Книга третья

Если собрать все отчаянье,

Что охватило восставших жен,

То десятая часть человечества

Повесилась бы.

1564–1616 гг., Вильям Шекспир

«Зимняя сказка»

Я буду отомщена за тебя до дна.

«Двенадцатая ночь» Вильям Шекспир

Глава 40

В аэропорту Коломбо на них навалилась удушающая жара; Донна неподвижно сидела в кресле в ожидании своего рейса, и из каждой поры у нее сочился пот. Она взглядом следовала за Аланом, который шел к ней с двумя стаканами чая со льдом. Однако, когда он приблизился, Донна опустила глаза. Она все еще не могла заставить себя говорить с ним. Он молча передал ей чай и присел рядом.

Со всех сторон раздавался гул голосов, воздух казался перенасыщенным запахами из-за множества людей в аэропорту. Твердые и круглые, напоминавшие донышко ведра сиденья были крайне неудобны, и по прошествии времени Донна все острее это ощущала. Она не сводила глаз с монитора, где высвечивались номера и названия рейсов. Алан прикурил сигарету и передал ее Донне. Она невнятно пробормотала слова благодарности.

— Послушай, Донна, это твое нежелание разговаривать не пойдет никому на пользу. Ведь так?

Она продолжала молчать.

— Ты хотя бы односложно отвечай мне! А то ведешь себя так, будто я виноват во всем…

Она повернулась к нему, чтобы ответить:

— А что ты хочешь, услышать, Алан? Спасибо за твою большую помощь в вызволении моего мужа?

Он раздраженно выпалил:

— Что ж, для начала сошло бы и это! Ты же сама просила меня все организовать, не так ли? Насколько я помню, ты пришла тогда ко мне в ресторан и буквально умоляла помочь тебе.

Донна нетерпеливо дернула головой.

— Ты еще не понял, Алан? Ты ничего не понял! Тогда я ни о чем не знала, во всяком случае, ни о чем таком, что не могла бы простить. А теперь, после всего, когда ты говоришь, что все равно собираешься провести прыжок…

Алан перебил ее:

— Послушать тебя, так ты из простого любопытства захотела встретиться с Джонни, Эриком, Ником Карвелло и со мной в конце концов! Так что ли? Предпочтешь опять увидеть их — или все-таки позволишь мне разобраться во всем этим с минимальным ущербом?

Донна недоверчиво покачала головой.

— Но как же ты собираешься это устроить? Как только Джорджио выйдет, дело будет сделано. Назад он не вернется. Сначала им придется его убить.

— Что ж, именно это и может произойти, Донна. Человек никогда не знает, что его ждет. Представь себя вдовой, а?

Она молча откинулась на спинку сиденья.

— Твоя проблема в том, Донна Брунос, что ты до сих пор так и не приспособилась к реальной жизни. К жизни, в которой вращался твой муж.

Донна, не поворачивая к нему головы, с укором произнесла:

— Ты знал, кем он был, но не говорил мне. И даже не намекал! Я чуть с ума не сошла, когда узнала, с кем жила и через что проходила все эти годы! Как подумаешь обо всех этих людях, которые все знали, в то время как я понятия ни о чем не имела… Он использовал меня, Алан! Вы все использовали меня тем или иным способом! А теперь мне предстоит встреча со свекровью, которой я должна сообщить, что один ее сын не вернется домой, а для другого, однозначно, самое подходящее место — тюрьма. И это все моя вина, моя вина…

Алан, не веря своим ушам, удивленно уставился на нее.

— В чем, черт побери, здесь твоя вина?

— Потому что, — прорыдала она, — если бы я не обратилась к тебе за помощью, Джорджио до сих пор надеялся бы на апелляцию. А как только я передала ему сообщение, что ты готов помочь, все пошло не так!..

— Значит, выходит, я виноват? — горько усмехнулся Алан.

— Алан, уходи! Просто уйди. Мне надо все обдумать, чтобы потом решить, что делать дальше…

Он резко поднялся на ноги.

— Я уйду, дорогая, — склонившись к ней, с нажимом сказал он, — если ты этого хочешь. Но позволь сначала предупредить тебя. Подумай как следует, кого ты должна будешь подставить, чтобы удержать этого мерзавца в тюрьме. Твоя жизнь не будет стоить и куска дерьма, если ты кого-нибудь из этих людей подставишь. Это я тебе говорю — Алан Кокс. Никто не любит, когда ему вредят, в этом небольшом дельце задействовано гораздо больше людей, чем ты можешь себе вообразить… Подумайте над этим, миссис Писклявая Непорочность!

Донна смотрела, как он уходит, обиженный и очень злой, судя по неестественно выпрямленной спине и по тому, как он держал голову. И ей очень хотелось, несмотря на все свои оскорбленные чувства, позвать и вернуть Алана Кокса.

Однако она не сделала этого.


Эрик в очередной раз прорабатывал маршрут побега и общий план прыжка с Джонни и братьями Маканултис.

— Вы убедились, что самосвал нормально работает?

Джонни радостно подтвердил.

— Я сам сегодня утром проехался на нем, Эрик. Он бежит просто отлично! После прыжка поступит сообщение, что его угнали с участка в Кенте, который принадлежит моему старому приятелю. Не беспокойся! У «мерса» двигатель в прекрасном состоянии, но он разбит в дым снаружи. Никто на него даже не посмотрит. Мотоциклы припрятаны вблизи дороги, они готовы и ждут команды: два «Кавасаки 250» и один «125-й» — на случай если нам придется мчаться по полям. Машина для пересадки уже в Кенте, как мы и договаривались, ждет, когда ее поведут в пункт назначения. Как видишь, машины готовы, мы все — тоже.

Эрик удовлетворенно улыбнулся. Он по-настоящему испытывал удовольствие от жизни, только когда работал, и тогда Эрик становился почти добродушным, причем неважно было, чем приходилось заниматься: мошенничеством, похищением или прыжком.

Он открыл большой ящик и вытащил оттуда оружие. На Джонни оно произвело сильное впечатление, и он не скрывал этого. «Армалиты» пошли по рукам. Все наперебой восхищались ими.

— Какие классные штуки, а? Хотел бы я посмотреть на рожи этих молодцов там, в Теско, когда ты пойдешь с такими на них! — Последний возглас со стороны Дэнни Маканултиса прозвучал почти благоговейно.

— Ты, конечно же, вызовешь с ними небольшой переполох в рядах противника, парень. Но помни: их нужно будет вернуть на место после завершения прыжка! Мы их одолжили, ребята, просто одолжили. — Эрик вытащил из ящика три обреза и лично проверил их.

Мужчины тщательно прикинули каждый тип оружия на все, прежде чем каждый выбрал что-то себе по руке.

— Они совершенно новые! — восхитился кто-то.

Эрик снова рассмеялся.

— Нам ведь нужно только лучшее, а? — Потом серьезно добавил: — Подчеркиваю еще раз: все это оборудование должно быть возвращено на место, когда завершится прыжок. Там есть еще два небольших пистолета. Один дадим Джорджио, другой — останется у меня. Ну, а если потребуется стрелять не только ради того, чтобы напугать, то я возьму ручной автомат. Джорджио совершает прыжок, поэтому он просто обязан расстреливать все, что ему мешает. Ясно? А ваша задача — стрелять для острастки… Теперь, Дэнни, скажи мне: все ли вы знаете, что вам предстоит сделать? Знает ли каждый свою конкретную задачу?

— Я вытащу ключи из машин, что будут стоять за «мерсом». Кирилл сделает то же самое в отношении машин, выстроившихся за вездеходом. Потом мы просто выбросим ключи в поле. Как только эта публика увидит ружья, сразу угомонится. Иан подготовит мотоциклы, пока ты будешь вытаскивать водителя из каталажки. Джонни вытащит наружу полицейских, как только дверь каталажки откроется. А потом мы все расслабимся и отправимся восвояси.

— Хорошо-хорошо! Потом, как только мы проедем место пересадки, вы трое действительно должны будете как можно быстрее убраться. Поняли?

Все братья Маканултис одновременно кивнули.

— Ночью мы вернемся в Шотландию. И никто даже не будет знать, что мы куда-то уезжали, — с улыбкой заверил его Дэнни.

— Не забывайте, что надо погромче орать, — напомнил им Эрик. — Крик изменит ваши голоса. И старайтесь, чтобы лица и руки у вас все время были закрыты. Особенно ты, Иан. Твоя татуировка может моментально сломать всю игру.

Иан посмотрел на свои руки… У него на костяшках было вытатуировано: «Ненавижу», на обоих запястьях — по аббревиатуре «ВПУ». Это означало «Все полицейские ублюдки» — стандартная татуировка, распространенная в тюрьме «Борстал» еще с семидесятых годов. А вокруг шеи у Иана еще шла прерывистая линия с надписью под ней спереди, над воротником рубашки «Режь здесь», напоминавшая рекламу в магазине.

Иан спрятал руки за спину, как непослушный ребенок. И, глядя на него, Эрик улыбнулся своим мыслям: «У Иана Маканултиса ума как у блохи, а физической силы как у слона с норовом». Эрик любил иметь дело именно с такими людьми.

— Веселее гляди, сынок, ты же будешь весь закрыт! Однако вы все же прячьте свои физиономии и руки от людей, пока прыжок не закончится, о'кей? Свидетели всегда вспоминают детали спустя какое-то время после происшествия. Обязательно найдутся какие-нибудь старые дамы, которые примутся взахлеб рассказывать полицейским о шотландце с татуировкой, покупавшем сигареты в маленьком деревенском магазине. Нам надо предусмотреть все нюансы, вы поняли?

Все как один согласно закивали, признавая справедливость его слов.

— Ни с кем не заговаривайте в пути, не оставляйте без присмотра машин и, уж конечно, не превышайте скорости, пока не будет ясно, что прыжок состоялся. Вам ни в малейшей степени нельзя привлекать к себе внимания! Это значит, что вы ни в коем случае не должны сигналить проходящим мимо хорошеньким женщинам, материть лихих водителей, если они вас подрежут. И особенно важно не обращать без нужды внимания на полицейские машины, если они, скажем, будут просто встречаться вам на дороге. Ясно я выражаюсь?

Все снова дружно кивнули.

— И самое главное: вам НЕЛЬЗЯ заходить ни в пабы, ни в магазины и НЕЛЬЗЯ курить травку или пить спиртное. И так до тех пор, пока вы не выйдете из игры. И даже после этого я посоветовал бы вам некоторое время держаться подальше от гостиниц, которые вам встретятся по пути домой. Вы будете чужаками везде, где бы ни появились, — не забывайте об этом! А чужаки — это всегда нечто новое и потому запоминающееся для большинства населения, понятно? Даже в «Счастливый едок» заезжать не стоит.

— А что если нам захочется пописать, Эрик? — спросил Джонни.

И все рассмеялись.

— Отольете на проселочной дороге. И даже тогда вначале убедитесь, что вас никто из местных не видит, потому что люди хорошо запоминают отливающего мужика. Вы бы удивились, если бы узнали, из-за чего раньше попадались и теперь попадаются люди. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю! Заметный акцент, краткое описание запомнившейся машины или приметного человека — и может случиться так, что вы будете организовывать собственный прыжок годика этак через два… Так что не забывайте ни о чем.

Все мужчины заметно помрачнели под впечатлением последних слов Эрика.

— Ну, а теперь, — терпеливо сказал Эрик, — давайте еще раз прохронометрируем все, то есть распишем по времени. В котором точно часу ты выезжаешь со своим самосвалом, Джонни?..

Ник Карвелло начал отслеживать возможные пункты и средства передвижения для будущих перемещений Джорджио сразу же после того, как выехал из Ливерпуля. Тайный (конспиративный) дом в Ливерпуле на самом деле представлял собой запирающийся гараж; в качестве машины, на которой согласно плану Джорджио доставляли из Ливерпуля в Шотландию, был выбран ослепительно-белый «Косворт», которым управлял шотландец по имени Болди Макинтайр. Болди слыл уважаемым бизнесменом и имел превосходную репутацию. Джорджио планировалось посадить на пассажирское сиденье рядом с водителем, снабдить водительскими правами на чужое имя и деловым костюмом — на всякий непредвиденный случай.

По прибытии Джорджио в Шотландию Нику следовало переправить того в Эйр. Это представлялось самой трудной задачей из всех. Вряд ли движение судов по воде можно считать таким же оживленным, как движение машин по дороге M1, и потому лодка должна была выглядеть, по крайней мере, наполовину законной. Если выбирать из числа рыболовецких шхун, то таковую следовало по возможности освободить от надзора береговой охраны, ирландской и британской, как только она окажется в ирландских водах. Тайный (конспиративный) дом в Шотландии являл собой обычную муниципальную квартиру в Клайде, где на новые лица никто не обращал внимания, потому что все всегда занимались тем, что следили за собой: некогда им было замечать каких-то незнакомцев! Клайд считался неблагоприятной зоной для работы полиции, поэтому даже «Косворт» слишком бросался бы там в глаза и в любом случае высадил бы Джорджио, где нужно. Однако нельзя такую машину бросать без пригляда где-нибудь на стороне: ее угонят за пять минут…

Ник отхлебнул спиртного и полюбовался тем, как Элби моет тарелки. У того осторожные и размеренные движения были доведены до совершенства: он боялся ненароком отколоть кусочек от чашки или кружки. Ник заставил себя опять перевести взгляд на карту, лежавшую на столе: «Как только мы окажемся в Ирландии, все перейдет в руки к моему старому товарищу». Товарищ жил сейчас на юге Ирландии: разводил бойцовых собак и устраивал кулачные бои. Он согласился помочь, только когда узнал, что в деле замешан Алан Кокс.

«Алан должен был со мной связаться. Потом как-нибудь у него в ресторане, я расспрошу Кокса поподробнее. Странно, что незадолго до прыжка он куда-то без вести пропал… — Склонившись над картой, Ник ощутил прилив адреналина — знакомое смешанное чувство азарта и страха, которое всегда сопровождало любую работу подобного рода. — Если дело раскроется, все мы начнем отбывать длительные сроки еще до конца этого года».

Ника привлекала возможность переиграть полицейских и приятно возбуждала сама сложность предстоящей задачи. Похожие ощущения испытывали Эрик и остальные. Преступники калибра Эрика и Ника Карвелло нуждались, как в наркотике, в постоянном притоке адреналина, который им обеспечивали лишь подобные рискованные задачи.

Что обычно и губило их в конечном итоге.

— Садись в машину, Донна, если не хочешь, чтобы я затащил тебя туда силой! — Алан заговорил на повышенных тонах, и клиенты многоэтажной парковки в Гэтвике уже начали обращать на них с Донной внимание.

— Ты не вправе заставлять меня что-либо делать!

— Вот тут-то ты и ошибаешься, леди! — состроил злобную гримасу Алан. — А теперь лезь в машину!

Донна села на сиденье, и Алан занял свое место водителя. Лицо его оставалось рассерженным. Разворачивая машину, он процедил сквозь крепко сжатые зубы:

— Поверь мне, когда я говорю, что ты — самая упрямая корова, какую я когда-либо видел! Наверное, Джорджио приходилось из шкуры вон лезть, чтобы упросить тебя что-нибудь сделать для него! Теперь ты знаешь, о чем я думаю…

Донна отвернулась от него.

— Да уж, он меня упросил, поэтому где мы все оказались? Если это вроде бы не касается людей, которые заварили всю кашу, то почему ты не сообщал мне, что знаешь намного больше о моем муже, чем рассказывал…

Едва они выехали с парковки, Алан тут же остановил машину. Он обернулся и свирепо посмотрел на Донну — лицо его, перекошенное от гнева, устрашало.

— Признаюсь, я знал достаточно для того, чтобы взорвать всю твою жизнь. Но ведь это было не мое дело, а? Ты предпочитала верить, что твой муж — это смесь Папы Римского и всех святых апостолов вместе, черт бы их побрал! Даже если бы я рассказал тебе все до конца — разве ты поверила бы мне? И вообще почему я должен был тебе что-то рассказывать? Почему, черт побери? Кем ты была для меня? Да никем! Просто жена моего старого приятеля, которая очень хотела помочь мужу. Я — преступник, женщина, а не святой, черт побери! А если твой старик все эти годы ходил на сторону, то почему я должен был рассказывать тебе обо всем этом? Ответь мне, если сможешь. Для чего я должен был впутываться в это семейное дело?

Глаза Донны сверкали от ярости.

— Отвези меня домой, Алан! Я просто хочу поехать домой.

— Ах, ты уже хочешь ехать домой? А не хочешь, чтобы я тебе кое-что сказал? Да если бы ты была моей женой, я давно дал бы тебе пощечину. Потому что никогда в своей жизни я не встречался с более избалованной сукой, чем ты. Ты думаешь: «Вот я такая чистенькая, благообразная, и все должны положить свои жизни ради меня». Надеешься, что и Эрик, и я, и Джонни, и остальные — мы все скажем: «О, Боже мой, Джорджио был плохим мальчиком! Так, может, пусть он лучше остается в тюряге? Ладно, парни!»?.. Что ж, у меня есть кое-какие мыслишки насчет того, каким образом сорвать прыжок. Именно сорвать его! Думаю, я могу справиться с этим, действуя через Ника Карвелло. Но в остальном план пойдет как намечено, хочешь ты этого или нет! И попробуй понять это — пошевели мозгами в своем толстом черепе.

И вот еще кое-что. Есть одна старая пословица, которую тебе неплохо бы вытатуировать на заднице: «Если не можешь сделать того, что нужно, вовремя, не совершай преступления». Ты была вполне счастлива и зарядила всех нас, думая, что твой старик блестит, как собачьи яйца. А теперь ты выяснила, что имеешь дело с мразью земли, имея в виду своего мужа, и хочешь остановить все одним махом, леди? Нет! Я еще раз повторяю тебе: ты не можешь! И если их поймают и они подставят тебя, то тебе будет грозить восемь или девять лет за соучастие в этом. Подумай над этим, дорогая!..

Кокс завел машину и стремительно выехал с территории аэропорта.

Донна тихо сидела рядом с ним. В ушах у нее звенело.

— Я не хотела принимать участия в убийстве, Алан.

Прекрасно расслышав, как напряженно звенит ее голос, он тем не менее лишь недоверчиво рассмеялся в ответ.

— Если бы я не приехал в эту долбаную Шри-Ланку, убитой была бы ты, дорогая моя. Когда вовлекаешься в игры больших мальчиков, приходится принимать на себя и последствия этих игр. Вот почему я изначально не хотел, чтобы ты была номером вторым. Если ты припомнишь, что происходило раньше, то поймешь: я пытался заполучить кого-нибудь другого, но только не тебя. Но нет! Миссис Жена Преступника пожелала вмешаться во все — и видишь, черт побери, что из этого получилось? Ты же знаешь, в чем твоя проблема, не так ли? А пытаешься винить кого угодно, но только не себя. На самом деле тебя также можно обвинить, как и других. Твоя вина даже больше — потому что ты взялась за то, к чему совершенно не была готова. А теперь кое-кто сдох. Большое дело!..

Разве ты не можешь понять такой элементарной вещи: если кто-нибудь попытается остановить прыжок в движении, то его попросту застрелят? Пошевели мозгами, черт бы тебя побрал! Ты же была со мной, когда мы покупали оружие. А теперь тебя пробил понос. Да, именно так! У тебя не больше шансов остановить этот прыжок, чем при попытке оттянуть Второе Пришествие, дорогая. Единственный способ остановить его — это подставить всех участников. С того момента, как ты это сделаешь, мы все начнем мстить тебе. Включая меня! Запомни это, Донна, и держи свою пасть на замке, а задницу — за закрытыми дверями, пока все не кончится. Хорошо?..

Из-за тебя уже свершилось одно убийство, и я не думаю, что ты хоть в малейшей степени желаешь стать инструментом следующего. И меньше всего — инструментом своего собственного! Джонни позаботится о том, чтобы тебя пытали, а потом убили, если из-за тебя его разлучат с женой и детьми. И это покажется тебе раем по сравнению с тем, что приготовят для тебя другие!..

Сердце Донны ушло в пятки. Она смотрела в окно машины, пытаясь удержать слезы отчаяния и страха, потому что понимала: все, что говорил Алан — правда. Она не могла подвести этих людей, потому что сама принимала активное участие в прыжке: «Я сама запустила часовой механизм, и теперь могу лишь терпеливо ждать, пока он остановится… А он остановится лишь тогда, когда Джорджио окажется в Ирландии».

Голос Алана прервал ее мысли.

— А как ты думаешь, что скажет Джорджио, когда узнает, что его брат мертв, а? И что так называемый его отель сровняли с землей? Попробуй-ка отмазаться от этого, миссис Длинный Язык! Потому что он обязательно об этом узнает, можешь не волноваться на этот счет.

Донна по-прежнему молчала. Выпустив из себя лишний пар посредством длинной речи, Алан взглянул на нее краешком глаза и почувствовал острую жалость: «Она чрезмерно наивна, себе же во вред. И это было проблемой с самого начала. А теперь мне приходится запугивать ее, чтобы она сидела тише воды ниже травы, пока я не разберусь с Джорджио до конца. Потому что сейчас, когда Стефан Брунос мертв, все мы попали в большую беду…

Единственная надежда — на Ника Карвелло. На Ника, ненависть которого к растлителям, занимающимся порнографией с участием детей, просто легендарна. Только он может все спасти».

