Пташка Мэй и страна Навсегда

Глава первая Мешок бобов

Мэй Эллен Берд, десяти лет от роду, хмуро глянула на брошюру, которую отлепила от своей двери, куда ее липучкой приклеила мама. ПАНСИОН СВЯТОЙ АГАТЫ ДЛЯ ДЕВОЧЕК С БОЛЬШИМИ УШАМИ. Слово «уши» появилось на обложке совсем недавно, после того как черный фломастер Мэй немного подправил заголовок. Судя по фотографии девочек в наглаженных клетчатых платьицах, «большие уши» были здесь куда уместнее, чем «большие перспективы».

В восточное окно комнаты заглядывали деревья, наблюдая за тем, как продвигается работа Мэй. Время от времени она поднимала голову и, покусывая карандаш, тоже посматривала на них. На столе перед ней лежали самые разнообразные предметы.

Мэй — худенькая, угловатая, с короткими черными волосами, расчесанными на пробор, и огромными карими глазами — по очереди потрогала комочек черного меха, лампочку, банку, книгу под названием «Тайны египетских мумий» и кусок проволоки. Затем повернулась и глянула на кота по кличке Пессимист, который валялся на постели, точно старая наволочка. Кот лежал кверху брюшком и лениво рассматривал хозяйку.

Ни Мэй, ни Пессимист этого не знали, но белки и бурундуки, пробегавшие мимо, считали, что кот просто безобразен. У него были огромные острые уши и облезлый хвост, а сам он был почти совсем лысый, если не считать редкого пушка на мягкой коже. Уголки его пасти поникли в глубокомысленном унынии. Это выражение оставалось у кота на морде вот уже три года, с того самого дня, как Мэй получила его в качестве подарка на свой седьмой день рождения.

Кот ей сразу не понравился.

— Он же лысый!

— Эта порода называется голый сфинкс, — ответила мама. — Он просто не такой, как все.

— Он угрюмый.

— Нет, он всего лишь пессимист.

И мама объяснила Мэй, что пессимисты, как правило, печальны и часто впадают в меланхолию. С этим девочка не могла не согласиться. Кот определенно был печален. Похоже, он догадался, что Мэй не любит его, как только остановил на ней зеленые миндалевидные глаза, и теперь очень сочувствовал девочке.

Мэй, разумеется, не просила такого подарка. Ее первый кот, Фасолька, умер, когда ей было шесть, и с тех пор девочка проводила дни в скорбном уединении. Ни один другой кот не мог заменить ей любимца, названного в честь фасоли, которая, кстати говоря, относится к семейству бобовых. После его кончины Мэй решила одеваться только в траурный черный цвет.

А вот ее мама подумала, что дочери лучше завести нового кота.

— У тебя совсем нет друзей, — сказала мама, и в ее больших темных глазах, которые были еще больше и темнее, чем у дочки, мелькнула тревога.

Миссис Берд уже давно перестала уговаривать Мэй, чтобы та пригласила домой кого-нибудь из одноклассниц.

— Почему бы тебе не позвать Марибет?

— У нее ветрянка.

— Как насчет Клэр?

— Ее отпустят только на День президентов[1].

— А Мэрирут?

— У нее проказа. Вот жалость.

И все-таки однажды Мэй появилась в дверях маминой комнаты и, скрестив руки на груди, сообщила, что согласна завести кое-кого из кошачьих при условии, что это будет черный тигр.

С Пессимистом у нее никак не ладилось.

Заметив, что девочка на него смотрит, кот спросил: «Мяу? Миу-мяу? Миэй?»

— Между прочим, это мое имя. Нечего его трепать, — заметила Мэй.

Тук-тук-тук.

В комнату заглянула мама.

— Ну как тебе? Отличная школа, правда? — Она с надеждой улыбнулась.

Мэй скрестила руки на животе, нахохлилась и бросила взгляд на кота.

— Наверное, да. Особенно для монахинь, — глубокомысленно ответила она.

Мамина улыбка погасла, и в сердце у Мэй тоже стало сумрачно от нехороших предчувствий.

— Но, может, все не так и плохо, — прибавила девочка.

Они с Пессимистом обменялись взглядами. Уж он-то, в отличие от мамы, хорошо понимал, что Мэй никогда не будет счастлива, если ей придется носить клетчатое платье и жить в пансионе Святой Агаты в далеком Нью-Йорке, где совсем нет леса.

— Подумай, — осторожно предложила миссис Берд, покусывая губу. — Мне кажется, школа тебе подойдет. А я поселюсь неподалеку. По субботам и воскресеньям будем гулять по городу.

Миссис Берд вошла и, пригнув голову, направилась к письменному столу. Чего только не свисало с потолка в комнате Мэй: и «музыка ветра» с подвесками-стрекозами, и вешалка со струной, на которую были нанизаны желтые листья сумаха, и сухие гирлянды плюща. На подоконнике стояли бинокль для наблюдений за букашками и прочей живностью и телескоп, нацеленный в небо, чтобы смотреть на звезды.

На стенах висело столько рисунков, что они почти совсем закрыли старые тканевые обои. Там были Фасолька и миссис Берд, лес, воображаемые места и друзья и странные существа: одни — с крыльями и фиолетовыми волосами, другие — рогатые, третьи — в черных плащах. Среди них выделялся уродец с огромной кривой головой. Он выглядел особенно жутко. Не было на стене только Пессимиста. Частенько, проследив за взглядом миссис Берд, он принимался обиженно изучать рисунки в поисках своего портрета.

Временами, когда миссис Берд смотрела на самые страшные, самые мрачные рисунки, ее глаза снова становились большими и тревожными. «И ты еще хочешь, чтобы тебя не считали странной», — говорила тогда мама. Выглядела она при этом еще печальнее, чем кот.

— Ну как? Ты готова ехать на пикник? — Миссис Берд подошла к Мэй сзади и крепко ее обняла.

Мэй кивнула, теребя кисточки на длинной шали, в которую завернулась, превратив ее в платье. Болотные Дебри были очень малы и совсем обезлюдели, чтобы устраивать здесь праздник, поэтому Мэй и миссис Берд каждый год ездили на представление и пикник в Кабанью Лощину. Это было за два города от их дома, зато в Лощине всегда устраивали парад и соревнования, а еще туда приезжали все ребята из школы.

— Готова, — как можно бодрее ответила Мэй.

Мама чмокнула дочь в макушку. Аромат жасминовых духов миссис Берд впитался в шаль.

— Твои одноклассники будут рады тебя повидать.

Мэй покраснела. Она в этом очень сомневалась.

Девочка ни слова не сказала о том, что с начала каникул она достигла кое-каких успехов, пока тайно готовилась к этому дню. Налегая на пончики с арахисовым маслом и кунжутом, она прибавила почти целый килограмм, и поэтому была теперь не такой уж и тощей. Ее острые коленки немного округлились. А еще она училась улыбаться перед зеркалом. Обычно, когда Мэй улыбалась, все думали, что она строит рожу, но после долгих тренировок она добилась почти нормальной, на ее взгляд, улыбки. У девочек с милыми улыбками полно друзей. Миссис Берд не раз напоминала ей об этом, когда приходила помогать с готовкой на дни хот-дога[2] и видела, что Мэй одиноко сидит в самом конце стола пятиклашек, сгорбившись над кучкой моркови.

— Я не умею заводить друзей, — смущенно говорила девочка.

— Ну, по правде говоря, заводить их и не надо, — отвечала ей миссис Берд. — Ты просто дружи, когда они появятся.

Тогда Мэй думала, что уж это ей точно не грозит.

— Что это у тебя? — спросила миссис Берд.

Мэй посмотрела на предметы, лежавшие на столе.

— Овеществлятор. Он делает настоящим все, о чем ты мечтаешь. Вот захочется тебе сережки с изумрудами, и они сразу появятся.

Пригнувшись, миссис Берд прошла обратно, к двери. Она остановилась на пороге и задумчиво посмотрела на Мэй.

— А может, лучше стать юристом с большой зарплатой и купить мне эти сережки по-настоящему?

Мэй посмотрела на овеществлятор. Разве он не настоящий?

— Давай-ка искупайся. Я наберу ванну.

Девочка повалилась на кровать, представляя, как приедет на пикник. Что, если одноклассники не узнают ее? С лишним-то килограммом веса и широкой правдоподобной улыбкой, приклеенной к лицу.

«Кто эта девочка? — спросит один из мальчишек, Финни Элвей. — Кажется, она похожа на Мэй».

— Они увидят меня во всей красе, — заявила Мэй коту.

— Мяу? — оживился Пессимист.

Несколько минут спустя на лестнице снова послышались шаги миссис Берд. Скрипнул вентиль, шаги стихли. Мэй размотала шаль и пошла купаться. У самых дверей ванной она остановилась. Изнутри слышался плеск, словно кто-то играл с водой, устраивая водовороты.

Сжав керамическую ручку, Мэй повернула ее и распахнула дверь. Внутри никого не было. Посередине стояла белая ванна на ножках-лапах, а в ней чуть заметно колыхалась вода. Мэй наклонилась, тщательно ее изучила и только тогда забралась внутрь. Девочка уже привыкла к таким вещам. Мама всегда говорила, что в старых домах полно всевозможных странностей. Раньше Мэй настаивала на том, что это привидения. По этому поводу она получила от миссис Берд уже немало суровых взглядов и теперь не стала поднимать шум, а просто ушла под воду с головой, с бульканьем выпуская из ноздрей пузырьки воздуха.

