Прозрачные звёзды. Абсурдные диалоги

Валентин Дикуль ГЕНИАЛЬНОМУ ЧЕЛОВЕКУ НЕ НУЖНА МОЯ ПОМОЩЬ

— Представьте себе, пожалуйста, ситуацию. С неким всеми уважаемым известным человеком случилось несчастье. Все сгорело, пропало в пожаре и сам он пострадал — предположим, ослеп. Нужны на операцию деньги. Какую сумму Вы могли бы ему одолжить?

— Ничего не дал бы ему. Потому что в состоянии ему помочь без денег. Я сделал бы так, что правительство оплатило бы ему операцию. Или Филатов сделал бы операцию бесплатно.

— Представьте себе другую ситуацию. Вы познакомились с никому неизвестным человеком, и понимаете, что он — гений. Он либо художник, либо математик, либо кто-то еще — это неважно. Ему нужно несколько тысяч долларов, чтобы обрести известность, прославиться. Вы захотели бы прославить гениального человека?

— Прославить — нет, тем более деньгами. Думаю, гениальный человек рано или поздно прославит сам себя, ему не нужна моя помощь.

— Видимо, напрасно говорят — помоги таланту, бездарные пробьются сами. Должно быть, это сказано для красного слова. А в Вашем рассуждении есть смысл, оттого что Вы производите впечатление искреннего человека.

— А зачем прятаться? Я терпеть не могу двуличности, когда говорят одно, а делают другое.

— Это Вы меня пристыдили. Чтобы Вас подготовить, я говорил одно, сделаю другое. Не могли бы Вы вложить деньги в издание сборника моих интервью, когда они покажутся Вам фантастическими и коммерческими, то есть в дальнейшем принесут доход Вашему центру?

— Нет, сейчас не мог бы. И если Вы пришли ко мне говорить о деньгах, то я не могу поддерживать этот разговор…

— Извините, последние несколько слов… Так Вы отказываетесь, допускать, что эта книга будет любимым чтением не только интеллигенции, но и парикмахеров, шахтеров, тысяч людей, которых Вы спасаете и которые будут считать, что Вы жадный человек? Это Вас не страшит?

— Ничего страшного. Думаю, поймете и Вы, если я Вам объясню ситуацию. Я просто отдаю все свои средства во благо больному человеку. Все, что Вы видите — залы, электроника, оборудование — все куплено на мои собственные деньги. Несмотря на то, что у меня государственное учреждение. Я коплю — копейка к копейке — и покупаю необходимое. Сейчас я собираю на диагностический аппарат. Он стоит миллион восемьсот тысяч долларов.

— Убедили. А Вам нравится «Мастер и Маргарита»?

— Да.

— Пришла к Вам его жена (после его смерти она так и делала) просить денег на издание «Мастера». Вы ей тоже не дали бы?

— Помог бы издать. А деньги дал бы на какой-нибудь, может быть, менее нужный медицинский аппарат, но не на издание книги.

— Вы не согласны, что всякая гениальная книга «лечит» не меньшее количество народа, чем Ваше учреждение? Вы согласны?

— Да, но не ту категорию больных, которых бросили все — и государство, и власть, и все страны, бросили. Эта люди никому не нужны. Вы пришли беседовать со мной, даже не вникнув в то, чем я занимаюсь. Так вот, это категория больных, на которых никто не тратит ни единой копейки. С ними случилось несчастье, их спасли от смерти — и все. Они сидят в инвалидной коляске или даже лежат влежку. Но ведь их нужно поднимать на ноги, возвращать к нормальной человеческой деятельности. У них здоровые, умные головы, но помощи ждать неоткуда. Для них мне не жаль ничего. Но на другое я денег не потрачу. Не потому, что я жадный, нет. Но я просто осмысливаю, куда вкладывать деньги и как. Десять раз гениальному человеку я даже ста долларов бы не дал. Но вот Вам, например, даю интервью бесплатно. Не попрошу денег, но при этом буду помнить, что деньги эти я мог бы вложить в медицинский аппарат, который так необходим больным людям.

— А что, у Вас в России уже платят деньги тому, у кого берут интервью?