Впервые за много лет Алан Кокс и сам был испуган, прочем смертельно испуган. И все из-за женщины, что сидела в настоящий момент рядом с ним. «Если бы я был другим человеком, — подумал он, — то надавал бы ей по башке. И давно бы надавал».

Он посмотрел на окаменевшее лицо Донны и сказал себе: сейчас она в первый раз платит за все.


Долли услышала, как в замке поворачивается ключ, и замерла в ужасе. После последнего посещения этого дома Большим Пэдди она жила в смертельном страхе, что он вот-вот вернется как только узнает, что она ему солгала.

Донна вошла в теплый дом и сразу попала в объятия плачущей Долли.

— О, Донна! Донна! Как я рада тебя видеть, дорогая!

Донна осторожно высвободилась.

— Успокойся, Долли. Я пыталась позвонить тебе из Шри-Ланки, но телефоны там так плохо работают. Приходится бронировать время звонка заранее. И я могла оказаться дома раньше, чем сумела бы позвонить. Если ты понимаешь, о чем я… — Она пыталась поднять расстроенной женщине настроение.

Долли прошла в кухню и дрожащими руками поставила чайник на плиту.

— Здесь были неприятности, Донна. Приезжал Пэдди в паре с Дэви Джексоном, искали тебя. Он… Он угрожал мне, Донна! Пэдди угрожал мне, представляешь? Он схватил меня за волосы…

Голос Долли сорвался от волнения, и она опять расплакалась. Донна напряженно пыталась понять, о чем ей говорит Долли.

— Пэдди? Пэдди напал на тебя?

Долли возбужденно кивнула.

— Он требовал, чтобы я сказала, где ты, Донна. А также с кем ты. Я солгала ему, что ты, дескать, поехала в Ливерпуль с Аланом Коксом. Я же не знала, что еще сказать! Они хотели узнать, где он, и все. Он был просто синюшный, Донна. Мне показалось, что Пэдди был способен меня убить!..

Донна опустилась на кухонный стул. Мысли ее метались: «Какого черта тут произошло? Кажется, мир сошел с ума. Если бы я не поехала в Шри-Ланку, ни одного из неприятных событий последних нескольких дней не случилось бы. В любом случае Алан был прав, когда говорил мне это. Я создала массу проблем, когда пыталась все разворошить и слишком многое узнать. Но что еще я могла сделать? Ведь они вовлекли в это маленьких детей. Малышей!.. Мне нужно было со всем этим разобраться. Ни одна женщина не решилась бы пустить такое дело на самотек. Ни одна женщина в мире… Даже такая женщина, как Кэнди, — напомнила она себе. — Кроме тех местных, которые продавали собственных детей, как какую-то грязь, взятую из-под ног!.. Мира Хиндли не такая уникальная злодейка, какой ее выставили люди. Много еще есть на свете людей вроде нее — достаточно хладнокровных, чтобы причинить вред ребенку. И неважно, намеренно ли они это делали или нет, собственными ли руками или поручали другим делать это черное дело. Ребенок страдал в любом случае уже при одном только их попустительстве….

— А Дэви Джексон был с ним, ты говоришь?

Долли кивнула.

— Он пытался остановить Пэдди. Это отчасти оправдывает его, Донна, ведь он пытался остановить Большого Пэдди!

— Это так много с его-то стороны, могу заметить! Он ведь не испытывал такой жалости к детям, которых использует.

Лицо Долли сморщилось от недоумения.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о борделе в Шри-Ланке. О порнографических снимках детей, которые по телефонной линии поступают из Азии в Англию. О том, что они снимают порнофильмы, записывают их на диски, а потом отправляют в порнографические журналы для педофилов и продают по всем Британским островам, рассылая их в почтовых заказах. Я говорю о Джорджио, Пэдди, Дэви и обо всех других, кто в этом замешан. Вот о чем я говорю, Долли! Ты все время была права.

Лицо Долли на глазах Донны осунулось.

— Значит, Джорджио замешан в этом? Он стоял за всем этим…

Донна утвердительно кивнула.

— У меня было такое чувство насчет него… — сбивчиво произнесла Долли. — Не знаю почему, но просто я об этом знала. Все это — крупный бизнес. Нет ничего удивительного в твердом намерении Пэдди выяснить, что происходит.

— Да, это крупный бизнес. И Джорджио очень хотел сделать его таким крупным: он даже ободрал все свои дела здесь, чтобы развернуть тот бизнес. Наверное, я была глухой все эти годы. Глухой и слепой. Долли, как же я могла все эти годы жить с человеком и не понимать, что он мразь?! Кусок дерьма!

Долли, тяжело дыша, положила ладонь себе на грудь. Она забыла о собственном страхе, глядя на несчастную женщину с разбитым сердцем и израненной душой.

— Он не всегда был мразью, Донна. Проблема Джорджио в жадности. Он с детства отличался жадностью. А жадные люди творят ужасные вещи. Ты помнишь его несколько лет назад? До того, как развернулся строительный бизнес? В те дни он, по-моему, был неплохим человеком.

— Ой ли? — фыркнула Донна. — Боюсь, он был настолько хорош, что ухлестывал за всем, что двигалось. И при этом не попадался. Вот в этом деле он действительно отличался… Ты знаешь, что я чувствую, Долли? Ты даже не можешь представить, что я сейчас чувствую! Я выяснила, что двадцать лет своей жизни растратила впустую. И ради кого? Ради мрази… Ради куска дерьма… Ради греческого сутенера! Попробуй представить себе, что может чувствовать человек, над которым все вокруг за глаза смеялись, причем все эти годы: глупая Донна, идиотка в „Мерседесе“!.. Хорошо одетая, пррекрасно воспитанная жена самого величайшего негодяя, из всех, кому Бог когда-либо позволил родиться на земле. И знаешь, что хуже всего? — с горечью призналась Донна. — Я смотрела на многих людей, как на Кэрол Джексон, — сверху вниз. Я думала она — такая же серость! Только потому, что у меня имелась степень, я была уверена, что намного умнее всех них. И все же у Кэрол Джексон больше соображаловки, как она это называет, в ее мизинце, чем у меня во всем теле! Я бесполезная задница. И Джорджио использовал меня для прыжка, понимая это. Он понимает: я достаточно глупа, чтобы поверить во все, что он плетет мне… О, к черту чай, — решила вдруг Донна. — Давай-ка выпьем виски, Долли! Мне надо тебе рассказать еще много чего.


Кэрол Джексон искоса поглядывала на Дэви, накрывая для детей чай на кухонном столе. Дэви грыз большой палец правой руки, что всегда являлось у него признаком возбуждения. Кэрол спросила себя: „Что его тревожит?“

— С тобой все в порядке, Дэви?

Он молча смотрел в окно, игнорируя ее вопрос.

— Дэви! Я спросила: все ли с тобой в порядке? — повторила она вопрос.

Только тогда он перевел взгляд на нее. Голубые глаза его были подернуты дымкой отчаянного страха. И Кэрол опустилась на колени перед его стулом.

— Что случилось, Дэви? Ты давно уже не в себе. Что-то стряслось? Могу я тебе помочь? Могу ли я что-нибудь сделать?

Дэви внимательно взглянул на жену… Ее обесцвеченные волосы, как всегда, были стянуты узлом на затылке, макияж нанесен умело, хотя и несколько чрезмерен. Одна фальшивая ресничка в уголке глаза отклеилась, и это придавало ее лицу какое-то странное, но приятное, располагающее выражение. Напрашивалось сравнение ее с восточной женщиной. Помада у нее облезла, но нанесенный карандашом контур сохранился…

Дэви мысленно увидел ее такой, какой она была в день их свадьбы. Живот у нее, тогда уже беременной, опустился почти до колен, но лицо сияло от счастья. Почти двадцать лет она стояла рядом с ним. Дэви явно осознавал: если бы ей хотя бы намекнули, в чем он замешан, — по-настоящему замешан! Она пришла бы в ужас от омерзения… Ему тоже было теперь мерзко. И первый раз в жизни он подумал о том, что случилось бы с ним, если бы он ее потерял. По-настоящему потерял. Потому что пока она нуждается в нем, все будет идти как всегда. В течение всей их супружеской жизни он болтался, в общем-то, сам по себе. А она несла бремя семьи за них обоих.

Он спросил себя, что бы он чувствовал, если бы ее не было рядом, если бы она не ждала, когда он вернется домой, с готовой едой и готовая выслушать его. Он спрашивал себя, что было бы, если бы он открыл шкаф и не нашел бы там ни одной пары чистого белья, или носков, или чистой рубашки, которые таким чудесным образом умела складывать своими руками жена. Он задавал себе вопрос, что бы это для него значило, если бы он мог бы навещать своих детей только по уикендам вместо бездарных выступлений в роли полноценного отца, особенно когда его это устраивало, обычно на Рождество и в дни рождений.

Ему стало интересно и страшно одновременно от мысли о том, как бы отреагировала Кэрол, если бы кто-нибудь со стороны сказал ей, во что он впутался…

Вот на этот вопрос он знал точный ответ. Она схватила бы кухонный нож и пронзила бы ему сердце.

Кэрол любила детей она по-своему была приличной женщиной. Она никогда не смогла бы понять педофилов или тех, кто продавал им живой товар. Она думала, что на порнографических дисках записаны взрослые женщины. Но, даже представлял себе все так, она не была довольна этим.

Но если бы она узнала, что на дисках записаны дети и что над этими детьми надругались ради того, чтобы удовлетворить жадность продавца и сладострастие покупателя-извращенца… Глаза Дэви вновь остановились на длинном хлебном ноже. „Кэрол вполне способна на убийство“.

Но больше, чем мысль о ее ярости, Дэви страшила и уязвляла мысль о том, что она станет его презирать. Пугала перспектива ее полного отвращения к нему и даже ненависти. Потому что Дэви хорошо понимал: именно так она и будет к нему относиться.

Он и сам уже же чувствовал то же самое по отношению к себе. И безуспешно искал себе оправдания: „Опять этот Джорджио! Я всегда шел рядом с Джорджио, и это он втянул меня в разговоры о богатстве и обо всем, что оно могло принести. Детей все равно используют — вот на что он упирал. Если не мы, то кто-нибудь другой. Там, дескать, все по-другому, там это вполне приемлемо. Это он мне говорил, что в Китае старики спят с молоденькими девочками, потому что, как считается, это приносит им удачу. Предполагалось, что это может вернуть им мужскую силу… Джорджио все это рассматривал как что-то вроде большой шутки, и, казалось бы, не о чем было беспокоиться. И я поверил ему. Я всегда ему верил. Джорджио умело уговаривал, планомерно втягивал во все это И с каждым прошедшим днем я чувствовал, как петля все теснее затягивается на моей шее… Я все глубже и глубже погрязаю в этом. И не знаю, как выбраться“.

— Ты слышала что-нибудь о Донне? Или, может, видела ее? — тихо спросил Дэви.

Кэрол покачала головой.

— А почему ты так беспокоишься о Донне, дорогой? С ней случилась беда?

Он не мог не заметить тревоги в ее глазах; обеспокоенность была написана и на ее лице. Много лет Кэрол не любила Донну. И все же она пришла ей на помощь, когда Джорджио посадили.

„Как я мог хотеть Донну или любую другую женщину, когда все, что у меня есть, находится здесь? — удивлялся сам себе Дэви. — У меня в доме — мать моих детей, моя жена. Моя Кэрол, которую я никогда, никогда не ценил!.. Она стояла бы рядом со мной, даже если бы я оказался в тюрьме, в долгах — да в чем угодно! Исключая сегодняшние мои дела. Если Кэрол о них узнает, она вышвырнет меня вон как грязную тряпку. Почему надо обязательно оказаться на краю пропасти, чтобы понять, как много значат для тебя люди, которых ты вот-вот потеряешь?“

— О, Кэрол, дорогая, я люблю тебя больше, чем ты когда-нибудь могла почувствовать! Больше, чем ты можешь догадаться!

Она посмотрела на Дэви так, словно видела его в первый раз. За все годы, что они прожили вместе, он никогда не говорил с ней о любви. Даже в темные ночи, когда он брал ее тело. Ни разу не допускал он ее в свои мысли. Кроме того времени, когда сидел в тюрьме. Тогда он любил ее в письмах. Писал ей поэмы и говорил, что не может жить без нее…

Но никогда он вслух не говорил ей таких слов — и эти слова застали Кэрол врасплох. Ей захотелось плакать.

Потому что она поняла: раз Дэви сказал ей нечто такое, то, значит, он попал в большую беду.


Донна рассказала Долли все. Умолчала лишь о том, что спала с Аланом Коксом.

Долли слушала ее в унылом молчании. Лишь когда Донна рассказала ей о Стефане Бруносе, она печально покачала головой и почти безо всякого выражения сказала:

— Бедная Маэв. Это разобьет ей сердце.

Пока они говорили о том, что можно сделать и что нужно сделать, в парадную дверь дома Донны кто-то постучал. Долли резко встала, руки и ноги у нее дрожали.

— Господи! Наверное, это опять пришел Пэдди!

Донна замерла возле двери в кухню, и сердце у нее тоже ушло в пятки… Но это оказалась Кэрол Джексон. Кэрол окликнула Донну сквозь прорезь почтового ящика. Облегченно вздохнув, Донна открыла ей парадную дверь. Кэрол вошла в дом и принесла с собой аромат духов „Эсти Лаудер“ и собственный здравый смысл.

Она поглядела на Донну и серьезно сказала:

— Я хочу знать все: куда ты исчезала, что происходит и, наконец, какое это имеет отношение к моему старику?

Глава 41

Донна видела перед собой напряженное лицо Кэрол и чувствовала, что всем сердцем тянется к ней. Хорошо зная Кэрол Джексон, Донна не могла не понимать: то, что она сейчас ей скажет, разобьет Кэрол жизнь. Потому что перед ней стояла порядочная женщина, которая никогда не смирится с тем, что делали и делают Джорджио, Пэдди и ее муж.

— Я думаю, тебе следует пойти на кухню, Кэрол, и хорошенько выпить.

Кэрол испуганно посмотрела на усталое лицо Донны, на темные круги под ее глазами, на жестко сжатые губы — и инстинктивно почувствовала, что предстоящий разговор нанесет ей, Кэрол, глубокую рану.

— Значит, мне нужно много выпить, чтобы услышать то, что ты собираешься мне сказать?

Донна прошла на кухню и бросила ей через плечо:

— Кэрол, дорогая, тебе понадобится больше одного стакана, пока не пройдет этот день. Поверь мне на слово.

Кэрол, нервно усмехнувшись, присела за стол. Опущенная голова Долли тревожила ее больше всего: «Если и Долли расстроена, значит, дело серьезное».

Донна тоже села и налила Кэрол большой стакан шотландского виски.

— Прежде чем я начну, скажи мне: что ты знаешь о делах Джорджио и Дэви в Шри-Ланке?

Этими словами Донна словно окатила Кэрол ледяной водой.

— Я знаю достаточно, — жестко ответила она. — Вопрос в том, насколько много ты знаешь.

Долли неодобрительно посмотрела на Кэрол. Та не поняла смысла этого взгляда; она не знала, как его воспринимать.

— Я полагаю, ты обнаружила, что там была порнография, да?.. — с вызовом спросила она. — Что ж, советую тебе спуститься с небес на землю, Донна. Порнография — часть нашей повседневной жизни. И неважно, фильм ли это про голубых или лесбийский секс. Мягкое порно никогда никому не приносило вреда. Так что если ты носишься, как кошка с ободранной задницей, вокруг да около кусочка фильма про гомиков, то я пришла, чтобы сказать тебе, что ты заблуждаешься, Донна. Сильно заблуждаешься!

Донна и Долли молчали. И Кэрол тяжело вздохнула.

— Послушай, я понимаю, что порнография баламутит тебя. Честно говоря, мне она тоже не по нутру. Конечно, это противно, но, как говорит Джорджио, если не мы, то кто-нибудь другой все равно будет этим заниматься. Что бы ни случилось, порно будут делать. И мы тоже можем заниматься этим. Ты разве этого не понимаешь? Это же просто экономика. Обычная экономика…

Донна сделала глоток виски и искоса взглянула на сильно накрашенное лицо Кэрол.

— А ты когда-нибудь видела, что в этих журналах и на этих дисках? Ты когда-нибудь видела это так называемое мягкое порно, которое мой и твой мужья продают всем и каждому? Вот я — видела! И, поверь мне, Кэрол, это нечто омерзительное.

Кэрол всплеснула руками.

— Что это — жесткое порно? Фильмы про гомосексуалистов? Слушай, моя сестра делала их, когда ей нужно было зарабатывать на жизнь в семидесятых. Они были в ходу сразу с появлением немого кино, дорогая…

— Дурочка, на этих фильмах и фотографиях не женщины, а дети! Отель в Шри-Ланке торгует детьми! Маленькими, Кэрол, как твои дети! Я была там и все видела собственными глазами, черт побери! Господи Боже!.. Стефан Брунос был там, — продолжала Донна в наступившей напряженной тишине, — он собирался подготовить очередную погрузку. Это обеспечило бы поступление товара по телефонным линиям, чтобы их приняли на этом конце и записали на диски, а потом переписали на другие и так далее. Недавно я обнаружила таблицу с данными о проектируемых поставках. Она начинается с небольших сумм, с фунтов — с нескольких фунтов! Но потом цифры добираются до миллиона. Я сначала думала, что это связано со строительным бизнесом Джорджио. Но это были диски, Кэрол. И Дэви все об этом знает. И Большой Пэдди тоже.

Кэрол не могла и не хотела верить услышанному. Лицо ее страшно побледнело, и только глаза ярко горели.

— Только не мой Дэви… Ни в коем случае! Джорджио — да, он продал бы собственного маленького сына за несколько фунтов. Но только не мой старик! Ни за что! Ты все неправильно поняла. Ни за что, говорю я тебе! Отель в Шри-Ланке — он и есть отель, черт бы его побрал! Я не знаю, где ты насобирала информацию, леди…

Донна снова перебила ее.

— Я только что вернулась из Шри-Ланки, Кэрол. Послушай меня, женщина! Я знаю, что я там видела, ясно? Я знаю, что там за ставки!

Кэрол все еще качала головой.

— У тебя крыша съехала. Дэви был прав, когда говорил это. Ты — как долбаный Иона. С тех самых пор, как взяли Джорджио, вечно суешь нос, куда не следует…

Донна с готовностью кивнула:

— Поэтому Пэдди и следил за мной, не так ли? Поэтому и Дэви приглядывал за мной, так? Чтобы я не разведала что-нибудь про их небольшое дельце.

— Какое дельце? — завыла Кэрол. — У меня насчет этого из документов есть только твои слова. А я живу с Дэви черт знает сколько лет. Он ненавидит все такое! Терпеть не может педофилов и растлителей… — Ее пронзительный голос сорвался.

Донна провела себе по лбу дрожащей рукой.

— Покажи ей журналы, Долли.

Долли встала. Подойдя к своей большой хозяйственной сумке, она вытащила оттуда журналы и положила их перед Кэрол.

Кэрол посмотрела на детские лица на обложках глазами, полными слез. И содрогнулась.

— Но это все равно не доказывает, что мой Дэви в этом замешан!

— Пэдди и Дэви, — тихо и раздельно произнесла Долли, — приехали сюда, чтобы забрать несколько коробок. Я тайком вытащила эти журналы из коробок. До того, как они приехали. Твой Дэви так же в этом замешан. Все они замешаны. Они все — мразь. Все!

Кэрол снова взглянула на журналы. Перегнувшись через стол, Донна стала переворачивать перед ней страницы. Кэрол не сводила глаз с фотографий детей, открывавшихся перед ее взором. Видела их пустые лица, маленькие тела, распластанные перед камерой. Видела громадные руки безликих мужчин — они трогали детей, унижали их… Она почувствовала, как из ее желудка поднимается желчь.

Все время она боялась чего-то подобного. Все время такая мысль всплывала у нее из подсознания: «Джорджио Брунос способен на что угодно. Как-то раз он что-то говорил о Таиланде, когда был у нас дома… Описывал Дэви женщин, которых они могли бы использовать. Я тогда была на кухне и все слышала». Она не могла этого не слышать, потому что Джорджио говорил очень громко и выражался весьма образно. Она до сих пор помнила неприятно взволнованный голос Дэви, который упрашивал Джорджио рассказать обо всем в подробностях, просил еще рассказов. У нее в голове опять звучал голос Джорджио, который становился все громче по мере того, как он описывал бордели и девушек из баров, случаи полнейшего надругательства над ними — такого, какое было вполне возможно в этой стране, где тело скупались оптом и по дешевке.

Кэрол тогда пошла спать, и ей было стыдно от того, что она подслушивала. Но отчасти и от того, что никак не среагировала… Когда Дэви поехал туда с Джорджио, чтобы взглянуть на участок, где предполагалось выстроить отель, она уже тогда точно знала, о чем шла речь. Но Кэрол ничего никому не сказала, потому что если бы высказала свое мнение, то должна была признать, что это правда. А этого ей хотелось бы меньше всего. Стоило ей признать это — у нее с Дэви все было бы кончено. Закончился бы их брак… Она понимала, что теперь он точно закончился. Конец наступил в тот самый момент, когда она вошла в этот дом.

