Прямо за углом

I. Глава 6. Острова и мифы

— Ты можешь ступить на мой остров, — сказала она, легко спрыгнув с катера прямо на песок, не обращая внимания на пирс, к которому мы подошли.

— А так бы было нельзя? — уточнил я. Фраза явно была дежурной, данью вежливости. После стольких лет неведения мне казалось интересным все, даже пожелания приятного аппетита.

— Гость не имеет право сушить ноги без приглашения хозяев. Это личная граница, без приглашения с тобой на острове имеют право сделать что угодно. С приглашением — это будет нарушением правил гостеприимства.

— Сушить ноги?

— Если гость прибыл и стоит в воде, хоть чуть-чуть, хоть омывает ступни набегающей волной — это считается как прихожая, он может стоять и ждать приглашения. Но обычно все остаются в лодке. Во избежание. Про ноги это так, с тех времен, когда соседи добирались друг к другу вплавь.

— Бывало и такое?

— Конечно, и сейчас детишки часто плавают друг к другу в гости, особенно, если не хотят спрашивать разрешения у родителей, а без разрешения лодку не возьмешь.

— Интересно, — нейтрально ответил я, спрыгнул вслед за ней и сразу растянулся на теплом песке прямо у пирса. — Мы же никуда не торопимся? И я не нарушаю какой-нибудь местный обычай? На чужом пляже можно лежать? А то своего у меня нет.

— Можно, — слегка улыбнулась она. — Правда на пляжах у нас лежат только дети, ну и… когда их производят… но это обычно при звездах…

Она внезапно стала запинаться, что за годы нашего знакомства я увидел впервые.

— Детей можно… производить… и днем, — желая разрядить обстановку, отметил я. Но явно лишь усугубил ситуацию.

— Это началось не сегодня, наверное даже и не вчера. — Моя вопрошающая уютно покачивалась в кресле, на террасе ее островной виллы. Хорошо устроилась, надо сказать. Интересно, это ее высокий ранг позволил ей такой роскошный домик на острове или тут весь мир так и живет? Понятно тогда, почему они такие мирные.

— Но как бы медленно ситуация не развивалась, она все равно не могла долго оставаться совершенно незамеченной. Не у нас. Не в нашем мире, все развитие которого построено вокруг шагающих. Где мы стараемся следить за каждым их шагом, не только у нас, у нас то понятно, но и в любых других мирах…

— Так что произошло то? — как я не пытался не подгонять ее рассказ, но это было тяжело. Тем более, что кресло-качалка была только одна. И я просто уселся на ступеньках террасы. Тут всего было по одному. Даже тарелку чтобы меня накормить она нашла какую-то старую, треснувшую, чуть ли не деревянную, хотя такой древесины я раньше не видел. Все говорило об одиночестве моей вопрошающей. На этом острове даже гостей никогда не бывало, ничего не говорило о том, чтобы тут случались шумные вечеринки. Или проходили тихие романтические ужины.

— Шагающие начали исчезать. Вот что. — Она нервно дернула плечом. — Один, потом другой. Сначала списывали на задержки, кто-то мог загуляться по другим мирам. Затем — на новые навыки у наших подопечных, была гипотеза, что они массово научились выбирать мир, в который шагнуть следующим, и, понятно, стали избегать одинокой закрытой комнаты.

— Я бы точно начал избегать, да. Но это оказалось неправдой?

— Не то, чтобы неправдой, эта гипотеза до сих пор рассматривается, — она глотнула из бокала местное вино, оранжевый перебродивший сок плодов какой-то пальмы. Для простоты я назвал его вином, хотя даже к петнату напиток имел весьма отдаленное отношение. Я тоже его пил, правда вот не из бокала, а из чашки, похоже на пиалу. Даже не уверен, что она была для напитков, а не для какого-нибудь риса. Что нашлось, из того и пил. — Рассматривается, но в нее верят все меньше. Прямых доказательств никаких. А по косвенному перекрестному анализу, шагающие исчезают и из других миров тоже.

— Вы то откуда… — начал было я, но сам себе и ответил. — Ах… есть миры, в которых шагающие встречаются между собой, и до вас доходит информация оттуда.

— Да, примерно как твой четвертый мир, тот древний берег. Только есть миры, где шагающие буквально устраивают вечеринки, так что там такие вещи становятся заметны весьма быстро. И если можно объяснить, почему они избегают нас, то это не объясняет остального.

— Может, вы их втихую… того? — я сделал движение руками, словно свернул шею курице.

— Нет, — убежденно ответила она. Проверяли-перепроверяли. Может единичный случай и был возможен, но не массовые. Эти времена в далеком прошлом.

— Сколько же у вас таких, как я?

Она промолчала, продолжая покачиваться.

— Может, их убивают в других мирах? — спросил я, и тут же понял, что сморозил глупость.

