни одного волоска на теле нет! А Зайцева что? Сидит тут в каком-то несуразном топике и грызет ноготь на большом пальце. Как ребенок, ей-богу! Как я вообще мог на нее клюнуть?

Трясу головой, сбрасывая морок, и с утроенным вниманием вылупляюсь на дорогу. Отныне никакой сентиментальной бредятины! Только сухой расчет. С этой плутовкой надо держать ухо востро.

Когда мы наконец покидаем пределы города, нашем взору предстают бескрайние, утопающие в буйной зелени поля. Оживленная трасса пульсирующей жилой прорезает широкую, немного холмистую равнину, поэтому со всех сторон горизонт опирается исключительно на растительность. Ни зданий, ни сооружений, ни заборов – впечатляющий простор. Даже непривычно как-то.

– Слушай, Стас, я понимаю, что жутко перед тобой провинилась, – спустя полчаса тухлой тишины заявляет Зайцева, – но это же не повод всю дорогу молчать. У нас впереди долгий путь и совместное дело. Может, давай как-нибудь сконнектимся? Поболтаем или хотя бы музон врубим? Ты вот что обычно слушаешь?

– Я меломан, – вкладываю в свой ответ минимум эмоций.

– Можно тогда радио включу? – Маша тянет руку к магнитоле.

– Нет, – упиваясь своей эфемерной властью, чеканю я.

Скривившись, девчонка одергивает руку и, что-то злобно прошипев себе под нос, отворачивается к окну.

На самом деле мне и самому порядком наскучила сонливая тишина, от которой здорово слипаются веки, но я из принципа не хочу соглашаться с Зайцевой. Пусть не надеется, что я поведусь на это лицемерное дружелюбие и стану действовать по ее указке. 

Не на того напала, девочка!

– А хочешь, сыграем в одну увлекательную игру? – через пять минут Маша вновь подает голос, и я, чуть повернув голову, замечаю азарт, блеснувший в ее голубых глазах. – Уверена, тебе понравится.

– Что за игра? – заинтригованно отзываюсь я.

– Правда или желание. Слышал о такой?

– Конечно, слышал, – тут же теряю интерес. – И даже играл. Правда лет десять назад, когда она еще была актуальна.

– Да брось! – никак не угомонится девица. – Эта игра актуальна всегда. Главное – задавать каверзные вопросы и придумывать прикольные желания.

– Ну давай, – вздыхаю я, с тоской глянув на навигатор, который показывает еще четыре с лишним часа пути. – Только я первый.

– Хорошо, – соглашается Зайцева, разворачиваясь ко мне всем корпусом. – Но помни, Стас, если выбираешь правду, отвечать надо честно. На самом деле честно.

– Особенно это относится к тебе, Габриэлла, – с акцентом на последнем слове фыркаю я. – Из нас двоих именно у тебя наблюдается болезненная тяга к искажению действительности.

– Ладно-ладно, я поняла твою мысль, – ничуть не обидевшись, смеется она. – И еще: загадываемые желания не должны быть опасными для жизни и здоровья того, кто их исполняет.

– А еще они не должны нарушать закон, – вставляю свои пять копеек.

– Точно, – поддерживает Маша. – Давай начнем?

Несколько секунд молча барабаню пальцами по рулю, обдумывая вопросы, ответы на которые хотел бы получить, и вдруг осознаю, что таковых у меня скопилось немало. Обычно после пары часов общения с девушкой я читаю ее как открытую книгу, но в случае с Зайцевой все несколько иначе.

Глава 15. Время откровений.

Стас

– В чем провинился твой брат перед местной гопотой? – начинаю прощупывать почву с самого основания. – Почему его поставили на счетчик?

Маша снова принимается нервно покусывать ноготь на большом пальце, отчего приобретает сходство с волнующимся хомячком. Смотрю на нее и внезапно понимаю, почему она вначале показалось мне слишком юной.

Все дело в щеках, пухлости которых могут позавидовать даже младенцы. Удивительно, как при столь худосочном телосложении Зайцева умудрилась сохранить такую впечатляюще круглую мордаху. Но, стоит признать, это ничуть ее не портит. Наоборот, выглядит чертовски мило.

– Я выбираю правду, – девчонка прерывает мои молчаливые рассуждения о ее внешности. – Наверное, ты заслуживаешь права знать, почему я нежданно-негаданно свалилась на твою голову. Не хочу, чтобы ты думал, будто я…

– Меньше предисловий, больше сути, – обрываю я, не желая выслушивать ее фальшивые угрызения совести.

– Кхм… Как ты знаешь, моя семья живет в поселке. Поселок небольшой и в общем-то довольно тихий, но временами и там случаются происшествия, – прокашлявшись, начинает Маша. – Мой брат Сенька часто тусуется со своей компанией. Ничего такого, обычные подростковые сходки. Так вот, как-то идут эти балбесы по улице и видят, стоит черный мерин[1]. Пустой, с ключом в замке зажигания, а вокруг никого. Ну и, в общем, недолго думая, эти обалдуи залезают в тачку и дают по газам. Сенька мой за руль садится. Колесят по поселку, балдеют, перед девчонками понтуются. Светятся, короче, безбожно…

– Капец, – качаю головой, дивясь безбашенности нынешних подростков.

– Да все бы ничего, если бы идиот Сенька под конец не въехал на этом мерине в фонарный столб, – сокрушается Маша. – С нерадивыми угонщиками все в порядке – подушки безопасности сработали, а вот тачка, как ты понимаешь, пострадала.

– И что дальше?

– Да ничего хорошего, – тяжело вздыхает Зайцева. – Перепугались пацаны до смерти и деру дали. А наутро выяснилась, что мерин принадлежит Мансуру, нашему местному криминальному авторитету. Недавно он его прикупил.

– Думаешь, этот Мансур из-за тачки твоего Сеньку бы порешил? – усмехаюсь я.

– Нет, конечно, не порешил бы, – Маша медленно ведет головой из стороны в сторону. – Но отработать бы заставил.

– Ну так и отработал бы, в чем проблема? – недоумеваю я.

– Ты не понимаешь! Думаешь, на отработке Сеньку бы заборы заставили красить или улицы подметать?! Если так, то я бы первая ему пинка под зад дала! – взвивается она. – Только вот Мансур – не директор школы, а отбитый на всю голову бандит! Сеньке уже шестнадцать, а значит, задания ему бы давали такие же, как и взрослым прихлебателям.

– Например? – хмурюсь я.

– Например?! – как-то чересчур резко переспрашивает Маша. – Ты вообще в курсе, что в этом мире не все люди живут сытно и благополучно? В курсе, что есть социальное дно, где жизнь человека оценивается в несколько граммов героина? Что долги там изымаются не с помощью полиции, а с помощью жестоких избиений? Что на этом дне сплошная грязь, беспредел и анархия? Туда я должна была отправить Сеньку?