— А знаешь Донна, в каком-то уголке рассудка у меня уже это было заложено. Я чуть ли не думала об этом, когда ехала к тебе сюда. Только открыто не могла этого признать. Просто я не могла признать, что Дэви в этом замешан. О, то, что Джорджио впутался в такое, меня не удивляет. Он кобель. И всегда был им. Он даже пытался приставать ко мне, когда я была беременна Джеми. Говорил, что беременные женщины его заводят…

Она увидела в глазах Донны ужас и запнулась.

— Знаешь, что, Донна? Я теперь думаю, у меня шоры были на глазах во всем, что касалось Дэви. Но ты со своим Джорджио! Господи милосердный, ты же была слепа, как летучая мышь, мать твою!… - Кэрол было очень больно, и она хотела, чтобы так же больно стало кому-нибудь еще, а точнее, Донне — человеку, который нанес ей такой удар. Чтобы той стало еще больнее. — И знаешь, что хуже всего? У самого Джорджио есть ребенок. Сын!

Долли недоверчиво покачала головой.

— Замолчи, Кэрол. Оставь это! Сейчас не время и не место…

— Ох, отвяжись, Долли! Ты все еще защищаешь своего Золотого Мальчика, не так ли? У нее есть право знать! Как только он выходит из дома, сразу же направляется туда. Хочешь, я тебе еще что-то скажу, Донна? Ты как-то раз поехала в «Паркхерст», а она тоже приезжала туда: навещала его с ребенком. Она приехала из Марбеллы с Джорджио-младшим. Ты даже говорила с ними. Дэви рассказал мне. Он говорил, что Джорджио едва в обморок не свалился, когда вместо нее в комнату для свиданий вошла ты!.. Он собирается оставить тебя с носом, дорогая. Вот почему он хотел, чтобы ты продала дом. Он хотел забрать все. И он оставил бы тебя ни с чем!.. И даже тебя, Долли, свою кормилицу, свою суррогатную мать, он собирался вышвырнуть пинком под зад. Он грязный, порочный! Он уронил моего старика — заставил его пасть так же низко, как пал сам. Он в этом замешан вместе с Гарри и Банти. О, наверное, ты удивишься! А почему, как ты думаешь, Гарри начал козырять в ту ночь, когда тут у вас все перевернули, а? Преданность Джорджио? Черта с два! Джорджио не мог слишком быстро бросить тебя, как только Джорджио повязали, — вот почему, дорогая. Вдруг Джорджио раскроет рот в тюрьме? А эти маленькие дети ведут их к богатству. К несказанному богатству, как заметил мой Дэви… Грязный ублюдок! Звериная рожа!

Донна в смятении посмотрела на свои руки. Из всего, что неожиданно выяснилось, сильнее прочего ее ранили слова о ребенке… У Джорджио был ребенок, живой ребенок! Перед ее мысленным взором промелькнула высокая светловолосая девушка с красивым темноглазым мальчиком. Донна входила в тюрьму, а девушка как раз оттуда выходила. Донна тогда восхитилась ребенком. Она почувствовала, в себе нарастающую волну боли, готовую выплеснуться наружу горестным воплем. Донна отчаянно попыталась удержать крик в горле…

— Что за кошмар, а? Какая грязь, какая мерзость все это. Донна поразилась тому, насколько сдержанно прозвучал ее собственной голос, при том что внутри у нее все кричало.

Кричала ее душа — от высшей несправедливости: почему Джорджио произвел на свет ребенка, а она осталась бесплодной? Почему позволено процветать таким вещам, как детская проституция, которая легко позволяет удовлетворять самые низменные инстинкты мужчин? Почему ей суждено было любить того и доверять тому, чье имя — НИКТО? Грязный, мерзкий НИКТО!

При мысли о руках Джорджио на ее теле Донна едва не задохнулась от омерзения. Воспоминания о том, как она лежала с ним в постели, как мечтала, чтобы он дотронулся до нее, всколыхнули все у нее внутри — ум и душа восставали против этого.

Кэрол израсходовала свой гнев и теперь сожалела о том, что наговорила. Она взяла вялую ладонь Донны в свои руки и тихо сказала:

— Сейчас нам надо решить, что дальше делать.

Наконец, лицо Донны сморщилось, силы покинули ее — и все три женщины дружно заплакали.

Каждую из них по-своему предали, и каждая надеялась на то, что подруга по несчастью поможет найти выход.

Смахнув слезы с глаз, Донна произнесла твердым, решительным тоном, какого от себя никак не ожидала:

— А теперь нам надо раскрыть все это и вытащить на свет!


Джорджио стоял в комнате для отдыха за спиной Большого Рикки, который играл в пул, и внимательно следил за игрой. Большой Рикки сражался с новичком в крыле — Элфи Хартлендом. Это была известная личность в «Паркхерсте» и в других тюрьмах для особо опасных преступников: сильный, красивый парень и признанный авторитет. Подвизаясь в качестве вооруженного грабителя, Элфи сейчас отбывал пятнадцатилетний срок за налет на строительную компанию, в ходе которого он ранил из пистолета какого-то художника. Элфи отличался развитым чувством юмора; кроме того, он прекрасно разбирался в лошадях. Будучи сам алчным, азартным игроком, Хартленд уже устроил так, чтобы тюремщики поставили на него, и даже завел расходную книгу.

Хоть Джорджио и был увлечен игрой, однако в какой-то момент он заметил, что Бивис и Батхед как-то очень уж оживленно разговаривают в своем углу. Предполагалось, что они играют в карты, однако оба были поглощены беседой. Более того, они время от времени поглядывали на Джорджио.

Он и так нервничал из-за того, что на завтра был запланирован прыжок, и теперь почувствовал себя чуть ли не параноиком: эти двое чересчур много знали о нем, и если бы они раскрыли рот, он мог бы оказаться в большой беде. Джорджио не спеша подошел к их столу и провел в банде несколько минут. Этого никто не заметил: все были слишком заняты — они глядели в телевизор либо играли в карты. И только Сэди отметил этот странный факт. Он искоса поглядывал на Джорджио, сидя перед телевизором. Лицо Сэди помрачнело. Джорджио закончил разговор, встал, вяло потянулся и вернулся к столу, где играли в пул.

Сэди понаблюдал за Джорджио еще несколько секунд, а потом незаметно выскользнул из комнаты. Джоржио не видел, как он ушел.


Алан Кокс сидел в своем кабинете за рабочим столом. Он потягивал коньяк и курил сигару. И желал сейчас лишь одного: уползти куда-нибудь подальше и вернуться через сорок восемь часов, когда все будет закончено. Но не мог позволить себе этого. Хотя бы потому, что слишком был поглощен Донной Брунос.

«Если бы не она, — мысленно сказал он себе, — я закрыл бы глаза на все эти проклятые дела». Но тут же вынужден был признать, что это ложь.

Алан несправедливо обвинял ее: ему просто нужен был козел отпущения. Донна, с ее представительным и одновременно обаятельным обликом и грацией, с невинной внешностью и имиджем богатой леди, превосходно провела свою партию.

Больше всего Кокса беспокоила собственная внутренняя слепота: он думал, что хорошо знает Джорджио Бруноса, а на деле вышло, что это далеко не так. Алан не только не разобрался в приятеле — он даже верхнего слоя защитной маски не смог с него содрать!


Он вспоминал Джорджио, каким тот был в юности, когда папаша Брунос водил их обоих на занятия боксом. Как только их пути разошлись, они оба изменились. Однако детская дружба до последнего времени продолжалась. «Ведь Джорджио столько сделал для меня, когда я был в тюрьме! „Теперь Стефан мертв, Джорджио должен бежать… А мне надо попытаться воспрепятствовать этому“.

Стук в дверь прервал его размышления, и он громко сказал:

— Входите!

Дверь открылась, и Алан с изумлением увидел на пороге Донну.

— Привет, Алан.

Он молча, в оцепенении смотрел на нее, словно она была джинном, выскочившим из бутылки.

— Донна? — наконец выдавил он из себя. Едва заметно улыбнулась, присаживаясь напротив него на стул.

— Ты удивлен, что видишь меня здесь, не так ли? Что ж, мне пришлось прийти. Теперь Кэрол Джексон все знает, и благодаря ей я тоже кое-что знаю. Оказывается, не только Джорджио, Дэви и Пэдди в этом замешаны, но и Гарри, и эта сука с лошадиным лицом, на которой он женат. Дональда Левиса от этого незаметно отстранили, и он даже понятия не имеет, что, как и почему. Думает, что Стефан — просто жадный ублюдок. Кэрол рассказала нам все, что знала. Она сообщила мне, что Джоджо О'Нил и Джек Кроун тоже увязли в этом деле по самую шею. И что это Джорджио устроил так, чтобы Джоджо получил взбучку от Ника Карвелло. Потому что тот становился слишком алчным. Чем больше я узнаю фактов, тем сильнее удивляюсь, насколько глубоко погряз в дерьме Джорджио Брунос. И тем больше я его ненавижу. И вот теперь я надеюсь услышать от тебя ответ на вопрос: ты догадывался об этом или, может, даже знал обо всем?


Алан несколько секунд нервно моргал, обдумывая сказанное Донной. Она же пристально глядя на него, ощущала все обаяние его мужественности и вспоминала его раздетым. Он покраснел, словно прочитав ее мысли. Румянец сначала залил ему шею, а затем перекинулся и на красивое лицо.

Донна заметила, что он первым отвел глаза. И на мгновение ее охватила эйфория: „Наконец-то я выросла. Я — настоящая женщина. И, — мысленно добавила она, — это случилось как раз вовремя“.

— Да, я догадывался о многом из того, о чем ты рассказала, Донна. Но я все же кое-чего до сих пор не понимаю. Почему, например, Пэдди, если он был во всем замешан, не должен был знать о прыжке? Во всем здесь какое-то жульничество, куда ни посмотреть И, похоже, твой муж был главным подстрекателем всего этого.

Донна вздернула голову.

— Не называй его так! Он больше не мой муж. Я потратила на него двадцать лучших лет жизни! Но правда состоит в том, что тебя я узнала лучше, чем когда-либо могла узнать его. И как мужчину, и как человека.

Алан положил свою руку на ее ладонь и склонился к ней через стол. Она ощутила запах сигары от его дыхания.

— Донна… — нежно сказал он.

Она отдернула ладонь и быстро сказала:

— Я хочу, чтобы прыжок остановили, Алан. И на этот раз я не приму от тебя ответа „нет“. Джорджио Брунос намерен завтра опять выйти в этот мир, а я не могу такого ему позволить. Я не позволю, чтобы это случилось! По справедливости он должен просидеть за решеткой так долго, чтобы ему больше не понадобились ни его мозги, ни член, ни ноги.

Алан широко раскрыл глаза, услышав, что за слова она употребляет. И Донна улыбнулась жестокой, торжествующей улыбкой.

— Я тебя шокировала, Алан? Очень жаль! Жаль, что я прожила столько лет, не называя вещи своими именами, не говоря того, что я думала на самом деле. И не делая того, что хотела бы делать. Вместо этого я говорила и делала то, что хотел Джорджио. Что ж, отныне будет иначе. И это единственный пока положительный итог. Теперь я самостоятельная личность. Более того выяснилось, что боец. Я буду сражаться с любым, кто встанет на моем пути. С кем угодно!

Алан широко открытыми глазами взглянул на нее и увидел, каков ее настоящий потенциал… Какой женщиной она могла бы стать, если бы вышла замуж за кого-то другого, а не за Джорджио! Ведь сегодня весь мир рассыпается вокруг нее, но она, как феникс, все время восстает из пепла. И восстает с желанием отомстить.

Кокс почувствовал откровенную радость от того, что близко знает эту женщину. Его тянуло к ней, он хотел ее. „Джорджио Брунос, наверняка, свихнулся, если смотрел на других женщин в то время, как она ждала его в постели“, — эта мысль в последнее время регулярно посещала Алана.

— Я не могу остановить прыжок, Донна…

Донна глубоко вдохнула воздух, но Алан протянул к ней руку в предостерегающем жесте, чтобы не дать ей снова заговорить.

— Послушай меня, дорогая! Просто выслушай меня. Я не могу остановить прыжок… Но я могу сделать так, чтобы Джорджио получил по заслугам. Это лучшее из того, что я способен сейчас предложить. Я устрою все так, чтобы он не попал в Ирландию.

— Что ты имеешь в виду? — хмуро спросила Донна.

Алан встал из-за стола и наполнил две чашки кофе. После чего ответил ей:

— Вот что я имею в виду. Эрик сейчас остановит прыжок, только если об этом распорядится Джорджио. Если я поеду к Эрику и попытаюсь своим распоряжением отменить прыжок, он потребует от Джорджио подтверждения. Оно должно будет поступить через Энтони Кальдера или еще через какого-нибудь близкого ко мне человека. Таков закон криминального мира! Я хочу сказать: подумай об этом… Джорджио должен быть устранен по ряду причин. Худшая из них та, что Стефан Брунос мертв. Это дерьмо еще не запахло. Но когда это случится, Джорджио заподозрит нас в гораздо большей степени, чем сейчас. Он обязательно узнает, что это мы свалили Стефана. А сейчас все выглядит так, будто смерть Стефана наступила в результате несчастного случая на отдыхе. Такое постоянно случается — и чуть было не случилось с тобой, дорогая. Но Джорджио наверняка, узнает об этом значительно больше, чем известно властям. Если мы сейчас подставим Джорджио, он будет преследовать нас всеми средствами, что имеются у него в распоряжении. Потому что просто перемножит два на два… Нет, прыжок должен свершиться. И мы должны расправиться с ним только после прыжка. Потом, когда он окажется опять в этом мире и получит возможность все выяснить и сопоставить, нам необходимо будет вывести его из игры.

Донна заглянула в глаза Алану:

— Ты хочешь сказать… Ты говоришь, что… — На лице ее отразилось полнейшее смятение.

Алан кивнул. Лицо его приняло жестокое выражение. Такое лицо могла Донна видеть, когда Алан избивал Стефана Бруноса.

— Это единственный выход для любого из нас, Донна. Пока Джорджио дышит, мы — в смертельной опасности. Он будет слышать шепот о нас. И поверь мне: сплетничать будут. Особенно целенаправленно будут нашептывать в уши Джорджио. Он проницательный. Он всегда разнюхивал все еще до того момента, как кто-то что-нибудь успевал сделать. Я знаю его… У него есть кое-кто в Ирландии — кто поджидает его и будет поражен, а потом испуган, если он не появится. И этот некто знает гораздо больше о том, что происходит, чем когда-либо знала ты.

— Ты говоришь о Виде, матери его ребенка? — она произнесла это с горечью.

У Алана широко раскрылись глаза от изумления.

— Сейчас я знаю все, — прошептала она. — Я тебе об этом говорила. Кэрол просветила меня насчет нее. А также насчет всего остального.

— Что ж, тогда ты должна знать, что Вида — тот человек, который устраивает финальную стадию прыжка из Ирландии. У меня есть основания считать, что Джорджио намерен оставить тебя ни с чем. Я подозревал его в этом с самого начала.

— Что ж, спасибо, что, наконец-то, поставил меня в известность! — почти выкрикнула она — А у меня было впечатление, что мы — друзья!

Он покачал головой.

— Пока ты держалась за этого греческого сутенера, мне нужно было сохранять с тобой мир, не так ли? Он же мог вышибить Виду из плана! Не думаю, что ему хотелось бы это делать. Но такое могло случиться — по сценарию. Как ты помнишь, я оказывал своему приятелю услугу… И со всем моим уважением, Донна, ты же видишь, что он все же меня достал! Несмотря на все свои грехи, Джорджио был мне приятелем, когда я нуждался в нем. Так вот, теперь мне надо обеспечить, чтобы этот приятель — мой добрый старый приятель — перестал дышать при первой же возможности! Так что не сиди здесь, как сама Британия, черт побери, которая все знает и полна женской силы и прелести! Запомни, что я тоже в этом деле с прыжком по самую шею и что мне после всего этого придется жить в преступном мире…

Донна мысленно должна была признать, что все его слова — истинная правда.

— Так каков же твой план, Алан? Что ты хочешь сделать?

— Всем известно, что Ник Карвелло ненавидит педофилов и растлителей начал Алан. — Некоторое время назад Левис пустил слух, что Джорджио занимался порно с участием детей. Очевидно, Левис знал, что это — чистая правда, потому что вместе со Стефаном всерьез намеревался вытрясти как можно больше денег из Джорджио. Ник поверил всему: он хотел устраниться от прыжка. Я стал тем единственным человеком, кто сумел уговорить его остаться в деле — поручился своим словом, что все это — мура собачья. Видишь ли, в то время я так и думал. И все мы так думали: Джорджио — ненавистник растлителей, Джорджио — настоящий мужчина… Ну, ладно, оставим это. Я теперь по-тихому скажу Нику, что все это — правда. Расскажу ему все, и это для нас — лучший вариант, потому что Ник будет преследовать Джоджо и Джека Кроуна, как маньяк. Он их ненавидит. Он возненавидит и Джорджио за то, что тот поставил его в подобное положение: помогать Бруносу, зная, что он — растлитель! Это приведет Ника в безумное состояние, и ты даже не представляешь, насколько оно будет безумным. Следовательно, когда Джорджио доберется до Ливерпуля, либо Ник будет поджидать его там с двенадцатизарядным обрезом, либо твой муженек, прибыв на место, не найдет никакой помощи, мать его! Там не будет ни тайного дома, ни дороги, ничего… На твоем месте я бы рассчитывал и полагался на этот вариант. Ты должна понять одну вещь: Джорджио необходимо сдохнуть. А если этого не случится, мы с тобой окажемся в такой большой беде, какой ты даже не можешь себе представить. Особенно ты — потому что он определенно выяснит все о твоей поездке в Шри-Ланку. О том, что всю эту заваруху для него устроила его жена…

Донна в изумлении слушала Алана. Все казалось ей полным кошмаром: ее жизнь в опасности, мир рушится вокруг нее… Но вместо того, чтобы бежать от угрожавших ей опасностей, бежать от Джорджио, Донна все равно желала схватиться с ним.

— Позвони сейчас же Нику Карвелло! Я подожду, пока прыжок завершится. Но я предупреждаю тебя, Алан: если он доберется до Ирландии, я пойду в полицию и расскажу им все, что знаю. Все равно пускай они хоть запрут нас и выбросят ключи! — мне надо, чтобы этот ублюдок, за которым я была замужем, света божьего не взвидел.

Алан молча кивнул, сжав зубы, подавляя в себе сильное желание придушить эту женщину, без которой ничего подобного с ним не случилось бы. Но, даже пребывая в ярости, он не мог не восхищаться ею: „У Донны Брунос больше решимости, чем у любого из тех, кого я встречал в своей жизни. Она будет бороться до конца…“

И он надеялся на лучшее и молился перед Богом, чтобы она, в конце концов, своего добилась.


Левис ласково улыбался Сэди, глядя, как тот пьет из небольшого стаканчика виски с содовой.

— Итак, Сэди, что это за большой секрет, который ты собираешься мне поведать?

Сэди посмотрел на Дональда Левиса и глубоко вздохнул.

— Вы знали, что до шестнадцати лет я был глухим, мистер Левис?

Дональд покачал головой.

— Откуда, мать твою, я мог это знать? Почему меня это должно было интересовать?

Сэди нервно облизнул губы.

— Ну, так вот, до шестнадцати лет я вынужден был читать по губам. Вы же знаете, какую жизнь я вел, Дональд. Все это знают. В детстве я страдал от гнойного отита. И был совершенно глухой, прямо как пень. Но зато я выучился читать по губам. И могу делать это сейчас…

Сэди заметил, как Левис прищурил глаза. И отпил еще виски, прежде чем закончил фразу:

— Я кое-что незаметно прочел по губам. И, думаю, вы должны об этом знать, мистер Левис.

Дональд Левис прищуренными глазами посмотрел на Сэди и негромким голосом подбодрил его:

— Продолжай, дорогой. Говори, что у тебя на уме. — Он долил виски в стакан Сэди и уселся поудобнее в ожидании дальнейшего рассказа.

— Это касается Джорджио, мистер Левис. Джорджио и Бивиса с Батхедом.

— Продолжай! — кивнул тот.

На этот раз Сэди залпом выпил виски. Ему потребовалось изрядное мужество, чтобы продолжить.

— Это было в комнате для отдыха, недавно. Джорджио подошел к ним и подсел за их стол. Я наблюдал за ними из любопытства, вы понимаете? Я часто делаю так. Благодаря этому мне становится известным многое из того, что происходит. И это охраняет меня. Мне совсем не светит впутываться в проблемы других людей, я просто хочу отбывать свой срок спокойно и не собираюсь кому-нибудь наступать на мозоль.

Левис тяжело вздохнул.

— Ну ладно, Сэди, мы уже установили, что ты никого не закладываешь. Ну а теперь ты мне скажешь, в чем дело, мать твою?!

Сэди нервным движением провел ладонями по волосам.

— Джорджио присел к ним за стол и сказал: „Если вы разинете пасть про меня, ребята, про Шри-Ланку и товар, я вырежу вам сердце“. Я не смог разобрать их ответ, потому что их лица были от меня скрыты. Но потом Джорджио произнес: „Это был наш бизнес, наш бизнес“. И еще он добавил, что все равно им никто не поверит, потому что он — последний человек, которого могли бы принять за растлителя.

