Прямо пойдешь...

В служебных делах Захар Петрович считал себя не имеющим права на ошибку. А поскольку гарантий от нее все равно не давалось, он еще и еще раз старался обдумать принимаемые решения, а в трудных случаях посоветоваться с отцом Александром, который, не предлагая ничего конкретного, тем не менее способствовал выявлению верного подхода.

- Всегда что-то да происходит, Захар Петрович, - ответил отец Александр, - Наше Боровое обретает приметы окружающего мира. Привыкли мы с тобой в анклаве жить, а ветер перемен взял да и у нас загулял.

Захар Петрович посмотрел на могучий кулак собеседника, присущий скорее молотобойцу, чем священнику. Рядом с отцом Александром волей-неволей кажешься себе ребенком, надежно прикрытым от всех житейских невзгод. И дышится легче, и думается проще.

- Видишь-ли, Владимир Сергеевич, дошло до того, что смысл деятельности иногда теряю. Не понимаю: зачем я здесь? Что бы ни делал, итог всегда получается в минусе. За красной чертой, как говорят бухгалтеры. А если ничего не делать? Вдруг ничего и не изменится? Пусть не к лучшему, так и не к худшему?

- Вопрос вопросов! Смысл жизни человеческой... Каждый отвечает по-своему. У многих ответы готовы. Они с ними чуть ли не рождаются. Редкий человек призадумается. От таких вопросов ведь одно беспокойство. Много знающий много печален, - древняя истина.

- Да я понимаю... Большинство говорит: живу для продолжения рода. Ради детей. Образование там, материальное благополучие и все такое. Будто мы животные. Они ведь тоже заботятся о потомстве, и многие не хуже нас. Преступников-то не плодят! Но вот я, Захар Беркутов, инспектор милиции, мужчина я, человек, или все-таки просто самец?

- И самец тоже, Захар Петрович, да еще какой, - засмеялся Владимир Сергеевич, - Ты уж извини за видимость цинизма. Да куда денешься от природы? К тому же есть, пить, одеваться тоже надо. Да и защищаться от себе подобных приходится. Вот каждый себе и выбирает в этом перечне смысл существования. Кто искренне заблуждаясь, кто ради оправдания своего образа жизни.

- Не могу согласиться! Конечно, каждый волен понимать по-своему.

- Но есть же нечто такое, чисто человеческое? То, что отличает нас, людей, от прочей земной живности? Такое, чтобы понятно было и верующему, и атеисту, и колеблющемуся? А то ведь придет последний час, оглянешься и увидишь: все не так было! А как надо?

- Как надо? Можно ответить. Вот сейчас скажу тебе, как надо, и ты поверишь мне. Сегодня. А назавтра опять призадумаешься.

- То есть каждый должен сам себе раскрыть смысл своего бытия? Независимо от образования, от интеллекта, от умения или просто наличия привычки размышлять?

- А в этом вопросе интеллект ни причем. Иной вовсе без образования, а живет праведником, на радость людям и себе. Вопрос твой не столько умственный, сколько сердечный.

- Сердечный! Любим мы все запутать...

- Зато потом какая радость, когда клубок распутается собственными усилиями. Я вот тут вспомнил задачку на сообразительность для детей. Дай-ка листок бумаги, если еще остались неисписанные...

Отец Александр поднялся с дивана, обошел стол и занял место хозяина. Захар Петрович положил перед ним лист бумаги и шариковую ручку, придвинул свой стул поближе и с любопытством принялся наблюдать за рукой товарища. Тот посреди листа наметил девять точек: три ряда по три точки в каждом.

- Прошу! - священник с веселым прищуром взглянул на Захара Петровича, - Перед нами девять точек. Они располагаются упорядоченно, обозначая стороны и центр квадрата. Исходные геометрические условия налицо. Задача в том, чтобы одной непрерывной ломаной линией, состоящей всего из четырех отрезков, соединить все точки между собой. По-другому - надо увидеть эту ломаную линию, мелкими частичками коей эти точки и служат. Уточню условие - при движении ручки не отрывать ее от листа. Понятно?

- Что же может быть проще?

Захар Петрович придвинул к себе лист бумаги с точками в центре, взял карандаш и принялся за дело. Через несколько попыток он запыхтел: менее чем из пяти отрезков ломаная линия не складывалась. Как ни крути, задачка претендовала на роль неразрешимой. Как теорема Ферма. Скорее всего, так и есть, отец Александр задал неразрешимую задачку, испытывает на крепость.

Улыбаясь, отец Александр взял листок из руки Захара Петровича, перевернул его и вновь отметил девять точек.

- Не буду тебя мучить. Будь времени побольше, ты справился бы. Ибо решается просто. Все дело в исходной позиции. В методологии, как говорят в науке. В уровне свободы мышления. В чем твоя ошибка? Ты пытался чертить линию, не выходя за пределы квадрата, отмеченного точками. Сам себя ограничил, ведь в условиях такого нет. Твои глаза бегали лишь по сторонам и диагоналям условного квадрата. А если так?

Отец Александр, не отрывая карандаша от листа бумаги, провел ломаную линию, состоящую из четырех отрезков, дважды выйдя за пределы отмеченного точками квадрата. В итоге получился прямоугольный треугольник, выходящий острыми углами за пределы пространства, ограниченного точками. Из прямого угла выходила биссектриса, делящая пополам гипотенузу.

- Хитер ты, Владимир Сергеевич. Значит, детская задачка?

- Все мы дети, Захар Петрович. И капитан милиции Беркутов останется ребенком, даже если сменит погоны на полковничьи.

- Но какое отношение данная задача имеет к поискам смысла жизни?

- А вдруг смысл жизни человеческой, - за пределами самой жизни?

- За чертой? Может, потому и путаемся, что ищем не там и не так? Будет время, подумай над этим.

Захар Петрович в задумчивости повертел листок бумаги с вычерченной Владимиром Сергеевичем фигурой.

- Да... Существует-таки незримая грань, отделяющая талант, гений от нормы. Тот, кто способен в детстве решить такую задачку сразу - минимум гений!

- Вот! Отличие от нормы! Но что есть норма, вот в чем вопрос.

- Норма, - это, например, я. А талант, судя по решению задачи, - ты.

- Допустим. Условно. А ниже нормы? То есть ниже твоих возможностей? Уже ненормальный? Дурачок? Псих, так сказать? Тут ведь и твоя епархия начинается. Судебную психиатрию знаешь небось. Ненормальных изолируют и, бывает, что с вашей помощью.

- Вы меня, уважаемый отец Александр, сегодня решили в угол загнать? А я разве не в нем живу? Ненормальность... Думал, что знал, а теперь не могу сказать определенно, как выделить норму для человека. Разве только ставить каждого в условия, когда приходится выбирать между преступлением и общественно-безопасным поведением.