Я молчу, пребывая в легком шоке от услышанного, а Зайцева тем временем продолжает:

– Знаешь, Стас, у подростков плохо развито критическое мышление. Они легко теряют моральные ориентиры, легко подсаживаются на приятное ощущение вседозволенности и безнаказанности, которые дарит им криминальный мир. Вот только эта безнаказанность иллюзорна. За свои проступки всегда приходится платить. Всегда, – мрачно подытоживает она.

Сейчас Маша совсем не кажется озорной и беспечной. На ее лицо ложится тень гнетущих воспоминаний, а губы превращаются в тонкую нить. Девушка выглядит подавленной и бледной, будто старая рана, которую мы невзначай разбередили разговорами, опять стала нарывать…

– Ты ведь об этом не понаслышке знаешь, правда? – неожиданно для самого себя спрашиваю я.

– Это уже другой вопрос, – следует глухой ответ.

Однако стоит Маше вскинуть на меня глаза, в которых штормовыми волнами плещется отчаяние, как мне все становится ясно. Наконец-то затерявшиеся паззлы прошлых событий встают на свои места, являя мне цельную картинку.

Вот, почему Зайцева так легко решилась на кражу. Вот, почему не дрогнула, когда подмешивала мне в стакан снотворное. Она уже делала это или нечто подобное раньше, уже пересекала моральные границы, уже шла на сделку совестью.

С одной стороны, внезапное прозрение вводит меня в ступор, ведь получается, что Маша гораздо опасней, чем считал. А с другой – объясняет ее непреодолимое желание оградить брата от аналогичной судьбы.

Если судить по ее пришибленному виду, Зайцева совсем не гордится своими сомнительными достижениями. Или… Может быть, это просто маска, призванная в очередной раз обвести вокруг пальца доверчивого дурачка?

Вот же черт! Совсем не понимаю эту бестию! Что у нее на уме?

– Ладно, Толмацкий, теперь моя очередь тебя мучить, – Маша бодро вскидывает подбородок, и ее лицо вновь приобретает выражение задорной уверенности. – Колись, ты когда-нибудь влюблялся? Хотя нет-нет, не так… Ты когда-нибудь состоял в длительных серьезных отношениях по любви?

Хм, опять завела шарманку про мои прошлые отношение. И чего они ей покоя не дают?

– Смотря что, ты подразумеваешь под длительными отношениями, – усмехаюсь я.

– Ну… Пусть будет месяц и более.

– Выбираю правду, – решаю не тянуть кота за причинное место, потому что никакой особой интриги тут нет. – Серьезных отношений у меня не было, бог миловал.

– И все? – несколько разочарованно тянет Зайцева.

– Ну да, – улыбаюсь я, забавляясь ее расстроенной моськой. – А ты что рассчитывала услышать?

– Не знаю… Какую-нибудь душещипательную историю о том, как тебе разбили сердце, как ты терзался, а потом восстал из пепла душевных мук и клятвенно пообещал себе больше никогда не влюбляться, – увлеченно фантазирует она. – Мне всегда казалось, что мужчины становятся бабниками от несчастной любви…

Глава 16. Обнаженная ведьма.

Стас

– Так, желание я вроде придумал, осталось только небольшая формальность, – после минутного раздумья говорю я.

– Какая? – любопытствует ничего не подозревающая Маша.

– Назови любое число от одного до десяти, – командую я. – Живее.

– Ну… Пусть будет десять, – отзывается она.

– Хорошо. Понял, – таинственно тяну я.

– И? Что это значит? – Зайцева неосознанно подается корпусом вперед.

Загадочный тон всегда цепляет девчонок и подстегивает их интерес. Опытном путем проверено. Я часто использую этот приемчик, когда пытаюсь затащить в койку очередную красотку. Но сейчас у меня немного другая цель – я просто хочу поглумиться над Машкой и как следует кайфануть от созерцания ее обескураженного лица.

– Это значит, что ты выходишь из машины, встаешь у края трассы, задираешь свой топик вместе с лифчиком и стоишь так ровно десять секунд, – еле сдерживая рвущийся наружу триумфальный смех, заявляю я.

Знаете, выражение ее пухлой мордашки превосходит все мои ожидания. Оно настолько уморительно, что мне хочется бросить руль и закатиться в приступе хрюкающего ржача, который так часто практикует Никитос.

Глаза по пять копеек, ноздри раздуваются как у бака на родео, и даже волосы как будто дыбом встали – Зайцева не просто сбита с толку, она в бешенстве!

Что, девочка, не у тебя одной нездоровое влечение к обнаженке, да? Как аукнется, так и откликнется, слыхала?

– Ты дебил? – гневно цедит Маша. – Че у тебя за желания такие?

– Ой, пардон, я что, задел чувства благочестивых пуритан? – издеваюсь я. – Хотя нет… Истинные пуритане не танцуют стриптиз перед малознакомыми мужчинами и уж тем более не фоткают их хозяйство себе на память, – немного выворачиваю руль и плавно съезжаю на обочину. – Так что нечего корчить из себя святую невинность, заяц. Со мной не прокатит.

– Я не буду этого делать! – хохлится девчонка, складывая руки на груди.

– Как это «не буду»? Мое желание не несет вреда твоим жизни и здоровью, а также не нарушает законы Российской Федерации, поэтому давай, вперед и с песней.

– Нет! – она усиленно мотает головой из стороны в сторону.

– Понятно все с тобой. На словах героиня, а на деле мимо проезжающих автомобилистов застеснялась, – подначиваю я. – Трусиха!

– Дело не в автомобилистах, а в тебе! – выпаливает она, алея как маков цвет.

– А вот это уже двойные стандарты! – выдаю со смехом. – Ты-то меня видела голым. Значит, и мне тебя можно. Все по справедливости, Маш.

– А, так ты из-за этого? – встрепенувшись, девчонка придает своему лицу ангельское выражение. – Ну, хочешь, я твои фотки удалю? Все до единой. Вот прям при тебе. Хочешь?

Перегнувшись через сиденье, она лезет в рюкзак за телефоном, но я тут же останавливаю ее жестом руки:

– Ты меня совсем за идиота держишь?

– В смысле? – смотрит на меня, а сама ресницами хлоп-хлоп. Типа дурочка с переулочка.

– Я прекрасно знаю, что эти фотки хранятся у тебя не только на телефоне. Наверняка, ты скопировала их на комп или на флешку. Так что можешь не трудиться над дешевым спектаклем – все равно не поверю.

Зайцева обмякает в сиденье и с безнадежным «ох-ох-ох» прячет лицо в ладонях.

– Да ладно, заяц, не дрейфь, – от всей души потешаюсь я. – Уверен, сиськи у тебя зачетные. Ведь не в размере же дело, правда?

Знаю-знаю, играю грязно. Но она вообще меня обокрала! Поэтому какую бы гадость я не сморозил, нам все равно не сравнять счет.