Сэди заметил отсутствующий взгляд Левиса и быстро проговорил:

— Я хорошо понял то, что прочитал по губам, мистер Левис. И не пришел бы к вам, если бы это было что-то другое. Судя по выражению лица Бруноса и по его словам, он с ними заодно, это точно. Джорджио их предупреждал о последующих событиях. Предполагалось, что он должен будет прибить их утром, чтобы попасть на пересылочный пункт… Вы еще многому удивитесь. Чего я только не читал по губам в этой тюряге! Так что лучше поверьте мне, мистер Левис, потому что я кладу на кон свою жизнь.

Левис бесстрастно спросил:

— А почему ты это делаешь, Сэди? Тебе-то что за выгода?

Сэди невесело рассмеялся.

— А какая может быть выгода для таких, как я, мистер Левис? Но я имел дело с этими двумя мерзавцами много лет назад, когда еще был ребенком. Они — мразь, мистер Левис. Они убивали маленьких детей. Насиловали, пытали, а потом убивали их. Это я сказал Джорджио, кто они. Я хотел прийти прямо к вам, но он остановил меня. Теперь я понимаю почему. И я также знаю, что у Джорджио есть отель в Шри-Ланке. Или, по крайней мере, какой-то бизнес там. Их случай — это международные педофильные круги, мистер Левис. Они лжесвидетельствовали против других в этом деле. Вот почему они оказались здесь. Никто не видел их лиц ни до, ни после суда. А теперь Джорджио боится, что они могут сорвать с него защитный покров. Не знаю, что заставило его так думать или что они могли ему сказать. Все, что я знаю — я прочитал по его губам. И вы должны что-то с этим сделать. Вы единственный человек, кому я доверил это. А теперь, мистер Левис, моя жизнь в ваших руках. И мой дар отныне в вашем распоряжении. Я так это понимаю.

Левис кивнул, признавая логичность слов Сэди: этот дар, как выразился Сэди, был сейчас Левису весьма кстати.

— Но все же, Сэди, почему ты мне это рассказываешь? Скажи правду. Ну, давай, Сэди, я же тебя знаю! Что на самом деле стоит за всем этим? Ты давно был привязан к заднице Джорджио, и я считал тебя лучшим другом.

Сэди опрокинул в себя остатки виски из стакана и сильно закашлялся, глаза его наполнились слезами из-за непривычки к большим дозам алкоголя.

— Они меня жестоко изнасиловали, когда мне было двенадцать лет. Они покалечили меня, и очень сильно. Я не пожелал бы никому, чтобы с ним случилось такое, мистер Левис. Особенно с маленьким ребенком, скажем, трех лет. Ведь и вы не стали бы мириться с подобным, не правда ли?

Психопат и социопат Дональд Левис — жестокий и порочный человек, сгусток противоречий и собрание извращенных понятий о том, что хорошо и что плохо — не мог ни при каких обстоятельствах смириться с чем-то подобным. Во всяком случае, в тюрьме это точно было невозможно. Никто из нормальных мужчин-заключенных не мог позволить спокойно находиться в тюрьме такого рода извращенцу, кто бы он ни был. На подобные тюремные понятия и опирался в своем поступке Сэди.

— Ты хорошо сделал Сэди, дорогой, — задумчиво произнес Левис. — И, как ты верно подчеркнул, твой маленький дар может оказаться весьма ценным для меня. Теперь я за тобой присмотрю. Ты отныне под моей защитой. Я с этим разберусь, и больше не забивай этим свою маленькую головку.

— Спасибо, мистер Левис, — улыбнулся Сэди.

Он вернулся в комнату отдыха. Джорджио подмигнул ему, когда Сэди сел смотреть фильм „Эммендейл“. И Сэди нежно улыбнулся Джорджио, а потом отвернулся к экрану.

Однако Сэди видел перед собой не телеэкран… Ему виделись двое мужчин в темной, вонючей комнате; он ощущал смрад фекалий и крови, смешанный с резким запахом пота, слышал шумное мужское дыхание, насыщенное перегаром от бренди и табачного дыма, а затем — детский плач, в котором были боль и ужас ребенка. Этим ребенком был он, Сэди.


Дэви пришел домой в одиннадцать тридцать вечера полупьяный и очень усталый. Он стянул с себя кожаный пиджак и повесил его на перила лестницы. Зевнув, Дэви прошел в прихожую.

Кэрол ждала его, сидя в кресле. Она не накрасилась, что само по себе стало шоком для Дэви: ему редко доводилось видеть жену без макияжа. На ней была махровая ночная рубашка. На полу, возле кофейного столика, стояли два чемодана.

— Что? Ты опять меня покидаешь, Кэрол? — спросил он ее полушутливым тоном, но с некоторым беспокойством.

Кэрол встала с кресла. Сложив руки на груди, она широко улыбнулась.

— Нет, Дэви, я не покидаю тебя. Я вышвыриваю тебя вон. — Она с удовольствием понаблюдала за его потрясенным лицом, за тем, как он, опомнившись, заскрежетал зубами от злости.

— Послушай, Кэрол, я сегодня не настроен шутить, дорогая. На самом деле я от этого очень далек! — Он сложил указательный и большой палец так, чтобы получилась буква „о“. — Далек от того, чтобы ты треснула меня. А если ты будешь настаивать на этом, то я сам не только тресну тебя, но и врежу так, что у тебя будет синий, нет, черный фонарь, мать твою!

Кэрол уперлась кулачками в бока.

— О, правда? Что ж, Дэви Джексон, а я все-таки на это настроена. — Она изобразила пальцами такую же букву „о“. — Я даже могу ткнуть ножом в твое вонючее, грязное, развратное сердце! А теперь забирай свои чемоданы и уматывай отсюда, пока я не выполнила своей угрозы. И вот еще что: я думаю, тебе следует нанять адвоката — без него ты вряд ли получишь доступ к Джеми и другим детям. Потому что после того, что мне стало известно, я не разрешу тебе видеться с ними иначе как в моем присутствии или в присутствии другого доверенного лица!..

Она наносила ему удар за ударом и наслаждалась этим. И когда Кэрол увидела по выражению лица мужа, что до него дошел смысл ее слов, она снова широко и злорадно улыбнулась, хотя сердце разрывалось от боли у нее в груди.

— Кэрол… Кэрол, дорогая, выслушай меня!

Дэви сделал шаг к ней, но она отпрянула.

— Нет, Дэви, больше я тебя слушать не буду. Ты втянул меня в такое, какого я даже во сне не могла себе представить, как и то, что ты на такое способен. „Несколько фильмов про гомиков, — говорил ты. — Ничего особенного. Мы даже снабжаем этим товаром легавых“. Помнишь? Ты мне лгал, мерзавец! А теперь разворачивай свою задницу и убирайся. Мы с тобой закончили, Дэви, хватит. Я мирилась с твоими оскорблениями, с твоим нравом, с твоим распутством и твоими тюремными приговорами. Но это небольшое дельце!.. Это конец, приятель. Только это я и хочу сказать, клянусь тебе. Убирайся! И занимайся своими шлюхами, возвращайся к какой-нибудь своей глупой птичке — делай, что хочешь, мать твою! Но убирайся из моего дома!

Дэви посмотрел на женщину, на которой его в свое время заставили жениться. Эту женщину он по-своему любил в течение долгих лет. Она вырастила его детей, стирала ему одежду, готовила еду и, наконец, навещала его в тюрьме. Мысли об этих давно прошедших прошлых днях опять вернулись к нему, и Дэви окатила холодная волна страха.

— Кэрол, дорогая, послушай меня… Пожалуйста, позволь мне объяснить…

Она услышала в голосе мужа слезы, увидела его перевернутое лицо — и нарочито громко щелкнула пальцами. Перед мысленным взором Кэрол вновь прошли фото детей в порнографических журналах — эти мерзости, появившиеся там при активном участии Дэви… Она вихрем налетела на него: из нее сочился яд ненависти, а в руки вливалась бешеная сила; Кэрол с криками и воплями проволокла Дэви по коридору до выхода, одним толчком отворила парадную дверь и вышвырнула его через ступеньки на дорожку.

Слегка очнувшись, она услышала, как в глубине дома заплакала Джеми: тоскливый плач ребенка доносился с верхней ступеньки лестницы. Девочка видела все, что происходило, разбуженная громкими голосами и напуганная затем их стычкой. Но Кэрол еще не могла уделить внимания маленькой дочери.

Она вернулась в прихожую, взяла чемоданы и, дойдя с ними до двери, с размаху выбросила их через проем на лужайку перед домом; кожаный пиджак Дэви последовал за ними. Потом, кинув последний взгляд на его умоляющее лицо, Кэрол с треском захлопнула дверь и решительно поднялась по лестнице. Вот теперь она подняла на руки младшую дочь и крепко прижала ее к груди… Она прижимала к себе ребенка, которого родила в сорок один год, чтобы привязать Дэви к дому. Ребенка, которого она любила больше других.

И, присев на ступеньки лестницы с Джеми на коленях, Кэрол горько заплакала.

Глава 42

Джорджио проснулся намного раньше, чем зашевелились другие заключенные.

Он лежал на койке и обдумывал предстоящие события начинающегося дня: «Через двадцать четыре, считая с этого момента, я буду где-то по дороге в Ирландию. Там меня будет ждать Вида. И я исчезну с лица земли. Вместе со своими деньгами». Он улыбнулся в сумеречном утреннем свете, пытавшемся пробиться слабыми лучами сквозь шторы на его окне. Джорджио почувствовал прилив сил от одной только мысли о предстоящем; внутри него непрестанно росли страх и возбуждение.

Он услышал, как забряцали двери: это могло означать только смену ночного караула дневным. Потом началась утренняя перекличка заключенных из разных камер; стали раздаваться взрывы, смех, слышались приступы чьего-то кашля. «Звуки тюрьмы… Эти звуки, — думал Джорджио, — я никогда не забуду. И никогда больше мне не доведется ничего подобного пережить». Зная заранее о своем подготовленном прыжке, он чуть ли не наслаждался характерными тюремными звуками, впитывал, откладывал в памяти, чтобы сохранить, а затем вспоминать, лежа на теплом, согретом солнцем пляже…

Джорджио был готов к выходу и ждал с зубной щеткой в руке, когда двери его камеры открылись. Он вразвалку пошел в душ. По дороге любезно улыбнулся Большому Рикки, а тот улыбнулся ему в ответ — широкой, пустоглазой улыбкой, от которой Джорджио почему-то стало страшно. Однако он быстро подавил это непрошеное чувство: «Менее чем через два часа день для тюремщиков и для растлителей превратится в кошмарную ночь». Джорджио никак не мог дождаться начала задуманной акции.

Сэди видел, как Брунос прошел мимо его камеры. И зарылся лицом в подушку, чтобы успокоить участившееся дыхание… Он почти любил Джорджио, безоговорочно доверял ему, особенно после несчастья, случившегося с Тимми. И позволял Бруносу пользоваться возможностями, связанными с умением Сэди читать по губам. «Но теперь я должен обслуживать Левиса», — так решил Сэди. Зная Левиса, Сэди понимал, что уж тот-то будет использовать его на полную мощность. Но он не мог упустить шанса спрятаться за спину сильного и властного человека, который в принципе способен был использовать в своих интересах любого: детей, жену, других заключенных кто бы его ни окружал. Он даже Тимми навязал свою волю.

В это утро Сэди решил избегать Джорджио как чумы: «Я останусь в камере и подожду здесь, пока не кончится этот день». В душевой Джорджио распевал во весь голос. Он щедро намылился и вымыл голову; нещадно тер себя, желая смыть зловоние тюрьмы: «Мне уже недолго осталось мириться с этой вонью». Джорджио с нетерпением ждал завтрака. Ополоснувшись, он обернулся чистым сухим полотенцем по талии и направился к кабинкам туалета. В дальнем конце туалетного помещения находился шкаф, которым пользовались заключенные, мывшие полы. Брунос решительно открыл шкаф, хотя от смрада, исходящего от мочи и фекалий, у него на глазах выступили слезы. Тем не менее Джорджио хитро улыбнулся и с помощью дощечки хорошенько перемешал содержимое соответствующего черного ведра. Он представил себе, как выплеснет все это в лицо начальнику тюрьмы, и злорадно усмехнулся. Потом закрыл дверь и направился в свою камеру, добродушно улыбаясь направо и налево. В коридоре ему встретился молодой Бенджи, и Джорджио приветственно окликнул его. Однако тот среагировал неожиданно резко и недоброжелательно:

— Отвяжись, Брунос! Я не в настроении общаться с тобой!

Юноша пошел дальше по коридору. Джорджио в легком недоумении проводил его взглядом, пробормотав:

— Интересно, кто его взбаламутил?

Рикки, выглянув из своей камеры, повернул голову в сторону Джорджио и тихо ответил:

— Кто знает, Брунос? Может, ты сам.

Джорджио был озадачен. Рикки снова улыбнулся своей особенной жутковатой улыбкой, показав безупречные зубы.

Джорджио беспечно рассмеялся: «Это мой день, и ничто не остановит меня. Только не сегодня — в день, когда я выпрыгну отсюда». Насвистывая, он вошел в свою камеру, чтобы одеться перед завтраком.

Ник завтракал кофе и пончиками и по привычке разговаривал с Элби. Глаза Ника злобно сверкали.

— Ты можешь в это поверить а? Джорджио Брунос — и растлитель!.. Продавец детей… Во всех отношениях распутник… Я ненавижу педофилов! Бог знает, как я ненавижу их. Но людей, продающих порно с участием детей, — тех, что снабжают этой грязью извращенцев, я ненавижу по-настоящему. Ты помнишь, как я нашел тебя, Элби? Как я ухаживал за тобой? Отвез в больницу, навещал тебя, вернул к жизни, помог? Сколько тогда тебе было лет?

Элби протянул ему руку с растопыренными пальцами и взмахнул ею три раза.

— Пятнадцать, да? Всего пятнадцать, а над тобой уже надругались и использовали тебя… Трудно поверить в существование этого в стране так называемой демократии. Но здесь все еще существует теневая экономика и торгуют детьми. Торгуют молодыми парнями! Выставляют задницы на продажу!

Элби вздрогнул от таких слов. И Ник печально улыбнулся.

— Меня всегда это расстраивало, ты это знаешь, Элби. А сейчас я решил, что надо сделать с Джорджио Бруносом. Каким образом лучше всего подставить его. Я отозвал бы Эрика, если б мог. Но, как верно сказал Алан Кокс, Эрик в любом случае не откажется от этого проклятого дела. Он устроил бы прыжок Джорджио, даже если бы знал, что тот насильник и растлитель. Эрик хочет получить свои бабки, а он получит их только после того, как Джорджио выпрыгнет… Нет, будет гораздо лучше, если я приберегу мистера Бруноса для себя. Встречусь с ним лицом к лицу. В ситуации, когда нож будет приставлен к горлу. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Элби понимающе улыбнулся.

— А тебе это понравилось бы, не так ли, Элби?

Тот издал невнятный горловой звук, и из-за этого крошки от пончиков рассыпались по столу. Ник с отвращением посмотрел на него.

— Вытри рот, Элби! Ты же знаешь, я не выношу дурных манер за столом.

Элби вытер рот бумажной салфеткой и снова улыбнулся — виноватой улыбкой, как бы прося прощения.

Ник положил себе на тарелку еще один пончик и продолжил размышлять вслух, каким образом лучше всего отплатить Джорджио Бруносу.


Эрик чувствовал возбуждение, душевный подъем и одновременно был как никогда уравновешен. Такое состояние обычно наступало у него, когда работа планомерно двигалась вперед. Он сидел в самосвале и терпеливо ожидал, пока другие люди выполнят до конца свои задачи. Он не волновался на их счет: им были набраны люди надежные, хорошо подкованные в своем деле и к тому же достаточно устрашенные им. Этому методу Эрик выучился, служа в армии, — запугай людей до смерти, и они станут тебя уважать. «Большинство военнослужащих, — думал Эрик, — это те, кто нуждается в дисциплине и порядке. Им просто необходимо по причинам личного характера, чтобы кто-нибудь говорил им, когда есть, когда спать, когда справлять нужду и как не следует отбывать сверхурочные работы». Эрик улыбнулся своим мыслям и в очередной раз посмотрел на часы.

Мимо пронеслась полицейская машина, и он машинально уставился в разложенную на руле газету… Он не должен был покидать двора со своим самосвалом до тех пор, пока не убедится, что каталажка с эскортом находятся уже на переправе. И тогда ему нужно будет тронуться с места и ехать к назначенной точке на Дьявольском мосту. Все было спланировано превосходно. На участке шоссе, где планировалась основная фаза прыжка, шли дорожные работы. Джонни и остальные двинутся за самосвалом в «мерсе»-фургоне, одетые, как рабочие. А муниципальный логотип, специально нанесенный на корпус их машины, обеспечит им беспрепятственный проезд.

Нужно, чтобы Брунос выполнил свою задачу, а уж они-то со своими задачами справятся…

«Вслед за этим Эрик подумал о том, что ему сегодня утром рассказал Алан Кокс. Значит, Джорджио торгует детской порнографией. Большое дело! Мне-то какая разница, черт побери? Алану Коксу следовало бы побывать на вьетнамской войне. Во Вьетнаме детей использовали как живые посылки для переброски оружия и посланий. И они взрывали в качестве камикадзе проклятые дороги. Так что их там использовали не только для секса, приятель. Они же не дети в европейском понимании этого слова — это крошечные взрослые мужчины и женщины, которые к семи годам достаточно продвинуты, чтобы оказывать услуги в обмен на что угодно. А в восемь лет они достаточно взрослые, чтобы продать родного брата или сестру! — Эрик недоуменно покачал головой, поражаясь миру и людям, его населявшим. — Алан Кокс сам ведет себя как взрослая проститутка. Можно ли представить себе такое, чтобы он упустил шанс заполучить сорок тысяч за несколько детей? Это просто смешно! А намеки на то, что Джорджио, возможно, не слишком любит платить долги… Может, так оно и есть. Однако мне он платит исправно. Потому что если бы он мне не заплатил, я начал бы преследовать его. И преследовал бы до полного расчета по всем долгам. Джорджио это понимает. Все, кто знает меня, понимают это… Я ведь перережу глотку за пачку сигарет, если мне очень сильно захочется закурить. Вот почему я стал тем, кто я есть. И вот почему ко мне обращаются преступники, террористы и им подобные. Я никогда не сомневаюсь в своей правоте. И не вижу смысла в том, чтобы бросать затеянное дело на поздней стадии его выполнения. Пусть Брунос продолжает заниматься, чем хочет, хоть порнографией с участием детей, когда выберется на волю, — это не мое дело. Мой интерес в одном: пусть Джорджио, когда освободится, заплатит мне сполна. Вот за этим я прослежу…» Зазвонил мобильный телефон Эрика.

— Да? — коротко ответил он. Несколько секунд он молча слушал.

— Хорошо, Джонни, сделайте перерыв. Убедитесь, что эти машины готовы и могут прибыть через час начиная с этой минуты. Я позвоню, когда двинусь с места.

Он отключил телефон и погрузился в размышления о том, что станет делать с заработанными сорока тысячами… Первой в перечне предстоящих трат стояла одна невысокая и симпатичная сомалийка, на которую Эрик уже давно положил глаз: «Имея сорок тысяч в кармане, я могу купить ее, ее сестер, да и всю деревню, если захочу. Однако для начала хватит и ее. Я нуждаюсь в отдыхе. И мне всегда нравилась анонимность Африки. Африка для меня все равно что второй дом… (При этой мысли он улыбнулся.) На самом деле это — мой единственный дом. В Африке можно затеряться. Там можно купить все что угодно. А можно жить на одни подачки. И неплохо, скажу я вам, жить… (Эрик работал на многие хунты, был замешан в стольких переворотах, что воспоминаний о них хватило бы на целую книгу. И он всегда наслаждался каждой секундой своей работы.) Да, Сомали будет первой моей остановкой в жизни. А потом я, возможно, прокачусь и навещу других моих жен… Южная Америка частенько меня неплохо веселила». Он будто бы грезил наяву. Но глаза его внимательнейшим образом следили за внешним миром. Даже во время сна Эрик прислушивался к тому, что происходило вокруг него. Эта привычка помогла ему сохранить свою жизнь достаточно долго. Дольше, чем это удалось большинству его ровесников.


Маэв читала передовую статью газеты «Сан» и пила из чашки крепкий чай, когда прозвонил дверной звонок. Она вздохнула, встала и начала спускаться вниз по лестнице, раздраженная тем, что ей помешали насладиться традиционным утренним перерывом.

Звонок вновь зазвенел, и она крикнула:

— Да, да, я иду!

Маэв настежь распахнула двери и увидела перед собой двух полицейских.

— Миссис Брунос?

Маэв почувствовала страх, который нагоняют на всех матерей стоящие перед дверью полицейские.

— Да. Чем могу служить?

Более пожилой полицейский сочувственно улыбнулся.

— Можно войти, дорогая? Нам надо поговорить с вами.

Они поднялись вслед за Маэв по лестнице, громко стуча тяжелыми ботинками по каждой ступеньке. Вошли в небольшую гостиную. Маэв испуганно повернулась к ним.

