Психадж

Глава 1. Реквием бежевой «Волге»

Смерть, как дикая кошка, любит подкрадываться незаметно. Ей нравятся простаки, что уходят из жизни нечаянно, скоропостижно. С такими бедолагами курносой потом потеха. Так и тают во рту, медовые, пряные. И как не любит смерть хитрецов, которые вязнут в зубах, цепляясь за жизнь, вызывая неприятные ощущения. Таких она извлекает золотой зубочисткой и брезгливо сплевывает сквозь зубы: их время не пришло, пусть еще поживут — потешатся.

Смерть страшна своей неотвратимостью, но в ежедневной суете мы привыкли не думать о ней, отодвигая дату своего неизбежного конца как можно дальше в туманное будущее. Некоторые даже считают себя бессмертными, и потому часто не замечают своей нечаянной смерти.

Сергей заметил. Смерть явилась ему в образе встречного панелевоза, внезапно перегородившего дорогу. Бежевая «Волга» Сергея — с шашечками на капоте — на большой скорости влетела под задний мост грузовика, а сам Сергей ощутил себя летящим вперед, сквозь скрежет и лязг металла, сквозь хруст лобового стекла.

Через секунду он уже лежал на обочине, на зеленой траве, созерцая бездонное небо, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, удивляясь отсутствию боли. Небо манило, обещая волшебный полет, и Сергей готов был поклясться, что слышит, как на облаках поют ангелы.

«Неужели это смерть? — подумал он. — Неужели так обидно — на самом интересном месте — обрывается жизнь?! Там, наверху, наверное, хорошо… Но ведь я не хочу умирать! Еще рано! Пусть кто-нибудь меня спасет, ведь можно же вызвать «скорую». Меня соберут по винтику, — врачи это умеют, — и тогда я еще поживу лет эдак тридцать. Ведь я ничего, в сущности, не видел, не успел. Мне только сорок семь, и мне рано умирать! У меня красавица-жена, дочь-умница, зять-балбес. Дочь обещала, что скоро сделает меня дедом. Неужели я так и не увижу своего внука? Неужели я больше никогда не обниму Людмилу?!»

— Смирись! — услышал Сергей ответ на свой вопрос. Кто-то незримый мысленно отвечал ему. — Сегодня твой последний день. Все предрешено, и иначе не может быть. Люди рождаются, гибнут и рождаются вновь, ничего не помня о предсуществованиях. Сколько раз ты прошел этой дорогой, и каждый раз противился смерти. Да, тяжело умирать, не зная наверняка, родишься ли ты вновь. Тем более что однажды круг воплощений замкнется… Не хватайся за жизнь, смирись.

— Нет, — как будто сам себе отвечал Сергей. — Я не готов умереть сегодня, мне необходимо вернуться! Я прошу отсрочки.

— Отсрочка возможна в двух случаях: если причина противления смерти будет признана достаточно веской, и если тело еще способно принять душу обратно в свое лоно.

«Главная причина моего несогласия с судьбой, — подумал Сергей, — это, конечно, то, что я не долюбил жизнь. Только любовь удерживает меня на краю Этого света, не торопясь оборвать нить, связывающую душу и тело. Вопрос: будет ли эта причина признана достаточно веской Тем, Кто Все Решает? Посмотрим, что с моим телом, где оно, в каком состоянии? Его надо найти».

Эта мысль заставила Сергея подняться и оглядеться по сторонам. Панелевоз по-прежнему загораживал собой проезжую часть. Водитель бросил машину и теперь бежал по полю к видневшемуся на горизонте поселку.

«Что это он?! Побежал звонить в «скорую», или просто испугался? — подумал Сергей. — Скорее всего, испугался. Шутка ли, трех человек укокошить! Да, а где же мои пассажиры?»

Словно отвечая на его мысли, из-за кабины грузовика вышел пассажир — неуклюжий лысоватый мужчина с внешностью интеллектуала. Он был удивлен, растерян и все время отряхивал свой дорогой пиджак.

— Это чудо, что мы не пострадали! Кстати, вы не видели Лялю, мою жену?

— Что значит «не пострадали»? — фыркнул Сергей. — Идемте к машине.

— Да, машина вдребезги. Я вам сочувствую… А где же этот горе-водитель? — искренне удивился пассажир, заглянув в осиротевшую кабину панелевоза.

— Вон — пятками сверкает, — кивнул Сергей в сторону беглеца.

— Пьяный что ли?

— Да нет, испугался. Пацан.

— А ведь он мог бы оказать первую помощь, довезти нас до ближайшей больницы. Да что мог, он обязан был это сделать!

— Он испугался, и я объясню, почему… Вас, кажется, Вениамином зовут? Вы представились, но у меня из головы вылетело.

— При такой аварии неудивительно. Что ж, можно еще раз отрекомендоваться: Лебедянский Вениамин Александрович. А вы, как я помню, Сергей Иванович Новожилов?