Маша поднимает на меня злой испепеляющий взгляд, и я невольно отшатываюсь назад, опасаясь, как бы он не набросилась на меня, подобно дикой кошке. Глаза мне, знаете ли, еще пригодятся.

– Ну, конечно, дело не в размере, – ядовито шипит эта гадюка. – Этой фразой ты себя обычно успокаиваешь, да, Стас?

– Не понял, что еще за намеки? – оскорбляюсь я.

– Все ты понял, – пренебрежительно бросает девчонка, а затем резко распахивает дверь машины.

Мне почудилась, или в конце она добавила «говнюк»? Буду думать, что почудилось.

Зайцева проходит несколько метров вдоль трассы и останавливается у дорожного знака с изображением оленя. Потом медленно разворачивается и возводит глаза к небу, в котором розовыми всполохами догорает вечерний закат.

Ее рот шевелится, явно исторгая наружу какие-то слова, поэтому со стороны может показаться, будто она молится. Но я все же думаю, что девчонка просто матерится, понося на чем свет стоит меня и свою затею сыграть в «правда или желание». Очевидно же, что это невинное, на первый взгляд, развлечение ей боком вышло.

Завершив свой монолог, Машка переводит на меня неприязненный взгляд, и я, осклабившись во все щеки, подмигиваю ей. Дескать, так держать, не робей. Состроив кислую гримасу, девчонка вытягивает руку вперед и гордо демонстрирует мне средний палец. Однако, как ни странно, этот вызывающий жест меня ничуть не задевает. Наоборот, забавляет еще больше, порождая внутри необъяснимое чувство мрачного упоения.

Отчего-то мне жутко нравится наблюдать, как Зайцева бесится. Как вспыхивают багровыми искрами негодования ее голубые глаза, как учащается дыхание и бурно вздымается грудная клетка. Как по-детски обиженно поджимаются пухлые губы и сдвигаются к переносице густые брови. Есть в этом зрелище нечто поистине завораживающее.

Если честно, раньше я не понимал выражения «красива в гневе», а теперь до меня наконец доходит. Маше гнев действительно к лицу. Он придает ей сходство с юной ведьмой, сбежавшей с шабаша. Дикой, но в то же время притягательной. Ведь ведьмы, в отличие от принцесс, не ведают ни страха, ни стеснения.

Коротко выдохнув, Зайцева цепляет пальцами края своего топа и резко задирает его наверх. Я был уверен, что она решится на отчаянный поступок, но вид ее обнаженного тела все равно повергает меня в приятный шок. Пульс мгновенно ускоряется, ладони с утроенной силой впиваются в руль, а голова тянется вперед, к лобовому стеклу, рискуя вот-вот в него врезаться.

Глава 17. План-кабан №2

Маша

– Теперь моя очередь задавать вопросы, – слегка оправившись от недавнего шока, связанного с частичным оголением на трассе, говорю я.

– Давай, – милостливо разрешает Толмацкий. – Игра и впрямь ничего, затягивает.

Поудобней устраиваюсь в просторном сиденье и припадаю лбом к оконному стеклу, чтобы как следует подумать. В сумраке опустившегося на землю вечера мимо нас стремглав проносятся то густые леса, то широкие поля, то узкие, наполовину обмелевшие речушки.

Сейчас мы уже очень далеко от города, поэтому машин на дороге стало значительно меньше. Свет встречных фар лишь изредка слепит глаза, а в салоне автомобиля воцарилась вполне себе мирная атмосфера. Напряжение между мной и Стасом заметно спало. Больше он не глядит на меня волком и кажется вполне расслабленным – откинувшись на подголовник, одной рукой вращает руль и тихонько подпевает ненавязчиво мурлыкающей музыке.

– Что-то есть хочется, – тянусь за рюкзаком, валяющимся на заднем сидении. – Хочешь бутерброд с колбасой?

Толмацкий одаривает меня подозрительным взглядом, а я продолжаю:

– Да не кривись ты, нормальные бутеры. Я их перед выходом сделала, – достаю небольшой сверток, обмотанный целлофановым пакетом, и принимаюсь аккуратно его разворачивать. – По-любому, тоже проголодался. Или мажоры вроде тебя питаются исключительно черной икрой?

– Если салон испачкаешь, я тебя убью и закопаю во-о-он в том лесу, – предостерегающе заявляет Стас.

– Он же кожаный, что ему будет? Как испачкаем, так и протрем, – усмехаюсь я, но парень явно не разделяет моего веселья. Косится на бутерброд так, словно это не еда, а граната, которая при неправильном обращении может рвануть.

Блин, неужели он настолько трепетно относится к своей тачке? Это мне не на руку. Совсем не на руку.

Дело в том, что игру «правда или желание» я затеяла не просто так. Ну, то есть понятно, что мне хотелось скоротать время в дороге и все такое, но основная цель заключалась в другом. Если бы не мое коварное намерение, черта с два я бы согласилась сверкать обнаженной грудью, воплощая в жизнь бесстыжие фантазии Толмацкого! Выдумала бы какую-нибудь отмазку, и фиг бы он меня заставил плясать под его дудку! Ну а так… На что только не пойдешь ради исполнения давней мечты, верно?

– На, попробуй, – протягиваю Стасу бутерброд. – Если понравится, я тебе целый дам.

– Сама сначала откуси, – недоверчиво отвечает парень.

– Ты думаешь, я его отравила? – удивляюсь я.

– Конечно, я так думаю! – восклицает он. – Один раз ты уже подмешала мне в напиток снотворное, поэтому есть твою стряпню для меня большой риск.

Оскорбленно поджимаю губы, но в то же время не могу не согласиться с его аргументами. Стас прав: у него нет причин мне доверять.

Впиваюсь зубами в бутерброд, который хоть немного и размяк от длительного лежания в пакете, но все равно сохранил свои вкусовые качества. Разумеется, такие кулинарные шедевры лучше есть прямиком из микроволновки, но в дороге не до выбора – либо питаешься тем, что припасено, либо сосешь палец. Одно из двух, как говорится.

– Ну вот, откусила, – проглотив еду, довольно изрекаю я. – Жива и здорова, как видишь. В конвульсиях не бьюсь. Будешь?

Кивнув, Стас подставляет ладонь, и я вкладываю в нее бутерброд. Слегка принюхавшись, парень осторожно его надкусывает и медленно пережевывает.

– Ну как? Вкусно? – интересуюсь я, швыряясь в рюкзаке в поисках второй заначки, потому что, как вы понимаете, одним куском я не наелась.

– Пойдет, – отзывается он, хотя второй укус делает с куда большим аппетитом.

– Сыр, колбаса, кетчуп – и в этом виде отправляем в микроволновку, – беззаботно болтаю я. – В горячем виде, само собой, вкуснее, но и так вполне съедобно, верно?

– Угу, – соглашается Стас, уже за обе щеки уплетая бутерброд. – Так что там с вопросом? Придумала?

– Вроде бы, – неуверенно пожимаю плечами, мысленно взвешивая все «за» и «против».