— О ком-то из моих детей…

Старший мужчина заговорил вновь, на лице его было написано сожаление, и весь облик свидетельствовал о том, что у него припасены одни дурные новости:

— Это о вашем сыне, Стефане Бруносе. Боюсь, что с ним произошло несчастье в Шри-Ланке.

Губы Маэв бесшумно шевельнулись несколько раз, и лишь потом она смогла извлечь из себя три слова:

— Что за несчастье?

Более молодой полицейский осторожно взял ее за руку.

— Может, вы присядете? А я приготовлю нам чашечку чая, ладно? Ваш муж дома, дорогая?

Маэв покачала головой и позволила молодому полицейскому усадить себя в одно из потрепанных кресел.

— Что случилось с моим мальчиком? Скажите мне, что случилось?!

Втайне она испытывала некоторое облегчение оттого, что они пришли из-за Стефана, а не из-за девочек, Марио или Патрика. (Патрик, женоподобный юноша, приходил домой и уходил неслышно и незаметно, как привидение.)

Полицейские снова заговорили. Но Маэв никак не могла понять, о чем они говорят.

— …Британское консульство установило, что это в действительности тело вашего сына. Его паспорт находился в комнате в отеле, и там же была его фотография. Похоже, что он очень много выпил, а потом пошел купаться. Был сильный прилив. Ужасная трагедия!..

Маэв больше не слушала их. Она услышала все, что ей нужно было услышать.

Со скрипом открылась парадная дверь, и раздались тяжелые шаги папаши Бруноса, поднимавшегося по лестнице. И тогда у Маэв выступили слезы, потому что ей стало жаль мужа. Она уже знала, что скажет ему полиция. И как только об этом услышит Па, это станет правдой…

Она потеряла сына, плоть от плоти своей. Он никогда больше не вернется домой. Стефан, самый нелюбимый ребенок, тот, которого ей всегда трудно было полюбить, лежит где-то на тропическом острове, одинокий, мертвый, холодный. Черты его красивого лица уже никогда не состарятся. А его мать никогда не смирится с этой потерей. Хотя она и убеждала себя, что довольна: дескать, лучше уж он, а не кто-нибудь другой.

Па бросил лишь один взгляд на жену и на полицейских и мгновенно понял, что в лоно их семьи ворвалась смерть. Он взял ладонь Маэв в свою руку и молча, без слез выслушал то, что ему рассказал пожилой полицейский.


Джонни нервничал. Пот струился у него по шее несмотря на то, что в фургоне было холодно.

— Ты проверил мотоциклы? — в очередной раз спросил он. Старший из братьев Маканултис тяжело вздохнул.

— Ты успокоишься когда-нибудь, мать твою, Джонни? Все готово двигаться вперед!

Джонни закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Терпеть не могу ждать. Нет ничего хуже ожидания. Ты понимаешь, о чем я?

Дэнни кивнул.

— Меня это не колышет. В Шотландии ожидание — это национальное времяпрепровождение. — Он громко рассмеялся. — Особенно в Клайде. Некоторым приходится ждать всю жизнь. Например, мне.

Джонни некоторое время смотрел на него, а потом сказал:

— Вот же повезло мне, что я должен совершать прыжок в паре с чертовым шотландским философом! Слушай, а ты, случаем, женат не на социальном работнике? Я слышал, они здорово запудривают людям мозги, и их великое множество шастает по шотландским тюрягам. Они просто хотят выйти замуж за заключенного, а потом написать об этом книгу.

Дэнни криво усмехнулся.

— А у вас, кокни, странное чувство юмора, Джонни.

Джонни усмехнулся, обнажив длинные зубы.

— У меня вовсе не странное чувство юмора, Дэнни, старый мой приятель. Дело в том, что у шотландцев такого чувства вообще нет!

Один из младших братьев, Иан, громко спросил:

— А как тогда насчет Билли Конноли?

Джонни кивнул и серьезно ответил:

— Ну, хорошо, тут я соглашусь с Большим Ианом. Но я припоминаю, что у Билли вроде бы имелась в роду английская бабушка… Он просто недоумок!

Все засмеялись нервным смехом, явно чересчур пронзительным и долгим.

Джонни снова затянулся сигаретой.

— Ненавижу ждать. Я этого не выношу!

— Тебе следовало бы отсидеть лет десять, Джонни. Ты скоренько привык бы к ожиданию. Ничто так не учит терпению, как долгий срок.

— Ну ладно, приятель, если все сегодня сорвется, то я как раз и проверю справедливость твоих слов.

В фургоне наступила тишина. Мужчины задумались о том, что станет с ними, если их поймают.

Спустя какое-то время Дэнни тихо сказал:

— Да успокойтесь вы все! Если из-за нервов люди совершают ошибки, тогда пусть кого-то за это застрелят или как-то иначе убьют. А мы смоемся за считанные секунды. Так что перестаньте дергаться, и давайте лучше включим радио. Может, найдем хорошую пьесу по «Радио 4».

— Чертову пьесу по «Радио 4»? — фыркнул Джонни. — Я уже все их слышал.

Иан нейтральным тоном заметил:

— А может, они поставят «Великий побег», а?

Все снова долго и громко смеялись.

Нервозность, связанная с прыжком, все-таки одолела их.


Донна лежала на кушетке в гостиной, все еще одетая в домашний халат. А рядом с ней на японском столике стояли чайник и чашка. В комнате царил беспорядок. Она обвела помещение удивленным взглядом, словно видела его в первый раз… Она без сна пролежала на кушетке всю ночь. И в какой-то момент даже стряхнула пепел мимо пепельницы и прожгла лакированную поверхность столика. Донна совершенно не расстроилась, а лишь удивилась этому: «Хотела бы я, чтобы сейчас сюда вошел Джорджио. Ни разу за все те годы, что мы прожили в этом доме, он не видел здесь ни малейших проявлений беспорядка. И Долли, и я старались, чтобы все было идеально. Потому что он этого хотел».

Донна провела лучшие годы жизни в оранжерее. Она редко пользовалась гостиными, потому что на белой кожаной мебели сразу было заметно самое микроскопическое пятнышко. Донна боялась преждевременно измять подушки — на тот случай, если ее лорд и господин раньше обычного заявится домой и изъявит желание посмотреть телевизор. Ведь тогда ему станет заметно, что комнатой до него уже пользовались… Донна никогда не чувствовала себя в гостиной хозяйкой.

«Как странно! — размышляла она. — Джорджио полностью владел моей жизнью и вместе с тем подсознательно вытеснил меня за пределы собственного дома. Или, по крайней мере, не допускал в отдельные его помещения. Например, не подпускал к французским окнам на веранде. Они открывались на маленький балкон, на котором стояли отделанный железом стол и стулья. Когда Джорджио этого хотел, они выходили туда и по утром пили там кофе летом, глядя на сад и на расстилавшиеся за ним поля. Но такое могло происходить только по его собственному предложению».

Однажды она вышла на балкончик одна, а Джорджио проснулся и обнаружил ее там. И он так неподражаемо, как только он один умел, заставил ее почувствовать себя полной дурой!..

— Что ты тут делаешь совершенно одна?

Она до сих пор могла воспроизвести по памяти тон его голоса и особенно некую тень сомнения в нем: словно она совершила какой-то нечестный поступок, сделала нечто непозволительное. Она тогда молча показала ему на вторую чашку. Но он лишь медленно покачал головой, словно сама мысль о том, что он, Великий Человек Брунос, мог бы сейчас посидеть на балконе собственного дома с Донной, была ему противна. Эта мысль, похоже, даже как-то унижала его. Он важно спустился по лестнице. И Донна слышала, как он здоровается на кухне с Долли. Жену он тогда так и оставил одну на балконе. Она его не понимала, и ей казалась, что она — глупенькая, просто дурочка.

Это воспоминание и сейчас ранило Донну. И все же эта мелочь не шла ни в какое сравнение с тем, что ей довелось узнать о муже за несколько последних дней. Она многие годы не обращала внимания на подобные мелочи: «Неужели я настолько сильно любила его, что позволяла господствовать над собой даже в житейских мелочах? Он всегда указывал мне, что надевать. И как носить ту или другую одежду. Он „настоятельно советовал“ мне, какую роль следует выполнять и, более того, как мне надо говорить, как вести себя, — и я со всем этим мирилась! Никогда не осмеливалась задавать ему вопросов, потому что, если Джорджио спросить о чем-то, он обязательно заставит тебя потом об этом пожалеть. Заставит почувствовать тебя дурой».

Это все было, по сути, очень неприятно. Но она на самом деле наслаждалась этим. Ей нравилось жить в этом доме. А теперь он и вовсе ее дом. Джорджио все переписал на нее: дом, бизнес, бордели… Она тихо засмеялась, смущенно прикрыв рот рукой: «Донна — гордая собой владелица строительного бизнеса, автомобильной площадки и борделя. И не борделя для взрослых, а детского притона! Джорджио всегда обещал мне, что он меня обеспечит, будет за мной ухаживать — вот он и сделал это… О, да, он прекрасно присмотрел за мной!»

Донна взяла пепельницу и быстро прошлась по комнате, рассыпая и разбрасывая пепел и сигареты во все стороны. После этого демонстративного поступка ей стало как-то легче. Хотя она оставалась на грани того, чтобы немедленно разнести этот иудный дом вдребезги.

— Возьми себя в руки, — прошептала она себе. — Сдерживай себя, женщина! Все, что здесь есть, — твое. Джорджио Брунос ничего не сможет забрать.

«Что это за старая пословица на этот случай, которую я слышала от Кэрол Джексон? А, вот она: если хочешь нанести удар по мужчине, ударь его по карману. Что ж, Джорджио никогда не получит ни пенса от меня, ни кусочка от этого дома. Никогда! Я лучше сожгу все и получу удовольствие от этого… Она снова легла на кушетку и закрыла глаза. — Кончится ли когда-нибудь сегодняшний день? Мне надо как можно скорее узнать, что и как происходит, иначе я потеряю остатки рассудка».


Кэрол закричала через дверь пронзительным голосом:

— Уходи, Дэви, я предупреждаю тебя!

Он стоял на ступеньках собственного дома, зная, что на него смотрят женщины, возвращающиеся из школы после того, как отвели туда детей.

— Кэрол, дорогая, открой дверь! Мне просто нужно с тобой поговорить. Нам надо разобраться с тем, что происходит.

Она нарочито громко рассмеялась.

— Меня это не касается, Джексон. У тебя больше шансов попасть на прием к епископу Даремскому, чем снова вернуться в этот дом… А теперь убирайся, пока я не позвонила в полицию.

— Если ты не откроешь дверь, то, клянусь Богом, я вышибу ее ногой!

Она плотно запахнула халат на груди.

— Можешь выбить дверь, гад, но я сделаю так, чтобы тебя арестовали. Ну, давай пинай дверь! У меня достаточно оснований, чтобы засадить тебя в тюрьму до судного дня, приятель.

Дэви расслышал откровенную издевку в ее голосе. И зажмурился от огорчения.

— Послушай, Кэрол, дорогая… — Голос его теперь его звучал спокойнее, добрее.-…Мне нужно кое-что забрать из этого дома. Всего несколько вещей, и все.

— Например? — встревоженно спросила Кэрол.

— В спальне, на шкафу, лежат ключи. Мне они нужны, Кэрол. Это очень важно.

— Я уже избавилась от них, Дэви, — сощурив глаза, произнесла она.

— Что ты сделала? — Он не верил своим ушам.

— Я отдала их Большому Пэдди. А что, он разве не отдал их тебе?

Дэви провел ладонью по лицу.

— Скажи мне, что ты шутишь, мать твою, Кэрол! Если ты и вправду отдала ключи Большому Пэдди, я сломаю тебе твою проклятую шею!

Из-за двери раздался злорадный смех Кэрол, который едва не свел Дэви с ума.

— Сначала тебе надо поймать меня, Джексон. И у меня такое ощущение, что я знаю слишком многое насчет тебя, чтобы волноваться, что ты причинишь мне вред. Есть еще Донна Брунос и старушка Долли. Ты ведь наслаждался, запугивая пожилую женщину, не так ли? Вместе с Пэдди? О, он был страшно рад, когда я передала ему ключи, Дэви. Он был просто на седьмом небе!..

Она смотрела ему в спину, когда он бросился бежать по дорожке и потом с грохотом захлопнул за собой ворота. Одна часть ее души подталкивала к тому, чтобы открыть дверь и позвать мужа назад. Зато другая часть постоянно напоминала о мерзких фотографиях в журналах, которыми торговал ее муж. Дэви и ее втягивал в эту торговлю… Сердце Кэрол ожесточилось.

Она чуть ли не бегом бросилась вверх по лестнице, пошарила рукой по верху шкафа и нащупала ключи, о наличии которых на шкафу и понятия не имела, пока о них не упомянул муж.

Кэрол посмотрела на ключи и сразу догадалась, что это ключи от замка на складе: видимо, там заперт товар. И именно это ей и было нужно. Она взвешивала ключи на руке, подбрасывала их в воздух, жонглировала ими… И пыталась решить, что с ними делать.

Приняв, наконец, решение, она быстро оделась и вышла из дома, не накрасившись, не заколов на затылке волос, в общем, не сделав ничего со своей внешностью.

Соседка из соседнего дома тайком наблюдала за ней через окно, слегка нахмурившись: «Эти Джексоны не должны жить на респектабельной улице с приличными домами — вот мое мнение. Они должны жить в приватизированной квартире многоквартирного дома: это им больше подходит. У этой женщины ужасный язык. Такой же ужасный, как туго облегающая тело одежда, которая обтягивает ее пышные формы. И еще эти жуткие обесцвеченные волосы, какие-то кудряшки у нее на голове. Но самое страшное — это машина Кэрол Джексон, которую она сама себе выбрала. Отвратительный розовый „Гольф“: вряд ли к такой машине благосклонно относятся жители нашей улицы».


Джорджио молча завтракал. Он чувствовал, как вокруг него накаляется атмосфера. Ему уже казалось, что все заключенные ждут, когда же, наконец, совершится прыжок.

Левиса нигде не был видно, но это не беспокоило Джорджио. Он знал, что Левис любил наслаждаться вкусным завтраком в своей камере, причем настоящим, прекрасно приготовленным. Дональд такой завтрак поглощал каждое утро — яйца, бекон, жареное мясо и грибы. Джорджио не смог удержаться от улыбки, подумав о том, как вытянется лицо у Левиса, когда он выяснит, что Джорджио выпрыгнул на волю у него из-под носа и из этой вонючей тюряги. И прихватил с собой деньги Левиса!

Брунос оторвался от еды, почувствовав чей-то взгляд и заметив, что за ним следит Рикки. Джорджио подмигнул ему, и Рикки сделал то же самое в ответ. Однако негр не улыбнулся. Джорджио продолжил с аппетитом есть, понимая, что этот завтрак может оказаться его единственной едой в течение последующих нескольких часов…

Бивис и Батхед, то бишь Харви Холл и Бернард Деннинг, исподтишка за всеми приглядывали. Прибыв в «Парк-херст», они быстро поняли, как много здесь для них таится опасностей. Им было не на шутку страшно прислушиваться к разговорам мужчин, часто вслух ругавших извращенцев, тем более что они оба были осуждены за надругательство над детьми и педофилию. И к тому же наверняка убивали своих жертв. Постепенно Холл и Деннинг сделались крайне осторожными: их ужасало то, что с них сорвали маски. Теперь, по их мнению, любой среднестатистический прохожий, не сомневаясь ни минуты, напал бы на них. За пределами зала суда женщины кричали им в лицо обвинения, оскорбляли их, пытались напасть на них — и это были обычные домохозяйки. А что могли бы сделать заключенные — эти сильные мужчины с суровыми лицами, — если бы догадались, кто эти двое на самом деле? И Холл, и Деннинг понимали, что со временем все про них станет известно всем.

Ожидание было для них ужаснее всего. Они чутко прислушивались к тому, что мужчины говорили о педофилах. Заключенные принимали в свою среду трансвеститов и гомосексуалистов до тех пор, пока те имели дело со взрослыми. Но насильники, растлители детей и особенно те, кто торговал детьми, были всеми ненавидимы и презираемы. В то же время Джорджио, который был торговцем детьми, поставлял живой товар, пользовался здесь авторитетом. Очевидно, никто об этом просто не знал. Для заключенных он являлся таким же обычным преступником, как они, — своим парнем, бандитом.

Харви Холл следил, как Джорджио ест: тот заталкивал себе в рот еду так жадно, словно боялся, что кто-то ее отберет. В отличие от Деннинга Холл ощущал напряжение, носившееся в воздухе. Он догадался, что мужчины чего-то ждут. И у него возникло отвратительное ощущение, что это «что-то» будет иметь отношение к нему и Бернарду… Он чувствовал, что от страха у него расстраивается желудок, и неловко заерзал на стуле.

Эрос — неф, который поступил в крыло одновременно с ними, — вдруг принялся петь псалмы. Все уже считали Эроса чокнутым на религиозной почве. Так оно и было. Помимо того, что он был убийцей, он еще слыл параноиком и шизофреником, потому что считал, что определенные люди якобы сами хотят и даже просят, чтобы их убили. Ему мнилось, что эти люди подают ему, Эросу, мысленные сигналы, на основании которых он и действует. Не говоря уже о сичкалах со стороны самого Иисуса Христа… Эрос ждал, пока его освидетельствуют и переправят в психиатрическую больницу для особо опасных преступников. Люди в тюрьме быстро привыкали к таким сумасшедшим, как Эрос, и не трогали их. В отличие от обычных людей они могли с ними справиться, если те вдруг становились агрессивными. Таких чокнутых в крыле имелось немало, и их, как правило, предоставляли самим себе.

— Иисус ждет вас! Иисус просто хочет, чтобы ты полюбил его!..

В песне негра не было никакой определенной мелодии, и Бенджи, известный шутник, начал ему подпевать:

— И если «Арсенал» выиграет кубок, я буду петь с другой стороны задницы!..

Все расхохотались, кроме Эроса. Он же ответил низким, богатым по тембру голосом:

— Ты не можешь насмехаться над Господом, парень. Иисус следит за всеми вами. Он и сейчас здесь, пока я говорю!

— Что ж, тогда скажи ему, чтобы он раздобыл для меня еще чашечку «Рози Ли»!..

Смех заключенных стал еще громче. Даже тюремщики присоединились к их веселью, хотя и держались на некотором расстоянии. Потому что любое препирательство здесь могло перерасти в схватку.

Неожиданно Бенджи подошел вплотную к Эросу и громко спросил:

— А какое наказание наложит Иисус на тех, кто убивал и насиловал маленьких детей, а? Какова здесь ставка?

Холл и Деннинг напряглись, сидя на стульях.

Эрос пристально посмотрел на Бенджи и серьезно сказал:

— Этот грех заслуживает смерти. Дети не должны страдать. Так сказал Он. Плохие люди будут вопить в аду, а их тела сожгут в день Страшного суда. И всю вечность их будут терзать в огне горящей серы!

Бенджи сделал вид, что стирает пот со лба, и сказал:

— И это все? А я-то думал, что их заставят всю вечность слушать регтайм. Вот это я бы назвал настоящим наказанием!

Рикки добродушно рассмеялся.

— Твоя беда в том, что ты, слушая вполуха, не отличаешь хорошую музыку от плохой, парень. Грегори Айзекс — бог, музыкальный гений.

Бенджи состроил забавную гримасу.

— При всем моем уважении, Рикки, я слышал, что наш кот поет лучше, когда его подвешивают за хвост. Он поет так, как Газа играет в футбол: ужасно!..

Пока шла эта перепалка, Джорджио несколько раз посмотрел на настенные часы… Время перевалило за половину десятого. Оставалось еще полтора часа до начала.

Эрос снова запел какую-то свою причудливую песню. А Джорджио исподтишка бросил взгляд на Холла и Деннинга. Лицо его слегка помрачнело. Он никак не мог дождаться начала задуманного представления.

Тут Эрос вдруг поднялся на ноги и начал танцевать с невидимым партнером.

Рикки недоуменно покачал головой.

— Этот чудак совсем свихнулся.

Бенджи громко фыркнул от неудовольствия — как механик, обнаруживший неполадки в двигателе.

— Могло быть и хуже, Рикки, дружище. Я мог быть на твоем месте…

И все опять одновременно рассмеялись, причем вполне дружелюбно.

Джорджи внес свой вклад в общий хохот, ощущая эйфорию при мысли о близости запланированного побега: о том, что скоро избавится от Левиса, что никогда больше никого из присутствующих не увидит и не услышит. Особенно Эроса!

Время приближалось к четверти десятого, когда Левис вошел в комнату отдыха. Почти все заключенные находились там, в атмосфере чувствовалось растущее напряжение, и оно уже передалось тюремщикам. Левис все еще слегка прихрамывал, он продолжал принимать лекарства, однако глаза его блестели уже по-прежнему, и это говорило о его внутренней силе. При виде не сходящей с лица Левиса непринужденной улыбки охранники всерьез забеспокоились: что-то явно готовилось, а они и малейшего представления не имели о том, что именно.

После того, как были разрешены посещения, и после прихода нового начальника тюрьмы тюремщики чувствовали, что теряют остатки своей власти над заключенными и доверия у них.

В этом злобном крыле все заключенные казались им одинаковыми: эти люди могли бы убить собственную бабушку, если бы она начала их раздражать. И полиции трудно было справиться с подобными людьми. Тюремщики только следили за ними и ждали, когда что-либо случится, и при этом надеялись, что в перепалке не попадет им самим.