— Так точно… Так вот, любезный Вениамин Саныч, хочу вас огорошить… Может, вы не заметили, но мы умерли… Все трое… Да, ваша жена тоже, — кивнул Сергей в ответ на немой вопрос Лебедянского. — И вот вам доказательство моих слов, — говоря это, Сергей подвел пассажира к разбитой «Волге».

С вывернутыми вправо передними колесами, с безобразно задранным капотом машина выглядела ужасно. Потеки крови и квадратики битого стекла довершали мрачную картину разрушения. Сергей увидел себя, уткнувшегося порезанным лицом в руль, со скрюченной ногой на педали тормоза, с бесстрастным выражением остекленевших глаз, — и ему стало нестерпимо жаль самого себя. Лебедянский (впрочем, только его тень) робко подошел к телу своей жены — некогда красивой женщины — и дотронулся до ее неестественно вывернутой шеи. Он был в шоке, но его ожидало еще более неприятное открытие — на заднем сиденье, запрокинув голову, полулежал его двойник.

— Вот вам и ответ, где ваша жена, — сказал Сергей. — Ее душа уже отлетела.

— А мы почему остались? — Лебедянский был потрясен.

— Лично я не тороплюсь на тот свет… Постойте, вы, кажется, дышите!

— Да? — Лебедянский приник к своему телу. — В самом деле, дышу… Хотя это уже ни к чему.

— Как это? — не понял Сергей. — Вы не хотите жить?

Лебедянский выразительно, с долей превосходства, взглянул на Сергея и покачал головой.

— Ляля для меня — все!

«Чудак — человек! — отвернувшись, подумал Сергей. — И для меня моя Мила — все! Почему же не я дышу, а он?!»

— Постойте-ка, Сергей Иваныч, а ведь вы тоже дышите! Или мне кажется?!

— Да ну! — обрадовался Сергей. — Боюсь поверить!

— Так, значит, мы еще живы, а моя Ляля уже ушла навсегда?! — голос Лебедянского задрожал.

— Как бы нам не последовать за ней в ближайшее время, — мрачно отозвался Сергей. — У меня все кости переломаны. Разве в такое тело вернешься?!

— А вы знаете, у меня идея! Мы последуем за Лялей и найдем ее, — торжественно произнес Лебедянский.

— Мы? — фыркнул Сергей. — Найдем? А дальше что?

— Дальше будь что будет. Лишь бы найти Лялю.

— А я — то вам на что?

— Я рассчитываю на вашу помощь.

— Нет. Уж как-нибудь без меня. Я не тороплюсь на тот свет. А у вас цейтнот. Торопитесь, свидимся позже.

— Не понимаю, что вы вцепились в эту жизнь?! Тело уже ни на что не годится — мешок с костями.

— И я вас не понимаю! Я бы на вашем месте…

— …сделали бы то же самое, — перебил Лебедянский. — Если бы ВАША жена погибла… Сделали бы?

Сергей тяжело вздохнул.

— Да… Видимо, мы с вами одинаково сильно любим наших супруг.

— Видимо, да. Но стремления наших душ диаметрально противоположны: ваша борется со смертью, а моя — с жизнью.

— Слушайте! — воскликнул Сергей и сделал паузу. — Отдайте мне ваше тело!

— Мое тело?!

— Ведь вам оно больше ни к чему.

— Предположим, я соглашусь… Но разве такое возможно?!

— А почему нет? Почему нам с вами не договориться?!

— Такие вопросы, мне кажется, находятся под юрисдикцией одного лишь Господа Бога… Ладно! Пойдете со мной, поможете мне найти Лялю, и тогда мое тело — ваше! На таких условиях согласны?

— А куда нам идти? — живо спросил Сергей и вдруг увидел себя стоящим на холме над широкой зеленой рекой. Пологий топкий берег зарос папирусом, а за рекой — между двух пирамид — горит закатное солнце. По реке плывет лодка, а в ней Ляля — смуглая молодая красавица. Она поет гимн Амону-Ра и машет Сергею рукой. Впрочем, Сергею ли? Рядом стоит угрюмый верховный жрец, и в нем Сергей, не веря своим глазам, узнает Лебедянского.

— Вот, пожалуй, отсюда и начнем, — говорит Вениамин и показывает вытянутой рукой на плывущую в челне Лялю. — Вот жена моя Ранунисет, жрица Исиды. Помоги мне вернуть ее к жизни, или помоги мне достичь Полей Заката, чтобы я мог соединиться с супругой своей в Иалу…

Всякий раз, когда Сергей видел незнакомую женщину, он невольно искал в ней достоинства, таланты, черты, какими бы не обладала его жена Людмила, и не находил их. Ему казалось, что Мила — идеал, к которому должны стремиться все женщины мира, и в этом своем заблуждении он уподоблялся ребенку, для которого ЕГО мама — САМАЯ лучшая. Частенько за праздничным столом любил Сергей повторять, что жена его — ЭТАЛОН, и требовал, чтобы это признали все присутствующие. Людмиле это не нравилось: к себе она привыкла относиться критически и не любила находиться в центре внимания. К тому же она знала свои слабости, недостатки и была честна по отношению к себе и окружающим. Оставалось только удивляться, как она с такой душой нараспашку и с вечным стремлением все усложнять без малого двадцать лет проработала в женском коллективе — сначала продавщицей, а потом завсекцией универмага.