Через полчаса Мэй вышла из ванной, завернувшись в полотенце. За ней клубилось облако пара, обволакивая очертания Пессимиста, который ждал у двери, вылизывая лапы. В сопровождении кота девочка вернулась к себе и натянула бирюзовую маечку и шорты, приготовленные мамой взамен ее обычной черной одежды.

Прошлым летом Мэй сделала в своей комнате узенькую полочку. Она змеей тянулась вдоль стен почти под самым потолком. На ней была расставлена коллекция лучших кварцевых камешков, которые Мэй находила в лесу. Мама клялась, что в них нет никакой ценности, но для девочки они сияли ярче бриллиантов. Помимо камешков на полке расположился целый зоопарк из причудливых животных, которых Мэй смастерила из скрепок, сосновая шишка в форме сердечка — они с Пессимистом нашли ее на улице — и ониксовая брошь, оставшаяся от старой хозяйки дома — дамы по имени Берта.

Кварцевые камешки смотрели на Мэй так, словно хотели отправиться с ней хоть на край света. Встав на цыпочки, она взяла один, самый маленький, и разрешила ему проехаться в своем кармане. На удачу.

Пикник оказался кошмаром.

Чуть ли не целый день потная и красная Мэй Берд раскатывала по лужайке перед зданием мэрии на своем велосипеде. Кисточки, привязанные к ручкам руля, летели по ветру. За спиной у девочки, в рюкзаке, сидел кот породы голый сфинкс, который ни под каким видом не пожелал оставаться дома. Одноклассники Мэй расположились поодаль, на травке. Они смеялись и о чем-то болтали.

Мэй делала вид, что необыкновенно занята. Наконец, бросив пугать кузнечиков, она устроилась под деревом неподалеку от стола взрослых и стала репетировать улыбку.

До нее долетал разговор родителей.

— Спасибо, дом очень милый. Знаете, нам столько всего предлагают, — говорила миссис Берд, знакомым движением поправляя шляпу. Она считала, что от солнца у нее появляются морщинки. — Но мне кажется, для Мэй будет лучше, если мы выберем что-нибудь… попроще.

Она опустила глаза.

Девочка покраснела. Она-то знала: мама хочет переехать, потому что попроще надо стать ей, Пташке Мэй Берд. Миссис Берд посмотрела в сторону, заметила дочку и смутилась.

Мэй сделала вид, что ничего не услышала. Она немного подергала траву, а потом встала и, понурив голову, направилась к другим детям.

Над лужайкой поднялось облачко пыльцы. Догнав Мэй, Пессимист попытался цапнуть ее за пятку. Девочка взяла кота на руки и хмуро посмотрела на него.

— Сегодня у меня другая компания. Иди-ка поиграй.

Кот лизнул ее подбородок шершавым розовым язычком. Она поморщилась, поставила его на землю и подтолкнула, отгоняя прочь. Нервно поправив одежду, она зашагала к тесному кружку одноклассников. Мэй попробовала втиснуться в их ряды, но не сумела и осталась позади, точно лишний камешек, который, сколько его ни клади, все время падает с горки.

В середине круга стояла Клэр Арнисон. Сегодня ее волосы не были схвачены, как обычно, в два хвостика, а свободно падали на спину, волнистые, точно горная река. Челку она зачесала назад, скрепив двумя заколками с яркими розовыми бантами. Клэр, как обычно, держалась непринужденно. Мэй часто задумывалась, почему она сама не умеет вести себя так же. У Клэр всегда была наготове подходящая шутка. Клэр не таращила глаза и не выглядела угрюмой. Но главное — у нее был миллион друзей, и среди них — ни одного лысого кота.

— Мне разрешили только восьмерых пригласить, — говорила Клэр. — Марибет пойдет. И Колин… Финни, а ты?

Пока она выбирала гостей на Праздник воздушных змеев, который родители устраивали каждый год на ее день рождения, Мэй широко улыбалась. Может, ее никто еще не узнал? Что, если Клэр позовет и Мэй, решив, что это загадочная незнакомка?

— Послушай-ка, Мэй…

Клэр повернула голову. Мэй просияла. Сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди.

— А там что, твой кот? Это он танцевать умеет?

Клэр ткнула красивым пальчиком на другую сторону лужайки, и все взгляды устремились туда.

Вот незадача.

— Да. — Мэй постаралась улыбнуться по-новому, но почувствовала, что у нее выходит привычная гримаса.

Все в классе помнили Пессимиста, потому что в феврале Мэй приносила его на урок. Тогда им задали рассказать, как делаются разные вещи. Все остальные приготовили доклады о том, как делать бутерброды или шить подушки, а Мэй показала, как научить кота танцевать. Это был один из тех редких дней, когда одноклассники заметили, что она существует, в хорошем смысле. (В плохом ее замечали постоянно.) На самом деле Мэй тогда немного слукавила: Пессимист, конечно, всегда пребывал в печали, однако с детства умел и обожал танцевать.

— Классно было! — вспомнил Финни Элвей.

Мэй кашлянула и немного приободрилась. По крайней мере, они думали, что у нее отличный кот.

— Ага, — согласился Элмор Смит. — Но круче получилось, когда Мэй хотела улететь на шариках. С крыши мамочкиной машины! Помните?

Все захихикали. У Мэй упало сердце. Она попробовала улыбнуться, будто и сама считала, что это смешно. И потерла шрам на колене, который заработала на прошлогоднем пикнике. После того случая она стала бояться высоты.

— А помните Пташку Мэй, королеву воинов? — продолжила Марибет.

Теперь они уже не хихикали, а хохотали вовсю. Мэй покраснела, как помидор, вспомнив про фотографию, которая однажды выпала из ее учебника по обществознанию. На снимке Мэй играла в амазонку. Они с Пессимистом прятались в лесу. На Мэй был ее любимый черный купальник с блестками, похожий на кусочек ночного неба. Из-под ремешка на плече торчали длинные палочки — стрелы. Тогда миссис Берд сказала, что Мэй — ни дать ни взять полуголая дикарка, но все же тайно спрятала фотографию в один из учебников. Она хотела сделать Мэй приятный сюрприз. Девочка и правда не ожидала, что фотография вылетит из книги. Только вот радоваться ей совсем не хотелось. Она готова была провалиться сквозь желто-зеленые плитки школьного пола.

— А помните, на экскурсии? Как Мэй забыла дверь ванной запереть и она открылась?

Мэй переступала с ноги на ногу, не поднимая головы, чтобы никто не заметил ее пунцовых щек. Она беспомощно поглядывала на стол, где сидели взрослые, надеясь, что мама ничего не заметит. К счастью, миссис Берд слишком увлеклась беседой с другими родителями.

Спасли ее «Гонки на трех ногах» — веселое состязание, в котором твою ногу привязывали к ноге партнера и вместе с другими парами нужно было бежать наперегонки. Мэр Кабаньей Лощины объявил, что настало время размять косточки, и попросил участников собраться на лужайке вокруг розового флага.

Он еще не договорил, а дети со смехом и криками уже бросились туда. Мэй как завороженная сделала несколько шагов за ними следом, рассеянно передвигая худые длинные ноги. Она так любила бегать. Никто бы за ней не угнался!

Но в гонках участвовали по двое. И пара была у всех, кроме нее.

— Миу? Мяу? Миэй? — вдруг спросил Пессимист и потерся об ногу девочки.

— С котами нельзя, — вздохнула Мэй.

Бегуны встали в ряд. Ударил гонг, и Клэр с Марибет вырвались вперед. По сравнению с Мэй, они еле ползли, но девочка с радостью отдала бы всю свою прыть, лишь бы у нее тоже была пара.

Она побрела назад, к велосипеду, и плюхнулась рядом с ним на траву.

— Может, если уехать в другое место, я тоже стану другой? — шепнула она коту.

Мэй сорвала одуванчик в пушистой шапке, который рос возле ее сандалий, и подула на него.

Пессимист согласно мяукнул, хотя совсем не понимал, о чем речь. У него всегда был такой вид, будто он знает, что Мэй больше не с кем поделиться.

— Но это совсем не значит, что я хочу в Нью-Йорк, — торопливо добавила девочка.

Ее плечи поникли. Мэй показалось, что она стала тяжелой, как мешок с бобами. Правда, мешки с бобами никогда не попадали в дурацкие ситуации, не летали на воздушных шариках на глазах у других мешков и всегда запирали дверь ванной комнаты. Если хорошенько подумать, бобам жилось намного легче, и оказаться мешком было бы не так уж и плохо.

Мэй сорвала еще один одуванчик и дунула.

— А может, лучше было родиться мешком? — спросила она у белых пушинок-парашютистов.

Пессимист неодобрительно мяукнул.

— Не бойся, киса. Никуда я не денусь.

Кот свернулся клубочком, но по-прежнему не сводил с нее глаз. У него явно были сомнения на этот счет.

— Или ты что-то такое знаешь?

С края лужайки на Мэй смотрели деревья.

Они-то знали все.

Глава вторая Письмо из прошлого

— Я тут выйду.