Мне нужен такой вопрос, на которой Толмацкий точно бы не захотел отвечать правдой и выбрал бы опцию желания. Потому что желание у меня припасено еще с самого начала нашей поездки.

На какие темы люди обычно не любят распространяться? Что стремятся скрыть от посторонних глаз? Обычно это личная жизнь, но отношения с женщинами Стаса волнуют лишь постольку поскольку. Никакой драмы здесь, судя по всему, нет. Куда же мне надавить? Как нащупать его болевую точку?

– Если твой отец решил жениться, значит, с твоей мамой его уже не связывают отношения, – решаю затронуть тему семьи. Возможно, именно она приведет меня к цели. – Давно родители не вместе? Почему развелись?

Внимательно наблюдаю за Стасом, с лица которого мигом спадает налет беспечности. Даже черты как будто немного искажаются, делаются более резкими и острыми. Кажется, я попала в яблочко – Толмацкому явно неприятен мой вопрос.

– Давай желание, – после небольшой паузы произносит он, и я еле удерживаюсь от того, чтобы не захлопать в ладоши в приступе ликования.

Еще рано радоваться. Далеко не факт, что парень согласится исполнить то, что я загадаю. Пошлет куда подальше, и дело с концом.

– Так-так, дай подумать, – подношу указательный палец к губам, старательно изображая мыслительный процесс. Стас не должен догадаться, что я вынашиваю свою идею вот уже несколько часов подряд. – Что бы тебе загадать? Что бы загадать…

– Загадай юбку подлиннее, – шутит он. – Я тебе с удовольствием ее куплю.

– Чем тебе моя юбка не угодила? – непонимающе вскидываю брови.

– От дороги отвлекает, – неожиданно признается парень, окатывая меня нахальным взглядом.

В каком смысле отвлекает? Ему что, не нравятся мои ноги? Или, наоборот, нравятся? Как это вообще понимать?

Черт бы тебя побрал, Толмацкий! Опять с мысли своими намеками сбиваешь!

– А дай порулить? – решив не отвлекаться на очередную провокацию, с надеждой в голосе выпаливаю я.

Глава 18. Предел терпения.

Маша

Говорила же, все будет пучком, а вы боялись! Я еду, еду! За рулем Мазерати! И не просто черти как, а вполне себе прилично. До восьмидесяти уже разогналась и, если честно, еще бы газку поддала, да Толмацкий не велит. Сидит рядом весь на иголках и от малейшего моего телодвижения дергается. Такой паникер, ужас просто!

– Стас, ну можно я ускорюсь немножко, а? Ты только посмотри – меня ж все обгоняют! – мой голос звенит детской радостью, а глаза наверняка светятся от счастья.

Еще бы! Когда все ровесницы нянчились с куклами, я играла в машинки. Самозабвенно и с полным погружением в процесс. Я воображала себя гонщицей, бесстрашной и неуловимой, словно ветер. Как вы, наверное, догадались, в детстве я была неисправимой пацанкой, и мальчишеские развлечения привлекали меня куда больше, чем пресловутая игра в дочки-матери.

К десяти годам я знала абсолютно все марки автомобилей и страны их производства. Помнится, когда мы с семьей ездили в город, в дороге я забавлялась тем, что определяла их по значкам-эмблемам, и папа всегда хвалил меня за это, дивясь тому, какая смышленая у него дочка.

Но самом деле никакой особой смышлености для того, чтобы разбираться в интересующей тебя теме не требуется, но мне была приятна его похвала. В то время меня мало за что хвалили – по большей части ругали. За плохое поведение, за неважные отметки, за вечный бардак в комнате. Да, я была далеко не идеальным ребенком и выросла в далеко не идеальную девушку. Но сейчас, в отличие от прошлого, меня это мало волнует.

– Купишь себе свою машину и можешь разгоняться на ней хоть до двухсот, – ворчит Стас. – А на моей – не больше восьмидесяти. И, кстати, у тебя две минуты осталось.

– Да ну? – разочарованно тяну я. – Так быстро время пролетело…

– Хватит с тебя и этого, – нелюбезно отзывается он. – Я за прошедшие восемь минут чуть не поседел!

– Ничего ты не поседел, – фыркаю я, кидая на него косой взгляд. – На пустом месте себя накручиваешь.

– На дорогу смотри, а не на меня! – истерично вопит Стас. – Каждый раз, когда отвлекаешься, у тебя машину в сторону ведет. Не чувствуешь, что ли?

Признаться честно, нет, не чувствую. Но при моем опыте, ограничивающемся уроками автошколы и редкими поездками на папином Ларгусе, это неудивительно. Должно быть, окажись я за рулем в городе, меня охватила бы настоящая паника. Там ведь такой поток машин, и движение бешеное. Другое дело трасса – едешь себе по прямой, никуда не сворачивая. Тут и пингвин бы справился.

– Ладно-ладно, не заводись, – смиренно пыхчу я. – Ты, кстати, в туалет не хочешь?

– Это ты к чему?

– Меня просто немного прижало по-маленькому, – откровенно признаюсь я. – А вон там вдали лесок виднеется. Может, тормознем около него?

– На улице темно. Необязательно скрываться в лесу, чтобы сходить в туалет.

Гляжу я, конечно, на дорогу, но каким-то образом все равно чувствую, что Стас закатил глаза.

– Предлагаешь прям на обочине сесть? – иронизирую я.

– Ну да, а че такого-то?

– У тебя все так просто, Толмацкий. Бесстыдство зашкаливает, – качаю головой. – Эксгибиционист ты, что ли?

– Почему эксгибиционист сразу? – ухмыляется он. – Стыдиться надо дурных поступков, а не собственного тела, Машенька.

Мне показалось, или это камень в мой огород? Каждый раз, когда Стас называет меня Машенькой, я слышу укор в его голосе.

– Так я остановлюсь у леска?

– Остановись, – разрешает парень. – Только аккуратно съезжай. И скорость не забудь сбросить.

Перед нужным поворотом, я плавно выжимаю педаль тормоза и медленно выкручиваю руль вправо. Машина, повинуюсь моим движениям, легко скатывается с пригорка и выезжает на неровную земляную поверхность, которая по сравнению с асфальтом кажется очень ухабистой.

– Не торопись, осторожно, – подсказывает Толмацкий. – Сейчас чуть левее возьми, там бревно… Левее, говорю. Левее, блин, Зайцева!!!

Голос Стаса истошным воплем пронзает напряженную тишину салона, но, увы… Уже поздно.

Знаете, если бы мы были на телевиденье, то дальнейшую реплику парня, вы бы услышали примерно как «пи-пи-пи-пи». Я выросла в провинциальных трущобах, но такого отборного мата не слышала еще никогда. По сравнению с Толмацким, даже наша местная гопота, для которой нецензурная брань – нормальный способ общения, нервно курит в сторонке.