Дома Людмила считалась полновластной хозяйкой со всеми вытекающими отсюда обязанностями. Сергей бывал дома нечасто в силу особенностей своей работы, но в повседневности требовал от жены чистоты, вовремя и вкусно приготовленной пищи и еще, конечно, внимания. В ответ на его требования Людмила часто была напряжена, вспыльчива и ревнива.

Счастье этой семьи состояло в том, что супруги закрывали глаза на недостатки друг друга и видели одни лишь достоинства. Впрочем, к чему описывать все это: в России немало подобных семей.

Жили они в обычной двухкомнатной квартире, верили в идеалы социализма и к падению СССР отнеслись довольно болезненно. Но скоро привыкли и к демократии. Дочь Наташа быстро и успешно пошла по стопам матери — стала работать продавщицей в коммерческом киоске. Только мужа нашла себе непутевого: Борис прозябал на заводе в должности ординарного инженера. «Зато вышла по любви!» — любила повторять Наташка, и всякий раз Сергей соглашался с дочерью, замечая как бы, между прочим, что «любовь — это способ существования живых существ».

Сергей много читал. Серьезную литературу, не ширпотреб. Его эрудиции мог позавидовать любой доктор наук. Людмила в шутку называла мужа «философом с высшим домашним образованием», не подозревая, что, в сущности, не так далека от истины. В юности Сергей учился в университете на историческом и мог бы получить высшее образование, если бы захотел. Но тяга к автомобилю пересилила, и после службы в армии Сергей без раздумий пересел с университетской скамьи на водительское кресло. Потом жалел, да поздно: поезд уже ушел. Так и получился из него таксист, всю жизнь занимающийся самообразованием.

…Вспоминая о самом дорогом, Сергей невольно забылся, как вдруг снова увидел перед собой Вениамина в белом жреческом одеянии, увидел зеленую реку и Поля Заката на горизонте… Да, плывущая по Нилу в утлом челне египтянка поистине прекрасна. За такой женщиной любой мужчина без оглядки пойдет и в Рай, и в Ад. Но как непохожа она на Лялю — полную, безвкусно одетую высокомерную женщину, что лежит сейчас со сломанной шеей на переднем сиденье такси. А ведь, наверно, лет тридцать назад Ляля и была такой — юной загорелой красавицей. Но все равно до Милы ей даже тогда было далеко. Мила всегда была, есть и будет ОСОБЕННОЙ женщиной. Поэтому и сравнить ее не с кем. Разве что с Моной Лизой…

…Сергей пришел в себя, когда машину «скорой помощи» сильно подбросило на ухабе. Он застонал и приоткрыл глаза. Нависший потолок, колыханье занавесок на окнах, бесстрастное лицо медсестры, — вот и все, что успели увидеть его глаза, перед тем как снова закрыться. Прерывисто дыша, Сергей еще успел невнятно прохрипеть: «Надо успеть… хадж…». Потом силы оставили его, и в памяти воскресло видение последних часов жизни…

…Только что совершил посадку самолет из Москвы. Гнусавым голосом скучающей диспетчерши об этом сообщил репродуктор аэровокзала. В ожидании первых пассажиров лениво подкатил к стеклянным дверям малиновый «Икарус», вежливо распахнул дверцу. Потный водитель положил на язык мятную конфету, включил радио и потянулся в кресле.

А Сергей дремал за рулем своей «Волги», изредка из-под век наблюдая за сменой декораций. Жара достала и его. Но он чувствовал настоятельную необходимость подняться, сбросить остатки сна и приступить к работе. Вот сейчас из стеклянных дверей выпорхнут потенциальные клиенты, и надо успеть заполучить наиболее респектабельных — в отутюженных костюмах, с кейсом в руке, в зеркальных очках на потной переносице, с неизменным галстуком в полоску. Таких, правда, становится все меньше: им на смену идут бритые затылки, золотые цепи и шлепанцы на босу ногу. И те, и другие хороши, лишь бы щедро платили, а уж катать с ветерком Сергей умеет.

Новожилов зевнул и вылез из машины размяться. Щелкнул зажигалкой, прикурил, и, топорща усы и выпячивая нижнюю губу, выпустил изо рта облачко синего дыма. Пока курил, прокручивал в голове дела на завтрашний день. «Выходной. Поедем с Милой к дочуре на годовщину свадьбы. Бумажная, кажется, свадьба, стало быть «бумажки» дарить полагается. Ну и правильно: Наташка сама знает, что ей купить. А на мужнину зарплату не больно разбежишься: инженер. Одно достоинство — не пьет. Ну, еще и любят друг друга, что немаловажно. Мы с Людмилой тоже с нуля начинали, поровну делили удачу и горе. Зато меня никогда на сторону не тянуло. Моя Мила — эталон!»

