Псы господни

ГЛАВА XI. ОТПЛЫТИЕ

Как я уже упоминал, дон Педро был прекрасным знатоком человеческой природы, но к тому же он был рабом своих страстей. Одержимый какой-нибудь страстью, он становился глух ко всему остальному в мире. На следующее утро его одолели сомнения, правильно ли он истолковал поведение Маргарет, так ли бесповоротно принятое ею решение. Эта надежда, порожденная страстью, оживила и усилила ее.

Баловень фортуны, он так и не научился подавлять свои желания. Для него они всегда были сладким предвкушением обладания. Дон Педро никогда раньше не знал, что такое отказ. Теперь он понял, какая это мука. Она томила его всю ночь, и под утро он решил, что не смирится, что терпеть муку любви невыносимо.

Внешне, однако, в свой последний день в Тревеньоне он ничем себя не выдал. Проницательный взгляд уловил бы следы страдания не его лице, но на его поведении это не сказалось. Он в совершенстве владел искусством самообладания; одна из любимых заповедей, которую дон Педро неизменно соблюдал, звучала так: если хочешь господствовать, никогда не раскрывай своих намерений.

И хоть боль терзала его душу, а от любви к Маргарет, еще сильней воспламененной ее отказом, сердце перевертывалось, он, как и прежде, приветливо улыбался и держался все так же невозмутимо и вежливо.

Все это ввело Маргарет в заблуждение, она заключила, что, объясняясь ей в любви, он все сильно преувеличивал. Дон Педро увлекся, думала она, поддался на мгновение чувству. Рассудив так, Маргарет испытала радость и облегчение. Дон Педро нравился ей больше всех мужчин ее круга, если не считать одного, и мысль о том, что она причинила ему боль, была бы невыносима для Маргарет.

Она показала жемчужное ожерелье отцу, он счел жемчуг мишурой, и тогда Маргарет из чувства протеста намекнула, что оно очень дорогое. На графа это не произвело никакого впечатления.

– Охотно верю, – сказал он. – Со временем ты поймешь: ничто в мире не обходится так дорого, как тщеславие.

Тогда Маргарет сообщила графу, с чем связан этот дар: вручив выкуп, док Педро получает свободу и вечером покидает их.

– Очень хорошо, – безразлично заметил граф.

Маргарет приуныла. Отцу лишь бы остаться одному в своей затхлой библиотеке, погрузиться в болото философских рассуждений и ловить блуждающие огоньки познания; ему все равно, кто приходит и кто уходит из Тревеньона. Он не пожалеет и об ее уходе. Наверное, и дочь для него не более чем досадная помеха, вероятно, отец был бы рад проводить ее за море, в Испанию, чтобы она не отрывала его от ученых занятий. Но есть другой человек, которому она не столь безразлична. Мысль о нем согрела Маргарет, и она подумала, что заслужила законный упрек: из-за ее резкости Джервас давно не появлялся в Тревеньоне. Надо послать ему записку, что дон Педро уезжает вечером, а он прощен и может нанести ей визит. К дуэли Джерваса побудила ревность к дону Педро, и теперь ей ясно, что инстинктивное предчувствие не обмануло Джерваса. У него было больше оснований для ревности, чем она сама полагала.

С доном Педро она была мила и предупредительна, благодаря его замечательной выдержке, о которой я уже упоминал. Ему не пришлось складываться. Те случайные вещи, которыми он пополнил здесь свой гардероб, дон Педро отдал слуге, что был к нему приставлен, к тому же щедро одарив его деньгами.

И старый Мартин был с лихвой вознагражден за внимание к испанскому пленнику: тот сразу взял с ним верный тон.

После раннего ужина не отягощенный сборами дон Педро был готов к уходу. Еще за столом он обратился к его светлости с приличествующей случаю учтивой речью, благодаря его за великодушное гостеприимство, оказанное ему в Тревеньоне, память о котором он навсегда сохранит в своем сердце. Дон Педро благословлял небо за счастливый случай, удостоивший его знакомства с такими благородными и великодушными людьми, как граф Гарт и его дочь.

Граф, выслушав дона Педро, ответил ему с учтивостью, столь свойственной ему в те времена, когда обстоятельства еще не побудили его к затворничеству. Он заключил свою речь пожеланием попутного ветра и счастливой жизни на родине. С этими словами он удалился, предоставив Маргарет пожелать счастливого пути уходящему гостю.

Мартин принес дону Педро его оружие, шляпу и плащ. Когда он оделся, Маргарет вышла с ним в холл, потом спустилась вниз по ступенькам, прошла сад, так и не сказав ни единого слова. Они могли распрощаться еще у двери. Но он будто увлекал ее за собой одной лишь силой воли. У опушки рощицы она задержалась, решив не провожать его дальше, и протянула руку.

– Простимся здесь, дон Педро.

Дон Педро, остановившись, заглянул ей в лицо, и Маргарет увидела боль в его грустных глазах.

– О, не так скоро! – В его голосе звучала мольба, речь лилась почти как лирический монолог. – Не лишайте мою душу нескольких счастливых минут, которыми я мечтал насладиться до того, как стемнеет. Ведь я проявил чудеса сдержанности, идеальное терпение. После нашего вчерашнего разговора я не беспокоил вас ни словом, ни взглядом. Не обеспокою и сейчас. Я прошу вас о малом, но этот пустяк исполнен для меня важности – видит Бог! – огромной важности. Проводите меня чуть подальше, до той благословенной лощины, где мне впервые выпало счастье увидеть вас. Дозвольте мне именно там увидеть вас и в последний. А все, что было между этими двумя мгновениями, я буду вспоминать, как сон. О, Маргарет! Милосердия ради не откажите мне в моей просьбе.