Противный скрежет пластика вперемешку с орами Стаса до боли режет слух, и я, даже еще окончательно не затормозив, понимаю, что мне кранты. Не знаю, что именно я поцарапала – днище или крыло, но, судя по волнам ярости, которые одна за другой исходят со стороны Толмацкого, жить мне осталось недолго. Прямо-таки считанные секунды.

Дождавшись полной остановки автомобиля, я передвигаю рычаг коробки передач в режим парковки и медленно, словно на меня направлено дуло пистолета, поворачиваю голову.

Вам знакомо липкое ощущение страха, которое пронизывает каждую клеточку тела, вынуждая мышцы трястись в неконтролируемом треморе? Если да, то вы понимаете, что именно я сейчас испытываю.

С неподдельным ужасом смотрю на Стаса и… Не узнаю его. В лице парня сквозит что-то невообразимо агрессивное, беспощадно-звериное, окутывающее мрачным ореолом пространство вокруг него. В зеленых глазах – сплошное свирепство, подбородок угрожающе выдвинулся вперед, а кулаки сжаты до побелевших костяшек.

Нет, он меня больше не пощадит. Кажется, я доигралась.

Резким движением распахиваю дверь и в буквальном смысле вываливаюсь из машины. Действую исключительно под влиянием инстинкта самосохранения, который пронзительно кричит о том, что мне надо бежать. Бежать как можно скорее. Потому что даже секунда промедления может дорого мне обойтись.

Высокая колючая трава больно проходится по щиколоткам, но я не обращаю на это внимания. Со всех ног несусь в сторону леса, надеясь скрыться от праведного гнева Толмацкого. Умом вроде понимаю, что людей не убивают за поцарапанные тачки, но у страха, сами понимаете, глаза велики.

Глава 19. Небесная кара.

Маша

Злые слова Стаса звенят металлом и яростью, а грубые движения рук наполняют первобытным страхом все мое существо. Как именно он собирается выбивать из меня дурь? Надеюсь, не тем же способом, которым обычно выбивают пыль из ковра?

Едва я успеваю подумать об этом варварском методе, как ладонь Толмацкого с размаху приземляется на мою правую ягодицу. Нежная кожа тотчас вспыхивает болью, будто ее прижгли раскаленным железом, а из глаз брызгают слезы всколыхнувшегося протеста:

– Ай! Прекрати!

Возмущенный вопль эхом прокатывается по лесу, но Стас на него никак не реагирует. Очередной удар хлестко охаживает левую сторону моего многострадального зада, и я вновь неистово дергаюсь, предпринимая еще одну неуклюжую попытку освободиться.

– Не рыпайся, чертовка! – парень жестко встряхивает меня, вынуждая уткнуться носом в немного влажную, пахнущую сыростью землю. – Ты так налажала, что теперь не отвертишься! Надо отвечать за свои поступки!

– Так я же не специально, Стас! Ай-ай! – от звонких шлепков ягодичные мышцы непроизвольно напрягаются, а голову затягивает шумом битого стекла.

Поверить не могу, что все это происходит взаправду! Я валяюсь на траве, а Толмацкий лупит меня по заду, словно помещик провинившуюся крестьянку! Я, конечно, действительно натворила дел, но телесные наказания отменили лет этак сто назад! Он что, до сих пор не в курсе?

– Не специально, говоришь? – после очередного хлопка рука Стаса не взмывает вверх, а, слегка пульсируя, замирает на моей коже. – А опоила ты меня тоже не специально? И обокрала, наверное, по чистой случайности?

Теперь в его голосе помимо злости слышится обида. Затаенная. Мальчишеская. Глубокая.

– Я… Я… Черт, ну прости! – к горлу подступает горький ком досады и сожаления. – Прости меня! Я совершила ошибку!

Терпеть не могу девиц, которые чуть что начинают реветь, но, как назло, именно это сейчас со мной и происходит. Молчаливо текущие слезы перерастают в сдавленные всхлипы, а голос становится тонким и писклявым. Не знаю, что именно стало последней каплей в чаше моего самообладания – грубая выходка парня или исклевавшее душу чувство вины. Да это в принципе и неважно. Важно то, что я расклеилась и ною прямо на глазах у Толмацкого. Словно истеричка какая-то.

– Ошибки, Маша, надо исправлять, а не множить, – он наклоняется ниже, и его горячее дыхание обжигает ухо. – Только ты этого никак не поймешь.

Пальцы Стаса чуть сильнее сжимают мое саднящее и наверняка жутко красное бедро, а затем внезапно ослабляют хватку. Отстранившись, парень отползает в сторону, освобождая меня от веса своего тела, и я наконец получаю возможность глотнуть воздуха полной грудью.

Восстановив сбившееся дыхание, торопливо одергиваю вниз задранную юбку и, откинув со лба спутанные волосы, перевожу взгляд на Толмацкого. Он сидит на земле, привалившись спиной к старой кривой березе, и, кажется, о чем-то размышляет. Вокруг царит полумрак, но понемногу привыкшие к темноте глаза все же различают черты его красивого хмурого лица – губы плотно сжаты, взгляд возведен к небу, а напряженные желваки по-прежнему ходят ходуном.

Проползаю несколько метров и, шумно шмыгнув носом, пристраиваюсь по соседству.

– Черт бы тебя побрал, Толмацкий, – с укором заявляю я, пытаясь усесться поудобней. – Попа теперь, похоже, неделю гореть будет!

Стас ничего не отвечает. Продолжает гипнотизировать небосвод и перекатывать на зубах воображаемую жвачку.

– Слушай, ну мне это… Правда стыдно, – немного помолчав, говорю я. – Я реально косяк: и перед отцом тебя подставила, и тачку испортила… У меня с самого детства такая проблема: плохо вижу грань и поэтому постоянно ее переступаю, – издаю тяжелый рваный вздох и тоже вскидываю глаза наверх. – Но Ариэль я не со зла царапнула, сам же знаешь. Просто ты как начал: «Левее, левее!», я запаниковала… Ну и сдуру вправо руль выкрутила.

Вряд ли мое запоздалое раскаяние способно исправить сложившуюся ситуацию, но я чувствую, что должна озвучить свои чувства. Пускай коряво и нескладно, зато искренне.

– Знаешь, о чем я думаю, Зайцева? – наконец отзывается Стас.

Вопрос, скорее, риторический, но я все равно решаю вставить свое заинтересованное:

– О чем?

– Кажется, настало мое время расплачиваться за грехи, – неожиданно выдает он.

И снова молчит. Никаких расшифровок и пояснений. Понимай, как хочешь, называется.

– Эм… Что ты имеешь в виду? – убедившись в том, что он не собирается продолжать мысль, спрашиваю я.

– Я ведь тоже далеко не подарок. Какую только фигню не творил… Нет, воровать не воровал, конечно, – окатывает меня осуждающим взглядом, – но вел себя порой как придурок.