Миссис Берд посмотрела на Мэй, на пыльную дорогу впереди, потом снова на Мэй, которая сидела держа спину прямо, как ее и просили. Миссис Берд затормозила у обочины и провела рукой по волнистым каштановым волосам.

— А может, вместе поедем домой, котенок?

Мэй помотала головой.

— Ты все время пропадаешь в лесу. А ведь там змеи водятся.

Мэй открыла дверь, но мама положила руку на плечо дочери. Девочка обернулась.

— Я очень тебя люблю, котенок, — сказала миссис Берд.

— И я тебя.

— Мэй, погоди.

Девочка почти уже вылезла из машины, но села обратно. Мама посмотрела ей прямо в глаза.

— Ты мне дороже всех на свете. Помнишь?

Мэй улыбнулась. Миссис Берд облегченно вздохнула. Ее дочь обошла машину, достала из багажника свой рюкзак и велосипед. Затем оттуда выскочил Пессимист, и Мэй захлопнула дверцу багажника. Машина уехала.

— Вот и славно, — сказала девочка.

Она оглядела главную площадь. Повсюду царили сушь, разруха и запустение, но если про них забыть, Болотные Дебри выглядели точно так же, как и любой другой городок в Западной Виргинии.

Мэй Берд всегда казалось, что если бы штаты сравнивали с людьми, то Западная Виргиния стала бы застенчивой родственницей Техаса. Огромный и нахальный Техас разлегся на земле, будто говорил: «Поглядите на меня. Я — Техас!» А тихоня Западная Виргиния всегда держалась в сторонке. Она пряталась в складках горных склонов, отдыхала в прохладной тени. Это была милая, скромная красавица, и леса надежно хранили ее секреты. По крайней мере, так казалось Мэй.

Теперь Болотные Дебри мало чем напоминали город. Дома, которые раньше обступали площадь тесным кружком, точно словоохотливые кумушки, превратились в бесформенные груды кирпичей, поросшие сорняками. На развалинах элегантного особняка, когда-то принадлежавшего мэру, поселились опоссум, четыре змеи и сто тысяч триста шесть червяков. Старый домик почтмейстера облюбовали сороконожки: они выращивали там своих длинных противных деток.

Единственным зданием в городе, которое еще сохранило свои очертания, оставалась почта. Она стояла в густых зарослях, похожая на разрушенный зуб. Три стены почти совсем обвалились, и кирпичи каскадами рассыпались по траве, словно водопад.

Мэй положила велосипед набок и посмотрела по сторонам. Делать ей было нечего. Разве что слоняться туда-сюда по площади в компании Пессимиста и выдумывать для него истории о том, кто жил здесь давным-давно и почему уехал. Сколько она себя помнила, в городе все время стояла страшная засуха, и Мэй нравилось думать, что дождь ушел во Флориду, а жители Болотных Дебрей отправились вслед за ним.

«Мяу», — сказал Пессимист, и Мэй перевела это как «Хорошо, что у меня есть ты, а у тебя — я». Целый час парочка ходила взад-вперед по дороге. Мэй пинала камешки. Потом кот погнался за мотыльком и убежал в лес, а девочка в стотысячный раз пролезла в почтовую контору через дыру в стене и занялась поиском сокровищ. Однажды она уже откопала тут чучело скунса на деревянной подставке. А еще нашла три старые резиновые печати с надписями «Первый класс», «Второй класс» и «Третий класс».

Теперь она запустила руки в кучу мусора, которая лежала у задней стены, и стала просеивать между пальцев камешки и песок, надеясь обнаружить еще одну печать или письмо. Мэй уже подумывала бросить это занятие, но вдруг ее рука наткнулась на что-то необычное. На ощупь оно явно отличалось от камней. Лист бумаги! Большим и указательным пальцами девочка ухватила его за краешек и осторожно потянула. Мусор с шорохом посыпался вниз. Показался уголок, позеленевший от плесени.

Письмо. Вот так находка! Мэй не верила своим глазам.

— Миэй?

— Ну и напугал же ты меня! — Сердце едва не выскочило у нее из груди. Мэй посмотрела в зеленые кошачьи глаза: — Гляди, что я нашла.

Она показала коту письмо.

— Кто-то не получил почту.

Мэй закусила губу, раздумывая.

— Может, это что-то личное, — затаив дыхание, шепнула она Пессимисту, но тому письмо уже надоело. Кот принялся вылизывать черные лапки.

Несомненно, конверт был очень старый — он весь пожелтел от времени. На отогнутом уголке Мэй заметила марку и штемпель. Чернила выцвели, но все же девочка сумела разобрать дату: 11 июня 1951 года.

— Надеюсь, особых тайн у них не было, — с любопытством улыбнулась Мэй.

Солнечный свет пробрался через дыру в стене и упал на лицо девочки, разделив его на две половинки. На обратной стороне конверта, где клапан заканчивался острым кончиком, стояла выцветшая печать: дерево, окруженное снежинками. Приглядевшись, Мэй заметила в кроне лицо старой дамы. Девочка долго изучала его, и чем дольше смотрела, тем сильнее щекотало у нее под ложечкой. Это был самый красивый рисунок на свете, и все-таки он ей чем-то не нравился. Мэй задумалась — и тут поняла почему. Нельзя было угадать, какая она, эта дама. Добрая старушка, которая приглашает к себе, на дерево, или злая старуха, которая только и ждет, чтобы выпрыгнуть из листвы, словно… тигр.

Мэй вздохнула, перевернула письмо и вытерла с него пыль и плесень, чтобы взглянуть, кому его прислали. Девочка моргнула раз, другой. Трижды перечитала адрес. Глаза у нее стали большими, как плошки.

На конверте синими чернилами чей-то петлистый почерк вывел:

— Миэй?

Мэй вздрогнула и стрельнула глазами в Пессимиста, который неслышно подобрался к ней.

— Тише, киса!

Она рассеянно потрепала кота по макушке и вернулась к письму. Девочка посмотрела на печать, снова перечитала адрес. Ее адрес. Она чувствовала себя так, будто внутри у нее засиял светлячок. Мэй встала, огляделась и снова села.

Письмо написали какой-то другой Мэй Берд.

И все же это был ее собственный адрес.

Покусывая ноготь, она глубоко задумалась.

Наверняка они перепутали дату. Тысяча девятьсот пятьдесят первый. Да тогда ее мама еще не родилась!

Но если дата была неправильной и письмо прислали недавно, как тогда оно оказалось под грудой кирпичей?

Мэй вертела письмо в руках, не веря своим глазам.

— Ну, киса? — прошептала она. — Что же нам теперь делать?

Мэй закусила губу, сунула в рот мизинец. Она потянулась открыть письмо, передумала, снова решилась. И быстро вскрыла конверт.

Внутри, как и положено старому письму, лежал пожелтевший листок, покрытый голубыми разводами в тех местах, где бумага когда-то намокла и чернила потекли. Мэй осторожно вытащила и развернула лист, опасаясь, как бы он не рассыпался.

Мэй облегченно вздохнула. Все ясно. Она не слышала ни о какой Кари Кагаки или Северной ферме. Они ошиблись. Девочка прислонилась к стене, чувствуя себя как миска, полная желе. Потом посмотрела на конверт и печать. Под ложечкой снова защекотало.

Пальцы Мэй сами потянулись к карте. Девочка глянула на нее краем глаза, притворяясь, будто и не смотрит совсем. Некоторые места она узнала сразу. Вот главная площадь, вот — внутри у нее все похолодело — Седые Мхи, а за ними — лес. На карте был даже темный мазок, обозначавший огромные заросли колючих кустарников, Бесконечные Дебри. Мэй называла их так, потому что ни разу не смогла перейти. Дебри заполонили всю восточную часть леса.

За ними лежало озеро.

Оно казалось таким же невероятным, как и письмо. В Болотных Дебрях не осталось озер. Тут не нашлось бы даже лужицы. Мэй всегда считала, что белки и бурундуки бегают пить в соседний город. Если озеро и было тут в 1951 году, то сейчас оно высохло.

Мэй скомкала письмо и бросила на пол. Правда, тут же быстренько наклонилась и подняла его. Покраснев, девочка расправила мятый листок, сложила его и сунула в рюкзак. Пессимист задумчиво наблюдал за ней.

— Не хочу мусорить, — объяснила Мэй, понимая, что ни за что на свете не пойдет искать это озеро.

Но кот, похоже, ей не поверил. Девочка вздохнула.

— Честное слово.

На самом деле Мэй никто еще не говорил, что нуждается в ней.

— Мяу, — только и ответил тот, кому она была нужнее всего на свете.

Если бы под рукой у девочки оказался кошачий словарь, она узнала бы, что это «мяу» можно приблизительно перевести как «любопытство сгубило кошку».

Мэй села на велосипед, Пессимист забрался в рюкзак, и они отправились домой.

Глава третья По ту сторону Дебрей

На следующее утро Мэй надела свою любимую черную маечку и черный джинсовый комбинезон и вышла на парадное крыльцо. С тарелкой овсянки и стаканом апельсинового сока в руках она уселась в глубокое кресло-качалку. Следом, через дыру в сетчатой двери, на крыльцо выскользнул Пессимист и уселся у ног девочки.