Она все также серьезно ответила:

— Если бы шагающего изгнали из одного из миров, это никак бы не повлияло на его появление в этом. Может, даже чаще стал бы нас навещать. Так это работает. Никогда не было исключений.

— Ну и какие теперь гипотезы? — продолжил я допрос. Как это было приятно, наконец-то задавать в этом мире вопросы, а не только отвечать на них. — И кстати, как это все связано с моим чудесным освобождением?

— Уже поздно, — задумчиво ответила вопрошающая. Затем залпом допила то, что оставалось в бокале. — Уже поздно, и звезды уже на небе.

Я лежал на песке и смотрел на звезды. Плед у нее тоже был только один, и он был узкий, так что сейчас на нем лежала она. А я отвалился чуть в сторону, подложил руку ей под голову, и вглядывался в темное небо, по привычке пытаясь найти знакомые сочетания созвездий. Песок был теплый, и, если бы он не прилипал так сильно к вспотевшему телу, лежать на нем было бы одно удовольствие. Хотелось пойти поплавать, но совершенно не хотелось вставать, тем более не хотелось вытаскивать руку, на которой она так удобно устроилась, и не хотелось отрываться от звезд.

— Ни в одном мире не нашел ничего знакомого в звездах. Ничего общего. Как далеко те миры, что мы посещаем, как думаешь? Что ваши думают?

— Одно точно, — она говорила, все еще находясь в легком забытье, в полудреме, — понятие «далеко» в вашем случае неприменимо. А так — придумывают совершенно разное. Сейчас самый модный вариант — то, что вы перемещаетесь между разными вселенными.

— Модный? Слово то какое интересное для ученых.

— Так как за любой теорией ни капли доказательной базы, они просто сменяют одна другую вслед за модой. Не проверишь.

Вопрошающая чуть приподнялась, посмотрела на темный горизонт, подчеркиваемый только светом звезд, и положила голову назад на мою руку.

— Интересны совершенно другие вещи. Мы же десятилетиями щупаем границы, пытаемся понять, что у вас возможно, а что нет. Вот тебе факты, как они известны на сегодняшний день. Первое — ты перемещаешься полностью со своим генным набором. Ну это, наверное, логично, насколько здесь вообще может работать логика. Так вот — гены твоих митохондрий перемещаются вместе с тобой, хотя формально это ведь уже не совсем твои гены. Митохондриальная ДНК, получается, как-то тоже завязана на тебя, и неотделима при переносе.

— Как такое можно выяснить?

— Да легко, — она слегка приободрилась, начала шевелиться, и ее затылок пару раз больно прошелся по мышцам на руке. Но я решил потерпеть. — Среди шагающих тоже могут быть биологи, а снять в другом мире показатели и запомнить их — дело может и сложное, но вполне возможное. Тоже самое — с кишечной палочкой, хотя казалось бы — тут то вообще связь еще слабее. Но любой яд, даже органический — не переносится.

— Вы что, нас травили?

— Мы нет, но иногда к нам попадают после отравления в другом мире. И появляется возможность провести анализы. Дальше — если шагающая зачала, то в другом мире она может быть хоть девственницей, эмбрион не переносится вместе с ней. Он, эмбрион, просто исчезает до ее возвращения, и продолжает развиваться от запятой, когда она вновь шагает к нам. И вот здесь возникает глубокий, скорее уже философский вопрос — а где существует эмбрион все это время?

— Это странно, — я по-прежнему смотрел на звезды, и, по большому счету, слушал вполуха. Наверное, где-то и как-то все это мне пригодится. Но не на этом песке, не на этом пляже, не под этими звездами.

Я приподнялся и наклонился к своей вопрошающей, но тут же получил тычок, который опрокинул меня обратно на песок.

— Я не знаю, сколько у нас времени, и мне нужно многое с тобой обсудить. Сексом мы могли бы заняться и прямо в камере.

— Могли?

— Могли. Есть отдельная программа по развитию собственной касты шагающих. Воспитанных нами с детства. И таких немало. Ты что думаешь, я случайно попала именно к тебе? Учитывается все, к мужчинам всегда прикрепляют женщин, и наоборот.

— Так а что не сказала? — в этот момент я думал, сколько времени потерял в запертой комнате.

— А ты не спрашивал, — с насмешкой ответила вопрошающая. — Шагающие тоже бывают очень разные. Некоторые просто кидаются. Поверь, такие случаи совершенно не редкость.

— Понятно, — глубокомысленно пробормотал я. Сразу захотелось вытащить руку, тем более бицепс уже просто болел от постоянных движений ее головы.

— Да не обижайся. Но времени действительно мало. Вернее, ни я, никто другой не знает, сколько именно времени у нас есть.

— Ну да, — нейтрально отозвался я. — Мы остановились на том, почему меня вообще выпустили?