В любом случае большинство охранников играли на стороне Левиса. Они должны были в первую очередь выполнять работу для него, а уж потом быть тюремщиками.

Ответственным за дневную смену был мистер Холлингсворт. Его назначили дежурить сегодня намеренно: потому что он слыл самым спокойным и к тому же вскоре собирался уйти на пенсию. Именно это и нужно было Левису — в тот день, когда крыло должно было разорваться на части…

Холлингсворт вызвал двух тюремщиков из комнаты отдыха ровно в одну минуту десятого. Левис приказал ему это сделать, и мистер Холлингсворт, привыкший подчиняться приказам, сделал именно то, о чем его попросили.

Глава 43

Донна припарковала машину — «Астру»-фургон — возле крытых гаражей в Питси и выключила двигатель. Она посмотрела на Кэрол, которая наблюдала в это время за дорогой, чтобы выяснить, не приехал ли сюда раньше них Дэви: может, он уже поджидал их? В этот момент обе женщины никому не доверяли. Если Дэви уже нашел Пэдди, (пока существовал шанс, что этого еще не произошло), то они оба могли прибыть сюда с минуты на минуту.

— Как ты думаешь: мы поступаем правильно, Кэрол?

Та беспомощно пожала плечами.

— Я не знаю, Донна. Знаю только, что нам надо забрать товар и сжечь его. Сжечь все это проклятое место! Если эта задница, мой старик, думает, что я собираюсь сидеть сложа руки, что позволю ему и дальше заниматься такими вещами, то он очень ошибается!..

Кэрол выбралась из фургона. Донна настороженно следила, как она шла к воротам гаража…

Донна не знала, что они будут делать, если на них набросятся Большой Пэдди и Дэви. Она достала мобильный телефон и включила его — на случай если придется кого-нибудь звать на помощь.

Кэрол отомкнула два замка на деревянных дверях гаража. Двери широко распахнулись, и теперь через проем могла проехать машина. В глубине виднелась еще одна небольшая внутренняя дверь. Кэрол открыла и ее. И вошла внутрь помещения. Сердце у Донны неистово билось. Кэрол высунула голову из дальней двери и поманила к себе Донну, имея в виду, чтобы та задом подала фургон в гараж…

Спустя пять минут обе женщины уже складывали коробки с дисками и журналами в багажник «Астры».

— О, пожалуйста, побыстрее, Донна, черта ради! Если нас застанут на этом месте полицейские, то нам будет паршиво. Но если сюда нагрянет Большой Пэдди, то мы вообще окажемся в полном дерьме!

Донна вытаскивала последнюю коробку из гаража. Кузов «Астры»-фургона был почти доверху забит, и последние несколько коробок они с трудом втиснули в машину. Закончив погрузку, Донна позвала подругу:

— Кэрол, иди посмотри на это!

Кэрол подошла к ней и уставилась туда, куда показывала Донна… Посреди бетонного пола виднелось небольшое возвышение. Теперь, когда были убраны все коробки, женщины могли явственно разглядеть залитую поверху бетоном яму — дыру, которая вела под склад.

— Как ты думаешь, для чего они это сделали?

— Даже не предполагаю, — честно ответила Донна. — Может, они там что-то закопали?

Кэрол испуганно отступила.

— Надеюсь, ты не думаешь, что здесь могила? — она спросила это дрожащим от страха голосом.

Донна нервно рассмеялась.

— Ну, даже если это так, то покойник был похоронен стоя. Посмотри на размеры!

Кэрол прикурила сигарету и глубоко затянулась.

— Именно это меня и пугает. Может, это маленький ребенок? После всех последних открытий, я ничему уже не удивлюсь.

Донна почувствовала, что от лица у нее отхлынула кровь.

— О, брось, Кэрол, это глупо.

— Послушай, Донна, — покачала головой Кэрол, — эти мерзавцы способны на что угодно, особенно твой Джорджио. Я не шучу! Не поручилась бы ни за что в том, что касается их. Ты же поверила рассказу о том, как Большой Пэдди, этот хороший парень, издевался над старой Долли, а? Может, они охотились и за британскими детьми — кто нам скажет? После всего, что мы узнали… Джорджио и Дэви могут сами оказаться педофилами!

Донна нетерпеливо покачала головой.

— Я не могу в это поверить, Кэрол.

Та резко развернула Донну лицом к себе.

— Но ведь они торговали этой мерзостью, не так ли? Почему ты так уверена, что они сами этим не баловались? Они наверняка вступали в контакты, иначе никогда бы не занялись продажей этого товара, ясно? Они должны были знать людей, которым требовался подобный товар. Это же не обыкновенное порно, дорогая, не доброе старое порно про гомиков. Это — младенцы! Маленькие дети.

Донна мысленно соглашалась, что в словах Кэрол есть зерно правды. Но все внутри нее восставало против мысли, что Джорджио на самом деле дотрагивался до детей. Тут она вспомнила их мертвого младенца-сына и почувствовала, как ее омыла волна неприкрытой ненависти. А потом услышала в своем сознании голос Кэнди, которая рассказывала ей о прогулках Джорджио по Таиланду: о том, как он развлекался с двенадцати- и тринадцатилетними девочками. «Трехголовая работенка», — вот как Кэнди это называла…

— Положи последние несколько коробок в салон, Кэрол, а я пока раскопаю это место.

Кэрол поглядела на нее так, словно Донна сошла с ума.

— Ты хочешь раскопать это место? Ты что — рехнулась?! Пэдди и Дэви, да кто угодно могут в любой момент нагрянуть сюда!

— Вот сейчас, Кэрол, как ты сама любила говорить, — твердо произнесла Донна, — я ни за что не отступлюсь, черт побери! Я не смогу спать, если не узнаю, какого черта тут скрывается под этим полом!

Кэрол была ошеломлена такой реакцией Донны. Она расстроенно покачала головой, и ее распрямившиеся без регулярного перманента обесцвеченные волосы затрепетали.

— О, Донна, пожалуйста, делай, как хочешь. Только избавь меня от этого…

— В этом-то и проблема, дорогая. Вот почему некоторые люди покупают подобный товар, потому что прочие не желают ни о чем знать! Никто не хочет думать об этом. Эти дела слишком ужасны, чтобы просто принять их… Ну, если хочешь, ты можешь ехать. И забери с собой коробки и диски. Поезжай домой! А я останусь одна и разберусь с этим.

— Ты сумасшедшая, Донна! Ты совершенно безумная… Позови полицейских! Пусть они с этим разберутся.

Донна вытерла рукой потное лицо.

— А вдруг там ничего нет? Что тогда? Тогда они начнут меня допрашивать, какое я имею к этому отношение. Не только меня, но и тебя. И мы увязнем по самую шею. А ведь, хотя мне и противно об этом тебе напоминать, мы с тобой практически так же виновны, как наши мужья. Или, по крайней мере, это так будет выглядеть. Нас арестуют, и твои дети окажутся одни — без тебя и без Дэви. Подумай об этом, Кэрол… До тех пор, пока мы не узнаем, что здесь, под полом, мы ничего не сможем решить!

Кэрол побледнела от страха.

— О, Христа ради, Донна! Каким образом это с нами произошло, черт побери?

— Это произошло, Кэрол, потому что мы допустили это. Моя мать говорила: «Люди обращаются с тобой так, как ты позволяешь им с тобой обращаться». И это — правда. А теперь подай-ка мне лом. И давай начнем. Закрой фургон и запри его, а потом прикрой двери гаража. Я же попробую поднять бетон.

Кэрол передала ей лом и вышла из гаража. Сердце у нее совсем ушло в пятки: «Что бы мы там ни нашли, даже если там вообще ничего не окажется, это окончательно прикончит наш с Дэви брак. Я никогда не прощу ему того, что он заставил меня пройти через все это».

Как только она прикрыла двери гаража изнутри, страх перед Пэдди и Дэви испарился… Его затмил страх по поводу того, что они могут обнаружить в яме останки ребенка.


Джорджио отслеживал, когда минутная стрелка доберется до десяти. Как только это произошло, Большой Рикки подошел к камере наблюдения и, встав на стул, набросил на ее объектив тряпку.

Джорджио молча фиксировал взглядом действие Рикки. К ним подошел Левис, и Джорджио улыбнулся ему. Но Левис не ответил ему тем же.

Все глаза устремились на Холла и Деннинга, и они оба мгновенно почувствовали, что их жизни угрожает смертельная опасность. В комнате отдыха повисла зловещая тишина. Заключенные ждали и гадали: кто же нанесет первый удар?

Рикки сделал первый шаг — вытащил из-за пояса брюк длинный нож. Рукоятка была сделана из отпиленного куска ручки от метлы, а лезвием служил истончившийся клинок мясного ножа, украденного из кухни. Рикки помахал ножом у себя перед лицом и утробно засмеялся.

Деннинг судорожно схватил Холла за руку, словно этот жест мог спасти их. Все мужчины в комнате отдыха, кроме Деннинга и Холла, неприятно, зловеще захихикали.

Рикки и Джорджио подошли к обреченным педофилам. Джорджио вытащил свой нож: он был чуть меньше, чем у Рикки, хотя почти в точности повторял нож последнего по своей конструкции.

— Вы думали, мы не знаем, кто вы, не так ли? — тихим голосом, но зловещим тоном спросил Джорджио.

Неожиданно Рикки ударил Холла ножом в живот, глубоко вонзив тот в его пивное брюхо и сразу вырвав нож из раны. Словно по волшебству, у Холла в животе открылась красная зияющая дыра. Он схватился за свое брюхо обеими руками, а на лице у него застыло выражение смертельного ужаса. Деннинг, как завороженный, смотрел на приятеля вместе со всеми, кто находился в комнате отдыха… Пролилась первая кровь, и, казалось, это свело людей с ума.

Чоппер взял одной рукой за спинку стула и разбил его на куски об стол для пула. Схватив отломившуюся деревянную ножку, он принялся зверски избивать ею Деннинга, вкладывая всю свою недюжинную силу в удары, которые градом обрушивал на свою жертву. Деннинг свалился на пол после первого же удара Чоппера. Спустя мгновение все заключенные толпой набросились на упавшего Деннинга и на Холла…

Левис не спеша подошел к Джорджио, который со стороны наблюдал этот жуткий спектакль.

— А ты не собираешься помочь своим дружкам? — спросил Левис.

Эти слова были еле слышны из-за громких воплей избиваемых подонков.

Джорджио с улыбкой уставился Левису в лицо. А потом все с той же улыбкой ткнул ножом, который уже держал в руке, в грудь Левиса, вонзив лезвие в тело по самую рукоятку. Он мог видеть, как Левис сначала широко раскрыл глаза от потрясения и боли и как затем, упав на пол, он сам пытался выдернуть нож, пока к нему подбегали его телохранители. Но, лежа на полу, Левису трудно было вырвать нож из раны. Едва один из телохранителей Левиса подскочил к Джорджио, занося кулак для удара, как Большой Рикки (Джорджио с удовольствием понаблюдал за этим), схватил телохранителя сзади за волосы и оттащил его назад. Рикки сдавив парню рукой горло, а потом (Джорджио это хорошо видел) негр перерезал это самое горло, медленно и целенаправленно, своим длинным, острым ножом.

Немного погодя Джорджио спокойно вытащил из тела Левиса нож и улыбнулся Рикки, который был счастлив видеть своего босса и одновременно тайного врага на полу корчащимся в агонии. Джорджио для страховки аккуратно провел лезвием ножа по горлу Левиса, словно по куску масла, и кровь брызнула на голубую рубашку и синие джинсы Бруноса.

Отвернувшись от умирающего Левиса, Джорджио и Рикки присоединились к толпе заключенных, избивавшей растлителей.

Извергая поток грязной ругани, озверевшие мужчины вовсю безумствовали. За несколько минут комната отдыха превратилась в руины.

Глядя на эту резню, Джорджио расхохотался от восторга: лучше и придумать нельзя было — все произошло в точности так, как он хотел.

Брунос вытер рукой лицо. Его удивило то, что он вспотел. В комнате наступила относительная тишина. И тут Джорджио заметил, что голова Холла отделена от тела. Будто сойдя с ума от устроенного кровопролития, заключенные принялись перебрасывать друг другу эту голову, пинали ее, как мяч.

Деннинг был еще жив. Джорджио заметил, как тот пытается заползти под стол для игры в пул.

— О, смотрите, Деннинг пытается убраться!

Голос Джорджио прозвучал громко и радостно. Он пересек комнату отдыха и грубо выволок Деннинга из-за стола за ноги. Тот был неузнаваем; его лицо превратилось в кровавую кашу.

Джорджио услышал зазвонивший в отдалении сигнал тревоги, который разнесся по всей тюрьме. Этого звука Брунос и ждал. Отшвырнув от себя Деннинга, он стал бесстрастно наблюдать, как обезумевшие люди запрыгали по телу растлителя — по его груди, голове, ногам. Они скользили в крови Деннинга, падали, но поднимались на ноги вновь, чтобы снова и снова набрасываться на свою жертву. Все истерически хохотали, у всех сверкали глаза, кое у кого — от героина или кокаина.

Джорджио осмотрелся вокруг себя, готовый зареветь от хохота. Всю жизнь он учился манипулировать людьми и практиковался в этом. Случившееся могло служить доказательством достигнутых им на этой ниве успехов.

Эрос, хоть и был одержим своими фантазиями, но каким-то образом уловил общую атмосферу. Джорджио видел, как он поднял отрезанную голову Холла и принялся укачивать ее на руках. Эрос громко пел какой-то священный гимн, который, казалось, делал происходящее еще более нереальным. Мощный голос его перекрыл все звуки в комнате отдыха; все заключенные бросили избивать Деннинга и зачарованно слушали Эроса и смотрели на него…

Только сейчас люди начали осознавать, что они сделали. Огляделись и увидели четыре распростертых тела, кровь, залившую пол и стены, полный разгром в комнате. Многие почувствовали себя так, словно очнулись от жуткого кошмара.

Через пятнадцать минут после того, как пролилась первая кровь, в комнату отдыха вошли охранники. То, что они увидели, ошеломило их: толпа заключенных, густо перепачканных кровью, а в центре комнаты — Эрос с человеческой головой в руках, распевающий псалмы.

Мистер Холлингсворт внимательно осмотрел поле битвы, заметил на полу изрезанное тело Левиса и взволнованно сказал:

— Убирайтесь все отсюда вон, поняли?!

Спустя две минуты тюремщики были уже на противоположном конце крыла. А мистер Холлингсворт заходил в кабинет начальника тюрьмы. Один из молодых тюремщиков испытал шок, когда услышал, как тот кричит:

— Угомоните там всех, мать вашу, весь этот долбаный сброд!

Бросив трубку телефона, старший тюремщик, без пяти минут пенсионер, печально сказал своему молодому коллеге:

— Я-то думал, что на этой работе уже всего навидался, сынок.

Молодой охранник спросил от имени всех:

— Что нам теперь делать, мистер Холлингсворт?

Пожилой мужчина прикурил сигарету и усталым голосом ответил:

— Мы выпьем чашку чая и выждем, пока сюда не приедет этот кретин Допи. И теперь вы поймете, почему начальнику платят такие большие деньги. Этот его парень, Санни Джим, не имеет к нам никакого отношения. Пускай сам и разбирается.


Донна вспотела и устала. Бетон легко поддавался лому, ей больше мешала грязная жижа под ним… Если копать нечем, кроме куска доски, то работа становится тяжелой и изнурительной.

— Ну, давай, Донна, вылезай, ладно? — Кэрол не сводила глаз с дверей гаража.

— Я почти докопалась… Ты прекратишь занудствовать когда-нибудь?! — Голос Донны прозвучал громко и раздраженно в пустом гараже. Она разгребла грязь и труху голыми руками и окликнула Кэрол:

— Здесь что-то есть, Кэрол. Помоги мне!

Кэрол, покачиваясь на дрожащих ногах, подошла к ней.

— Что это?

Донна слишком устала и вымоталась, чтобы бояться чего-либо.

— Откуда я знаю, черт возьми?! Помоги мне, девочка. Здесь, под землей, что-то твердое…

Кэрол поглядела на яму, которую выкопала Донна. Она сказалась глубиной дюймов восемнадцать. Донна продолжала голыми руками отбрасывать в сторону бетонную труху. И Кэрол заметила торчавший из грязи уголок красного одеяла.

Донна потянула на себя одеяло за угол, вкладывая в это все силы. Одеяло начало медленно высвобождаться из грязи, и обе женщины поняли, что в него что-то завернуто… Прижав ладони ко рту, Кэрол бросилась к дверям гаража: ее вырвало прямо здесь же, у дверей.

Она еще держалась за желудок, когда услышала пронзительный смех Донны и последовавшие затем слова удивления:

— О, Господи, Боже ты мой!

Собрав все свое мужество, Кэрол вернулась к Донне… В этот момент Дэви Джексон и Большой Пэдди как раз подъезжали к гаражу.


Мистер Джастис Ханнингфилд, исполнявший обязанности начальника тюрьмы «Паркхерст», пока не был назначен официально постоянный начальник, вошел в блок для особо опасных преступников вместе с двумя своими помощниками.

— Что здесь происходит?

— Здесь возникли небольшие проблемы, мистер Ханнингфилд, — тихо ответил мистер Холлингсворт. — Похоже, люди здесь прослышали кое-что про заключенных Холла и Деннинга. Их зарезали сегодня утром, незадолго до того времени, когда следовало подавать чай. Они также зачем-то зарезали Дональда Левиса и его дружка. В этот момент все заключенные переживают душевную травму — своего рода похмелье после нападения. Они спокойные, но все равно опасные… Я раньше такого не видел. Здесь что-то назревало не один месяц, а сегодня оно выстрелило. Я не люблю создавать проблемы, сэр. Но ведь я советовал не сажать двух насильников вместе с бандитами и грабителями. Я говорил, что те этого не потерпят…

Ханнингфилд озадаченно посмотрел на услужливо вытянувшегося перед ним старшего тюремщика. Губы начальника под тонкими, как карандаш, усами, нервно задергались.

— Так что нам теперь делать? — растерянно бросил Ханнингфилд.

Мистер Холлингсворт пожал плечами.

— Что ж, простите за напоминание, сэр, но, насколько мне известно, это именно ваша работа — сказать нам, что теперь делать… — Он поколебался мгновение, а потом добавил: — Сэр.

А в комнате отдыха тем временем царил общий подъем. Головы заключенных кружились от пролитой крови и затеянного мятежа. Джорджио решил, что сейчас самое время уговорить всех, чтобы они вызвали сюда для переговоров начальника тюрьмы.

— Сходи в отхожее место, Бенджи, и принеси мне ведро с дерьмом, что стоит в шкафу. Я собираюсь опрокинуть его на начальника.

Рикки изумленно посмотрел на Бруноса.

— Ты на самом деле собираешься облить дерьмом начальника?

Джорджио обвел взглядом людей в комнате отдыха.

— После нашего маленького дельца только это нам и осталось сделать, не так ли? Нас всех могут повесить, как баранов. В любом случае я хочу сам разобраться с этим надменным раздолбаем. Я его ненавижу! — Сильный голос Джорджио гулко прозвучал в тишине комнаты. Он заревел еще громче: — Что это с вами стряслось? Они были мразью, дерьмом, детоубийцами. Мы оказали стране услугу, черт побери! Спасли деньги налогоплательщиков, которые ушли бы на содержание их здесь. Газеты обо всем узнают через считанные часы. И мы будем настоящими героями, мать нашу! Любой прохожий встанет на нашу сторону. Так что же случилось, черт побери? Я возьму вину на себя — и я буду гордиться тем, что взял ее на себя, черт бы меня побрал! Они были просто парочкой говнюков. И то же самое — Левис. Он всех вас запугал до смерти. А теперь мы с Рикки возьмем ответственность на себя. И увидите: всем станет легче…

Бенджи вошел в комнату с ведром фекалий, и Джорджио встретил его радостным смехом.

— Не могу дождаться, когда увижу лицо этого ублюдка! А вы? Это научит его, каково сажать растлителей и педофилов вместе с настоящими мужиками, не так ли? Эй, кто-нибудь, снимите тряпку с тел! Пусть начальник видит, что он натворил…

Ханнингфилд обратился к стоявшим перед ним стражникам:

— Почему никто из вас не обратил внимания на то, что внутренняя камера наблюдения не работает?

Охранники уставились в пол.

— Иногда на несколько минут теряется связь. Это же старая система, мистер Ханнингфилд. У нас бывают иногда небольшие помехи…

— Небольшие помехи?! Вот как вы их называете? Четыре человека мертвы, насколько нам известно, а вы говорите о каких-то проклятых помехах!

— При всем уважении к вам, сэр, ограждение по периметру у нас не самое хорошее. Камеры там иногда показывают картинки в совершенно противоположных направлениях. Именно благодаря этому трое сбежали в прошлом году, если вы помните. Не обвиняйте нас в том, что деньги тратятся не по назначению. У нас и без того тяжелая работа. Вот вы бы сами попробовали проследить за этим сбродом!

Ханнингфилд сдержанным тоном ответил:

— У вас больше опыта в таких вещах, чем у меня… Пожалуйста, давайте прибережем это на потом, хорошо?