Мэй зевнула так широко, что ее рот стал похож на пещеру. Прошлой ночью мама разбудила девочку, чтобы посмотреть на звездопад. Они лежали на заднем крыльце, постелив на пол спальный мешок, и соревновались, кто насчитает больше ярких, стремительных метеорчиков.

Все начиналось хорошо, но вскоре Мэй стала покушаться на мамины звездочки, а мама — на ее. Потом они начали толкаться, чтобы отвлечь друг друга.

— Ты меня не любишь! Тебе лишь бы выиграть! — хохоча, крикнула Мэй.

Миссис Берд рассмеялась.

— Неправда. Ты для меня дороже всех метеоров. И даже большинства комет.

— Ой-ой-ой! — Девочка закатила глаза.

Они не спали до поздней ночи.

Наутро Мэй ползала как сонная муха, но ложиться в постель не хотела. Это был один из тех дней, когда мир обещает так много! Стрекозы гудели, солнце пригревало деревянное крыльцо, и доски пахли лесом. Определенно, это был Особенный День.

Мэй нащупала в кармане карту. Хотелось думать, что она сама туда запрыгнула, но девочка знала, что это не так.

Она торопливо доела кашу и выпила сок. Если уж ей предстоял Особенный День, нужно было побыстрее выяснить, в чем его особенность.

Подул ветерок. Пессимист подставил ему брюшко и вытянулся, как длиннющая резиновая лента. Он запрыгнул девочке на колени, лизнул ей подбородок и уперся лапкой в грудь, словно хотел удержать на месте.

— Фу!

Мэй поморщилась, встала и смахнула кота. Пессимист вцепился в пояс ее комбинезона с короткими шортиками и повис, как связка ключей на ремне школьного сторожа.

— Мью? Мяу? Миэй?

— Ну давай же, киса. Брысь!

Кот приземлился на пружинистые лапки и посмотрел девочке вслед. Она сбежала по ступенькам во двор, заросший сорняками. Пессимист тоже спрыгнул и пошел за ней, осторожно поднимая лапы, — солнце уже выжгло траву, и та пожелтела, засохла.

— Мам, я в лес! — крикнула Мэй через сетчатую дверь.

— Далеко не уходи! — отозвалась мама.

Девочка вытащила карту, еще раз посмотрела на нее и сунула обратно в карман. Велосипед лежал в траве прямо у крыльца. Мэй оседлала его, взялась за руль с кисточками и закрутила педали. Флюгер, который она приделала сзади к седлу, вертелся и сверкал на июльском солнце. Велосипед проскакал по спрятанным в траве кочкам и въехал на извилистую лесную тропу.

Подпрыгивая, петляя и мелькая меж деревьев, Мэй летела вперед. Листья щекотали ей руки. Пессимист бежал следом. Иногда он останавливался, чтобы вылизать лапки или куснуть мошку, которая пряталась в его редкой шерстке, а потом снова пускался догонять. Мэй затормозила перед упавшим деревом, которое преградило ей путь, отмечая конец тропы, и кот затормозил тоже. В самый последний миг, чтобы не столкнуться с велосипедом, он прыгнул, стрелой пролетел по воздуху и приземлился с другой стороны. Мэй положила велосипед и перелезла через дерево, шлепая комаров, которые так и норовили сесть ей на ноги. Комары, как она считала, добывали влагу из крови белок, а те бегали пить в Кабанью Лощину.

Где-то в чаще переговаривались два виргинских перепела.

— Как вить? Как вить? — спросил один, и его голосок прозвучал почти по-человечески, как и у всех виргинских перепелов.

— Как вить? — в свою очередь удивился другой.

Мэй глубоко вдохнула лесной воздух и пошла вперед.

Примерно через час девочка остановилась. Разделив челку надвое, точно шторки, чтобы ветерок обдувал ей лоб, Мэй посмотрела по сторонам. В этой части леса росли большие, старые деревья. Дубы, клены, сумахи стояли поодаль друг от друга, сохраняя вежливую дистанцию. Мэй знала: если пойти вперед и свернуть налево, то придешь к пологому холму, покрытому тесной порослью более молодых деревьев. Если свернуть направо, доберешься до русла высохшего ручья и огромных плоских камней, которые раньше служили кораблями, крепостями и танцплощадками для Пессимиста.

Сразу справа, за маленькими сосенками, начинались Бесконечные Дебри. Мэй не раз пыталась продраться через их колючие заросли. Обычно, пройдя несколько шагов, она оказывалась перед неодолимой преградой и, потирая царапины, с мрачной миной выбиралась назад. Мэй вытащила карту. О том, чтобы обойти дебри стороной и вернуться домой до темноты, нечего было и думать.

Девочка пожала плечами.

Она подошла к самым зарослям, и несколько мелких кустов тут же вцепились шипами в ткань ее кед.

— Цепляки противные! — Мэй шагнула, высоко поднимая ноги.

— Миээй?

Она обернулась.

— Иди домой, киса.

Пессимист замер в нескольких шагах позади и с любопытством разглядывал хозяйку. Кот обернулся, потом снова посмотрел на Мэй, будто хотел сказать: «Ты что, шутишь? Все только начинается!» Он ловко проскользнул под кустами, через которые только что пробилась Мэй. Она пожала плечами и пошла дальше. Колючие ветки жалили ее голые ноги. Девочка медленно продвигалась вперед, стараясь наступать на бревна и камни, чтобы держаться повыше от земли. Через десять — пятнадцать минут она забралась так далеко, что уже не видела края зарослей, куда бы ни посмотрела. Пессимист, играя, забегал вперед, скакал с бревна на бревно, нырял под низкие ветки. Несколько раз им приходилось отступать перед непроходимой стеной колючек и поворачивать в поисках другого пути.

Переход занял целую вечность. Прошло пятнадцать минут, а дебрям по-прежнему конца-края не было видно. Еще пятнадцать минут спустя ничего не изменилось. Как и вчера, у Мэй защекотало под ложечкой. Не стоило сюда залезать. Что, если она не сможет выбраться?

Пессимист, которому прогулка совсем не доставляла хлопот, успел заскучать. Он вернулся, чтобы посмотреть, как Мэй продирается через самые непролазные дебри в мире.

— Может, повернем обратно, киса? — Мэй поглядела на небо. Солнце клонилось все ниже. Она слишком поздно вышла из дома.

Кот сочувственно пригнул большие уши и вернулся к ней.

— Погоди-ка.

Мэй погрызла ноготь. Неподалеку она заметила небольшую прогалину. Если постараться, до нее вполне можно было допрыгнуть. Девочка присела, скакнула и твердо приземлилась на обе ноги. Потом посмотрела назад. Возвращаться теперь не имело смысла.

Через несколько минут заросли поредели, и вскоре Мэй смогла идти свободно. Ей даже не приходилось останавливаться, чтобы отцепить от кед очередную колючку. Мэй заметила, что земля тут стала другой. Если вокруг их дома лежала засохшая грязь, то здесь почва была мягкая, немножечко вязкая, почти что влажная. Сердце Мэй тревожно застучало. Она обернулась на заросли цепких колючек и почувствовала себя такой одинокой. Дом был далеко. Пожалуй, даже слишком.

Пессимист рысил впереди. Изредка он оборачивался и смотрел, поспевает ли за ним Мэй. Кот взбежал на вершину холма и скрылся из виду, а в следующее мгновение до Мэй долетел странный рык.

— Киса?

Девочка ринулась на помощь коту, взлетела на холм и обнаружила две вещи. Во-первых, рычал Пессимист. Во-вторых, они стояли на берегу озера.

Хвост кота вытянулся и застыл, точно палка, уши дрожали. Рычание шло откуда-то из глубины его брюха.

— Что там такое, киса?

Мэй с недоверием посмотрела на темный водоем. Это было всего лишь маленькое озерцо, напоминавшее по форме кривую букву О. И все же оно оказалось гораздо больше, чем предполагала девочка. На темной глянцевой поверхности не плавало ничего — ни плоского листа лилии, ни соринки. У берега, там, где вода касалась камней, дрожала мелкая рябь. В зеркальной глади отражались невесомые белые облака. Озеро было глубокое, полноводное. Словно бы Мэй очутилась в тропическом лесу, а не в засушливых окрестностях Болотных Дебрей. Неужели тут и в самом деле так глубоко?

Мэй шагнула вперед, споткнулась обо что-то, но устояла на ногах. И обернулась.

На земле, приоткрыв ржавые зубчатые челюсти, лежал медвежий капкан. Короткая цепь соединяла его с металлическим колышком, который валялся рядом.

Сколько же лет пролежала тут ловушка? И кто ее оставил?

Решив, что капкан, возможно, все еще действует, Мэй наклонилась, взяла его за цепь и зашвырнула в озеро. Бултых! По черной глади пошли круги. Мэй вдруг стало не по себе: пожалуй, не стоило этого делать. Она посмотрела кругом, вгляделась в лесную чащу. Тем временем облачка в небе потихоньку начали расползаться, будто испугались чего-то. Мэй сглотнула.

Она снова посмотрела по сторонам. На озерных берегах ни домика, ни фермы. Никакой Хозяйки тут не было.

— Миу? Мяу? Мээээй? — ныл Пессимист. Он бегал туда-сюда по краю леса, будто звал Мэй скорее пойти домой.