— А формально тебя и не выпускали, — усмехнулась она. — По записям тебя перевели на островной режим наблюдения. Под неусыпное наблюдение твоего вопрошающего.

— То есть тебя?

— То есть меня. Как видишь, наблюдаю за тобой вообще без перерывов. — После того, как я убрал бицепс из-под ее затылка, лежать ей расхотелось, и девушка присела, обхватив руками колени.

— А раньше так нельзя было?

— Нельзя. Это все политика. Игры с законами и определениями. Мы столетиями держали вас взаперти. А до этого вообще изгоняли. Не так-то просто взять и разом все поменять. Если бы само ваше существование не было так критично для нашего общества, то вообще ничего бы никто не стал менять.

— То есть вот так все просто? Годы, проведенные в замкнутой комнате, и все? Теперь свобода, брошенная как подачка?

— А ты чего хотел? Извинений? Признания неправоты? Не будет ни того, ни другого. Не нравится — они быстро все исправят. Снова комната, снова без дверей.

Я психанул. Сильно психанул. Хуже всего, что все было то, что, как всегда, как и везде, во всех мирах, это была неизбежная, простейшая, безвыходная комбинация. Никто не понесет наказания за годы, что я пробыл в этой комнате, никто не начнет рвать на себе волосы и говорить, что был неправ, никто из тех, кто принимал решение, не задумается о морали своих поступков. Если бы они могли, умели — их бы не было на том месте, и решение не было бы принято изначально. Равнодушие не такая плохая вещь — она позволяет выживать после ошибок, после действий, о которых должен сожалеть всю оставшуюся жизнь. Должен пойти и повеситься. Равнодушие — гарантия спокойной старости для таких, как они.

Равнодушие с ноткой пустоты в глазах.

И не надо думать, не надо оправдываться, не надо объяснять. Мне приказали, такова была необходимость, меня убедили, все свидетельства были против тебя. А можно просто даже не вспоминать.

Зачем?

— Так и зачем? Что дает мое расположение на острове, а не в камере? Мое, или всех остальных? — я не стал выплескивать свои мысли на куратора.

— Далеко не всех. Очень далеко не всех. Выпустили на острова только некоторых. Такой эксперимент. Диверсификация. Попытка использовать альтернативные методы. Сделать хоть что-то. Хотя, мне это больше напоминает хватание за соломинку. Мы просто не знаем, что может помочь, тыкаемся, пробуем все. Нам не хватает ни информации, ни понимания, что именно происходит.

— И чем я могу быть полезен, находясь здесь?

— Да ничем. Это просто идея — сменить дислокацию. Других перевезли, не выпуская из заточения. Некоторых держат в медикаментозном сне с момента очередного прибытия. Для большинства шагающих не поменялось ничего.

Она вздохнула и потянулась.

— Но раз уж ты здесь, на моем острове, давай попробуем тебя поднатаскать.

Решив, что она говорит о сексе, я хотел было обидеться, но потом снова потянулся к ней, подумав, что тут не до обид. И тут же получил повторный тычок, и вновь опрокинулся на песок.

— Я серьезно! Кое-что поддается развитию. Хотя большинство ваших возможностей и спонтанны, или такими кажутся, но кое-что мы научились менять.

— А завтракать будем? — спросил я утром.

Она махнула неким подобием удочки и забросила наживку далеко-далеко в море. Лески не было, — лишь череда слегка мерцающих в рассветных лучах камушков. Я лениво предположил, что они, также как и парусная оснастка, связаны между собой каким-то магнитным полем. Ничего большего было не понять — просто наживка, и трасса маленьких камней, напоминающих по траектории провисания леску спиннинга, или, скорее, фидера.

— Завтрак надо сначала поймать, — ответила она. — У нас все общество держится на традициях. Сначала утренняя рыбалка, а вот только потом — завтрак. Если повезет.

— Кто-то придет меня тренировать? — я продолжил ночной разговор. — Я бы очень хотел увидетьхоть одного шагающего. А то как-то до сих пор не сподобился.

— Никто не придет, и особенно шагающий. Вас и близко друг к другу не подпустят, и особенно сейчас. Я попробую, хоть это и не моя специализация. У нас начальство — как те же дети. Пока тебя не видно, о тебе не слышно, ты ни с кем не контактируешь, то вроде бы и все в порядке, режим не нарушен. Начнем с того, что ты должен понять, что ты и не умеешь ничего!

Почему-то я снова подумал, что она о сексе. Потом перебрал события прошедшей ночи, и попытался себя убедить, что она точно не о нем. И тут же подумал теперь о том, почему на этом острове я уже в который раз не чувствую в себе обычной уверенности. Синдром узника?