В дверях аэровокзала появились первые пассажиры. Наметанным глазом Сергей вычислял наиболее солидных клиентов, как вдруг его внимание привлекла странная пара. Впереди, высоко подняв голову, шла надменная женщина, довольно полная, с пышной прической, ярким аляповатым ртом и с маленькой сумочкой в пухлых руках. Короткое облегающее платье невыгодно подчеркивало особенности ее фигуры, да еще эти туфли на шпильках! Даже бегемота нельзя было одеть смешнее. Впрочем, одежда стоила больших денег, просто дама, видимо, страдала отсутствием художественного вкуса. Следом за ней семенил рыхлый седеющий мужчина в дорогом костюме, с «дипломатом» желтой кожи, который оттягивал ему руку. Страдая от жары, мужчина избавился от галстука и вместо солнцезащитных блестел стеклами очков с особыми двойными линзами.

«Муж — академик, — безошибочно определил Сергей. — И по лицу видно, что не жмот. Надо брать».

Сергей всегда встречал клиента радушной улыбкой, распахнув перед ним дверцу своей бежевой «Волги». Клиент обычно реагировал положительно и оставался доволен выбором. Вот и сейчас Сергей с наклеенной улыбкой поджидал странную пару. Женщина — этакая светская львица — заметила его и низким грудным голосом спросила:

— Свободны?

— Прошу садиться! — живо откликнулся Сергей. — Обслужу по высшей категории.

Что такое западный стиль общения, Новожилов знал не только по фильмам, — читал и Карнеги. Поэтому старался копировать показную американскую вежливость при каждом удобном случае. Он понимал, что лицемерит, но иначе уже не мог.

Дама придирчиво оглядела Сергея с головы до ног, презрительно фыркнула, но все же полезла в машину. Через секунду она плюхнулась на переднее сиденье, да так, что затрещали пружины, и сразу полуобернулась к мужу, который замешкался с посадкой.

— Вениамин, ты скоро?

Сергей поспешил на помощь неуклюжему супругу, дама бросила на него быстрый взгляд, но тут же отвернулась, задохнувшись никотиновым перегаром. Что поделаешь, от всех пролетариев такая вонь. Хорошо, что Вениамин не курит.

Наконец с посадкой было покончено. Дама назвала адрес. Сергей завел мотор, и, умело развернувшись на «пятачке», выехал на Аэропортовское шоссе. До трассы ехали медленно: плохая дорога не позволяла как следует разогнаться. Мелькали на ветровом стекле пятна света, чуть посвежело. Дама выставила в окно руку, ловя пальцами ветер. Между супругами возобновился прерванный разговор.

— И все-таки зря ты на это пошел, Вениамин! Роль Креза тебе никогда не удавалась.

— Успокойся, Ляля… В конце концов, это были мои личные сбережения.

— Личные сбережения! — мгновенно отреагировала Ляля. — Я нашла бы этим деньгам лучшее применение. Кого ты удивишь своим опусом? Кому он вообще нужен? Или потешил свое тщеславие и доволен?!

— Ляля, я уже говорил, — терпеливо, как ребенку, стал объяснять Вениамин. — Труд всей моей жизни… К тому же не надо об этом в машине.

— Да я теперь неделю не успокоюсь! Выкинуть деньги коту под хвост, когда у дочери скоро свадьба! Подумал бы лучше о Лерочке. Где взять денег?!

— Позволь, но ведь я тебе еще в самолете говорил… Левановский обещал расплатиться за цикл статей.

— Это крохи…

— Зоя Абрамовна отдаст долги.

— До этого как до греческих календ.

— О-о-о-й! — простонал Вениамин. — Зря я тебя с собой взял! Ну, в конце концов, я еще что-нибудь придумаю. Месяц-другой поработаю в полную силу.

— На словах у тебя все гладко.

Дама замолчала, отвернулась и стала смотреть в окно. Потом покосилась на Сергея и заметила приколотую к ветровому стеклу бумажку.

На заднем сидении тяжело вздохнул муж.

— Не вздыхай так, Вениамин, мои требования справедливы. Ты нисколько не думаешь о дочери. А вот товарищ Новожилов наверняка заботится о благополучии семьи… Вы женаты, Сергей Иваныч? — неожиданно-любезно спросила Ляля.

— Двадцать пять лет без малого, — покосившись на пассажирку, нехотя отозвался Сергей. Его к Ляле неприязнь росла с каждой минутой, но роль образцового извозчика надо было играть до конца. — У меня дочь уже год как замужем. Свадьбу сыграли шикарную. Есть что вспомнить.

— Вот видишь, Веник, — язвительно заметила Ляля. — Сергею Ивановичу есть что вспомнить. А наша Лерочка останется с носом!

— Ну зачем вы так! — не выдержал Сергей.

— Не вмешивайтесь! — неожиданно повысил голос мужчина. — А ты, Ляля, перестань, как не стыдно! Вечно ты бесчестишь меня на людях.

Сергей почувствовал, что обстановка накаляется, и поспешил разрядить напряженность.

— Граждане, может, сменим тему? Пути не будет!

В молчании добрались до трассы. Здесь Сергей разогнал машину как следует.

Однако даме это не понравилось.

— Куда вы так гоните, лихач! Везите по-человечески.