— Не бойся, киса. Это же просто водичка.

Мэй наклонилась и посмотрела на свое отражение. Вот и она — короткая челка, черная маечка, острые локти и коленки. А еще — какой-то мерцающий огонек.

Мэй задрала голову вверх. Сквозь дымку расходящихся облаков проглядывало солнце. Девочка посмотрела на озеро и снова на небо. Солнце было совсем в другой стороне, а этот огонек светился где-то под водой. Мэй наклонилась пониже и прищурилась. Огонек метнулся вверх, юркий, как рыбка.

И вдруг Мэй потеряла равновесие. Охнув, она замахала руками, но было поздно. Она с плеском шлепнулась прямо в воду.

Растопырив руки, девочка погружалась в глубину. Ледяная вода ужалила тело, и Мэй хорошенько ее наглоталась, прежде чем изо всех сил заработала руками и ногами.

Барахтаясь, она вынырнула на поверхность и поплыла к берегу, разбивая озерную гладь.

Внезапно Мэй почувствовала, как чьи-то сильные пальцы сомкнулись вокруг ее лодыжки. На миг они замерли, стиснули ногу покрепче — и вдруг как дернут!

Мэй ушла под воду с головой. Она отчаянно замахала руками, стараясь выплыть, но чьи-то пальцы держали ее крепко. Тогда девочка изо всех сил дернула ноги вверх, согнув колени. Пальцы наконец соскользнули, и она поплыла к берегу. В ушах звенели пронзительные вопли Пессимиста. Когда Мэй почти уже выбралась на илистый берег, что-то скользнуло по ее икрам в последний раз, и таинственное создание отступило. Пыхтя и отдуваясь, девочка выползла на твердую землю.

Она развернулась лицом к воде и отползла назад, а кот прыгнул и встал перед ней, словно лев на защите своего прайда.

Девочка схватила его и прижала к груди. Они оба не сводили с озера глаз, ожидая, когда оттуда вынырнет неизвестное чудовище.

Но все было тихо.

Мэй встала на ноги и начала медленно пятиться прочь от берега.

Если бы девочка слышала что-то еще, кроме гулких ударов своего сердца, она бы заметила, что кругом стоит непривычная тишина. В лесу примолкло все живое. Мэй не видела, что даже легкие облачка в небе разлетелись кто куда.

Она взошла на вершину холма, повернулась к озеру спиной и бросилась бежать.

Миссис Берд сидела на кухне и говорила с кем-то по телефону, когда усталая, мокрая, исцарапанная дочка проскользнула в дом с черного хода и стала тихонько подниматься к себе.

Лестница находилась возле кухни, и сквозь собственное пыхтение Мэй слышала приглушенный голос мамы.

— Мы пока не решили, сестра Кристина, но очень серьезно об этом думаем. Да… Латынь… вот как… И французский? Боюсь, он ей не очень-то по душе. Мэй больше нравится рисование. Понимаю. Но мне кажется, ей будет этого не хватать… Да, что верно, то верно…

Мэй на цыпочках прошла в свою комнату и стянула мокрую одежду. Надев мягкую шелковую пижаму, девочка завернулась в одеяло, словно личинка в кокон. Она вся дрожала. Пессимист прыгал вокруг и рыл одеяло у нее на макушке, пока Мэй не приоткрыла дырочку и не впустила его. Кот свернулся клубком на груди у хозяйки и несколько раз лизнул ее мокрую щеку. Так они просидели больше часа.

Наконец в комнату заглянула мама.

— Малыш, я не слышала, как ты пришла. Все хорошо?

Мэй продолжала сидеть под одеялом, покусывая губу.

Миссис Берд села на край постели.

— Я собиралась ужин готовить.

При слове «ужин» из складок высунулась голова Пессимиста. Немного погодя Мэй тоже выглянула наружу.

— Ты что, купалась?

Мэй вспомнила, что у нее мокрые волосы.

— А… да.

— Родная моя, да что с тобой? — Увидев лицо девочки, миссис Берд взволнованно наклонилась к ней.

Мэй прижалась к маме и крепко обняла ее.

— В лесу что-то злое, — прошептала она.

Миссис Берд крепко сжала ей плечи, отстранила от себя и посмотрела дочери в глаза.

— Ты что-то видела?

Мэй покачала головой.

— Нет, не видела. Это… — Она глубоко вдохнула. — Оно живет в озере.

— В озере?

Взволнованные, добрые глаза миссис Берд погасли, и в них прокралось подозрение.

Мэй прикусила язык. Она поняла, что допустила ошибку. Ведь ей не разрешали ходить ни на какое озеро. Мэй принялась дергать нитки на одеяле, а мама подняла руку и потерла висок.

Когда она снова заговорила, голос у нее был усталым.

— Мэй, ты кого-то встретила в лесу?

— Нет. Это было просто…

Чудовище? Что она могла сказать? Мама так расстроилась. Разве она заслужила какую-то небылицу, в которую никогда не поверит? Девочка посмотрела на письменный стол, обвела пальцем свой любимый цветок, вышитый на одеяле.

— Мэй, ну когда же ты повзрослеешь?

Мэй не ответила. Она плотно сжала губы и опустила голову.

— Я просто уверена, что в пансионе… со сверстницами… — Тут миссис Берд внимательно поглядела на дочку и потрогала ей лоб. — Да у тебя жар! Принесу аспирина. И в лес ты больше не пойдешь!

Мэй слабо улыбнулась, стараясь показать, что все понимает. Она знала, что вместо улыбки получилась гримаса. Правда, сейчас это было не важно. Мама уже вышла в коридор.

Мэй снова зарылась в одеяло. Страх еще сидел у нее в груди, но теперь девочка не знала, что пугает ее больше: озерное чудище или пансион Святой Агаты.

Она подумала, что ни за что больше не уснет, и все же погрузилась в дрему, точно камень, который уходит в озерную глубину.

Только что миновала полночь. На мощеной дорожке заднего двора сидели Пессимист, паук и божья коровка. Каждый был занят своим делом. Один слушал сверчков, другой ловил насекомых, которые летели на свет фонаря, висевшего над крыльцом Бердов, а третья кусала травинку. Тем временем на краю леса появилась таинственная фигура.

Все трое бросили свои занятия и поглядели на нее. Неизвестное существо приблизилось и заскользило по дорожке прямо к черному ходу.

Фигура вплыла в дом, и Пессимист проводил ее ленивым взглядом. Он давно привык, что по ночам вокруг дома бродят разные существа. Заметив, что фигура направилась к лестнице, он спокойно поднял лапку и принялся вылизывать шерсть между розовыми подушечками пальцев. У нее был вкус летней травы. Его любимый.

Глава четвёртая Визит незнакомца

Мэй снился сон. Она упала в огромное черное море. Длинные пальцы обхватили ее лодыжки. Девочка задергала ногами, и тут перед ней возникла рука со старым заплесневелым письмом, на котором было написано ее имя. Пальцы забарабанили по конверту. Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Мэй села на постели. Сколько же времени прошло с тех пор, как она заснула? Девочка похлопала ладонями по одеялу, чтобы убедиться, что все это не сон. Как хорошо! Она с облегчением вздохнула и оглядела комнату, узнавая в тенях знакомые вещи. Мама так и не принесла ей аспирин. Или все-таки приносила?

Девочка встала, вытащила из шкафа скомканные, влажные шорты и осторожно вытянула из кармана промокшее письмо. Подойдя к окну, она подняла листок, чтобы рассмотреть его в лунном свете.

Тук-тук-тук.

Мэй замерла. Стук послышался прямо за дверью.

Девочка выглянула из окна и посмотрела на луну — та стояла высоко в небе. Значит, сейчас была полночь или немного за полночь. Мэй положила письмо на подоконник и тихонечко, стараясь не скрипеть половицами, прокралась к двери. На пороге замерла и прислушалась. Звук за дверью был очень тихий — так ветка стучит по оконному стеклу. А может, ноготки? Мэй схватилась за ручку, открыла дверь и выглянула. В коридоре было темно.

Тук-тук-тук.

Звук повторился, но теперь он был еле слышен. Стучали где-то в темноте, дальше по коридору. Мэй подкралась ближе, дошла до черной лестницы и глянула вниз, на второй этаж. Ничего. Девочка пошла к маминой спальне. Звук стих. Мэй затаила дыхание. Она услышала стрекот сверчков, сухой шелест листьев на улице. И стук. У себя за спиной.

Мэй сглотнула. Сердце забилось чаще.

Она медленно и тихо повернулась. Теперь звук шел с другого конца коридора. Из ее комнаты. А еще из приоткрытой двери лился бледный голубой свет, словно там работал телевизор.

Только вот в Седых Мхах не было ни одного телевизора.

У Мэй задрожали руки и ноги.

— Кто там? — шепнула она, чуть дыша. — Мама, это ты?

Стук ненадолго смолк, потом начался снова.

— Кто там? — прошептала Мэй еще тише.

Девочка робко посмотрела на мамину дверь. Но мама сегодня так устала. Меньше всего Мэй хотелось ее будить. Особенно если все окажется пустяком. Мэй попробовала рассуждать, как мама: это и есть пустяк. Воображение разыгралось. А свет, наверное, от луны.