- Поскольку тема с точки зрения профессиональной для нас обоих в определенной степени общая, давай на ней и остановимся. Вопрос и для меня больной. И не только в теории, но и на практике. Собственно, затем и пришел.

Захар Петрович хлопнул ладонью по стеклу на столе, под которым отец Александр заметил фотографию на газетной бумаге, напомнившую ему кого-то знакомого.

- Да и я жду чего-то для себя именно с этой стороны. Помощи, подсказки, чего угодно. А то самому разобраться трудновато.

- Попробуем прояснить вдвоем. Нам не помешают? Ты никого не ждешь? Вот и хорошо. Не будем считать нашу беседу отрывом от основной деятельности. Я как-то задумался: в чем отличие невропатологии от психиатрии? Как разделяются предметы этих наук и области практики? Кто из невропатологов или психиатров способен провести линию, отсекающую проявления неврозов от нарушений собственно психики? Согласен, многие решатся сделать такое, но у каждого линия окажется своя, будет проходить в другом месте. А ведь неврозами страдают почти все так называемые нормальные люди, готовые в полной мере к труду и обороне. Вот и выходит: каждый специалист определяет норму и нормальность по-своему, общего строгого критерия нет. А по-моему так получается: невропатолог без молоточка - психиатр, а психиатр с молоточком, - невропатолог. Линию раздела успешно заменяет молоток. Не согласен, а? Если психиатр захочет, он у каждого найдет проявления шизофрении.

Захар Петрович грустно рассмеялся и покачал головой:

- Не слишком ли? Или ты намеренно сгущаешь краски?

- Иногда и сгущение полезно, - ответил Владимир Сергеевич; созвучно настроению собеседника от печально вздохнул и продолжил, - В петровские времена в России строили доллгаузы: трехэтажные здания для размещения психически больных. А на втором этаже такого доллгауза предусматривались комнаты для лунатиков и меланхоликов. Вот как! Меланхолия считалась серьезным отклонением от нормы. А теперь неуверенность в себе, боязливость, мнительность, подавленное настроение, - вариант нормы, просто слабый тип нервной системы. А римский врач первого века Авл Корнелий Цельс выделял три типа безумия: френит, меланхолия и искаженное мышление. Под френитом понимались острые психические сдвиги, сопровождаемые высокой температурой. Меланхолию, то есть депрессию, мы уже рассмотрели. А вот искаженное мышление, оно проявляется в том, что меняет восприятие окружающего мира. Но так ведь и врач-психиатр, неверно поставивший диагноз, может оцениваться как безумный!

Захар Петрович некоторое время молчал. И сказал, задумчиво растягивая фразы:

- Тогда я вправе сказать: ненормальный, - это человек, чем-то непохожий на большинство, отличающийся чем-то. Но тогда вообще объективность критерия отбора больных или здоровых исчезает. То-то такой недобор в армию.

Отец Александр еще раз бросил взгляд на фотографию под стеклом, вздохнул, отвернулся от стола и сказал:

- В развитых странах существует движение антипсихиатров. Сторонники движения считают, что у человека ненормальностей нет и быть не может. Существует лишь конфликт отдельных людей с определившейся в обществе так называемой нормой. Стоит реорганизовать правила социальных отношений и больных не будет.

- Да... - протянул Захар Беркутов, - Я вот вспомнил Ерохина. Что рядом с Анастасией дом приобрел. Кажется, командиром полка был. И в свою военную среду прекрасно вписывался. А в селе выглядит как ящер среди млекопитающих. Одни его поговорки чего стоят. Собственно, речью он в первую очередь и выделяется. Непохож на большинство, отличается. Я согласен, что он ничем не лучше, но и не хуже других, в том числе и меня. А манера разговора у него, - только наиболее легкий способ самовыражения. Пройдет время, перестроится, и тогда уже в бывшем своем военном коллективе будет выглядеть ящером.

- Может, и так, - согласился священник, - Я склонен думать, тут другое, индивидуальный склад характера, присущий Ерохину. Он-то явно нормальный, не блаженный. Кстати, так называемые блаженные ранее считались одержимыми некоей сверхъестественной силой. Но мы все об отклонениях. А что же есть здоровье, физическое и душевное?

- Здоровье? Думаю, такое состояние души и тела, при котором можно здраво судить о себе и окружающих, оставаясь таким при любых изменениях.

- Очень верно схвачено. Примерно так оценивает и психология. Не будем о слабости и расплывчатости определения, мы не кабинетные ученые. Ну, и сколько же процентов известного нам населения может подойти под твое определение?

- Цифры общеизвестны. Более восьмидесяти процентов рождается с патологиями, выводящими заранее за графу "годен к строевой". А остальные в ходе жизни склоняются так или иначе к первой группе. И приходят туда в процессе взросления. Изначальные, генетические условия. Лишь несколько процентов устойчиво, уверенно здоровых! Элитная группа общества... В такой обстановке медэксперт призывной комиссии может выступать в роли независимого судьи. У него реальная власть над человеком. Захочет, сделает ненормальным, не захочет...

А общем, как говорит Евдоким Ерохин, нормальный солдат должен стремиться поближе к кухне. А другие на передовую. Помните наше столкновение с мальчиками на "Тойоте" месяц назад? Так вот, они жалобу направили на областном уровне. Жалуются на нетоварищеское отношение к достойным гражданам в дремучей глубинке. Пришлось отписываться. Будто дел у меня нет.

И Захар Петрович внимательно посмотрел в глаза отцу Александру.

- Ты, Владимир Сергеевич, серьезно чем-то озабочен, если обращаешься к истории. Давненько этого не бывало.

Отец Александр прищурился, отчего взгляд его стал еще напряженнее.

- Озабочен... Легко сказано, - он продолжал говорить, не спеша перебирал слова, сдерживая силу голоса, - Без обращения к истории вообще ничего нельзя понять. Иначе ни одной загадки не разгадать. А они в Боровом в последнее время как грибы растут. Вот, например, кто в селе имеет наивысший рейтинг? Я имею в виду профессию.

- Ну конечно врач, - не задумываясь ответил Беркутов.

- Вот! Уважают наши односельчане врача, но обращаются к нему самостоятельно-добровольно крайне редко. Предпочитают или боль терпеть до последней возможности, или применяют народные средства. А арсенал народной медицины скуден, кладезь ее иссякает в той же истории, во времени. Куда уходят нужные знания, почему пропадают? Но этот вопрос из другой загадки.

- Понимаю. Ты ведь, Владимир Сергеевич, не общемировыми, не всегосударственными проблемами сегодня занят. Осмелюсь конкретизировать, разговор наш к Петьке Блаженному стремится?