— Нам надо отделить зачинщиков: это — первый этап, — спокойно сказал мистер Холлингсворт. — Их следует увезти с Острова. Следует задействовать принципы ХПИД. — Он посмотрел на начальника и с фальшивой доброжелательностью пояснил: — ХПИД — это хороший порядок и дисциплина. И как только остальные узнают, что главарей в блоке и в тюрьме нет, мы быстро разберемся с ними. Мы перевезем зачинщиков на перевалочный пункт. Это секция «43». Мы вправе перевозить их из тюрьмы на перевалочный пункт без усиленного сопровождения, если наступили критические времена. А сейчас, я думаю, именно такие времена и настали, не так ли?

Из-за ворот крыла донесся громкий крик. И в главный офис почти сразу же вошел охранник.

— Они зовут вас, мистер Ханнингфилд, — сказал он. — Они хотят видеть вас, сэр.

Ханнингфилд посмотрел на экран монитора, на котором хорошо были видны место резни и вся комната отдыха. Холлингсворт улыбнулся про себя, заметив, как побледнел начальник. И с игривой интонацией заметил:

— Что ж, лучше бы не заставлять их ждать, а?

Ханнингфилд решительными шагами вышел из кабинета, и все охранники, как стадо баранов, побрели за ним. Остановившись возле дверей крыла, исполняющий обязанности начальника тюрьмы увидел вблизи перепачканных кровью заключенных и едва не лишился дара речи.

Джорджио стоял впереди всех и орал:

— Вы не имеете права сажать эту мразь с нами! Никакого права, слышите?! Мы не растлители. Вы оскорбили нас тем, что посадили этих подонков с нами! Вы виноваты в случившемся, приятель, и вы это знаете!..

Охранники с оружием в руках и с заинтересованным видом внимательно следили за представлением.

— Прекратите немедленно! — закричал Ханнингфилд. — Иначе я по-тихому разберусь с каждым. Немедленно прекратите безобразие!

Джорджио рассмеялся ему в лицо.

— О, да мы давно прекратили делать то, что делали, мистер Ханнингфилд. Сэр, вы можете уже войти и все почистить. Я могу вам помочь, если захотите.

Все заключенные глумливо загоготали.

— Откройте ворота! Мы все вернемся в комнату отдыха, а вы можете взять оружие и разобраться там с нами. Мы только пытались отстоять свое достоинство. Может, мы и отбросы — во всяком случае, для таких, как вы, — но мы ни в коем случае не смиримся, чтобы в крыле с нами сидели растлители. Ни за что!..

Брунос открыто положил нож на пол прямо на глазах начальника тюрьмы, и все остальные сделали то же самое, даже Большой Рикки… Теперь, когда дело было сделано, Рикки получил то, что хотел, и Джорджио — тоже. Оставалось лишь как можно быстрее устроить еще один переполох.

Вернувшись в комнату отдыха, заключенные замерли на какое-то время в ожидании того момента, когда туда же придут вооруженные тюремщики. Они явились примерно через две минуты. Всех выстроили вдоль стены. Джорджио стоял с краю, держа за спиной ведро с фекалиями, и ждал появления мистера Ханнингфилда.

Ему не пришлось долго ждать. При поддержке вооруженной охраны мистер Ханнингфилд почувствовал себя в достаточной безопасности среди успокоившихся заключенных, чтобы войти в комнату и проявить власть как официальное и уполномоченное лицо. В глубине сознания у него мелькнула мысль о том, как он будет вспоминать потом эту часть сегодняшнего утра и как блестяще опишет ее по горячим следам в своем рапорте.

Ханнингфилд обвел глазами комнату — и сердце у него сбилось с ритма, когда он заметил Эроса, сидящего в углу и держащего в руках голову Холла…

Тут-то начальник тюрьмы и понял, как плохо он знал стоявших перед ним людей: оказывается, они способны на такое, о чем он же мог даже догадываться. Он, словно очнувшись от кошмара, осознал: несмотря на все брошюры и книги о службе в тюрьме, перелопаченные им, он так и не получил настоящего представления о том, что делать со вверенными ему озлобленными преступниками. На самом деле никто этого не знал. В этом и состояла проблема тюремной службы. Если бы кто-нибудь ему сказал, что подобное может случиться, он просто рассмеялся бы этому человеку в лицо. Обычно он угощал гостей историями о своих подопечных, матерых преступниках, а теперь его будут высмеивать и чернить в национальной прессе больше чем кого бы то ни было… И никто не примет к сведению, что Эросу место в Бродмуре, что Брунос и этот негр, Ла Бретт, — люди умные и умеют манипулировать другими, что заключенные свихнулись от безделья и от избытка свободного времени. Никому не интересно будет узнать, что здесь помещались заключенные, вышедшие из высшего эшелона криминального мира, а надзор за ними осуществлялся, как за обычными бандитами, негодяями и тому подобными; что люди, сидевшие здесь, отбывали сроки более долгие, чем длится среднестатистический брак; что, в сущности, к ним нужно проявлять уважение и обращаться к ним за помощью в управлении крылом вместо того чтобы относиться к ним, как к животным, у которых нет ничего личного. (Ведь даже отправление естественных надобностей принуждены были они совершать в туалете, где не было дверей! И им приходилось в это время читать газету, чтобы обеспечить себе хотя бы какое-то подобие уединения.) Можно ли не учитывать, скажем, то, что заключенные все находились в возрасте сексуальной активности, и единственный способ для них удовлетворить свои страсти — это обратиться друг к другу за помощью, что, в свою очередь, вело к ненависти к самим себе и к другим людям, к болезням и прочим отклонениям. Жены бросали их, разводились с ними, переставали приводить к ним детей. А наркотики, со временем все более и более сильные, представляли собой единственную возможность убежать от реалий тюремной жизни и служили способом для них приспособиться к системе, что заперла их и выбросила ключи от дверей.

Для маньяков, насильников-извращенцев существовали специальные тюрьмы, где люди пытались им психологически помочь; в отношении молодых насильников это иногда удавалось… Этих же людей просто бросали. Все дно общества было брошено на произвол судьбы, обрекалось на то, чтобы сгнить в тюрьмах — и постепенно люди делались все более ожесточенными, набирали взрывную силу.

Никто не думал о таком аспекте.

Их просто запирали, позволяли им вариться в собственном соку. А потом случался взрыв.

Ханнингфилд подошел ближе к этим людям; после посетивших его разумных мыслей он осмелел. К тому же ему казалось, что все находится под контролем. Но, едва он отрыл рот, чтобы что-то сказать заключенным, как Джорджио сделал шаг вперед и выплеснул ему в лицо содержимое ведра.

Ханнингфилд ощутил дикий смрад прежде, чем почувствовал на вкус то, что было в помойном ведре. Ему показалось, что желудок внутри него перевернулся и восстал против того, что очутилось у него во рту, на глазах, что покрыло собой его добротный костюм. И он услышал одобрительный рев, издевательский хохот и дружный радостный вопль заключенных:

— Обдали дерьмом начальника! Обдали дерьмом начальника!..

Этот вопль без устали повторялся снова и снова.


Дэви и Пэдди вошли в гараж и в изумлении уставились на двух знакомых им женщин: коленопреклоненные Донна и Кэрол что-то разглядывали на полу гаража.

— Какого черта здесь происходит?!

Голос Пэдди прозвучал так гулко в пустом гараже, что Кэрол и Донна чуть не умерли со страха. Мужчины приблизились к ним. Все смотрели на то, что было, видимо, прежде завернуто в красное одеяло, а теперь лежало россыпью на нем.

— Господи Иисусе! — не веря своим глазам, произнес Пэдди. — Неужели плоды того маленького дельца очутились здесь? — Он заглянул в разрытую яму у их ног.

Донна посмотрела на него и опять опустила глаза на пачки денег, что лежали на одеяле перед ней.

— Грязный ублюдок! Мерзкий негодяй!.. А ты об этом знал, Джексон? — повернулся Пэдди к Дэви, который, пребывая в шоке, не мог отвести глаз от кучи денег.

— Откуда, мать твою, я мог знать про этот тайник?! Неужели ты думаешь, что он остался бы здесь, если бы я знал?

— А как деньги вообще попали, хотела бы я знать? — раздумчиво произнесла Кэрол.

Дэви тихо захихикал.

— А я-то мучался раздумьями: что же сделал Джорджио с награбленными деньгами Левиса? Он и должен был их спрятать где-нибудь поблизости, потому что не мог успеть далеко уехать. Видишь ли, у него не было времени.

— Бетон в этом месте был закрыт коробками. И когда мы убрали коробки, то заметили след от ямы, — пояснила Донна.

Пэдди кипел от ярости.

— Мы ведь всегда перевозили товар по ночам, и он это знал. Мы никогда не рисковали перевозить коробки днем. Джорджио, черт побери, собирался приехать сюда за этими деньгами, понимаете?! И никто из нас ни о чем бы так и не догадался!..

Хотя Пэдди разгневанно качал головой, он невольно проникался подспудным уважением к человеку, который столько раз подставлял его и каждый раз в конечном итоге выходил сухим из воды.

— Когда он должен выбраться, Донна? Мне действительно надо точно это знать.

Весь страх Донны прошел, потому что это оказались просто деньги. Ничего, кроме денег, спрятанных под бетонным полом.

— Сегодня, Пэдди. Прыжок состоится сегодня… — Она увидела, что Пэдди и Дэви потрясенно переглядываются, и громко засмеялась. — Вы поняли, что могло случиться, не так ли? Джорджио собирался всех нас кинуть! Оставить ни с чем! Он смеялся украдкой над всеми нами!.. — Она продолжала истерически хохотать. Крупные слезы уже катились у нее по лицу. Но ей самой было невдомек, что это истерика Казалось, ее просто смешили их ошеломленные лица. — Он подставил всех! Бросил вас так же, как меня! Интересно, когда он намеревался прийти за деньгами? Зная Джорджио, думаю, что он не стал бы с этим тянуть. Может, он собирался прислать сюда свою любимую девушку — Виду, а? Может, у него был именно такой план? — Ей уже становилось нехорошо; от смеха ныли мышцы живота.

Кэрол обняла ее за плечи и помогла встать с колен.

— Ну давай, Донна, кончай! Ладно?

— Уведи ее отсюда, Кэрол, пожалуйста, — непривычно вежливо попросил Пэдди. — Нам с Дэви надо разобраться с этим делом.

Кэрол захохотала ему в лицо:

— Вы идиоты! Мы звонили в полицию, потому что подумали, что там мертвое тело. И с минуты на минуту они будут здесь!

Падди и Дэви дружно воскликнули:

— Вы шутите?!

Донна, наконец, перестала смеяться и серьезно сказала:

— Боюсь, что не шутим. Хотела бы я пошутить, Пэдди. Богом клянусь, хотела бы…

Пэдди и Дэви стали медленно отступать прочь от женщин, словно те были не в себе. А затем, услышав отдаленный вой полицейских сирен, бросились бежать от гаража к своей машине.

Донна и Кэрол слышали, как, визжа шинами, развернулась и отъехала машина. Они неотрывно глядели друг на друга. Потом обнялись и положили грязные руки друг дружке на талию, словно собирались потанцевать…

Глава 44

Десси Брукс устал. Ему надоело разглядывать проходивших мимо женщин. Надоело сидеть неподвижно. Каждые пять минут он ощупывал маленький мобильный телефон в кармане. Вот мимо него опять прошла женщина, и он улыбнулся ей. Она проигнорировала Десси. Впрочем, Десси к такому привык; Однако это не отвращало его от заигрывания с любым существом в юбке, лишь бы оно возбуждало его воображение.

А таковых насчитывалось более восемьдесяти процентов женского населения. «От пятнадцати до пятидесяти пяти лет!», — улыбнулся про себя Десси. Он верил в надежность цифр и в старую пословицу: «Никогда не смотришь на камин, когда входишь в огонь». Десси нравились в основном замужние женщины. Ведь с ними было проще: замужние меньше жаловались, когда Десси обходился с ними грубовато — не мог же он просто так разгуливать с ними!

Десси нравилась его работа, но она его утомляла. Даже наблюдать за женщинами порой может надоесть…

Спустя пять минут Десси наткнулся на чистое золото: женщина неопределенного возраста, в черном кожаном пальто и на высоких каблуках, села рядом с ним и сама мило улыбнулась ему. Их разговор быстро принял обычный оборот.

— Никогда раньше вас здесь не видела…

Десси никогда раньше не сидел возле терминала переправы. Во всяком случае по собственному желанию. Он вообще предпочитал действовать не так открыто. Обычно Десси перемещался в багажнике мясного фургона, направлявшегося прямиком в тюрьму.

— …А я пришла навестить кое-кого здесь, в тюрьме. Мой приятель в «Олбани».

Десси широко улыбнулся. На самом деле упомянутый «приятель» был ее мужем. И они оба, женщина и Десси, знали это.

— Это плохо, дорогая. А за что он сидит?

Женщина поджала губы и посмотрела в лицо Десси, прежде чем ответить.

— Он отбывает семь лет за тяжкое телесное повреждение. Но он не был виноват.

Десси кивнул.

— Скоро подойдет паром.

Пока они беседовали, Десси заметил, что к паромному терминалу подъехала полицейская каталажка. Повернувшись к женщине, он добродушно предложил:

— Как насчет того, чтобы немного выпить в пабе? Паром подойдет еще через некоторое время.

Женщина кивнула.

— Меня зовут Кэти. А вас?

Десси обнял ее за плечи и повел в паб.

— Меня зовут Юджин. Юджин О'Дугалл.

— У меня слюнки текут, черт побери! — воскликнула женщина.

Исполненный надежд, Десси сказал:

— Насчет этого мы посмотрим потом, а? А теперь садитесь и закажите напитки, пока я схожу за «Джимми Риддл».

Десси выскользнул из паба и сделал звонок по мобильнику; за этот звонок он рассчитывал получить пять сотен фунтов. Он позвонил Эрику на мобильный и сказал:

— Ящик на месте. Сейчас пять минут первого.

Эрик что-то проворчал в трубку, и Десси отключил телефон. Потом он вернулся к миловидной Кэти и к газете «Спортивная жизнь». «Как бы там ни было, а сегодня неплохой день»! — мелькнуло у него в голове.

Эрик повел самосвал по трудной дороге к Дьявольскому мосту. Он ехал по крайней полосе вдоль обочины, позволяя множеству людей обгонять его. Эрик даже заходил так далеко, что махал им рукой, как обычно делают добропорядочные водители. Нижний край его маски был закатан кверху, как у спортивной шапочки. Он лишь натянул ее на лоб. И, кроме того, на нем была темная спецодежда.

Эрик нащупал ногой под сиденьем «армалит» и улыбнулся… Больше всего он любил прыжки. Он наслаждался и похищениями детей, которых тупые иностранцы привозили в дурацкие страны. Но это были не самые лучшие моменты.

Больше всего он наслаждался азартным возбуждением — вот что он обожал! Это было все равно, что снова попасть на Фолклендские острова или в Залив. Неважно, что он находился в Заливе в составе британской армии, пусть не официально. Наемников в любом случае призывали, и британское правительство было не прочь само привлекать их время от времени. Это стало привычкой, которую они усвоили от янки. Кое-что он узнал и в Корее: нечто такое, что поддерживало его на хорошем физическом уровне и больше тридцати лет наполняло ему карманы.

Позади него ехали Джонни и братья Маканултис. Мотоциклы были проверены и готовы тронуться в путь, все оружие находилось на месте, под рукой.

Все, что им сейчас нужно было сделать, — это прибыть к месту назначения и ждать…

Но ждать труднее всего.

Полицию поставили в известность, что особо опасный преступник находится в настоящее время на дороге. И, как обычно делалось в таких случаях, полицейские засели в окрестностях и на перекрестках вдоль всего пути. Машину, перевозящую преступника, нельзя было останавливать ни на минуту. По прибытии машины-каталажки в Портсмут, она была сразу пропущена на переправу. И за ней, почти след в след, ехала большая транспортная машина, которая обеспечивала сопровождение перевозки до следующего пункта назначения, где каталажку передали бы под наблюдение маленькой «панды».

Начиная с этого пункта перевозке следовало набрать скорость, особенно при въезде на шоссе А1, а «панда» должна была следовать за ней на расстоянии трех машин… Если не знать, кого везет каталажка, то можно подумать, что это обычная полицейская машина, перевозящая рядовых преступников в открытую тюрьму.

Только полиция и тюремные власти знали, кого перевозила каталажка. Два полицейских в «панде» наслаждались ездой и болтали о разных вещах, которые не имели никакого отношения к каталажке, что ехала впереди, всего в трех машинах перед ними. Болтали о женах и детях, о спортивных играх, о регби — вот темы разговоров двух полицейских, которые и понятия не имели, что в ходе этой перевозки — менее чем через тридцать минут! — будет совершен прыжок.

Припарковав самосвал на узкой боковой дороге, Эрик закурил сигару и откинулся на спинку сиденья, раскрыв «Гардиан». Он постоянно поглядывал в боковое зеркало, следуя за дорогой. Джонни припарковал «мерседес» в двадцати ярдах от него, за кустами, на поросшей травой обочине. С дороги его практически не было видно.

Они ждали. В салоне «мерседеса» росло напряжение. Мужчины начинали потеть перед прыжком — в своих плотных робах и вязаных шапочках-масках.

Гарри Гатчинс и Фредди Карвер сидели в «косворте», припаркованном вблизи пешеходного мостика, в двух милях от Дьявольского моста. Оба были совершенно спокойны — чтобы не сказать, что это им просто докучало. Гарри должен был вести дальше «косворт», а Фредди — «гранаду». Оба они считались опытными водителями, оба пользовались доверием и оба привыкли к уважению.

Гарри был вообще лучшим водителем из участвовавших в этом деле; он также являлся хорошим другом Эрика, и вследствие этого работал с ним по всему миру на похищениях — от Турции до Египта и Дубаи. Он в течение многих недель колесил по разным дорогам во всех этих местах, чтобы найти ту дорогу, что подошла бы ему больше всего. На первый взгляд он выглядел неприметным: песочного цвета волосы и брови, обычные черты лица — он был похож на отцов или братьев многих людей.

Фредди отличался маленьким ростом и смуглостью. Как и Гарри, он слыл отличным водителем. Он всегда серьезно брался за свою работу и был прекрасно к ней подготовлен, даже если она представляла собой ограниченную задачу — скажем, всего лишь перевезти братьев Маканултис, а не вовсе Джорджио. Фредди организовал все так, чтобы встретить их машину в пяти милях от места прыжка: полиция ни за что не догадалась бы, кто нанес ей удар…

Все эти мужчины впоследствии должны были исчезнуть с лица земли. Включая водителей.

Петер Джонс, напевая себе под нос, вел машину-каталажку по шоссе А1. Несмотря на то, что это противоречило правилам, он всегда возил с собой небольшой кассетный плеер и часто во все горло распевал песни в стиле кантри, да и западную музыку тоже, не обращая внимания на крики из кузова перевозки и стук в стену за своей спиной.

«Черт бы их подрал, мать их!», — таково было его отношение к этому. Петер знал, что он — главный во всех этих случаях. Тюремщики тоже это понимали.

Он запирал их — и он же позволял им выйти. Он был Самый Главный, и наслаждался каждой секундой своей власти…

…Следующей песней композиция была Долли Партон; она пела свой хит «Я всегда буду любить тебя». Это была одна из любимых песен Петера, и он включил плеер еще громче, чтобы искаженный голос Долли перекрыл крики, доносившиеся из кузова у него за спиной. Размышляя о трех наиболее ценных качествах Долли, одним из которых был ее голос, он запел с нею вместе во все горло… Три стражника и заключенный застонали, едва через решетку просочились первые волны музыки.

Джонс все еще пел во все горло, когда увидел, как дорогу пересекает самосвал. Причем прямо у него перед носом. Он инстинктивно поставил ногу на тормоз… Долбанный самосвал перекрыл всю дорогу и остановил движение!

Петер слишком поздно заметил, что «мерс»-фургон выскользнул на дорогу позади него.

Он закрыл глаза, потому что понял: его машину взяли в клещи для совершения прыжка. Он открыл решетку и крикнул через нее полицейским:

— Спокойно! Нас захватили для прыжка!

И услышал в ответ дружный трехголосый ор:

— Выключи эту проклятую кассету!!!

Джонни оказался около «Панды» до того, как полицейские смогли с кем-то связаться. Сунув короткоствольный автомат в открытое окно, он закричал:

— Выходите! Все выходите, мать вашу!

Громкий крик, как и ожидалось напугал офицеров полиции. Они безропотно вылезли из машины, наблюдая, как один из нападавших (Эрик) вырывает из гнезд их радио. Потом он отобрал у них рации и приказал, чтобы они следовали за ним к каталажке.

Женщина в меховом пальто за рулем спортивного «Мерседеса» вручила ключи от машины Джонни и взмолилась:

— Пожалуйста, верните их мне! Мне надо возвратиться домой, к детям! Правда!..

Джонни рассмеялся и швырнул ключи в поле, что было совсем рядом.