Мэй крадучись пошла назад. У двери она остановилась. Выдох был уже на полпути к ее губам, но вдруг передумал и застрял в горле.

На ее кровати, спиной к двери, сидел незнакомец. Одну руку он положил на подоконник и барабанил по нему длинными белыми пальцами. Другой руки Мэй не видела. Наверное, незнакомец подпирал ею подбородок. Долговязый и тощий гость был одет в длинную истрепанную рубаху и рваные штаны, а его большущая голова по форме напоминала тыкву с пучком волос на макушке. Через прозрачное тело виднелись шар луны и кроны деревьев. Существо было словно соткано из света…

Мэй стояла ни жива ни мертва и боялась даже вздохнуть. Она хотела крикнуть, но из горла вырвался только писк.

Услышав его, существо вздрогнуло и повернуло голову.

Его лицо совсем не походило на человеческое. Рот кривился гигантской трещиной. Нос представлял собой две дыры в мучнисто-белой коже. Глазницы уныло вытянулись, а под ними складками висела кожа. Увидев Мэй, существо удивленно вытаращило жуткие черные глаза, а потом прищурилось. Его рот вытянулся от уха до уха в зловещей улыбке, открывая кривые, разрушенные зубы.

К Мэй наконец вернулся голос, и она завизжала:

— Маааааааааа!

Улыбка сползла с призрачного лица и сменилась мрачной жуткой гримасой. Вскочив, существо метнулось к девочке. В тот же миг на другой стороне коридора заскрипел деревянный пол. Послышались торопливые шаги. Мэй отпрыгнула и вжалась в стену, не переставая вопить.

Существо выплыло в коридор. Его лицо было похоже на уродливую маску. Мэй выставила перед собой руки, но вместо того, чтобы кинуться на нее, привидение пролетело мимо, свернуло на лестницу и скрылось из виду. Мама распахнула дверь спальни.

— Мэй! Что случилось? — Миссис Берд подбежала к дочери и схватила ее за плечи. — Тсссс. Успокойся.

Мэй никак не могла набрать в грудь воздуха, поэтому заговорить у нее получилось не сразу. Она махнула рукой в сторону лестницы.

— Призрак! — наконец вырвалось у нее.

Миссис Берд сдвинула брови.

— Призрак?

Мэй кивнула, задыхаясь и тыча пальцем на лестницу.

— Он туда улетел.

Миссис Берд еще раз посмотрела на дочь, а потом вышла на лестницу и спустилась вниз. Мамы не было так долго! Мэй уже начала волноваться, что отправила ее на верную смерть. К счастью, через несколько минут миссис Берд вернулась. Мэй стояла у стены, отчаянно грызя ногти.

— Ты его видела? — спросила она, выглядывая из-за маминого плеча.

Миссис Берд покачала головой. Веки у нее отяжелели, а уголки губ устало опустились. Она вздохнула.

— Нет, котенок. Там никого нет. Пойдем.

Она положила руку Мэй на спину и повела ее по коридору в комнату.

— Мам, он был тут. Честное слово!

На лестнице, а затем в коридоре послышались легкие шажки. Пессимист подбежал к Мэй и потерся об ее ноги.

— Тебе приснилось, котенок.

— Но, мама…

— Давай-ка запрыгивай. — Миссис Берд откинула край одеяла и похлопала по простыни. Мэй смотрела на маму, не веря своим ушам. — Прыгай.

— Но…

Миссис Берд вздохнула и поправила свои мягкие каштановые кудряшки.

— Пожалуйста, котенок. Я так устала.

Мэй помедлила, нырнула под руку матери и забралась в постель.

— Но, мама…

— Родная, клянусь тебе, это был просто сон.

— А можно мне поспать с тобой?

Миссис Берд покачала головой.

— Тебе уже десять лет, Мэй.

От досады Мэй опять стала грызть ногти. Они с Пессимистом переглянулись. Кот широко зевнул, спрыгнул с постели и выбежал в коридор. Под его лапками запели ступеньки, а потом девочка услышала, как скрипнула кошачья дверца, устроенная во входной двери.

— Мам? — Мэй вытянула шею и посмотрела в дверной проем.

Миссис Берд обернулась, сонно теребя воротник розовой ночной рубашки.

— Пожалуйста, выгляни в окно. Вдруг он там?

Миссис Берд нахмурила брови, привстала и посмотрела в окно.

— Никого там нет.

— Хорошо. А ты проверишь задний двор?

Миссис Берд устало кивнула и направилась к двери. Мама ушла, а Мэй села в кровати, обхватив руками коленки и пристально изучая темные углы. Наконец она набралась смелости и бочком подвинулась к окну.

Мэй выглянула на лужайку. Там, на мощеной дорожке, Пессимист играл со своим хвостом. А поодаль белел в лунном свете страшный тыквоголовый призрак. Через его тощие ноги виднелись кусты. Призрак смотрел на Мэй.

Встретив ее взгляд, он торопливо развернулся и, проплыв над травой, исчез в лесу.

Глава пятая Кто живёт в озере?

На следующее утро Мэй обнаружила Пессимиста возле своей двери. Он радостно посмотрел на девочку и крутанулся в изящном па.

— Не кот, а сторож, — пробормотала та.

— Миэй?

Одна пошатываясь, другой — вприпрыжку, они спустились по лестнице на кухню, где ждал завтрак. Мэй сонно ковырялась в овсянке и смотрела, как мама хлопочет по хозяйству. Наконец миссис Берд тоже взглянула на нее. Они задержали друг на друге большие темные глаза, словно две задумчивые оленихи. Обе промолчали.

— Пойду погуляю, — наконец пробормотала Мэй.

— Никакого леса, — напомнила миссис Берд, вытирая стол.

На крыльце девочка посмотрела по сторонам, убедилась, что поблизости никого нет, и села на ступеньку. Этой ночью Мэй так и не сомкнула глаз. Она пряталась под одеялом и следила за дверью, зная, что в любой момент в нее может влететь призрак. Однако тот больше не появился. На рассвете Мэй осмелилась выглянуть в окно еще раз, возле дома никого не было. Девочка посидела немного на крыльце, с тревогой глядя на деревья по ту сторону лужайки. Потом спрыгнула в траву и побрела к опушке леса. В солнечных лучах Мэй чувствовала себя словно черная клякса, ползущая по земле.

На краю леса девочка остановилась. Что-то мягкое ударило ее по ногам, и Мэй испуганно подскочила.

— Ну и напугал же ты меня!

Она присела на корточки и подняла кота. Его длинное тело вытянулось, точно старая жевательная резинка. Девочка и кот посмотрели в тенистую чащу. Мэй вглядывалась в кроны деревьев, словно ожидала увидеть там призрака, висящего на ветке вниз головой.

— Кто же прячется в озере? — спросила она у кота.

— Миау.

— Призрак?

— Миу.

— А вдруг он приходил за мной? — прошептала девочка.

— Мя.

Она не знала, что имел в виду Пессимист: «да» или «нет». Мэй решила, что это «может быть», и побежала назад, к дому.

В тот день Мэй переложила овеществлятор со стола на пол, села и выписала на отдельный листок некоторые сведения из «Пособия для охотников за привидениями» — книги, которую она отыскала на покосившихся стеллажах в пыльной библиотеке Мхов. Не прекращая водить ручкой по бумаге, Мэй положила голову на свободную руку и зевнула. Вот что можно было прочесть в ее заметках.

Дописав последнюю строчку, Мэй встала, сбегала к черному ходу, принесла оттуда термометр и повесила его над кроватью.

Потом вернулась к чтению, но веки становились все тяжелее, голова клонилась ниже и ниже, а локти разъезжались. Наконец ее лоб коснулся сложенных рук. Пессимист, который свернулся калачиком возле ножки стула, слушал мерное дыхание Мэй и смотрел, как солнце уплывает за горизонт. Со стороны леса к дому неспешно ползла темнота.

Мэй повернула голову набок, устраиваясь поудобнее, и вдруг выпрямилась, вытаращив глаза.

Прямо перед ней на стене висели рисунки. Взгляд Мэй упал на одно из множества созданий, которые она придумала за десять лет своей жизни. Девочка нарисовала его, когда ей было года три или четыре. Это было существо с огромным ртом и круглой, скошенной головой, похожей на тыкву. Одето оно было в длинную рваную рубаху, куртку и штаны с закатанными штанинами. На макушке торчал клок соломенно-желтых волос.

Мэй, разинув рот, долго смотрела на рисунок. Это был тот самый призрак!

Она не верила своим глазам.

Девочка задумалась, и тут ее взгляд упал на конверт, лежавший на подоконнике. Она встала, схватила его и вытащила письмо. Как ни странно, его все еще можно было прочитать, хотя чернила расплылись еще сильнее. Мэй пробежала глазами строчки: «…опасности, которые встретятся на Вашем пути… отчаянно нуждаемся в помощи…»

Она посмотрела на конверт и вздохнула.

И дерево, и лицо женщины в листве — все исчезло.

Мэй покусала ноготь.

— Мью? — спросил Пессимист.

— Тссс. — Девочка задумалась. В голове, обгоняя друг друга, побежали вопросы.

Неужели призрак и есть опасность, с которой Мэй предстоит столкнуться?