- Вот! Вот что значит квалификация! - Владимир Сергеевич довольно улыбнулся, - Прямо Мегрэ! И как это ты на Петра Алентова вышел? Ведь я и словом не обмолвился. Верно, Захар Петрович, хоть и не Алентов препона... Вот ты его с малолетства знаешь, так? И что, он с детства такой? Прости, что спрашиваю, но мне не все известно.

- Петр Алентов... Мало кто теперь помнит его фамилию. Все Петька да Блаженный. За глаза все чаще - дурачок. Что и сказать? Этот вопрос скорее нашему главврачу Климовой Светлане Всеволодовне задать, и она растеряется. Хотя освидетельствование в районе по ее инициативе проводили. А вот учитель физики, Чумаков, тот скажет: способный был ученик Петя Алентов, но школу не закончил. Не успел он седьмой класс завершить, из семьи ушел отец, мать слегла, пришлось ему хозяйство взять на себя. Через годик и матери не стало. Один остался, всех потерял. Как же ему не измениться? Но что Петька вышел за пределы так называемой нормы, - не думаю. Тут что-то другое.

- Вот-вот! Признайся, специально ты над этим не думал? Не в обиду спрашиваю, прошу понять верно. Не твоя это обязанность, а скорее моя. Петька не правонарушитель и никогда им не станет. Но если я скажу, что в Боровом Петру Алентову отведена роль Сократа или Эзопа, то удивишься ведь?

Захар Петрович только покачал головой, поражаясь ходу мыслей отца Александра.

- Но послушай немного, Захар Петрович. Серьезно я над проблемой Петра задумался года три назад. Заинтересовался по-настоящему. Ведь его фамилию, ты прав, лишь несколько человек помнят. Такие как Анастасия Ляхова или Прокоп Василич Маркелов.

Собрал я все данные об Алентове, систематизировал внешние проявления так называемой его болезни во временном масштабе. Тетрадочку на девяносто листов всю исписал. Приложил к ней графики, диаграммы и все такое. В том числе результаты медосмотров, анализы...

С этим личным делом и с надеждой приехал в областной центр. В диспансер. Визит мой, можешь представить, ошеломил персонал желтого дома. Приняли меня по высшему разряду главные чины и светила. Но пришлось изрядно попотеть, прежде чем я смог объяснить цель прихода и вручить тетрадь с приложениями, - личное дело Петра Алентова. Тетрадочку при мне они по очереди пролистали, демонстрируя и профессионализм, и интерес, и понимание. И тут же единодушный диагноз: олигофрения! Как приговор прозвучало. А что это значит? А значит это, что у Петра Илларионовича Алентова врожденное слабоумие, недоразвитость. Заочно, зато точно, заверили меня. Веселенький каламбурчик, а? Я им предложил не торопиться, встретиться с самим Алентовым, поработать. Отказались.

Тетрадка моя свою роль сыграла. Уж очень подробно и удачно я все расписал. Как в учебнике получилось, прямо классический случай. Бесспорная олигофрения, неизлечимая болезнь. Даже методика пока отсутствует по определению причины заболевания.

Слушая отца Александра, Беркутов шагал по комнате, меряя расстояние от стола к окну и обратно. Остановившись наконец, он сказал:

- Надо же! Слабоумие! Не нравится мне это слово. Не подходит оно Петьке. Блаженным называть, - еще куда ни шло. Блаженным храмы посвящают, о них столетия помнят. Петька Блаженный такое может сказать, что мне за две жизни не додуматься.

- Я ли спорю? Пытался им объяснить. Всяческие доводы опровергающие приводил. Предлагал проанализировать некоторые высказывания Петра. Я ведь их стараюсь все записывать. Тоже отдельная тетрадочка образовалась.

Так руководящий доцент хмыкнул-фыркнул и доходчиво разъяснил мне, откуда берутся умные мысли у людей не совсем умных. То есть у ненормальных. Действует механизм запоминания и последующего воспроизведения услышанного или увиденного без участия сознания. Таков один из путей. Кратко: вход информации, выход информации, Вход - выход, выход - вход. Проста схема человека, а? А что именно между входом и выходом? Черный ящик! Но вот спроси науку, так она все объяснит. В черном ящике обитают Эдипы, половые комплексы и прочие животные инстинкты. Объяснимо и понятно.

- Ну, такое представление обычно и тем естественно, - сказал Захар Петрович и спросил, - Как же все-таки встреча с психиатрами закончилась?

- Просто закончилась. Я себя почувствовал круглым идиотом и постарался побыстрее с ними расстаться. Страх стал разбирать, как бы и меня не зачислили в число пациентов.

- Зачем же было нужно к ним обращаться?

- Да вот хотелось социальный статус Петра Алентова общепризнанно изменить. Чтобы в случае нужды бумагу показать можно было: не хуже нас человек. Бумага большой вес имеет. Вон у тебя их сколько на столе. Ни одной ведь не выбросишь, все нужны. Как хлеб, как вода.

Отец Александр вытащил откуда-то из внутренних глубин пиджака общую тетрадь.

- Вот я тетрадь принес. С записями изречений Петра. Посмотри на досуге, авось что и пригодится. Ты мне как-то его притчу о перепутье рассказывал, она тоже здесь. Только вот кто ее мог ему поведать? Невероятное совершенно дело. А мудрость там несомненна. Плохо, что мы вовремя не поняли...

Захар Петрович взял тетрадь и перелистал ее.

- Действительно, бумага с заключением часто нужна нам как вода. Мертвая вода... Значит, не помогло обращение к медицине...

- Не помогло, значит, - вздохнул отец Александр, - Но что тут поделаешь, помочь им мы не в состоянии. Да-да! Ибо думаю, те доктора больше в помощи нуждаются, чем Алентов. А это что за личность у тебя под стеклом, если не служебная тайна?

Он указал пальцем на фотографию под стеклом с краткой аннотацией под ней.

- Еще одна причина для головной боли. Некий Конкин Сергей Гаврилович. Инспектор финотдела из Северска. Исчез полтора месяца назад, как в воду канул.

Владимир Сергеевич, пристально рассматривая фотографию Конкина, отпечатанную в районной типографии на пожелтелой газетной бумаге, спросил:

- Что, и в наших провинциальных условиях люди пропадают? Может быть, он от семьи, от детей, да по амурным делам?

- Если бы. Нет у него семьи, не от кого бегать... Да и не к кому, проверено. С его исчезновением вообще пока много неясного. То ли он в отпуске должен быть с середины июня, то ли в командировке. Не исключен вариант, что он направлялся с ревизией в Боровое к нам. У них там в финотделе непонятно что творится. Начальник по области разъезжает, из двенадцати месяцев шесть там проводит. А в его отсутствии некому было вовремя побеспокоиться. Нет человека, и ладно. А теперь... Сколько времени прошло.