Сергей снизил скорость до шестидесяти, но потом снова разогнался до ста. Что поделаешь, привычка. Дама, скрепя сердце, смирилась с этим.

— Ляля, в крайнем случае, я мог бы занять денег, — Вениамин начал размышлять вслух. Ляля безмолвствовала. — Ты вечно недооцениваешь мои способности… и возможности. У меня связи, в конце-то концов. Взять хотя бы Данилевича. Он всегда меня выручал.

— Твой Данилевич — кретин, — огрызнулась Ляля. Она сердито посмотрела на мужа и сразу стала похожа на сварливую базарную торговку.

«Противная, однако, дамочка, — подумал Сергей. — Загнала мужа под каблук и, видно, все соки из него уже вытянула. Такая в гроб загонит и не извинится».

— Я, конечно, человек посторонний, — вдруг сказал Сергей. — Но позвольте спросить, — полуобернулся он к мужчине. — Если я правильно понял, вы — ученый?

— Не совсем так, — нехотя ответил пассажир. — Я писатель, популяризатор науки.

— Вениамин Александрович — доктор искусствоведения, сотрудник музея, член Союза писателей, автор четырех книг и множества статей, — хвастливо заявила его супруга Ляля так, будто перечисляла собственные заслуги.

— Мне кажется, я читал одну из ваших книг, — ни с того, ни с сего ляпнул Сергей. — Фамилию вашу я, конечно, не помню, но… внешне…

— Да, в одной из книг поместили мою фотографию. Сзади, на обложке, — согласился Вениамин. — И все-таки, вы, скорее всего, ошиблись. Мои книги выходили малыми тиражами: для специалистов. Две в Горьком, одна в Новосибирске и одна в Москве… Вы помните название книги?

— «Происхождение Зла».

— «Или Экзегеза раннехристианских апокрифов», — закончил за Сергея Вениамин. — Да, это я написал. И вы прочли мою книгу целиком? — в голосе Вениамина зазвучал неподдельный интерес. Сергей утвердительно кивнул. — И вы нашли ее занимательной?

— Более чем, — отозвался Сергей. — Прочел с интересом и удовольствием.

— Приятно слышать! — пассажир снял очки и двумя пальцами помассировал переносицу. — В таком случае разрешите отрекомендоваться: Лебедянский Вениамин Александрович.

— Новожилов, — в зеркале заднего вида Сергей поймал изучающий взгляд проницательных добрых глаз писателя и вежливо кивнул в ответ.

— Каково же ваше мнение об этой книге? — снисходительно улыбнувшись, спросил Лебедянский.

— Мнение читателя, или критика? — лукаво усмехнулся Сергей. — Какое вас больше интересует?

— Скорее второе, нежели первое.

— Хорошо, тогда не обижайтесь… Вот вы пишете о происхождении Зла, а о том, что оно собой представляет — ни слова.

— Надо ли объяснять?! — пожал плечами Лебедянский. — По-моему, это проще пареной репы.

— Да, с точки зрения современного человека. А как понимали Зло Адам и Ева? Как понимал его Господь Бог? Неплохо было бы заодно сформулировать понятие Добра. Ведь Добро и Зло — плоды с одного и того же Древа Познания.

— Ну что ж, извольте. Правда, я не вижу принципиальной разницы в трактовке этих понятий в наше и библейское время. Зло — оно всегда зло: этакий конгломерат неверия, непослушания, отчуждения, гордыни…

— А одним словом охарактеризовать можете?

— Нет, сначала вас послушаю.

— Знание. Или иначе — информация.

— Знание — Зло?! — усмехнулся Лебедянский. — Не слишком ли вольное толкование?

— Я объясню. Плоды Добра и Зла зреют на Древе Познания. Поэтому Познание, или Информация — одновременно и Добро, и Зло. Вопрос, с какой целью вы срываете плод с этого дерева.

— Занятно. Вы подменяете одно понятие другим, и поэтому у вас все сходится. Но на самом-то деле…

— И вот чем я вас еще огорошу. Вы пишете о происхождении Зла, а ведь оно, как и Добро, было всегда!

— А это вы откуда взяли?

— А помните библейское: «Вначале было Слово»? Читай: вначале была Информация, то бишь сгусток Добра и Зла.

— Ну ладно, сдаюсь, — вздохнул Лебедянский. Было видно, что ему неприятно продолжать этот спор. — А лихой вы критик. Камня на камне от моей книги не оставили. И к чему прицепились — к названию!

— Извините, если сказал лишнее, — улыбнулся Сергей.

— А-а-а! Критик пошел на попятную.

— Да нет… А в целом книга ваша хороша уже тем, что вы защищаете Женщину, которую испокон веков считали матерью греха и пособницей дьявола. Не от Евы пошло Мировое Зло, в этом вы абсолютно правы… До вас об этом хорошо написал Иван Ефремов в «Лезвии бритвы». Но заблуждения живучи, тем более, если они на руку господствующему — сильному — полу. А ведь не всегда было так.