Сидя в кабине каталажки, Петер Джонс чувствовал страх, но в то же время ощущал, что он достаточно хорошо защищен. Он знал, что лобовое стекло пуленепробиваемое. И сидел, сложив руки на груди, в ожидании следующего шага «прыгунов». Но скоро лицо его резко исказилось от ужаса — он заметил, что к нему идет человек в маске и с «армалитом» в руках…

Три стражника в багажнике фургона слышали звук выстрела, пробившего лобовое стекло. Сразу за первым выстрелом последовали еще два. Полицейские пришли в ужас.

…Петер Джонс резко нырнул под водительское сиденье, и пули просвистели у него над головой. Он продолжал сидеть внизу, моля Бога, чтобы эти люди ушли и оставили его в покое. И вдруг он почувствовал запах бензина. Он резко выпрямился и увидел, как сквозь дырку в лобовом стекле наливают бензин. От его запаха он едва не задохнулся.

Охранники тоже почувствовали запах бензина через железную решетку, и один из них закричал:

— Это же бензин, мать его! Они собираются сжечь нас!

Дэвид Харкер, самый старший и разумный, сказал:

— Но тогда они сожгут и заключенного, не так ли?

Охранники посмотрели на заключенного. Тот мысленно смеялся над ними. «Вот еще обиталище демонов!».

Теперь Эрик стоял возле колеса каталажки. Он поджег кусок тряпки. И заорал как можно громче — так, что даже лицо его сморщилось под маской:

— Вылезайте из фургона! Иначе я сожгу вас, мать вашу! Я сожгу вас заживо! Немедленно вылезайте!

Петер Джонс открыл дверь фургона в два раза быстрее, чем обычно. Теперь, выволакивая его из кабины, Эрик заговорил чуть ли не по-дружески, подбадривая водителя. В голосе его больше не слышалось пронзительной ненависти:

— Ты просто открой заднюю дверь фургона, приятель, и сегодня же вечером будешь дома. Будешь обедать с женой и детьми. Хорошо? А теперь расслабься и делай, что мы просим. О'кей?

Путаясь в ключах, Петер начал открывать заднюю дверь фургона. Руки его окоченели от страха, и он никак не мог вспомнить комбинацию движений, благодаря которой только и можно было открыть дверь.

— Это кодовый замок, приятель. Мне надо вспомнить комбинацию. Движения, которые открывают замок. Иначе замок просто заест.

Эрик ожидал этого. И тихо сказал водителю на ухо:

— А ты просто расслабься, дружище, и открой дверь. Никто не пострадает. Ясно? Даю тебе слово.

Пока Эрик разбирался с водителем, братья Маканултис отобрали у всех ключи. И теперь они готовили мотоциклы к старту. Братья, все, как один, бормотали себе под нос одни и те же слова, повторяя их, как мантру:

— Ну давай! Давай же!

Оба полицейских уже лежали на земле возле каталажки; руки у них были завернуты за спину. Они вслушивались изо всех сил в произносимые нападавшими вслух имена, запоминали акценты — все могло потом помочь в расследовании.

Джонни заметил человека, который не спеша вылезал из своей машины. Он ранее припарковался позади их «мерседеса» и теперь пытался разглядеть, что происходит. В руке у него был мобильный телефон. Подойдя к нему, Джонни ударил мужчину прикладом автомата по лицу. Тот согнулся пополам. Телефон упал на обочину. Джонни рассеянно смотрел на проносившиеся мимо машины: никто больше не осмеливался вылезти, чтобы взглянуть на происходящее. Женщина в спортивном «мерседесе» плакала.

Джонни отвернулся от дороги и подошел к мотоциклам. Ворчливым тоном он прокомментировал:

— Всегда так получается, не правда ли? Люди не могут не совать свои проклятые носы, куда не нужно.

Избитый мужчина потащился к своей машине. Лицо его сильно кровоточило.

…Замок щелкнул, и задние двери каталажки широко распахнулись. Из темного помещения кузова высунулись четыре головы.

Эрик изумленно покачал головой.

— Кто ты, мать твою?

Большой Рикки, сияя белозубой улыбкой, ответил вопросом на вопрос:

— А кто ты, мать твою? Ну, давай, парень, помоги-ка мне. Дай мне вылезти отсюда.

— Снимите с него наручники.

Ближайшей к Рикки полицейский расстегнул на нем наручники и снял оковы с ног. Рикки, с трудом поднявшись на ноги, сделал шаг к двери. Немного размявшись, он вылез наружу — и все в шоке уставились на него.

— Кто это, черт бы его разодрал? Где Джорджио?

Рикки тяжело вздохнул.

— Помогите мне поначалу идти, парни. Мышцы одеревенели. А потом я сам пойду, хорошо?

Впервые в жизни Эрик не знал, что ему делать. Он услышал, как Джонни спрашивает чернокожего мужчину:

— Только тебя одного вывезли? А еще кого-нибудь должны были везти?

Рикки спокойно отвечал:

— Оставь все, как есть, приятель. Я все тебе расскажу, как только эта буча уляжется, хорошо? Всякая мразь скоро подъедет, и можешь поставить свой последний доллар на то, что у кого-то в этой куче машин есть телефон.

Он показал рукой на ряд машин — и в следующий момент уже оказался на заднем сиденье мотоцикла, который помчался по кочкам вспаханного поля и потом по деревенской улочке, которая должна была привести их к Дьявольскому мосту, чтобы затем они достигли тайного убежища.

В это время к месту действия как раз подъезжали полицейские машины. Сирены выли, а лица полицейских были красными от смущения.

Едва мотоциклисты подъехали к пешеходному мостику, как их настигла полицейская машина. Соскочив с мотоциклов, они вытянули обрезы и принялись стрелять в шины полицейской машины. Все полицейские попадали с сидений: они боялись, что, если они выберутся наружу, последствия окажутся плачевными для них. Они, не двигаясь с места, смотрели, как шестеро мужчин перебежали через мостик. И запросили по радио помощи, а также как можно больше информации. Они даже не увидели машин, в которые садились преступники: из-за особенностей расположения и конструкции самого пешеходного мостика.

Фредди Карвер посмотрел на негра и спросил:

— Кто это такой, мать его?

Эрик быстро стаскивал с себя робу и джемпер, переодеваясь, чтобы поскорей уехать с этого места — и выяснить, наконец, какого черта здесь произошло! Мужчины бросали робы прямо себе под ноги, на дно машины.

Джонни закричал Эрику:

— Что мы будем с ним делать?

— Еще не знаю… — покачал головой Эрик. — Тебе лучше поехать со мной. — Он затолкал Рикки под приборную доску, напротив переднего пассажирского сиденья, — с глаз долой! — а потом сел вместе с Джонни на заднее сиденье «косворта».

Гарри тронул машину с места, и они не спеша покатили по проселочной дороге, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

Разгладив на себе рубашку, Эрик надел галстук и накинул пиджак. Без масок и роб все мужчины выглядели, как нормальные бизнесмены, направлявшиеся домой с работы. Джонни, набросив на себя твидовый пиджак и повязав красный галстук, посмотрел на громадного чернокожего человека, скорчившегося под приборной доской, и с умным видом сказал:

— Это может вызвать неимоверный переполох, Эрик. Ты это понимаешь, не так ли?

Эрик рассмеялся.

— Что за поворот, черт побери! Кто ты, приятель? И где этот Джорджио Брунос, мать его?

Рикки широко улыбнулся, радуясь своей удаче, и ответил:

— Давайте выберемся отсюда, и я расскажу вам обо всем, что случилось.

Донна и Кэрол, все еще посмеиваясь, выехали из гаража на загруженной коробками «астре».

— Ты видела, как они оба побежали? — возбужденно говорила Кэрол. — А я-то думала, что у моего Дэви хватит ума, чтобы не поддаться на провокацию! Здесь же всегда крутятся полицейские. Это такое поганое место…

Донна довольно улыбалась.

— Мне тоже так понравилось смотреть, как перепугался Большой Пэдди. Теперь я его ненавижу. Надо же, а я еще думала дать ему процент за помощь на строительных участках! Господи, до чего же я была глупой, наивной… — Она запнулась и умолкла.

Кэрол положила ладонь поверх ее пальцев, державших руль, и весело сказала:

— Мы всегда дуреем, когда дело касается мужиков. Но нам нужно некоторое время, чтобы понять это. — Она заразительно засмеялась. — А что мы будем делать со всеми этими бабками, а? Я бы многое смогла сделать с этими деньгами сейчас, когда Дэви не висит у меня на шее!

Донна серьезно посмотрела на Кэрол и сказала:

— А у тебя на самом деле все кончено с ним, Кэрол? По-настоящему?

— О, да! — кивнула Кэрол. — Я со многим в нем мирилась все эти годы. Ну, ты об этом уже знаешь. Но эти журналы… Они убили во мне все, что я к нему чувствовала. Я никогда больше не смогу смотреть на него, не видя перед глазами всех этих детей.

— Ты бы видела их в Шри Ланке! Мне делается дурно, как только я подумаю, что они остались там, униженные, используемые. А я жила на деньги с этого…

Кэрол прикусила губу.

— Мы все так жили, дорогая, — заметила она, — не только ты. Это я должна была догадаться, что нечто грязное происходит, а не ты, не так ли? Ты доверяешь людям. Полностью доверяешь им. Я была в курсе, что мой Дэви мошенничает, но мне в голову не приходило, что он творит такие вещи… Интересно, на что еще способны эти кобели?

Донна свернула с дороги A3 к своему дому.

— Я тоже должна была догадаться. Посмотри на «Поговори с…»! Стефан погряз в этом с головой.

— А он на самом деле мертв, Донна?

Она энергично кивнула.

— О, да, он мертв, не сомневайся! Знаешь, что, Кэрол? Вообще-то меня это теперь не волнует. Я понимаю, мои слова звучат ужасно. Но зато это — правда. Он не заслуживал того, чтобы жить. Никто из них этого не заслуживает. Включая Джорджио. Как только его вернут в тюрьму, за мной и Аланом Коксом начнут охотиться. Мне надо будет использовать половину этих денег, чтобы куда-нибудь уехать. А что ты будешь делать со своими деньгами?

На лице Кэрол отразилось изумление.

— Ты это говоришь серьезно?

— Конечно, серьезно! Джорджио никогда их не получит. И давай посмотрим правде в глаза: мы не можем вернуть эти деньги, не так ли? Так что распоряжайся своей половиной. А я воспользуюсь своей, чтобы уехать отсюда. От всего!

— А сколько там?

— Почти три четверти миллиона фунтов.

— Боже милосердный! Ты в этом уверена?

Донна мрачно улыбнулась.

— Уверена, как ни в чем другом. Возьми их, начни другой бизнес, Кэрол. Эти банкноты не запятнаны, как деньги от порнобизнеса. Вот почему Джорджио так хотел их. Ты можешь тратить их, где угодно, дорогая, черт бы их побрал!

Кэрол улыбнулась, показав белые зубы.

— А ты становишься настоящей преступницей!

— Что ж, у меня был хороший учитель, не так ли?..

Банти сидела в гостиной и читала газету, когда услышала шум подъезжающей машины на дорожке у ее дома. Тем не менее она продолжала читать в ожидании неизбежного стука в дверь.

Банти никогда не открывала дверь прежде, чем в нее постучат, по крайней мере, дважды. Это входило в ее так называемый имидж. Ей казалось, что, когда она так поступала, люди чувствовали будто она очень важным занята: слишком занята, чтобы встречаться с ними. Это позволяло Банти в ее обыденной жизни придавать себе вид деловой женщины, даже облеченной некоторой властью. Словно земля без нее перестала бы вращаться.

Однако стука в дверь не последовало. Банти положила газету и подошла к окну… На ее вопль из кухни выбежал Гарри. В руке у него был бутерброд. Салфетка торчала из-под его пухлого подбородка.

— Что случилось, черт побери, женщина? Миссис Дженкинс чуть не порезала себе руку!

— Посмотри, Гарри! Посмотри, что они делают!

Он подошел к окну — и то, что он увидел, вызвало у него шок. Он уронил бутерброд на шелковую обивку стула, что стоял рядом с окном.

И потом оба супруга бегом бросились к парадной двери, пытаясь обогнать друг друга; каждый старался добежать первым.

Резко распахнув двери, Банти закричала:

— Какого черта вы делаете?

Донна обворожительно улыбнулась ей.

— Просто совершаю доставку, Банти. Прости, что не на «порше». Но мы привезли товар как раз туда, где он должен был находиться с самого начала.

На дорожке лежали стопки книг и журналов из потайного хранилища в гараже. Вытащенные из коробок, они были разбросаны повсюду — ветер подхватывал журналы и разносил их по всему саду.

— Кстати, я собираюсь сжечь компьютерные диски, Гарри. Я думаю, так поступить будет лучше всего, не правда ли? И прежде чем я уеду, посоветую вам хорошенько все здесь убрать. Я позвонила в «Стандард», «Рекордер» и «Сан». Они с минуты на минуту прибудут сюда… Порнография с участием детей — это серьезные новости, не так ли? Особенно для бульварных газет. Только подумайте, что из этого раздуют местные газеты! Тем более, что ты — член магистрата, и все такое!..

Кэрол и Донна забрались в «астру» и внимательно посмотрели в окошко на Банти, которая во весь голос крыла Гарри нецензурной бранью.

Кэрол усмехнулась.

— Наверное, впервые в жизни Банти придется поработать руками, а?

Отъезжая, Донна посмотрела на них обоих в зеркало заднего вида.

— Мне это так понравилось! А теперь поехали домой. Посмотрим, что еще нам принесет сегодняшний день. Идет?

Эрик и Джонни сидели с Аланом Коксом и Энтони Кальдером в надежном конспиративном доме Эрика, в Илфорде. И все четверо молча слушали, что им рассказывал пятый — громадный чернокожий мужчина, вальяжно рассевшийся перед ними.

— Послушайте, прежде чем я начну говорить, мне надо получить некоторые гарантии. Мне не хотелось бы, чтобы вы стали меня преследовать.

— Ты просто говори правду, — сдержанно ответил Энтони Кальдер. — Мы обязательно получим информацию из тюрьмы обо всем, о чем нужно. Так что не пытайся врать нам, ясно?

Он подлил Рикки в большой стакан белого рома, и все четверо уселись, приготовившись слушать.

— Джорджио подошел ко мне, чтобы устроить все насчет тех растлителей, так? Я согласился с ним на тех условиях, что сам в это же время расправлюсь с Дональдом Левисом. Мне нужна была большая свара. Меня уже тошнило от Левиса и его «шестерок». Я отбывал большой срок и не хотел, чтобы Левис висел у меня на шее. Вы это понимаете?

Мужчины дружно кивнули.

— Ну вот, в это утро все началось после десяти. Мы порешили двух педофилов, Холла и Деннинга. Эти двое проходили по делу о растлениях. Большой процесс состоялся несколько месяцев назад, и вина их была доказана. Вы же знаете, они убивали детей, ну, и так далее. В любом случае Джорджио выяснил, кто они, и для расправы попросил меня раздобыть оружие. Я спросил, для чего ему оружие, и он мне сказал. Тогда-то мы и разработали план. Я знал, что у него были склоки с Левисом из-за денег, все Крыло об этом знало, поэтому казалось логичным, чтобы мы двое сделались командой. Мы так и сделали. Что ж, этим утром погибли четыре человека.

— Но об этом еще ничего не было в новостях, — заметил Алан. — Хотя обязательно что-то просочится, не так ли? Они будут об этом помалкивать, пока не разберутся со всей сварой. И о прыжке тоже пока ничего не сообщалось. Если бы что-то было, мне бы уже позвонили.

Рикки кивнул Алану и продолжил.

— Там была просто дьявольщина, парень. Все Крыло словно взбесилось. Представляете, одному парню отрезали башку! Там есть один гомик — шизофреник по имени Эрос. Мужикам пришлось насильно вырывать эту голову у него из рук. Он очень странный тип, черт побери, очень странный… Казалось, будто всеми нами завладела какая-то сила, представляете? Вам надо было бы самим посмотреть… Итак, Джорджио пырнул Левиса, а я — его «шестерку». И потом вроде бы все улеглось. В комнату вошли тюремщики, и мы выдвинули свои требования: никаких растлителей не содержать вместе с пожизненниками! И после этого все опять успокоилось. Мы на самом деле были в состоянии шока от того, что сделали. Я хочу сказать, вы, наверняка, никогда не видели столько крови. Мы были как звери. Правда, мужики! Словно всем нам передалось чье-то возбуждение.

При этих словах Рикки обвел взглядом всех мужчин. Эрик выразил согласие с ним:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я видел, как такое раньше случалось, во время войны.

— Во всяком случае, когда тюремщики приперли нас в углу, в комнате отдыха, пришел начальник тюрьмы, Ханнингфилд. Странно, что он вообще туда зашел. Его окружали вооруженные охранники, и он о себе что-то возомнил, черт бы его подрал, понимаете? Он смотрел на нас свысока. Мы видели, что мертвецы напугали, потрясли его, но он вел себя, как настоящий король преступной банды… Ну, вот, Джорджио взял да и облил его дерьмом. Это начальника-то! Вы видели бы рожу Ханнингфилда, когда дерьмо из ведра обрушилось на него. Это была картина! Все просто гениально… Теперь я понимаю, что это было сделано для того, чтобы доставить Джорджио на перевалочный пункт, где он, согласно плану, встречал с вами. Это бы и произошло. Но только все для него обернулось плохо…

Алан отпил бренди и спросил:

— Но что пошло не так?

— Там есть трансвестит по имени Сэди. Джорджио был с ним просто в дружеских отношениях, ничего особенного. Сэди оставался в своей камере во время всей этой резни. Честно говоря, никто даже не осознал, что его там не было. Все случилось так быстро, понимаете? Когда нас вывели из комнаты отдыха, то всех заперли в камерах. Я думаю, они пытались выяснить, кто зачинщик. И убирать ли зачинщиков отсюда… И вдруг Сэди закричал: «Джорджио был с Холлом и Деннингом! Он также участвует в их бизнесе!». Никто не обратил на него внимания. Если бы у Джорджио были мозги, он проигнорировал бы это. Но вместо этого он словно взбесился, мужики! И тогда Сэди, тихий, маленький Сэди, ударил Бруноса ножом и попал прямо в сердце! Он просто сошел с ума, черт побери! Я бросился на помощь Джорджио, но все подумали, что я собираюсь опять начать резню, и вооруженные тюремщики повязали меня. Меня упрятали в каталажку, ну, а остальное вы знаете… Мне кажется, Сэди посадили на успокоительные уколы: он совсем свихнулся, и никоим образом они не могли поместить его в каталажку вместе со мной.

Наступило молчание. Немного погодя Алан спросил:

— Он мертв?

Рикки пожал своими громадными плечами.

— Ты также быстро догадался об этом, как я… Они всех посадили по камерам и взяли на мушку. А потом меня вытащили и обвинили в том, что я — зачинщик. Думаю, это только потому, что Брунос откинул копыта… — Рикки, выдержав паузу, благодарно кивнул Эрику и сказал: — Спасибо, что взяли меня с собой, мужики. Я это ценю.

Эрик удивленно покачал головой.

— На здоровье. Мы приехали, чтобы совершить прыжок, а там оказался ты. Можешь называть это судьбой. А теперь — кто еще хочет выпить? Нам ведь еще надо разобраться, черт побери, в самом главном: кто будет платить по счетам?

Донна и Кэрол приехали домой и обнаружили, что на кухне вместе с Долли сидит Марио.

— Привет, Марио. Что привело тебя сюда?

Он обратил внимание на их запачканную одежду и грязные руки, на пылающее лицо Кэрол. И сказал:

— Стефан умер во время отпуска, Донна. Он утонул. Моя мать послала меня, чтобы я сообщил тебе об этом.

Донна несколько секунд пристально смотрела на Марио. После чего распорядилась:

— Поставь чайник для Марио, Долли. Нам с Кэрол надо принять душ и переодеться. Мы не задержимся. Хорошо?

Готовясь принять душ, Донна слушала, как Кэрол звонит старшей дочери и просит ее присмотреть за Джеми, пока она сама не вернется домой. Потом Донна и Кэрол одновременно посмотрели друг на друга и покачали головами.

— Давай примем душ и послушаем новости по радио, Кэрол. Мне надо знать, какого черта происходит с Джорджио, прежде чем предпринимать следующий шаг. Я боялась сегодня слушать новости. Но как только я узнаю, что к чему, я приму решение. Кэрол начала стаскивать с себя одежду.

— А как насчет Алана Кокса? — спросила она. — Почему ты не позвонишь ему?

Донна состроила гримасу.

— Алан Кокс — последний человек, с которым я сейчас хотела бы поговорить.

Чувствуя себя лучше уже от одной мысли о горячем душе, Кэрол ехидно заметила:

— Я тоже совсем не желала бы разговаривать с подобным типом, дорогая. Я была бы слишком занята, вытворяя с ним совсем другие вещи!

— В этом-то и проблема, Кэрол! — смущенно засмеялась Донна. — Я уже этим с ним занималась…

Она, обнаженная, пошла в ванную, а Кэрол от удивления плюхнулась спиной на кровать и, не веря своим ушам, пробормотала:

— Ну-ну… Выходит, ты, на самом деле, темная лошадка, не так ли? Донна повернула голову и задумчиво произнесла, глядя на Кэрол через плечо:

— Есть еще много такого, чего ты не знаешь обо мне, Кэрол. И очень многого я еще не знаю о себе сама… — Она поколебалась мгновение, а затем добавила: — Пока не знаю.

Загрузка...