- Да.., - опять вздохнул отец Александр, - Любопытное лицо, надо сказать. Так говоришь, пропал он в середине июня? Ну да ладно...

Захар Петрович, немного удивленный интересом священника к личности пропавшего фининспектора, продолжил:

- Вот так. Своих проблем пруд пруди, видите, что в селе творится: все вдруг... Кто в алкоголь, кто в безработицу самопроизвольную, кто в проверку силы закона ударились. А тут еще обвинения в разгуле беззакония в родном селе, да принимай меры по розыску финансиста. Вот и пишу: то объяснительные, то планы по розыску. Ну прямо как злой волшебник в селе появился! Видели уже Анастасию? - перевел разговор Захар Петрович, - Ее Юра вернулся. Свалился, прямо как снег на голову! Хоть этот сюрприз приятный. Кончились ее муки. Мы-то беспокоились, суетились, а оно само собой... Так что склоняюсь, что Петька не ее имел в виду.

- Приятный сюрприз, неприятный.., - негромко сказал отец Александр, - Кому как. И в какое время... Анастасию, конечно, не узнать, повеселела-помолодела. А вот муж ее, Юрий Герасимович... Первый раз его за жизнь встретил, а поразил он меня. У нас сегодня всякое лыко в строку, всяк пример к нашему разговору подходит. Поговорил я с ним, посмотрел... Ощущение такое, будто рвется из него что-то глубоко спрятанное. Страх в глазах, и в то же время будто рад, доволен. На словах озабочен разве что амнезией. Правда ли, что от вмешательства врачей резко отказался?

- Правда. Говорит, так пройдет. И Анастасия того же мнения. Я же его с детства знаю. Сколько лет прошло, как он пропал... А вернулся, - будто и не было тех лет, даже лицом все тот же. Я с ним частенько встречаюсь. Анастасия как растаяла, все приглашает, а отказаться нельзя. Если разобраться, сейчас сын у них такой был бы, внешне как сегодняшний Юрий.

- Вот-вот, вижу, и у тебя беспокойство есть. Сомнения гложут?

- Не скрою, есть. Ничего не могу поделать. Профессия, будь она... Не сходится кое-что. Даже шрам проверил, заставил его дрова колоть, раздеть пришлось. Он до армии в Чистой на косу железную наткнулся. Вместе ныряли, ему не повезло. С тех пор на правом плече отметина. Я увидел: с души отлегло, - он, Юра! Думал вначале всякое... А дни проходят, снова что-то такое всплывает, тянет за душу, спать не дает. Помнит он свое прошлое как-то выборочно. Вот и занялся я системным анализом воспоминаний. Не пойму если, не разберусь сам, не смогу успокоиться. Я не утверждаю, что он где-то там преступление совершил, но беспокойство есть. Докладную наверх, в соответствии со служебным долгом, отправил. О возвращении и восстановлении в правах. Документы-то он потерял. А подозрения к докладной не пришьешь. И оснований нет, посмеются и только. Да и друг все же. А главное, - Анастасия...

Отец Александр, слушая Захара Петровича, по-прежнему не отрывал глаз от фотографии пропавшего фининспектора Конкина.

- Вот и подошли к главному.., - раздумчиво произнес он.

- То есть? - недоуменно спросил Захар Петрович.

Будто и не слыша вопроса, отец Александр тем же тихим приглушенным голосом продолжил:

- "Истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас".

Они помолчали.

- Евангелие? - спросил Захар Петрович.

- От Матфея, глава семнадцатая. Разобраться-то с Ляховым ты разберешься. А вот захочешь ли меры соответствующие принять? Стремимся к ясности, а достигнув оной, отказываемся подчас. Да, зигзаги путей человеческих... И согласен я с тобой, ох как согласен: Анастасия! Впервые за столько лет женщина воспряла, на мир открытыми глазами взглянула. У кого поднимется рука отнять найденное?

9.

Капитан Беркутов. 4 августа.

Захар Петрович закрыл дверь на ключ, включил магнитофон и занялся переписыванием с кассеты на бумагу показаний свидетеля.

"Зовут меня Мария Петровна, по фамилии Ферапонтова. Лет мне семьдесят пять, проживаю в селе Боровом. Кроме Северска никуда никогда не выезжала. Да и зачем? Внучата у меня в Северске, вот и езжу к ним почти каждую неделю. А летом они ко мне больше. Без бабушки-то как им? Молодые-то все о нарядах да удовольствиях мечтают, а внуки сами по себе.

В то утро я возвращалась домой от внучат. Да, верно, было это шестнадцатого июня. Я хорошо помню, память пока крепкая. Выехала я самым ранним автобусом, тем, что рабочих в лесхоз развозит. Подружка у меня в хуторе Березовском живет. На часок к ней, потом опять на дорогу. Всякий ведь остановится, довезет старушку.

Вышла, гляжу, автобус из Северска в Сосновку. Вот, думаю, повезло, успела-таки, он ведь единственный, который через Боровое, через центр села идет, потом через Чистую про мосту. Можно у самого дома выйти.

Вошла в автобус и сразу его увидала. Да, прямо как на вашей фотокарточке, одно к одному. Он это, он! Место рядом с ним свободное оказалось, я и заняла его. Народу-то в автобусе немного, но все с мешками да кошелками, все места передние позанимали, а у него кресло пустое.

Сразу я почувствовала: молодой, но одинокий и окаменелый какой-то. Мыслей в нем много тяжких. Как камни в реке: ворочаются, а с места никуда. От матери-природы в городе совсем оторвался, жизненных соков взять негде, вот и страдает.

Я ему и посоветовала: "Выйди, - говорю, - родимый, пораньше, и по лесу, по тропиночке дойдешь куда надо". А ехал он в Боровое. Зачем, не знаю, не спросила, но точно туда, к нам.

Все ему рассказала, и как идти, и где родничок живой. Лес, он все излечивает, не только похмелье. Довериться только надо. Там еще остановка. Да знаете вы, Захар Петрович, то место. Тропиночка там начинается.

Вышел он трудно. А в руке держал сумку, военную, видно, очень потерять боялся, крепко держал. Как ступил на землю, так ожил. Земля, она, родимая, тотчас все прощает и помогает. Как увидала я, что полегчало ему, так и успокоилась. Все хорошо будет, решила. А оно вон как, если вы интересуетесь. Но на плохое он не способен, увидала я сразу. Неприкаян он, это верно. А так, - безобиден. Душу человеческую сразу видно. Видать, приключилось что с ним?

Ему бы женщину какую, добрую да домовитую. Всю дурь снимет, помятость да неухоженность уйдут. А то прямо пылью от него пахло, как из шкафа застарелого. А ведь молодой еще..."