Это он, наверное, о разбитых девчачьих сердцах говорит. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Услышать раскаяния бабника – мечта любой женщины, которая хоть раз была жертвой мужской полигамии.

– И вот господь посылает мне тебя, – Толмацкий поворачивается ко мне лицом, и наши носы едва не соприкасаются друг с другом. – Чокнутую проходимку, которая путает право и лево. Ну чем не небесная кара, а?

Стас опять меня обвиняет, но, в отличие от прошлых раз, его голос звучит не злобно, а устало. Создается ощущение, что парень вконец измотан и на скандал у него не осталось сил. Даже на вялую ссору и то не осталось. Кажется, максимум, на что он способен, – это философски рассуждать о божественных расправах под куполом вечернего звездного неба.

Слегка сощурившись, Толмацкий скользит по мне внимательным взором, и я отвечаю ему тем же. Зеленоватое мерцание его глаз пьянит и завораживает, зарождая в голове странные образы и фантазии. Чувствую себя загипнотизированной коброй перед факиром – ни моргнуть, ни пошевелиться не могу… Его взгляд обезоруживает, отупляет, задевает за живое.

Боже… Зачем он так смотрит? Будто душу из меня высасывает и на ниточку своего обаяния нанизывает. Будто издевается. Будто смерти моей хочет!

Глава 20. Ско-о-олько?

Стас

Смотрю на Машку, растрепанную и заплаканную, а в голове взрываются бомбы противоречий. Ее хочется то пожалеть, прижав к своей груди, то стиснуть пальцы на ее шее до хруста. То приласкать, погладив по волосам, то всыпать еще пару-тройку смачных шлепков по ее упругой заднице.

Злит она меня, конечно, адски, но и интригует не на шутку. Мы знакомы всего ничего, а эмоций от нее столько, что аж голова от передозировки кружится. В основном они, разумеется, отрицательные, но частота колебаний впечатляет. Ничего подобного раньше не испытывал. Ни к кому. Никогда.

Рядом с Зайцевой в области солнечного сплетения то и дело возникает непонятный комок двойственных чувств. Он оседает где-то внутри, сжимает сердце в тугой пульсирующий узел, мешая дышать и, что самое опасное, трезво мыслить.

Какого черта эта беспредельщица со мной делает? Зачем я вообще терплю ее выкрутасы? В багажник, может, засунуть, чтоб не отсвечивала? Или вообще оставить в лесу на растерзанье волкам?

Хотя… Еще неизвестно, кто кого растерзает. Машка только с виду одуван, а по факту – натуральная фурия. Ей палец в рот не клади – всю руку отхватит, а потом и в горло вцепится.

– Ну что, пошли обратно? А то время уже позднее, – девчонка поднимается на ноги и, поправив юбку, болезненно морщится.

– Болит? – сочувственно интересуюсь состоянием ее пострадавшего зада.

На самом деле я ни разу не горжусь своим импульсивным поступком. Да, я отшлепал Машу за дело и, само собой, не со всей силы, но все же в моих действиях есть что-то жалкое и неправильное. Помнится, отец всегда говорил, что поднимать руку на женщину – это проявление малодушия и слабости. Мол, тягаться надо с теми, кто сильнее тебя, а не наоборот.

А я вот, получается, сплоховал. Не справился, морально не вывез.

Это может прозвучать чересчур напыщенно, но у меня к Ариэль особое отношение. В моем представлении автомобиль – это не просто средство передвижения, не бездушный кусок пластика на колесах.

Я искренне считаю, что Мазерати – очень дерзкая и сексуальная машина. Она как красивая баба с ярко выраженными гендерными признаками. Моя верная кобылица и боевая подруга. С ней у меня связано много счастливых воспоминаний и неповторимых моментов.

Именно поэтому я так взбеленился, когда Машка ее покоцала. До предела переполненное терпение лопнуло, и дикий зверь вырвался наружу. Знаете, в тот момент мне очень хотелось проучить зарвавшуюся бесовку, поставить ее на место, поубавить бесячий гонор…

Ну и под юбку ей заглянуть, безусловно, тоже хотелось. Я же не железный. Очень трудно сохранять бесстрастность, когда у тебя перед глазами постоянно маячат возбуждающие голые коленки.

Кстати, если вам интересно, трусики у Зайцевой розовые, почти что в цвет топа. Не то чтобы я прям специально их разглядывал, просто глаза как-то сами липли к тонкому кружеву, обтягивающему ее наглющую, но от этого не менее прелестную попку.

– Болит, – Маша жалостливо изгибает губы, а затем ворчливо добавляет. – Изверг ты все-таки, Толмацкий.

– Хочешь, подую? – полушуткой предлагаю я.

Разумеется, я понимаю, что с учетом прошлого и настоящего никакой близости между мной и Зайцевой быть не может. Но все же отрицать, что она заводит меня как женщина, глупо. Я еще в баре на ее искрящееся обаяние подсел и вот все никак слезть не могу. А она меня уже столько раз опрокинула…

Нет, все-таки Никитос прав: я реально дебил. У меня, походу, гормоны вместо извилин работают. Надо сворачивать эти охи-вздохи и мчать в Мухосранск. Чем быстрее доедем, тем быстрее вернем кольцо и разбежимся. Мне это позарез нужно, а то от длительного пребывания в обществе Зайцевой у меня уже мозги плавятся.

– Тут уж дуй, не дуй… Только время теперь поможет, – через плечо бросает Маша, выбираясь из леса. – И, знаешь, для ненавидящих друг друга людей у нас с тобой слишком много интима. Давай завязывать с откровениями и оголениями. Больно скользкая это дорожка…

Что она имеет в виду? Неужели тоже почувствовала что-то запретное и противоестественное? Хотя… Это все же маловероятно. Я для нее просто чувак, сорвавший планы. Взбрыкнувший мешок денег и прицепившаяся обуза. Мне не стоит об этом забывать.

Слегка отстав, Маша прячется в кустах, очевидно, чтобы осуществить то, ради чего она, собственно, подъехала к этому лесу, а я возвращаюсь к машине. Вооружаюсь фонариком на телефоне, шумно выдыхаю, сбрасывая напряжение, и приступаю к тщательному осмотру повреждений моей русалочки.

В целом, все не так уж плохо – бревно оказалось небольшим, и удар прошел по касательной, поэтому пострадали только днище и нижняя часть бампера. Неприятно, конечно, но не критично. Главное, что крыло не зацепили.

– Ну что, меня ждет очередной сеанс порки, или все поправимо? – робко интересуется Маша, выглядывая из-за моей спины.

– Поправимо, но бабки на ремонт с тебя, – проводя пальцем по свежей царапине, отзываюсь я.

– Я заплачу, – тараторит она. – Честно, заплачу. У меня как раз зарплата в конце месяца, так что…

– Пары сотен, думаю, хватит, – задумчиво продолжаю я.

На самом деле я без понятия, во сколько обойдется ремонт, просто хочу посмотреть на реакцию Зайцевой.