— Конечно, кое в чем ты разбираешься неплохо, — тут же успокоила меня она. — Но я не про навыки в стрельбе, или ловле рыбы, или…

Она слегка шевельнула бедрами.

«А вот это точно про ночь под звездами» — подумал я.

— Но у шагающих особые умения. Навыки шагающих, а не просто умения бегать или прыгать. И некоторые мы научились развивать.

— Делать шагающих?

— Нет! — она затрясла головой, как будто сама мысль об этом была кощунственной. — Шагающий ты, или обычный человек — это от природы. Но если ты уже шагаешь между мирами, то мы можем помочь сделать этот процесс хоть немного более управляемым.

Вся цепочка камней псевдолески дрогнула, и вопрошающая умело подсекла. На что-то нажала, и рыбу начало постепенно подтягивать к берегу.

Камни то и дело останавливались, иногда казалось, что даже сдавали назад.

— Слабая удочка, — словно извиняясь, пояснила девушка, — старая модель, зато надежная. Немного медлительно, зато связь не порвется.

Через минуту некрупная рыбина была уже на берегу, еще через пять — на жаровне, вроде и электрической, но вновь без малейших признаков проводов. Может, аккумулятор, может, беспроводная передача энергии. Этот мир был где-то далеко впереди по одним вещам, а где-то невообразимо в стороне по другим.

— Самое простое, чему ты можешь учиться, и чему мы действительно умеем учить — это шагнуть из мира. Принцип простой. У каждого шагающего свой ритм шага. У тебя — в нашем мире около четырех недель, в других немного другие отрезки. Ты можешь шагнуть раньше, если захочешь, или даже позже. На базовом уровне ты и сам это знаешь — ты можешь задержать свой шаг на несколько часов, а тем, чтобы шагнуть раньше, ты просто раньше никогда не занимался. А это может быть очень полезно, по крайней мере иногда.

— Думаю, что те, кто такое умеют, старались выскользнуть от вас как можно раньше, — вставил я.

— Да, отсюда и началось изучение этого навыка Шагающих. Моментально ты уйти все равно не сможешь. Но чем ближе к концу твоего отрезка, тем больше ты можешь влиять на этот процесс. Лучшие могут сокращать время вдвое. То есть обладая этим умением, ты бы смог уйти с острова уже через пару недель.

— Не то, чтобы я спешу, — половина рыбы была прекрасна. Какая-то трава, которой вопрошающая заправила ее при готовке, была не только ароматной, но и придала нотки дыма и копчения, хотя открытого огня не было и в помине. Я внимательно посмотрел на вторую половину, которую не торопясь ела моя спутница. Она ела из тарелки, мне же достался лишь какой-то крупный лист дерева. — Вот из вашего каземата да, я бы смылся при первой возможности. Отсюда-то куда спешить.

— Я тебя и не гоню, — максимально нейтрально ответила она. Явно чтобы вновь не свалиться в обсуждение ночного пляжа под звездами. При этом тарелку с рыбой отодвинула подальше, делиться своей частью она явно не собиралась. — Но навык полезный. Что важно — ты должен хотеть шагнуть, или, наоборот, очень сильно не хотеть уходить. Второе — твой шаг очень сильно провоцируют отражения, и неважно чего, как ни странно. Долго бытовало заблуждение, что отражение шагающего в зеркале — главное. Позже выяснили, что любое отражение, которое ты видишь, провоцирует шаг. Хочешь шагнуть — больше смотри на облака, отражающиеся в воде.

Она махнула на тихую гладь моря. Облака на ней действительно были видны хорошо. Я тут же отвернулся. Как-то переходить к практическому освоению навыка не хотелось.

— Сейчас это неопасно, — успокоила меня спутница. — Ты почувствуешь, когда это начнет на тебя влиять. Через неделю, может чуть больше. Важно также качество зеркала. Чем оно лучше, тем сильнее эффект. Настоящее зеркало лучше воды раз в десять. У нас разрабатывались специальные зеркала, с особыми отражающими эффектами, но сильно далеко все это не продвинулось — может, можно усилить влияние еще на десятую часть, вряд ли больше.

— А телевизор? — уточнил я? Это же тоже, можно сказать, отражение.

— У нас нет телевизоров, ничего похожего. Но все равно — нет, насколько знаем, только живое отражение. Второе, что сильно провоцирует твой шаг, это бодрствование. Не хочешь шагать — засни, это сильно замедлит шаг. Хочешь шагнуть, старайся не спать, день, два — скорее все это спровоцирует переход.

— Странно, — покачал я головой. Сколько же я пробыл во сне в последнем мире, раз все равно меня выкинуло. Или я там умер?

Она задумчиво посмотрела на меня. Я знал этот взгляд, взгляд истинной вопрошающей.

— Только сейчас поняла, что не послушала твой рассказ о последнем цикле. Расскажи.

Старые привычки забываются медленно.