Запись на диктофон Захар Петрович сделал дней десять назад в доме у Марии Петровны. Не хотелось ему тогда официальный протокол оформлять. Сейчас тоже: пишет, а рука сопротивляется. И ведь сам знает почему, да признаваться не хочется. Все теплится надежда: вдруг как-нибудь обойдется, обнаружится Конкин Сергей Гаврилович где-нибудь в районе или области живой-здоровый. Впрочем, не надежда даже, а видимость ее, стремление обмануть самого себя. Ведь уверен на все сто, - нет Конкина Сергея, хоть и жив он. И никто его теперь не найдет, никому он не нужен. Если только он, капитан Беркутов, не посодействует тому...

Найти еще нескольких свидетелей, видевших Конкина вместе с Марией Ферапонтовой в автобусе "Северск-Сосновка" не представляло особых затруднений. Найти и запротоколировать их показания. Но не было желания. И не от лени, не от пренебрежения службой. И очень не хотелось идти к Марии Петровне и просить подписать этот уже готовый листок, очередной в деле об исчезновении районного фининспектора.

В папке по делу лежал уже протокол осмотра места вероятного происшествия. Вместе с лесничим Янчевым Захар Петрович не однажды прошел по тропинке, бесследно поглотившей Сергея Гавриловича Конкина, осмотрел близлежащий лес и участок соснового бора вплоть до кордона Лесного. По утверждению Янчева, никто чужой далее на север незаметно проникнуть не мог. Обязательно остался бы след либо в лесу, либо в памяти людей: в то воскресенье и всю неделю после там проводилась санитарная чистка, сам Янчев принимал в ней участие. Оставалась река. Но воды утекло много. Да и от рыбаков ничего не слышно. Весна выдалась обильной на улов, и берега по выходным дням заполнялись любителями рыбной ловли от дороги на кордон Веселый, где штаб-квартира лесничего. Да и в будние дни всяк старался бросить дела и оказаться на берегу.

Захар Петрович мог уже уверенно доложить в райотдел: вне всяких сомнений, Конкин Сергей Гаврилович исчез из виду на территории, подотчетной капитану Беркутову. А он, капитан Беркутов, пока ничего не понимает, куда и как тот мог пропасть. Если не считать смутных догадок, которые выглядели бы в глазах начальства как отрывок из мистического триллера.

Захар Петрович не боялся, что его обвинят в профессиональной несостоятельности или бездеятельности. Охотников занять его место он не знал. Останавливало его от доклада что-то другое, что еще не вылилось в слова, в четкую позицию. Рука его в течение последней недели не раз тянулась к телефону, но опускалась на телефонную трубку, не в силах поднять ее. Не знал капитан милиции Беркутов, как ему поступить. И как потом объяснить поступок и его причины.

Придется отложить это дело. Пусть-ка прояснится вначале.

Захар Петрович захлопнул папку с материалами по Конкину и, не завязывая тесемок, бросил ее в верхний ящик стола, где обычно хранил карандаши и писчую бумагу.

Фотографию, присланную из Северска в дополнение к газетному снимку, он решил оставить под стеклом. Пусть напоминает о себе. Большего он пока для Конкина Сергея Гавриловича сделать ничего не мог. Вот если бы Сергей Гаврилович сам его попросил о том! Или нашлось бы хоть какое-то подтверждение о таком его желании.

Освободив стол, Захар Петрович открыл нижний ящик стола и достал папку без названия. Документов в ней было значительно больше, чем в предыдушей. Подержав на ладони, он мягко положил папку на стол. Еще одно дело, не проще первого, пожалуй. И о котором никто не знает, кроме него. Отец Александр, похоже, догадывается. Сжечь бы все и забыть. Но никак нельзя.

"Странный ты инспектор, - подумал Беркутов о себе, - Дело, находящееся под контролем, не хочешь или не можешь продолжать, а то, что от тебя никто не просит, остановить не в силах. А какая между ними разница? Только формальная. Есть зацепка, вот и держишь бумаги по разным углам..."

Вновь перед глазами Беркутова встало умоляющее, встревоженное лицо Анастасии, когда он под предлогом переснятия для сельского Музея Памяти просил фотографию Юрия, единственную у нее. Предармейский еще снимок. Юрий тогда в огороде возился, и они остались вдвоем. Она ничего не сказала. Но Захар Петрович шестым чувством уловил рвущиеся из Анастасии слова: "Захар, мы же с детства... Ты же был его другом. Не сделай ничего такого, чтобы..."

Безымянная папка лежала на стекле. Захар Петрович отодвинул ее в сторону и открыл: сверху первым лежал тот самый снимок. Юра смотрел весело и чуть напряженно, круглые, близко поставленные глаза светились ласковой иронией, чуть обозначенная улыбка выделяла монгольские высокие скулы. Но сколько ей лет, этой фотографии!

В любом случае нужен свежий снимок. И сделать его надо так, чтобы не принести лишнего беспокойства ни Юрию, ни Анастасии. Ведь может оказаться так, что все догадки Беркутова чушь сплошная. Выход есть, - надо идти к Василию Николаевичу.

Василий Николаевич Чумаков до самой пенсии преподавал физику в местной школе. Захар Петрович до сих пор помнит его уроки. Даже сочинения писали на уроках физики. Однажды за точное и литературно-грамотное описание процессов, происходящих в ламповом триоде, он получил отличную оценку, а его работу учитель зачитал всему классу вслух. Такое не забывается. Надо бы спросить у Юрия, помнит он тот эпизод? Но это после. Вначале фотография.

Василий Николаевич, достигнув пенсионного возраста, обнаружил в себе талант фотографа и коммерческие способности, и учительство оставил. Жаль, его уроки будили у ребят настоящий интерес к науке. Арендовав комнату в доме культуры, он повесил на дверь красочную вывеску "Фотосалон" и принялся за дело. За полгода он отбил всех боровских клиентов у районного фотоателье, к нему приезжали из других сел, самого Чумакова приглашали на свадьбы и другие торжества даже в Северск.

Знаменитой стал личностью Василий Николаевич благодаря качеству работы и низким ценам. Да и новая работа его увлекла полностью без остатка.

Беркутов застал Василия Николаевича в фотосалоне. Перегороженная пополам на мастерскую и съемочную, комната напоминала уборную прима-звезды провинциального театра. На стенах висели цветные репродукции картин Левитана и Куинджи, рядом с ними виды Борового и окрестностей.

Обменявшись рукопожатием, хозяин и гость заняли оба стула за рабочим столом с кипой неразобранных снимков на нем.

- Как я понимаю, Захар Беркут просто так не приходит. Говори сразу, не отнимай у себя время. У меня-то его сейчас предостаточно. Сам себе хозяин.