Только каменное сердце смогло бы устоять против столь пылкой поэтической мольбы. В конце концов, сказала она себе, он просит о такой малости. И Маргарет согласилась. Но по дороге через лес в сгустившихся сумерках они не сказали друг другу ни слова. Так молча они достигли места первой встречи.

– Это то самое место, – сказала Маргарет. – Вы стояли на белом валуне, когда Брут набросился на вас.

Дон Педро помолчал, обдумывая ее слова, потом тяжело вздохнул.

– Самой большой жестокостью было то, что вы остановили его. – Он поглядел на Маргарет, словно хотел запечатлеть в памяти ее черты, потом добавил. – Как скупо вы отсчитываете мне выпрошенную милостыню – ровно столько, сколько я попросил. “Это то самое место”, – говорите вы и, не ступив лишнего дюйма, останавливаетесь. Ну и ну!

– О, нет, – смутилась великодушная Маргарет: умелый игрок, дон Педро задел ее слабую струнку. – Я провожу вас немного дальше.

Он поблагодарил Маргарет, и они продолжили спуск вдоль ручья, который теперь совсем пересох. Чем ниже они спускались, тем явственней доносился до них скрежет киля лодки о гальку. Наконец они вышли из лощины и ступили на поблескивавший в сумерках песок. У самого берега покачивалась лодка, а возле нее стояла плохо различимая в сумерках группа людей.

Увидев их, дон Педро что-то крикнул им по-испански. Двое мгновенно отделились от группы и побежали им навстречу.

Маргарет в третий раз протянула руку дону Педро.

– А теперь, прощайте, – сказала она решительно. – Да пошлет вам Бог попутный ветер до самой Испании! Желаю благополучно вернуться домой.

– Домой? – повторил он печально. – Увы, отныне “дом” для меня пустой звук. О, не уходите, задержитесь хоть на мгновение. – Он схватил ее за руку и удержал. – Я кое-что хочу сказать вам. Я должен объясниться с вами, прежде чем уйду.

– Тогда говорите скорее, сэр. Ваши люди уже близко.

– Моих матросов это не касается. Маргарет! – У него, казалось, перехватило дыхание.

Она заметила, что лицо дона Педро в сгущающихся сумерках необычайно бледно, его била дрожь. Смутный страх закрался ей в душу. Маргарет освободила руку.

– Прощайте! – крикнула она, повернулась и пошла.

Но дон Педро кинулся вдогонку и быстро настиг ее. Он схватил ее в объятия, прижал к себе. Беспомощная Маргарет чувствовала себя, как в стальной ловушке.

– О, нет, нет, – он был готов разрыдаться. – Простите меня, Маргарет, вы должны меня простить, вы меня простите, я знаю. Я не могу отпустить вас. Бог свидетель, это убьет меня.

– Дон Педро! – гневно воскликнула Маргарет.

Она сделала попытку освободиться, но он не ослабил своей хватки. За всю свою жизнь она еще не испытала такого унижения, она даже мысленно не могла себе представить, что такое возможно.

– Пустите! – приказала Маргарет, обжигая его ненавидящим взглядом. – Вы джентльмен, и такое поведение недостойно вас. Это подло, низко!

– Джентльмен! – отозвался он с презрительным смехом. Сейчас подобные слова казались ему пустой бутафорией. – Здесь нет джентльмена. Здесь только мы двое – мужчина и женщина, и я люблю вас.

Наконец она поняла, какую мерзкую, злодейскую цель преследовал дон Педро, всю безжалостность его страсти, и ее крик огласил лощину. Сверху донесся ответный крик. Она не могла разобрать слов, но узнала голос, и ее пронизала дрожь, чего с ней раньше никогда не бывало. И Маргарет дважды с отчаянием и страхом выкрикнула его имя:

– Джервас! Джервас!

Дон Педро тут же выпустил ее, но не успела она осознать это и двинуться с места, как ей на голову набросили плащ, заглушивший ее крики. Затем сильные руки обхватили ее, оторвали от земли и понесли. За матросами шел дон Педро.

– Разрази вас гром, обращайтесь с нею бережно, собаки! – крикнул он им по-испански. – Быстрее! Быстрее!

Они уже были в лодке, когда Джервас выскочил из лощины на берег. Один из матросов навел на Джерваса мушкет, чтоб разом покончить с одиноким преследователем. Дон Педро выбил мушкет у него из рук, и тот упал в воду.

– Дурак! Ты слишком много берешь на себя! Гребите быстрее, быстрее!

Они уже отплыли, когда Джервас подбежал к морю и кинулся в воду.

– Дан Педро, испанская собака! – крикнул он с отчаянием и гневом.

С каждым взмахом шести длинных весел лодка уходила все дальше.

Джервас, потеряв от горя голову, шел за ней, пока вода не дошла ему до плеч. Волны захлестывали Джерваса, он стонал в неистовстве, бессильно потрясая в воздухе кулаком.

– Дон Педро! – кричал он. – Дон Педро де Мендоса, ты от меня не уйдешь, не надейся! Я настигну тебя хоть в аду!

Дон Педро, стоя на корме, слышал эти угрозы и проклятия. Он мрачно взглянул на матроса, у которого выбил из рук мушкет.

– Я был неправ, – сказал он. – Милосерднее было бы застрелить его.