Кто схватил ее в озере? Он или кто-то другой?

Как связана с этим всем Хозяйка?

Мэй прижалась носом к стеклу и посмотрела в окно. Отсюда ей была видна лишь тень от деревьев. Девочка почувствовала себя как в тюрьме.

Там ли вы? Мэй постаралась представить женщину с печати. Девочка прищурилась, пытаясь разглядеть в листве ее глаза. Вам нужна моя помощь? Это было невероятно! Мэй знала: толку от нее маловато. Где уже тут говорить о пользе. А если бы это было не так, разве мама решила бы отослать ее в пансион?

Через несколько минут Мэй продрогла, и это отвлекло ее от размышлений.

— Котенок, пора купаться! — с первого этажа крикнула мама.

Девочка села на кровать и стянула с себя черные шорты и черные тапочки, не заметив, что ртуть в термометре над кроватью ползет вниз. Мэй вошла в ванную, смахнула со лба челку и открыла кран. Она как раз повернулась, чтобы закрыть дверь, когда услышала за спиной плеск. Волосы на затылке встали дыбом.

Мэй повернула голову.

В ванне сидела бледная женщина с длинными черными волосами и пустыми черными кругами вместо глаз. Она просвечивала насквозь. А на голове у гостьи была купальная шапочка.

Мэй почувствовала, что вот-вот закричит, и зажала рот ладонью.

Медленно, притворяясь, будто ничего не видела, она вышла из ванной и на цыпочках побежала в мамину комнату. Миссис Берд сидела за компьютером.

Дрожащая Мэй со скрипом затормозила на пороге.

Мама подняла глаза.

— Что случилось?

Мэй набрала в грудь воздуха и растерялась. Она внезапно представила пансион Святой Агаты.

— А…

Она глянула через плечо вниз, на лестницу.

— Мэй?

Девочка застыла в нерешительности.

— Ты не посмотришь там… у меня…

Что сказать?

— По-моему, в ванной сидит паук.

Миссис Берд недоверчиво посмотрела на дочку.

— Паук? Ну, раздави его.

— Я боюсь давить пауков. — Мэй помедлила и шепнула: — Кажется, там тарантул.

— Ох, Мэй. — Миссис Берд с тоской глянула на свой ноутбук, поднялась и вышла в коридор. Старый пол заскрипел у нее под ногами.

Они прошли мимо лестницы.

Пессимист сидел на ступеньке и поглядывал на перила, явно раздумывая, не съехать ли по ним вниз. Иногда он любил кататься по перилам.

Миссис Берд вошла в ванную. Мэй подумала, что сейчас мама завизжит или выскочит в коридор, однако ничего не произошло. Девочка заглянула за дверь и увидела, что мама спокойно рассматривает стену. Прозрачная незнакомка по-прежнему сидела в ванне.

— Пауков не обнаружено, Мэй. Все в порядке.

Мама наклонилась и закрыла кран.

Незнакомка обратила на Мэй скорбный взгляд огромных жутких глазниц. Мэй посмотрела на маму, потом снова на женщину. Пессимист запрыгнул на раковину и принялся ловить капли, падавшие из крана.

И мама, и кот вели себя как ни в чем не бывало.

Надеяться не на кого.

Глава шестая Дом с привидениями

Похоже было, что жизнь во Мхах уже никогда не станет прежней.

Привидения наводнили усадьбу, но Мэй подозревала, что они были тут всегда, просто раньше она их не видела. Девочка пришла к такому выводу, когда заметила, что каждый призрак, которого она встречает, чувствует себя тут совсем как дома.

В ту же ночь, когда Мэй увидела привидение в ванной, она едва не столкнулась еще с одним. Призрачная женщина болталась на веревке под лестницей черного хода, и ее голова под неестественным углом клонилась набок. Мэй зажала рот обеими руками, бросилась вниз по ступенькам и спряталась под высокой кроватью в старой комнате для гостей Берты Бреттуоллер. Когда спустя час девочка решилась выйти на лестницу, висельницы и след простыл.

Поздно вечером, пробравшись на кухню, чтобы перекусить (Мэй не ела весь день), девочка застала там шестерых футболистов в форме. Те сидели за столом и разговаривали, беззвучно разевая рты. Тут же, на свободном стуле, расположилась мама с ноутбуком. Только Пессимист изредка поглядывал на призраков, лакая воду из своей миски.

На следующий вечер миссис Берд обнаружила дочь за кушеткой в покрытой пылью второй гостиной, куда почти никогда не заходили. Мэй только что увидела двух светящихся ребятишек без рук, игравших в прятки. На вопрос мамы, что она здесь делает, Мэй ответила, что собирает комочки пыли.

Как ни странно, лишь кривоголовый появлялся в доме постоянно. Другие никогда не приходили две ночи подряд, а он каждый раз возвращался. Мэй заставала его в самые неподходящие моменты в самых неподходящих местах. Она открывала шкаф, чтобы достать пижаму, а призрак расплывался в зловещей улыбке, покачиваясь на вешалке. Она спускалась в кабинет за книгой, а он сидел в шезлонге и, вальяжно закинув руки за голову, смотрел в окно на светляков, которые усыпали траву на заднем дворе, словно танцующие звездочки. Она садилась за стол в своей комнате, а призрак висел в дверях и смотрел на нее. Мэй пряталась под кровать и не выходила, пока тот не уберется.

Девочка не смыкала глаз пять ночей подряд. Она сторожила дверь спальни, наблюдая, не появятся ли незваные призрачные гости. И каждое утро перед рассветом видела из окна, как по тропинке, которая вела от парадного крыльца в лес, тянется вереница привидений. Похоже, они улетали в сторону озера. Девочка засыпала только тогда, когда последний призрак скрывался за деревьями.

Темные круги появились под глазами не только у Мэй, но и у мамы. Мэй изо всех сил скрывала происходящее, однако трудно было не заметить, что она постоянно сплевывает и повсюду бросает соль. Мэй цепляла на себя каждую серебряную вещь, которая находилась в доме. Она привязала на пояс все столовое серебро и носила его точно юбку, а на рубашку приколола ониксовую брошь.

Мэй собрала всю еду, какую могла унести, наполнила флягу водой и построила вигвам в самом дальнем углу своей комнаты. Туда она перенесла свою коллекцию серебряных долларов и сухую ветку барвинка из маминого венка. У входа Мэй поставила табличку с надписью «НЕ ВХОДИТЬ». Вигвам стал убежищем для девочки. Там она лежала, свернувшись калачиком, и ждала привидений.

Во Мхах произошла еще одна перемена. Вслед за призраками в дом хлынули письма, буклеты и каталоги из пансиона Святой Агаты. Ворох уже не помещался в руках у миссис Берд и засыпал весь кухонный стол. Мэй держалась от этих бумаг подальше, а вот миссис Берд штудировала их на полном серьезе, подолгу засиживаясь на кухне с кружкой чаю в одной руке и брошюрой — в другой.

— Представляешь, Мэй, они даже учат, как при первой встрече понравиться новому знакомому. Здорово, правда? Ты ведь не отказалась бы?

Мэй стала бояться выходить наружу. Она избегала маму, мигрируя из комнаты в комнату — из одной гостиной в другую, оттуда в библиотеку, потом в одну из четырех лишних спален или в мансарду, чье окно располагалось выше всех остальных.

Она не знала, что ищет. Но ей казалось, что если она поищет как следует, то найдет, как спастись от пансиона. Мэй прижималась лбом к оконному стеклу и смотрела на лес. Пессимист, как правило, крутился у нее за спиной, потом ему становилось скучно, и он убегал.

Мэй думала о Хозяйке Северной фермы. Теперь, когда мама смотрела на дочку так, словно у той выросла вторая голова, для девочки стало необычайно важно знать, что она кому-то где-то нужна. Верилось в это с трудом, но думать, что кто-то не считает ее никчемной, было так заманчиво.

Вот почему ей снова захотелось пойти на озеро. Странное желание. Когда Мэй об этом думала, она чувствовала себя так, словно у нее выросло не две, а три головы.

Было полпервого ночи. Мэй сидела в своем вигваме и читала «Сверхъестественное от А до Я», свободной рукой баюкая Пессимиста. Она как раз переворачивала страницу, когда дверь в комнату скрипнула. Девочка застыла, не смея даже голову повернуть.

На вигвам надвинулся гигантский силуэт. Мэй похолодела. Некто вытянул руку, и его длинная тень обвилась вокруг стенок шалаша.

Мэй не удержалась. Она завопила что было мочи, откатилась в сторону и повалила вигвам. Он рухнул прямо на нее. Завывая от ужаса, девочка все больше запутывалась в одеялах. Наконец чьи-то руки сорвали их. Над Мэй с вытаращенными глазами стояла мама. Никаких привидений в комнате не было и в помине.

— Сегодня же утром собираем вещи, — холодно сказала миссис Берд. — Снимем номер в гостинице и подумаем, как быть с Нью-Йорком. — Она тряхнула головой и помассировала прикрытые веки. — С меня хватит, Мэй!

Девочка перекатилась на спину. В уголках ее глаз блеснули слезы, по щекам потекли ручейки, но мама только плотнее сжала губы и ушла.