Захар Петрович улыбнулся: школьный учитель был единственным в селе, кто называл его детским прозвищем. Беркут... Как быстро все уходит в невозвратность! И как хорошо все помнится...

"Похоже, Василий Николаевич нашел себя, - думал Захар Петрович, разглядывая стены, - А ведь сосновый бор и прочие достопримечательности их района смотрятся не хуже классических пейзажей"

- Что, нравится? - спросил Чумаков, - Выбирай что подходит. Украсишь жилище. Да и меня чаще вспоминать будешь. Забываете старика.

- Ну что вы, Василий Николаевич, - запротестовал Захар Петрович, вспомнив о цели визита с некоторым неудобством, - Я давно к вам хотел заглянуть. На улицах-то вас не часто увидишь. Вы много снимаете односельчан? Или заказы все больше со стороны?

- Как когда, Захар, - понимающе усмехнулся Василий Николаевич, - Вон, посмотри на столе пока. А я принесу из лаборатории, там коллекция целая. Я ведь сохраняю все, что делаю, хоть и в единственном экземпляре. Всегда может понадобиться.

Он легко поднялся и прошел за перегородку в мастерскую, где держал архив. Беркутов принялся перебирать фотографии на столе, складывая просмотренные в аккуратные пачки по размерам.

Цветные и черно-белые лица и фигуры, одиночные и в группах. Глянцевый блеск изображений, девственно нежная белизна обратной стороны, легкая шершавость... Запах реактивов и свежепроявленных снимков... Найти бы себе такое занятие, спокойное и увлекающее. Чтобы свободным себя почувствовать, и от дурных мыслей освободиться.

Вот и отец Александр в компании прихожанок рядом с церковью. Мужчин в окружении почти нет. У мужиков в селе несколько другие заботы, не тянет их к храму.

А вот и очередь, ожидающая подвоз хлеба в магазин. Видно, машина, развозящая хлеб из Северска по селам, задерживается. Почти все село собралось. Опытный глаз сразу определил расслоение толпы по компаниям, интересам. Непростая фотография, со смыслом.

Большой цветной снимок семьи Аверьяна Жукова. Жена, две дочери и сын. Разодеты как в театр, дамы в украшениях, все блестит, светится. Явно заказ. И тут видно отношение их друг к другу: глава семьи в центре; слева от него жена со старшей, Зоей, справа Наталья с Михаилом Аверьянычем. Аверьян смотрит твердым взглядом прямо в объектив, Евдокия с Зоей куда-то вправо, а Михаил с Натальей вверх. Будто боятся взглядами пересечься.

Оно и понятно. Старшая дочь Аверьяна с матерью без торговли и прожить не могут, сутками готовы в киоске пропадать. Мечтают о собственном магазине. А младших, тех тянет в другом направлении. Михаил готовится в летное училище, а Наталья хочет стать археологом. И откуда у нее такое? Вот и приходится им обоим отбиваться от матери, желающей всех определить в торгово-купеческое сословие.

...Вид Борового откуда-то с возвышенности. Да это же с Ведьминого холма, через который идет та самая роковая тропинка, что прячет одних, а выводит в мир других... Дом Янчева, с белой цифрой "5" на красной крыше; за ним, - хата Анастасии. Видно хорошо одно окно, другие скрыты за деревьями в палисаднике. Надо бы этот снимок выпросить у Чумакова, интересная работа. Пожалуй, можно смело говорить о художественном подходе к фоторемеслу. Молодец Василий Николаевич, и здесь проявил себя. Светотени, цветовые пятна, перспектива, - все сочетается в гармонии. И главное, настроение фотографа, его отношение к снимаемому сразу видны. Поймать характерный момент, - высокое искусство.

Нужного снимка Захар Петрович на столе не обнаружил. Он отложил в сторонку вид Борового от Ведьминого холма, из мастерской вернулся Чумаков, держа в обеих руках по пачке фотографий. Окинув взглядом стол, он остановился на снимке, лежащем отдельно.

- Что, понравился? Дарю. Свежий, этим летом делал.

Василий Николаевич аккуратно положил принесенные фотографии перед Захаром Петровичем.

- Вижу, нет тут нужного тебе. Посмотри эти. Не найдешь, придумаем что-нибудь.

Но придумывать ничего не пришлось, Захару Петровичу повезло. В первой пачке он обнаружил фотографию родителей Юрия Ляхова. Валентина Семеновна и Герасим Борисович стояли рядом со своей калиткой и смотрели прямо в объектив.

Беркутов вспомнил недавнюю встречу с ними. Какой-то сумбурный, запутанный у них разговор получился. Герасим Борисович молчал, смотрел куда-то мимо Беркутова, так и не удалось поймать его взгляд. Валентина Семеновна говорила с долгими паузами между предложениями. Создавалось впечатление, что она долго обдумывала в себе фразы, прежде чем произнести. Так обычно говорят люди, старающиеся скрыть от собеседника что-то наболевшее, важное и свое-собственное до боли. Она жаловалась, что Юрий редкий гость в родительском доме, ни разу не остался на ночь, приходит только с Анастасией.

Видно было, застарелое горе еще не растаяло, а новая радость от возвращения сына еще не успела обосноваться в сердце, стать в нем хозяйкой. Фотография Чумакова ясно показывает: Валентина Семеновна стоит с каким-то напряжением, будто хочет сказать нечто в объектив, да не может. Нельзя.

Нельзя! Нельзя?

Чувствует материнское сердце... Но ничего пока не понимает. Не поймет никогда, сомнения без слов со временем уйдут, она обретет покой. Да и сколько ей осталось? Не поймет, если тот же Захар Беркут не разъяснит. Что тогда будет?

Сколько людей завязано в один узел! Развяжи его, и рассыплются судьбы многих. Имеет ли он на это право? И при чем здесь служебный долг? Ведь существует еще долг человеческий, и не выше ли он любого другого?

С чувством вины Захар Петрович положил снимок родителей Юрия на место и принялся за вторую пачку. Он не замечал, что Василий Николаевич стоит за ним и, не дыша, наблюдает за поисками нужной фотографии.

А вот и то, что нужно. Похоже, Анастасия с Юрием и не заметили, как Чумаков их сфотографировал. Съемка скрытой камерой. И как Василий Николаевич ухитрился? Наверное, спецобъективом, откуда-то со стороны дома Янчевых.

Они смотрели поверх улицы, в небо, стоя в начале тропинки, ведущей из села, спиной к Ведьминому холму. Фотография большая, двадцать четыре на тридцать шесть, лица крупным планом. Повезло, ничего не скажешь. Для сравнения ничего лучше и не надо. Лицо Юрия снято анфас, очень четко. Глаза, скулы, подбородок...