— Вы о матриархате? Да, поистине золотой век прекрасных амазонок. Женщин не воспевали в сонетах и серенадах, зато безропотно повиновались им. С тех пор мужчины прочно взяли власть в свои руки, и мне не верится, что когда-нибудь будет иначе.

— Кто принес в мир действительное Зло: войны, рабство, деньги, разврат, так это мы — бессовестные потомки Адама. Нет! Даже не Адама, а Змея, что соблазнил Еву… Мы с вами представители сильного пола, но ратуем за справедливость, не так ли?

— Именно так, — согласился Лебедянский и усмехнулся. «Вот уж не думал встретить единомышленника в извозчичьей среде!» — подумал он.

— Что? — полуобернулся к нему Сергей.

— Извините, но мне кажется несколько странным для человека вашей профессии столь явное увлечение апокрификой.

— Это с юности. Все, что осталось от тех славных лет. Начал с мифологии, потом стали интересовать апокрифы, читал и античных авторов, а недавно одолел Даниила Андреева.

— Вы и «Розу Мира» читали? — удивленно приподнял брови Лебедянский. — Потрясающе! — обратился он к Ляле, но та равнодушно смотрела в окно. — Вы, я вижу, незаурядный человек, Сергей Иванович, — продолжал он, поерзав на кресле. — С вами я хотел бы побеседовать в другой обстановке, в удобное время и с глазу на глаз, — он покосился на Лялю.

— Вряд ли получится, — виновато улыбнулся Сергей, потом вдруг спросил. — Если не секрет, над чем вы сейчас работаете?

— Не секрет. Написал еще одну книгу. Она сейчас в издательстве… Собственно, из-за этой последней моей книги вы и стали свидетелем нашей ссоры. Ляля, не смотри на меня так!.. Так вот. Мне предложили издать ее на мои деньги, и я согласился. А что делать? Иначе мой труд пропадет под сукном: никто не хочет печатать. А писал я эту книгу довольно долго — десять лет.

— На самом деле долго, — покачал головой Сергей. — Тяжело было писать?

— Тяжело было собрать и осмыслить материал. А книга эта особенная. В ней я попытался систематизировать и обобщить религиозные верования различных народов о загробной жизни, о реинкарнациях, о бессмертии людей и богов. Я работал с различными источниками, но опирался всегда на древние мифы, сказания, легенды о богах и героях языческого и допотопного времени. Книгу я назвал красиво: «СЕМЬ ЧУДЕС ТЬМЫ». Отдельную главу посвятил отображению древних преданий в изобразительном искусстве в христианское время… Вам это интересно?

— Прочел бы такую книгу, — кивнул Сергей. — Скоро выйдет?

— К сожалению, только в будущем году.

— А деньги уже отдали?

— В том-то и дело! — мгновенно подключилась к разговору молчавшая до этого Ляля. Вениамин не дал ей продолжить.

— Книга будет богато иллюстрированной. Цветное приложение. Мелованная бумага. Более ста репродукций картин художников Возрождения. Мифологические и библейские мотивы. Словом, денег не жаль. К тому же, с моей точки зрения, книга эта переживет меня, выдержит несколько изданий, и даже дочь и будущие внуки мне еще не раз спасибо скажут.

— Делишь шкуру неубитого медведя, — опять огрызнулась Ляля.

— Кто же за меня ее разделит?! — отшутился Вениамин. Потом вдруг вытащил из кармана блокнот, ручку и предложил. — А вам, Сергей Иваныч, я хотел бы эту книгу подарить. На память о нашей случайной встрече. Если вы не против, конечно… Дайте мне ваши координаты, и я, как только получу сигнальный экземпляр, перешлю вам его по почте. С моим автографом, разумеется.

Сергей еще раз заглянул в близорукие усталые глаза писателя и продиктовал свой адрес.

— «СЕМЬ ЧУДЕС ТЬМЫ»… — пробормотал он. — Откуда такое название?

— Ну, как мне кажется, оригинально: в противовес семи чудесам света… Ну а потом на примере семи, на мой взгляд, основных мифопоэтических парадигм я пытаюсь показать их своеобразие, их различие и в то же время — общие корни. Ведь каждая мифопоэтическая система — это жемчужина среди других таких же прекрасных жемчужин: розовых, белых и черных. Это ли не чудо?! Основные мифологии мира в целом схоже описывают устройство загробного мира. Хотя… по мере развития религии и культуры описания в чем-то разнятся, обрастают новыми деталями. Со временем местонахождение царства мертвых, да и его структура, подвергаются изменениям, часто диаметрально-противоположным: оно то на западе, то на востоке, то в небесах, то под землей. Постепенно складывается вертикальная модель мира: небеса — для богов, земля — для людей, преисподняя — для демонов. Если мы возьмем, к примеру, ислам, то праведник после смерти попадает в джанну, чтобы вкушать плоды наслаждения в обществе прелестных гурий, а грешник тем временем уже варится в котле. Его удел — ад, джаханнам. Древний египтянин тоже имел право выбирать между мрачным Дуатом и манящим Иалу. Последователя Будды ждали либо в глубинах нараки, либо на седьмом небе брахмалоки. Так вот, в своей книге я показал странствие грешной души по трансмифам метакультур, если пользоваться терминологией Даниила Андреева. Каждый опыт умирания в мифологических системах мира — своего рода чудо. Чудо Тьмы. Вот об этом и книга.