— Да, существует такой порядок: за консультацию, интервью и все остальное следует платить…

— А если мы расстанемся друзьями, то Вы и посмотрите мой позвоночник бесплатно?

— В России для иностранцев консультация стоит сто пятьдесят долларов, реабилитация — три тысячи пятьсот долларов в месяц. Плюс консультация. Но Вас приму бесплатно. Как всех своих соотечественников.

— Видно, самому Богу хочется, чтобы на посторонние дела Вы не тратили бы ни копейки. Скажите, где Ваш источник жизнелюбия, бодрости?

— Я не только занимаюсь лечением больных данной категории, руковожу не только этом центром — я еще работаю в цирке. Там я приношу кому-то удовольствие, да и мне это дает радость. Это мечта детства, которую я пронес через всю жизнь. И еще — скажу очень откровенно: это не слова, не журнальные фразы — когда поставишь больного человека на ноги, то это утраивает твои силы. Вы бы видели — когда мы ставим больного на ноги, сбегается весь центр смотреть, как этот больной сделает первые шаги. Медики, сестры, которые даже не занимались лечением этого больного, — плачут…

— Скажите, если Вы в эти мгновения себя чувствуете волшебником, гением, пусть бессознательно — то не потому ли, что цените свою жизнь, как чужую?

— Не хочу ничего надумывать, скажу одно — после того, как я ставлю больного, я сам бываю еле живой.

— Но при этом помните, что совершили чудо?

— Это не чудо, это работа. Мы говорим, что чудо делает сам больной, мы только показываем ему путь. Мы не занимаемся экстрасенсорикой, не машем руками… А совершенно иначе смотрим на это. Не гордимся собой и так далее. Мы чувствуем, что должны помочь больному. Мы не обещаем человеку, что он непременно пойдет, но все делаем для этого.

— Какое у Вас образование?

— Высшее педагогическое.

— Вы не думаете, что интеллигенция в России уничтожена? Осталась либо иллюзия, либо самомнение.

— Нет. Интеллигенция есть. Те, кто мыслят. Это не стадо баранов, которое идет, куда ведут. Хотя большинство — серая масса.

— И вот те или другие смотрят на Вас, и думают, что Вы похожи на мужика… Вы умеющий читать глаза, мысли людей — сталкивались ли Вы с таким к себе отношением?

— Будь ты мужиковатый, но, если ты хороший специалист, цениться будут твои руки, твоя голова.

— Про Сократа пишут, что он был очень некрасив, но был умнейшим сред людей…

— Я Вас перебью. Вы не задаете вопроса, но, видимо, подразумеваете… Вот про девушку говорят: «Какая красавица! Какие ноги, какое тело». Не в этом красота. Не во внешности. Внешность очень обманчива. Нужна внутренняя красота, чистота, а не красивые черты лица.

— Пожалуйста, допустите, что Вы светлый и красивый человек. Откуда это — гены, от родителей, или сами сделали себя таким?

— Я вырос без родителей. Отец погиб, мать умерла. Мне было два года.

— А довольны ли Вы своими детьми? В них есть этот свет?

— Да, доволен. У меня дочь. Я ей не помогаю, она добивается всего самостоятельно. Тем же путем, трудно. Легко ей ничего не дается. Она готовит в цирке танец на проволоке. Самый тяжелый жанр…

— Толстой хотел, чтобы его дети зарабатывали своим трудом. Вы этого же хотите?

— Да, конечно.

— Вы не оставите ей наследство?

— Все, что мы заработали, все это принадлежит семье.

— Если Вы вдруг умираете, Вы позаботитесь о том, чтобы все накопленное ушло на продолжение Вашего дела, а крохи лишь — семье?

— Моих средств так мало, что о них и говорить-то не приходится.

— А те миллионы долларов, которые Вы собираете?

— О чем Вы говорите? Эти деньги собираются для нашего центра. Это не может остаться семье. То, что собирается на аппаратуру, оборудование — оседает там, растет процент на аппаратуру по договоренности. Когда мы выплатим только пятьдесят процентов цены, мы сможем пользоваться ею. Никто не принесет и не подарит… В России такое время, что государство за тебя думать не будет — выживай и думай сам.