Захар Петрович вопросительно взглянул на Василия Николаевича, тот понимающе кивнул. Уложив в папку снимки, Беркутов простился с фотографом и заторопился обратно в кабинет.

Пожалуй, исходного материала достаточно. Но что, если неясные его подозрения оправдаются? Что тогда делать? Как это отец Александр сказал во время их последней беседы в его кабинете? "Выяснишь, да захочешь ли?" Неужели Владимир Сергеевич уже тогда все предвидел? Или знал много раньше? Ведь для открытия истины не всегда обязательно проводить документальное расследование.

Несомненно, знает что-то отец Александр, но не говорит, не хочет вмешиваться, не хочет подталкивать. А прямо спрашивать не годится. Если бы можно было, тот сам бы сказал.

10.

Захар Петрович Беркутов. 5 августа. Ночь. Утро.

После полуночи второй раз позвонила жена. Захар Петрович раздраженно попросил больше не мешать работе, и она обиженно бросила телефонную трубку так, что в ушах отдалось.

В окно просачивалась утренняя заря, верхушки тополей на противоположной стороне улицы окрасились малиновым соком. Через полчаса можно погасить лампу.

Чем звонить, лучше бы она термос с крепким чаем на ягодах шиповника принесла, подумал Беркутов. Да пару бутербродов. Начинать рабочий день на голодный желудок не очень-то сподручно.

Он поднял глаза на настенные часы: стрелки не двигались, остановив время. Шея и затылок ныли как рука, когда ее отлежишь во сне. Захар Петрович, массируя одной рукой шею, перевел взгляд на молчащий телефон, поднял трубку. Привычный гудок в ночной тишине прозвучал оглушительно. Где-то проснулся сверчок, заиграл на однострунной скрипке. Скрипку Захар Петрович не любил.

Через пару часов, если стрелки на часах сдвинутся, он прервет нудный непрерывный гудок и на другом конце провода человек в милицейской форме поднимет трубку другого аппарата, внимательно выслушает и отдаст команду. Еще через час оперативная машина остановится перед крыльцом администрации.

Капитан Беркутов выполнит служебный долг, его отметят в приказе начальника областного управления, предложат повышение по службе. В район или область. Жена обрадуется, дети примутся строить новые планы.

А Боровое всколыхнется, равновесие, и без того неустойчивое, нарушится. Пройдет время, все успокоится. Но не все успокоятся. Один телефонный звонок способен изменить течение нескольких жизней. Будут закрыты два дела, связанные с этими жизнями. Связь-то прямая, самая что ни на есть жесткая.

Кому нужны эти телефоны? Ведь оказывается, что мысли и желания передаются без проводов и радиоволн, а сила их воздействия не меньшая.

На столе беспорядок: исписанные листы, фотографии, карандаши, линейка... Все вперемешку. В очередной раз он заглянул в глаза Анастасии Ляховой на ближайшей фотографии. И как она смогла такое! На самом деле, вера творит чудеса. Да чудеса разные бывают. Как и магия делится на белую и черную. Факт налицо, но непонятно, как подобное возможно. Говорить с Анастасией, - смысла нет, она сама ни в чем не разобралась.

Сила есть, ума не надо... В данном случае сила желания...

Следствие, конечно, разберется. Не во всем, но главное вскроется. Найдутся объяснения, отбрасывающие всякую таинственность, мистику происшедшего, дело станет простым и ясным. И виновные предстанут, без этого никак. Но ясно будет на бумаге и только тем, кому некогда заглянуть в суть. И тем, кто просто неспособен на это. Похоже, и он сам из их числа, ничего не понимает.

Ну как могут происходить такие превращения сами по себе, по одному желанию? Как в сказке, по щучьему велению.

Разве что отец Александр... Да в эксперты по следственному делу священник не подойдет. И сам вряд ли согласится.

Захар Петрович отодвинул в сторону фото Анастасии, разложил на его месте три других. Слева, - допризывный снимок Юрия, взятый у Анастасии. Рядом, - снимок Сергея Конкина, присланный из райотдела. Справа, - фотография, сделанная Василием Николаевичем.

Захотелось еще раз проверить выводы, теплилась абсолютно неприемлемая надежда на ошибку. Ночь Чезаре Ломброзо на исходе. Великий итальянец с его антропологическими стигматами, то бишь биологическими признаками, всю ночь пробыл с ним. Пусть Чезаре и ошибался в исходных посылках, во многом он прав. По теории Ломброзо никто из троих не подходил под определение преступника. Единственный общий для всех признак наследственного стремления к антиобщественному поведению, - высокие, монгольского типа скулы. У того, кто называл себя Конкиным, этот признак выражен слабее. У молодого Юрия - очень четко. У вернувшегося Ляхова, - нечто среднее между ними, ближе к довоенной фотографии.

А вот язык сравнительных соотношений, пропорций, тот откровеннее. Беркутов взял линейку, карандаш, чистый лист бумаги. Скулы оставим, тут явные изменения, иначе сходства не было бы. А вот отрезки от точки межбровья до середины подбородка и между центрами глаз либо крайними точками их разрезов давали одну дробь! Одну, но, - для двоих!

Лицо молодого Ляхова имело свои пропорции и не вписывалось в компанию. Снимок, сделанный недавно Чумаковым и присланный из Северска в дополнение отпечатанному на газетной бумаге, изображали одного и того же человека! Человек один, а фотографии разные. Есть отличия. Надо рассматривать их как изменения, но объяснения изменениям нет. Как будто в течение неполного воскресного дня, с девяти ноль-ноль до семнадцати тридцати сделали человеку пластическую операцию, а ее следов не оставили.

Если добавить сюда шрам на плече и еще кое-какие мелочи, голова кругом пойдет у любого.

Тем не менее, идентификация по фотографиям, если проделать ее в лаборатории, подтвердит выводы Беркутова, в том нет сомнений.

Взять глаза... Их выражение, особенности радужной оболочки, - тут ничего не изменилось. Все сходится. Специалисты найдут десятки оснований для подтверждения сходства или непохожести. И согласятся с Беркутовым.

Как отец Александр в прошлый визит сюда зацепился глазом за снимок Конкина! Надо же!

Захар Петрович отложил листок с цифрами в сторону, затем смял его и бросил на пол вслед другим; линолеум кругом стола весь был завален мятой бумагой.

Если бы еще тропинку да поляну на холме подвергнуть допросу! Но тому не существует ни методики, ни приборов, ничего. А ведь интересно. Один исчез, войдя на тропинку с шоссе. Другой обнаружен выходящим с той же тропинки на подходе к Боровому. Свидетельские показания в наличии. Совпадение по времени настолько странное, что может называться роковым. Для кого роковым? А вот это вопрос широкий, лучше не трогать.