– Ско-о-олько? – у нее аж голос от перепуга садится.

– Сто пятьдесят, может, двести, – сохраняю серьезность на лице. – У тебя какая зарплата?

Маша шумно сглатывает, а затем обреченно выдает:

– Ну… В хорошие месяцы тысяч двадцать может выйти.

– Ско-о-олько? – я удивленно изгибаю бровь. – А че так мало?

У меня нет опыта работы в найме, поэтому я и предположить не мог, что зарплаты нынче настолько низкие. Мне двадцатки и на неделю не хватит, чего уж говорить про целый месяц?

Надо признать, теперь я уже не так удивлен тому, что Маша решилась на воровство. С таким доходом я бы, наверно, и сам чужим не побрезговал. Терпеть не могу в чем-то нуждаться.

Глава 21. Добро пожаловать в Сентябрьск.

Стас

Обычно я довольно редко выезжаю за пределы комфортных каменных джунглей. Разве что к бабушке, в уютный цивилизованный пригород, где она обосновалась, выйдя на пенсию. Однако Мухоср… то есть Сентябрьск радикально отличается от того, что я привык видеть в ее до блеска вылизанном коттеджном поселке.

Уродливая смесь покосившихся от старости малоэтажек и сколоченных из чего придется частных домишек, узкие дороги, испещренные колдобинами величиной с тазик, женщины, разгуливающие по улице в халатах, и буйные заросли неухоженной растительности – вот так в общих чертах можно описать Машкину родину.

Чувства, которые я испытываю, проезжая по невзрачным улочкам забытой богом российской глубинки, весьма неоднозначные. С одной стороны, меня не по-детски штырит от всей этой колоритной провинциальной самобытности. Будто в параллельный мир попал.

С другой – я не могу отделаться от ощущения ужаса и легкой брезгливости: как, должно быть, безрадостно здесь жить? Эстетика – понятие совершенно чуждое этому странному поселку. Так же, как чистота, архитектурное единство и, судя по мигающим уличным фонарям, бесперебойное электричество.

– Занятное местечко, – произношу я, окатывая Машку насмешливым взглядом. – Теперь понятно, откуда ты такая…

– Какая? – подхватывает Зайцева, напряженно всматриваясь в окно.

– С прибабахом, – поразмыслив, отвечаю я. – Не от мира сего, с придурью, понимаешь? В таком месте, наверное, сложно вырасти адекватной.

Я думал, что последняя фраза ее заденет и она начнет кусаться в ответ, однако девчонке явно не до моих подколов: она продолжает сосредоточенно гипнотизировать даль, нервно комкая пальцами джинсовую бахрому на юбке.

– Ага, – вяло отзывается Маша. – Это у меня семейное…

– Что случилось? – любопытствую я. – Чего напряглась-то как струна?

– Да блин… Что-то слишком людно на улице, не находишь? – она оборачивается на меня, и в ее глазах проскальзывает тревога. – Не пойму, праздник, что ли, какой…

– Ну, не знаю, – с сомнением жму плечами.

В моем понимании, людно – это, когда в Ашане перед Новым годом ты прорываешься к кассе с помощью локтей. А те редкие прохожие и единичные компании, которые встречались нам по пути, на «людно» как-то не очень тянут.

– После вон того магазина с красной крышей поворачивай налево, – инструктирует Зайцева. – Мы почти приехали.

– Приехали куда? – уточняю я. – К Мансуру твоему?

– Нет, конечно, – девчонка кривит лицо, будто я сморозил несусветную глупость. – Ты время видел? Поздно же уже. Такие дела на ночь глядя не решаются. К Мансуру пойдем завтра, когда все как следует обмозгуем, а пока…

– В смысле завтра? – возмущенно выпучиваю глаза. – Я вообще-то в этом «раю», – изображаю в воздухе кавычки, – зависать не планировал! Иди базарь с ним сейчас!

– Стас, уже девятый час, какие нафиг разговоры? – огрызается она. – Он по-любому с телками зависает и уже нетрезв. Давай действовать поступательно, ладно? А то наломаем дров, и будет тебе хрен с маслом, а не колечко.

Закатываю глаза и принимаюсь злобно пыхтеть. Внеплановые задержки меня жутко раздражают, но не признать рациональное зерно в Машиных словах я не могу. Поэтому приходится молча давиться негодованием.

Следуя указаниям Зайцевой, я увожу машину влево, и моему взору открывается еще одна поражающая воображение картина: кособокий неказистый частный сектор, который, несмотря на свою ветхость, явно кипит жизнью.

Тут и там под тусклым светом фонарей шныряют люди, а у странного сооружения, которое, очевидно, когда-то было памятником Ленину, сгрудилась шумная молодежь. При мимолетном взгляде на собравшихся успеваю заметить белые полосы на трико у парней и алюминиевые банки Балтики, расставленные в ряд прямо под носом у великого вождя революции.

– Тачку вот здесь можешь оставить, – Машка указывает пальцем на полянку напротив небольшой избушки, обшитой бежевым сайдингом.

– Это… Твой дом? – догадываюсь я, паркуясь рядом с серебристой Ладой Ларгус.

– Да, это мой дом! – с вызовом в голосе девушка вскидывает на меня глаза.

Мол, давай, ляпни что-нибудь невпопад, и я тебя порежу.

– Мило, – не придумав лучшего определения тому, что вижу, я прилепляю к губам вымученную улыбку.

– Спасибо, – бурчит Маша.

Она тянется назад, достает из рюкзака джинсовую куртку и, торопливо ее напялив, вылезает из машины.

– Зайцева? – окликаю ее и, дождавшись, когда она вновь на меня посмотрит, говорю. – А у вас тут отели-то есть? Ну, чтобы переночевать можно было?

Лицо девчонки озаряется то ли усмешкой, то ли улыбкой, а затем она с хохотком произносит:

– Подожди здесь, хорошо? Я сейчас все разузнаю про отели и тебе передам.

– Окей, – соглашаюсь я, вслед за ней выбираясь наружу. – Только это, Маш… Давай что-нибудь поприличней, ладно? Я понимаю, что пяти звезд мне ждать не стоит, но надо, чтоб было чисто и с завтраком в номер.

– Ага, как скажете, Станислав Буржуевич, – ее рот опять дергается в каком-то странном подобии ухмылки.

И чего она только изображает? Фиг поймешь. На родине еще страннее стала.

Маша подходит к серым металлическим воротам и нажимает кнопку звонка. Какое-то время подождав ответа, она принимается молотить по ним своими маленькими кулачками, а затем, заглянув в окна, в которых не горит свет, тяжело вздыхает и направляется в сторону той самой компании у памятника Ильичу.

Идет она уверенно, но как-то чересчур медленно, будто немного боится или не слишком горит желанием общаться с собравшимися. А, может, это просто мои домыслы. Черт его знает.