— Вы оптимист? Вы полагаете, что Россия возрождается?

— Рано или поздно возродится, но, думаю, позже, чем полагают.

— По пословице, «гром не грянет — мужик не перекрестится». Какие у Вас отношения с Богом?

— Я крещеный, не посещаю церкви, но верю. Никогда не вступаю в споры — есть Бог или нет.

— Вам свойственно Вашу юность ругать? Вы жалеете, думаете, что можно было сделать что-то лучше, что-то иначе?

— Если бы я заново родился, я прожил бы также. Если исключить несчастье, которое произошло со мной в детстве.

— Сколько вам было лет, когда это произошло?

— Четырнадцать. После того, как я восстановился, я много отдал для того, чтобы доказать, что могу вернуться к нормальной жизни и работе.

— Как врач, на какое место Вы бы поставили отношения человека с другим полом — как от этого зависят гармония, здоровье в человеке?

— Я очень поздно познал женщину и не могу выстроить такой ряд. Думаю, что это должно быть разлито гармонично все в целом. Не что-то первое, что-то второе.

— Если человек живет развратно, если он — циник, живет случайными связями. Он разрушается?

— Зачем его исправлять? Если он так живет, значит, иначе не может. Вы только принесете ему несчастье, если отнимите у него его образ жизни. Пускай. По-другому он жить не сможет. Человек живет, стремясь получать удовольствие. Для чего жить, если не получать удовольствие? Оно может быть в работе, в стихах, в писательстве, в женщинах, в вине. Даже вредную привычку нельзя бросать резко, это будет во вред себе!

— Пожалуйста, скажите, с какой вашей вредной привычкой было трудно расстаться?

— Самая вредная — перегрузки, которые я несу. Я не хочу с ними расставаться, но это действительно серьезно вредит мне. Полная нагрузка в цирке сильно вредит здоровью.

— Вы позволяете себе спать столько, сколько хотите?

— Это невозможно. Я ложусь в час, в половине второго, а в пять, половине шестого встаю, чтобы в семь быть здесь, на работе. Сплю пять часов. И знаю, что укорачиваю жизнь.

— Но это же нецелесообразно.

— Еще раз повторю. То, что мне отпущено, я проживу так, как живу.

— Вы ощущаете себя праведником? Смотрите — Вы помогаете огромному количеству людей, у Вас хорошая семья, Вы никогда не издевались над другими… Или Вы напакостили людям, природе, Богу?

— Людям и природе — вряд ли, Богу — может быть. То, что бываешь с женщиной — это уже грех.

— Вы позволяли себе влюбчивость?

— Влюбчивость — конечно, само собой. Как все нормальные люди. Но своеволия с моей стороны не было.

— Есть у Вас друзья? Или Вы не искали друзей?

— Друзей никогда не искал. Хочу сказать, что друзья познаются в беде. Когда со мной произошло несчастье, выявились настоящие друзья. Так всегда и бывает.

— Если я все же издам книгу, у меня заведутся деньги. Тогда я позвоню вам и предложу какую-то часть вашему центру. Вы не откажетесь?

— Попрошу даже не чистых денег, а перечисления на медицинскую аппаратуру. Скажу, что именно хочу приобрести.

— А какое Вы имеете право просить, отказав мне сейчас?

— Нет, права я не имею. Но Вы сами предложили. Я — не приму. Примут больные. Вы деньги дадите не мне, а больным, не так ли? Вы поможете им, а не мне…

— Вы прекрасный спорщик. Вы нуждаетесь в том, чтобы хотя бы раз в неделю услышать какой-то голос? Мужчины или женщины?

— Да. У меня есть такие друзья, с которыми я стремлюсь поговорить чаще, чем раз в неделю. Это действительно друзья, которые всегда поддерживают и помогают.

— Сколько их? Пять человек, десять?

— Нет, конечно, не десяток…

— Вы позволяете себе какое-то застолье, когда Вы сидите и не торопитесь, зная, что вам спать только пять часов?

— Бывает, что сидим с друзьями или на деловой встрече раз в три месяца, а порой, 2–3 раза в месяц…

— Ваша жена — помощник, который понимает Вас и помогает во всем, или это другая вселенная?