— Интересно. Во всяком случае, об этом вряд ли кто писал.

— Как раз наоборот. Информации по этой теме более чем достаточно. Но вся она, разрозненная и неполная, тяжела для восприятия и осмысления. Моя заслуга в том, что я собрал эту информацию, обработал и разложил по полочкам.

За разговором совсем не ощущалось течение времени. Бежевая «Волга» неслась словно молния, пожирая километры. Ветер свистел в ушах. Ляля сидела как на иголках, упершись обеими руками в переднюю панель. Сердито раздувала ноздри, но молчала. Сергей понимал ее состояние. «Женщина сердится, — думал он. — Но уже не на меня, а на мужа».

И верно, Ляля теперь даже не замечала шофера. Он для нее был ноль, насекомое, червь. А вот Веник, — мысленно Ляля всегда называла мужа почему-то именно так, с долей презрения, — Веник очень пожалеет, что снизошел до червя, что предпочел общение с ним общению с ней, Лялей. Это чистой воды предательство! Веник поплатится!.. А Веника, которому дай только повод поговорить о мифах, опять понесло. Оседлал своего конька, и теперь битый час будет болтать об одном и том же. И что толку в разговоре с этим водилой?!

— Значит, вы утверждаете наличие души у каждого «гомо сапиенса»? — Сергей лукаво улыбнулся.

— Не только наличие, но и бессмертие этой самой души.

— А что такое, по-вашему, душа?

— Ну, если вы всерьез об этом спрашиваете… По видимому, это мельчайшая частица единого энергоинформационного поля Земли. Земли, как живого существа. «Все мы принадлежим Всевышнему и к Нему возвращаемся!»… В то же время душа — это карта судьбы, этакая выдержка из Книги Судеб, задание каждому новорожденному прожить жизнь именно так, а не иначе. Кто-то справляется с заданием, кто-то — нет, но все воплощенные души идут по пути духовного совершенствования.

— Для чего?

— Для того чтобы слиться с Абсолютом, с полем Земли, их породившим.

— В чем же смысл существования?

Лебедянский усмехнулся.

— Вы хотите, чтобы я, не сходя с места, ответил на главный вопрос всех времен, над которым ломали головы лучшие представители человечества?! Позвольте мне оставить ваш вопрос без ответа. Скажу лишь — для примера, — что кришнаиты видят смысл существования как раз в прекращении этого самого существования, в выходе из сансары — бесконечного числа перерождений — в божественную нирвану.

— Знаю. «Удобную религию придумали индусы», — процитировал Высоцкого Сергей. — Но лично я бы из своей сансары ни за что не убегал.

— О нас с вами и речи нет, — улыбнулся Вениамин. — Чтобы разорвать колесо сансары, надо, как минимум, родиться в Тибете.

— Перед тем как родиться в Тибете, я думаю, надо прожить хотя бы одну жизнь у нас в России: ни в одной стране мира нет таких диких испытаний, искушений и такой крепкой веры.

— По-вашему, тибетские бодхисатвы начинаются в России?

— Почему бы и нет?! Может, и мы с вами на пути к Тибету… Но в этой жизни иной религии, кроме православия, я не приемлю.

— По сути, все религии мира — различные интерпретации одной и той же мифопоэтической парадигмы раннего патриархата. Каждой такой интерпретации изначально придавалась национальная окраска, что вело к разобщению мира, разделению человечества на несколько противоборствующих лагерей. А между тем Бог един для всех землян, и каждый из нас, имеющих бессмертную душу, является частью целого, частью божественного первоначала, и через Познание стремится к Воссоединению.

— Через Познание — да! Но только не через бегство из сансары. От судьбы не уйдешь, и бумеранг кармы настигнет даже в нирване.

— Любопытное замечание.

— Так вы этим кришнаитам и передайте, — Сергей помолчал, потом добавил. — Вот вы не ответили на мой вопрос о смысле жизни. А хотите, я сам отвечу?

— Интересно…

— Давайте начнем издалека. В чем смысл жизни… ну, скажем, насекомых, микроорганизмов?