Спустя примерно полчаса Мэй вытерла глаза, встала и крадучись вышла в коридор. Мамина дверь была закрыта, и свет в ее комнате не горел. Девочка вздохнула. Озираясь в поисках привидений, она поднялась в мансарду.

Мэй прижалась носом к восточному окну. По стеклу побежали дорожки слез. Деревья смотрели на нее, как старые друзья. А Нью-Йорк был так далеко! Почти как Луна.

— Мяу?

Даже Пессимист понимал, что громко говорить сейчас нельзя. Мэй взяла его на руки и крепко обняла. Они стали смотреть в темноту за окном вместе.

— Что же нам делать? — прошептала девочка, прижимаясь щекой к усатой морде.

Где-то за деревьями слабо замерцал голубой огонек.

— Миау, — ответил Пессимист, что означало: «Не знаю».

— Я боюсь, — вздохнула Мэй.

Она опустила кота на пол и тихонько вернулась в свою комнату.

Пессимист спал в ногах у Мэй, свернувшись крендельком. Ему снился луг, полный бабочек. Лапки кота довольно подергивались. Во сне он ловко цеплял когтями порхающих мотыльков и ел их. Мэй, в отличие от него, не спала. Она лежала на спине, в черной шелковой рубашке от пижамы, и, широко раскрыв глаза, смотрела на колокольчики с подвесками-стрекозами. Девочка то садилась на постели, то снова откидывалась назад, ворочалась, вытягивая ноги в одну сторону, а руки — в другую. Под коленками собирался пот. Губы печально кривились. В кулаке Мэй сжимала письмо.

Потихоньку, чтобы не разбудить кота, она выбралась из постели. Девочка вытащила из комода блестящий черный купальник. Если уж ей суждено встретить озерное чудище, она встретит его как воин.

Одевшись, Мэй встала на цыпочки, достала с полки кварцевый камешек и положила его в карман, на счастье. Затем взяла фонарик, висевший на крючке рядом с биноклем, а потом собрала все для защиты от привидений: серебро, оникс и соль. Наконец, Мэй запихнула в карман таинственное письмо.

В небе вовсю светили звезды. Девочка остановилась на лужайке и посмотрела на дом. Он сиял. Яркий лунный свет заливал его кривые очертания, оседающую крышу, пристройки, которые лепились тут и там. У Мэй в животе заворочалось тяжкое предчувствие: а что, если она больше не вернется?

— Ерунда, — шепнула она сама себе.

Девочка повернулась и зашагала к лесу.

Деревья, издали похожие на частокол косых черных палок, медленно приближались. Наконец Мэй остановилась на краю леса. Вглядываясь в чащу, она приметила запоздалого светлячка. Давно пора было спать, а он все летал, все искал себе друга.

Мэй в последний раз обернулась на дом, вдохнула и шагнула вперед.

Глава седьмая Свет под водой

Озеро было похоже на черную дыру, его глянцевая гладь совсем застыла. Мэй остановилась на краю леса и посветила фонариком на воду, затем по берегам, зорко всматриваясь в темноту и прислушиваясь к малейшему шороху. На этот раз пробраться сквозь дебри было нетрудно, ведь Мэй знала, что ждет ее на другом конце. Правда, острые колючки все равно изодрали ноги. Девочка наклонилась и легонько потерла царапины.

В кустах за спиной что-то зашуршало. Подпрыгнув, Мэй развернулась и нацелила на них фонарик. Заросли качали ветками и тряслись.

На опушку выбежало крошечное создание.

— Киса!

Пессимист подбежал к хозяйке и потерся об ноги. Девочка взяла его на руки, отнесла обратно и поставила на землю. Потом ткнула пальцем на лес. Кот повернул голову.

— Иди домой. Домой.

— Миау.

— Не валяй дурачка! — Мэй топнула ногой. — А то отшлепаю! Домой.

Но Пессимист не двинулся с места.

— Ладно, — сказала девочка. — Тогда стой здесь.

Она зашагала к озеру.

— Ай!

Мэй подскочила и запрыгала на одной ноге. Фонарик полетел в сторону.

— Киса!

Она села на землю и недоуменно уставилась на ногу: по пятке стекали две струйки крови.

— Ты чего?

Кот сел рядом, сочувственно мяукнул, но все-таки упрямо поднял мордочку вверх.

— Миау. Миэй.

— Домой иди!

Мэй вскочила и затопала ногами. Кот опрометью бросился прочь, но, добежав до границы дебрей, остановился и пополз назад.

— Мя?

— Отстань! Брысь!

Мэй замахала руками, будто хотела его ударить. Наконец кот скрылся в колючих зарослях.

Скрестив руки на груди, Мэй стояла, терпела боль в ноге и ждала, пока он вернется.

Тишина.

— Брыыысь! — завопила она снова, но, похоже, без всякого толку. Пессимист убежал. — Киса?

Мэй куснула ноготь. Главное, чтобы кот вернулся домой целым и невредимым. Она подняла фонарик и включила его. Нужно было найти вещи, которые она побросала в суматохе. И вдруг свет погас. Кончилась батарейка.

Девочка яростно потрясла фонарик.

— Нет! — простонала она.

Сердце бухало, как барабан. Как же теперь найти дорогу домой?

Мэй посмотрела на озеро. В темноте, да еще без Пессимиста, ей стало страшно. Она хотела догнать кота, повернулась в сторону дома — и тут заметила, что из лесной чащи к ней движется тусклое сияние.

Тяжело дыша, Мэй попятилась к берегу и оказалась у самой воды. Пятки лизнула прохладная влага.

Щелк!

Мэй показалось, что кто-то включил гигантский выключатель. Озеро вдруг осветилось ярким светом.

Как завороженная, Мэй бочком шагнула чуть в сторону и заглянула в озерную глубину. Она забыла о том, что творится за спиной. Теперь поверхность озера напоминала гигантский телевизор. Под водой что-то плыло. А может, это был кто-то? Фигура медленно росла, поднимаясь на поверхность из невероятной глубины.

Сердце подсказывало Мэй, что надо бежать, однако ноги будто приросли к месту. Фигура становилась все ближе. Это была женщина — сказочная красавица с длинными, до пят, волосами, которые плавно струились в потоках воды, пока она плыла вверх, гибкая и грациозная, словно танцовщица.

Женщина, покачиваясь, замерла у самой поверхности воды, посмотрела Мэй в глаза и одарила ее лучезарной улыбкой. Девочка никогда еще не встречала настолько прекрасного создания. Сама она ни разу в жизни не чувствовала себя такой красивой, такой счастливой и цветущей. Улыбка женщины как бы говорила: «Я вижу тебя. Понимаю. Я знаю все».

И туг тело красавицы начало расти, вытягиваться в ширину, пока не превратилось в восемь ослепительных точек. Не отрывая глаз от Мэй, женщина оскалилась, обнажая острые клыки. Ужас пронзил девочку раскаленной стрелой. Она хотела отпрянуть, но в этот миг цепкая рука выскочила из воды, схватила ее за лодыжку и дернула вниз.

Мэй стремительно погружалась в озеро. Она чувствовала, что легкие вот-вот лопнут. Цепкие пальцы по-прежнему стискивали ее ногу, но женщина теперь превратилась в яркое, как солнце, сияние, которое увлекало Мэй все глубже и глубже. Девочке подумалось, что таких бездонных озер просто не бывает. Ее как будто тащили к центру Земли.

В глазах потемнело. Мэй выпустила из легких последние пузырьки воздуха. Она потеряла надежду выбраться на поверхность и перестала бороться. Руки безвольно заколыхались в воде. Сияние стало меркнуть.

И вдруг девочка заметила над головой еще один огонек. Он приблизился, и Мэй поняла, что свет идет от мерзкого призрака с кривой головой. Он летел, протянув к ней длинные костлявые руки, будто хотел схватить.

Призрак дотронулся до Мэй, и в этот миг она потеряла сознание.

Глава восьмая Начало

Тем временем в лесу, за бескрайними зарослями колючек, сияло и вспыхивало, как молния, единственное озеро в Болотных Дебрях. Вокруг не было ни души. Рой светляков унесся прочь. Насекомые и ночные птицы, змеи и ящерицы уползли, улетели, ускользнули подальше от опасного места. Не ушел только худющий лысый кот, который медленно вылез на берег из-под шипастых веток.

Пессимист припадал к земле и тихо, горестно мяукал. Извиваясь, точно змейка, он подполз к самой воде.

— Миэй? — тихонько позвал кот.

Озеро в ответ только вспыхнуло жутковатым светом. Пессимист осторожно коснулся воды и отдернул лапку, стряхивая капли. Он обернулся на тропинку, которая убегала в кусты.

Похоже, кот спорил сам с собой. Наконец он упрямо наклонил голову. Его уши поднялись, а хвост встал трубой, вибрируя от воинственной энергии. Пессимист оскалил клыки, присел и, распрямившись, точно резинка, которой Финни Элвей стрелял в Клэр Арнисон, прыгнул в озеро. Бултых! Кот показался на поверхности, отчаянно работая лапами, а потом исчез под водой.

Болотные Дебри молчали. Озеро померкло. На прибрежное дерево с уханьем опустился филин. Снова зашелестела листва, и лесные обитатели один за другим потянулись обратно.

Лесная жизнь пошла своим чередом. Некому было заметить, что тут случилась беда.