Ведьмин холм оправдал-таки свою репутацию.

Захар Петрович убрал снимки в папку. На смену им пришли листы, разграфленные пополам. Всю ночь он систематизировал характерные признаки, принадлежащие одному человеку. С одной стороны, - особенности Юрия Ляхова в юности, с другой, - его же, но сегодняшнего. А рядом еще один лист бумаги, на нем, - краткое описание личности фининспектора Конкина.

Юрий Герасимович Ляхов, пропавший без вести почти двадцать лет назад, любил технику и свободно ориентировался в ней без руководств по эксплуатации. В человеке сидел технический талант. Ни велосипед, ни любые часы, ни двигатель отцовского "Запорожца" не представляли для него тайны. Такие качества не пропадают, они сидят в генах.

А что же рядом, справа? Ляхов Юрий Герасимович, вернувшийся в середине июня неизвестно откуда, к технике абсолютно равнодушен. Он ничего не смыслит даже в утюгах и электроплитках. Беркутов провел несколько проверок, чтобы узнать это.

Подобных несоответствий не на один лист.

Описание же гражданина Конкина, человека до последнего атома городского, до двадцати лет маменькиного сыночка, абсолютно точно повторяет правую колонку. Его и в армию не призвали по причине ярко выраженного плоскостопия. Конкин и Ляхов-сегодняшний как однояйцевые близнецы, со всеми плюсами и минусами. Человека, родившегося в городе и всю жизнь проведшего в тепличных условиях, непросто наделить качествами человека исконно деревенского, да еще и обладающего неординарными способностями, каким был Юрий Ляхов. Не случайно же Анастасия, пусть после долгих колебаний, стала его женой.

Любой следователь, используя подготовленный Беркутовым материал, без труда ответит на вопрос, кто есть кто.

Но существует еще один очень важный момент. Деперсонализация памяти... С этим сложнее. Психические процессы не могут быть проанализированы подобно внешним признакам. Скажут: амнезия, мало ли что, надо подождать. И выводы Беркутова относительно избирательных особенностей памяти вернувшегося посчитают за фантазию. А то и за бред.

За два десятилетия человек вправе забыть многое, это нормально. Тем более, если прошлое осталось за стеной долгой разлуки с родными и близкими. Можно простить, если он не помнит и самых ярких эпизодов своего детства и юности.

Но как объяснить, что Юрий узнает немедленно тех, кого узнавать не должен никак, что он свободно ориентируется в том, что сложилось в селе намного позже его призыва в армию?

Он называет по именам детей, впервые им встреченных, знает их пристрастия: кого к французскому мороженому, кого к жвачке "Стиморол".

Чего стоит только один пример: Юрий, ожидая у магазина вошедшую туда за покупками Анастасию, буквально ошеломил молоденькую Зоечку Перехлестову вместе с ее женихом, поприветствовав их по имени-отчеству, проявив глубокое знание их проблем, успехов и огорчений. А ведь ее жених, - житель столицы, где Зоечка учится на втором курсе университета, и приезжает он в Боровое второй всего раз. Фининспектор Конкин ничего такого знать просто не мог.

Как не мог знать и Ляхов Юрий Герасимович! Но Анастасия Ляхова, давняя подруга зоечкиной мамы, о ее жизни прекрасно осведомлена и знает обоих хорошо, и невесту и жениха.

И если сложить такие эпизоды в единую картинку, получается, что сегодняшний Юрий Ляхов видит мир глазами вновь обретенной жены. А их память, их воспоминания, их знания, - настоящие двойники!

Захар Петрович уверен: Анастасия тоже начала догадываться. Вот уже неделю она держит Юрия дома, выпуская только в сад-огород, где он может общаться лишь с Евдокимом Ерохиным. Дальние прогулки, - только в лес, и только вдвоем.

Заболели опухшие глаза, в пальцах обнаружилась легкая дрожь. Ломота от затылка перешла на всю голову. Захар Петрович заметил, что настольная лампа уже ничего не освещает, и нажал на кнопку выключателя. Ничего не изменилось, кроме электролампочки, - светящаяся нить в ней пропала.

Вот и рассвет пришел. Пора приступать к завершению. К тому, что он хотел сделать так давно, и никак не мог решиться.

Из нижнего ящика стола он вытащил полевую офицерскую сумку. Пока справлялся с металлической защелкой, вспомнился Петр Алентов. Петька Блаженный...

Что там Мастер начертал на камне, стоящем у развилки трех дорог?

Налево, направо, прямо... Куда ни пойдешь, что-нибудь да получишь и потеряешь. А, вот что запомнилось крепче: "Прямо пойдешь, - кормило потеряешь, но душу спасешь". Надо же слово отыскать! Кормило! Нечто родственное кормушке. По петькиному выходит, если это к Беркутову относится, то служба кормит его. То бишь начальство. Действительно, попробуй кому сказать, что это не так. Той же любимой супруге, Ирине свет Павловне. Она тотчас поправит.

А ведь верно мыслит отец Александр. Петька Блаженный скорее провидец, чем ненормальный. В сравнении с Алентовым он, капитан милиции Беркутов, просто младенец.

...Несвежее полотенце, зубная щетка, механическая бритва. Какая-то книга. Не всматриваясь в заглавие, он открыл ее посередине.

"Коммодор Рех включил вариатор, и лицо сидящего напротив агента по перевозкам побледнело и через секунду скрылось в голубоватой дымке".

Фантастика, понял Беркутов. Доувлекался Сергей Гаврилович чужими домыслами.

Паспорт и инспекторское удостоверение лежали в самой глубине. Видимо, хозяин положил их в первую очередь. Надо ли? Имеет ли Беркутов право?

Вопреки всем правилам и своим жизненным принципам Захар Петрович снял эту сумку с гвоздя в темном углу сеней в избе Анастасии. Там она висела со дня появления Юрия. Теперь, когда он убедится в своей правоте, к которой пришел долгим и трудным путем, отказавшись от прямого и простого, придется что-то с сумкой и ее содержимым делать. Может быть, вернуть на прежнее место? Так же незаметно...

Анастасия рано или поздно наткнется на нее. Об исчезновении фининспектора, как и многим в Боровом, ей известно...

Можно и не возвращать. О сумке и ее прежний хозяин не помнит. И не вспомнит никогда. Эта полевая сумка выпала из реальности, она в ней чужая. Только во власти Захара Петровича вернуть ей бытие. Или окончательно закрепить за сумкой, документами и всем остальным ее содержимым сегодняшний статус.

Он открыл помятую, без обложки, корочку паспорта. Знакомые глаза взглянули на него с маленькой фотографии. Стоило ли раскрывать?

Утренний луч медленно переместился с коричневого бока офицерской сумки и застыл алым отблеском на телефонной трубке...