— Репродукция себе подобных, поддержание экологического равновесия в природе…

— Вот о равновесии и поговорим. Главная цель существования каждого микроба — это утилизация продуктов распада, поедание органического мусора. А порождают они себе подобных лишь затем, чтобы процесс утилизации не прерывался, а оставался стабильным в течение миллионов лет… И мы, люди, живем и рождаем детей лишь для того, чтобы некий процесс, который мы призваны выполнять, не прерывался. Микробы-санитары Природе необходимы. Не будь их, планета давно захлебнулась бы в нечистотах. Вероятно, и люди Природе так же необходимы, пока исправно выполняют свое предназначение. Были бы мы не нужны, Земля-матушка давно бы от нас избавилась, как от динозавров. Спрашивается: что же мы такое полезное делаем, что нас терпят без малого миллион лет? Отвечаю: человек тоже санитар, но он, в отличие от микробов, ассимилирует информацию. Букашки-таракашки поедают падаль, а гомо сапиенс питается информацией. Строго дозированно. Может, пример плох, ну да ладно. Главное, что под Информацией я подразумеваю не статью в газете, не компьютерный файл, а некую живую субстанцию, недоступную нашему восприятию, и по мере отмирания ее частей, мы, люди, потребляем куски этой мертвечины в виде идей, витающих в воздухе. Мы призваны перерабатывать и систематизировать мировую информацию, придавая ей какие-то новые, удобные для нас качества, возможность существовать в памяти, опыте, научном наследии поколений… И знаете, кто первым начал питаться информацией? — Сергей выдержал положенную в таких случаях паузу. — Ева!

— Ловко, — хмыкнул Лебедянский. — Что же произойдет, когда мы «съедим» всю информацию?

— Вероятно, станем богами и захотим создавать новые миры.

— А вы не думали сами взяться за перо? Вы делаете неожиданные предположения, всем известные вещи интерпретируете по-своему, заставляя по-новому взглянуть на, казалось бы… — Лебедянскому не хватило слов, и он подкрепил сказанное выразительным жестом.

— А я пишу, — признался Сергей. — Но у меня что-то вроде дневника. Краткие умозаключения, гипотезы, притчи. Лежит дома толстая «Тетрадь для ОПРОМЕТЧИВЫХ записей». Но написать книгу на основе этих заметок нереально. Хотя… я очень бы этого хотел. Иначе с моей смертью умрут и мои мысли, а это для меня хуже самой смерти. Иногда эта книга мне снится, извините за откровенность. Представьте: на обложке летящая бабочка как древний символ бессмертия души и короткое название: «ПСИХАДЖ». Впечатляет?

— Хм, — Лебедянский наморщил лоб. — Паломничество душ? Емкое слово. Удачный синтез греческого и арабского корней. Впечатляет. А вы дерзайте, авось и выйдет книга.

— Раньше я верил. Дерзал. Но напрасно.

— А мог бы я взглянуть на ваши записки? — неожиданно спросил Лебедянский.

Сергей полуобернулся к Вениамину, и они одновременно улыбнулись: пассажир — доброжелательно, водитель — безнадежно. Но в эту секунду интуитивно Сергей уже чувствовал смертельную опасность, и предчувствие не обмануло. В глазах Вениамина отразился вдруг немой ужас, дико закричала Ляля. Сергей отвлекся лишь на полсекунды, но этого времени хватило на то, чтобы перед «Волгой», словно бронтозавр, внезапно вырос встречный панелевоз. Нога Сергея, как ему показалось, приросла к педали тормоза, но исправить ничего было нельзя. Бежевая «Волга» неслась навстречу судьбе, и три человека в коробке кабины были, по сути, уже мертвы.

В последние мгновения перед внезапной смертью люди, как правило, не верят в реальность происходящего. Затем неверие уступает место удивлению: «Почему ЭТО случилось именно со мной?» Удивление сменяется озабоченностью, попытками во что бы то ни стало сохранить бесценную жизнь. За секунду до гибели приходит смирение.

Ровно три секунды отделяли Сергея, Вениамина и Лялю от небытия, и для каждого из них в эти секунды вместилась вся жизнь. Она промелькнула цветной кинолентой, оживляя давно забытые фрагменты детства и юности.

Сергей увидел дом, где родился, родинку на щеке у матери, потертый отцовский пиджак; ощутил на языке вкус любимых своих пельменей, которыми неизменно потчевала его бабушка; вспомнил, как пацаном на зимней рыбалке провалился по колено в ледяную воду, и тут же почувствовал сильную руку отца. Ожил в памяти букет, что нес он первый раз в первый класс, выплыло из небытия лицо соседки по парте Вики Николаенко, по которой он с ума сходил целых пять лет, вспомнились первый поцелуй и последний звонок, затем — танк, за годы армейской службы ставший другом. Звоном бубенцов отозвались в памяти крики «горько», возникла счастливая Людмила с детской распашонкой в руках, вспомнился родной таксопарк и бежевая «Волга»…

…Сирена «скорой помощи» напомнила Сергею детскую песенку про чижика. «Поторопитесь, пожалуйста, дорогие врачи, — мысленно просил Сергей. — Я, конечно, подожду умирать, я выносливый… Но поторопитесь: я не железный!»

Сознание то включалось, то опять гасло, и тогда все тонуло в липкой темноте, наполненной странными звуками так, что вспомнилось библейское: «Там будет плач и скрежет зубов». Душа зависла между миров — вне тела, вне пространства, вне времени… И вдруг яркий свет затопил пределы сознания, и женский голос бесстрастно пропел над ухом: «Пульс нитевидный. Мы теряем его».

Что-то подсказало Сергею, что он уже на операционном столе. Сергей чувствовал манипуляции хирурга, присутствие медперсонала, специфический больничный запах. И в то же самое время он видел себя как бы со стороны стоящим на холме над могучей зеленой рекой.