— Сейчас — да, помощник. Говорят, что уже большая помощь, когда не мешают. Раньше ей было обидно, что так мало времени уделяю семье. Но она довольно быстро поняла меня, и помогала мне уже тогда, пятнадцать лет тому назад, когда мне было трудно справляться с больными.

— Чувствует себя только счастливой, или есть раздражение внутри?

— Она действительно тоже довольна жизнью. Это ее слова. Она пишет книги, рассказы. Ей заказывают работу в цирковой энциклопедии…

— Она считает свою деятельность такой же важной, как и Ваша?

— Нет, ее основная работа — в цирке, а работа здесь — как хобби. Она также закончила педагогический. Но, как и я, всегда мечтала стать артисткой цирка.

— Вы столько успеваете, но, согласитесь, что жизнь много просторнее ваших занятий и планов…

— Да, я это понимаю. И чувствую, что иногда иду по узкому коридору, и пока не могу расширить.

— Вряд ли наш мозг работает так, как нам хотелось бы… Например, чтобы Вы хотели знать, чего не знаете?

— Я не могу этого сказать. Я закомплексован на одном — уже полгода идет разработка методики, и я не могу позволить себе что-то еще. Может, это называется целенаправленностью? Есть ощущение, что, пока я не сделаю этого, заниматься другим я не буду и не хочу. Иногда мне задают, простите, еще более нелепый вопрос — чего бы Вы хотели, какая ваша самая заветная мечта? Я отвечаю: «Вам сейчас будет смешно. Я хочу, чтобы одну неделю у меня никто не спросил бы ни о какой болезни, ни о какой болячке. Чтобы я отдохнул, ничем не занимаясь в жизни». Может, я и не выдержал бы такой недели. Существуют наркоманы, трудоголики, и, видимо, я прохожу по этой категории.

— Актер Миронов недавно прославился в фильме «Мусульманин». Я спросил его: «Мозг у Вас делает все, что надо?» А он заявил: «Всем известно, что мозг реализуется у нас на тридцать процентов». Получается, что он жалеет об этом…

— Это заученная фраза, и фразами он стреляется. Я говорю так, как думаю, как считаю. Пусть это неправильно.

— Ваши друзья похожи на Вас? Они такие же трудоголики?

— Нет, думаю, не все.

— Есть остроумные среди них настолько, что Вы завидуете им?

— Может потому, что я сам люблю шутить, может, поэтому только радуюсь своим достижениям или других, но никогда не завидую.

— Видите, с Вашей помощью я исправляюсь, не спрашиваю, каким писателям Вы завидовали, спрошу — каких Вы любили?

— У меня были этапы в жизни — то фантастика, то книги о любви, то — классика. И, может быть, все, что связано со спинномозговыми травмами в западноевропейской литературе.

— Все-таки один особенный писатель был в художественной литературе?

— Пушкин. Я думаю, его все любят. Также, как в детстве все пытаются писать стихи.

— Вы не видели и двух строчек Бродского? Не читали Довлатова? Не знакомы с книгами Набокова?

— Набокова читал.

— Жена Вас принуждала — мол, должен обязательно прочесть?

— Никогда.

— Какой драматический артист Вам больше всего нравится?

— Мне нравятся очень многие актеры. И еще вот, что я должен Вам сказать, дорогой Олег. Представьте, я начну перечитывать или читать книги с умным видом, следить пристально за актерской игрой. И это будет фальшь. Это будет неправда. Это буду не я.

— Андрей Тарковский сказал: «Если сухую корягу ежедневно поливать, она зацветет». Вам должны быть дороги эти слова…

— Да, конечно, человек — сухая коряга, потому что грешен. Но и без этого нельзя. И никогда нельзя о человеке говорить хорошее или плохое, тем более плохое, когда не знаешь человека как следует.

— О чем бы Вы размышляли в ту неделю отдыха, о которой мечтаете?

— Да я сомневаюсь, что эту неделю бы выдержал. Я старался бы отключиться от всего, не думать ни о чем. Девять лет я не отдыхал, не имел отпуска.