Приблизившись, Машка тут же оказывается втянутой в тесный кружок знакомых: кто-то приветливо целует ее в щеку, кто-то обнимает, кто-то просто здоровается кивком головы. Разговоров я не слышу, но мне и так понятно, что Зайцева среди них своя в доску. Она не стесняется и не тушуется, держит голову высоко поднятой и общается с друзьями с широкой улыбкой на лице.

Глава 22. Это че, парень твой?

Маша

«О, Машка, здорово!», «Смотрите, ребят, Зайцева прикатила!», «Какие люди в Голливуде!» – раздаются приветственные возгласы, и я с широкой улыбкой на губах вклиниваюсь в компанию старых знакомых.

Если честно, появление в родном поселке для меня всегда немного стресс, а сегодня – тем более. Во-первых, из-за непростых обстоятельств моего визита, а, во-вторых, из-за человека, которого я меньше всего на свете хотела бы видеть и который, по иронии судьбы, сейчас стоит прямо напротив меня.

– Машулька, привет, – Руслан делает шаг навстречу и по-хозяйски протягивает ко мне руки, явно намереваясь обняться.

– Клешни убрал, Бубнов, – неприязненно отшатываюсь назад. – И дистанцию соблюдай. А то меня сейчас стошнит.

Очевидным минусом жизни в Сентябрьске является эффект деревни: здесь все друг друга знают. Поэтому избежать регулярного созерцания опротивевшей физиономии бывшего не представляется возможным. У нас с Бубновым общие друзья, общее место тусовок и даже общая корова. Но об этом позже.

– А ты все такая же дерзкая, да, конфетка? – парень нагло скалится, и я с трудом подавляю порыв съездить ладонью по его мерзкой роже.

Надо же, когда-то я с ума сходила от этого откровенно безвкусного прозвища. Млела, когда Руслан меня так называл. Сейчас же слово «конфетка» не вызывает во мне ничего, кроме острого желания проблеваться. Какое счастье, что я разлюбила этого козла!

– А ты все такой же подонок, да, сладкий? – пародируя его фальшивую улыбочку, отзываюсь я.

– Я все такой же любящий и преданный тебе пес, – ничуть не обидевшись, усмехается он.

– Ну да! – саркастично восклицаю я. – Это ты, значит, из великой любви ко мне другую трахал?! А я дура не поняла сразу! Думала, предательство, а, оказывается, преданность!

 Во мне вновь закипает притупившаяся временем ядовитая злоба.

– Маш, да я же говорил…

– Брейк, ребята, брейк, – вмешивается в нашу сварливую перебранку Леха Сорокин. – Хорош собачиться, надоели уже!

Так получилось, что Сорокин и для меня, и для Бубнова по-настоящему близкий друг. Вот уж кто действительно по горло сыт нашими разборками. Помнится, после болезненного разрыва я звонила Лехе и часами жаловалась на ненавистного бывшего. Подозреваю, что Руслан занимался примерно тем же.

– Лех, ну а че он опять лезет? – грустно оттрюниваю губу. – Прям с порога настроение портит!

– Рус, не лезь к ней, – нарочито строгим тоном заявляет Сорокин, оглянувшись на Бубнова, и, когда тот, закатив глаза, отходит в сторону, вновь переводит взор на меня. – Ну че, подруга, с приездом, что ли?

– Ага, – киваю я, радостно повиснув на его шее.

Леха – классный парень. Веселый, смышленый, надежный. Его будущей девушке несказанно повезло. Будь между нами хоть намек на романтическую искру, я бы сама его к рукам прибрала, честное слово! Но, увы и ах, мы друг для друга бесполые существа. Братаны, говоря современным языком. Поэтому кроме дружбы нам ничего не светит.

– Машка, а это че за перец на красной тачке? – у меня на плече виснет школьная подруга, Ленка Онегина. – Ты с ним приехала?

Как по команде вся дружная компания оборачивается на Стаса, который вальяжно прохаживается туда-сюда, периодически выпуская в воздух полупрозрачные завитки дыма. Сейчас, стоя вместе со своими старыми знакомыми, я смотрю на Толмацкого их глазами и совершенно точно понимаю одну вещь: он отличается от нас не меньше, чем небо от земли.

Мы – дети простых работяг, не знающие ни изобилия, ни даже простого достатка. Он же, напротив, привык жить в роскоши уже с пеленок. Его реальность гораздо круче наших мечтаний, а возможности настолько велики, что мы и представить себе не можем. Между нами пропасть размером в миллионы рублей, несколько уровней образования и, вероятно, пару-тройку иностранных языков.

Стас ярким пятном выделяется на фоне окружающей его серой убогости, и от столь кричащего контраста хочется вырвать себе глаза. Он слишком хорош, слишком красив и привлекателен для нашей глухой провинции. И тут дело не только в брендовых шмотках и роскошном автомобиле… Дело в нем самом. В его осанке, в манере двигаться и говорить, во врожденном пафосе, который непроизвольно сквозит в поведении.

В приезжем мажоре чувствуется благородная порода, которой нет ни у кого из наших парней. Даже мой бывший Бубнов, по местным меркам считающийся красавцем, по сравнению со Стасом напоминает гремлина, которого покормили после полуночи. Как ни крути, а Толмацкий совсем другой. Вылеплен из иного, куда более качественного и дорогого теста. Это видно даже невооруженным глазом.

Оборачиваюсь на своих давнишних приятельниц, и во взгляде каждой из них читаю неподдельное восхищение. Если Стас без труда кружит головы городским красавицам с изощренным вкусом, то что уж говорить про сельских простушек, которые таких шикарных парней лишь по телевизору видели?

– Ну да, с ним, – отвечаю я, взволнованно вгрызаясь зубами в ноготь на большом пальце.

– Офигеть! Это че, парень твой? – с нескрываемой завистью в голосе тянет Ленка.

Поворачиваюсь к подруге и боковым зрением ловлю наивнимательнейший взгляд Бубнова. Бывший явно навострил ушки и прислушивается к разговору. Впрочем, как и все остальные.

– Ну так это… – поначалу я неуверенно мямлю, а потом беру и сдуру брякаю. – Мой, конечно.

Ну, в общем-то я как обычно в своем репертуаре: сначала делаю, потому думаю. Типичная Маша. Взяла и записала Толмацкого себе в парни.

Ну а что? Я его голым видела, он меня тоже. У нас даже общие планы и цели имеются. Поэтому, по большому счету, мы не так уж сильно отличаемся от настоящей пары. А то, что мы друг друга, мягко говоря, недолюбливаем, так это нормально. Тысячи людей, связанных реальными отношениями, регулярно испытывают то же самое. Проза жизни, ничего с этим не поделаешь.

Честно? Понятия не имею, как я буду расхлебывать последствия своей лжи, но пораженные лица моих старых знакомых, а в особенности бывшего парня доказывают очевидную истину: игра, черт возьми, стоит свеч! Возможно, чуть позже я пожалею о сказанном, но прямо сейчас я проживаю момент подлинного триумфа.